РУНИЧ П. С.

ЗАПИСКИ СЕНАТОРА ПАВЛА СТЕПАНОВИЧА РУНИЧА О ПУГАЧЕВСКОГО БУНТЕ

I.

Предуведомление от составителя записок. — Причины яицкого возмущения. — Первое появление Пугачева. — Злобины. — Поимка Пугачева и бегство его. — Провозглашение Пугачева императором. — Женитьба. — Предшественники Пугачева. — Стефан Малый. — Солдата из г. Царицына.

1770 — 1773 гг.

Сопричислен будучи, 1774 года в 4-й день августа, графом Петром Ивановичем Паниным к секретной комиссии, отправленной из Петербурга в низовый край по случаю возникшего в оном возмущения, предположил я завести журнальную тетрадку, чтоб вносить в оную и записывать все те происшествия, кои могут мне встретиться в пути моем, как для памяти, так и для любопытства. Не имея возможности в скорой дороге завсегда возить с собою чернильницу и перья для записки, большей частью употреблял я на то карандаш, в записной моей книжке хранящийся; но как только где останавливались для обеда, то старался записанное карандашом поновлять чернилами, что и продолжалось во все время бытия моего при комиссии. Сорок шесть почти лет сия журнальная тетрадь находилась между прочих моих бумаг, оставшихся в Москве во время нашествия на оную французов, но чудесным образом сбережены от пропажи и пожара.

Получив 1819 года июля 27-го дня увольнение от службы и оставаясь праздным в отечестве членом, вздумалось мне пересмотреть все мои бумаги, между коих к обрадованию нашел как сказанную тетрадь, так и прочие в оной записочки, по-видимому, в скорости мною писанные и в нее влагаемые; решительно положил, собрав все сии записочки, разобрать и привести в порядок, а во избавление себя от губительной праздности, изложить из оных все те обстоятельства, происшествия и случаи, виденные собственными моими [121] мазани и слышанные также от очевидцев; что в полуторогодичное время, на 72-м году моей жизни совершил, окончил и переписал.

А как в связи описанных мною в отечестве моем происшествий невозможно мне было избежать и умолчать, чтоб не упомянуть как о именах покоящихся в прахе земном священных помазанниках, так и о лицах их подданных, со славою ума, честью и верностью прославивших своих государей, отечество свое и себя самих в роды родов неувядаемой памятью: то истинная честь и самый верноподданнейший мой долг обязывают меня изъяснить здесь, что священное уважение к памяти первых и беспристрастное суждение о деяниях вторых душа моя, сердце мое и дух мой водили руку мою в отношении дел и заслуг последних, по чувствам искреннейшего моего к ним почтения; ибо кроме того, что почти все из вторых лиц знали меня в офицерских чинах в молодости лет, как по образцу моего поведения, так и но ревностной моей привязанности к военной службе; впрочем, я могу без угрызения в совести моей здесь сказать, что ни один из последних лиц не был никогда особым моим благотворителем и ни при ком из них не был я так близок, чтоб получил по службе моей какую-нибудь награду по их прихотям, или выгодное какое место для поправления недостаточного моего положения, в котором вся жизнь моя проходит, ибо, если б я был вблизи сношений у сих великих людей, то могло бы быть и самое состояние мое поправлено.

Представив в доказательство, что сама истина, а не подлость водила перо мое как в описании заслуг некоторых знаменитых лиц, так и происшествий яицкого возмущения, при коем, по связи дел оного, нашелся я в необходимости коснуться о именах препрославленных вечной памятью, смело здесь утверждаю и во опровержение всех ложных и нелепых повестей доказываю, что Пугаческий бунт произошел не из замыслов внутри государства, затеянных против власти императорской, ниже из вне политических хитрых выдумок.

Но, во-первых, родился оный, как известно мне по делам оного, от буйности за Волгою разнородных народов, [122] населяющих обширную страну сию до реки Яика, что ныне Урал.

Во-вторых, по некоторому суеверию в церковных обрядах и худо исполняемому долгу духовных пастырей церкви. При сем прилагаю указ правительствующего синода марта 9-го дня 1783 г.

