№ 1

27 сентября 1774 г.

С последними курьерами от графа Петра Ивановича Панина из Пензы получила я весть, что яицкие казаки Пугачева связали и везут его в Яицкий городок. А как мною уже давно отправлен известный вам капитан Галахов и ему поведено сего колодника вести к вам, то я и не сумневаюсь, что сие теперь с точностию исполнено будет. Но как вам самим в сем случае и для сего дела нужно иметь кого ни на есть, кто бы все конъекции сего дела знал и бы был при вас и под дирекции ваши, и для того приказала я генерал-майору Павлу Сергеевичу Потемкину, который имел под свою дирекцию Оренбургская и Казанская секретныя комиссии, перенестись, и самых важнейших по сему делу колодников перевести к Москве, куда сверх того отправляю к вам отселе Тайной экспедиции обер-секретаря Шешковскаго ¹, дабы вы в состоянии нашлись дело сего злодея привести в ясности и досканально узнать все кроющиеся плутни: от кого родились и кем производимы и вымышлены были, дабы тем наипаче узнать нужное к утверждению впредь народной тишины и безопасности, в чем да поможет вам бог.

Что происходить будет, – вы не оставьте мне уведомить почаще, дабы я вас снабдить могла иногда нужными наставлениями. Сентября 27-го 1774 года.

Опубл. в кн. «Семнадцатый век». Т. I. М. 1868, стр. 125.
Местонахождение подлинника неизвестно.

№ 2

27 сентября 1774 г.

Павел Сергеевич! Пишет ко мне граф Петр Ив[анович] Панин, что приведенной пойманной на Иргизе донскими казаками беглой заводской крестьянин Мельников, которого тринатцать лет ищют, князю Галицину сказал, что яицкие казаки, Перфильев с товарищи, Пугачева связали и везут в Яицкой городок ², а с другой стороны донския старшины прислали с Узанях те же вести, кои оне слышели от яицких казаков, кои в тот же город едут с повинной.

И как мое повеление есть, чтоб капитан Галахов, которой уже давно отправлен, Пугачева принял, и его вес к Москвы, и того для, чрез сие повелеваю вам, по получение сего, перенести пребыванье ваше к Москвы, и тамо, под дирекции князя Михаила Ни[китича] Волхонскаго продолжить разбирательство дела сего важнаго колодника. Для лучего же узнания начала и всех концов сего дела, саветую вам Чику из Казани перевести к Москвы, также из Оренбурга – Почиталина с товарищи, естьли еще в живых, как я и думаю, находятся. Прочих колодников дел, менее важности имеющих, и их самых, можете поручить человекам двум гвардии офицерам и придайте им Тайной експедиции секретаря Зряхова, которой в Оренбурхе и весьма к сим делам привыкшаго и то под моими глазами многия годы. А к Москвы теперь я отправляю Шешковского в Тайную експедицию, которой особливой дар имеет с простими людьми, и всегда весьма удачно разбирал и до точности давадил труднейшия разбирательства.

В Казани же которыя останутся, без вашего решения никакое дело кончить не должны.

А вы, приехавши к Москвы и вступив в деле, старайтеся вывести плутни от корени, дабы не осталось ни в чем сумнения, чем вы мне и государство окажите услугу; чего и ожидаю от усердной и ревностной вашей ко мне души. [94]

Деньги же на дароги для вас и прочих надобности, имеет требовать от казанского губернатора, о чем к нему и прилагаю указ.

Пребываю к вам доброжелательна.

Екатерина.

Опубл. в журнале «Русская старина». 1875, № 5, стр. 123-124.
Местонахождение подлинника неизвестно.

№ 3

3 октября 1774 г.

... Пугачева к вам везут. Не забудьте спросить: о Голштинское знамя ³, и кто тот мальчик был, котораго он прочил на место великаго князя, и где тот мальчик, – сказывают: сержантской сын ⁴. Какову записку я послала к графу П. И. Панину, дабы по ней собрал известия, при сем прилагаю. Прикажите и по Сенату, что уже о сем известно собрать

Октября 3-го 1774 года.

Опубл. в кн. «Осмнадцатый век». Т. I. М. 1868, стр. 127.
Местонахождение подлинника неизвестно.

№ 4

4 октября 1774 г.

При сем посылаю еще к вам полученный мною чрез казака Емелькин допрос, дабы он к прочим делам кои повез Шешковской, также вопросы яицких казаков Чумакова и Творогова сообщены были. А Емелька, чаю, в дороге. Наш же казак Астафей Трифонов, сказывают, будто ушел от Галахова, но подлинно еще не знаю.

Октября 4-го 1774 года.

Опубл. в кн. «Осмнадцатый век». Т. I. М. 1868, стр. 127.
Местонахождение подлинника неизвестно.

№ 5

5 октября 1774 г.

Всемилостивейшая государыня!

Высочайшее вашего императорского величества повеление от 27 сентября я сего 2 числа получить удостоился, а 3 сего и обер-секретарь Шешковской суды прибыл.

Почитаю, всемилостивейшая государыня, за особливую вашу ко мне милость, что повелели суды быть мне вспоможение Павлу Сергеевичу Потемкину, которого и ожидаю.

Ожидаю же и привоза суды злодея Пугачева.

А между тем изобрали на Денежном дворе место, где ево, злодея, и прочих колодников содержать, также и комисии где присудствовать. А как некоторые на оном дворе есть починки и переправки, то как на оное так и на содержание колодников пищею деньги, я предложил в Штатс-кантору, чтоб отпустила 3000 рублей гвардии капитану Голохвастову, находящемуся при Тайной экспедиции, а ему велел все исправить.

Когда злодей Пугачев суды привезен будет, то, по мнению моему, кажется надо ево чрез Москву вести публично и явно, так чтоб весь народ ево видеть мог, по примеру, как Петр Первой, взяв Азов и в нем изменика Якушку ⁵, велел ввозить в Москву следующим образом: зделана была особливая повозка, на которой поставлена висилица и к оной тот злодей стоя прикован был, а вверху над оным большими литерами надпись была ево злодействам. Не прикажите ль, всемилостивейшая государыня, и ныне также зделать? На что буду ожидать высочайшего повеления.

В высочайшею монаршею милость себя подвергая, со всеглубочайшим респектом пребываю, всемилостивейшая государыня, вашего императорскаго величества всеподданнейший раб

князь М. Волконской.

5 октября 1774.
Москва.

ЦГАДА. ф. Госархив, разряд VI, д. 503, лл. 24-25.
Подлинник. [95]

№ 6

10 октября 1774 г.

... При сем прилагаю я выпись из письма князя Барятинскаго ⁶ из Парижа. Я почитаю сие за сущее авантюрьерское вранье, сложенное как словами, так и на письме единственно для того, чтоб от кого-нибудь выманить денег. Однако, как ничего не должно пропустить мимо ушей, что до сей материи касаться может, то сие посылаю к вам, дабы оно сообщено было к прочим делам, до сей материи касающимся. Сие легко можно объяснить, когда Пугачев, который уже 1-го октября привезен был в Синбирск и отдан гвардии капитану Галахову, под стражею к Москве привезен будет, и конечно Пугачева разспросить надобно от дня рождения его. Для бога, удержитесь от всякого рода пристрастных распросов, всегда затемняющих истиину...

Опубл. в кн. «Осмнадцатый век». Т. I. М. 1868, стр. 129-130.
Местонахождение подлинника неизвестно.

№ 7

12 октября 1774 г.

Письмо ваше от 5-го октября я сегодня получила, в котором меня спрашиваете, как Емельку везти к Москве. На сие имею вам ответствовать, что ко мне граф П. И. Панин пишет, что тот злодей первое число сего месяца привезен генерал-поручиком Суворовым в Синбирск, где его гвардии капитан Галахов принял, и граф Панин приказал на каждый ночлег, где повезут, деташамент войск поставить для безопасности от всякой нечаянности или ухода сего злодея.

Извольте переписаться с графом Паниным, и от себя по дороге то же делать, где потребно будет.

А к Москве прикажите его привезти днем под конвоем (окроме тех, кои с ним) сот до двух донских казаков и драгун, безо всякой дальной афектации, и не показывая дальнее уважение к сему злодею и изменнику.

Распоряжения же ваши и починки на Монетном дворе и издержки по сему я апробую. На первый случай оставьте Пугачева у Галахова на руках.

Октября 12-го 1774 года.

Астафья Трофимова ⁷ вчера из Ржева-Владимирова сюда привезли. Князь Вяземский вам сообщит его гисторию.

Опубл. в кн. «Осмнадцатый век». Т. I. М. 1868, стр. 131.
Местонахождение подлинника неизвестно.

№ 8

21 октября 1774 г.

[Всемилостивейшая государыня!]

