|
||||||||
|
||||||||
|
Главная | Поиск по алфавиту | А Б В Г Д Е Ж З И Й К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я |
||||||||
|
||||||||
|
|||||||||||||||||||||||||
|
МАТЕРИАЛЫ ДЛЯ ИСТОРИИ ПУГАЧЕВСКОГО БУНТА 1 Я. К. ГРОТАДЕЯТЕЛЬНОСТЬ ГР. П. И. ПАНИНА ДО ВЫЕЗДА ЕГО ИЗ МОСКВЫ Прежде сведений о поручении графу П. И. Панину усмирения Пугачевского бунта, представим несколько извлечений из переписки его с Императрицей Екатериной II во время первой турецкой войны. Выступив в поход в сентябре 1769, он 10 апреля следующего года благодарил Екатерину за разрешение представлять ей прямо о награждении подчиненных его орденом св. Георгия. Через неделю, находясь в Харькове, откуда писано и предыдущее донесение, он так уведомляет Государыню об увеличении своего семейства: «Вышнему промыслу вчерась благоугодно стало низпослать в рожденном моем сыне всеподданнейшего раба Вашему Императорскому Величеству, которого, отправляясь я теперь противу врагов Вашего Императорского Величества, к посвящению моего живота и остального весьма дряхлого и безнадежного на продолжение жизни здоровья, оставляю в первоначальном, а и сестру его в сущем еще младенчестве и с матерью, во окружении завистников моей тридцатипятилетней счастливой и безковарной Вашему Императорскому Величеству и Империи службы, в таком конечно по безкорыству недостаточном и от их только небогатых предков доставшемся состоянии, что при лишении их со мною получаемого от службы жалованья, будут оне совершенно ввержены и в претерпение настоящей бедности». [2] Затем Панин повергает всех своих в «милосердное монаршеское призрение», а себя «во всемилостивейшее предохранение от неприятелей, обыкновенно завистию вооружающихся на доверенности монаршеския» с надеждою, «что Екатерина II сколько велика во всем своем монаршеском совершенном сиянии, столь же всеконечно справедлива и великодушна» и проч. В ответе на это письмо Екатерина (1 мая) писала между прочим Панину: «Чрез сие вам повелеваю ему объявить (т. е. новорожденному) чин корнета конной гвардии и надеюсь, что вы не оставите в нем вселить все те же чувствия к отечеству и ко мне, кои вы всегда старалися заслугами оказать». Благодаря Императрицу за эту милость и опять называя ее великою и премудрою, Панин шуточно изъявляет сожаление, «что нынешнее невинное невнимание и неповиновение» сына его не допускает отца со всею точностию исполнить Высочайшее повеление, но «при первоначальной перемене такого его не в батюшку своенравия» он обещает «вместе с младенческою пищею внедривать в ребенка самую непорочную подданническую верность» и т. п. После Чесменского дела Екатерина собственноручно уведомила Панина об этой победе и вместе с тем спросила на счет Бендер словами: «не умер ли медведь (si l'ours est mort)». Отвечая на это письмо, Панин поздравляет ее с столь знаменитою победою русского флота, «возведенного в сию степень верховной славы великою Екатериною, о коей сегодня состоящее ея оружие под стенами Бендерскими своим звуком, а по городу ядрами и бомбами производит молебственное Богу благодарение». Затем он доносит о победе и над сухопутными турецкими силами под Очаковым; но, прибавляет он: «к моему еще несчастию не могу другого о том ответствовать: si l'ours est mort? как non pas encore; однакож, сколь оной в Бендерах ни свиреп, но обнадеживаю себя» и проч. Надежда не обманула Панина: уже через два дня, 16 сентября, он пишет новое донесение и начинает его словами: «L'ours est mort» и сколь он Бендерскую мерлогу (sic) ни крепку, а ногтей почти больше егерей имел и сколь ни безпримерно свиреп и отчаян был, но Великой [3] Екатерины отправленных на него егерей стремление соблюсти достоинство славы оружия ея со врожденными в них верностию и усердием к своему Государю, храбрость с бодрствием нашли способ, по лестницам перелезть чрез стены его мерлоги и совершенно сокрушить все его челюсти, вследствие чего не простительно б согрешил пред моею Государынею, еслиб того не сказал: что предвиденные мною на сию охоту ея егери справедливо достойны Высочайшей милости Великой Екатерины; в которую и дерзаю совокупно с ними и себя повергнуть». Получив эту весть чрез бригадира Броуна, 3 октября, а вслед за ней и подробную реляцию о победе, привезенную камергером Талызиным, Екатерина при собственноручном рескрипте 5 октября послала Панину крест военного ордена 1-й степени и в то же время пожаловала ему 2,500 душ. Этот рескрипт мог дойти до Панина 22 октября. Уже через 6 дней он отправил к Императрице просьбу о своем увольнении. Причиною такого внезапного решения было конечно неудовлетворенное честолюбие, которому полученные награды казались несоразмерными с заслугою. Хотя Панин в просьбе своей и не высказывает прямо своего неудовольствия, однакож оно довольно ясно проглядывает сквозь некоторые выражения. Например, он говорит: «Наисчастливейшим сие войско поставлять стану, когда оно и вперед под лучшайшим предводительством мужество, храбрость» и проч. «еще знаменитее оказывать случаи иметь может». Потом он говорит, что истратил свое здоровье «чрез 36 лет продолжения все безпрерывно в военной службе, проходя трудности оной от самого солдатства», напоминает, что уже во другорядь под скипетром Екатерины предводительствует войсками в звании главного военного чиноначальника, и прибавляет, что разстроенное «увечными болезненными припадками здоровье его до того уже телесные его силы обременило, а дух разными приключениями стеснило», что он видит себя «совсем лишенного возможности не только в наступающую компанию в поле, но и ни в каком другом звании более продолжать свою службу». [4] По свидетельству Бантыш-Каменского, Императрица неохотно согласилась на увольнение Панина, и рескрипт ея о том написан 27 ноября того же года, т. е. ровно через месяц после отправления просьбы Панина. Об обстоятельствах назначения Панина, через 3 1/2 года, для распоряжения действиями против Пугачева, мы до сих пор знаем только из биографического словаря Бантыш-Каменского, но никаких источников по этому предмету еще не было обнародовано. Рассказ Бантыш-Каменского недавно повторен и г. Лебедевым. Мы имеем перед глазами ненапечатанное доселе письмо гр. П. И. Панина к Императрице, писанное за три дня до его назначения. Хотя из этого письма и не видно обстоятельств, предшествовавших самому избранию нового полководца однакож и оно указывает на посредничество или участие Никиты Ивановича в этом деле. «Сего утра (26 июля) в 6-м часу от брата моего графа Никиты Ивановича Панина предварило меня с нарочным уведомление, пущенное 22 числа сего месяца, что Вашему Императорскому Величеству благоугодно стало Всемилостивейше избрать меня ко употреблению на пересечение внутреннего во Империи Богом вам порученной Пугачевского смятения. Сие хотя нашло меня в крайней здоровья слабости от мучившей жестокой лихорадки с волнованием во всем корпусе моем летучей подагры, отчего однакож по счастию на другой день стало несколько легче, но совсем тем оживотворило мой дух вновь, и я как всегда был, так и теперь всею душею» и проч.... «Повелевайте, всемилостивейшая Государыня, и употребляйте в сем случае всеподданнейшего и верного раба своего по вашей благоугодности: я теперь, мысленно пав только к стопам вашим с орошением слез приношу мою всенижайшую благодарность за всемилостивейшее меня к тому избрание, и дерзаю всеподданнейше испрашивать той полной ко мне Императорской доверенности и власти в снабжении и способии, которых требует настоящее положение сего важного дела».Распространившись потом о страхе, в который повержена Москва, гр. Панин, живший тогда в этой столице, а [5] не в деревне, как думал Пушкин, подает Екатерине несколько советов о движении войск. Но особенно замечательно окончание письма, доказывающее предусмотрительность Панина. Слабость здоровья и случающиеся с ним «увечные припадки» заставляют его опасаться, чтобы его деятельность не была внезапно прервана болезнию или даже смертию: «то чтобы в таковом случае не могли произойти следствия подобные после покойного генерала Бибикова; для того повелите, Всемилостивейшая Государыня, снабдить меня таким генералом, который бы с надежною властию и с соответственным чином в таком приключении мог занять мое место и с тою же властию и доверенностию всеми подчиненными и местами тотчас повелевать и управлять, какую вы мне высочайше доверить извольте, а притом мог бы он мне привести как скоро возможно самоличные Вашего Императорского Величества изустные повеления и доверенность. Я бы почитал теперь верным своим долгом представиться для того сам пред Ваше Императорское Величество, но истинно нет естественной силы на такую скоростижную переездку, а паче еще боюсь отбытием отсель больше повредить настоящее здешнее положение, наносимое злодейским приключением, нежели его поправить; для того буду ожидать здесь высочайших повелений». Назначение Суворова было ответом на просьбу, заключавшуюся в этих строках 2. Оно последовало 30 июля, т. е. на 4-й день после отправления письма Паннна из Москвы. Прежде и он получил на 4-й же день (26 июля) уведомление, отправленное братом его 22-го числа. Это дает нам понятие о степени скорости тогдашних сообщений между Петербургом [6] и Москвою. Следовательно известный указ 29 июля о назначении Панина (напечатанный Пушкиным), написан был до получения ответа его на письмо Никиты Ивановича по этому делу. Вот почему о Суворове и не могло быть упомянуто в том же указе, и Императрица на другой день поспешила особо написать о нем Панину, который тотчас отправил к нему в Киев нарочного курьера с предложением прибыть к полкам гусарским и пикинерным, отряженным из 2-й армии под начальство Панина. Припомним, что около того времени был заключен мир с Турцией, развязывавший Екатерине руки в борьбе с Пугачевым. За несколько дней до окончательного назначения Панина, она уведомляла об этом радостном событии князя Петра Михайловича Голицына, исправлявшего временно должность главноначальствующего в военных действиях против возмущения.