В-третьих, от ненависти беглецов, помещичьих крестьян, по проложенной ими исстари в степи сиротской дороге на Яик, о которой упомянуто ниже в записках моих, по коей издревле всякая сволочь туда пробиралась и основала довольно значущее число яицких казаков. На хуторах оных, и поныне, может быть, находится укрывающихся и не платящих государственных податей, кои и в самое войско яицкое поступают, о котором никакое правительство в прежние времена не было известно, какое именно количество казаков по станицам в наличности состоит.

В-четвертых, что заведывая сими яицкими казаками военное управление, по слабому к ним вниманию, допустило их ко многим своевольствам и наглости.

В-пятых, дарованная сим казакам свободная по Яиху рыбная ловля, почитаемая лучшею во всей России: промысел оною — икрою, клеем и прочим ознакомил их во всем государстве, а бывшая в прежние времена связь их в Петербурге, по пронырливому уму их, доставляла им верные способы дознаваться о всех тайностях двора.

Почему, шестое: сделалось им известным о ссылке в Сибирь некоторых лейб-гвардии офицеров (О некоторых из сосланных написаны имена в истории поляка Беньовского, бежавшего из Камчатки на фрегате в Америку. - прим. П. Рунич.), гренадера Диомина с 24-мя сотоварищами Преображенского полка и других чиновников с повелением жить им в деревнях и не являться в столицах в присутствии двора: зажгли неожиданно на Яике искру бунта; а может быть к тому один, или два нечестивых духа раздували искру сию и произвели ужас пожара, погубивший множество народа, что будто народ желает, дабы императорская власть состояла в мужеском роде, к чему также много способствовала первая турецкая война; ибо, как полевые войска, так и флот [123] обращены были на оную, почему внутри государства оскудели военные силы, коими при самом начале пламя бунта удобно было погасить и прервать.

И, наконец, седьмое: убежавшие из государства в китайские границы калмыки, кочевавшие вблизи степи к яицким казакам, совершенно открыли яицким удальцам свободу производить всякие наглости, чего не осмеливались оные делать, покуда кочевали близко их калмыки.

При окончании сего предуведомления, я со всей смелостью повторяю, утверждаю и доказываю самой истиной событий, что также иностранных дворов политические виды не имели никакого участия в яицком возмущении; ибо мне совершенно известно, что при Пугачеве и его сотоварищах ни в какое время не находилось ни одной нации иностранцев; но, напротив, как только из оных попадался кто им в руки, то был тотчас убиваем; а проходя с войском своим по колониям на нагорной стороне поселенных, строжайше было приказано не допускать ни одного колониста даже подходить близко к тому месту, где Пугачев с главными своими начальниками находился, о чем узнал я от самих колонистов, проезжая несколько раз по селениям оных, из чего можно неложно заключить, что бунтовщики остерегались иностранцев единственно для того, чтоб не обнаружить незнание их государя иностранных языков; а поступок варварства в Камышеньке, с комендантом немцем учиненный, подтверждает сию истину; ибо комендант сего города, оставаясь в оном с небольшим своим гарнизоном, быв захвачен и представлен Пугачеву, сидящему еще на своем коне, вздумал ему что-то говорить по-немецки; но вдруг дан от него знак, по которому ту минуту тирански пиками искололи сего несчастного немца.

Первое появление Пугачева оказалось под именем Петра III в дворцовой волости, селе Малыковке, что ныне город Вольск, в которой был в то время волостным головою крестьянин Алексей Злобин, а сын его Василий, бывший лет четырнадцати, находился при отце своем писцом, но впоследствии времени пылким своим умом достигнувший степени именитого гражданина, сделавшись всеобщим почти в государстве откупщиком по винной и соляной части, а [124] действием предприимчивых изворотов и примерным богачом движимого и недвижимого имения, обогатил и облагодетельствовал умом своим и самый город Вольск, восстановил состояние сего города граждан и довел их до богатого положения. В Малыковке был? Пугачев схвачен и скованный отвезен за караулом в Казань, где очень строго содержался в тюрьме под надзором гарнизонной коменданта команды; но вскоре дозволено было ему с одним гарнизонным солдатом ходить по городу и посещать в домах купцов и прочих оного граждан, бежал из Казани и паки явился в Малыковке, где узнав, что за ним послана погоня, скрылся, или некоторыми жителями из оной тайно переправлен за Волгу и препровожден на Иргиз в Средне-Николаевской старообрядческий монастырь, из коего тайным образом настоятелем сего монастыря Филаретом переправлен за реку Иргиз в степь, по коей добрался в город Уральск, где, но согласно всех яицких казаков, торжественно 1773 года 14 сентября провозглашен императором Петром III; венчался с Устиной Коноваловой, девицей редкой красоты.