Я уже от графа Петра Ивановича Панина сообщение имел, чтоб отсюда до Мурома по 60 верст станция от станции военныя команды разставить для провозу сюда злодея Емельки, и по тому я уже учинил. И для того сего 8 числа брегадира князя Голицына с 5 ротами Нарвскаго полку отправил, и уже от него репорт имею, что те команды по назначенным станциям разставлены.

Когда Емельку сюда привезут, то оной злодей в Москву ввезен будет так, как ваше императорское величество повелеть изволили.

От князя Александра Алексеевича Вяземскаго гисторию купца Трифонова получил. Нахожу, всемилостивейшая государыня, что он еще не все чистосердечно сказал. Когда как все явятся сюда, так все откроется.

Сейчас получил я от Павла Сергеевича Потемкина письмо и при том учиненные Емельке Пугачеву в присутствии графа Петра Ивановича в Симбирске допросы получил же. Павел Сергеевич пишет, что он надеется в начале будущаго месяца сюда прибыть.

[Князь М. Волконской].

21 октября 1774 года.
Москва.

Опубл. в кн. «Осмнадцатый век». Т. I. М. 1868, стр. 131-132.
Местонахождение подлинника неизвестно. [96]

№ 9

4 ноября 1774 г.

1774 года ноября 4 дня пополуночи в 10-м часу в Тайную экспедицию прибыл господин генерал-аншеф, сенатор и кавалер князь Михаила Никитич Волконской, и в судейскую камору привезенной сего числа из Синбирска злодей Пугачев его сиятельству представлен.

Злодей без всякого спроса пал на колени и сказал: «Виноват пред богом и пред государынею».

Потом его сиятельство уличал его, злодея, бесчеловечными зверскими злодеяниями.

Оной злодей сказал: «Мой грех, подбили меня люди. Да уже таперь виноват». Людей же изъяснял точно самых тех, о коих у графа Петра Ивановича Панина показывал, не прибавляя никого больше. Наконец сказал, что: «Я уж сам был этому не рад, да яицкие казаки делали што хотели».

Потом его сиятельство с сим извергом исторически говорил с начала: каким образом, где и когда сие содеянное им злодеяние в скверное свое сердце посеял, и кто ему первыя были в сем зле пособники, даже и во все время кто его и чем подкреплял.

На что он, злодей, говорил точно так, как и у графа Петра Ивановича Панина в допросе показал, хотя оной ему был здесь и не читан.

После сего он, злодей, спрашиван о знаме.

Злодей говорил, что де во многих крепостях браны были знамена, а какие они, – он не знает, потому что брали и к нему приносили яицкие казаки, но ис которай крепости имянно взято, – он не знает, только того знамя кроме казаков из других мест не привозил.

Потом злодей спрашиван о Долгополове, ржевском купце.

Злодей сказал, что у него такого и не бывало, а привез к нему подарки подлинно купец Иван Иванов.

А Долгополов говорил, что он никогда Иваном Ивановым не назывался.

После сего его сиятельству представлена первая жена его Софья. Оная о злодее сказала: «Чорт его знает, што он это наделал. А я о злодействе его прежде никогда от него не слыхивала, и он меня бросил уже три года».

№ 10

4 ноября 1774 г.

Всемилостивейшая государыня!

Сего числа по полуночи в девять часов злодей Пугачев и старая его жена и сын под стражею гвардии капитана Галахова в Москву привезены и злодей посажен в уготованное для его весьма надежное место на Манетном дворе, где сверх того, что он в ручных и ножных кандалах, прикован к стене; жена же с сыном в особом номере.

В десятом же часу и я в Тайную експедицию приехал, и с сим извергом говорил исторически, с начала, каким он образом, где и когда сие содеянное им злодейство в скверное свое сердце поселил, и кто ему первыя были в сем зле пособники, даже и во все время кто его и чем подкреплял. На что он отвечал точно так, как и у графа Панина в допросе показал (хотя оной ему был здесь и не читан). Где я, пробыв до втораго часа, его оставил, приказав Шешковскому, чтоб он от начала мерскаго его рождения со всеми обстоятельствами до того часа, как он связан, записать, что он уже и начал, надеясь с ним просидеть не больше как часов шездесят, а по крайней мере, – семдесят.

Всемилостивейшая государыня! Осмеливаюсь донести о сем злодее мое примечание. Первое, – он человек, нельзя никак сказать, чтоб был великого духа, а тем меньше – разума, ибо я по всем его ответам нисколько остроты его не видал, как то высочайше из написанной его истории, ваше величество, усмотреть соизволите. И первое, коль скоро взведен пред меня, и я остался только в судейской с Шешковским, то он без всякого еще спроса тотчас пал на колени и сказал: «Виноват пред богом и пред государынею». А как его уличать стал бесчеловечными зверскими злодеяниями и убийствами, то он сказал: «Мой грех, подбили меня люди, да уже таперь виноват». Людей изъяснял точно самых тех, о коих у графа Панина показывал, не прибавляя никого больше. Скверен так, как мужику быть простому свойственно, с тою только [97] розницею, что он бродяга. И наконец сказал, что: «Я уж был этому и сам не рад, да яицкие казаки делали што хотели». В протчем о зделанных убивствах не столько он делал уважения, сколько было должно, будучи с чювствительным сердцем человеку, но прямо как злодей и напоследок, наделав столько, превосходя ядовитаго зверя злодейства, сказал он: «Рад заслужить вины свои ея императорскому величеству».

Жена его человек самой подлой и, видно, тихой. А сын, мальчишка лет двенатцати, также ничего лутче матери не обещает.

И жена его сказала: «Чорт его знает, што он это наделал. А я о злодействах его прежде никогда от него не слыхала. И он меня бросил уже с три года».

Показанныя в допросе его Щолоков ис Казани прислан, а Иван Иванов, коего он называл Хлебников, а здесь нашолся Седухин, сыскан здесь. И оба оные – раскольники и в том что оне ходили к злодею в тюрьму и подавали милостыню, а из них Щолоков просил, и о свободе его казанскаго секретаря, – признались, сказывая при том, что злодеи им больше ничего не объявлял, как только то, что он содержитця в бороде и в кресте, о побеге ж его не знали. Узнал же Щолоков злодея по письму игумена раскольнического Филарета, а Седухин по тому только, что подавал милостину в остроге.

О знаме злодеи говорил, что де во многих крепостях браны были знамена, а какия они, – он не знает, ибо брали и к нему приносили яицкия казаки, но ис которой крепости именно взято, – он не знает, только того знамя, кроме казаков, из других людей никто не привозил.

Касательно ж, всемилостивейшая государыня, до Долгополова, то злодей говорит, что у него такого и не бывало, а привез к нему подарки подлинно купец Иван Иванов. А Долгополов говорит, что он никогда Иваном Ивановым не назывался. Противу ж показания Перфильева еще оной Долгополов не спрашиван, а старатца по окончании злодею допроса конечно буду извлечь из него истинную, хотя он человек не только коварной, но и весьма дерской и неропкой.

Капитану Галахову приказал я быть при злодее, где и Шешковской жить станет с ним вместе. Каким же образом протчих по сей каммисии колодников содержать, о том от меня караульному капитану с крепким подтверждением инструкция дана.

В протчем, всемилостивейшая государыня, в городе обстоит тихо и благополучно. Только как везли злодея по городу, то зрителей было великое множество. Да как привезли его сюда и посажен был, и во все то время, как я сам был, народу в каретах и дам столь было у Воскресенских ворот много, што проехать с нуждою было можно, только што глядят на полаты. Я думаю, што они ожидали: не подойдет ли злодей к окошку. Однакож, зрители в сем обманулись, что его видеть никак невозможно.

Что же по сей каммисии происходить будет, то я буду иметь сщастие всеподданнейше чрез каждыя два дни вашему императорскому величеству на штафете доносить. А коли что откроется новое, то того же самого дня донести не оставлю.

В высочайшую вашего императорского величества милость себя подвергая, пребываю со всеглубочайшим респектом всемилостивейшая государыня, вашего императорского величества всеподданнейший раб.

князь М. Волконской.

4 ноября 1744.
Москва.

ЦГАДА, ф. 168 (Сношения государей русских с разными правительственными местами и должностными лицами). д. 125, лл. 37-39. Подлинник.
Опубл. в сборнике «Семнадцатый век». Т. 1. М. 1868, стр. 155-157.

№ 11

8 ноября 1774 г.

1774 года ноября 8 дня в Тайной експедиции в присудствии его сиятельства господина генерал-аншефа, сенатора и ковалера князя Михаила Никитича Волконского злодей Пугачев спрашиван о знаме (которое ему и показывано), где оное полонено. На что злодей сказал, что это знамя нигде не полонено, а найдены Перфильевым в двух сундучках два знамя, одно – с черным гербом, а другое – это, когда его злодейскою шайкою разбита была лехкая полевая команда под Дубовкою.

