ЗАПИСКИ СЕНАТОРА ПАВЛА СТЕПАНОВИЧА РУНИЧА О ПУГАЧЕВСКОМ БУНТЕ

ПРИЛОЖЕНИЯ.

В записках Рунича найдены нами некоторые отрывочные запятки, не идущие к общему рассказу. Считая небезынтересными, мы приводим их в приложениях. Ред.

I.

“.....одна гора Дьячковского, но за верное не ногу объяснить по имени сего ли атамана получила гора сие название, или по той причине, что отважный сей атаман повесил на ней сего имени старшину, который на сей горе отважился воспротивиться замыслам, затеянным атаманом и который дойдя до сего места с 500 выбранных удальцов казаков уральских, предпринял с ними пройти киргизские орды и с присовокуплением из оных охотников, идти пряно в бухарскую столицу хана, завладеть оною и покорить бухарцев своему владычеству. Отважный атаман сей точно проникнул до бухарской столицы хана, который, находясь с войском в границах китайских, имея с оными войну, оставил столицу свою, жену свою со всем двором и с небольшим числом войска, не ожидая ни с которой стороны неприятельского нападения, как на оную, так и свое государство. Но атаман уральский с быстрым своим войском подступил неожиданно к столице Бухарии, завладел как оною, так и всем двором ханским и всеми оного сокровищами; прельстил собою и молодечеством своим ханскую жену, с которою управлял несколько времени столицей и Бухарией, не думая, чтоб хан мог в скорости кончить с китайцами войну и возвратиться с войском в столицу; но как он, атаман, так и жена ханская обманулись в своей надежде владычествовать Бухарией. Ибо хан, узнав о несчастном происшествии в своей столице, имея над китайцами некоторую поверхность в войне с оными, кон несколько крат предлагали ему о мире, решился со всею хитростью скрыть свои приключения, в отсутствии его происшедшие, заключил с китайцами выгодный для Бухарии мир и [364] конча оный, оставив нужное число на границе войск, с прочим отборным устремился к своей столице и со всей быстротою приблизился к ней.

Атаман с ханской женою и прочими к ним приставшими, узнав о том, решились в скорости со всем сокровищем бежать из столицы, надеясь добраться до Яика и действительно приближались уже к кочеванью Кирецу, но хан, не останавливаясь нигде, как вихрь погнался за беглецами, нагнал их в один день на степи под вечер, окружил их стань и начал сражение; побил большую часть из отважных: атаман погиб на месте, но человек до 40 казаков спаслись ночью, бросив все, что при себе имели и добрались до реки Яика. Хан, завладев своей женою и всем сокровищем, из его столицы похищенным, возвратился в оную со всем торжеством.

Неизвестно за что, но только в царствование царя Михаила Феодоровича 150 человек яицких удальцов явилось в Москву с повинною к царю пред Грановитой палатой с плахой и топором на оной для наказания. Царь Михаил Феодорович, по великодушию своему, простил сих наглых пограничных удальцов: повелеть соизволил всех их послать на поселения в Ржев-Володимиров, где навсегда и поселены (Замечание. Не из сего ли корня произошел Ржева-Володимирова купец, упоминаемый в сей записке, хитрец Остафий Трифонов, который по потомству и называл себя яицким казаком? - прим. П. С. Рунич.). С сего-то времени от царей и государей всея России дано право яицким казакам на ловлю по Янку до самых затонов в Каспийское море рыбы, делание клею, икры и прочего в собственность их. Первый царь, Михаил Федорович, в знак своего благоволения к яицким пограничным казакам, соизволил послать в дар серебряный с позолотой ковш со своим изображением к атаману, чтоб в память его хранился дар сей с прочими знаками его царской милости. От сего времени до вступления на престол государыни императрицы Екатерины II таковые ковши посылались на Яик к атаманам; из сих ковшей в царские дни пьют за здравие государей и всей царской фамилии, из коих несколько раз, по случаю бытия моего в дни сии в Уральске, имел и я счастье также пить за здравие государей и всей императорской фамилии.

II.

Заметки Рунича в черное, рукоп. его записок: “Под Оренбургом повесить велел Пугачев яицкого казака Лысова.

“Под Уфой командовал Чика и прозван был Чернышевым.

“Овчинников, хромоногой первейший злодей, советник главный Пугачева и начальник всех яицких казаков, убит под Сениковою-ватагой на Волге, во 120 верстах от Сарепты.

“Коновалов, на сестре которого Устинье, в Уральске, Пугачев женился.

