ЭКСПЕДИЦИЯ К. М. БОРОЗДИНА (1809-1810) В ПИСЬМАХ А. И. ЕРМОЛАЕВА И ДРУГИХ ДОКУМЕНТАХ

С возвращением во второй половине XVIII в. к России северного Причерноморья и Приазовья, на землях, ранее захваченных Турцией (на этих территориях когда-то находились Боспорское царство, Херсонес Таврический и другие античные государства), интерес к археологии в России возрос, но изучение ограничивалось поверхностным описанием развалин городов и случайно найденных древностей. Увлечение древностями, собирание антиков приводило к беспорядочному поиску отдельных предметов, которые пополняли коллекции любителей, но мало что давали науке. Несмотря на указ Екатерины II о доставлении в Синод из монастырских библиотек рукописных и старопечатных материалов по истории России, настоятели обителей не очень-то и спешили его исполнить. По-прежнему оставались не исследованными многие древнерусские города и находившиеся там памятники архитектуры и культуры, покрыто мраком тайны содержание монастырских ризниц и библиотек. В этих условиях организация длительной научной экспедиции была крайне необходима.

195 лет минуло с тех пор, как было предпринято необычное путешествие по России, вошедшее в историю как археографическая экспедиция К. М. Бороздина. Отметим, однако, что по поставленным задачам и результатам эта экспедиция вышла далеко за пределы только археографических исследований.

Как, по чьей инициативе, при каких обстоятельствах возникла идея этой экспедиции, ее поименный состав — до сих пор остается окончательно невыясненным. Сведения, которые можно почерпнуть из публикаций, весьма расплывчаты и не всегда подкреплены источниками.

“Если не ошибаюсь, то в снаряжении этого путешествия принимал участие Валуев, бывший начальником Кремлевской экспедиции” ¹, — отмечал Д. В. Поленов.

В. И. Саитов в комментариях к письмам К. Н. Батюшкова уже без оговорок указал на П. С. Валуева как организатора экспедиции ², однако источником его осведомленности стал тот же Д. В. Поленов.

Иное мнение у современного нам исследователя Ф. Я. Приймы, который указывает, что экспедиция прошла “при активном содействии Оленина” ³.

А вот В. П. Козлов без тени сомнения отмечает наличие более глубоких корней этого мероприятия. “Идея такого путешествия возникла в среде сотрудников Публичной библиотеки еще в 1805 г. (тогда таковой еще не существовало, а была только Императорская библиотека в стадии ее организации. — Л. Т.), когда один из них — П. П. Дубровский предложил план археолого-археографического обследования России по четырем маршрутам (...) Нам ничего не известно о реализации в 1805 г. плана Дубровского. Однако совершенно очевидно, что именно им руководствовались К. М. Бороздин и А. И. Ермолаев, когда (...) в мае 1809 г. при содействии А. Н. Оленина были направлены...” ⁴ и т.д. В сноске, однако, узнаем: “Этот план мы приписываем Дубровскому условно, поскольку прямых доказательств того, что он разработан им, у нас нет (исключая указания на авторство Дубровского — публикатора плана)” ⁵.

Между тем предыстория этого масштабного мероприятия раскрывается в нескольких документах, появившихся незадолго до начала экспедиции. Первый из них — письмо статс-секретаря и помощника главного директора Императорских библиотек А. Н. Оленина к сенатору и члену Департамента гражданских и духовных дел И. А. Вейдемейеру, в котором изложены предпосылки организации этого научного путешествия.

«А. Н. Оленин — И. А. Вейдемейеру

[Без даты]

Его Высокопревосходительство Петр Степанович Валуев (главноуправляющий Мастерской и Оружейной палатой Московского Кремля. — Л. Т.), разговаривая со мною на сих днях о затруднениях, [49] которые он имеет узнать, какия находятся памятники древностей нашей в разных Российских городах, был столько обрадован, когда я ему открыл намерение г. Статского Советника Бороздина и способности по этой части г. Ермолаева, что почти тот же час представление написал об оном Государю Императору. Его Императорское Величество столь милостиво принял намерение г. Бороздина, что при первом случае удостоил его в звание Почетного члена Мастерской и Оружейной палаты, и в помощь к нему во время его путешествия соизволил прикомандировать г. Ермолаева. Сие изречение значит, по мнению моему, — с произвождением получаемаго жалованья, без коего г. Ермолаев по неимуществу своему существовать не может. Но как выдача онаго состоит на моем отчете, то я покорнейше прошу не оставить меня в сем случае вашим разрешением...» ⁶

П. С. Валуев подал министру народного просвещения записку для доклада царю 5 марта 1809 г. В ней он объяснял, что в связи с необходимостью заполнить (как предполагалось) разными “древностями” новое здание Оружейной палаты, очень было бы кстати использовать желание Бороздина, который “намерен своим иждивением путешествовать по всем пределам обширной вашей империи”. Далее Валуев сообщал, что Бороздин желал бы (по совету Оленина) взять в помощники, для срисовывания древностей, служившего по Государственному совету А. И. Ермолаева, который также изъявил желание принять участие в этом путешествии ⁷.