Одновременно с упомянутым указом сенату, дан был самому Панину рескрипт, точнее обозначавший пределы власти его по этому поручению. Этим рескриптом ему подчинены были не только все войска, но и местные власти и управления военного, гражданского и духовного ведомств в трех губерниях: Казанской, Нижегородской и Оренбургской; причем ему разрешалось брать и употреблять по усмотрению своему на месте всех, как находящихся в действительной службе, так и отставных чинов военных и гражданских, которых он будет находить особенно способными к чему-либо. Рескрипт оканчивается таким образом: «Повторяя напоследок, что мы вам с полною и неограниченною доверенностию вверяем изыскание и употребление всяких средств и мер к прекращению продолжающихся безпокойств, по лучшему вашему усмотрению представляющихся удобностей, уполномочиваем мы вас сверх того делать от себя и собственным вашим именем всякие письменные и печатные объявления, если вы когда в том нужду признаете для пользы и поспешествования порученного вам дела толикой важности». Императрица думала приложить к этому рескрипту проект манифеста к жителям Москвы с приглашением их к пожертвованиям. Предполагалось предоставить Панину [7] публиковать этот манифест тогда же или впоследствии и сделать в нем некоторые изменения. Но в черновом рескрипте место, в котором говорилось об этом манифесте, отчеркнуто и на полях рукою Екатерины написано: «Сей манифест на сей час оставляется». В то же время издан манифест, которым предписывалось всем начальствам «по всем требованиям или приказаниям гр. Панина чинить, без всякого отлагательства, упущения или отговорки, скорое и непременное исполнение, подобно как бы оные собственно и непосредственно от нас происходили». Из донесений гр. Панина видно, что ему разрешено было даже производить в низшие чины до майорского чина, но мы в документах не нашли следов данного ему на то полномочия. В один день с указом о назначении Панина состоялся другой следующего содержания: «Всемилостивейше жалуем вам на исправление и на подъем ваш 5 т. р., да на случающиеся по коммиссии вашей чрезвычайные канцелярские расходы 5 т. р., которые деньги и имеете вы получить по сему нашему указу от генерала кн. Михайла Волконского» 3.Назначая гр. Панина главноначальствующим, Императрица однакож не подчинила ему секретной комиссии, заведывание которой при покойном Бибикове соединялось с должностью главнокомандующего. По смерти этого генерала секретная комиссия разделилась на две: на казанскую и оренбургскую 4, и каждая сначала состояла в ведении местного губернатора, но вскоре обе они получили особого начальника, Павла Сергеевича Потемкина, который по делам их и находился в Казани.В делах сохранилась следующая записка: «1) Надлежит сообщить генералу гр. Панину все наставления, данные покойному генералу Бибикову и двум учрежденным в Казани и Оренбурге секретным коммисиям, равно как и полученные от них до сих пор доношения и рапорты». [8] Против этого пункта собственноручная отметка Екатерины: При сих коммисиях находится особенный от нас определенный генерал-маиор Потемкин. Он, что впредь происходить будет, сообщит нужные сведения. «2) Для лучшей удобности и для избежания могущих повстречаться разных коллизий не повелено ли будет препоручить оные коммисии в ведомство гр. Панина?» Резолюция Императрицы: «Нету, для того что оная подо мною». В этой записке был еще 3-й пункт, содержавший вопрос о том, какие денежные средства должны быть предоставлены гр. Панину. На этот пункт не сделано отметки, но мы уже видели, как он был разрешен. Указы 29 июля, вместе с собственноручным письмом Императрицы 5, повез к Панину капитан гвардии Александр Михайлович Лунин, член секретной комиссии, поехавший еще с Бибиковым в Казань, но теперь находившийся в Петербурге. Немедленно по получении этих бумаг, 2 августа, Панин вступил в должность и на другой день отвечал Государыне письмом, из которого видно, что она сама опасалась за Москву и повелевала Панину—с полками, которые он получит от кн. Волконского, идти на встречу Пугачева. «Сколь ни малочисленна», писал Панин, «команда, на первый случай отделяемая кн. Михаилом Никитичем в мое предводительство, готов я однакож с величайшею радостью встретить с нею на отражение злодеев, еслиб они подлинно покусились на здешний первопрестольный город, отчизну всего Российского царедворства». Вместе с тем Панин обещает исполнить волю Императрицы — «всячески иметь согласие и сношение с кн. Михаилом Никитичем» 6. Заверяя, что он в дела по службе никогда не вмешивал и не будет мешать личных чувств вражды или мщения, он прибавляет: «С кн. Михаилом Никитичем от самой [9] нашей молодости не имели мы и не имеем ничего развращающего приятельский союз наш, который по Высочайшей воле Вашей сохранить я еще сугубее всячески тщиться буду».Прежде всего нужно было принять меры на случай нападения Пугачева на Москву, и гр. Панин имел по этому предмету несколько конференций с кн. Волконским. Между тем 8 августа явился в Петербург к князю Г. Г. Орлову яицкий казак Астафий Трифонов с письмом от известного сообщника Пугачева, Перфильева и других казаков, всего 324-х человек, которые вызывались выдать Пугачева живого и в награду требовали по сту рублей на каждого. Императрица, велев представить себе Трифонова, тотчас приказала объявить им ея согласие и отослать их депутата с паспортом; для приема же Пугачева она в тот же день отправила капитана Преображенского полка Галахова с тем, чтобы он явился в Москве к Панину и Волконскому, получил от генерал-маиора Чорбы команду, а потом поехал в Муром и, дождавшись там казаков с Пугачевым, доставил бы его в Москву. Уведомляя об этих распоряжениях как кн. Волконского, так и гр. Панина, Императрица сообщает последнему любопытное показание казака Трифонова, «что в заговоре о поимке самозванца находящие(ся) яицкие казаки действительно его к Нижнему не допустили и от Москвы отвели и стараются его держать в изобильных местах под видом откормления лошадей и дабы время дать убрать мужикам хлеб с поля, а между тем получить отселе ответ, куда его привести». При этом Екатерину не могла не поразить мысль, отчего казаки, желая выдать Пугачева, не изберут легчайшего к тому способа: переправиться с ним через Волгу и доставить его в руки ближайшим воинским командирам. Она объясняла себе это тем, что «буйственный их ум, невежество и притом простота и злость делает их не(до)верчивыми». Впрочем, она прибавляла: «Мысли мои таковые я вам сообщаю как гаданье, на которое однакож положиться нельзя с точностию». Действительно, впоследствии оказалось как увидим, что Трифонов был обманщик. [10] Граф Панин не хотел отдаляться от Москвы до тех пор, пока план движений Пугачева не обозначится яснее. В самый день получения бумаг о своем назначении гр. Панин отправил нарочных к подчиненным ему губернаторам и начальникам корпусов и отрядов с предложениями и предписаниями — всего в 12 разных мест и приказал им присылать ему рапорты по два раза в неделю. Между прочим он предписал Михельсону продолжать непрерывно, в общей связи с Муфелем и гр. Меллином, преследование Пугачева, всячески препятствуя прорваться к Москве как самому ему, так и каким-либо отряженным от него толпам. Еще гораздо прежде, по первому известию, что Пугачев неожиданно обратился к стороне Вятки, Екатерина отправила в Москву генерала Чорбу и несколько полков 7, велела Волконскому предложить московским дворянам вооружить своих людей и послала Румянцову приказание поскорее отправить в Москву Суворова. Волконский поручил Чорбе охранять Москву от всякого покушения по всем дорогам между реками Москвою и Клязьмою. Гр. Панин, получив начальство над всеми войсками, приказал Чорбе доставлять ему ежедневные уведомления, чтоб в случае надобности он сам мог подоспеть к этому войску с полками, которых еще ожидал. На бывшем у него с кн. Волконским совещании решено было гр. Панину не удаляться с полками от занятой Чорбою позиции, пока Пугачев не перейдет за Оку или пока в Москву не придут новые полки, достаточные для ее обеспечения.Опасения за Москву были не без основания. 1 августа Михельсон, не зная еще о смене Щербатова Голицыным, а потом Паниным, писал к первому из села Мамлеева, что Пугачев хотел идти на Арзамас и для того занять деревню Починки; но, узнав о близости его, [11] Михельсона, поворотил к югу на Саранск и Пензу 8. Впрочем еще и гораздо позже, 19 августа, Голицын доносил Панину, что из допросов пойманных сообщников Пугачева видно, что он не оставлял намерения идти на Москву. Панину казалось, что в тогдашних обстоятельствах не так важно было истребить или поймать самого Пугачева, как укротить дух возмущения в народе, и для того он считал нужным, пользуясь заключенным с Турциею миром, обратить соразмерные части войск с их генералами на устрашение и обуздание черни во всех губерниях, зараженных бунтом. Панин при этом рассуждал таким образом: никто в войске лично не знает Пугачева, и после его поражения, в скопище всегда будет легко другому принять на себя его имя и роль; следовательно надо стараться до такой степени усмирить и исправить чернь, «чтобы каждый не только не способствовал к возмущению сего злодея, но чтобы всякий, ужаснувшись и его имени, восхотел каждого появившегося в звании его и подсылки от оного истреблять и ловить для представления к начальствам В. И. В». Поэтому-то «предосторожность от прокрадывания малых подсыльных от злодеев частей» к возбуждению черни была в глазах Панина важнее «сильного поражения большой злодейской толпы» 9. Этому диаметрально противоположно то, что Панин через [12] несколько времени (24 августа) писал в ордере кн. Голицыну: «Но при всем том (т. е. при ужасном положении дел) представляется мне, еслиб Бог помог главного бунтовщика и самозванца нам совсем низложить, то тогда б все прочее упало и доставило б нам легкие удобности преодолевать все то, что теперь нам повсеместно встречается почти неудобным к пресечению».30 июля Екатерина отвечала милостиво на письмо, которым Панин благодарил ее за свое избрание. Извещая ее о получении этого ответа, Панин 