Показыван ж ему, злодею, был присланной от ея императорскаго величества шелег ⁸ с его мерскою рожею. Злодей, смотря его, сказал, что он никогда никаких манет с своею мерскою харею никому нигде делывать не приказывал, «а естьли б я хотел, тоб велел наделать и серебреных».

ЦГАДА, ф. Госархив, разряд VI, д. 512, ч. 1, л. 96. Подлинник. [98]

№ 12

13 ноября 1774 г.

Всемилостивейшая государыня!

Злодею Пугачеву допрос окончан, и при сем всеподданнейше прилагаю. А по прочтении в присудствии моем сего допроса, оной злодей сказал, что он показал в всех своих злодействах истинную, но разве что или кого забыл, а что он только вспомнит, – сам или кто из сообщников его о чем покажет, то он, как уже должен за ево злодейство умирать, все скажет и не утаит. Почему и приказано ему, чтоб он, когда о чем вспомнит, тоб сказал Шешковскому (ибо он живет в экспедиции безвыходно), что и записывано будет.

У сего ж включаю и допрос Долгополова, которой во всех своих плутнях, не видав Перфильева, признался (с сего ж допроса копия здесь оставлена). После же признания Долгополова спрошен мною сево дня был и Перфильев, которой сказал, что отнюдь он Долгополова никуда от себя не посылал, а поехал де для привозу его императорскаго высочества, також и великой княгини к злодею.

Оной Перфильев и с ним главные его товарищи, и те кои злодея в Яик привели, и другая жена злодеева, сюда присланы.

Теперь, всемилостивейшая государыня, упражняться буду в своде з злодеевым показанием разней, произшедших в показаниях его сообщников. А притом ожидаю присылки из Добрянки Кожевникова и Коровки, где в злодея первыя мысли всеены были.

В высочайшею монаршею милость себя подвергая, пребываю со всеглубочайшим респектом, всемилостивейшая государыня, вашего императорского величества всеподданнейший раб.

князь М. Волконской.

13 ноября 1774.
Москва.

ЦГАДА, ф. Госархив, разряд VI, д. 512, ч. II, лл. 226-227. Подлинник.

№ 13

15 ноября 1774 г.

1774-го года ноября 15-го дня в Тайной экспедиции злодей Емелька в пополнение перваго своего допроса показал:

1-е. Отставной гвардии ундер-афицер Голев ⁹, в Берду ль он пришол в его толпу, и кем он привезен, – не знает. А узнал оного Голева по приходе ево, Емельки, в Белорецкой завод, потому што он, пришед к нему, просил ево, чтоб дать ему команду. И он, Емелька, сказал ему: «Набери сам команду, так и будь полковник». И он, Голев, сказал: «У меня де уж набрано здесь сто человек». И он, Емелька, сказал: «Набери де ещо, так и будет полк». А потом, как пришли под Магнитскую крепость, то оной, пошед с реки по правую сторону крепости, где ево и ранили в ногу. А как крепость взяли, то оной Голев сказал, раненой будучи, что он в крепость влез, даром, што ранен. Оной же Голев весьма пивал, и пьяной, прихаживая к нему, прашивал вина, то Голев при всех казаках говаривал: «Вот так, теперь вина не даешь. А это ты забыл, как бывало, уча гвардию-та, да палкой в груди тыкал, коли хотя мало ружьем не так што сделаешь?». И потом оной Голев был в его толпе по самое разбитие ево под Царицыным. Оной же Голев многих толпы ево людей уверял, што он – государь, и он ево знавал.

2-е. Василья Персиянинова, которой прозывался Торновым ¹⁰, он не знал, и посылан ли он был в Нагайбак с злодейским ею манифестом от Горшкова, – он не ведал. А может быть и был посылан, потому што от нево приказывано было посылать в разныя места, чтобы с ним никто не дрался. Но как толпою ево, Емелькиною, зазжена была Казань, и все люди из оной выбежали, то оной Торнов прибежал к нему раненой, и сказал, что ево ранили в Казане афицеры, а держался де он в Казане за то, что он служил ему полковником, и просил чтоб ево причислить к ево толпе, и велеть набрать полк. Что он ему и приказал: «А как де наберешь полк, так и будь полковник». После ж разбития ево Михельсоном под Казанью, оной Торнов из разных людей полк набрал, и был с полком с ним, Емелькою, во всех местах, даже до разбития ево Михельсоном под Царицыным, а по разбитии, где он девался, – не знает.

ЦГАДА, ф. Госархив, разряд VI, д. 512, ч. I, лл. 206-207 об. Подлинник. [99]

№ 14

16 ноября 1774 г.

1774-го года ноября 16-го дня в Тайной экспедиции злодей Емелька в пополнение перваго своего допроса показал:

Как был он, злодей под Царицыным, то приходил к нему салдат, а как ево зовут, – не помнит ¹¹, и говорил, чтоб он дал ему злодейской свой возмутительной манифест для отвозу к отставному порутчику Гриневу, а притом уверял, что де оной Гринев будет к нему преклонен, причем онаго Гринева и хвалил. Почему и велел он тот злодейской манифест написать Творогову, но оной написал ли, и тому солдату отдал ли, – не знает. Но только от Гринева никакова известия на тот ево манифест не получал, и оного Гринева он, Пугачев, не знает.

Да и сверх сего салдата, множество толпы его людям злых своих манифестов как сам для разсевання оных раздавал, так и Творогову таковые же раздавать и в разные места для возмущения народа, – кто только попросит, – приказывал, но сколько оных разсеено, – он не помнит.

ЦГАДА. ф. Госархив, разряд VI, д. 512, ч. I, л. 219 и об. Подлинник.

№ 15

17 ноября 1774 г.

1774-го года ноября 17-го дня в Тайной экспедиции злодей Емелька в пополнение ж перваго своего допроса показал:

Взятые им в Алаторе серебреники делали медали с патретом государя Петра Перваго с старинных медалей ¹². И всех медалей таких больше он не роздал толпы своей злодеям, как с дватцать. Да в Яике сделана ему серебряная печать, чем печатали ево злодейския указы, с государственным гербом ¹³, но кто делал оную, – не помнит. Манет никаких с своею мерскою харею никому нигде делать не приказывал, и никому ж оных не давал, а естьли б он хотел, тоб велел наделать и серебреных, и кто шелег с его мерскою харею делал, – он не знает.

Под Дубовкою, как уже всей той станицы казаки и старшина без всякого сопротивления добровольно здалися и пошли служить к нему в толпу, то в тож время пришол к нему и астраханской депутат Горской ¹⁴, и говорил, што он желает служить ему. Которому он и сказал: «Служи, я тебя не оставлю». Которой и был в его толпе по самое разбитие ево под Царицыным, а куда он по разбитии девался, – он не знает. О пограбленных же у оного Горского толпы его казаками платье и лошадях, никакой жалобы от оного Горского он не слыхал.

Как сначала под Яиком под командою старшины Витошнова (которой потом и у него Емельки был полковником усердным и судьею в его воровской коллегии) яицкие казаки в руки его захвачены, и из оной команды и имянно на выбор, тех кого были так называемы с послушной стороны, повесить злодей велел одиннадцать человек, сие самое показанное тиранство больше толпу его к нему уже и страхом привязало, ибо как он их вешать велел, то из толпы его ни один не противоречил. И коль скоро, дошел было до висилицы Федор Чумаков, то шайки его злодейской казаки, как и оной Чумаков был непослушной стороны, тотчас от смерти его избавили, хотя уже он и к висилице приведен был.

И после сего он, Емелька, а под предводительством его и вся собравшаяся толпа делали ужаснейшия злодействы, как-то убивали верных ея императорскаго величества рабов и сынов отечества за то только единое, что кто был верен всемилостивейшей государыне и отечеству, а сим самым и умножалась его толпа в тамошнем краю.