«Александр I — П. С. Валуеву

6 марта 1809 г.

Петр Степанович, изъявленное Статским Советником Бороздиным желание путешествовать по России, в том предположении, чтоб открывать различный достопамятности, кои могли бы служить к наполнению и украшению Мастерской и Оружейной палаты, находя соответствующим той цели и попечениям, к коим сие хранилище достопамятностей Российских учреждается, повелеваю согласно представлению вашему и в изъявление благоволения МОЕГО к сему полезному подвигу, Статскаго Советника Бороздина поместить в число Почетных членов Мастерской и Оружейной палаты. Для вящей же удобности в успешном совершении предприятия его для составления описания путешествия и снятия рисунков, приказал я прикомандировать в помощь ему избран-наго вами Коллежскаго асессора Ермолаева...

Александр ⁸»

Бескорыстное желание Бороздина совершить научное путешествие по России было отмечено принятием в почетные члены Мастерской и Оружейной Палаты, а Ермолаева — сохранением жалования и места (по ходатайству Оленина) в канцелярии Государственного совета ⁹.

“Государь император с благоволением принял мое намерение, взял путешествие это под высокое свое покровительство и дал все нужные на сей год пособия... Дали мне тех помощников, которых я иметь желал” ¹⁰, — записал в своем путевом дневнике К. М. Бороздин. Чтобы в пути не возникли какие-либо проблемы с местными властями и служителями церкви и оказывалось, по необходимости, содействие, о предстоящем путешествии были оповещены губернаторы и архиереи тех мест, где проследует экспедиция.

Константин Матвеевич Бороздин (1781-1848), сын тайного советника и сенатора М. К. Бороздина, получил прекрасное домашнее гуманитарное образование. Записанный с детства в л.-гв. Преображенский полк, он в 19 лет предпочел службе в гвардии статскую, однако страстное увлечение историей, особенно изучением древних памятников культуры, привело в 1809 г. к решению оставить место директора при Ассигнационном банке, чтобы на свое иждивение совершить путешествие по России. Особый интерес Бороздин проявил к генеалогии и в 1805 г. опубликовал “Начертания жизни князя Я. Ф. Долгорукого”, а в последующие годы занимался изучением родословных Апраксиных, Арсеньевых, Бенкендорфов, Измайловых, Нащокиных и др. фамилий, издав результаты своих исследований в отдельных брошюрах. Его служба на посту попечителя санкт-петербургского учебного округа (с 1826 г.) [50]

способствовала укреплению и реализации на практике прав университета, отраженных в его уставе. “В душе и характере Бороздина было все, чем приобретается доверенность, уважение и преданность. Своею любовию к трудам кабинетным, всем известными знаниями своими в истории и древностях Отечества, теплым участием своим в каждом ученом предприятии, он вызывал деятельность других, как достойный сотрудник в области науки”, — отмечал историк С. — Петербургского университета ¹¹.

Биография Александра Ивановича Ермолаева (1780-1828), личность и научная деятельность которого привлекает внимание исследователей, по-прежнему пестрит многочисленными ошибками, допущенными однажды, а потом переходящими из публикации в публикацию разных авторов.

Первая биографическая справка о Ермолаеве принадлежала Оленину и была опубликована в некрологе спустя две недели после кончины ученого. В ней сказано, что Александр Иванович родился в Астрахани 20 июня 1780 г. Когда мальчику не было еще и двух лет, он оказался в Новоржевском уезде, куда по долгу службы был направлен его отец землемер И. И. Ермолаев. “Разлученный здесь одним несчастным приключением с матерью, — сообщал далее Оленин, — малолетний Ермолаев нашел родственный попечения в семействе Новоржевскаго помещика, покойна-го сенатора Матвея Корниловича Бороздина (отец руководителя экспедиции Константина Матвеевича. — Л. Т.). Стараниями сего добродетельнаго мужа и был он отдан, в 1785 году, на воспитание в Академию художеств” ¹².