“Чумаков был генерал фельдцихмейстер и распорядитель лагеря. [365]

“Творогов и Федулов начальники дивизий и неразлучные с Овчинниковым, Коноваловым у Пугачева военные совещатели; первые трое: Чумаков. Творогов и Федулов на Узенях, близь Александрова-гая, изменили Пугачеву, арестовали его и, связав, переплыли Узени и повезли его в Уральск, к тамошнему коменданту.

“Перфильев, из первейших с Овчинниковым бунтовщиков, во время самого бунта несколько крат езжал в Петербург и обманывал, и выведывал все тайности, был самозлейший злодей и изверг, командовал всегда войсками Пугачева, и казнен вместе в один день с Пугачевым”.

III.

(Этот отрывок, не имея связи с общим рассказом, находится и в беловом экземпляре записок Рунича, и в черновом; в последнем экземпляре он найден нами в трех испещренных помарками редакциях. Считая не безынтересными эти рассуждения Рунича для характеристики воззрений русских людей конца ХVIII-го века, мы приводим настоящий отрывок по редакции белового экземпляра и вставляем в скобки дополнительные слова и целые выражения из черновой рукописи; более обширные варианты приведены в подстрочных примечаниях. – прим. Ред.)

1774 год, 5-го августа. “Во всяком правительстве, какого бы рода силы и власти оное ни было по (священному) долгу соединения людей в один состав целого общества, обязаны всех сословий члены мужеского пола приуготовить себя на службу государю и отечеству, в котором празднолюбец, шатун, с поджавшими руками бродящий, и тунеядец не должны быть терпимы, поелику от них такой же происходить (в государстве и) в обществе вред и опасность, какой производит внедрившийся в корень дерева червь, от коего все оно источается, сохнет, гниет и наконец совсем разрушается.

Не мое дело в сих моих записках проповедовать прелестью языка: которое сословие полезнее для государства и отечества; ибо о том писали (свои заключения) многие ученые умы; но, по моему понятию, мне кажется справедливым то, что дворянскому сословию, преимущественние пред прочими, принадлежит военное служение; но впрочем не должен дворянин убегать гражданской службы и стыдиться оной; ибо и то и другое звание, по благородному воспитанию, наставлению и внушению (от христианских родителей своим детям), что божественный закон христианские веры и благонравное поведение должны быть в крови дворянина, душою его чувствований: то как военная, так и гражданская служба могут делать дворянину честь, а для (внутреннего) блага в отечестве принести величайшую пользу; ибо, если из сего сословия люди с душевною правотою возгнушаются подлейшего духа мздоимания, то отечество как извне, так и внутри оградится непоколебимым оплотом и крепко утвердится и устоит на незыблемом своем фундаменте и никогда не дойдет до той крайней бедности, внутреннего расстройства, чтоб [366] жители сего отечества могли до того впасть в отчаянное положение, что уж лишились они всей надежды когда либо в недрах оного наслаждаться плодами благословенного счастья и спокойствия (Вариант в черн. рук.:... “Для внутреннего блага в отечестве необходимо нужно приуготовлять из дворянского сословия людей на службу гражданскую на равных правах преимуществу коими иногда более вознаграждаются люди, поступившее в военное звание, чем несущие гражданское. Здесь восстанет может быть против меня вся воинская сила и возразит так: “воин, не щадя своей крови, проливает оную за отечество, а в гражданской службе судия в самое то время, когда на поле брани льется ручьями кровь дворян, сидит спокойно за красным сукном и придумывает, как бы ему поудачнее прибыльцой от истца и ответчика понажиться”. Согласимся с сим заключением воина и скажем, что он прав, если судья произошел из подлой крови, какого бы впрочем то ни был он сословия, но в тоже время спросим его, воина, как он думает, если бы единоутробный брать его, получивший равное воспитание с ним от честных своих родителей, но по образованию и способностям своим, будучи пред избран на гражданское служение: то не уж ли с тем подлым намерением вступил он в гражданское звание, чтоб в оном заглушить свою совесть и с тем только намерением продолжает сию службу, чтоб мздоимством своим высосать последнее достояние бедных поселян, в кровавом поте и слезах достающих насущный хлеб из недр земли, из коей впрочем все племена и роды людей сотворены и возваны в суетный сей мир в одинаковом одеянии плотской кожи. Обдумай, любезный воин, вопрос тебе предложенный. Я ожидаю от нежного и благородного твоего сердца, упоенного беспристрастием рассуждать с духом благоразумия о всеобщем благе человеческих обществ; я ожидаю от твоей справедливой души, что ты не предпочтешь частную пользу пользе целого общества людей: ибо один только подлейший эгоист ищет, славит и превозносит свою собственную пользу. Я так осмеливаюсь думать по опытам, мною дознанным в управлении 10 лет двух губерний Владимирской и Вятской, первую дворянскими, а последнюю вообще казенными крестьянами населенных, что если б одно истинное благовоспитанное дворянство занимало гражданские должности во всех присутственных местах государства, то никогда б отечество наше не дошло до той крайней бедности, внутреннего расстройства и потеряния надежды наслаждаться когда-либо, в недрах своего отечества, плодами благословенного счастья и спокойствия, коих может оно надеяться обрести под правительством ныне царствующего разве государя (Александра 1-го), исполненного чувствами истины в христианской любви к своим подданным”. – прим. П. С. Рунич.).