Злодей Пугачев во всех чинимых им злодействах винился, и показывал: сколько им самим також и его злодейскою толпою людей в разных городах, крепостях и селениях умерщвлено, и какие имянно как он, так и злодейской его шайки товарыщи чинили разныя тиранствы, раззорении и грабительствы, а равно и раззорения святым церквам и всем освященным в них сосудам, и даже разрушение правилов, святых жертвенников и самых святых икон с ругательством, колонией оных, также и в убийствах в святых церквах священников и других людей, кои думали получить от тиранства злодейской его толпы спасение, были ж умерщвлены, он, – по множеству сего произведеннаго злодеяния, – показать и счислить не помнит и не может. В чем он, как пред богом, так и пред ея императорским величеством и пред всем родом человеческим, как он всем тем учиненным злодеяниям самою главною виною есть, приносит покаяние с тем, что де за все погибшие души человеческие должен он, как такой неслыханной враг и злодей рода человеческаго, претерпеть жесточайшия мучении и законами божескими и государственными положенную лютейшую казнь. [100]

Все же учиненные злодеянии от него произошли, и судеб ¹⁵ он пойман ныне не был, тоб и еще более продолжать он оные не отстал, даже остервенела его скаредная душа до того, что какия он злодействы ни делал, то не ощущал в себе человеческаго сожаления, а тем меньше – раскаяния, и естьли б сообщники от него не отстали, то он покусился иттить и в Москву. Но во все время злодейств его никакого он разположения в злой своей душе, – чем сие его злодейство кончить, – не имел, но когда разбивали его толпу верные войски, то он только думал о том, как бы ему не быть пойману. Помощи ж и надежды никакого он кроме его сволочи не имел. Что же касается до истребления дворян, то так же происходило от него и от его толпы подлинно по остервенению скверных их душ, случайно и по жалобам крестьян, с таким только намерением, чтобы дворяне не мешали умножать его толпы, а чрез тоб и крестьяне, как их великое множество, не имели в том от господ своих страха. А потому и обольщал крестьян, так как и казаков, описанными в скверных его разсеянных возмутительных бумаг выгодами, думая, что такие для их лестные выгоды больше прилепят их к его скверной и богомерской роже.

ЦГАДА, ф. Госархив, разряд VI, д. 512, ч. I, лл. 222-225 об. Подлинник.

№ 16

18 ноября 1774 г.

1774-го года ноября 18-го числа злодей Пугачев спрошен был: «Самая ль истинная в допросе его на малороссиянина Коровку от него показана?». На что оной злодей сказал, что он показал самую сущую правду. Причем сказано ему, злодею: «Узнает ли он Коровку?». Оной сказал: «Как не узнать!».

И потом, после допроса взведен к нему Коровка, и злодей, взглянув на Коровку, сказал: «А, здравствуй, Коровка!» – где и Коровка его узнал.

Злодею сказано, что «Коровка против показания твоего ни в чем непризнаетца». Злодей сказал: «Я уже показал». При чем Коровка его уличал, что он на нево лжет.

Как же Коровка выведен, то злодей был увещеван, чтоб показал истинную, ибо инаково повосщик Алексей и сын Коровки сысканы тотчас будут.

И оной злодей Пугачев, став на колени, сказал: «Виноват богу и всемилостивейшей государыне. Я на Коровку, на Кожевникова, Долотина и Криворотова купца и на Филарета, раскольнического старца, о том что первыя давали ему деньги, також и что хотели ему помогать, деньгами, и что будто б он по признанию салдата Алексей Семенова называл он себя государем Петром Третьим, – показывал ложно». А по побеге ево з Дону и по приезде в раскольническую слободу, называемую Черниговку, и по найме той деревни крестьянина Алексея, от той деревни отъехав несколько верст того ж дня говорил: «Я де, Алексеюшка, еду не для догнания Краснощекова, а я де ищу такого места, где б послужить богу». И на то Алексей сказал: «Вот де, недалеко здесь живет Коровка, он де – человек набожной, и таких людей принимает». Почему х Коровке и приехали.

А по приезде Коровке говорил он, Емелька: «Я де еду за обозом Краснощекова, да хочетца де мне хотя б пожить где бога ради». И Коровка сказал: «Я де рад тебе, да неможно, што уж я держал таких людей, да они меня раззорили, так уже боюся». И потом он, Пугачев, говорил: «Так я таперь поеду за Кременчуг, тамо у меня осталось в слободе, как я шол ис под Бендер, много пажити, как то, серебра и платья, затем что тогда за язвою ничего не пропускали, а взяв оное поеду к Бендерам, слышно де, што там генерал Каменской поселяет всякого, и там де будет жить свободно». И оной Коровка сказал: «Здесь де нашей братье, староверам, жить нельзя. Вот я за крест и бороду страдал в Белегороде и с сыном лет с семь. Дай бог здоровье милостивой государыне, што указ дала, так свободился». И как де ты поедешь, так наведайся, бога ради, и коли принимают, то как поедишь назад, то заезжай и скажи мне. Я б де со всем домом туда поехал». И он, Пугачев, сказал: «Туда та де ехать, мне бес пашпорта неможно». И оной Коровка сказал: «Я де велю сыну тебе написать пашпорт». И, позвав сына Антона, пашпорт написать велел. Которой написал его настоящим имянем, только не казаком, а хорунжим, и подписался под руку полковника Денисьева.

От Коровки поехал он с помянутым повощиком Алексеем в село Протопоповку, которая от Изюму в тритцати верстах. По приезде в село, Алексея отпустил, а сам поехал было в помянутое село, а как называют, – не помнит. Но тогда, как были каратины, то и возвратился опять х Коровке.

А как приехал, то Коровка спросил ево: «Што ж, Емельян Иванович, селятца ли под Бендерами?» На что Пугачев, обманывая Коровку, сказал: «Ездил, и селятца, но только де надобно самому туда ехать и выправить указ». И Коровка сказал: «Самому мне ехать нельзя, а возьми сына Антона». Почему оной Антон, написав пашпорт на имя ево, Пугачева, и вписав в оной донскаго ж казака Небокова (оной Небоков значил Антона Коровку), и Коровка, дав ему, Пугачеву денег пятьдесят рублев и пару [101] лошадей, оного сына своего с ним отправил и просил, чтоб выправить указ о поселении под Бендерами. Емелька обещал указ привесть, а притом Коровке ж говорил: «Ты уже ни хлеба не сей, ни сена не коси конча ¹⁶ поедешь».

И потом он, Пугачов, поехал с сыном Коровкиным на Кременчуг. И не доезжая Кременчуга в селе Царевом показанной пашпорт, писанной Антоном, прописали, не узнав, что он воровской, а с Царева на Водолаг, а с Водолаг под Кременчугом на заставе еще тот пашпорт прописали, потом еще, по проезде Кременчуга, при перевозе афицер тот пашпор прописал.

Ис Кременчуга поехали в местечко Крюково и, ехавши ис Крюкова прямою дорогою к Елисаветинской крепости, приехали однем днем в показанное местечко, где была его пажить, к жителю Усачеву, где оной Усачов дал ему за всю ево пажить только дватцать рублев, да два шелковых кушака.

Антон Коровка разведал в том местечке, что в Бендерах никакого поселения нет, то наняли того ж местечка жителей трех человек за шесть рублев, чтоб проводить за границу мимо заставы, кои их в Польшу в один день и проводили.

В Польше Антон написал другой пашпорт для русских объездов, что будто оне отпущены от Краснощекова на Дон. Но, однакож, попались оне рускому афицеру, которой, обобрав у них лошадей и деньги, кои от Коровки даны и, подержав двои сутки, отпустил.

И потом пришли в Ветку. Побыв в Ветке неделю, Коровку оставил тут. А сам пошел на Добрянку и, явясь на фарпосте, отослан в карантин, познакомился с беглым, которой, как в первом ево допросе значит, сказался гвардии гранодером Алексеем Семеновым. И как есть им обоим было нечего, то работали тут, в Добрянке, у жителя Косоротова, которой в первом допросе показан Крыловым, баню. А о имяни Кожевникова сведал он только потому, што оной нашивал в карантин милостыню, а больше ево никак не знал, и ни одного слова с ним не говорил. А только как с фарпоста дали им обоим, то-есть, ему и Семенову, пашпорты, то они зашли на двор х Кожевникову попросить милостыню, которой и дал им целой хлеб, а по отдаче спросил их: «Куда вы идете?» То они сказали, что идем на Иргис. И Кожевников обоим им сказал: «Кланяйтесь отцу Филарету, меня де на Иргисе все знают». Почему он к Филарету, по приезде на Иргис, и подошел с поклоном.

Из Добрянки пошли он и Семенов в показанную деревню Черниговку к помянутому повощику Алексею. По приходе к Алексею, показали они данные им из Добрянки пашпорты о поселении их на Иргизе. Алексею пашпорты показались, и приказал он бывшему у него, Алексея, в доме незнаемому человеку написать с своим имянем такой же пашпорт. А потом он просил того человека, чтоб написал Коровке с женою и з детьми, да жена тому ж его сыну з женою два пашпорта, которой и написал. А по написании, с помянутым Алексеем поехал он х Коровке, а гранодер Семенов остался у Алексея в доме с тем, чтоб дождаться ему Емельки возвратно.