Сведения Оленина о времени рождения были, вероятно, поставлены под сомнение и А. С. Мыльников указал днем рождения 22 июня (3 июля) 1779 г. ¹³ Ошибку повторил Ф. Я. Прийма ¹⁴, а за ним и О. Д. Голубева. Она же реплику Оленина о “разлуке” мальчика с матерью интерпретировала несколько иначе: “лишился матери” ¹⁵. У Е. В. Павловой “интерпретация” получила дальнейшее развитие: “Из умолчания в некрологе (как это видно из контекста статьи, Павлова не знакома с самим некрологом, а узнала о нем из публикации Голубевой. — Л. Т.) о происхождении Ермолаева и факта обучения в Академии художеств с пятилетнего возраста можно сделать вывод о горькой участи незаконнорожденного дворянина — судьбе многих русских художников, таких, как Кипренский, Уткин, Соколов. Обращает на себя внимание и то, что с января 1800 г., как указывает О. Д. Голубева, т.е. еще до выхода Ермолаева из стен Академии, А. Н. Оленин становится наставником и покровителем молодого человека. Более того, с того времени Ермолаев живет в его доме и служит под его начальством в тех же самых учреждениях и комиссиях, где и сановник-благодетель” ¹⁶.

“Горькая участь” ожидала всех детей от шести до девяти лет, принимаемых по уставу 1764 г. в первый возраст Воспитательного училища Академии независимо от социального, “законного” или “незаконного” их происхождения. Многозначительное “обращает на себя внимание...” оставим без внимания и комментирования.

И в архивном фонде Академии художеств, и в бумагах Оленина сохранились документы, в которых указана точная дата рождения Александра Ермолаева, его законное происхождение и они ничем не напоминают свидетельства о рождении О. А. Кипренского ¹⁷ и Н. И. Уткина ¹⁸.

«Объявление

Я, нижеподписавшийся, отдаю добровольно в воспитательное при Императорской Академии художеств училище на основании академического Устава, сына моего Александра (я ж нахожусь в службе Ея В-ва Санкт-Петербургской губернии Ораниенбаумским уездным землемером), коему от роду пять лет, с тем, что до истечении, [51] предписанном в уставе урочных лет, обратно и ниже на время для каких бы то причин не было, требовать не буду. А о точном времени его рождения и крещения при сем прилагаю свидетельство. Оспа же на оном не была.

Иван Иванов, сын Ермолаев.

[На оборотной стороне листа]:

1785 года майя 31 числа я, нижеподписавшийся, сим свидетельствую, что Ораниенбаумского уезднаго землемера прапорщика Ивана Иванова сына Ермолаева, сын Александр родился 1780 году июня 20 числа, крещен в городе Астрахани при церкви святого Николая, что в Армянской слободе. Восприемником был господин полковник Николай Леонтьевич Бекетов; [крещен] священником Николаем, в уверение чего и подписываюсь ея Сиятельства духовник

протоирей Иоанн Памфилов
артиллерии капитан Матвей Бороздин ¹⁹».

Отметим, что в 1779-1780 гг. ни артиллерии капитан Матвей Бороздин, ни слушатель Дрезденской артиллерийской школы Алексей Оленин, покровители Ермолаева, у которых он обрел и дом, и стол, находились далеко от Астрахани и не имели никакого отношения к рождению будущего палеографа. Отметим также, что несмотря на “несчастное приключение”, разлучившее Ермолаева с матерью в раннем детстве, он встретился с ней в 1811 г. Однако она, “приехав в Москву для свидания со мною, так опасно занемогла, что я и теперь еще не знаю, останется ли она жива” ²⁰, — извещал Александр Иванович Оленина.

В список учеников, принятых в Академию художеств, Ермолаев был записан в августе 1785 г. под № 39 ²¹.

Никакими сведениями, как Ермолаев попал в поле зрения Оленина, мы не располагаем, но позволим высказать немудреное предположение: в результате поисков среди выходивших из стен Академии художеств нужного ему искусного художника, который бы согласился заняться совершенно непривычным делом. Так много позже случилось и с художником Ф. Г. Солнцевым, которого Оленин вынудил перепрофилироваться в художника-археолога.

В предельно кратких записях А. Х. Востокова, приятеля по Академии художеств, не находим никаких намеков на какие-либо связи Ермолаева за пределами стен учебного заведения. Упомянуты лишь две длительных отлучки в Систербек (Сестрорецк, где находился Оружейный завод): с августа по октябрь 1798 г. с Дудиным, с ноября по январь 1799 г. с Петром Васильевым ²².

В январе 1800 г. Востоков делает краткую запись: “Ермолаев выходит к Аленину” ²³. Заострять на этом внимание, как это делает Е. В. Павлова, и удивляться тому, что Ермолаев поселился в доме Оленина и потом служил во всех местах своего покровителя, не стоит. Еще раньше подобный путь проделал другой приятель Востокова (и Ермолаева) выпускник архитектурного класса И. А. Иванов. Его выбрал из числа академистов в сентябре 1798 г. и пригласил к себе известный архитектор Н. А. Львов, о чем Востоков тоже сделал запись в дневнике: “Львов приходит в Академию и ангажирует к себе Иванова и Петра Васильева, которые и начинают к нему ходить работать” ²⁴. Обычное явление того времени при отсутствии процедуры распределения. Другим выпускникам приходилось самостоятельно искать себе место и средства к существованию. Важнее понять реплику того же Иванова о вынужденном (?) выборе Ермолаева, который “оставил архитектуру и пошел искать большаго счастия в иных званиях обширнаго света, будучи огорчен несправедливостию начальников” ²⁵, а “начальники” Академии художеств явно готовили именно к практическим занятиям архитектурой. На что рассчитывал и чем мечтал заниматься сам Ермолаев при выходе из Академии, мы также не знаем, но только не историей и не ее вспомогательными дисциплинами, которыми он занялся только по желанию Оленина.