Со времен соединения царем Иоанном Васильевичем I всех в России княжеств во единодержавие, видим, что благотворное попечете всех государей наших устремлено было ко внутреннему благу своих подданных. (Здесь могу я смело представить на вид Великого Петра I и Великую Екатерину II-ю, ибо) Петр Великий сколько впрочем ни был обуреваем тягостью военных происшествий, имея соперником своим соседа такого государя, которого [367] трепетала вся Европа, а внутри границ России скрытого врага, злочестивого изменника Мазепу, но при всех сих трудных обстоятельствах (как истинный отец отечества своего и российского народа), заблагорассудив 1711 года учредить Правительствующий Сенат, соизволил при оном установить юнкерское училище для обучения и образования в оном дворянских детей на гражданское служение, желая путями знаний как военного, так и гражданского служения, дворянского сословия людям подать способы возвышать себя, достигать знаменитых степеней государственных чинов (на пользу своего отечества и благоденствия в оном), но (к горькому воспоминанию должно здесь сказать, что) по кончине его (скоро) сие (премудрое и) благонамеренное училище перестало существовать. (Скажем здесь безбоязненно, что великий дух Великого Петра придумал отправить в иностранные земли россиян для обучения, кого туда отправить за благо предположить соизволил дворян первейших фамилий, не примешивая в ним в сопутники никакого другого звания людей, ибо по премудрой своей прозорливости, он знал, что роды дворян и в самой грубости тогдашнего воспитания, свято исполняли долг чести и в благородном духе любви были правосудны к своему отечеству паче всех прочих званий в вящшем тогда невежестве и злонравии погруженных (Зачеркнуто: “загрубевших по образу жизни в семейственных своих упражнениях ведущих свою жизнь”. – прим. П. С. Рунич.).

(Мудрая) императрица Екатерина II, по случаю возникших в Низовом краю России (за пределами Волги) возмущений, извлекла все опыты из внутреннего тогдашнего управления губерний и воеводств (живо, ясно и), со сродным ей благоразумием усмотреть соизволила, что в таком обширном государстве, какова российская монархия, разделенная на 12 только губерний—необходимо требует (нового постановления), чтоб они, в пределах своих, были не столь обширны, что и сделано по усмирении в Низовом Краю (Пугачевского бунта, поколебавшего большую часть России именем императора Петра III) и окончании 1-й турецкой войны.

Великая Екатерина II-я, начертав пером десницы своей учреждение губерний, соблаговолила повелеть 1776 года открыть во-первых: для примера Новгородскую и Тверскую губернии на основании нового ее учреждения, в кои, с званием государева наместника, определить соизволила действительного тайного советника, сенатора и разных орденов кавалера, графа Якова Ефимовича Сиверса, который первоначально, по содержанию учреждения, сии две губернии и образовал; но вместе с тем признал за полезное все три департамента коллегий, уголовный, гражданский и казенный палат соединить в одно присутствие с губернским правлением; но во второй уже части губернского правления ограничены сношения равных мест; впрочем, соединение вначале вверенных ему, графу Сиверсу, губерний, палат в одно присутствие с губернским правлением, как сокращением излишних переписок палат с губернским правлением, так и в исполнении немедленном в нижних присутственных местах указов из одного губернского [368] правления в оные посылаемых, произвело бы многие успехи во взыскали государственных доходов и решений прочих по нижним присутственным местам дел (ибо нижние присутственные места, подчиненные совершенно одному губернскому правлению, не осмеливались медлить в исполнении его предписаний; не имели повода в представлениях своих оправдываться, что по многие особым от палат предписаниям, задерживаются в неисполнении; но почему те его, графа Сиверса, распределения оставлены, мне не сделалось известным; ибо будучи в сие время в военной службе, хотя и пользовался я благосклонным его знакомством, но сей редкой честности муж, по скромности своей, никогда о том не говорил и не упоминал).

