|
СВЕДЕНИЯ О КНЯЗЕ ПОТЕМКИНЕКто из вельможей русских, по сану, богатству и влиянию на государственные дела стоял выше Меншикова и Потемкина? И поразительно дивна воля судеб: один слег в могилу у берегов Ледовитого Моря, в диких, холодных пустынях Сибири; другого сразила внезапная смерть под открытым небом, в одной из пустынных степей южной Европы. Так, в двух противоположных краях, кончилось поприще двух великих мужей, равных могуществом и почти равных летами 1! Земное умерло, но слава и память их живут и проживут долго в потомстве. Будем говорить о Князе Потемкине. Род Потемкиных весьма древен. В старейшей из их родословных сказано, что они происходят [80] из нынешней Базиликатской Провинции, где предки их владели городом Потенцою, или Потенсею, и от этого получили название Потенсиных, после, в России, обратившееся в Потемкиных. По новейшей родословной, основателем этой дворянской фамилии был некто Ганс Александрович, который, при Великом Князе Василии Иоанновиче, отце Грозного, выехал к нему на службу, и приняв Греческую Веру, назвался Тарасом Потемкиным. Он получил от Великого Князя вотчины в Смоленском Княжестве, и от двух его сыновей, Илариона и Ивана, пошли две отрасли, из которых одна пресеклась в шестом колене с Князем Григорием Александровичем, а из другой, весьма многочисленной, наиболее известны следующие Потемкины: 1) Петр Иванович Храбрый, умерший окольничим, и в чине стольника, ездивший послом от Царя Алексея Михайловича в Испанию и Францию, а от Царя Феодора Алексеевича во Францию, Испанию и Англию. По другим сведениям был он еще и в Дании. 2) Степан Петрович, сын предыдущего, в чине стольника, сопутствовавший Петру Великому, в чужие края и бывший в последствии статским советником. 3) Иван Степанович, внук Петра Ивановича, заведывавший, при Петре Великом, С. Петербургскою Партикулярною Верфью, и называвшийся Невским Адмиралом. 4) Граф Павел Сергеевич, умерший в 1796 году, в чине генерал-аншефа. 5) Михаил Сергеевич, брат предыдущего, бывший генерал-кригскоммиссаром и скончавшийся в 1791 году. [81] 6) Алексей Яковлевич, генерал-маиор при Императрице Екатерине II, и егермейстер при Императоре Павле I. 7) Иван Алексеевич, сын Алексея Яковлевича. Тайный Советник, нынешний Чрезвычайный Посланник и Полномочный Министр в Риме и при Тосканском Дворе. 8) Яков Алексеевич, другой сын Алексея Яковлевича, командовавший Л. Гв. Семеновским Полком, и скончавшийся в 1829 году, в звании генерал-адъютанта. Князь Григорий Александрович Потемкин-Таврический родился в исходе 1739 года, в небольшом сельце Домнове, верстах в двадцати от Смоленска, и до двенадцати или тринадцатилетнего возраста воспитывался в родительском доме. Отец его, Александр Васильевич, во время войны Петра Великого с Швециею, служил в 1-м Гренадерском Полку, после переименованном в Углицкий Пехотный, а по заключении мира, в чине капитана, переведен, вероятно за ранами, в гарнизонный полк. В последствие времени он вышел в отставку, и поселился в вышеупомянутом сельце. Когда он скончался, неизвестно, но в 1775 году его в живых уже не было. Мать Григория Александровича, Дарья Васильевна, была из фамилии Кафтыревых, и умерла в 1780. По желанию ли родителей или по собственному побуждению, Григорий Александрович был предназначаем в духовное звание, и с этою целию обучался в Смоленской Семинарии, откуда, для дальнейшего усовершенствования в науках, его отправили в Московский Университет. Здесь он отличался особенным прилежанием, необыкновенною [82] быстротою ума, редкою памятью и непомерным честолюбием, которое обнаруживалось во всех его поступках и действиях. «Хочу непременно быть или архиереем или министром», говоривал он своим товарищам. Любимым его занятием были книги, и он всегда читал их, лежа на постели. Однажды один из его товарищей, Афонин, нарочно для него и на последние свои деньги, купил Натуральную Историю Бюффона, тогда только что появившуюся, и наделавшую много шуму. Потемкин взял книгу, перебирал один за одним листы, и весьма бегло пробежал все творение. Товарищ, несколько оскорбленный таким невниманием, не скрыл своего чувства от Потемкина, но как был удивлен, когда тот рассказал ему подробно содержание Бюффоновой Истории, и доказал ему, что прочел