Нет ничего удивительного и в том, что Ермолаев квартировал в доме Олениных. В деле канцелярии Академии художеств о смерти Ермолаева Оленин отметил: Александр Иванович “тридцать лет (точнее — 27. — Л. Т.) беспрерывно имел жительство в моем доме и только с прошлого года, по тесноте нынешней моей квартиры (на Дворцовой набережной в доме князя П. Г. Гагарина. — Л. Т.), принужден был переехать в другой дом” ²⁶. Жил из-за привязанности к семейству и недостаточного состояния, пояснял Оленин. Отметим, что в доме Олениных постоянно жил также чиновник Публичной библиотеки В. Я. Аткинсон, какое-то время Д. И. Языков, актер В. Ф. Рыкалов, аббат Грандидье, прежде бывший одним из воспитателей сыновей Оленина. Конечно, Ермолаев был приглашен, чтобы стать помощником Оленину не за канцелярскими столами, а как художник, способный заниматься копированием древних рукописей и изготавливать рисунки, нужные Оленину в его занятиях по изучению обычаев, нравов, одежды, вооружения славян. Однако следовало [52]

побеспокоиться и об источниках существования своего подопечного. Принадлежа к дворянскому сословию, Александр Иванович не имел никакой недвижимости и средств, а потому источником его существования могла стать только государственная служба, частные уроки и заказы. Первое было предпочтительнее и надежнее. Проблема определения на государственную службу, которая давала бы чины, а уж потом и жалованье, стояла перед многими молодыми людьми. Достаточно указать на Востокова, который долго обивал пороги домов многих вельмож, в том числе и Оленина, пока определился на службу, а все это время его друзья — И. А. Иванов и Ермолаев — уже имели места. И нет ничего загадочного в том, что Оленин определял Ермолаева под свое начальство в те учреждения, где ему самому пришлось служить. Первым местом стала канцелярия Правительствующего Сената по 3-му Департаменту ²⁷, обер-прокурором которого 9 апреля 1800 г. был назначен Оленин, а Ермолаев — 17 апреля получил место сенатского регистратора — чин XIV класса Табели о рангах. В путешествие с Бороздиным по России Ермолаев отправился уже в чине коллежского асессора, отнесенного к VIII классу, состоя письмоводителем в Канцелярии Государственного совета. Будучи в путешествии он узнал о зачислении в Публичную библиотеку на должность помощника библиотекаря, а в апреле 1812 г. уже получил место хранителя Депо манускриптов.

Постоянно находясь при Оленине, выполняя его поручения по копированию отдельных мест из древнерусских летописей, различных надписей на шлемах, монетах и других памятниках материальной культуры далекого прошлого, Ермолаев осваивал новую для себя профессию палеографа и очень скоро превратился в профессионального знатока летописей и других письменных источников по истории русского государства. И его наставником был все тот же Оленин, а не К. М. Бороздин, и не Академия художеств, где только после 1817 г., т.е. с приходом туда Оленина, в программу обучения были включены история и археология.

“Ваше Превосходительство первые обратили внимание мое на отечественную историю и поселили во мне охоту заниматься древностями...” ²⁸, — признается Ермолаев. “Вот догадки товарища моего г. Ермолаева, который под вашим руководством образовал свои познания в палеографии и древностях” ²⁹, — пишет к Оленину Бороздин. Оба документа — однозначное свидетельство роли именно Алексея Николаевича Оленина в привлечении к занятиям историей и обучении молодого художника навыкам в палеографии и пр. исторических дисциплинах! Поэтому не согласимся с утверждением Н. Н. Розова, назвавшим Ермолаева “постоянным наставником и помощником по части палеографии” своего начальника Оленина ³⁰. Помощником — да, наставником — нет. С годами Александр Иванович действительно превзошел своего учителя.