Вслед по открытии Новгородской и Тверской губерний, государыня императрица повелеть соизволила учредить во всей империи в новом положении губерний, а управляющим оными, государевым наместникам благоугодно было ее величеству придать более важности званию их, соизволила указать в залах дворянских собраний быть трону (на который могли восходить государевы наместники, яко частные цари под начальством. единой великой самовластной своей царицы, коей одной обязаны они были ответствовать и всеми своими деяниями, и стоя на ступенях, говорить с оного в дворянском собрании речь о должностях дворянину приличных); а для великолепия и украшения посланы каждому государеву наместнику богатые серебренные столовые сервизы, кои с уничтожением наместничеств (в 1796 году) обращены в казну.

В новом образовании во всей империи наместничеств, надеялась государыня императрица увидеть плоды своего матернего попечения о благе народном; ибо все ее желание состояло только в том, чтоб под управлением государева наместника вообще всех состояний люди (наслаждались благоденствием) находили праведный суд и защиту от своевольства сильных и наглых притеснителей.

При начальном открытии наместничеств действительно желание ее было увенчано; ибо находящиеся в отставке и не у дел зажиточные дворяне со стремительным усердием обратились по губерниям на гражданское служение. Первые выборы в собраниях дворянства с истинною честью и справедливости были производимы: благопристойной жизни и поведения со значительным достатком (1000 душ и более) удостоены выбором в губернские и уездные предводители, в верхние уездные земские суды дворяне, издревле в России прославившие свои роды (а в исправники, в некоторых губерниях, поступали дворяне и более 2000 душ имеющие).

Благотворное учреждение губерний великой Екатерины II воссияло во всей славе (судом правды и все корыстолюбивые виды прежних начальников обширных губерний и воеводств прекратились и исчезли)!

Народ восчувствовал всю благость в новом учреждении; ибо в скором времени обнял и увидел, что быстрым и благородным действием (дворянских в губерниях) исправников и заседателей земских судов разбойнические шайки и пристанодержатели оных [369] скоро были истреблены (“Издревле в России были установлены сыскные команды, кои по прибыльному корыстолюбию давали волю разбойникам (и давая повод и послабление к грабежу и смертоубийствам, на которые потом нападая все то, что разграбляли разбойники, отнимали у них и присваивали себе, а пойманных отпускали паки к их промыслу и упражнению в разбойничестве. Кто только слушал со вниманием повести мудрых прежних стариков-дворян, то тот подтвердит ту истину, что дворянин с достатком, желавший проводить летнее время в своих вотчинах, не иначе мог отправляться в оные, по причине опасных от разбойников дорог, как с достаточным числом вооруженных дворовых своих людей и быть с ними всегда в готовности как в дороге, так и на месте отражать разбойников нападения). – прим. П. С. Рунич.); дороги и селения от страшного прежде бывшего очищены зла разбойнического и безопасные везде проезды открыли промышленности свободный повсюду путь (“Разбои до того паче и паче в России было производимы по губерниям Новгородской и Петербургской дороге в Москву, по течению Волги до самой Астрахани где плавали разбойничьи струги и безбоязненно жгли и грабили нагорные места и селения и что им на встречу ни попадалось, так что и самое бедное дворянство, живущее, по неволе бедного положения, в деревнях, дабы не быть сожженными и разоренными до конца, принуждено было входить с разбойническими шайками в связи и давать им убежище”. – прим. черн. рук. Рунича.) Кто за 50 лет знает и лично проезжал по пределам разных в России дорог, то тот ведает, говорить может и рассуждать о прежде бывших, до открытия губерний, опасных по дорогам в оной проездах; ибо тому сделались известны тракты: петербургский до Москвы и граница Польши, от оных сибирский до Мурома и далее, а к Саратову и Астрахани по Муромскому лесу (и по дороге к истокам); Калужский и Тульский (тракты) до Киева (по Смоленскому тракту до Гжатской пристани); за Волгой (Узенями, Камеликом, Чертольною и Чиганом в степи) сиротская дорога на Иргиз и Яик.