ее с величайшим вниманием, и все прочитанное твердо удержал в памяти. Потемкин довольно хорошо выучился греческому и латинскому языкам; любил древних поэтов, и знал наизусть оды Ломоносова. В 1756 году, за успехи в науках, он получил золотую медаль, но вскоре после этой награды вдруг охладел к учению, перестал являться на профессорские лекции, и начал посещать исключительно одно монашество. Особливо любил он проводить время в Заиконоспасском и Греческом Монастырях, в беседах с духовенством о религиозных предметах, и университетское начальство кончило тем, что исключило его из списка своих студентов. В числе профессоров, участвовавших в этом исключении, находился Антон Алексеевич Барсов. Спустя много лет, он увиделся как-то с Потемкиным, когда тот уже был на верху своей славы и могущества. [83] «Помните ли, — сказал сильный вельможа бывшему своему наставнику, — как вы меня выключили из университета?». «Ваша Светлость тогда этого заслуживали, — отвечал Барсов». Намерение юного выключенного студента надеть клобук и рясу, казалось решительным, неизменным; вдруг новая, совсем противоположная мысль зародилась в голове его: он решился посвятить себя военному званию и именно службе в Конной Гвардии, в шуме столицы, вблизи Двора, у источника милостей и почестей. Между духовными, которых наиболее посещал и уважал Потемкин, был Крутицкий и Можайский Архиепископ Амвросий; тот самый, который, в 1771 году, во время свирепствования в Москве моровой язвы, был мученически умерщвлен неистовою чернью. Ему первому открылся Потемкин в своем новом намерении, и получил от него архипастырское благословение и 500 рублей денег на дорогу. Потемкин всегда помнил это пособие, и не раз говаривал родственнику покойного, H. Н. Бантыш-Каменскому, что считает себя ему (Каменскому) должным, но постарается заплатить с процентами. Каменский, бывший действительным статским советником и управлявший Главным Архивом Государственной Коллегии Иностранных Дел в Москве, ничего себе не просил. Потемкин не предлагал, и таким образом капитал и проценты остались неуплаченными. Здесь кстати сказать, что Потемкин никогда не забывал тех, которым чем либо был обязан. Когда он учился в Московском Университете, то был хорошо принят в доме богатого своего однофамильца, служившего при Петре Великом и израненного Секунд-Maиopa Сергея Дмитриевича Потемкина. [84] Заслуженный старец не раз наделял бедного студента небольшими денежными суммами для мелочных расходов, и Григорий Александрович не забыл этого. В последствии, когда счастие приблизило его к трону, он постоянно покровительствовал сыновьям Сергея Дмитриевича, упомянутым выше Графу Павлу и Михаилу Сергеевичам. Преждебывший его товарищ, Афонин, прослужив несколько лет профессором при Московском Университете, должен был, по расстроенному здоровью, оставить службу, и обратясь к Потемкину, нашел у него и радушный прием и спокойный приют. Самый университет, из которого Потемкин был исключен, получал от него, для приумножения своего капитала, ежегодные доходы с одного из его имений. Потемкин прибыл в Петербург в самые последние годы царствования Императрицы Елисаветы Петровны, и поступил в Л. Гв. Конный Полк рейтаром, или рядовым. Вскоре он был произведен в капралы, потом в унтер-офицеры и, опять в непродолжительном времени, в вахмистры. В этом последнем чине застало его воцарение Императрицы Екатерины II, новая эпоха его жизни, начало будущего, тогда еще никем неподозреваемого его возвышения. В день 28-го Июня 1762 года, т. е. в день восшествия сей Монархини на престол, Потемкин находился в Петергофе, в числе ее окружавших. Императрица, в полковничьем преображенском мундире, верхом на белом коне, обнажила шпагу, и тут только увидела, что при ней не было темляка. Потемкин в один миг снимает золотой темляк с своего палаша, и осмеливается предложить его Государыне. Осчастливленный благосклонным принятием, он хочет удалиться, дает шпоры, но лощадь его, [85] привычная быть во фронте, всегда в соседстве с другими лошадьми, ни за что не отходит от коня Царицы. Все усилия всадника тщетны, и он по неволе остается подле новой своей и всей России Повелительницы. Екатерина, желая ободрить смущенного вахмистра, милостиво обращается к нему