Допрос E. Пугачева в Москве в 1774-1775 гг ¹.

Емельян Иванович Пугачев был родом донской казак Зимовейской станицы. Семнадцати лет он пошел в первый раз в поход. Он участвовал в Семилетней войне, был ординарцем походного атамана. В первые годы царствования Екатерины II был послан в казачьем отряде в Польшу ловить беглых. В первой войне с Турцией был при осаде Бендер в чине хорунжего. Пугачев участвовал во многих сражениях. По болезни он был послан на Дон, в 1771 г. стал хлопотать об отставке. На Дону долго Пугачев не высидел и задумал бежать на Кубань или Терек, где жилось привольней. На Терек Пугачев и его родные стремились от притеснения и насилий царских чиновников и помещиков. Он был зачислен в терское казачье войско и стал подговаривать казаков выбрать его в атаманы. Казаки трех станиц согласились на это, но в 1772 г. в Моздоке он был арестован за набег с Дона. Пугачеву удалось бежать из-под ареста, и он вернулся домой. Здесь его снова арестовали за набег, но с помощью взятки он избавился от заключения и бежал к раскольникам.

Уже эти факты рисуют Пугачева как человека бывалого, лично храброго, видавшего виды и упорно ищущего выхода из-под крепостного ярма. После неудачной попытки выбраться на Терек Пугачев пробует связаться с раскольниками и через них найти выход к свободной, лучшей жизни. Пугачев узнал в Стародубе в старообрядческом монастыре, что русским, добровольно вышедшим из Польши в Россию, дают паспорта и свободный проход, куда кто пожелает. Пугачев явился в пограничный пост Добрянку и назвал себя польским выходцем, до получения паспорта он должен был пройти карантинный пункт. В карантине Пугачев знакомится с беглым гвардейским гренадером Семеновым, они вместе ходили на поденную работу к купцу Кожевникову, и Семенов предложил Пугачеву назваться Петром III. Пугачев на допросе показывал, что, когда обедали они после работы у Кожевникова, Семенов, смотря ему в глаза пристально и не говоря ничего, «вдруг сказал Кожевникову: этот человек точно как Петр III», а на то слово он, Емельян, сказал: «Врешь, дурак...». И оный Семенов говорил: «слушай, Емельян, я тебе не шутя говорю, что ты точно как Петр III». Пугачев им доказывал, что он донской беглый казак, бежал от притеснений и произвола, на что Кожевников посоветовал Пугачеву: «Возьми на себя это имя, и тебя де там (на Яике) примут», и при этом Кожевников прибавил: «И как тебя тамо примут, то ты отпиши ко мне, я тебе хотя тридцать тысяч рублей тотчас пришлю, у меня столько своих денег сыщется. А буде этих мало будет, то у протчих приятелей достать можно сколько потребуешь». Это окончательно убедило Пугачева принять решение итти на Яик, поднимать казаков и звать их на Кубань. Кожевников снабдил Пугачева письмами и адресами к своим друзьям и игумену Филарету. Пугачев и Семенов заявили добрянскому коменданту о своем желании поселиться на Урале, получили документы и двинулись в путь, останавливаясь по адресам, данным им Кожевниковым, были в Кабаньей слободе, были в Луганске. [160]

На остановках они рассказывали о своем предприятии, им сочувствовали, обещали присоединиться и поддержать и давали на это дело деньги. Пугачев, эти деньги не тратил, он собрал по дороге несколько сот рублей. Приехав в Мечетную слободу, в староверческий монастырь, Пугачев явился к игумену Филарету, передал ему поклоны от Кожевникова и рассказал о цели своего приезда. Игумен одобрил все его планы и принял горячее участие в судьбе Пугачева. Выслушав его, он, как рассказывал Пугачев на допросе, сказал: «Нет, ты на покойного государя не похож. Я его знал. Однако ж это хорошо. Яицкие казаки этому проверят, потому что ныне им худо жить...». Филарет устроил Пугачева и последний начал агитировать среди казаков, но был схвачен и в оковах отослан в Казань в тюрьму. Из тюрьмы ему удалось завязать связи с казанским купцом, единомышленником Филарета. Купец добился облегчения положения Пугачева, его расковали и стали пускать в город на работу. Из казанской тюрьмы Пугачев бежал и снова принялся за агитацию. Уговаривая казака Пьяного привлечь на его сторону казаков, Пугачев обещал каждому дать на подъем по двенадцати рублей. У меня, сказал Пугачев, «на границе тысяч тридцать и более есть да сверх того там у меня и товар лежит, а коли и этого мало покажется, то мы съищем хоть до ста тысяч...».