По приезде, Коровка пенял ему, што долго заехал, а притом спросил и о сыне своем Антоне, где он. На что Емелька, утая што он оставил ево в Ветке, сказал: «Вот он зараз будет, он де боится ехать прямою дорогою, что тут ловят в гусары». И потом, отдав означенные два пашпорта писанные в Алексеевом доме, начевал одну ночь, взял свою лошадь, и он, Коровка, дал ему, Емельке, денег пять рублев. Поехал к Алексею в дом, где взяв с собою Алексея Семенова, пошли показанным в допросе ево путем.

В бытность ево у Коровки и у Алексея говорил он, Пугачов: «Естли иногда на Иргизе жить худо будет, то можно оттуда уехать на Кубань, куда ушли некрасовцы».

По приходе ж описанною в допросе ево дорогою в Глазуновскую станицу х казаку Андрею Кузнецову вместе с Семеновым, то он тому Кузнецову только что показал данной пашпорт ему из Добрянки, також сказал ему и о том, что естли ему будет на Иргисе жить худо, то он пойдет на Кубань, куда пошол Некрасов. Он же, обманывая того Кузнецова, говорил: «Пожалуй, не оставь меня, я поеду оттуда назад мимо тебя, у меня де есть оставлены на границе мои товары». И оной Кузнецов сказал: «Коли де ты поедешь на границу, так я тебя провожу». Оной же Кузнецов денег не дал ему ничего, а только обменял ему свою лошадь, сперва в Яике, а потом и в Синбирске.

На помянутых людей ложно показывал, будучи в страхе, а в Синбирске – боясь наказания, ибо, как стали ево стегать, то и не знал кого б ему оговаривать. А как показанных людей имянами он знал, то на них и показывал.

А потом и здесь он, в Москве, то свое показание, знав, что оно ложное, не отменил, боясь уже показать разноречие.

Показанному ж Филарету более ничего не говорил, как только то, что он поедит на Кубань и будет яицких казаков уговаривать. На что оной Филарет сказал: «Поезжай в Яик и скажи им, что их проводить туда можешь. Они де с тобою с радостию пойдут. Да и мы де все пойдем». Також поклон правил и от Кожевникова и он сказал, что «я ево знаю». Денег же Филарету ни копейки не давал, да и у самово у нево оных не было. Филарет же говорил: «Яицким де казакам великое разорение, и они де помышляют бежать к Золотой Мечете». И к сим словам он, Емелька, сказал: «Лутче де бежать туда, куда бежал Некрасов».

ЦГАДА, ф. Госархив, разряд VI, д. 512, ч. I, лл. 344-349. Подлинник. [102]

№ 17

18 ноября 1774 г.

Того ж числа ¹⁷ в присудствии его сиятельства князя Михаила Никитича Волконского представлены порознь злодей Емелька и Чика, допрашиваны о Самодурове ¹⁸: живал ли он, Чика, с ним на Узенях в землянках; а злодей: знает ли он того Самодурова и был ли он в его толпе?

На что Чика сказал, что он с оным Самодуровым на Узенях в землянках не живал, да и Емельку ему тамо не показывал и он на Узенях никогда с Емелькою не бывал.

А Пугачев, смотря того Самодурова, сказал, что он сего человека не знает, и в толпе его не бывал, а был брат ево родной Яков, которой под Оренбурхом убит.

ЦГАДА, ф. Госархив, разряд VI, д. 512, ч. I, л. 316 и об. Подлинник.

№ 18

24 ноября 1774 г. ¹⁹

Копия с написанного собственною ея императорскаго величества рукою:

Буде никак от злодея самого или сообщников его узнать неможно, кто выдумал самозванство Пугачева, то хотя бы и сие из него точно выведать можно было: когда в него мысль сия поселилась, и от котораго времяни он имя сие на себя принял, и с кем, во-первых, о сем у него речь была.

ЦГАДА, ф. Госархив, разряд VI, д. 512, ч. II, л. 382. Копия.

№ 19

28 ноября 1774 г.

1774-го году ноября 28-го дня в Тайной експедиции злодей Емелька о письме, писанном от него к Филарету, спрашиван и показал.

Письмо к Филарету от имяни ево писал ему мужик ис Терсы Василей Иванов сын Попов, которой ево, Пугачева, вес в Синбирск, по такому случаю: как его из Малыковки повезли скованого в Синбирск, то оной Попов и другой его товарищ (а как зовут, – не знает) сидел у него караульщиком на санях, и, едучи дорогою, говорили ему: «Дай де ты нам по сту рублей, так мы тебя отпустим», – ибо оне считали его купцом. Он, желая, чтоб они его отпустили, и обманывая их, говорил им обоим: «Пожалуйте, отпустите. Я вам по сту рублей дать готов, да таперь со мною ничего денег нету. А были у меня деньги, так я купил рыбы. А есть де мои деньги четыреста семдесят рублей, да оставлены у отца Филарета. А коли вы меня отпустите, так и приезжайте к отцу Филарету, так я вам там по сту рублей и отдам». Но, однакож, оной Попов с товарыщем сим его посулам видно не поверили, и без денег его не отпустили. Как же стали подъезжать к Синбирску, то Попов опять говорил: «Я де о тебе поговорю подъячему, так он постарается о тебе». И он, Пугачев, говорил тому Попову: «Пожалуй, поговори. И как де судьям будет в угоду меня ослабодить, так де ты напиши от меня к отцу Филарету письмо, да отдай господам, так пусть они ево прочитают. И коли им в угоду будет, и меня отпустят на Иргис, так я сими деньгами с ними и расплачусь. А коли не в угоду будет, так пусть меня отошлют в Казань». В какой же силе оное письмо писано, и где ево Попов писал, – он не знает, потому что ему ево Попов не читал, и того письма он, Пугачов, не видал. Как же въехали в Синбирск, то показанной Попов завез ево сперва на постоялой двор и, введя ево в избу, сказал ему, Пугачеву: «Ты де шубу оставь здесь, а я де после тебе ее принесу, а то де с тебя в канцелярии ее сымут». И потом, оставя шубу, повели ево в канцелярию. А после, подошед к нему, подъячей и говорил ему: «О тебе де просят, так есть ли у тебя деньги?». Он, Пугачов, сказал: «У меня здесь денег нет, а есть деньги у меня у отца Филарета». [103] И оной подъячей тотчас отошел от него прочь. Как же посадили под караул, а Попов шубы к нему не несет, то он, Пугачов, попросил того ж вечера секретаря, что де «Попов снял с меня шубу». Секретарь за Поповым посылал искать, но не сыскали. А секретарь приказал ему шубу другую дать. И потом, на другую ночь, из Синбирска и отправили его в Казань.

Показанное ж письмо к Филарету о деньгах писать он приказывал для того, что сих караульщиков старался он обмануть, чтоб его ис под караула показанной Попов отпустил. Самою же вещию денег ево ни одной копейки у Филарета не было, да и взять ему негде, как он и прежде о том в допросе своем показал. Також и Филарет его ни одною копейкою не одолжал. На Филарета ж он лгал для того, что не знал, на кого б другова ему сослаться.

ЦГАДА, ф. Госархив, разряд VI, д. 512, ч. I, лл. 391-392 об. Подлинник.

№ 20

Запись показаний Е. И. Пугачева на допросе в Московском отделении Тайной экспедиции Сената.

1 декабря 1774 г.

По отправлении означенной реляции злодей Емелька показал:

Как де он, Емелька, сначала с Семеном Филиповым поехал на Яик, тогда он, Емелька, едучи с ним, Филиповым, дорогою, открылся ему, Филипову, и сказывал: «Я де, Семен Филипович, еду на Яик-от не за рыбою, а еду подговаривать их, чтоб они и с семействы их, взяв от него жалованья, по двенадцати рублей, бежали на Кубань и отдались в вечное подданство турецкому султану», – и якобы у него на границе оставлено до двухсот тысяч рублев товару, ис которых он то бежавшее Яицкое войско и коштовать будет, и как де они за границу пройдут, то встретит их турецкой паша, и ежели де понадобитца войску денег на проход, то он, паша, даст еще до пяти милионов рублей.

И едучи дорогою оной Филипов завез ево, Емельку, на умет к Ереминой Курице. И как скоро он, Емелька, Еремину Курицу увидел, то спросил ево: «Каково жить яицким казакам?». Оной без всякого затруднения сказал, что де им очень жить худо и они де от старшин раззорены. И он, Емелька, спросил: «Поедут ли они с ним на Кубань, тоб он их провел». И Еремина Курица сказал: «Как де, чай, не поехать? Да вот де здесь живут два казака яицкие Закладновы, так де поговори сверх меня с ними, они больше знают. Вот де я их позову».

И потом тотчас два казака пришли, коих он спросил так же, как и Курицу. Оные ему сказали те ж жалобы, как и Еремина Курица. Емелька сказал сим: «Я де провожу вас на Кубань».