4 августа представляет Императрице, что задача усмирения бунта еще и теперь не так легка, как ей кажется: правда, что число полков, обращаемых против мятежников, «не только им да и соседям было страшно», но за то «на каком великом пространстве они (т. е. полки) и какими многими раздельными частями действовать принуждены и с какого весьма дальнейшего отстояния должны подоспевать к требующимся местам отряженные полки после происшествия уже под Казанью и сколько оным времени еще надобно, чтоб дойтить до самых тех мест, куда настоящее положение их требует». Далее он прибавляет: «по приватным сведениям мне уже известно, что теперь от самой Оренбургской губернии до здешняго места нет нигде такого соединенного корпуса, который бы удобно было подвинуть с потребною скоростью в средину той стороны, в кою бунтовщик перенесся»... Между тем должно опасаться, чтобы злодей не успел составить опять большую толпу для нового какого-либо злодеяния: есть достоверные известия, «что из селений, им собственно и его партиями проходимых, забраны ими с собою все молодые люди». Уведомляя Императрицу о приходе некоторых полков в Москву, Панин говорит, что между ними есть два пикинерных. «Долг истинной моей верности», прибавляет он, «заставил меня напомянуть, что из сих званий полков при командировании мною 2-й армии, был один в возмутительном преступлении, который мною и усмирен; да и все они о превращении их из казачьих в пикинерные немалое негодование оказывали, а и вновь пред войною сделанное об них [13] учреждение о содержании себя собственно с своих селений не было таково, чтобы они довольно себя почитали». Заметив потом, что они вовремя были уведены на войну в отдаление от своих жилищ и удовлетворялись как полевым жалованьем и из экстраординарной суммы пособием, так и добычею от неприятеля, Панин заключает, что он не смеет надеяться «чтобы они теми от войны выгодами могли истреблять совсем прежний свой ропот, удобный теперь быть вновь поощрен бунтовщиковыми происками и примерами». Донося 7 августа о прибытии в Москву последнего пехотного полка, Панин свидетельствует о хорошем состоянии, в каком полки доведены, несмотря на поспешный марш, «а особливо полковник Древиц с безпримерным сбережением строевых лошадей и поспешностию сделав переход в 700 почти верст от Петербурга с 25 числа минувшего месяца к 3-му числу нынешняго за 20 верст под Москвою на растаг по повелению князь М.Н. Волконского». Панин думает не скоро еще оставить Москву, полагая вместе с градоначальником ея, что Пугачев, заведя преследующие его отряды на отделенные от него вновь возмутившияся шайки и утомив погоню, внезапно бросится к Москве или вообще туда, где он может ожидать больших выгод. По известию, что Михельсон задерживается в марше своем вновь возмущенными шайками, которые он должен разгонять, Панин в подкрепление его отрядил венгерского полка полковника Древица, приказав ему разглашать по всем городам и большим селениям, что вслед за ним идет сам Панин с 10 т. войска, для которого заготовляются в городах небольшие проходные магазины. Прилагая к донесению об этом рапорты от кн. Голицына и графа Меллина, Панин обращает внимание Императрицы, до какого раздробления дошли войска, прежде употребленные на усмирение мятежа, и как изнурены преследующие Пугачева партии, которые, проходя по разоренным им местам, должны беречь поселян и показывать себя их охранителями, тогда как злодей позволяет себе для своего продовольствия самые бесчеловечные средства. На этой неделе Панин [14] намерен выступить, когда из переписки с кн. Голицыным и Михельсоном увидит, куда именно должен направиться сообразно с намерениями Пугачева. В подкрепление своей команды, которую он находит недостаточною, Панин просит Императрицу указать пехотным ротам, в Смоленске состоящим, и воинским командирам в новоприобретенных губерниях маршировать ближними дорогами на Оболенск, Калугу, держась к Шацку, а между тем разослать нарочных офицеров по всем дорогам, откуда могут теперь придти войска, с разглашением, что им поручено «приготовление проходных магазинов для войск, поспешающих отвсюду на совершенное низложение государственного врага» и на заслуженное наказание всех изменников. По поводу рапорта гр. Меллина с отзывом о частых изменах «духовного чина», Панин просит Государыню повелеть Синоду издать и обнародовать, где нужно, увещания с угрозою, что виновники будут немедленно лишаемы священного и всякого духовного рукоположения и подвергаемы гражданскому суду и наказанию. 17 августа Панин повторяет предположение, чтобы пока поспеют войска во все города, «ехать на почте вперед из назначенных в тамошния места или в близость на квартиры подчиненному генералитету, хотя с небольшими при себе конвойцами для виду распоряжения скоро прибывающих туда войск, а между тем, еслиб какие первоначальные в черни отзывы предусматривали, тоб заводчиков схватывая, имели власть ко устрашению примерно карать. Я ласкаю себя, что и поспешное проявление повсеместно единых мундиров войск в. и. в. и знатных чиновников может сделать великую пользу в предупреждение совершенного бунта». Для Воронежской и Белгородской губерний могла бы много способствовать к тому 2-я армия, а для московской губернии отряд из новоприобретенных губерний и от стороны Петербурга. Галахов прибыл в Москву 12 августа в 6 часов утра с собственноручным письмом Государыни к Панину. Панин в тот же день съехался с Волконским; они [15] положили отправить Галахова до отрядов, находящихся всего ближе к Пугачеву. Ближайшему к Москве Чорбе велено препроводить Галахова до Древица, Древицу же эскортировать его форсированным маршем к одному из отрядов Михельсона, Муфеля и Меллина и дать ему эскадрон гусар для соединения с тем или другим из этих отрядов, которые имеют исполнять требования Галахова. На таком основании Панин, снабдя Галахова во все места строжайшими повелениями, снарядил к отъезду с рассветом 13 августа: «оставалось ему только получить повеленную сумму денег, которой в поспешной перемене на золотую монету употребляют все труды». Панин еще ждет в Москве возвращения курьеров, отправленных к передовым отрядам, однакож сбирается во всяком случае выехать на этой неделе, чтобы на переменных лошадях догнать еще у Шацка отряд Чорбы. [16] ПРИЛОЖЕНИЯ. Рескрипт к генералу графу Панину (черновой с поправками Императрицы). Божиею Милостию Мы Екатерина II Нашему генералу графу Петру Панину. (Признавая по испытанию отличные ваши, яко истинного патриота, качества усердия к особе нашей, любви и верности к отечеству, равно как и ревности к нераздельной службе оного и нашей, приемлем мы за благо всемилостивейше вам поручить усмирение возставших от некоторого времени смятения и бунта в недрах Империи нашей под предводительством самозванца и злодея Пугачева, а совокупно с оным и возстановление общей тишины и порядка государственного в тех местах, где оное замешательство настоит) 10.В следствие сего определяем мы в главную вашу команду все те войска, кои действительно уже противу Пугачева употребляемы были со всеми гарнизонами и другими разными деташаментами, в тех окрестностях находящимися. Но как намерение наше в поручении вам от нас сего государственного дела, не в том одном долженствует состоять, чтоб поражать, преследовать и истреблять злодеев, оружие противу нас и верховной нашей власти всприявших; но паче в том, чтоб по-елику возможно сокращая пролитие крови заблуждающих, кое для матерняго и человеколюбивого нашего сердца толь оскорбительно, возвращать их на путь исправления, чрез истребление мглы, духи помрачившей, возстановлять везде повиновение, покой и безопасность внутренняго гражданского общежития, и приводить опять все разстроенные части государственного правления в прежний их порядок; то для соединения в одну цель сего сугубого предмета, отдаем мы равно в главную вашу команду губернаторов Казанского, Оренбургского и Нижегородского со всеми их провинциальными и уездными правлениями, яко такия три губернии, в которых уже разврат и неустройство [17] духов явным образом открылось; а сверх сего еще снабжаем вас следующим здесь за подписанием собственной нашей руки отверстым указом, дабы все и каждый без изъятия, кому принадлежит по должности и званию какая-либо часть власти духовного, воинского и гражданского правления нашего, везде неукоснительно и без всякого отлагательства исполняли все ваши до сего сугубого предмета относящияся требования и приказания. Находившись толь долгое время при исправлении знатнейших должностей воинских и гражданских службы государственной, не можете вы не знать всех оных коренных узаконений, и для того несумненно и ожидаем мы от вас, что вы при употреблении вверенной вам от нас сей полной власти предохраните целость их; в протчем же употребление во всяком случае к стате и ко времени действительнейших мер предаем мы с полною доверенностию собственной вашей разборчивости и лучшим на месте усмотрениям, удостоверяясь на перед, что патриотической ваш дух не упустит конечно собою никогда ничего такого, что только к скорейшему исполнению возложенного на вас важного государственного дела некоторым образом способствовать может. Мы не хотим да и не можем определить вам теперь места, где бы вам на первой час взять пребывание ваше, ибо сие долженствует зависеть от обстоятельств, следовательно же и от собственного вашего по оным усмотрения; (а между тем дабы преподать вам все отсюда возможные пособия, повелели мы присовокупить к сему форму манифеста, на жителей губернии московской адресованного. Из содержания его постигнете вы намерение наше; но в то же время оставляем мы определить вам самим, теперь ли сей манифест безпосредственно обнародовать, или же отложить еще публикацию оного до усматриваемого вами впредь удобнейшего момента, не надобно ли еще сей же самой манифест и для жителей губернии нижегородской, как ближе опасности подлежащих, так же и не найдете ли вы сверх того за нужное сделать в нем какую либо перемену прибавлением или убавлением некоторых изражений или мыслей. Решите вы сами подробности и употребите манифест так и тогда, как то для пользы дел лучше быть может) 11.