III.

(См. в «Русской Старине изд. 1890 г., т. LXV, февраль, стр. 790 — 796)

В тетради, из которой мы напечатали документы в «Русской Старине» изд. 1890 г., т. LXV, март, стр. 790 — 796, несколько листов чистых, три следующих за ними листа вырваны, а на четвертом уже идет изложение отчета Майора Мирзабека Ваганова о его миссии к Нурали-хану, к которому он, с несколькими товарищами, был послан от астраханской губернской канцелярии с тою же дипломатическою целью, какую исполнил в Астрахани секретно Тонкачеев.

Отчет этот начинается описанием пути Ваганова от Калмыковского форпоста на Яик.

В. С.

По прибытии в Калмыковский форпост, взяв тут последних четырнадцать же человек, через реку Яик переправился и поехал с тое командою к Нурали-хану и ехал до кочевья его, Нурали ханова, по отправлении с Калмыковского форпоста, пять ден и еще не доехав до него, ночевал у ближнего его мурзы, именем Кабула, где и уведомился он от киргизцы Кердаринского рода, именем Четана, о взятых наших с Волги в плен российских людях, которые де находятся у ближних его, хана, подвластных людях, а именно Кердаринцев, Бабибактинцев и Бершевцев и никуда де еще не проданы, а хотя де и проданы, — разве в Хиву малое дело.

А на другой день тот ближний его мурза Кабул поехал к хану и о его сказал, что де приехал из Астрахани посланник, майор, [108] обще с нашими посланцами; с чем его хан возвратил к нему, майору, - который по прибытии сказал ему, что он у хана был и об нем, майоре, ему, хану, объявил, который приказал, чтоб ехал я к нему, хану, с письмами только один, а команда-б моя совсем осталась у него в ауле, ибо де я, майор, отдав хану письма, сам от него скоро возвращусь и буду находиться до отправления у него, Кабула, в ауле; на что я ему объявил, что мне в таком дальнем расстоянии от хана жить неможно, ибо я отправлен к нему, хану, с высочайшею ее императорского величества грамотою и с разными, как от господина астраханского губернатора, так и товарищей его, письмами; да при отдании оных еще что надлежит и словесно мне приказано с ним, ханом, переговорить и напротив того взять от него ответь; да и самому мне при нем всегда быть лутче. На что сказал мурза: «очень хорошо», и тут обще со мною поехал к хану; и приехали мы в аул около десятого часу, приехав прямо в отведенную нам от него, хана, полатку, которая стояла неподалеку от ханской кибитки. И тут приехавший с ними мурза, побыв малое время, поехал к хану; а потом, после обида, часу в шестом, пришел от него, хана, его Диван с тем мурзою Кабулом и велел нам, по приказанию ханскому, идти к нему; с чем я обще с ним, Диваном, и пошел и по пришествии учтивым и искусным образом высочайшую ее императорского величества грамоту, и от господина губернатора, и от господ товарищей его письмы ему, хану, отдал, которые он взяв, приказал мне неподалеку от себя сесть; где были у него дети его родные Ишим и Перали Салтаны и при том меня во первых спросил, что здоровы-ль господин губернатор и господа товарищи его, на что я ему объявил, что все благополучны и приказали мне засвидетельствовать вашему высокопочтенству свои почтении. Сказал хан: «очень хорошо», и потом, мало помолча, приказал мне идти во отведенную полатку, а он де прочтет присланную от ее императорского величества грамоту и от гг. губернатора и товарищей его письма, а потом, призвав меня к себе, и что надлежит переговоря, с чем я от него, хана, и вышел во отведенную полатку, а потом уже, под вечер, пришел ко мне от него, хана, мурза, именем Кабул, которого я спросил, что читал ли хан грамоту и письма и велит ли мне отправить излишних казаков назад, а самому остаться до времени при нем, на что мне тот мурза объявил, что де хан грамоту и письма прочел и приказал писать на оные ответные письма и уповает, (что) и меня, майора, со всею командою дни через четыре отправить назад; что слыша я принужденным нашелся ему, мурзе, объявить, что так скоро хан приказал писать ответные письма, ибо я, майор, имею нужду с ним, ханом, о собственной его пользе переговорить, и потом тот мурза, посидя мало, от меня возвратился к хану. [109]

