Дело об уничтожении эстампа с изображением казни Людовика ХVI-го.

(Из истории цензуры в последние годы царствования Екатерины Второй).

16-го ноября 1793 года главнокомандующий Москвы князь Александр Александрович Прозоровский в письме на имя обер-прокурора Сената Николая Николаевича Салтыкова писал:

________________________________________

Милостивый Государь мой, Николай Николаевич!

”Не знаю, каким образом вошел эстамп в Москву богопротивной казни короля Французского, и между прочими достался Окорокову, содержателю Университетской Типографии, который мне объявил, что он сей эстамп отдал вырезать граверу в Сенатской Типографии. Я считаю, что сие зрелище есть не прилично для каждого благомыслящего человека; для чего покорнейше Вашего Превосходительства прошу оны эстампы и доску, отобрав, ко мне доставить, а граверу без дозволения Вашего никаковых досок для эстампов не вырезывать. На что, ожидая ответствия с подателем же сего, пребуду с истинным почтением и преданностию, Вашего Превосходительства, милостивого государя моего, покорный слуга, князь Александр Прозоровский”.

Обер-прокурор Салтыков, в виду особенной важности просьбы Прозоровского, немедленно же приступил к ее исполнению. В это же время им было получено дополнительное письмо князя Прозоровского, следующего содержания:

”Милостивый Государь мой, Николай Николаевич!

”Я не выполнил в первом письме моем к Вашему Превосходительству, что гравер режет доску известного эстампа не Сенатский, но живущий в Сенатской Типографии, [425] нанятой Окороковым из Академии Художеств, Николай Иванов Соколов. То все по письму моему прикажите оный эстамп и доску отобрать, и не знаю, с позволения ль он Обер-Прокурора там помещается, также уведомить. Пребывая с истинным почтением и преданностию, Вашего Превосходительства, милостивого государя моего, покорный слуга князь Александр Прозоровский”.

Что отвечал Салтыков на вопрос о том, с его ли разрешения помещается в Сенатской Типографии гравер Соколов, — неизвестно, так как ответного письма обер-прокурора к главнокомандующему в деле не сохранилось. Эстамп же и доска были в тот же день доставлены к князю А. А. Прозоровскому.

Получив эти вещи, главнокомандующий распорядился немедленно вызвать к себе на дом Окорокова и учинить ему строгий допрос.

Допрос был произведен в тот же день. На поставленный Окорокову вопрос об эстампе он показал следующее:

________________________________________

”Предки его были в Веневском купечестве; с детства служил он в Сенатской Межевой Экспедиции в учениках в Чертежной, где и произведен землемером в чин армейского подпоручика”. Слышал он, Окороков, не помнит от кого, будто есть в Петербурге эстамп с изображением казни короля Людовика ХVI-го, и в газетах петербургских читал, что собирается даже подписка на печатание этого эстампа. Этому прошло недель шесть. Он, Окороков, издавна имел переписку с секунд-ротмистром конной гвардии Алексеем Пашковым, которого он и просил, ”чтобы он, купя его, прислал к нему”. Пашков исполнил его просьбу и выслал ему эстамп и портрет короля французского, при чем выслал их в незапечатанном пакете; и на почте этих вещей ему не выдали. Но потом он все-таки получил их. И по получении, писал Пашкову, спрашивая, публично ли или секретно продаются эти вещи в Петербурге. Тот отвечал, что он их купил публично, а не секретно. После этого, он Окороков, отдал эстамп граверу Николаю Ивановичу Соколову, ”который им приговорен из Петербургской Академии Наук, где он был помощником у Скородумова”; гравер имеет отпуск из Академии. У Окорокова с Соколовым сначала был договор, по которому первый обязан был платить последнему 300 рублей жалованья; потом же этот договор был изменен так, чтобы платить ”с работы”. [426] Так как в Университетской Типографии для Соколова не оказалось места, то он, Окороков, поместил его в Сенатскую Типографию, которая находится ”на содержании у него ж”. В настоящее время Соколов еще не окончил работы, ”Намерение же его, Окорокова, было оный эстамп внесть в университетскую цензуру и после продавать”. Другого намерения он, Окороков, не имел, кроме ”единой корысти”. Когда Окорокову было указано, что он сам, ”кажется, мог разуметь, что зрелище сего эстампа есть неприятное”, он отвечал, что ”и ему так сначала казалось”; но потом, на основании письма Пашкова, он подумал, что раз в Петербурге подобные вещи продаются публично, то не будет, конечно, предосудительным издание этого эстампа, а также продажа его и в Москве. На вопрос почему Окороков не представил на цензуру этого эстампа прежде, чем отдавать его граверу, он отвечал тем же указанием на письмо Пашкова; ”а в цензуру не прежде представить хотел, как тогда, когда доска вырежется”. Этот эстамп Окороков показывал ”многим из университетских”, между прочими видел его ”один переводчик, который у него при переводе газет”. В конце допроса Окорокову было сказано: ”Известно каждому в России, что всякая связь с Франциею запрещена и всякого рода получать оттуда товары, и, следовательно, мог бы он (Окороков) понять, что сей эстамп в Петербург привезен секретно”. Но Окороков и на этот раз отвечал: ”сего не дознал, а положился на уверение, как выше сказано, г. Пашкова”.