При толь обширной коммиссии, какова есть поручаемая ныне от нас патриотическому вашему усердию, и соединяющая в себе все части политического, военного и гражданского управления в тех местах, где коснулась зараза Пугачевского злодейства, или же которых оная приближаться станет, конечно нужны вам будут хорошие и надежные орудия, чего ради и позволяем мы вам брать и употреблять по усмотрению вашему на месте всех тех, как из находящихся при [18] должностях и в действительной службе, так и из отставных всяких чинов обоего звания военного и гражданского, коих вы отменно способными к чему либо находить будете, приглашая их к добровольному себя употреблению в толь нужном государственном случае. Повторяя на последок, что мы вам с полною и неограниченною доверенностию вверяем изыскание и употребление всяких средств и мер к прекращению продолжающихся безпокойств по лучшему вашему усмотрению представляющихся удобностей, уполномочиваем мы вас сверх того делать от себя и собственным вашим именем всякие письменные и печатные объявления, естьли вы когда в том нужду признаете для пользы и поспешествования порученного вам дела толикой важности. Да будет вам благодать всевышняго спутником и руководителем, мы же усердно о том Его моля, пребываем вам Императорскою нашею милостию благосклонны. Дан в Петергофе июля 29 дня 1774 г. Письма и донесения гр. П. И. Панина и ответы на них Екатерины II. I. Всемилостивейшая Государыня! Вашего Императорского Величества собственноручное писание всемилостивейше ко мне от 26 минувшего месяца пущенное и милосерднейшее взыскание меня поздравлением с праздником Христова воскресенья, я имел счастие получить 4-го числа нынешняго месяца с благоговеннейшим подобострастием и с преисполненною благодарностию, которую, чрез сие повергнувшись к стопам вашего императорского величества, дерзаю всеподданнейше и с наичувствительнейшим признанием приносить. А высочайшее в нем повеление о донесении собственно вашему Императорскому Величеству всякой раз, когда кто из порученных в мое предводительство чинов представится достойным к приобретению по изданным правилам ордена святого Георгия, приемлю как в знак распространяемой высочайшей ко мне доверенности, так в новой себе залог и подтверждение моей всегда со всею непорочностию сохраняемой к вашему Императорскому Величеству и Государству верности, по которой особливо в делах, с высочайшею монаршескою славою и Государственною безвредностию сопряженных, а по службе, жизнь на смерть и увечные приключении приносимой всякое пристрастие и собственные виды помещать поставляю я, всемилостивейшая Государыня! за измену обязательства присяги и собственной чести. На сем же основании щастие мое единственно в том поставлять и буду, когда кто из предводимых мною чинов истинными своими по оным правилам отличностями, преподадут случаи [19] представлять их к высочайшему вашего Императорского величества благоволению. Пребывая всегда до последняго момента жизни, со всею непорочною моею всеподданнейшею верностию и благоговеннейшим подобострастием В. И. В. всеподданнейший раб Граф Петр Панин 10 апреля 1770 г. Харьков.II. Письмо Императрицы от 1 мая 1770. Граф Петр Иванович! Из письма вашего от 18 апреля усмотрела я, что Бог вам даровал сына, с которым вас поздравляю, и как вы мне оного поручаете, дабы от ныне начать мое об нем попечение, и поставить его наискорее на путь славы, подав ему случаи не теряя времени научиться военного ремесла, чрез сие вам повелеваю и т. д. (см. выше стр. 2). Впрочем желаю вам здравствовать и иметь щастливой успех в военных предприятиях. III. Вс. Г. В самое то время, когда я хотя некоторым образом облегчил свое смущение составлением чрез Днепр моста, продолжал свою езду с погруженным однакож огорчением, по случаю получаемых с переди известий о оказующихся заразительных в завоеванных провинциях болезнях, затрудняющих еще больше медлительной чрез оную реку переправы мое ревнительнейшее всеподданническое стремление, по всей человеческой возможности, к точному и скорейшему достижению до исполнения возложенных на меня противу неприятеля действ, настиг меня курьер с таким Всемилостивейшим от Вашего Императорского Величества письмом, пущенным от 1-го числа нынешняго месяца, и знаком отличного ко мне монаршеского .милосердия, изъявленного сколь Всемилостивейшим пожалованием недавно рожденного моего сына Лейб-гвардии в конной полк корнетом, столь больше еще во образе изображения оного, которое, лишив радостию всех других чувств, объяло и преисполнило всю душу и сердце мое всеподданническим признанием и благодарностию, с коими чрез сие дерзаю, повергнувшися к стопам Вашего Императорского Величества, хотя заочно обмыть их благодарнейшими слезами, с тем из самой искренно верноподданнической души произношением. Всеконечно счастлив весь российской народ, получив от вышней десницы на обладание себя Екатерину вторую, сколь велику и премудру во всех Ея делах и промыслах о истинном народа своего благоденствии, столько же в раздаяниях монаршеских к подданным своим милосердии, разпространяя и на детей их, а не меньше того и в [20] привлечениях сердец к себе признанием и благодарностию, между коими теперь я, счастливо случившейся, должен, Всемилостивейшая Государыня! сожалеть о том единственно, что нынешнее невинное невнимание и неповиновение сего моего столь благополучно рожденного сына не допускает меня с тою точностию исполнить Высочайшее Ваше повеление на объявление ему всемилостивейше пожалованного чина и на обучение не теряв времяни военного ремесла, принуждая оное отнести, за недостатком своего, на супруги моей, а ево матери велеречие; с какою конечно я, при первоначальной перемене такова ево не в батюшку своенравия, непремину вместе с младенческою пищею внедривать в него самую непорочную подданническую верность к своему Государю, благодарность к Екатерине второй, безкорыстную любовь к Отечеству и стремительнейшее усердие трудами настоящей своей службы зделать достойным себя рабом великой Екатерины и Ея премудро устрояемой империи; поставляя за первое свое щастие, так как и его отец, жизнь свою и все собственное посвящать их службе, пребывая же с благоговейнейшим подобострастием и непорочною верностию до последняго конца, обще с своим отцом всегда непоколебимо и проч.
IV. Вс. Г.! С преисполненным сердцем всерадостнейшего чувствия и всеподданнейшего признания, повергнувшись к монаршим Вашего Императорского Величества стопам, всеусерднейше поздравляю с столь знаменитою одержанною над турецкими морскими силами победою флотом российским, возведенным в сию степень верховной славы Великою Екатериною! о коей сего дни состоящее ея оружие под стенами Бендерскими своим звуком, а по городу ядрами и бомбами производит молебственное Богу благодарение, всеподданнейше благодаря за всемилостивейшее меня своеручным об оном уведомлением взыскание, которое вечер с глубочайшим подобострастием получить удостоился. Имея ж счастие сим препровождать всеподданнейшее уведомление о преподанной от благословляющей оружие Вашего Императорского Величества Вышней руки победеж и над сухопутными при Очакове собравшимися было турецкими силами; но к моему еще несчастию не могу другого о том ответствовать Si L’Ours est mort? как non pas encore, однакож сколь оной в Бендерах ни свиреп, но обнадеживаю себя, что ожидаемой глобдекомпресион 12 сделает в утробе и его такое отверстие, в которое храброе оружие Великой [21] Екатерины либо найдет уже способ вселиться, либо сокрушит все свои силы на достойное соблюдение Высочайшей ея славы, ибо все носящия теперь сие драгоценное оружие под мерлогою такова освирепевшего зверя, всеми естественными силами тщатся соблюсти безвредное достоинство имяни рабов Великой Екатерины, а совокупно с ними с глубочайшим подобострастием и всеподданнейшею верностию до последняго издыхания и я пребываю В. И. В. Всемилостивейшая Государыня всеподданнейший раб Граф Петр Панин. Сентября 14 дня 1770 года. V. Ответ Императрицы от 5 октября. Гр. П. И. Третьево дня получила я чрез господина бригадира Броуна приятную от вас весть о покорении милостию Божиею мужеством вашим, храбростию и твердостию войск наших генеральным штурмом города Бендера после весьма отчаянной с неприятельской стороны обороны; вчерашной же день поутру камергер Александр Талызин привез ко мне и обстоятельную о том произшествии от вас реляцию, за что я за первой долг почла приносить Всемогущему в бранях достодолжное благодарение вчерась в полъдень при пушечной пальбе с обеих крепостей. Сие произшествие тем важнее, что оно соответствует славе оружия и дел наших. В знак же моего удовольствия за оказанную вами в сем случае мне и государству услугу, усердие и твердость, сходственно установленным штатутам военного ордена С[в.] победоносца Георгия, посылаю я к вам крест кавалера первого класса. Каков же посему случаю мною дан указ Сенату, при сем прилагаю копию. Всем при вас находящимся как генералитету, так и нижним чинам объявите мое признание за мужественное и отлично храброе их под предводительством вашим поведение; молю Бога да сохранит вас всех здраво и невредимо. Остаюсь к вам как и всегда доброжелательна. VI. Вс. Г. За благоугодное монаршее признание заслуг, оказанных войском, моему предводительству на взятье бендерской крепости порученным, и за всемилостивейшее Вашего Императорского Величества обнадеживание воздаяния по мере каждого заслуг, а равномерно и за взыскание меня собственно награждением военного ордена и пожалование двух тысяч пяти сот душ крестьян, повергнувшись к стопам, приношу мое всеподданнейшее благодарение, и наищастливейшим сие [22] войско поставлять стану! когда оно и вперед под лутчайшим предводительством мужество, храбрость и усерднейшую свою Вашему Императорскому Величеству службу еще знаменитее оказывать случаи иметь может. Собственно же сам по тем никогда ненарушаемым откровенности и верности, кои я в совершенной святости пред своими монархами