Вокруг Пугачева очень рано появилась та группа казаков, которая потом прошла с ним весь его путь. Одними из первых стали поддерживать Пугачева Чика-Зарубин и Почиталин.

После побега из казанской тюрьмы Пугачев, скрываясь, ведет агитацию и собирает сторонников. Казаки обещают поддержку и помощь. Пугачев начинает готовиться к выступлению, готовит знамена. Казаки его одели, дали ему шапку, бешмет да кафтан и шелковый кушак. Почиталина он назначает своим секретарем. Он связывается с кочующими казаками, которые присылают к нему двух своих представителей.

Пугачев обладал большим талантом организатора и был крупным вождем, не теряющим головы в минуты опасности. На хутор, где скрывался Пугачев, наехали посланные правительством команды. Пугачев первый дал приказ: «Казаки, на кони!»; в степи он первым оправился и спросил Зарубина и Почиталина: «Куда же это мы едем?». И на то (они) сказали: «Ехать больше некуда как поедем на хутор к Толкачевым». Эту поездку можно считать началом открытого восстания. Подъезжая к хутору, в степи Пугачев велел Почиталину написать «хорошенько». Казаки остановились, и Почиталин написал первый манифест. На хуторе Толкачева Пугачева приняли. К нему явились башкиры, и был написан второй манифест к башкирам.

Во время хода самого восстания Пугачев не раз появлялся в самых опасных местах, неоднократно лично участвовал в рукопашных боях и всегда сам руководил боем. Он сорганизовал вокруг себя военную коллегию, в работах которой участвовал и сам. Он выступал с речами перед восставшими крестьянами, сам судил захваченных в плен офицеров-помещиков.

Пугачев прекрасно понимал, где надо было искать силы, на которые можно было опереться в борьбе против Екатерины II и дворян. Он понимал значение национально-освободительной борьбы для развертывания крестьянской войны и с первых своих шагов привлекал к себе угнетенные национальности Приуралья и Поволжья, а под конец своей борьбы попытался поднять Украину и здесь найти новые силы.

***

1 октября 1774 года скованный Пугачев вместе с семьей под конвоем двух рот пехоты, при двух орудиях и двух сотнях казаков под командой Суворова был привезен из Яицка (Уральска) в Симбирск. [161]

Сюда приехал гр. Панин, который приказал вывести скованного Пугачева на площадь и публично избил его. В Симбирске Пугачева допрашивал П. Потемкин. По приказу Панина в Симбирске с Пугачева был нарисован портрет, который потом был сожжен публично в Казани. Пугачева держали под усиленным караулом в оковах прикованным на цепь к стене.

В Симбирске Пугачев пробыл до 25 октября. 4 ноября 1774 года он был привезен в Москву. Для заключения Пугачева был приготовлен особый дом в Охотном ряду, здесь в оковах прикованного цепью к стене его держали до казни. Огромные толпы народа ждали привоза Пугачева и толпились вокруг дома. «Народу в каретах и дам столько было у Воскресенских ворот, – доносил кн. Потемкин Екатерине II, – что проехать с нуждою было можно, только что глядят на палаты. Я думаю, что они ожидали, не подойдет-ли злодей к окошку».

В Москве велось следствие и суд над Пугачевым. Для допросов Пугачева в Москву из Петербурга приехал сам начальник тайной канцелярии обер-секретарь Шешковский. Для определения судьбы Пугачева был создан особый чрезвычайный суд. Судить Пугачева было поручено верхушке дворян-помещиков, державших в своих руках основные нити государственного аппарата. Судебная коллегия была составлена из соединенного присутствия сената, синода, президентов всех коллегий и особ первых трех классов. Руководил всем ходом дела генерал-прокурор кн. Вяземский. Екатерина приказала обращаться с Пугачевым бережно при допросах, опасаясь, чтобы он не умер до суда и до казни. Кн. Вяземский писал Московской следственной комиссии: «Было бы весьма неприятно ее величеству, если бы кто из важных преступников, а паче злодей Пугачев, от какого изнурения умер и избегнул тем заслуженного по злым своим делам наказания».