Но и прежде сего происшествия внутри государства с самого 1769 года начали появляться самозванцы под именем Петра III в разных местах, и даже у Монтонегрельцев (черногорцев) явился под сим именем Стефан Малый, — куда и послан был генерал-поручик, Преображенского полка майор князь Юрий Владимирович Долгорукий для преклонения черногорцев к нападению на турков; но черногорцы не согласились на сделанные им предложения и остались спокойными в своих жилищах под управлением Стефана Малого, а князь оставил Черную Гору. Но после его отбытия Стефан, желая Черной Горы жителям сделать выгодное сообщение с Адриатическим морем, умыслил посредством мин надорвать к морю горы и, собственной личностью своей управляя минами, при зажжении оных, погиб.

А в начале 1772 года из 22-й полевой команды беглый солдат явился близь Царицынской крепости под именем императора Петра III; но быв пойман и посажен в крепостную тюрьму, над коим и произведено было строгое следствие, которое комендант, полковник Иван Еремеев [125] Циплетов с нарочным сопроводил к Астраханскому губернатору Бекетову, от коего получил предписание отправить арестанта сего за воинским караулом к нему, губернатору, в Астрахань, что комендант и исполнил. Но между получения о том предписания, через неделю времени после следствия над сим злодеем, в самую полночь сделался в крепости бунт и народ собрался у тюрьмы, чтоб оную разломать и самозванца освободить; но расторопный и благоразумный комендант своим присутствием не допустил бунтовщиков разломать тюрьму, рассыпал оных и многих захватил; но во время сего действия брошенным в него кирпичом ранен в голову, о чем также донес г. губернатору.

Доставленный от коменданта арестант в Астрахань судился там несколько недель, и определено было возвратить самозванца в Царицинскую крепость для наказания на месте преступления, и быв в оную отправлен, умер в дороге за 250 верст от Царицына. Неизвестность, куда девался самозванец, возродила в народе мысль, что он точно признан за настоящего Петра III; после чего, месяцев через семь, явился новый император Петр III в дворцовой волости, селе Малыковке — донской казак Емелька Пугачев (Приводим из черновой рукописи записок Рунича, вариант рассказа его о Цариц, самозванце, крестьян. Богомолове, наказан, кнутом и умер, на дор. в Сибирь:

“...Из сей команды беглый солдат т. Воронцовых, поступивший на службу, прежде Пугачева за несколько месяцев явился в образе императора Петра III, но скоро схвачен и представлен в Царицынскую крепость коменданту Циплетову, о чем донесено от него к астраханскому начальнику, и злодей сей посажен в тюрьму и допросы ему производились; но чрез несколько дней в крепости ночью напали на тюрьму сообщники сего бунтовщика и хотели, разломав оную, освободить злодея, но комендант скоро успел зло сие прекратить. Но при прекращении оного кирпичом ранен в голову. О сем происшествии тотчас отправил комендант курьера в Астрахань, откуда получил повеление с допросами отправить злодея в Астрахань, который туда и доставлен, а потом через три месяца из Астрахани сей злодей паки отправлен в Царицынскую крепость с повелением наказать бунтовщика в Царицыне, где произошел бунт освободить оного (?) из тюрьмы. Но в сопровождении из Астрахани за 100 или 150 верст злодеи умер и куда его девали, то оставалось неизвестным, что и оставило в сообщниках его сомнение о смерти сего бунтовщика. После сего происшествия в непродолжительном времени в Малыковской дворцовой, что ныне город Вольск, явился Пугачев, о коем упомянуто будет в своем месте”.). [126]

II.

Политика императрицы Екатерины II. — Отношения к Австрии и Пруссии. — Избрание Станислава Поняховского королем Польши. — Первая война с Турцией. — Г. А Потемкин. — Борьба с польскими конфедератами. — А. П. Бибиков в Варшаве. — Назначение А. И. Бибикова главнокомандующим в низовый край для погашения Пугачевского мятежа. — Сотрудники Бибикова.