Не предположительно, как у Н. Н. Розова ³¹, а потом и у О. Д. Голубевой ³², а на самом деле Ермолаев выполнил копию Остромирова евангелия, проделав колоссальную работу по поручению Оленина. О том свидетельствует письмо Алексея Николаевича к Н. М. Карамзину от 26 июня 1806 г. и копия фрагмента этого памятника письменности: “Вчера имел я честь получить ваше письмо. Сего дня по желанию вашему при сем препровождаю не токмо выписку из Евангелия Софейскаго, но из другова новейшаго (по мнению моему) списка, который мною получен от Николая Николаевича Новосильцова. Первая выписка означена под нумером 1-м. Ее выписывал из подлиннаго Софейскаго списка живущий у меня Г-н Ермолаев, которому я поручил сие Евангелие [53] списать страница в страницу, строка в строку, слово в слово, буква в букву тем же точно почерком, как в подлиннике написано, только литеры в половину меньше оригинала” ³³.

К началу путешествия Ермолаев, как это мы увидим из его писем-отчетов к Оленину, обладал глубокими познаниями во многих областях исторической науки. Не случайно Валуев желал видеть Александра Ивановича в составе экспедиции. Еще в 1808 г. после встреч с Ермолаевым и Олениным в Москве он писал последнему: “...вы много бы одолжили нас прикомандированием к нашей Палате, хотя бы на летнее время, вашего Александра Ивановича. Не говорю уже о том, сколько бы мы выиграли, если бы вы сами к нам пожаловали” ³⁴.

* * *

В состав экспедиции также был включен художник Иванов, один из нескольких работавших в начале XIX в. художников-однофамильцев. Его имя и отчество — Дмитрий Иванович — впервые названы лишь в 1868 г. Н. В. Закревским ³⁵. Архивные находки — переписка, относящаяся ко времени подготовки и проведению экспедиции — подтвердили участие в ней именно этого художника-живописца ³⁶.

К моменту начала путешествия Бороздина Д. И. Иванов (1775 или 1782) служил под началом П. С. Валуева в Москве. Судя по формулярному списку, представленному Экспедицией Кремлевского строения в Министерство народного просвещения в 1810 г. (в нем указан возраст — 35 лет), это было первое место службы художника, на котором он 30 мая 1810 г. получил чин губернского секретаря ³⁷. Его включение в состав группы инициировал П. С. Валуев.

Ученические работы Дмитрия Иванова в годы пребывания в Академии художеств — “Подвиг патриарха Никона в укрощении народного бунта”, “Прием Владимиром Мономахом греческих послов с богатыми дарами” — свидетельствуют о вполне конкретной направленности творчества, связанного с историческим прошлым отечества. Живописное полотно “Марфа Посадница”, написанное в год окончания Академии (1808) ³⁸, хорошо известно любителям живописи по экспозиции Русского музея.

Еще одним протеже П. С. Валуева, имя которого названо Д. В. Поленовым в числе участников экспедиции, был Петр Сергеевич Максютин ³⁹. В “Московском некрополе” указано, что Максютин скончался в 1856 г., прожив 69 лет. Названы и его должности: наставник и инспектор Московского дворцового архитектурного училища ⁴⁰. Упомянут он в составе группы и в неизданных “Заметках о бывшем в Москве Кремлевском архитектурном училище (1751-1825)”, сочиненных

В. Алексеевым. В них говорится, что Максютин родился в 1787 г., что соответствует расчетам по данным “Московского некрополя”, был учеником, а по окончании училища, в 1809 г., — учителем теории архитектуры в том же училище. В. Алексеев сообщает также, что Максютин был награжден медалью Академии (художеств?): “за какие работы не знаем, может за снятие древних церквей в Киеве при командировке в путешествии по России вместе с Конст. Матвеев. Бороздиным; это путешествие сделано Максютиным вскоре по окончании курса в 1809-1810 гг.” ⁴¹.

“Заметки” В. Алексеева написаны в 1888 г. и, возможно, в сообщении об участии Максютина в экспедиции Бороздина автор опирался на труд Д. В. Поленова. Формулярный список Максютина, представленный П. С. Валуевым министру народного просвещения в 1813 г., к сожалению, умалчивает о факте его участия в экспедиции, но из него мы узнаем, что он был сыном отставного хорунжего; 15 июня 1802 г. “в службу вступил” учеником Архитектурной школы с чином подканцеляриста; 3 октября 1807 г. пожалован чином канцеляриста, а 11 ноября 1808 г. — коллежским регистратором. 11 декабря 1811 г. ему был пожалован (возможно, в качестве награды за участие в экспедиции) чин коллежского асессора. Отмечено также, что в службе Максютин способен и повышения, в 7-й класс (Табели о рангах), достоин ⁴².

Подобный состав группы — историк, палеограф, художник и архитектор — соответствовал тем задачам, которые предполагалось решать в этом путешествии.

11 апреля 1809 г. министр внутренних дел князь А. Б. Куракин оповестил П. С. Валуева, что Государь повелел выделить на предстоящее путешествие из средств Кабинета единовременно 5 тысяч рублей ⁴³.

«П. С. Валуев — А. Н. Оленину

1 мая 1809 г.

Милостивый государь мой, Алексей Николаевич.