Первое заседание суда над Пугачевым и его ближайшими товарищами началось в Кремлевском дворце 30 дек. 1774 г. в 9 ч. утра. В суде участвовало 29 человек крупнейших помещиков, сенаторов, генералов, епископов. На заседание 31 декабря был привезен Пугачев. Судьи, опасаясь обратить внимание столичных низов на судьбы Пугачева, потребовав «представить пред собрание Пугачева, приказали», чтобы не произвести в народе излишних разговоров, привезти его в Кремль в особую комнату, близкую от присутствия, до рассвета, где и пробыть ему весь день, и отвезти обратно вечером. Пугачев был настолько замучен и физически и душевно допросами, что кн. Вяземский и П. Потемкин опасались, что вызов его на судебное заседание может окончательно его убить. Кн. Вяземский доносил Екатерине: «По совету П.С. Потемкин выходил из собрания, чтобы осмотреть злодея, в каком он состоянии, и приказал привести в ближайшую комнату и там обождать, чтобы по его робкому характеру впущением вдруг в собрание не сделалось ему припадка». Когда Пугачева ввели на заседание суда, его заставили стать на колени, и князь Вяземский предложил ему сначала пять вопросов, «признает ли он себя казаком Емельяном Пугачевым? Он ли Зимовейской, станицы беглый донской казак Емельян Иванов сын Пугачев?». Пугачев признался, что он донской казак и подтвердил сказанное на допросе. После этого кн. Вяземский спросил: «Имеешь ли чистосердечное раскаяние во всех содеянных тобою преступлениях»? – «Каюсь богу, всемилостивейшей государыне и всему роду христианскому», – вынужден был ответить измученный Пугачев, после чего его увели и суд занялся подысканием подходящих статей закона для предания его казни. Суд приговорил Пугачева и Перфильева четвертовать и потом тела сжечь, остальных участников казнить смертной казнью через повешение, а Чике-Зарубину отрубить голову.

10 января в Москве на Болоте при огромном стечении народа состоялась казнь. Посредине выстроенных в четыреугольник войск был сделан высокий в четыре аршина эшафот. В санях с высоким помостом были привезены на казнь Пугачев и Перфильев. Пугачев держал в руках две свечи и кланялся по дороге [162] собравшемуся народу. К эшафоту внутрь войскового каре, где совершалась казнь, пропускали только крупных сановников-дворян, за частоколом штыков стоял народ. Пугачеву был прочитан приговор. Пугачев стоял молча и крестился. Когда чтение приговора был окончено, Пугачев сделал несколько земных поклонов и стал прощаться с народом.

«Простой народ православный, отпусти мне, в чем я согрубил перед тобою...», – сказал он. По знаку экзекутора палачи бросились на Пугачева, порвали на нем одежду, повалили на помост и отрубили голову. После этого мертвое тело было четвертовано и отрубленные части были разнесены по четырем частям Москвы. 12 янв. 1775 г. колеса вместе с телом и эшафот были сожжены. Современники из дворян, присутствовавшие при казни, отмечают разницу в настроении и в отношении к событиям собравшихся вокруг эшафота помещиков и стоявшей за стеной солдат народной толпы. «Были многие в народе, – пишет в своих записках Болотов, – которые думали, что не воспоследует ли милостивого указа и ему прощения, и бездельники того желали, а все добрые того опасались».

«Дворян и господ пропускали всех без остановки, и как их набралось тут превеликое множество, то, судя по тому, что Пугачев наиболее против их восставал, то и можно было происшествие и зрелище тогдашнее почесть и назвать истинным торжеством дворян над сим общим их врагом и злодеем», – пишет присутствовавший при казни Пугачева Болотов (т. III, стр. 488).