сохраняю, принужден, всемилостивейшая государыня! с наивеличайшим души моей оскорблением признаться: что истраченное мое чрез тридцать шесть дет продолжения все безпрерывно в военной службе, проходя трудности оной от самого солдатства по всем степеням чинов до нынешнего моего звания, в котором уже имею щастие вдругоредь под скипетром Вашего Императорского Величества в поле противу неприятеля предводительствовать войски в звании главного военного чиноначальника, увечными болезненными припадками здоровье до того уже телесные мои силы обременило, а дух разными приключениями стеснило, что вижу себя совсем лишенного возможности, не только в наступающую кампанию в поле, но и ни в каком другом звании более продолжать мою всеподданнейшую Вашему Императорскому Величеству и государству службу; то опасаюсь, чтоб нашолся в состоянии войски, уже разделившия в службе Вашего Императорского Величества свою жизнь и честь собственно моими, хотя расположить и снабдить на безопасное и довольственное их продержание в зимних квартирах. А как важность оных положения, найпачеже возложенная на меня и еще с Крымом недовершенная татарская негоциация, к толикой вышней пользе государства и собственной славе Вашего Императорского Величества обращающаяся, требует внимательного над собою наблюдения; для того принужденным нашолся сим всеподданнейше представить, дабы к предупреждению прекращающихся моих сил, кои ежеминутно угрожают меня совсем лишить вдруг возможности теперичное столь важное звание отправлять, высочайше избрать и отправить к принятию от меня оного, кого Вашему Императорскому Величеству благоугодно быть может, а мне всемилостивейше дозволить, малой и дряхлостию уже обременной остаток своей жизни окончить в свободности от всякой службы, и в высочайшем Вашего Императорского Величества монаршем призрении, в кое повернувшись со всеглубочайшим и рабским подобострастием, до последняго момента пребуду 13, Всемилостивейшая Государыня! Вашего Императорского Величества всеподданнейший раб, Граф Петр Панин. Октября 28 дня 1770 годаИз крепости святые Елисаветы. [23] VII. Державнейшая Императрица Самодержица Всероссийская, Вс. Г.! 14.Высочайшим В. И. В. мне повеления за собственноручным подписанием, отправленные в 29 день минувшего месяца с лейб гвардии капитаном Луниным, удостоился я получить вчера между полуднем и одинадцатым часом, одно о возложении на меня с предписанными наставлениями пересечения возженного возмущения и изменнических вредностей самозванца и государственного злодея Емельки Пугачева с его бунтовщичьими сообщниками и к возстановлеиию в заразившихся сею зловредностию губерниях покоя и безопасности внутренняго гражданского общежития, и возвращения всех внутренних частей государственного правления опять в прежний порядок, со всемилостивейшим поручением в главное мне начальство всех войск и гарнизонов, в тех окрестностях находящихся, равно и Губернаторов Нижегородского, Казанского и Оренбургского с их губерниями; три равногласных отверзтых В. И. В. указа о препорученной мне всемилостивейшей власти к произведению предположенных предметов, для неукоснительного исполнения всякого звания и чина людям требования и приказания моего, относящихся до тех предметов, и один о всемилостивейшем пожаловании мне на подъем к сему служению 5000 рублев денег, и толикож на случающиеся по оному чрезвычайные канцелярские расходы; за все высочайше изъявленные ко мне во оных Императорские милости и доверенности, пав пред стопы В. И. В., приношу всеподданнейшее мое благодарение. Усердие мое и напряжение к скорейшему и удобьвозможному исполнению В. И. В., по сей возложенной на меня коммисии, повелений: внушили мне первым долгом не пропустить еще вчерашнего дня без отправления от меня нарочных с потребными предложениями и наставлениями ко всем тем Губернаторам, и к каждому порознь частному предводителю корпусов и деташаментов, теперь в мое начальство вступивших, и сделать конференцию с князь Михайлом Никитичем о условлении и сношениях, предписанных ко мне в своеручном В. И. В. писании. Предложения мои я еще вчера с нарочными курьерами с разными, по известным мне обстоятельствам и полученным от князь Михайла Никитича сведениям, наставлениями и предписаниями по существу и надобности каждого частного командира, отправил в двенадцать мест, между прочими из ближайших последователей самого главного злодея и бунтовщика Пугачева, подполковнику Михельсону предписал я по способнейшей известной мне его марша удобности, чтоб он отнюдь не пресекаясь продолжал свой поиск в [24] общей связи с подполковником Муфелем и маиором графом Мелиным на совершенное истребление скопища, и на собственную поимку оного изверга рода человеческого; но только, чтоб превратил себя в такой марш и позицию, чрез которую он совсем закрывал все удобности прорваться без поражения от него не только самому самозванцу со всем его скопищем, ниже и отряженным каким либо от него толпам, на какое либо повреждение здешняго города безвредности и безопасности, кои теперь в нем сохраняются, и чтоб все они трое преследователи, как с возвращением нарочно отправленных от меня к ним, так и вперед по дважды в неделю с нарочными рапортовали ко мне прямо о всех производимых ими над злодеями поисках и об обращении оных. По сегоднишней день, всемилостивейшая Государыня! не пришли еще сюда из вновь отряженных полков в сию експедицию, кроме как володимерского драгунского и казачьяго Донского Краснощокова. Прежде еще моего вступления к сему делу Князь Михайло Никитич поставил уже на позицию для обезпечивания Московской безопасности в команде генерал маиора Чорбы означенные два конные полка и три ста человек мушкатер с осмью пушками, поручив ему предохранять и не допущать злодейского на здешние места покушения по всем дорогам, следующим между реками Клязмою я Москвою, от той стороны, где сам злодей главное свое пребывание по последним известиям обращал; оного генерал маиора и с сею позициею отдал он в мое начальство. Я к нему вчера же послал от себя потребные повеления, на случай, естьлиб злодей подлинно к покушению на здешнее место приближаться стал, преподавать мне вседневные уведомления, дабы в том случае мог я сам подоспеть с приспевающими сюда пехотным одним полком и венгерскими гусарскими ескадронами, на отражение такого злодейского покушения под собственным моим предводительством. Вступление великолуцкого пехотного полку и венгерских гусар ожидается сюда завтра. По держанной вчера же с князь Михайлом Никитичем мною конференции условилися мы, чтоб на первой случай отделить ему под мое начальство пехотной великолуцкой, драгунской владимирской и казачей Краснощокова полки; но чтоб мне со оными с держанной теперь генерал маиором Чорбою позиции не отдаляться прежде разве настоящего получения сведения о действительном иногда переходе Оки реки самого главного злодейского сонмища, и чтоб здешняго города не обнажать из под той позиции прежде, пока он совсем будет обезпечен своею безопасностию, или когда столько подоспеет в него из следующих полков, сколько он надобным быть поставляет к скорейшему обезпечиванию Москвы одними оными. Ибо, Всемилостивейшая Государыня! теперь представляется не столько нужды в сильном [25] поражении большой злодейской толпы, нежели в предъосторожности от прокрадывания малых подсыльных от злодеев частей, к воспламенению отзывающейся и в здешней черни колеблемости, страха и мятежных волнований, то дабы оная имела всегда пред глазами свое присутственное воинскими командами обуздание. Естьли только разрушенное мое здоровье и все напрягаемые мною пособия будут во всем соответствовать моей верности, ревности и неусыпному бдению по возложенному на меня В. И. В. поручению, то конечно ничто упущено не будет, что только в человеческих силах возможно на обезпечение совершенною безопасностию здешняго города и на всеудобьвозможной поиск над злодеем преследующими за ним войск В. И. В. партиями, но только по моей преположенной всегда откровенности пред своею Государынею должен я признаться в моих по последнему разумению воображениях, что не столько нужды и важности теперь уж настоит самого злодея Пугачова совсем истребить, или к заслуженному наказанию поимать; понеже никто его из войск В. И. В. самолично не знает, то в заговорном его злодейском скопище всегда будет оставаться способ каждому из них в случае надобности принимать имя самозванца Пугачева: сколько б возмогло произойти существительной пользы, когда б все заразившиеся духи в черни сим злодейским извергом рода человеческого возвратились на такой путь поправления, чрез истребление мглы духи их поразившей, чтоб каждой не только не способствовал к возмущению сего злодея, но чтоб всякой, ужаснувшись и его имяни, восхотел каждого появившегося в звании его и подсылки от оного истреблять и ловить, для представления к начальствам В. И. В., а к сему лучшим и надежнейшим средством быть представляется, как и Князь Михайло Никитич со мной на конференции тож утверждал, дабы пособием доставленного мудрым и материнским В. И. В. попечением и победоносным оружием весьма благополучного и полезного для России мира с Оттоманскою Портою, а славного на весь век скипетру Вашему, размерные части войск с их генералами, на устрашение и присутственное обуздание всей черни, введены были, сколь скоро время позволять может, во все те губернии, где оная зараза духов черни и заблуждения ея достигнуть могли. Князь Михайло Никитич полагает необходимо надобными, для всегдашняго обуздания Московской черни и обезпечивания в безвредности сего города, быть безотлучно в Москве двум полкам пехотным, одному кирасирскому, двум полкам казацким и двум ескадронам гусар; почему из всех вновь наряженных и следующих уже сюда полков останется ко вступлению в мое начальство всего токмо один драгунской, один казачей, два пехотные полка, два ескадрона гусар и одна полевая команда. Он и распоряжает таким образом, по-елику [26] будет наполняться здесь его вышедонесенное полкам преположение, потолику он излишних за тем в мое начальство отправлять будет.