Между нынешних городов Хвалынска и Вольска, имеющихся и поныне, одна на нагорной стороне Волги, Девичья гора называемая, где все разбойнические суда по Волге до Астрахани плавающие состояли под властью одной, удивительно страшной храбрости, атамана девицы, почему и названа Девичья гора (Близь Казани указывают ущелье, именуемое Дунькино, в честь некогда жившей здесь атаманшей шайки грабители—Дуньки (Авдотьи). – прим. Ред.); но и сие губительное пристанище разбойнического скопища, по открытии губерний, искоренено и исчезло, точно так, как Запорожская Сечь в южных пределах России (Изложив здесь о учреждении губерний и установлении наместничеств. я могу смело сказать и удостоверить, что Великая Екатерина II-я придумала вместе с учреждением государевых наместничеств и самую пользу всего дворянского сословия; ибо открыв оному пути занятия гражданских в губернии служением, так сказать, возжелала живущих по столицам в праздности дворян приучить к делам по внутреннему устройству и судопроизводству, дабы избавить тем их от гибельного бездействия и разорительной в столице роскоши, а вместе с тем достойных благотворить наградами; в каковом предположении и увенчаны были в первоначальном учреждении наместничеств матерние ее желания, ибо лучшее и благовоспитанное дворянство, находившееся в отставке, с ревностным стремлением обратилось по губерниям на гражданское служение...” - прим. черн. рук. Рунича.). [370]

Но по прошествии некоторых лет начали изменяться, упадать и терять цену дворянские выборы (ибо некоторые из государевых наместников, допустив вкрасться при своих, так сказать, дворах пристрастию фаворитов и фавориток, по внушению коих на новые трехлетия при выборах начали избирать дворян как в предводители, так и в присутственные места качеств низких, услужливых прихотям фавора, ибо неимущим дворянам в уезде деревень выдумали продавать частицы земли тем услужникам, кои искали милости у фаворитов и фавориток, чтоб придуманной покупкой земли присвоить в уездах к выборам) (почему) многие, добрых качеств дворяне, видя, что в собраниях для выбора зарождаются пристрастия и выгоды—не к общей, но собственной более пользе личной, начали удаляться от выборов и решительно оставили по губерниям службу, а вместе с их удалением, скоро возникли в присутственных местах и по уездам сильные притеснения, медленность в делах и неисправное взыскание государственных доходов.

Но сколь впрочем ни произошло беспорядков в дворянских выборах (по пристрастию любимцев и любовниц государевых наместников, при каждом почти дворе их укоренившихся); но совсем тем мудрое учреждение губерний и сокращение прежних пределов оных пребудет в обширном владении России вечной пользой и великим делом великого ума Екатерины II; ибо по беспредельному (почти) пространству сей монархии в прежних положениях губерний невозможно было предохранить оные от разбойнических скопищ и тайно зарождающихся в оных возмущений, о коих тогда только дознаваться стало правительство, когда явным уж образом начали усиливаться и действием своим стали обнаруживать следы своего буйства, как то и случилось происшедшим на Яике, что ныне Уральск и частью в Башкирии, бунта, помянутого уже в предуведомлении, о коем описано вслед за предуведомлением в моих записках; ибо мне известны совершенно все оного происшествия по случаю тому, что (Пугачев), главный злодей сего возмущения, до самого его в Москву привоза, 1774 года ноября 15-го дня, поручен был под мой присмотр от графа Петра Ив. Панина, по предписанию коего, со всеми его сиятельства донесениями, из Москвы отправился в Петербурга.

Изложив мои понятия, что дворянскому сословию, ко благу государства необходимо должно заниматься военной и гражданской службой, видим неоспоримое тому и доказательство: ибо все благодетельные государи России совершенно имели в своем предмете сими двумя званиями устроить внутреннее народное благоденствие...” [371]

IV.

От редакции. О комиссии, возложенной на Галахова, встречаются в исторических монографиях и материалах для истории Пугачевщины весьма поверхностные сведения, и, без обстоятельного рассказа Рунича, нельзя иметь о ней ясного понятия. Так П. С. Лебедев в статьях “Графы Никита и Петр Панины” (От. Зап. 1864 г. № 4, стр. 635) упоминает только, что с назначением П. П. Панина при общих распоряжениях к усмирению Пугачевщины не забыты были и косвенные средства: “два агента и с ними один из сообщников Пугачева были посланы, по непосредственному распоряжению Потемкина (?), в Оренбург со значительной суммой денег, и помощниками ему в этом были князья Вяземский и Волконский”.