Как же Филипов повез его в Яик и привез прямо в дом к казаку Денису Пьянову, которой – сущей раскольник, и как приехал, то он с Пьяновым весьма скоро познакомился, и спросил Пьянова: «Каково жить казакам?». Пьянов, во-первых, что он, как выше показал, был раскольник, а во-вторых, держался бунтующей против набора в легион и выбора старшин стороны, сказал ему, Емельке, о причиненных ему обидах и раззорениях от старшин, и что у них же нарушены привилегии.

И тогда Пьянову все те выдуманныя им злодейския слова точно таким образом, как он и Филипову, едучи в Яик, выговаривал. И Пьянов сказал: «Наши де все казаки рады будут с вами итти на Кубань». А потом Пьянов говорил: «Здесь де слышно было на Яике, што проявился было какой-та в Царицыне человек и называл себя государем Петром Федоровичем, да бог де знает, после о нем и слуху нет, инные де говорили, что он скрылся, а другие говорили, что ево тут засекли». А после сих разговоров оной же Пьянов спросил ево, Емельку: «Вот, господин купец, (ибо он, Емелька, назывался тут купцом из Царяграда), ну как казаки-та согласятца, да с чем же им бежать, вить мы все люди бедные?». И на сии слова он, Емелька, сказал: «Лишь бы только согласились. А то я тебе сказывал, што денег есть много, я де могу дать каждому по двенатцати рублей». И Пьяной сказал: «Статное ль это дело! Вить этаких больших денег не может быть кроме государя». И он, Емелька, тотчас подобныя слова говорил: «Я де вить не купец, а государь Петр Федорович! Я-та де был и в Царицыне, да бог меня и добрый люди сохранили, а вместо меня засекли караульнова салдата. А и в Питере-та сохранил меня один афицер». И на то оной Пьянов ему, Емельке, сказал: «Да скажи же, пожалуй, как тебя бог сохранил и где ж ты так долго странствовал?». И он, Емелька, сказал: «Меня де пришла гвардия и взяла под караул. А капитан Маслов и отпустил. И я де ходил в Польше, в Цареграде, в Египте, а потом пришол к вам на Яик». И Пьяной сказал: «Хорошо де, государь, я де о этом поговорю с стариками, и што оне скажут, так я вам скажу».

После сих разговоров хаживал он, Емелька, по городу Яику между народом, где также наслышался, что казаки нынешним состоянием недовольны и один другому расказывали свои обиды, бывшие им от старшин.

А между тем, как он, злодей, в один день пришол с базару, то Пьянов ему сказывал: «Я де о вашем величестве, што вы за нас бедных вступитца хотите и што вы [104] хотите нас привесть на Кубань, сказывал казакам Черепанову, Коновалову и Антонову, и оные рады с вами итти. Да только де сказали, што это дело великое, так де надобно со всеми казаками о этом поговорить тогда, когда казаки соберутся вместе на багренье ²⁰». И он, Емелька, Пьянову сказал: «Так де ты до времяни об оном не сказывай».

Жил он, Емелька, у Пьянова целую неделю и, купя воз рыбы, поехал с показанным же Филиповым в Мечетную. Но Филипов на дороге от него отстал. А он, Емелька, паки приехал один к Ереминой Курице. И как приехал, то тут застал ис помянутых двух казаков одного Закладнова. Еремина Курица и Закладнов спросили ево: «Што, Емельян Иваныч, был ли в городе? Што вестей?». И он, Емелька, сказал: «Я де был в городе и все обряды ваши осмотрел, и жил у Пьянова, с коим, также и с другими стариками, што я их хочу провести на Кубань говорил, и они де сказали, штоб подождал бы когда будет багренье». А о том, што он назывался уже и государем, оным, Ереминой Курице и Закладнову, не сказал.

И потом, покормя лошадь и простясь с Ереминою Курицею, сказав ему: «Дожидайся меня», – поехал в Мечетную х крестьянину Косову, где и ночевал, и хотел ехать в Малыковку. Но пришедшею из Малыковки командою, как он и в первом своем допросе показал, взят под караул.

А в первом допросе о том, якобы он Филипову открылся о намерении казаков подговорить на Кубань и о протчем вышесказанном, показывал он, не припоминая всего произшедшаго от него злодеяния.

ЦГАДА, ф. Госархив, разряд VI, д. 512, ч. I, лл. 394-398 об. Подлинник.

№ 21

2 декабря 1774 г.

Того ж числа ²¹ по показанию раскольника Долгополова злодей Емелька о мальчике, – был ли у него, – спрашиван и показал:

Мальчик де у него лет двенатцати или тринатцати был илецкого казака Лазаря Портнова (коего он в Илеке повесил) сын Иван, которой во все время, даже до привозу ево в Яик, и был при нем. А как он, Емелька, из Яика повезен, то оной мальчик остался в Яике.

А царицынского купца Качалова сына никогда у него не было, и того купца Качалова подлинно не знает и его нигде не видывал.

ЦГАДА, ф. Госархив, разряд VI, д. 512, ч. I, л. 436. Подлинник.

№ 22

3 декабря 1774 г.

Того же числа ²² означенному Попову в споре с злодеем Емелькою дана очная ставка.

А на очной Попов с тем Емелькою ставке говорил тоже, что он в Тайной экспедиции в допросе своем показал, и в том он утвердился. К сей очной ставке Василей Попов руку приложил ²³.

А Пугачев в очной с Поповым ставке говорил тож, что и в пополнительном 28 числа минувшаго ноября допросе своем он показал, и в том утвердился.

Провожатому ж за ним в Синбирск червонных ни одного не давывал, а только было у него денег мелких один рубль денежек и полушек, то как умышлял он оных провожатых обмануть, чтоб они его отпустили, то, в санях лежа, сунул одному из них молодому провожатому, завернув в бумашку дватцать копеек в руки, и сказал: «Вот вам червонныя, только, пожалуйте, отпустите меня». Сие зделал он с тем вымыслом, дабы они, польстясь оными деньгами, его, как то было ночное время, не разсмотря что то были медные деньги, из саней выпустили. [105]

Как же по провозе на санях увидели провожатые его, что это мелкие деньги, а не червонные, то его не отпустили, припеняв ему при том: «Что де ты нас обманываешь?».

Червонца ж на покупку вина товарищу Попову не давал. А в Сызране денег дватцать копеек на вино дал оному Попову, а Попов те деньги отдал мужику, ибо оной Попов говорил ему, что де: «Я вот их подпою, так они тебя у нас и отобьют». В Сызране нигде его не разували, и за сапогами ни единой копейки не только червонных в патронах у него не бывало. Також оному Попову слов таких, что у него в Малыковке ограбили рублев с сорок, кои у него зашиты были в рубашке и в черезу ²⁴, не говаривал, да у него оных и не было. И о куме, что он в сани ему сунул денег, Попову он не сказывал, да и от кума денег ему давано не было, да и кума он в то время не видал, как его из Малыковки отправляли.

ЦГАДА. ф. Госархив, разряд VI, д. 512, ч. I, лл. 448-419 об. Подлинник.

№ 23

5 декабря 1774 г.

1774 года декабря 5 дня в Тайной экспедиции в присутствии генерал-майора и кавалера Потемкина злодеи Пугачов спрашиван был с довольным увещеванием, чтоб он принес богу, всемилостивейшей государыне и пред всем отечеством во всех своих действах покаяние.

И оной Пугачов, став на колени, говорил, что во всех своих безчисленных злодеяниях богу и ея императорскому величеству и всему роду христианскому покаяние приносил, и значит в показанном его допросе. И более он, при всяких ужаснейших мучениях, чему он достойным себя щитает, инова ничего открыть не знает. А все от него злодеяние произошло по поводу яицких казаков, ибо они точно знали, что он – не государь, а донской казак, но они желали сим ево злодеянием получить себе помочь, ибо он сам от Шигаева настоящаго своего имяни не таил.

При сем же объявлял он, что хотя в допросе своем о том, что Пьянов ему сказывал, что в Царицыне проявился государь, но сего он точно утвердить не может, что сие выходит у него из памяти. И сию историю о царицынском самозванце рассказывал ему Чика.

Да еще пришло ему в память, что будучи в Берде, Перфильев и Овчинников ему говорили: «Как де мы возьмем Казань, то пойдем в Москву, там де ныне нету никакова войска».

Чика показал, что он злодею о царицынском самозванце сказывал, слыша в городе от многих.

Шигаев в очной ставке с злодеем говорил, что он о Пугачеве, что он – донской казак, не знал и злодею о сем не говорил, но с Бородиным ²⁵, однакож, связать злодея и отвести в Оренбург хотел. А не доносил де в Яике в свое время, чтоб человека три-четыре, кои о злодее знали, не претерпели наказания или беды, а притом размышлял и то, что «естьли я донесу, и за злодеем пошлют, а он куда скроится, так я и пропал».