А на другой день прибытия моего был у него, хана, брат его родной Акчувак-Солтан с некоторыми при нем старшинами; однако-ж хан в бытность их у него меня не призывал и что у них между собою происходило — не знаю; а по выходе-ж их он, хан, часу в пятом, прислал ко мне своего муллу, именем Дивана, и велел мне одному идти с собою к хану, на что я ему сказал, что неможно-ль мне взять с собою и сего толмача, ибо он послан со мною обще; о чем он, Диван, пошел хану доложить и в скором времени возвратясь, велел идти обще и с ним. И по пришествии к хану, отдали учтивым образом почтение; а потом он, хан, писарю своему Аббасу приказал выдти вон, а нам сесть и потом объявил, что он присланную от ее императорского величества грамоту и от господина губернатора и товарищей его письма прочел и весьма повелением ее императорского величества доволен в том, что научила и повелела от других (?) поступков предь удержаться; однако-ж де степной и легкомысленной их народ того не знает. На что я ему объявил, что имею его высокопочтенству в пользу нечто доложить. Хан сказал: «очень хорошо». И тут во первых я ему объявил о переходе его через реку Яик со степной на внутреннюю сторону, ибо он, хан, имеет издавна от Российской империи повеление, что-б чрез реку Яик не переходить, а всемерно оставаться на той стороне реки Яика и то со всякою тишиною, а ныне для чего он, хан, перешел и с чьего точно повеления? На что хан в ответ ничего не сказал. Потом еще я ему объявил, что хотя-б через реку Яик и передти, только надлежало-б сидеть тихо и смирно, а не так, что-б грабить ватаги и раззорять форпосты, жечь припасы и брать российских людей в плен и скот, зачиная от самого Оренбурга по реке Яику до Гурьева городка, а от Гурьева — зачиная по Волге реке и до Дубовки. На что он, хан, ему объявил, что де сие произошло от замешательства между Poccиею с Пугачевым, а народ их степной и легкомысленной на то попустились. На что я ему соответствовал: но правда, ибо он, злодей Пугачев, супротивник был Богу и всемилостивейшей нашей государыни, потому он так и поступал, а народу бы вашему, по данной ее императорскому величеству присяге, в согласность тому злодею Пугачеву поступать не надлежало. И нам хан объявил, что он с ним, Пугачевым, никакого соглашения не имеет, да и сожалеет еще о том, что посылал он, хан, в Большой Яицкой городок сына своего родного большего Перали-Солтана с тысячью человекам в помощь тамошнему коменданту, а более для истребления находящегося у злодея в толпе брата своего Досали-Солтана сына (его) и просил тамошнего коменданта, чтоб до того допустил, да и злодей Пугачев в то время был бессилен и можно-б было мне его преодолеть; на что он, г. комендант, [110] мне объявил, что де он на то повеления не имеет (На предложение ханом своих услуг, говорится в «Истории Пугачевского бунта» Пушкина (изд. 2-е, стр. 16), что его благодарили и отвечали, что надеются управиться с мятежником без его помощи. Искренности его намерений не верили. В. С.); а после-ж того к нему, Пугачеву, из лежащих по Яику реке до Гурьева городка форпостов казаки все склонились, а потом уже присланы были ко мне как от него, коменданта, так и от оренбургского г. губернатора, письма, чтоб те форпосты, на которых люди пришли в согласие к Пугачеву, раззорять, почему я, хан, так и поступал. На сие я ему, хану, сказал: это де правда, что он, хан, те форпосты раззорял, потому что с них люди склонились к Пугачеву и сверх того имел он на то повеление, а лежащие по Волге реке ватаги и с них людей в плен брали и припасы жгли с его повеления, ибо они Пугачеву не согласны? На что взговорил хан, что де «это правда, по Волге раззоряли киргизцы безвинно и меня не послушали; а был тут предводителем Бершева рода Кара-Батыр и ...., который еще зимою, как был на разбое в Астрахани и оттуда возвратясь, откочевал под Мангишлак, в называемое тамо местечко Айраскы». Против чего я ему, хану, говорил: как же захваченные им в Астрахани киргизцы по допросам хотя на него, Батыра, что он для воровства по реке Волге ездил, и показали, однако-ж еще нигде он ватаг не разбивал, да и людей в плен брать было негде, ибо он встречен был на дороге российскими войсками и разбит, где несколько из них побито, а шестнадцать человек взято в плен и тем он посрамлен, возвратился. А в плену наши российкие люди у ближних его, хана, людей, а именно, большая часть у Байбактинского рода Айдара Кризова, Эсенбаева, а протчие у