Будучи теперь весьма занят и находясь при самом моем отъезде из Санкт-Петербурга, совсем не имею я времени для составления инструкции от-

Нет страниц с 54 по 69

[70] план окружностей древнего Любеча; два плана города Остра и Беловежского городка (ч. III, л. 2, 3,20,23); карта владений черниговских князей до нашествия татар, план древнего Чернигова, карта окружностей Чернигова в древности и план нынешнего Чернигова (ч. IV, л. 1; все на одном листе).

Это были первые попытки составления планов древнего Киева и его окрестностей с обозначением многих исторических мест города, упоминаемых в летописях; древнего Любеча и древнего Чернигова, карт Киевского и Черниговского княжеств. В своей работе Бороздин использовал свидетельства летописей, бумаги архива Киевского магистрата и устные предания местных жителей.

Что касается реплики Д. В. Поленова о занятиях Бороздина комментированием рисунков по части исторической и генеалогической, то эта работа в равной мере могла быть отнесена и к Ермолаеву, высокий уровень исторической подготовки которого мы наблюдаем по его же письмам к Оленину и Евгению.

В письмах Ермолаева и Бороздина ни разу не упоминается Петр Сергеевич Максютин, включенный в состав группы в Москве при поездке в 1810 г. в Украину. Вероятно, он, будучи по образованию архитектором, исполнял роль подручного у Ермолаева в изготовлении архитектурных планов и чертежей.

27 января 1811 г. путешественники прибыли в Москву ¹⁰³, где занялись обработкой собранных материалов.

Невозможно переоценить значение экспедиции К. М. Бороздина в изучении прошлого нашего отечества. Ее участники выявили значительное количество рукописных материалов, произведений военного и церковного искусства, интересных памятников архитектуры. Многое пребывало в критическом состоянии. Все отчетливее вырисовывалась проблема сохранности для потомков памятников зодчества, истории и культуры, необходимость их реставрации. Знатоки и ценители отечественной истории понимали важность принятия неотложных мер, направленных на их спасение, собирание письменных источников в одном месте для последующего издания и кропотливого их изучения. “Доколе русская словесность не будет иметь: 1. Полного собрания или свода всех наших летописей и разных других древних русских и иностранных книг, в коих находятся повествования о России, 2. Древней Российской географии, основанной на ясных исторических доводах, и, наконец, 3. Палеографии славянороссийской, то до времени, пока все это изготовится, — историю русскую трудно писать” ¹⁰⁴, — в этом был убежден один из самых активных участников подготовки и отправки экспедиции А. Н. Оленин, за несколько лет до ее осуществления.

15. Голубева О. Д. Хранители мудрости. М., 1988. С. 196; ее же статья в кн.: Сотрудники Российской национальной библиотеки — деятели науки и культуры. Биографический словарь. СПб., 1995. Т. 1. С. 212. Ошибочные данные о рождении извлечены из альбома П. И. Кеппена, который ниже ермолаевского перевода из Делили сделал приписку: “родился в городе Астрахани 22-го июня 1779 года” (ИРЛИ ОР 10102. Л. 25).

16. Павлова Е. В. Атрибуция портрета первого русского палеографа А. И. Ермолаева // ПКНО. 2002. М.: Наука, 3003. С. 368.

17. Михайлова К. Летопись жизни и творчества О. Кипренского // О. А. Кипренский. Живопись. Каталог по материалам выставок в Ленинграде, Москве и Киеве (1982-1983). Л., 1988. С. 13.

18. Принцева Г. А. Николай Иванович Уткин. Л., 1983. С. 9.

19. РГБ ОР. Ф. 211. К.3623. 4. Л. 3; РГИА. Ф. 789. Оп. 1. Ч. 1 (1785). Ед. хр. 957. Л. 58-58 об.

20. ИИМК РАН ОР. Ф. 7. Ед. хр. 5. Л. 89-90.

21. РГБ ОР. Ф. 211. К. 3623. 4. Л. 3; РГИА. Ф. 789. Оп. 1. Ч. 1 (1785). Ед. хр. 957. Л. 2 об.

22. Заметки А. Х. Востокова о его жизни / Сообщил B. И. Срезневский // Сб. ОРЯС ИАН. СПб., 1901. Т. 70. C.15.

23. Там же. С. 17.

24. Там же. С. 15.

25. Там же. С. 64.

26. РГИА. Ф. 789. Оп. 20 (1828). Ед. хр. 28. Л. 1-1 об.

27. РГИА. Ф. 733. Оп. 15. Ед. хр. 95. Л. 1.

28. РГБ ОР. Ф. 211. К. 3623. 2/2. Л. 26.

29. РНБ ОР. Ф. 1105. Ед. хр. 301. Л. 36.