1762 — 1773 гг.

Великая Екатерина II (по-видимому), будучи пред избрана при рождении своем обладать российской империей, вступив 1762 года 28 июня, на другой день торжества Полтавской победы, на престол России, во-первых, устремил было свое желание, чтоб устроить в империи прочное, правильное и согласное с духом россиян управление.

Наказ ее величества, данный комиссии о сочинении проекта нового уложения, свидетельствует совершенно матернее ее желание восстановить и ввести в России единообразное управление, а учреждение губерний доказывает истину оного. Но в первые годы, или лучше и вернее сказать, — месяцы вступления ее величества на престол, (предвидя) политическим замыслам (хитрые намерения) сильных тогдашнего времени европейских дворов унизить (славу) России и низложить ее влияние на политические виды европейских держав, принудили государыню императрицу (“...Не имея впрочем или поуверению народной к себе любви, или надеясь на доброту и простосердечие оного, или по собственной правоте душевных своих чувствований ни малейшего подозрения, что в царствование ее могут где-либо в империи появиться и возникнуть внутренние возмущения принужденной нашлась, по политическим видам тогдашних европейских дворов,....” - прим. черн. рук. Рунича.) обратить прежде высокое свое внимание на сии замыслы (“На предметы кои престолу России были оскорбительными”. – прим. черн. рук. Рунича.) решительно предположить соизволила, вопреки оных (Политических намерений чужестранных дворов. – прим. черн. рук. Рунича.), блистательнейшими мерами (и геройским духом) возвести Россию на первую степень величия (...И прославить оную как победоносным оружием, так мудрым просвещением и деятельностью наук, промышленностью ознакомить вверенный ей народ... – прим. черн. рук. Рунича.), и Европу и современных ей государей удивить [127] высоким своим умом и твердостью своего великого духа, непременно положить соизволила произвести обширные свои планы в действо, кои исполнила и совершила к умножению своей славы; ибо, по вступлении на престол, императрица тотчас подтвердила мир с Пруссией, императором Петром III дружественно с ней заключенный по кончине государыни Елизаветы Петровны; в самое то же время прекратила войну с Австрией предначатую (вообще с Пруссией против нее); повелеть соизволила заграничным войскам возвратиться в Россию, назначив некоторому только числу нанять квартиры на границе Польши и в Литве.

А как в сие время в Варшаве собирался сейм для избрания на польский престол короля, то государыня императрица послала в Варшаву полномочного своего, генерал-аншефа от кавалерий князя, Михаила Никитича Волконского, твердо и решительно предположив, чтоб избран был королем Станислав Понятовский, который и возведен был на престол Польши. Но противная на сем сейме партия в избрание Понятовского королем, составившихся из знаменитейших польских вельмож, произвела конфедерацию (названную барской), которая взволновала всю Польшу с оружием в руках защищать свое право и противиться избранию Понятовского (О сем прилюбезном и прекрасном как душою, так и телом польском короле, великий Фридрих II говорил: “ученые потеряли в нем мужа просвещеннейшего в науках, а Польша приобрела весьма посредственного короля”. – прим. П. С. Рунич.) королем.

Императрица повелеть соизволила для усмирении и прекращения возникшей в Польше конфедерации (и волнения) вступить в оную своим войскам; ибо одни королевские не в силах были взволновавшиеся партии конфедераций низложить и прекратить; почему начались с обеих сторон военные действия; но малым числом российского войска нельзя было усмирить час от часу усиливающуюся конфедерацию, нашлось нужным умножить число оного (Дворы глубоко-тонкой в сие время политики — австрийской, французской, прусской и шведской полными взирали глазами на происшествия в Польше (а особливо первые два двора все употребляли интриги возбудить Порту, яко соседственную Польше державу, объявить России войну, чтоб тем подкренить барскую в Польше конфедерацию). Бывший в сие время при российском дворе, но в каком звании не помню, но знаю то, что от французского двора прислан был известный дипломатик Бретель, с коим на придворном бале государыня императрица разговаривала при некоторых ближайших ее вельможах; а как хитрый Бретель, при сем разговоре обратил речь свою на польские дела императрице с некой отважностью, что “дела оной произвести могут невыгодную для России войну”; то государыня императрица, со сродной своей кротостью, изволила в ответ сказать ему: “вы делайте что можете делать, а я буду делать то, что я хочу”. Хитрый Бретель от сего отзыва как истукан онемел.