VIII. Вс. Г.! Высочайшее В. И. В. собственноручное писание, пущенное 30-го числа минувшего месяца, удостоился я восприять чрез штафет сего дни по полудни; весьма щастливым себя поставляю, что поднесенное от меня В. И. В-ву письмо братом моим, удостоено Вашей монаршей благоугодности. Я за оное приемлю смелость чрез сие приносить всеподданническое и наипризнательнейшее благодарение. Безпрекословно всеконечно, Всемилостивейшая Государыня! что толикое число победительных В. И. В-ва полков, какое уже теперь упражняется и вновь отряженными поспешает к поражению и истреблению производимого изменнического возмущения, не только им да и соседям было страшно; но я единственно дерзаю испрашивать Всемилостивейшего обозрения, на каком великом пространстве они, и какими многими раздельными частями действовать принуждены, и с какого весьма дальнейшего отстояния должны подоспевать к требующимся местам отряженные полки после произшествия уже под Казанью, и сколько оным времени еще надобно, чтоб дойтить до самых тех мест, куда настоящее положение их теперь требует. Хотя я со вступления моего к начальству над сею експедициею токмо с третьеводнишнева дни не мог еще получить прямо к себе от всех раздробленных сего войска команд рапортов, но по приватному сведению уже мне известно, что теперь от самой Оренбургской губернии, до здешняго места, нет нигде такого соединенного корпуса, которой бы удобно было подвинуть с потребною скоростию в средину той стороны, в кою бунтовщик злодейским своим поиском перенесся, и в которой по следам своим возжег пламя и разсеял искры злодеяния своего, чтобы от оного возможно было отделять различные части на утушение тех и на отвращение, дабы сей государственной враг всеконечно не предуспел составить опять большую толпу, для нового какого либо злодеяния, в котором представляются те сомнении, что из селений, им собственно и его партиями проходимых, забраны ими с собою все молодые люди, о чем есть здесь приватные подлинные известия; ибо, Всемилостивейшая Государыня! о черни правого берега реки Волги приобретенные слухи в Казани знатно не верны; как В. И. В. соизволите усмотреть по вложенной здесь выписке из последнеполученных уведомлений князь Михайлом Никитичем: да сверх того здесь проносится ж, что некоторые помещики получили из [27] деревень тех сторон известии, что оные от послушания им и прежняго над ними начальства отказались. Из полков вновь отряженных, после прибывших сюда Владимирского драгунского и казацкого Краснощокова, первым еще будет вступать завтре Венгерской гусарской, и то только в трех стах отборных лошадей, которые, как полковник их меня уведомил, требуют же от скорого переходу нескольких дней отдохновения; великолуцкой пехотной сего дни будет еще ночевать за тридцать верст отсюда. Со всем тем, Всемилостивейшая Государыня! верность и усердие всеподданническия мои к В. И. В. не внушают мне ничего другого, как напрягать все силы радения моего исполнить по возложенной на меня экспедиции все то, что только человечески возможно; и во что не пощажу я ни здоровья ни жизни моей, ожидая прочего с надеждою от руки Господней, благословляющей все деяния В. И. Вел-ва. По высочайшему В. И. В. предписанию ко мне о вновь отряженных полках находятся два пикинерные: долг истинной моей верности заставил меня напомянуть, что из сих званий полков, при командовании мною второй армии, был один в возмутительном преступлении, которой мною и усмирен; да и все они о превращении их из казачьих в пикинерные не малое негодование оказывали, а и вновь пред войною зделанное об них учреждение о содержании себя собственно с своих селений не было таково, чтоб они довольными себя почитали; к пресечению всего того лутчее предуспеяние зделалось, что их в самое тожь время вывели на войну во отдаление от своих жилищ, где и удовлетворялись они как полевым жалованьем и из екстраординарной суммы подмогою в их снабжениях, так и добычею от неприятеля. Не дерзаю, всемилост. Г-ня! совсем обнадежиться, чтоб они теми из войны выгодами могли истребить со всем прежний свой ропот, удобной теперь быть вновь поощрен бунтовщиковыми происками и примерами: сие примечание повергаю я в собственное В. И. В. монаршее предусмотрение, как и себя в высочайшую милость, пребывая с глубочайшим благоговением до последней минуты жизни моей... Августа 4 дня 1774 года. Москва. IX. По вступлении вчерась в Москву последняго великолуцкого пехотного полку из числа, уделенного в мое начальство князь Михайлом Никитичем Волконским, должностию моею поставил я у сего поднести всеподданнейший рапорт, в каком числе оной и гусарския два ескадрона по наличному своему состоянию сюда вошли, и в каком же по наличности состоянии вступили в мое ведение володимерской драгунской и Краснощекова казацкой полки, содержащияся теперь под ведением [28] генерал майора Чорбы по позиции пред Москвою для пресечения всех дорог к прокрадыванию злодейскому на здешнее место от стороны, где теперь еще он по последним известиям обращается. Сии ескадроны и пехотной полк смотрел я сам и должен пред В. В-м принесть ту справедливость, что полковники довели оные с таким поспешным маршем весьма в хорошем состоянии, а особливо полковник Древиц с беспримерным збережением строевых лошадей и поспешностию, зделав переход в 700 почти верст от Петербурга с 25 числа минувшего месяца к третьему числу нынешняго за 20 верст под Москвою на растаг, по поведению князь Михайлы Никитича Волконского; здесь теперь сии ескадроны и полк снабжаются провиантом, а завтра гусарские ескадроны, после завтреж великолуцкой полк выступят на соединение к генералу Чорбе, а оттуда будут следовать куда нужнейшее обстоятельство востребует по поставлении в настоящую безопасность здешняго города, о которой прямого удостоверения ожидаю я теперь с нетерпением, и всечасно уже чрез курьеров, от меня отправленных к деташементным командирам преследующих и назирающих злодея с его сонмищем. Уверен я, что В. И. В. из отправленных сего дни от князь Михаила Никитича донесений, полученных им вчерась, изволите высочайше усмотреть последнее о злодеевом обращении уведомление, требующее еще некоторой предъосторожности, дабы он, заведя преследующие за собою деташементы во упражнение на представляемые им отделенные от себя вновь возмутившияся шайки, и приведя их в усталь лошадьми, не мог броситься скоропостижно дорогою шацкою, или какою другою, от той стороны на поиск здешнему городу; во уважении чего и нельзя еще так скоро, как бы я желал, отдалиться мне с подоспевшими под мое ведение означенными войсками, ибо, Всемил. Госуд., догнать оными злодея уже ни как невозможно, естьли его преследующие деташементы и подоспевшие на пресекание от стороны Воронежской губернии не остановят, а в том случае весьма достаточно оных одних будет злодея низложить, из того же, что по всем местам, где он проходит, и по прилежащим к ним на не малое от оного отстояние, оказывается чернь возстающею противу своих начальств, заключать можно, что злодеево главное в том упражнение, чтоб оную, где только возможно ему, собою и посланными от себя подсыльными возмутить, и когда она войски, на истребление его отряженные, за собою развлечет, то тогда обратиться ему туда, где больше будет обнажено, и где он лучшия себе выгоды предвозвещать может, в чем князь Михайло Никитичь согласно со мной разсуждает, и чего теперь должность наша требует больше всего предостереч. На оное, так как и на все прочее, что к наилучшему по моему разумению служить может предохранению и точнейшему исполнению всемилостивейше возложенное на меня служения, обращу я все мои силы и не пощажу [29] собственно в себе ничего, повергаяся в монаршее В. И. В. всемилостивейшее благоволение, Сам с глубочайшим благоговением до конца жизни пребуду…
Всеподданнейший рапорт. В коликом числе каких чинов полки пехотной великолуцкой и венгерской вступили в Мосвву первой вчерась, последней третьева дни, а драгунской володимерской и Краснощокова казацкой содержат теперь позицию при Гуслицкой волости до 70 верст от Москвы, Августа 7 дня 1774 года.