Кердаринского Аланбатыра, да у Бершева рода Курбан-Бая. И на то хан мне объявил: «хотя, правда, у некоторых из сих трех родов ваши российские люди и есть, только их теперь сыскать неможно, ибо они кочуют от меня в дальнем расстоянии, на степе, да и народ дикой и легкомысленной, как Сайгаки, да сверх же сего много дураков». Что слыша я паки ему, хану, предложил: «для дураков определил Бог на земле царя у протчих небольших, чтоб дураков за их продерзости наказывать, дабы они от дурачества были воздержны, также и он, хан, над своим народом — властителем; да сверх же сего подпоясывает он, хан, саблю не напрасно, а по повелению Божию и если уже он тот свой народ наказанием или увещанием тех дураков от их дурачества не предудержит, то сие будет в противность обоих законов, ибо он довольно знать может, что когда пастух имеет у себя сто баранов и одного из них потеряет, то он должен, оставя 99 на степе, (и) искать пропалого, а [111] когда найдет от того паства во отдаленности, то должен хотя на себе до того донести и при том объявить своим приятелям, что пропалой его баран нашелся. Не в пример сему всемилостивейшая наша государыня подданных своих за доброусердие награждая и зловредных наказует. И так-бы рассудил он, хан, что российских людей, кроме что взятых по реке Яику, только с Волги 256 человекам не будет возвращения, а своих шестнадцать человек требует». И на то хан сказал, что из города Балха, Дашкента, Бухари и из Хивы, из Большего Переднего Юза и из протчих мест все ему, хану, приятели и он не знает, что мы думаем, ибо ему, хану, против наших Нагайцев ни к кому нельзя влезть в пазуху. На что я ему соответствовал: «сего вам никто не повелевает, чтобы к кому-нибудь влезть в пазуху, да и самим вам известно, что наша Всемилостивейшая Государыня уже несколько лет производить с Турком баталию, однакож от вас никакой помощи на то и ничего не требует, а кроме того, что всех вас награждает; а что-ж вы объявили о вышеписанных местах: Балхе, Дашкенте, Хиве и о протчих, что они с вами в дружбе, то о семь и Российской Империи довольно известно, что не только в дружбе, но еще доводятся вам и в родстве; однако-ж каждый по разделению сидит на своем месте и никому всяк своего места не отдает; так и вам досталась здешняя Яицкая степь и вы в ней властны и никто вас с нее согнать не может — куда хотите, туда и кочуете; так я думаю, что и вы никого уже другого на нее не пустите. Так по сему видится, что если вы, оставя данное вам издревле место, куда идти можете и где с таким немалым народом вместиться? Никто, я думаю, вам своего места не отдаст, кроме того, разве, что возьмете саблею; но токмо может быть напротив вашей сабли вынет другой саблю-ж, и тут еще надобно думать, кому Бог даст и может быть кто между сим останется несчастлив, тогда уже принужден быть один у другого под властию; а вы изволили сказать, что ни к кому в пазуху не влезете. Однако-ж я думаю, что эта Яицкая степь для вас - так, как сухопутное море с портами; во первых большой порт Оренбург, а потом Яицкий городок и вся яицкая линия, до Гурьева городка простирающаяся, также и Астрахань во всех сих местах можете вы производить торги и получать себе немалую чрез сие прибыль, если только тихо и смирно и год от году будете исправнее. Я думаю и из тех мест, то есть Хивы, Бухары и из протчих очень желают быть в близости к российским границам, для своей прибыли; и в том-бы ваше высокостепенство поверили мне, яко верному своему слуге, что я вам подлинно сказываю, ибо мне от господина губернатора и товарищей его известно, что о прошедшем киргизцами причинении вы неизвестны и ни малейшего в том на ваше высокостепенство сумнительства не имеют, кроме одного только их, киргизцев, самовольства; а если-б мне о вашем [112] к российской стороне доброжелательстве было неизвестно, то по прибытии в Кулагинский форпост как-бы мог я задержанного в том форпосте вашего подвластного киргизца Малбая из-под караула сделать свободным и привесть к вам? Однако-ж и вашему высокостепенству, но должности вашей, тех легкомысленных и самовольных людей сыскать и за их продерзости винных наказать и взятых в плен российских людей, и скот, и протчее попрежнему возвратить и в том-бы не оставить на себе подозрения, ибо ваше высокостепенство возвратом ж людей не оскудеете; и несумненно и точно вас со всеми вашими старшинами и народом уверяю, что не будете никогда лишены за сие Ее Императорского Величества милосердия».

