|
Рассказы В. И. Даля о временах Павла I.1) Отец мой служил в Гатчине при вел. кн. Павле Петровиче, оставил место это по неприятностям, о коих никогда не говорил мне, но о личности велик. князя, между прочим, рассказал мне следующий случай. В Гатчине стоял один из конных полков, и вел. кн. ежедневно бывал на разводе и ученьях. Майор Фрейганг, по какому-то недоразумению, опоздал к разводу. Вел. кн. встретил его так, что тот, просидев несколько минут перед ним молча с опущенным палашем на седле, вдруг свалился, как сноп, наземь. Вел. кн. требовал от врача, отца моего, ежедневно по два раза, устного донесения о положении пораженного ударом, и призвал тотчас к себе оправившегося больного. Встретив его, подав ему ласково руку и посадив его, вел. кн. спросил по-немецки: — Bin ich ein Mensch (человек ли я)? — и на молчание Фрейганга повторил свой вопрос, а на ответ: да, продолжал: — So kann ich auch irren (тогда я могу и ошибиться)! И далее: «Sind Sie Mensch» (и вы человек)? — «Человек, в. и. высочество». — Dann koennen sie auch verzeihen (тогда вы конечно умеете прощать)! — и обнял его. 2) Генерал Сапожников передал мне слышанное им лично от известного генерала Яхонтова, бывшего пажем при дворе. Император жил летом в Гатчине, в весьма тесном дворце, стоящем полукругом на площади. Государь обедал рано и обычно садился после этого в большие кресла, прямо против растворенных на балкон дверей и отдыхал. Об эту пору вся Гатчина замирала в молчании; махальные от дворцового караула выставлялись по улицам, ведущим на площадь, езды по городу не было. В такую-то пору шел по направлению ко дворцу паж Яхонтов и пройдя тихонько по стенке до того места, где внизу во дворце жили фрейлины, вздумал пошалить: вскочив на подстенок, он приплющил лицо к оконнице, оградившись с боков от солнца ладонями, и раскланиваясь с коротко знакомыми ему девицами, начал корчить рожи, чтобы их рассмешить. Те, зная общую слабость свою, с трудом удерживаясь от хохота, стали отгонять его знаками, указывая на верх и объясняя приложением руки к наклоненной голове, что государь отдыхает. Паж, или камерпаж, видно не расположен был кончить этим шалость свою, и внезапно, во все безумное горло свое, пустил сигнал: «слу-ша-ай!» Соскочив с подстенка, он тихо и быстро побежал далее, выбрался с площади на улицу, и был таков. Можно себе представить, какая тревога поднялась во дворце, когда это сумасбродное слушай, среди белого дня, раздалось под растворенным балконом отдыхавшего государя! Император вскочил и позвонил: «кто кричал слушай?» — спросил он вне себя, но с видимым наружным покоем. Вошедший поспешил выскочить и бросился опрометью вниз, к караульне. Второй звонок — «кто кричал слушай?» — и этот адъютант [295] или ординарец, не знаю, едва успел добежать до лестницы, как сильный звон заставил спешно войти всех бывших на лицо в передней. — «Кто кричал слушай?» — голос, коим сделан был этот вопрос, был знаком всем близким; очевидно, терпенье императора истощилось. У караульни шла переборка — коменданта, плац-майор, дежурный по караулам, караульный капитан, весь караул у сошек — а виноватого нет, никто ничего не знает. Воротившиеся из посылки в страхе стоят в передней, глядят друг на друга, никто не знает что делать. Еще звонок, и тот же вопрос: «кто кричал слушай?» встречает опрометью кинувшихся в покои чуть не на пороге. Коменданта и весь причт его давно уже дрожь пробрала до костей; он кидается на колени перед караулом и умоляет солдат: «братцы, спасите, возьми кто-нибудь на себя, мы умилостивим после государя, не бойтесь, отстоим, он добр, сердце отляжет». Гвардеец выходит из фронту и говорить смело: «я кричал, виноват» Чуть не на руках внесли его в государеву приемную и наперед уже, бегом, успели объявить императору, что нашли виноватого, нашли! Услыхав слово это, государь спокойно сел опять в свои кресла и велел позвать его. Солдат вошел под весьма почетным конвоем и сталь перед государем, который, поглядев на него молча долго и пристально, спросил: «Ты кричал слушай?» — Я кричал, ваше импер. величество! «Какой у него славный голос! в унтер-офицеры его, и сто рублей за потеху». 3) В одном из ежедневных приказов по военному производству, писарь — вспомните тогдашнее время, конец прошлого века — писарь расчеркнулся, так, что когда писал: «прапорщики-ж такие-то в подпоручики», то перенес на другую строку небывалое словцо «Киж», начав его еще с прописной, размашистой буквы. Пробегая наскоро приказ этот, император принял словцо это, с прописною буквою, за коим следовали прозвания, также за прозвание одного из производимых, и написал тут-же: «подпоручик Киж в поручики». На другой день, подпоручик Киж произведен был в штабс-капитаны, а на третий, подписывая приказ, государь написал против него: «в капитаны». И это сделано. Никто не успел оглянуться, ни опомниться, как Киж произведен был в полковники, с отметкой: «вызвать сейчас ко мне». Тогда только бросились по приказам, где этот Киж? он оказался в каком-то азовском или апшеронском полку, где-то на Дону, и фельдъегерь очертя голову поскакал за ним. Можно вообразить изумленье полкового командира, до которого еще не успел дойти обычным порядком первый приказ, о производстве прапорщика Кижа, как привезен был уже с фельдъегерем последний, о производстве его в полковники, и когда, сверх сего, полковой командир не мог понять, о чем и о ком идет речь, потому что в полку его никогда никакого Кижа не было. «Есть же на свете Чиж, подумал полковник, [296] почему бы не быть и Кижу, но только не в этом полку». Фельдъегерь подавно ничего не мог тут объяснить и поскакал, едва перекусив, обратно. Донесение полковника, что в полку его Кижа нет и не бывало, всполошило все высшее военное начальство и канцелярии их. Бросились следить по приказам, и наконец бедственный первый приказ, о производстве Кижа в подпоручики, разъяснил дело. Между тем, государь уже спрашивал, не прибыл ли полковник Киж — вероятно желая с нетерпением поздравить его генералом. Решились доложить государю, что Киж умер. «Жаль,— сказал император — был хороший офицер»... Москва, 15-го июня 1870 г.В. И. Даль. Текст воспроизведен по изданию: Рассказы В. И. Даля о временах Павла I // Русская старина, Том 2. 1870 |
|