X. Вчерась из дошедших ко мне уведомлений от князь Михайлы Никитича Волконского, полученных им о деташементе, преследующем бунтовщика и врага государственного, предводимом подполковником Михельсоном, спознав я, что сей неутомленной штаб офицер и с его содейственниками пресекаются и задерживаются в своей потребной на поражение оного поспешности встречающимися с ними и в окружности их прохода вновь возмущенными составленными от злодея бунтовщичьими скопищами, производящими мучительные убийства над своими начальниками, помещиками и над пребывающими в верности подданными В. И. В., коих они без разогнания и без [30] вспоможения ко избавлению от мучительства попавшимся им в руки совсем преминовать не могут, какой тот же час отряд я зделал, с какими намерениями и видами венгерского полку полковнику Древицу, с каким числом команды, из столь малочисленного еще состояния подоспевшего из вновь отряженных войск под мое начальство, тому для высочайшего усмотрения В. И. В. всеподданнейше подношу копию с данного от меня ему полковнику ордера, с присовокуплением моего объяснения о сем. Разглашение и объявление в городах и больших селениях о маршировании подомною, в след за сим полковником, по всем тем дорогам, которые идут на Москву от стороны, где теперь главное злодеяние происходит, с десятью тысячами войска и о заготовлении про них небольших проходных в городах магазейнов, приказал я ему делать, чтоб оным в ужас приводить сколько злодейское сонмище, столь больше чтоб удержать распространяющееся дерзновение в проходимых им окрестностях скапливаться на последственные бунтовщику злодеянии вновь возмущаемым им скопищам. Должностию моею поставил здесь же поднести к монаршему В. И. В. всемилостивейшему просмотрению копии сообщенных ко мне сего дни от князь Михайла Никитича, а им полученных рапортов от генерал маиора князя Голицына и маиора графа Мелина. Они объявляют, до которых мест достигло и до какой степени возвысилось бунтовщичье злодеяние прежде еще нежели мне от В. И. В. пресечение оного поручено. Во оных же изволите высочайше усмотреть, до какого раздробления прежде употребленные войска на прекращение сей зловредности разняться были принуждены, потому что и сам их оставшейся до меня главной начальник генерал маиор князь Голицын, напрягая все свои силы и ревность к собственному своему поспешению на усиливание преследователей злодея, не мог однакож на первоначальное движение более употребить, как только один ескадрон гусар и сто казаков; а сколь являются быть изнеможены преследующия за злодеем партии, то видно из рапорта графа Мелина, и нельзя, Всемилостивейшая Государыня, не полагать, чтоб и все прежде упражненные на сего злодея войска, гонявшие за ним по так великому пространству земли и во всякое без изъятие суровое годовое время, не могли уже быть гораздо в слабом состоянии, особливо лошадьми, и не пришлиб они в крайнее изнурение по поспешному теперь перенесению себя к тем местам, куда злодей уже достигнул, к поправлению же и снабжению себя не могли они иметь других средств, как по раззоренным злодеем уже местам, кроме таковых, которые бы поселян утверждать могли, что войска В. И. В. сохранители их целости и безвредности. Насупротив того злодей Пугачев, нещадя ничего, ниже самой жизни невинных людей, снабжается и помогает себе всем тем, что у кого [31] где ему вознадобится, такими самыми безчеловечными средствами и безчестным поражением глупых и малодушных в черни душ. Теперь он, всемилостивейшая Государыня, в краю довольно обнаженном усиливается и снабжается. Противу сего долг верности к В. И. В. от всех, а особенно от меня теперь требует всеудобьвозможные силы и пособии на то обратить. Дабы составить неизнуренных войск сколько можно в сердце того края, куда главные бунтовщичьи злодеянии ныне пренесены, дабы от оного была верная способность надежные части в потребные места отряжать на усмирение распространяемого от него возмущения, а остатком, естьлиб, от чего Боже сохрани, злодей при ослаблении гнавшихся за ним партий мог которую нибудь из них преодолеть и, ободрившись оным, столько к себе сообщников набрать, чтоб дерзость взять опять силою своею произвесть какое новое важное намерение, быть в состоянии зделать ему нетолько самой надежной отпор, но и совершенное низложение. Известно В. И. В., что за вышепрописанным от меня отрядом из вновь подоспевших под мое начальство войск, осталось теперь только на позиции у господина генерал маиора Чорбы четыре драгунских ескадрона, 270 казаков, за откомандированием из оных еще до меня двух сот в Нижней Новгород, и одного пехотного полку, вчерась отсель туда отправившегося по снабжении себя провиантом и исправлении необходимого по столь скором и дальном переходе. Я и с числом сей команды напрягаю все свои силы, как можно скорей, и надеюсь конечно на сей недели, маршировать к удобнейшим местам в содействие возложенного на меня от В. И. В. служения, к чему означения настоящего места ожидаю я из переписки моей с генерал маиором князем Голицыным и от подполковника Михельсона. Дерзаю Вашего Импер. Вел. всемилостивейшему воззрению представит, достаточна ли сия предводимая мною теперь в наличности команда на те верные предъупреждения, которые здесь имел я долгом В. И. В. донести. Не соизволите ли, всемилостивейшая Государыня! указать пехотным ротам, как я приватно слышу в Смоленске состоящим, совсем снабжением, и находящимся воинским командам в новоприобретенных губерниях маршировать ближними дорогами на Оболенск, Калугу, державшись к Шацку, а места их наполнять предстоит теперь кажется при благословенном мире удобность из польского корпуса, а оного из заду перьвой армии; между тем не благоугодно ли, быть может, разослать нарочных офицеров по всем дорогам, откуда удобность по теперешнему положению всех полевых войск В. И. В., поспешать им к тем местам, где теперь бунтовщичье главное злодеяние происходит, и малодушные сердца в страх и колеблемость приводит ради устрашения оных и ко одобрению стремящихся пребывать в ненарушимой верности, делать разглашении видом [32] приуготовления проходных магазинов для войск поспешающих от всюду на совершенное низложение государственного врага и на заслуженное карание всех тех, кто отступили и дерзают отступать от верноподданнической к В. И. В. и к своему отечеству должности. Из копии с рапорта графа Мелина по отзыву о духовном чине, не соизволите ли повелеть Правительствующему Синоду издать, и в тамошние места ко обнародованию прямо доставить, увещании и угрожении, чтоб духовной чин особливо не дерзал впадать и сообщаться в таковые злодеянии, и что несохраняющие себя даже до претерпения смерти по подражению Христу Спасителю и Апостолом в непременной верности к благочестивой своей церкви, к В. И. В. и к Империи, в самой тот час, в которой кто из них поползнется приступить не только в сообщество, но и к каким бы то ни было способиям к злодейственным бунтовщикам и врагам благочестивой своей Церкви и Государыни, лишается властию Синода священнического и всякого духовного рукоположения, и подвергается гражданскому суду и наказанию. Естьли, всемилостивейшая Государння, чем нибудь я здесь выступил из должных мне пределов, ко излишнему Монаршему обезпокоению, в том всеподданнейше прошу прощения и всемилостивейшего восприятия оного истинным залогом моей безпредельной к В. И. В. верности, рвению наиудобьвозможнейшим образом скорей исполнить возложенное на меня служение, должностию, которую я наисвятейше поставляю в непорочном чистосердечии и, по понятию моему, всякого дела истинном откровении пред моею Монархинею, пребывая на всю жизнь с благоговением....
XI. Вчерашний день в собственноручном написании Вашего И. В. к князю Михаилу Никитичу, удостоясь воззреть на Монаршеское Ваше повеление о достойном сердцами и устами всех верных ваших подданных торжествовании вечного с Оттоманскою портою мира, сею неоцененного вашего к ним залога, промысла и премудрости вашей дерзаю принести от наичистейшего моего и безграничного к вам усердия всеподданническое мое поздравление с сим спасительным для всей Империи вашей происшествием. О! сколь блаженны, о! сколь достойны суть неумолкаемые никогда славы и приметнейшего благоволения вашего те отличные чада отечества, кои сподобилися послужить вам к тому орудиями. Таже Божеская десница, преподавшая оное России чрез державнейшую вашу над нею десницу, да ускорит возстановлением и внутреннего ея совершенного успокоения и благоденствия, яко единые истинные цели всех великих ваших действий и намерений. [33] Августейшая Монархиня! со всеглубочайшим благоговением повергаю себя ко освященным вашим стопам, и по самый последний жизни моея вздох останусь... Августа 10 дня 1774 года. XII. Ответ Императрицы на письма гр. П. И. Панина № 1 (от 4 Авг.), № 2 и № 3 (от 3, 4, 7 и 10 августа). Граф Петр Иванович. Отправленное мое к вам письмо от. 8 числа сего месяца с гвардии капитаном Галаховым, надеюсь, уже до рук ваших дошло и не сумневаюсь, что вы все надлежащие меры взяли дабы помоществовать успеху сего дела, чего теперь ожидать будем, не ослабевая в прочих расположениях для искоренения настоящего зла, письмы же ваши от 3, 4, 7 и двух (sic) от 10 Августа мною получены. Из первого, от 3 числа, усмотрела я что мои повелении, отправленные с капитаном Луниным, к вам доставлены и что вследствие сих вы вступили в действительное производство вам порученного мною дела и не теряя ни малейшего времени зделали всеудобьвозможные распоряжении столь для охраненья города Москвы и недопущения к оному бунтовщичьих скопищ, как и для истребления и преследования оных и что дважды в неделю вы приказали ото всех вам вверенных команд прислать к вам репорты. Все сие усердное ваше старание и точность производства вашего, также согласное ваше сношение и условленье в нужных случаях с князем Михайлом Никитичем Волхонским, служит к немалому моему удовольствию; сердечно желаю чтоб Бог подкрепил силы ваши телесные и душевные и возвратил бы вам при толиких трудах для успокоения знатной части Империи, страждущей от ослепления черни в невежестве погруженной, здравие для подъятия сего великого дела, в. котором подкреплять вас как вообще, так и в подробности буду, о чем оставайтеся благонадежны. Из письма вашего от 4 числа усматриваю я трудности, кои предстояли тогда вам в собрании отряженных войск тех кон под командою князя Щербатова прежде находились, но я надеюсь что сие обстоятельство теперь пооблегчилось, ибо по новейшим Казанским известиям и по письмам самого ген. маи. князя Голицына не малая часть оных шла к Волге да и некоторые уже действительно переправились не токмо через сию реку, но и по следам злодея идут; что же касается до наряженных к вам пикинерных двух полков, на которых вы мало полагаете надеянья, то негодованье их при начатии войны более приписывалось непорядкам полковых командиров нежели им самим: сии войски в продолжении всей войны безпорочно служили и ныне не подают ни малейшего сумнения в их верности а для сего же дела оне войски наиспособнейшие, но [34] теперь как князем обеим армиям велено идти назад, то и все полки не замедлят. Письмо ваше от 7 числа мне уведомляет о приходе отправленных отселе полков к Москве и какие имянно и в каком числе вы их приняли в свое начальство; раченье полковников и доброе состоянье как людей, так и лошадей, о коем вы свидетельствуете при поспешном приводе сих полков чрез толикое разстоянье, достойно всякой похвалы. Осторожность, с которой вы тогда положили не спешить отдаленьем сих полков от столицы, весьма благоразумна: конечно никак не можно предвидеть было куда наклоненье бунтовщичьих скопищ оборотится: кажется, известия приложенные при письме вашем от 10 сего месяца от графа Мелина что подаются к Пензе весьма сходствуют со сказками казака Трифонова что в заговоре о поимке самозванца находящия Иаицкия казаки действительно его к Нижнему не допустили и от Москвы отвели и стараются его держать в изобильных местах под видом откормленья лошадей и дабы время дать убрать мужикам хлеб с поля, а между тем получить отселе ответ куда его привести, и как у них в письме написано чтоб его ко мне представить, то видя как они с ним кружат и когда мне на ум приходит перебираются ли оне как ни наесть к местам кои на здешную сторону им способность дают перейти с ним, буйственной их ум, невежество и притом простота и злость делает их неверчивыми и следственно не дозволяет им избирать легчаишей способ доставить злодея в руки ближайшим воинским командирам. Мысли мои таковые я вам сообщаю как гаданье, на которое однакож положиться нельзя с точностию, но чего я без сердечного сожаления видеть не могу есть великое разоренье и варварство, которое по всюду злодеями делается, к пресечению которых весьма желаю чтоб скорея можно было дело довести. Из ордера вашего к полковнику Древицу вижу я что вы к сему и готовитеся и в народе распускаете слух о марше вашем с знатным корпусом за ним, хотя при вас находящиеся войски не в великом числе, для чего вы мне предлагаете чтоб пехотным ротам из Смоленска и командам из новоприобретенных губерний приказать маршировать на Оболенск и Калугу к Шатску, но как уже смоленскому конному полку послано повеленье идти к Москве, то сей заменит вами требуемые роты и команды, кои в раздроблении по разным местам от куда их собрать бы надлежало. О порочном поведении духовна чина и о преступлении Архимандрита Александра сего же дня пошлю сказать Синоду, которой не оставит возобновить и в Воронежской и Нижегородской губернии свои увещевании, кои однако хотя и давно посланы в Казанской и Оренбургской, но мало действа тамо имели, а теперь и сам архиепископ казанской, которой на бунтовщиков первую клятву положил, под сумненьем, ибо разбойнической полковник на него показывает что он под Казань к [35] Пугачеву прислал три тысячи рублей, обстоятельства непохвальные, которые однако прошу содержать до времяни в вышнем секрете. Наконец не могу окончить сие письмо, неупоминая и о том письме вашем, в котором вы мне столь искренно поздравляете с благополучным заключением мирных условий, чего мне весьма приятно было. Будьте уверены что я к вам пребываю с отличным благоволением. XIII. Ниже часа неудерживая отправленного к Высочайшему двору Вашего И. В. от генерал маиора князя Голицына курьера, должностию моею нахожу препроводить с ним до Монарших ваших рук присланные от него ко мне уведомления, привлекающия особливое на себя внимание по существу отчаянных средств, на которые поступает Божий и человечества враг, к развращению несмысленные черни, к разлитию повсюду яда мятежничества и к возращению числа обольщающихся безумцев несовместною своею со здравым разсудком химерою. В наиглубочайшем благоговении по самую последнюю минуту жизни моей останусь...