Пугачева неоднократно допрашивали в Москве и вызывали на очные ставки. Допросы его сохранились. Он указал, кто он и откуда, рассказал свою полную приключений и борьбы жизнь. На допросах он не скрывал своей роли в восстании, он рассказывал много фактов. По допросам нельзя установить, насколько ясно политически он понимал и оценивал события. Но одно он понимал точно, что был он в плену у лютых своих врагов. Допрос участников восстания велся с применением пыток. К каким приемам прибегала следственная комиссия, показывает описание допроса Чики-Зарубина. П. Потемкин писал Екатерине II: «Я никогда не мог вообразить толь злого сотворения быть в природе. Через три дня, находясь в покаянной, нарочно мною сделанной, где в страшной темноте ничего не видать, кроме единого образа, перед которым горящая находится лампада, увещал я его всеми образами убеждения и совести, но ничего истинного получить не мог

Допросы Пугачева, особенно его допрос в Москве, почти не были использованы историками. Их не изучали. А между тем, для характеристики личности Пугачева и для понимания крестьянской борьбы, с которой так тесно и неразрывно связана роль Пугачева, это один из перворазрядных источников. Три больших допроса Пугачева дают очень много материала историку. Их сравнительное изучение не только приоткрывает картину, как держал себя скованный Пугачев на допросах, но и дает много данных для разрешения вопроса о степени достоверности тех показаний, которые вырвали у него помещики. Пугачев в тенетах следственной комиссии боролся долго и упорно; достаточно откровенный о своей биографии, он неохотно и под большим нажимом говорит о своих сторонниках, об их роли и часто берет свои показания назад. Сами тюремщики отметили эту его стойкость – до конца Пугачева им сломить не удалось.

Допросы Пугачева представляют запись, сделанную следователями во время допроса. Они написаны поэтому в третьем лице. Все существенное из сказанного им конечно внесено в текст. Пугачев менял свои показания, постоянно добавлял, иногда отказывался от уже сказанного. Как источник они, несомненно, заслуживают большого внимания, и нельзя сомневаться в их достоверености. Допросы Пугачева дают ряд новых материалов и обращают внимание на вопросы, до сих пор мало интересовавшие историков. Они дают новые сведения для [163] разрешения вопроса о стихийности и организации крестьянской войны. Они показывают характер организаторов, их политический уровень, оценку ими своей собственной роли. Допрос Пугачева подчеркивает необходимость пристальней заняться изучением отношения к крестьянской войне тех слоев купечества, которые вышли из крестьянства, изучением роли солдат в армии Пугачева и особенно изучением роли националов – башкир, казаков – в крестьянской войне.

Комментарии

1. Е. И. Пугачева после выдачи его казаками 14 сентября 1774 г. допрашивали три раза: 1) в Яицком городке – Савва Маврин (16 сентября); 2) в Симбирске – П. И. Панин и П. С. Потемкин (с 3 по 6 октября), – подлинники и копии этих допросов хранятся в ГАФКЭ, Г.А., р. VI, д. №512, ч. II и д. № 506 того же разряда, 3) в Москве – обер-секретарь сената С. Шешковский (с 4 по 14 ноября). Мы публикуем последний допрос (от 4 ноября) (хранится в ГАФКЭ, Г.А., р. VI, д. №512, ч. II, лл. 228-354 об.).

Кроме этих трех основных допросов с 14 ноября по 11 декабря в Тайной экспедиции производились дополнительные допросы Пугачева (о Белобородове, Голеве, Горском, Коровке, Филарете, о знаменах, медалях и проч.) и делались очные ставки с его атаманами. Весь этот материал не опубликован и хранится в ГАФКЭ, Г.А., р. VI, д. №512, ч. I, II и III.

Показания Пугачева на допросах в Яицком городке и Симбирске напечатаны в «Чтениях Общества истории и древностей российских» за 1858 г., кн. II. Редакция «Чтений» не имела возможности пользоваться подлинниками и воспроизвела допросы по неисправным копиям, в которых пропущены целые строки, перепутаны и искажены собственные имена, названия местностей, цифры правительственных и пугачевских войск и проч.

Текст воспроизведен по изданию: Допрос Е. Пугачева в Москве в 1774-1775 гг. // Красный архив, № 2-3 (69-70). 1935