________________________________________

Допрос производил сам А. А. Прозоровский. Содержание допроса было признано не подлежащим ни малейшей огласке, а потому тогда же был составлен и объявлен Окорокову следующий указ:

________________________________________

”1793 года, ноября 16 дня, Высочайшим ее Императорского Величества указом объявлено содержателю Университетской Типографии, подпоручику Василию Иванову сыну Окорокову, чтоб он о том, о чем был спрашиван Его Сиятельством Главнокомандующим в Москве и во всей губернии Московской, генерал-аншефом, сенатором и кавалером, князем Александром Александровичем Прозоровским, относительно до эстампа о казни короля Французского, и что в ответах своих показал, отнюдь, ни под каким, видом, никому не объявлял, под опасением неизбежного по законам наказания”. [427]

________________________________________

Вероятно, еще раньше Окорокова был допрошен по этому же делу проживавший в Москве итальянец Себастьян Черфали. Показание его приведем в донесении о результатах расследования Главнокомандующего в Москве Государыне Императрице, каковое донесение было отправлено кн. Прозоровским на другой же день. Это донесение заключает в себе очень большие подробности, а потому мы приводим его в целом виде.

________________________________________

”Всемилостивейшая Государыня!

”Так как я, со времени моего донесения Вашему Императорскому Величеству и по ныне, все нездоров, для чего принужден содержать диету и никуда не выезжаю, кроме как в хорошее время, если случится прогуливаться, да через силу выезжал в празднование всерадостного для всех нас высочайшего Его Императорского Высочества, Великого Князя Александра Павловича бракосочетания, — то, с публикой не видяся, мало слышу, а паче что в таковых обстоятельствах, каковые Ваше Величество ниже усмотреть изволите, от меня и от полиции крайне остерегаются, а вижу только тех, которые из приятелей моих меня посещают, от которых сведал я, что появился эстамп смерти Короля Французского и что оный намерены здесь печатать, но кто и у кого, сведения не имел. Я приказал полицеймейстеру тотчас, чрез конфидентов, о том разведать. Тотчас купили, чрез одного купца, у приехавшего сюда из Петербурга, итальянца Савостьяна Черфалия, которого после полициймейстер спрашивал, где он их взял. Он сказал, что, проезжая через Тверь, купил 5 эстампов смерти Королевской у живущего в Твери итальянца Голлени, у коего оных было до 20. Из купленных же им продал два графу Бутурлину, один бригадиру Козлову и один советнику Алсуфьеву, а пятый куплен вышесказанным конфидентом и ко мне представлен. Эстампы же прощанья Короля с фамилией (Черфали) купил здесь у итальянца Иосифа Вениори, из которых несколько продал разным людям, а оставшие, как у него, так и у Вениори, отобраны полициймейстером. Иосиф же Вениори получил из Аувсбурга. В прочем Черфали объявил, что эстампы смерти Королевской продаются в Петербурге у итальянца Карла Травелли, живущего в доме Милютина на Преспективной, против церкви Католитской, также и у итальянца Роспинни. Я два эстампа прощания Короля с фамилией и [428] один смерти Королевской здесь на усмотрение Вашего Императорского Величества препровождаю. А между тем сведал от того же конфидента, что он видел в Сенатской Типографии сей эстамп, которого гравер делает доску по повелению содержателя Типографий Университетской и Сенатской, отставного из землемеров Сенатской экспедиции, в чине от армии подпоручика, Окорокова. Я призвал его к себе, спрашивал и, что он показал, здесь всеподданнейше приобщил в оригинале. Я, Всемилостивейшая Государыня, оставив его на свободе, взяв с него обязательство в молчании — за чем он ко мне был призван, полагая, чтобы сию историю, сколько можно, сделать меньше гласною, для чего и распроданные эстампы не отбирал. Да слышу я, что у некоторых есть полученные из Петербурга, но у кого — сведать не мог, хотя и уверяет Окороков, что лейб-гвардии секунд-ротмистр Пашков, как Ваше Императорское Величество из допроса видеть изволите, уверил его, что оный эстамп публично в С.-Петербурге продается, но сему веры дать не могу, то рассудил оный, яко для всякого благомыслящего человека неприятное зрелище, удержать и всенижайше донести Вашему Императорскому Величеству и ожидать на сие Высочайшего Указа, доску ж и эстамп от гравера, чрез сношение мое с обер-прокурором Салтыковым, из Сенатской Типографии отобрал и взял к себе”.

Какая резолюция последовала на этом донесении кн. А. А. Прозоровского, и чем вообще окончилось все это дело — сведений об этом в просмотренных нами документах не имеется. (Моск. Архив М-ва Юстиции. Дело Канцелярии Московских Губернаторов, № 181110).

Н. Г. Высоцкий.

Текст воспроизведен по изданию: Дело об уничтожении эстампа с изображением казни Людовика ХVI-го // Русская старина, № 6. 1913