Караваев показал, что он о злодее в свое время в городе Яике не объявил, пожалея Шигаева, штоб сво не погубить, также и других, кто злодея видел.

ЦГАДА. ф. Госархив, разряд VI, д. 512, ч. I. лл. 457-458 об. Подлинник.
Опубл. в кн. «Пугачевщина». Т. II. М. -Л. 1929, стр. 229-230.

№ 24

5 декабря 1774 г.

Всемилостивейшая государыня!

По высочайшему вашего императорскаго величества соизволению Тайная экспедиция, в которой мы присудствовали, о всех учиненных злодеем и самозванцом Емелькою Пугачовым и его сообщниками злодействах надлежащим образом мы, всемилостивейшая государыня, допросами и собственными их в чинимых ими злодеяниях о каждом порознь и вобще от всех признаниями, без всякаго не только истязания, но и малейшаго наказания изследовали. Из коего следствия при сем всеподданнейше на [106] высочайшее вашего императорскаго величества разсмотрение имеем счастие приложить выписку ²⁶.

А притом, всемилостивейшая государыня, осмеливаемся донести, что, сколько возможность была сил человеческих, по верноподданнической нашей вашему императорскому величеству и отечеству должной верности и усердию старались при сем производимом следствии изыскать начало предпринятаго зла сим извергом и его сообщниками или ж, по его подлой и гнусной душе, к тому злому предприятию и наставниками. Но при всем том другаго ничего не открылось, как то, что во всем его злодействе первое начало свое взяло в Яицком войске. Притчина ж тому та, что оное было разделено на две части, то-есть, как они называют, одна послушная, а другая непослушная стороны. А как непослушных казаков в сем войске весьма превосходило послушных, то и не оставалось сему злодею все свои злодействы привести к такому богоненавистному концу затруднения. В протчем, всемилостивейшая государыня, можем всеподданнейше представить, что естьли б не попал сей злодей на помянутых, живущих в росстройке бунтующих душ яицких казаков, тоб никоим образом сей злодей такого своего зла ни в каком империи вашего императорскаго величества месте по подлым своим выдумкам произвести не мог.

Всемилостивейшая государыня, вашего императорскаго величества всеподданнейшие рабы

князь М. Волконской.
Павел Потемкин.

Декабря 5 дня 1774 года.
Москва.

ЦГАДА, ф. Госархив, разряд VI, д. 512, ч. II, лл. 421-422. Подлинник.

№ 25

5 декабря 1774 г.

Секретно.

Милостивый государь мой, князь Михаила Никитич!

Ея императорское величество высочайше повелеть соизволила: приложенную при сем выписку из допроса приписнаго к Авзяно-Петровскому Демидова заводу села Котловки крестьянина Карпа Карася ²⁷ отослать на примечание вашего сиятельства с тем, что как прописаннаго во оной обстоятельства злодей Пугачев в допросе своем не показал, то не скрывает ли он под сим каких-либо еще неизвестных своих злодеяний. И для того, у него, злодея, спросить, для чего он то обстоятельство умолчал, и в допросах своих не только о давнем знакомстве с помянутым Карасем ²⁸ не показал, но ни же об имяни ево упоминал.

Я же с совершенным почтением и истинного преданностию всегда пребываю вашего сиятельства, милостиваго государя моего покорнейший слуга.

князь Александр Вяземской.

Декабря 5 дня 1774 году.
С[анкт]-П[етер]бург.
Получено 11 декабря.

ЦГАДА. ф. Госархив, разряд VI, д. 512, ч. III, л. 35. Копия.

№ 26

6 декабря 1774 г.

Дополнительные допросы злодея я получила, но изо всего еще не вижу, чтоб объяснилось, кто выдумал самозванство, сам ли злодей, или иной кто: ибо по привозе добрянских купцов Емелька с ними сговорил.

Я весьма желаю, чтоб дело его скорей к окончанию приведено было и жду теперь обещанныя от вас допросы, по получении которых отправлю отселе генерал-прокурора с моими повелениями о образе суда, как в подобных случаях с государственными [107] преступниками в обычае есть. Сие письмо посылаю к вам с отъезжающим отселе полковником Батуриным.

Декабря 6 числа 1774 года.

Опубл. в кн. «Семнадцатый век». Т. I. М. 1868, стр. 137.
Местонахождение подлинника не установлено.

№ 27

11 декабря 1774 г.

1774 года декабря 11 дня злодей Пугачов по присланной от генерал-прокурора князь Александра Алексеевича Вяземского при письме выписке в Тайной экспедиции спрашиван и показал.

Села Котловки крестьянин Карась, а как его зовут, – не знает, знаком ему потому: как он, Пугачов, бежал с Дружининым ис Казани и ехал мимо оного села, то Дружинин купил у оного Карася рыбу белую за семь копеек. А как купил, то он, Пугачов, спросил того Дружинина: «Как де этого старика зовут?» – ибо он был совсем бел от старости. Дружинин ему сказал: «А зовут ево Карасем». И более он с Карасем ни одного слова не говорил, а поехал в Сарсас.

Как же шол он, злодей, из Осы в Казань, то отправлен был, не знаемо чей провиант или, лутше сказать, одно судно, но толпа его присвоила то судно к себе. Почему и приказал он то судно привалить к селу Котловке. а чтоб с него хлеб не пограбили, то велел то судно отдать показанному Карасю для того одного, чтоб оно было цело, а Карась – человек старой, так бы он ево зберег.

Также, как толпа его и он разбил татарскую деревню и в ней взяли девку, то он и оную девку, сохраняя ее от насилия толпы ево, ко оному Карасю отослал с тем намерением, что как ему лежал путь с своею шайкою итти в Казань мимо оного села Котловки, то и намерен был зайтить в оное село, где б он оного Карася мог увидать.

Как же он отправлял х Карасю судно и девку, то посланным приказывал о себе Карасю сказать так: «Это де прислал к тебе тот человек, которой ехал с Дружининым и купил у тебя рыбу».

Как же с толпою шол он х Котловке, то встретил ево поп на дороге с крестами с народом. Подъехав к оной стрече, спросил: «Откудова поп?» На что, как сказали ему: «Мы де, надёжа государь, из Котловки», – и он тотчас вспомнил о Карасе и спросил: «Где здесь мужик знакомой мне – Карась?». И поп и другие ис тех стретивших привели к нему, Пугачову, Карася. Коего он спросил: «Узнал ли ты меня, как мы ехали с Дружининым и купили у тебя рыбу?». На что Карась, поклонясь ему в ноги, сказал: «Нет, государь, не узнал, вить здесь много ездят». И потом спросил же того Карася: «Получил ли ты посланное от меня с правиантом судно и девку?». На что Карась сказал, что он ничево не получал. И он, Пугачов сказал тому Карасю: «Ну, слушай-ка, когда после то судно к тебе придет, ты ево бес приказу не выгружай, да и девку подержи у себя».

В оном же селе Котловке, кроме как выше сего он показал, з Дружининым, никогда ни с кем он не бывал, и в доме Карася не стаивал, и холста ис судна, однем словом, кроме одной рыбы у крестьянина Вавилина и ни у кого ничего не покупывал, и к Царицыну на судне, так как и в Саратов, кроме как он нигде тамо [не] разбойничал, никогда ни с кем не бывывал и не ездил.

Как же означенные встречальщики перед ним были, то он разные злодейские обнадеживании, как то и везде от него говаривано было, делал. Как же попы и провожатые от него отстали, то и оной Карась остался с ними ж.

И более сего раза Карася он в толпе своей не видал. И делал ли он какие после ево злодействы, – он не знает, и ни от кого о том не слыхал, и полковником тому Карасю быть никогда не приказывал. Вавилова и Ивана Александрова ни почему прежде не знал, а разве были в его толпе, коих разве в лицо он признает.

А в допросе об оном Карасе он не показал, запамятовав о нем, и потому больше, што он о злом его намерении никак не знал, да и не одного слова, прежде как его встретили, – не говаривал.

При чтении сего допроса оной же Пугачов сказал: «Забыл де я» – Карась на другой день после сего свидания последняго, как пришол он к реке Вятке, то пришедчи к нему, Пугачову, сказал: «Девку де ту, о которой вы изволили говорить, ко мне привезли». И он, Пугачов, сказал: «Береги ты ее до приказу у себя». И потом с ним и разстался.

А знал ли Карась, что он донской казак, и почему, – того он Пугачев, не знает. Только сам он про себя Карасю о сем не сказывал.

ЦГАДА. ф. Госархив, разряд VI, д. 512, ч. II, лл. 424-425 об. Подлинник. [108]

№ 28

12 декабря 1774 г.