И на то хан сказал: «очень хорошо. Это правда — мне должно исполнить, только теперь, в летнее время, никоим образом дикой мой народ собрать неможно; а особливо первой начальник и предводитель всем сим делам, что учинено по Волге и в протчих местах, Досали-Солтан кочует от меня весьма в дальнем расстоянии, да и глаз ко мне ныне не кажет и меня не слушает. Однако-ж писал я ныне во Рта-Ез к брату своему Ирали-Солтану, чтоб приехал ко мне с нескольким числом народом для усмирения сих моих противников и уповаю, что помощию Божиею их усмирю и повеление Ее Императорского Величества исполню; да сверх сего писано от меня и самому ему, Досали-Солтану, также и сыну его злодею, который находился у Пугачева в толпе, что-б приехали ко мне и если-ж он сам ко мне не приедет, то я его где поймаю и убью до смерти. А что касается Яицкой стороны, о том я еще имею с теми яицкими казаками учинить во Оренбургской губернии следствие и посылаю ныне во Оренбург посланников, некоторых старшин и из ближних своих, а ко двору Ее Императорского Величества об оном письмо, ибо мы их форпосты раззоряли, как выше значит, по повелению, да и они, казаки, немало разграбили у подвластных моих людей скота рогатого и лошадей да несколько табунов».