с разными вопросами, и на следующий день производит его в корнеты. Вслед затем он производится в подпоручики, получает в единовременное пособие 2 000 рублей, и отправляется в Стокгольм, для извещения Российского Министра при Шведском Дворе, Графа И. А. Остермана, о последовавшей перемене в правлении. По возвращении в Петербург, Потемкин удостоился от Императрицы весьма благосклонного пpиeма: был приглашаем к посещению ее домашних обществ, произведен в поручики, и 30-го Ноября 1762 года пожалован в каммер-юнкеры, с оставлением в Л. Гв. Конном Полку и с определением в Святейший Синод. В это время он старался и успел коротко сблизиться с Графами Орловыми, бывшими тогда в большой силе, но эта приязнь не была продолжительна, и они размолвились не на шутку. Все ожидали неминуемого удаления Потемкина от Двора, но счастие его не оставляло: 22-го Февраля 1768 года он был пожалован в действительные каммергеры, а вскоре за тем произведен в генерал-маиоры, с старшинством с 29-го ноября 1767 года. Современниками Потемкина в это время были, в один день с ним произведенные, Генерал-Маиоры Граф Валентин Платонович Мусин-Пушкин 2, бывший после фельдмаршалом; Черноевич, [86] Замятнин, Чарторижский и Михаил Федотович Каменский, также в последствии фельдмаршал. Граф Яков Александрович Брюс, Графы Иван Петрович и Николай Иванович Салтыковы и Князь Николай Васильевич Репнин были в это время генерал-поручиками, а Князь Александр Александрович Прозоровский более года генерал-маиором. Все они, в последующие годы, стояли по списку ниже Потемкина, и некоторые из них служили под его начальством. Суворов имел еще чин полковника. В 1769 году возгорелась война с Турциею, и Потемкин, испросив себе позволение в ней участвовать, поступил волонтером в 1-ю Армию, которой главнокомандующим был Генерал-Аншеф (в последствии генерал-фельдмаршал) Князь Александр Михайлович Голицын, сын знаменитого сподвижника и любимца Петра Великого, Князя Михаила Михайловича. Кампания этого года, говоря вообще, не была блистательна, и Двор не был ею доволен, но тем не менее, в продолжение ее происходили дела, где русские войска отличались свойственною им храбростию, и одерживали над неприятелем решительные успехи. Одно из таких дел происходило 19-го Июня, на походе армии по левой стороне Днестра, к крепости Хотину, занятой турецким гарнизоном. Около 20 000 Турок, перейдя Днестр, аттаковали малочисленный русский авангард, вверенный Генерал-Maиopy Князю Прозоровскому, и, оттеснив его, угрожали ему поражением, как подоспевшее подкрепление заставило их в свою очередь отступить и переправиться назад, за Днестр. Потемкин в это время находился при Прозоровском, и по свидетельству последнего, много содействовал к [87] пpиобретению успеха. Это было первое сражение, в котором он участвовал. Вскоре затем, 2-го Июля, он находился при взятии турецкого ретраншамента пред Хотиным, а 29-го Августа имел участие в блистательной победе над осьмидесятитысячным турецким войском, которое, под личным предводительством Верховного Визиря Молдаванчи-Паши, аттаковало Русскую Армию, отступавшую от Хотина, и только что переправившуюся за Днестр. Князь Голицын, в донесении своем о сей победе, рекомендовал Потемкина в числе наиболее отличившихся. Вскоре за сим Хотин был взят, а в половине Сентября прибыл новый главнокомандующий, Граф Петр Александрович Румянцов, и Потемкин поступил под его начальство. В исходе осени армия пошла на квартиры, между Днестром и Прутом, и только один корпус, под командою Генерал-Поручика X. Ф. Штофельна, был оставлен по ту сторону Прута, сколько для наблюдения за неприятелем со стороны Бендер и удержания за Русскими части Молдавии, столько и для дальнейших завоеваний в сей стране и в соседственной с нею Валахии. Потемкину нужно было возвышение; для возвышения требовались случаи отличиться, и Румянцов назначил его в Молдавский Корпус, где и в течение зимы предвиделись военные действия. В конце года, Штофельн, имея сам главную квартиру в Яссах, занял сильными отрядами Фалчи, Фокшаны, Галац и Бухарест, послав во второй из сих пунктов Генерал-Maиopa Подгоричани с кавалерийским, а Генерал-Maиopa Потемкина с пехотным отрядом. [88] В то время, как главные русские силы зимовали на левой