Французский двор прислал конфедерации многих своих офицеров, в числе коих находился в Кракове бывший прежде секретарем у известного политика министра герцога Шуазеля, прославившийся во французскую революцию Де-Мурье. – прим. П. С. Рунич.); вместе с тем заблагорассудила [128] императрица в конце 1765 или в начале 1766 года послать в Варшаву генерал-поручика князя Николая Васильевича Репнина, которому дана была сильная власть действовать дипломатическим и военным искусством во всей Польше.

Неизвестны мне причины, побудившие Порту объявить России войну; но оная объявлена 1768 года в ноябре месяце, и российские войска двинулись к границам Крыма и Молдавии (Считаю приличным поместить здесь высочайший рескрипт государыни императрицы при объявлении Портой войны, писанный 1768 года в ноябре месяце, к генерал-фельдмаршалу графу Салтыкову, правителю Москвы: “Граф Петр Семенович. Порта объявила мие войну. Я назначила против оной две армия: 1-ю поручила генерал-аншефу князю Александру Михайловичу Голицыну, которому желаю отцовского счастия; 2-ю, графу Петру Александровичу Румянцеву, которому желаю всякого благополучия. А если б я боялась турок, то выбор мой пал бы на покрытого лаврами фельдмаршала Салтыкова”. – прим. П. С. Рунич.); а находящийся при Порте посланник, тайный советник Абресков отведен в Едикуль.

Война сия с Портой кончена уж 1774 года июля 10 дня. (Маршал литовский, бывший потом вице-канцлером Польши, кавалер св. Александра Невского, Белого орла и св. Станислава, граф Гуровский, человек дальновидного ума, с коим имел я связи близкого знакомства с 1775 году, пересказывал мне, что случилось, при личном его бытии у короля Прусского Фридриха II. Получив его величество с курьером известие о заключении графом Румянцовым, 1774 года в июле месяце, за Дунаем, выгодного с Портой мира, к удивлению бывших при его величестве, прочитал донесение с [129] пылким духа гневом, бросил на стол бумагу и сказал в слух: “весь свет не видал такой счастливой жены, какова императрица Екатерина II” и обратясь, сказал: “Россия заключила мир с Портой”). Ознаменовав великие деяния Екатерины II, война с Портой прославила великий дух и высокий ум обладательницы России. Ларга и Кагул, победы и мир, оконченные за Дунаем неподражаемым полководцем графом Румянцовым; Бендеры и Чесма пребудут вечной славой победоносного российского оружия! (Но паче и паче одержанная победа 21 июля 1770 года графом Румянцовым на Кагуле; ибо кто только беспристрастно судить об оной будет и чьи глаза видели действия оной, то тот не устыдится и согласится со всей чуткостью сказать, что, если б Румянцев был разбит неприятелем, состоявшим в силе 200 т., то был бы побит на голову, и в таком несчастном случае Порта с крымскими, буджатскими и прочими ордами татар, отворила бы свободный ход в Россию и сообщась с неприятелями оной, поляками и шведами, положили б конец ее величию и, можно свидетельствовать, что одержанная на Калуге победа спасла столько же Россию от бедствия, сколько спасена оная Полтавскою победою, ибо если кто рассмотрит оба сии обстоятельства неисковерканными и неомраченными умом самолюбия, тот ясно увидит, что командовавший армией 17 т., не имея, никакой за собою опоры, находился за 200 верст от России в необитаемой степи...).