Я, майор, еще объявил ему о взятых с Волги российских людях: если его высокостепенство всех тех взятых с Волги российских людей собрать не может, то хотя малое число; на что он в ответ ничего не сказал.

На другой день призвал меня хан к себе и во первых сказал а злодее Пугачеве, что уже де мне о нем довольно известно и имею с разных мест теперь об оном письма, что он в Татищевой и Сакмаре крепостях был разбит и бежал с малым числом людми в Башкирцы, однако-ж уведомился де я нынешнего дня от подвластных своих людей, которые были около Оренбурга и видели яко бы они в Башкирской стороне великую пыль и спрашивали, — что это за пыль, на что им сказано, что де это Пугачев с башкирцами идет под Оренбург. [113]

На то я ему, хану, объявил: когда был Пугачев со всею воровскою силою около города Оренбурга, и доходило до того, что во Оренбурге по сту по двадцати рублев был пшеничной муки мешок и тут он ничего не сделал, а ныне вам известно, что он в разных местах был разбит, да и сам едва мог идти в Башкирцы; а ныне, пришед с башкирскою силою, стрелами и копьями, Оренбурга взять не может, ибо там есть регулярные войски, генерал князь Голицын и генерал Ферман, да и никак ему, хану, о сем верить не можно.

Хан на сие сказал: “этому и я не верю: однако дикой и легкомысленной народ, а особливо согласники его, Пугачева, сему поверят; да и ныне мне из приехавших с вами в конвой яицких казаков двое оба из татар, один, именем Чебдарьяб, сказывал здесь подвластным моим киргизцам о беглых из его, Пугачева, воровской партии яицких казаках, которые де шатаются около реки Яику сто человек, да на узенях сто пятьдесят человек, да еще беглых де из команды г. генерала Демедема яицких же казаков около Мергеневского форпоста пятьдесят человек и разглашает о нем, злодее Пугачеве, что де он к ним в мае месяце будет сам на Яик. Другой, Булатай, разглашал у меня-ж в ауле подвластным моим киргизцам о Пугачове-ж, что хотя де Пугачев разбит, но токмо это у травы посохший верх, а когда не изсохнет средина и корень, то в то время посмотрите. И по сим их речам как не будут сему верить легкомысленной наш народ!"

Однако-ж, выслушав я от него, хана, о сих бывших при мне в конвой из татар яицких казаков слова, и содержал все в памяти до прибытия в Яицкой городок, а по прибытии во оной объявил тамошнему г. генералу и тамошнему коменданту; которых и приказали посадить под караул.

На третий день призвал меня хан к себе и при нем был только один писарь Абас, писал письма, где мне хан сказал: «вот это де пишут ответные письма»; а на то я ему объявил, что слышал от его старшин, что присланная от Ее Императорского Величества грамота писана во первых на его, хана, имя, а потом всем салтанам и старшинам и всему его народу, а теперь его высокостепенство ответ пошлет только от себя или от всего общества?

Хан на то соответствовал, что де их совет и слова все у него, хана. И так я хотел ему, хану, на сие объявить о требуемых наших пленных российских людях, ибо он сказывает, что народ его дикой и легкомысленной и ево, хана, не слушают, а в ответных письмах объявляет, что все их совет и слова у него и все сие со общего согласия, однако-ж не сказал, дабы он не пришел в сумнение.

Затем паки хан говорил, что «слышал де я о Хундровских татарах, [114] будто-бы между ними есть с тамошним муллою тяжба»; а на сие я ему сказал, что и о сем слышал, только какое их дело — о сем мне неизвестно, и для их разбирательства приставлен к ним майор да переводчик и может быть дело их после нас кончилось.

Напротив чего хан спросил о Астраханской стороне, что де какие есть известия? Я на то ему объявил: слава Богу, все благополучно. — И так на сие хан сказал, что я от него скрываю, ибо де ему известно изо всех мест — и с Кубанской стороны, как приехал крымской Герей-Солтан на Кубань и о протчем в тамошних сторонах и о их намерениях. — А на то уже я ему объявил: когда был он, Герей-Солтан, прежде со всею своею силою благополучен и в то время не мог с Россиею противиться и оставил всех своих людей и все свои места под властию российскою, а сам едва ушел в Царь-Град; однако-ж хотя собрал он малое число пеших людей и приезжал через Черное море, и тут разбит, а сам паки бежал.

После-ж сего объявил я ему, хану, о пленных наших с Астраханской стороны российских людях, что когда можно их собрать, и поставитель вы сему срок, через коликое время сие окончать можно? — На что хан соответствовал «когда мои подвластные киргизцы сберутся в одно место». И так, сказал я ему, что это видно будет в глубокую осень, что и хан уверил и однако-ж де он писал и г. губернатору, что-б отпустить к нему их пленных кайсак, также о сем велел и мне доложить г. губернатору: егда он, г. губернатору тех киргизцев к нему пришлет, то будет ему подлинно помощник и тем его, хана, между кайсацким народом сделает полномочным, «а о своих де российских людях никакого сумнительства не имейте, что-б они были вам не отданы, ибо уже в сем деле останусь должным я, а не вы». А притом выговорил, что он слышал, что они, его кайсаки, очень в худом месте и скованы содержутся. Я на то соответствовал ему, что о сем не знаю и где они — их не видал. С чем речи и прекратились.

Сверх же сего по данной мне из губернской канцелярии инструкции велено секретно разведать, что у кого в руках наши пленные и скот, взятые при Волге, состоят и в каком он, хан, состоянии находится; да и для чего он, хан, с братом своим Досали-Солтаном имеет ссору и давно-ль оная между ними произошла, да и не имеет-ли он, хан, с Пугачевым какого согласия? Об оном губернской канцелярии представлением доношу.