30. Розов Н. Н. Остромирово евангелие в Публичной библиотеке //Труды ГПБ. Л., 1958. Т. V(8). С. 13.

31. Там же. С. 13.

32. Голубева О. Д. Хранители мудрости. С. 203.

33. РГАЛИ. Ф. 248. Оп. 2. Ед. хр. 29.

34. РНБ ОР. Ф. 542. Ед. хр. 81.

35. Закревский Н. Описание Киева. СПб., 1868. Т. 1. С. 800.

36. По нашему недосмотру редактор или корректор “отправили” в экспедицию И. А. Иванова, который также сотрудничал с Олениным и неоднократно упоминался в моей книге “В кругу друзей и муз. Дом А. Н. Оленина” (Л., 1983. С. 72). Ошибка была исправлена нами в публикации, посвященной экспедиции (Украина. 1986, № 50. С. 20). Однако она оказалась роковой. И. А. Иванов “побывал” в экспедиции у О. Д. Голубевой в книге “Хранители мудрости” (С. 76) и в книге “А. Н. Оленин” (СПб., 1997. С. 132), в биографической статье, посвященной И. А. Иванову (Сотрудники Российской национальной библиотеки — деятели науки и культуры. Биографический словарь. СПб., 1995. С. 230). В. П. Козлов указал на А. А. Иванова (Козлов В. П. Кружок А. И. Мусина-Пушкина и “Слово о полку Игореве”. М., 1988. С. 80, 82).

37. РГИА. Ф. 1349. Оп. 4. Ед. хр. 22 (1810). Л. 68 об. — 69.

38. Художники народов СССР. Биобиблиографический словарь. М., 1983. Т. 4. Кн. 1. С. 411.

39. Поленов Д. В. Биографическое известие о сочинителе атласа К. М. Бороздине // Труды первого археологического съезда в Москве. М., 1871. С. 71.

40. Московский некрополь. СПб., 1908. Т. 2.

41. ГИМ ОПИ. Ф. 327. Ед. хр. 16. Л. 130 об., 124, 127, 128. Приношу глубокую благодарность Т. А. Славиной, сообщившей о наличии этого дела.

42. РГИА. Ф. 1349. Оп. 4. Ед. хр. 67 (1813). Л. 63 об. — 64.

43. РГИА. Ф. 733. Оп. 18. Ед. хр. 28. Л. 16.

44. РНБ ОР. Ф. 542. Ед. хр. 1029.

45. Ежегодник Рукописного отдела Пушкинского Дома. 1972. Л., 1974. С. 79.

46. РНБ ОР. Ф. 1381. Ед. хр. 29.

47. РНБ ОР. Ф. 487. Q. 394. Л. 1. Копия этих записей: РНБ ОР. Ф. 1105. Ед. хр. 301. В архивной описи и в заголовке данного дела ошибочно указан как автор не Бороздин, а Ермолаев.

48. Заметки А. Х. Востокова о его жизни. С. 19.

49. Ф. Я. Прийма, ошибочно указав 1800 г., назвал только Оленина, но из контекста видно, что рядом с ним находился и Ермолаев (Прийма Ф. Я. Пушкин и кружок А. Н. Оленина // Пушкин. Исследования и материалы. Л., 1958. Т. 2. С. 233); Славяноведение в дореволюционной России / Биобиблиографический словарь. М., 1979; “Это было первое приобщение к “живым древностям”, — отмечает Голубева (Голубева О. Д. Хранители мудрости... С. 196); Сотрудники Российской национальной библиотеки — деятели науки и культуры. Биографический словарь. СПб., 1995. С. 212.

50. Павлова Е. В. Атрибуция портрета первого русского палеографа А. И. Ермолаева... С. 368.

51. См.: Тимофеев Л. В. В кругу друзей и муз. Дом А. Н. Оленина. Л., 1983. С. 54.

52. Сб. статей, читанных в ОРЯС ИАН. СПб., 1873. Т. 5. Вып. 2. С. III, V.

53. РГИА. Ф. 1343. Оп. 26. Ч. 2. Ед. хр. 3478. Л. 64-69.

54. РНБ ОР. Ф. Q. 487. Ед. хр. 394. Л. 1-6.

55. РГБ ОР. Ф. 211. К. 3623. 2. Л. 1 об.

56. Там же. Л. 2.

57. РНБ ОР. Ф. Q. 487. Ед. хр. 394. Л. 34.

58. РГБ ОР. Ф. 211. К. 3623. 2/2. Л. 1-1 об.

59. Там же. 2. Л. 4.

60. СПбФ ИРИ РАН. Колл. 11. Ед. хр. 112.

61. РНБ ОР. Ф. 328. Ед. хр. 366.

62. Труды первого археологического съезда в Москве. С. 72.