Знаменитые подвиги первой турецкой войны предуготовили путь необыкновенного ума бывшему в оную генерал-поручиком, а потом светлейшим князем и генерал фельдмаршалом, князю Григорию Александровичу Потемкину Таврическому довершить славу благодетельницы своей Екатерины II. Искоренение и истребление, по его, князя плану, Запорожской сечи, остаток коей и до ныне имеет гнездо свое за Дунаем, в пределах Булгарии; построение Херсона и Николаева, покорение под российскую державу полуострова Крыма, Тамана и других, на которых обитали татары, древнейшие враги России, восстановление флота в гаванях оного, овладение Очакова и всеми закубанскими ордами; воздвигнутый на зыбучих песках город Одесса и порт при оном; устроение [130] регулярных войск и Оренбургской, Яицкой линии до Сибирской границы и внутри самой Сибири — неложные суть памятники дивной прозорливости великой Екатерины II и сотрудника ее генерал-фельдмаршала князя Потемкина Таврического (оградивших Россию на долгие времена с южной стороны ее от бесчисленные тьмы врагов, границы ее всегда опустошавших, разорявших и при всяких случаях, когда Россия могла быть в войне с европейской державой, угрожавших нашествием своим поколебать пределы России и вторгнуть внутрь ее владений). Память о князе Таврическом не должна быть в России забвенной (Рассмотрим и сообразим здесь с беспристрастным понятием о дальновидной прозорливости Екатерины II и дивного сотрудника ее, князя Таврического, коей предположено было овладеть всеми вышеупомянутыми на юге странами и народами, на оных обитающими, дабы предохранить южные Империи границы на долгие времена от древнейших врагов в России татарского племени, что если бы Крым, Нагайские, Буджатские, Закубанские и Бессарабские татары состояли в то время под владением Порты, когда Наполеон враг России и целого мира, с двадцатью племенами европейских, исповедывающих христианский закон, вторгнулся в Россию, то чтоб мог злой его дух произвести в ней с ордами татар, поклоняющихся Магомету и всей его злости к попранию христианского закона, коих закупить и обольстить и обмануть он мог своим пронырством? Ибо быв в Египте, необманул ли он магометан тем хитрым вымыслом, что готов защищать и исповедовать Магомета и ему одному поклоняться, и верить, что он есть истинный и единственный пророк, которому предоставлено свыше измаильский род возвести утвердить и прославить во всем мире. – прим. П. С. Рунич.).

Когда по объявлении Портой войны России, Пулавский с некоторым числом конфедерационного войска, оставив свое отечество, перешел с оным к Порте, находясь при турецкой армии всю войну: то в тоже время другой начальник конфедерации Потоцкий, быв несколько крат разбит российским войском, перебрался со своим оставшимся войском в границы Венгрии, где австрийский двор дал ему беспрепятственные средства укрываться и действовать оттуда, на подкрепление конфедерации, то в одно почти время, под присмотром генерал-майора Кара, первый вельможа Польши, князь Радзивил перевезен в Россию и содержался в Калуге с величайшим уважением. Тогда ж, в 1769 году, и князь Репнин отозван к 1-й армии, под начальством генерал-аншефа князя Голицина расположенной в крепком лагере за [131]

рачковским лесом, засеками в оном подкрепленный, со стоящий вниз по Днестру, в виду крепости Хотина, в котором вся армия с 2 июня до ноября месяца постоянно имела свое положение, в коем 29 августа сильно были турками атакованы; но неприятель был разбит и рассеян, стремительно перебрался за Днестр, расположился лагерем под своей крепостью, навел на Днестре мост, укрепив оный сильным тет-де-понтом, дабы беспрепятственно, под пушками крепости, переходить реку и тревожить российскую армию.

На место князя Репнина послала императрица в Варшаву генерала Александра Ильича Бибикова, которому такая же дана власть действовать в Польше, какая дана была предместнику его князю Репнину.

Яицкий бунт, постыдное происшествие 2 гренадерского полка в Башкирии случившееся и странный поступок генерал-майора Бара, о чем упомянуто будет ниже, заставили императрицу вызвать из Польши генерала Бибикова и послать в Казань, коему и дана была полная власть над бунтующим низовым краем и войсками там находящимися действовать по его благоусмотрению; вскоре потом отправлен к нему в команду генерал-поручик князь Петр Mихайлович Голицын. Дежурным генералом находился при Александре Ильиче — генерал-майор князь Федор Федорович Щербатов, а правителем канцелярии полковник Петр Иванович Турчанинов.

(Продолжение следует)

Текст воспроизведен по изданию: Записки сенатора Павла Степановича Рунича о Пугачевском бунте // Русская старина, Том 2. 1870