1) О захваченных киргизцами российских людях. Хотя он, хан, и показывает на Досали-Солтана, да на Кара-Батыра, однако-ж Досали-Солтан хотя и Пугачеву был согласник, точию как у него, так и у Кара-Батыра взятых в плен с астраханской стороны людей нет; а [115] уведомился я тамо от пленника, персиянина Навруза, да и от киргизца Чотана и от протчих, что в плену наши российские люди у ближних его, хана, людей, а именно Байбактинского рода Айдара, Кризова, Эсенбаева, слишком с двести душ, а протчие у Бершева рода Курбан-Бая да у Кердаринского рода Жолан-Батыра.

2) О ссоре его, хана, с братом своим Досали-Солтаном; то видно, что прежде оной между ними не было, а началась с самого того времени, как появился Пугачев. Однако-ж и сын его, Досали-Солтан, находился у злодея в толпе» не без согласия ханского, ибо он, хан, сказал Досали-Солтану, что если будет Пугачев несчастлив, то ему, хану, об нем легко можно упросить; а если быть ему, хану, у него, то Досали об нем, хане, никак упросить не может.

3) О состоянии его, хана, и о согласии с Пугачевым, — то об оном также видно, что он, хан, согласие с ним, Пугачевым, имел, ибо я уведомился в Кулагинском форпосте, чрез яицкого казака Семиона Болдырева, который знает татарский разговор, что чрез него послано было от Пугачева к хану письмо, которое он, хан, при нем и прочел и во оборот на то к нему, Пугачеву, прислал с ним-же, Семионом, письмо, которое он по прибытии Пугачеву отдал и Пугачев, оное распечатав, прочел и видит, что хан повеления его не исполнил и все обманывает, и при том сказал, что «если я возвращусь назад, то велю его, хана, повесить за ребра». Где я того казака и еще спросил, что для чего Пугачев так крепко на хана осердился, на что он мне сказал, что де «требовал он, Пугачев, от него, хана, помощи и хотел ехать в Татищеву крепость, а он, хан, ему не прислал». А пред сим де он, хан, подарил ему, Пугачеву, двух самых хороших лошадей.

4) О состоянии его, хана, и в каких он точно мыслях, — о сем подлинно доказую, что хан имеет с кубанской или с турецкой стороны письмо, либо известия, ибо он, как выше писано, и сам мне сказывал, что он имеет изо всех мест известия. В таком случае он, хан, наших пленных киргизцами российских людей и не отдает, а ожидает, что в тех местах откроется.

А находились мы при хане четыре дни, а в пятый, то есть мая 16 дня, под вечер, призвал нас хан к себе и отдал мне ответные письма, причем подарил меня лошадью, а бывшему при мне ученику дал трехрублевый червонец и определил нам в препровождение сына своего родного, Бек-Али-Солтана, до Яицкого городка. И отправил и доехал его ханский сын только до Айчувак-Солтанова аула, который расстоянием был от него, хана, в тридцати верстах, где встретился нам посланный от хана в Яицкой городок посланник Якшибай; и тут ханский сын нас и с собою остановил до прибытия от отца его на то, присланное через [116] Яик из Оренбурга, письмо известия. Однако-ж на другой день прислано к нему от отца его письмо, чтоб возвратился назад, который пришед нам сказал, что отец его требует к себе и с тем поехал. Где и ожидали мы его два дни у тамошних хундровцев в ауле. И между тем уведомился я от тамошних хундровских татар, также и кайсацких старшин, которые меня очень прилежно спрашивали о здешних астраханских кондровцах, что де «где они кочуют и какая у них с муллою тяжба, да и правда ли, что яко-бы запрещено их пускать на сю сторону реки Волги?» На что я им сказал, что правда, это только было сделано для них в нынешнюю зиму, ибо они, кайсаки, хотя и считают себя магометанцами, однако-ж ни русских, ни магометанцев не оставляют, а всех грабят, то для того не только им, но и российским людям всем велено было от них предостерегаться; в таком случае и их не велено было, для опасения, пускать на сю сторону реки Волги, а ныне, слава Богу, все они кочуют по сю сторону, на степи и с своим скотом.