XIV. По всеподданнейшему моему вниманию Вашего Императорского Величества собственноручного ко мне предписания, пущенного 30 числа минувшего Июля на приношение мое о Генерале к войску, всемилостивейше мне в предводительство порученному, высочайшее в нем ознаменование что соизволили указать ко оному войску отрядить из первой армии генерал-порутчика Суворова, принял я, чтоб оному быть действительно в моем предводительстве, в следствие чего по усердию моему, чтоб непропустить ни самого малейшего времени к способствованию всеми удобьвозможными средствами в возложенной на меня коммисии, тот же день с нарочным курьером и предварил я в Киев сего генерал-порутчика моим предложением, чтоб он по удобности своего следования прибыл к полкам гусарским и пикинерным, отряженным в мое предводительство из второй армии и, взяв оных в свою команду, по доходимым о государственном злодее известиям, что он наклоняется к воронежской губернии и к реке Медведице, вступил бы со оными полками в содействие со мною и способствовал бы ко окружению сего злодея от той стороны на совершенное его низложение и поимку. Теперь, всемилостивейшая Государыня, усмотрел я у посторонних из дошедшей репортиции всего генералитета и войск вашего Императорского Величества по дивизиям и местам, что прочие генерал маиоры, состоящие наряженными к войску моего [36] предводительства, отмечены остаться под моим ведением, а генерал порутчик Суворов поставлен без всякой отметки при Московской дивизии сего ради всеподданнейше сим испрашивая всемилостивейшего мне наставления, не зделал ли я погрешения отправленным моим к нему генерал порутчику означенным предложением и не должен ли я его из под начальства моего исключить....
XV. Ответ Императрицы на письма Графа Панина № 4, 5 и 6 (от 12 и 13 авг.). Граф Петр Иванович. Письмы ваши, одно от 12, а два от 13 сего месяца под № 4, 5, и 6, вчерашной день вдруг получила и со всеми приложеньями; незнав имеете ли вы сведении о письме Князя Голицына ко мне, как оное содержит разные известия, распоряжении и обстоятельства нужные вам, то в оригинале при сем включаю его письмо и с приложеньями, не смотря на то что быть могут излишными. Вы усмотрите из оных что его намеренье есть идти на Корсун и естьли Арзамаские известия о взволновавшейся черни правильны и до него дойдут, то кажется ему унимать их по дороге. Вашим письмом под № 5 уведомляете меня что гвардии капитан Галахов к вам приехал и что вы, переменяя сходственно с обстоятельствами его маршърут, однако все возможные меры взяли чтоб ему доставить способ исполнить порученное, в чем осталось желать только доброго успеха. Присланные вами полученные известия из Переславля рязанского хотя и суть нового рода и доказывают диспозицию народную к волнованию в той провинции, но марш полковника Древица чаю переменит мысли сей непослушливой черни, и думать надобно что злодей сей способ чрез своих подсылателей употребляет дабы сим отвесть войски от главной его кучи и скрыть свои обороты. Нужды нет на сей случай снабдить вас новыми повелениями, ибо в инструкции вашей сказано что вам вверяется политическое, военное и гражданское управления в тех местах, где коснулась зараза Пугачевского злодейства или же которых оная приближаться станет. Что же по новейшим известиям злодей бежит к Петровску и следственно к Медведице и приближается к донским станицам, сие б при теперешнем случае желательно было, ибо от донских казаков ему ожидать кроме пораженья нечего; тому третий день как конной гвардии ротмистр Осипов, которой от мне (sic) в Черкаск посылан, оттуда возвратился и привез от сего войска наиусерднейшее уверенье о непоколебимой верности и недреманном остереженьи от злодейских покушений. Сей разумной [37] офицер нашел что имя Пугачева в омерзенье у старшин и казаков и оне даже и станицу, где родился сей изверг переводить желают на другое место. Что же касается до ген. порутчику Суворова, то непременно моя воля есть чтоб до утушенья бунта под вашим начальством свое пребыванье имел, о чем я сама к фельдмар: Румянцову писала, но о сем забвеньем военной Коллегии не дано было знать до вчерашного дня, и так он в мирном росписанье войск в дивизию вписан был. Впрочем остаюсь… Комментарии 1 См. т. I Записок Академии Наук, прил. № 4, где помещены бумаги Кара и Бибикова. 2 Впрочем Екатерина еще 28 июля писала кн. Волконскому: «Я приказала Фельдмаршалу прислать наискорее к вам ген.пор. Суворова» (Москвитянин 1845 г., № 5). Из книги Пушкина и статей г. Лебедева известно, что военная коллегия еще в марте месяце вызывала Суворова из турецкой армии для участия в действиях против Пугачева, но Румянцов рапортом 15 апреля уклонился от исполнения этого требования. Мы имели случай видеть и письмо Екатерины от 29 марта, в котором она писала Бибикову, что вследствие его жалоб на Декалонга к нему немедленно будет послан Суворов. 3 Такие же пособия и в том же размере были пожалованы Бибикову при его назначении против Пугачева. 4 О чем он еще представлял незадолго перед смертью. 5 Это письмо напечатано в Москвитянине 1845, № 5, стр. 42. Лунин был впоследствии полоцким губернатором и наконец сенатором, см. о нем Чт. с Общ. Ист. и Др., 1860, кн. II. 6 Тот же совет в отношении к Панину Императрица подала и кн. Волконскому. См. там же, стр. 43. 7 Вологодский пехотный, донской казацкой и Владимирский драгунский из Вязьмы, а через несколько времени еще л. гв. Кирасирский из Новгорода; всего было тогда в распоряжении Волконского 7 полков (Письма Императрицы к Волконскому. Москвитянин 1846. № 5). После прислано было еще несколько полков. 8 Михельсон, желая пресечь Пугачеву все пути на Арзамас и Москву, 30 июля пошел на Починки (в 60 верстах от Саранска, между этим городом и Арзамасом); но услыша, что Пугачев уже направляется к Арзамасу, свернул вправо и хотел пресечь ему путь 60 верстами выше. Однако Пугачев, узнав о том, пошел к Пензе, передовые же его уже были в Починках, где находился казенный конский завод конной гвардии. На другой день Михельсон, узнав, что партия злодеев в 30 человек делает покушение на Починки, отрядил против нее офицера, который и успел разогнать ее, взяв 7 человек в плен. 9 Тут же гр. Панин упомянул, что Волконский считает нужным оставить в Москве, для защиты ее и обуздания Московской черни, 5 полков эскадрона гусар, так что в распоряжение Панина поступали только один драгунский, один казачий, два пехотные полка, 2 эскадрона гусар и одна полевая команда. 7 августа Панин показывал число состоявших в его ведении войск в 3,162 человек (Великолуцкий пехотный, Венгерский гусарский в 2-х эскадронах, Володимский, драгунский и казацкий Краснощекова). 10 В чистом рескрипте место это заменено началом рескрипта, данного Бибикову с прибавлением слова: и Казанской губерниях после наименования Оренбургской. Заимствование идет до слов: во многих случаях включительно (см. Записки Академии Наук, т. I., прилож. № 4, стр. 38). 11 Рукой Екатерины на полях отмечено: «Сей манифест, на сей час оставляется». 12 См. Бантыш-Каменского Словарь достопамятных людей, М. 1836, ч. IV, стр. 114. 13 По Бантыш-Каменскому, согласие императрицы на эту просьбу было изъявлено 27 ноября того же года. 14 В следующих донесениях мы для сокращения места будем опускать это обращение, равно как и подпись всегда одинаковую. Текст воспроизведен по изданию: Материалы для истории пугачевского бунта. Переписка Екатерины с графом П. И. Паниным. Я. К. Грота. Приложение к III-му тому записок Имп. Академии Наук. № 4. СПб. 1863 |
||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
 |
|||||||
|