У академика Я. Б. Грота в “Материалах для истории Пугачевского бунта” (Прил. к III-му т. Записок Академии Наук, № 4) встречается известие, что 8 августа 1774 года явился в Петербурга, к князю Г. Г. Орлову яицкий казак Астафий Трифонов с письмом от сообщника Пугачева, Перфильева и других, всего 324 казаков, вызвавшихся выдать Пугачева живым за награду по 100 рублей на каждого. Представленный императрице Трифонов уверил ее, как сама она потом писала к гр. П. И. Панину, что казаки до получения ответа, куда привести Пугачева, не допуская его до Москвы, стараются удерживать в изобильных местах под видом кормления лошадей. Екатерина изъявила согласие на предложение казаков и приказала отослать их депутата с паспортом; для приема же Пугачева она в тот же день отправила капитана Преображенского полка Галахова с тем, чтобы он явился в Москве к Панину и Волконскому, получил от генерал-майора Чорбы команду, а потом поехал в Муром и, дождавшись казаков с Пугачевым, доставил бы его в Москву.

Упомянув, что Трифонов был обманщик, как оказалось впоследствии, академик Грот передает известие, что Галахов прибыл в Москву 12 августа в 6 часов утра с собственноручным письмом государыни в Панину. Панин с кн. Волконским поломили отправить Галахова до отрядов, находящихся всего ближе к Пугачеву. Чорбе велено было проводить Галахова до Древица, а Древицу в одному из отрядов Михельсона, Муфеля и Меллина и дать ему эскадрон гусар для соединения с тем или другим из этих отрядов, которые имеют исполнять требования Галахова.

Снабдив Галахова во все места строжайшими повелениями помогать ему в его комиссии, Панин снарядил его к отъезду 13 августа: “оставалось ему только получить повеленную сумму денег, которой в поспешной перемене на золотую монету употребляют все труды”.

Рассказ Рунича об Остафии Трифонове проливает, между прочим, свет на крайне загадочную до сих пор личность купца Ивана Ивановича, который по свидетельству Пугачева (Чтения Мое. Об. Ист. 1858 кн. II-я стр. 43, 44, 51) явился к нему в качестве посланного будто бы от в. к. Павла Петровича и великой княгини, [372] привлек к нему множество новых сообщников, подал Пугачеву смелую мысль двинуться на Казань и даже призывал его в столицу России Оказывается теперь несомненным, что смелый и предприимчивый купец Иван Иванович, мнимый посланный от раскольников, Долгополов и Остафий Трифонов—одно и тоже лицо!

Вот что нашли мы о комиссии Галахова и Остафия Трифонова в печатных источниках и о чем, между тем, так подробно и так интересно рассказывает Рунич.

Независимо от подробностей, собственно до комиссии относящихся, обращаем внимание читателей на сцену свидания Пугачева с П. И. Паниным. Эта сцена передана у Рунича гораздо проще и достовернее, сравнительно с известным рассказом Пушкина.

Рунич вернее передал подробности выдачи Пугачева, по крайней мере, собственное показание его сделанное на первом ему допросе, о том как он был выдан сообщниками, совпадает со свидетельством о том автора напечатанных нами записок (Чтения в Моск. Об. Истории 1858 г. кн. Н. отд. Ц. стр. 36).

Свидетельство Рунича о производстве допросов Пугачева “с пристрастием” — подтверждается докладом о допросах Пугачева 2—5 октября 1774 г. пред П. С. Потемкиным: “—Соображая обстоятельства похождения злодея по всем сведениям, каковые секретная комиссия собрать могла, с показанием его, Пугачева, усмотрено, что злодей скрывал яд злости на сердце; для того учинено было ему малое наказание; и по доводам тем..., убеждаем был злодей, и открылся против вопросительных пунктов.... “и пр. (Чтения Москов. Общ. Истории, 1858 г. кн. II, допросы Пугачева, стр. 39).

Императрица Екатерина в письме к гр. П. И. Панину, от 20 ноября 1774 г. (Чтения M. Общ. Ист., 1858 г., кн. II, стр. 54) обещает “конечно уважить” представления Панина о награде некоторых лиц, в том числе майора Рунича, которого, пишет государыня: “велю определить в армию”. Из этого же письма видно, что от Галахова принято 25 т. рублей,— остаток той суммы, которая была предоставлена в распоряжение комиссии....

Ред.

Текст воспроизведен по изданию: Записки сенатора Павла Степановича Рунича о Пугачевском бунте // Русская старина, Том 2. 1870