63. Срезневский И М. Воспоминания о научной деятельности Евгения, митрополита Киевского // Сб. статей, читанных в ОРЯС ИАН. СПб., 1868. Т. 5. Вып. 1. С. 23-24. Проблема сохранности памятников истории и культуры, существовавшая еще на протяжении XIX в., обстоятельно рассмотрена А. А. Формозовым (Страницы истории русской археологии. М.: Наука, 1986. С. 115-175).

64. РГБ ОР. Ф. 211. К. 3623. 2/2. Л. 3-4 об.

65. Сб. статей, читанных в ОРЯС ИАН. СПб., 1868. Т. 5. Вып. 1. С. 239.

66. РГБ ОР. Ф. 211. К. 3623. 2/2. Л. 5-6.

67. Прийма Ф. Я. “Слово о полку Игореве” в русском историко-литературном процессе... С. 79.

68. Сб. статей, читанных в ОРЯС ИАН. СПб., 1868. Т. 5. Вып. 1. С. 239.

69. Там же. С. 240.

70. Батюшков К. Н. Сочинения. СПб., 1886. Т. 3. С. 77.

71. Сб. ОРЯС ИАН. Т. 91. № 1. СПб., 1914. С. 116.

72. ИРЛИ OP. Р. I. Оп. 5. Ед. хр. 56. Л. 12-12 об.

73. Заметки А. Х. Востокова о его жизни. С. 32.

74. РГБ ОР. Ф. 211. К. 3623. 2/2. Л. 7 об.

75. РГИА. Ф. 733. Оп. 18. Ед. хр. 28. 1812. Л. 17.

76. Батюшков К. Н. Указ. соч. С. 94.

77. Батюшков К. Н. Указ. соч. С. 126.

78. РГБ ОР. Ф. 211. К. 3623. 2/2. Л. 11-12 об.

79. 2-е издание “Лексикона Славеноросского” Павмы Берынды.

80. РГБ ОР. Ф. 211. К. 3623. 2/2. Л. 13.

81. ИРЛИ OP. Р. I. Оп. 5. Ед. хр. 56. Л. 13 об. — 14.

82. РГБ ОР. Ф. 211. К. 3623. 2/2. Л. 15-17.

83. Там же. Л. 18 об.

84. РГБ ОР. Ф. 233. К. 3623. 2/2. Л. 18 об.

85. РГБ ОР. Ф. 211. К. 3623. 2/2. Л. 20.

86. Сб. статей, читанных в ОРЯС ИАН. СПб., 1868. Т. 5. Вып. 1. С. 239.

87. Там же. С. 241-242, 244.

88. Соловьев С. М. История России с древнейших времен. М., 1965. Кн. 13. С. 517.

89. РГБ ОР. Ф. 211. К. 3623. 2/2. Л. 22, 23 об.

90. Славина Т. А. Исследователи русского зодчества. Л., 1983. С. 40, 42.

91. Кеппен П. Список русским памятникам, служащим к составлению истории художеств. М., 1822. С. 15, 96.

92. Библиографические листы. 1825. № 31. С. 455.

93. Там же. С. 457.

94. Закревский Н. Описание Киева. СПб., 1868. Т. 1. С. 800-801,925.

95. Поленов Д. В. Описание бороздинского собрания рисунков к его археологическому путешествию по России с гг. Ермолаевым и Ивановым в 1809-1810 годах // Труды первого археологического съезда в Москве в 1869 году. Т. 1. Приложения. М., 1871. С. 72.

96. РНБ ОР. Ф. 595. Ед. хр. 74. Л. 1-1 об.

97. Фомичева З. И. О некоторых работах русских художников //Труды ГПБ. Л., 1964. Т. 12. С. 205.

98. РГБ ОР. Ф. 211. К. 3623. 2. Л. 7 об.

99. Там же. Л. 4 об.

100. Там же. Л. 7 об.

101. Закревский Н. Указ. соч. Т. 1-2. С. 800.

102. Библиографические листы. 1825. № 31. С. 457.

103. РГБ ОР. Ф. 211. К. 3623. 2/2. Л. 24.

104. Оленин А. Н. Письмо к графу Ал. Ив. Мусину-Пушкину о камне тмутороканском, найденном на острове Тамане в 1792-м году. СПб., 1806. С. 45-46.

Текст воспроизведен по изданию: Экспедиция К. М. Бороздина (1809-1810) в письмах А. И. Ермолаева и других документах // Памятники культуры: новые открытия. Письменность, искусство, археология. Ежегодник, 2004. М. Наука. 2006

Еще больше интересных материалов на нашем телеграм-канале ⏳Вперед в прошлое | Документы и факты⏳

<<-Вернуться назад

ЭКСПЕДИЦИЯ К. М. БОРОЗДИНА (1809-1810) В ПИСЬМАХ А. И. ЕРМОЛАЕВА И ДРУГИХ ДОКУМЕНТАХ

Комментарии