После-ж сего на третий день хан прислал к нам в препровождение приехавшего из Яика с письмом киргизца Якшибая и велел ему, чтоб сказано было мне, что он, хан, из Оренбурга через Яик получил благополучное известие и имеет некоторое повеление и «намерен во Оренбург послать сына того, который был с вами, а его де прислал к вам быть проводником до Яицкого городка с тремя киргизцами», с которым я был ехать весьма опасен; однако-ж хан никого кроме сего киргизца не прислал, почему уже принужденным я нашелся ехать с ним. А как видно, узнав о сем его легкомысленной народ, что он, хан, сына своего от меня возвратил, и не выехал я от ханского аула более ста пятидесяти верст, то начали появляться воровские киргизские партии. Во первых в переде увидя казаки и ханской киргизец начали делать нам маяк, к которому мы и поехали с поспешением и по прибытии увидали впереди пыль, а после-ж сего оставшие от нас неподалеку казаки увидя еще около себя киргизцев три партии и полагали быть в них около 20 человек, что увидя оное и поехали к нам гораздо поспешнее, за которыми те киргизцы и гнались, однако-ж поворотили от них на левую сторону, а казаки приехав о сем мне сказали, а один де из донских казаков остался позади. А время было уже весьма при вечере, где мы принуждены были ночевать и ждав того казака, не дождалися. И точно узнал, что те воровские киргизские партии от нас неподалеку. И так, приняв в ту ночь предосторожность, приказал я команде своей, казакам, что-б ни один не спал и каждый был в готовности. И так переночевав тут, па рассвете появился неподалеку от нас, на бугре, человек, к которому и послал я казаков три человека, уповая, что не [117] нашли оставшей донской казак, а за ними послал еще и киргизца Якшибая, который доехав до тех, посланных от меня, казаков, и увидал того человека, и сказал им, что де это не казак, а киргизец и тут вскричал ему по татарски, чтоб он приехал к нему ничего не опасаясь, ибо де он от Нурали-хана посланник, но однако-ж тот киргизец смотрел весьма долго и хотел было поворотить прочь, точию уже казаки подъехали к нему близко; и так видя он, что ему удти будет неможно, принужден уже сделался к ним подъехать, которого они взяв, привезли ко мне, где я его спросил: что он за человек и зачем тут ездит, который объявил, что он киргизец байбактинского роду, а ездил для отыскания пропалых своих коней и есть де у него еще на кошу товарищи, во первых сказал пять человек, а потом четыре. Однако-ж послал я на тот их кош казаков десять человек да киргизца Якшибая и велел как наивозможно их переловить. Точно посланные от меня казаки, по прибытии на тот их кош, поймали только двух человек да десять лошадей, а один из них бежал, а тех двух киргизцев привезли ко мне и потом объявили, что на том их кошу много экипажу, кошем, седел и протчево; однако-ж ничего те казаки не взяли. Где уже я и тех двух киргизцев спросил: «что они за люди и для чего здесь ездят?» которые также объявили, что они киргизцы байбактянского рода; на что я им еще сказал, что много-ль их человек, которые объявили, что их девять человек, на что я им во ответ сказал: «хотя-б вас девять или десять человек, да для чего-ж у вас на кошу так много экипажу, седел, кошем и протчего, да и сами мы вечор видели, что вас было человек с двадцать; да где-ж наш казак?» На что они объявили, что «де мы казака вашего не видали да и у них нет; разве де, что вы говорите видели вечер с двадцать человек и может быть не у них-ли, ибо мы их и сами видели, только они не наши товарищи, а наши де товарищи уехали для воровства к Яику».