Секретно.

Милостивой государь мои, князь Михайла Никитич!

Ея императорскому количеству известно по делам, что некоторыя приличившияся в важных преступлениях колодники от изнурительнаго их содержания умирают, и для того высочайше повелеть мне соизволила сие на примечание к вашему сиятельству отписать касательно злодея Пугачева и его сообщников, дабы в содержании оных употребляема была вся возможная осторожность, для того чтобы и с ним того же приключиться не могло, (тем более что Павел Сергеевич Потемкин по приезде в Москву гораздо слабее его нашел против того, каков он из Симбирска был отправлен), ибо весьма неприятно бы было ся величеству естьли бы кто из важных преступников, а паче злодей Пугачев, от какого изнурения умер и избегнул тем заслуженаго по злым своим делам наказания ²⁹.

О чем вашему сиятельству сообщая, пребываю в прочем с совершенным почтением и истинною преданностию, всегда вашего сиятельства, милостиваго государя моего. Покорнейший слуга

князь Александр Вяземской.

декабря 12 дня 1774 года.
С[анкт]-П[етер]бург.
Тогож числа послано

ЦГАДА. ф. Госархив, разряд VI, д. 512, ч. II, л. 426. Отпуск

№ 29

16 декабря 1774 г.

Всемилостивейшая государыня!

От 6 числа сего высочайшее вашего императорскаго величества я чрез полковника Батурина вчерашнего числа получить удостоился, на оное сим всеподданнейше доношу.

Злодей Эмелька самозванство на себя взял не прежде, как был уже на Яике, видя склонность яицких казаков к возмущению, и, в-первых, разговаривая с яицким казаком Пьяновым, назвался государем, как все изъяснено в деле, повезеном Павлом Сергеевичем Потемкиным.

Теперь, всемилостивейшая государыня, ожидаю высочайшего вашего повеления о окончании сего дела.

Препоруча себя в монаршую высокую вашу милость, пребываю со всеглубочайшим респектом, всемилостивейшая государыня, вашего императорскаго величества всеподданнейший раб

князь М. Волконской.

16 декабря 1771.
Москва.

ЦГАДА. ф. 168. д. 125. л. 44 и об. Подлинник
Опубл. в кн. «Осмнадцатый век». Т. I. М. 1868, стр. 137-138.

Комментарии

1. Шешковский Степан Иванович (1720-1794 гг.) – обер-секретарь Тайной экспедиции Сената, член следственной комиссии в Москве по делу Е. И. Пугачева и его соратников в ноябре-декабре 1774 г., в 1790-х годах вел розыск по делам А. Н. Радищева, Н. И. Новикова, Ф. В. Кречетова и др.

2. Екатерина II располагала неверными сведениями. А. П. Перфильев, будучи до конца верным сторонником Е. И. Пугачева, не участвовал в его аресте. А. П. Перфильев был захвачен в плен и доставлен в Яицкий городок 12 сентября 1774 г. – на три дня раньше привоза туда пленного Е. И. Пугачева.

3. Голштинское знамя – знамя одного из голштинских полков, расформированных в 1762 году. Е. И. Пугачев отбил это знамя в сражении с легкой полевой командой 15 августа 1774 г. на реке Пролейке под Царицыном и оставил его в числе трофеев войскам полковника И. И. Михельсона на месте битвы у Солениковой ватаги под Черным Яром 25 августа 1774 года. Екатерина II рескриптом от 15 сентября 1774 г. поручила князю М. Н. Волконскому установить обстоятельства появления голштинского знамени полка барона Дельвига в штабе Е. И. Пугачева, усматривая возможную связь бывших голштинцев, приверженцев покойного императора Петра III, с руководителями восстания (см. «Осмнадцатый век». Т. I. М. 1868, стр. 124-125).

4. В стане Е. И. Пугачева находился 12-летний мальчик Иван Портнов, сын илецкого атамана Л. Портнова, казненного повстанцами 22 сентября 1774 года.

5. Якушка – имеется в виду Якоб Янсен, наемный голландский военный инженер на русской службе, перебежавший на сторону турок и крымцев в 1695 г. при осаде Азова армией Петра I. Был захвачен в плен в 1696 г. при капитуляции Азова, доставлен в Москву на позорной колеснице и казнен после тяжких истязаний.

6. Русский посол в Париже князь И. Ф. Барятинский писал Екатерине II о дошедших до него сведениях относительно имевших якобы место связях иностранных колонистов на Волге с Е. И. Пугачевым до начала восстания.

7. Так в тексте; правильно: Трифонова (прим. составителя).

8. Шелег – неходовая монета, бляха (см. В. Н. Даль. Толковый словарь, т. IV). Некоторые из исследователей ошибочно предполагали, что в данном случае речь шла о шиллинге с изображением профиля Е. И. Пугачева.

9. Голев Михаил Титович – отставной гвардии фурьер, служивший атаманом в отрядах Е. И. Пугачева. Был захвачен в плен в битве под Черным Яром 25 августа 1774 г., по приговору Сената был высечен плетьми и освобожден.

10. Торнов (Персианинов) Василий Иванович, по происхождению перс из Мешхеда. Атаман в отрядах Е. И. Пугачева, был захвачен в плен после разгрома повстанцев под Черным Яром, по приговору Сената был повешен в Москве на Болотной площади 10 января 1775 года.

11. Упоминаемый Е. И. Пугачевым солдат – Неустроен, ложно обвинивший после ареста отставного подпоручика А. М. Гринева в намерении установить связь с руководителями восстания летом 1774 года.

12. Серебреники в Алатыре изготовляли для Е. И. Пугачева медали, взяв за образец медаль, выбитую в Петербурге в 1725 г., на погребение Петра I.

13. В Яицком городке зимой 1774 г. по заказу Е. И. Пугачева были изготовлены серебряные матрицы именной печати Е. И. Пугачева (с портретом Петра III в профиль) и печати повстанческой Военной коллегии (с государственным гербом).

14. Горский Василий – сотник Астраханского казачьего войска, депутат Уложенной комиссии 1767 г., был захвачен повстанцами в Дубовке в августе 1774 г. и служил в их рядах до разгрома Е. И. Пугачева под Черным Яром; по приговору Сената был лишен звания депутата.

15. Так в тексте; правильно: естьли б (прим. составителя).

16. Так в тексте; правильно: когда.

17. 18 ноября 1774 (прим. составителя).

18. Самодуров – яицкий казак, участник восстания 1772 г., был привлечен к следствию по делу Е. И. Пугачева в Москве, но освобожден без наказания.

19. Датировано по содержанию записки и по сопоставлению с хронологией соседних документов дела (прим. составителя).

20. Багренье – лов рыбы на Яике (прим. составителя).

21. 2 декабря 1774 г. (прим. составителя).

22. 3 декабря 1774 г. (прим. составителя).

23. К сей – приложил рукоприкладство В. И. Попова (прим. составителя).

24. Через – тканый пояс, перепояска (прим. составителя).

25. Бородин Григорий – яицкий казак, повстанец, пытавшийся 23 марта 1774 г. организовать заговор против Е. И. Пугачева, но, не найдя поддержки, был вынужден бежать в Оренбург. М. Г. Шигаев говорил о своем участии в заговоре Г. Бородина, видимо, желая облегчить свою участь, ибо прямых данных о его участии в этом предприятии нет.

26. Выписка (с экстрактом показаний 49 обвиняемых по московскому процессу, начиная с Е. И. Пугачева) – в том же деле, лл. 444-620 (прим. составителя).

27. Выписка из допроса Карпа Карася в Казанской секретной комиссии – там же, лл. 36-37 об. (прим. составителя).

28. Карась (Карасев) Карп – крестьянин села Котловки на Каме, приписной к Авзяно-Петровским заводам Демидовых, полковник в отрядах Е. И. Пугачева летом 1774 г., был захвачен в плен под Казанью, по приговору Казанской секретной комиссии повешен в Казани в августе 1774 года. Допрос К. Карася опубликован в сборнике «Восстание Емельяна Пугачева». Л. 1935.

29. Отвечая на письмо князя А. А. Вяземского относительно состояния Е. И. Пугачева, князь М. Н. Волконский писал 18 декабря 1774 г. : «По комиссии о злодее не только все живы, но и здоровы, как и самый злодей. Но что он стал хуже, то натурально: первое, что он был все в движении, а теперь на одном месте... Однакож, при всем том он не всегда уныл, а случалось, что он и смеется» (Ф. Дубровин. Пугачев и его сообщники. Т. III. СПБ. 1884, стр. 357. К сожалению, нам не удалось обнаружить полного текста этого письма в архивах).

Текст воспроизведен по изданию: Следствие и суд над Е. И. Пугачевым // Вопросы истории, № 7. 1966