И так, взяв я их всех трех человек и поехал к Яику; и доехали мы около полден до воды, где надлежало кормить лошадей, остановились; то пришед к нам ханский подданный, киргизец Якшибай, и советует мне, что-б одного из тех киргизцев отпустить для отыскания того казака, на что я согласясь и дав ему из тех их киргизских десяти лошадей одну лошадь, его и отпустил прямо к хану, а сам с теми двумя киргизцами и с бывшею при мне командою прибыл в Яицкий городок благополучно и по прибытии тех двух киргизцев, с их девятью лошадьми и со всем экипажем, представил г. генерал-маиору и ковалеру Павлу Дмитриевичу Мансурову при репорте, а он, г. генерал, наслал тамошнему коменданту о принятии тех киргизцев, с их девятью лошадьми, двумя ружьями и одною саблею и экипажем, ордер, а мне [118] приказал несколько ден пообождать для некоторой опасности, ибо де он послал на здешнюю степь драгунского маиора и яицкого старшину Мартемьяна с командою для сыскания ставропольские калмык и других беглых из Пугачевой партии яицких казаков, где и ожидал я три дни, а на четвертый посланная от него, господина генерала, команда возвратилась и немалое число из тех шатающихся ставропольских калмык с женами и с детьми захватили и привезли в Яицкий городок; коих он, г. генерал, и отдавал всем тамо офицерам, а между тем отдал и мне двоих — одного мальчика да девку.

А после-ж того, в седьмой день, через ханское старание, привезли киргизцы Хажи-Бай и Макельди захваченного от меня донского казака, которого я взяв и увидел, что он ранен и некоторые у него вещи распропали, за что и взял я от того киргизца Хажи-Бая лошадь и отдал тому казаку; а вместо его захваченных двух киргизцев приказали, как господин генерал, так и комендант, с одною лошадью отпустить.

А в бытность мою в Яицком городке разбили киргизцы Каленовский форпост и отогнали до 300 скотин и табунов, а потом и Каршу форпост-же и взяли в плен мужеска и женска полу до 30 человек.

Потом он, г. генерал-маиор и ковалер Мансуров, мая 31, дав подорожную и в конвой яицких казаков 24 человек, но сей стороне реки Яика, через форпосты, меня и отправил; и поехал я с тою командою чрез форпосты в Астрахань. А по прибытии в Калмыковский форпост, взяв тут, выбегших из киргиз-кайсацкого полону, калмыцкую женку с сыном, князя Дундукова владения, да одного персиянина, по самовольному их желанию, с собою-ж и отправился в Астрахань. А по прибытии в Красный Яр взятых мною из оного по повелению из губернской канцелярии 3-х подводных лошадей, которых я ему, г. красноярскому коменданту при репорте со всем прибором и отдал. А потом он, г. комендант, отправил нас до Астрахани. Прибыли мы в Астрахань июня 10 дня благополучно.

Да сверх-же сего привез(енными)шими донского казака киргизцами Хажи-баем и Малкелаем показано, что де после их отъезда, собрав хан к себе солтанов и старшин, сказал им, что «уже де немало вы раззоряли российских жительств и брали в плен людей, однако-ж если вы хотите кочевать по сей Яицкой реке и степе, то от сего каждый подвластных своих кайсак предудержите и винных за их злоупотребления накажите; а если хотите, сию Яицкую степь оставя, куда-либо идти на другое место,  в том как хотите».

Да сверх сего дополняю, что прибыло в препровождении меня в Астрахань посланных от г. генерал-маиора и ковалера Мансурова яицких казаков восемь человек, в том числе один хорунжей Тимофей Набатов; [119] да кроме-ж их еще состоит оставленных близ Красного Яру, для пастьбы собственных их лошадей, яицких-же казаков шестнадцать человек, коих и требует об отправлении попрежнему на Яик резолюции.

О чем астраханской губернской канцелярии сим покорнейше и рапортую. А что из выданных мне из губернской канцелярии денег шестидесяти рублев в росход употреблено и затем в остатке, — при сем прилагаю реэстр. Мирзабек Ваганов.

Июня 25 дня 1774 года.

Реэстр, — сколько издержано мною, будучи в пути от губернской канцелярии к Киргиз-Кайсацкому Пурали-хану, из выданных из оной канцелярии денег 60 рублев:

Мирзабек Ваганов.

Сообщ. В. Снежневский

Текст воспроизведен по изданию: К истории пугачевского бунта. В степи у киргиз-кайcаков март — 1774 — июнь // Русская старина, № 4. 1890