стороне Прута, Сераскир Молдавии, Абди-Паша, с 2 800 чел. пехоты и конницы, двинулся к Фокшанам, и 3-го Января явился в виду сего города, намереваясь переправиться через реку. Подгоричани и Потемкин, выступив на встречу неприятеля, опрокинули его, и взяли пашинское знамя. На другой день Сераскир, усилившись до 10 000 человек, вторично подошел к Фокшанам. Русские войска выстроились в три каре, из которых средним командовал Потемкин, и принуждены были выдержать самое кровопролитное сражение, ибо Турки, будучи несравненно сильнее, и имея дело с войском утомленным, успели ворваться во все три каре, и бой завязался холодным оружием. Храбрость восторжествовала над многочисленностью, и Турки дали тыл, потеряв до 1 000 человек убитыми, 6 пушек, 2 знамя и 54 значка. После этого Штофельн, получив известие, что неприятель весьма усиливаясь в Браилове, угрожает пресечь сообщения между русскими постами в Валахии, и имея повеление Румянцева взять эту крепость, послал к ней Подгоричани и Потемкина с отрядом пехоты и кавалерии, при 12 полевых пушках, а вслед за ними отправился и сам. 12 Января войска обоих генералов показались в виду Браилова, и немедленно были аттакованы высланною от гарнизона кавалериею. Нападение было отражено, но повторялось беспрерывно и с величавшим ожесточением. Усилия и храбрость русских войск заставили наконец гарнизон прекратить вылазки, но состояние их дел от этого не улучшилось. Штофельн, видя хорошее состояние укреплений, предвидя самую отчаянную оборону, не имея с собою осадных орудий и, к довершению, [89] известясь, что неприятель беспрестанно усиливается в Валахии, отступил от Браилова, отправив вперед Потемкина для усиления войск, занимавших Бухарест. Вслед за этим он пошел и сам в столицу Валахии, а оттуда, взяв с собою отряд Потемкина, двинулся к Журже, которая 4 Февраля была взята штурмом. Таким образом неудача с одной стороны вознаградилась успехом с другой. Последующие события кампании, до выступления главной армии из зимних квартир, не представляют ничего занимательного в отношении к Потемкину. Вскоре по взятии Журжи, в Молдавии и Валахии распространился страшный бич, моровая язва, заставившая русских генералов вывесть свои отряды из городов, которые они занимали, и расположить их вне оных лагерем. При всех принятых ими мерах, поветрие произвело большую смертность, и в числе погибших от него находился сам Штофельн, скончавшийся в Мае месяце, по близости Ясс. Генерал сей был первый, под чьим начальством Потемкин действовал отдельно, и потому сей последний называл его первым своим учителем в воинском искусстве. Христофор Федорович Штофельн, сын Генерал-Лейтенанта Штофельна, прославившего себя в 1737 году мужественною обороною Очакова против Турок, и почти товарищ Румянцову, по воспитанию в Сухопутном Кадетском Корпусе, был одним из лучших генералов Русской Армии. К сожалению, слово пощада не было ему известно, и во вражеской земле он считал себе все позволительными «Уймите Штофельна, — писала Екатерина к Румянцову, в начале 1770 года, — истребление всех тамошних мест ни ему лавр не нанесет, ни нам барыша». К счастию, [90] Потемкин не заразился этою жестокою системою, и где только мог, всегда щадил кровь и достояние людей, не разбирая, свои ли они или неприятельские. Место Штофельна, в командовании Молдавским Корпусом, заступил Генерал-Поручик Князь Николай Васильевич Репнин. С приближением весны, обе стороны стали готовиться к кампании. Армия Румянцова, всего в числе 23 000 человек, начала сбираться у Хотина, а турецкие войска, под предводительством Верховного Визиря, на правом берегу Дуная, у крепости Исакчи. 25-го мая Румянцев, задержанный проливными дождями, пошел вдоль левого берега Прута, разделив свои войска на семь колонн, и таким образом изменил прежний, неудобный образ похода, где вся армия строилась в один огромный каре. Князь Репнин также получил повеление примкнуть к армии, оставя на правой стороне Прута баталион егерей и отряд казаков, под командою Потемкина, для охранения подвозов, отправлявшихся из-за Днестра в армию. Молдавский Сераскир, Абди-Паша, узнав о походе Румянцова, желал заградить ему путь к Дунаю, где Верховный Визирь предполагал переправиться, чтобы итти к Бендерам, угрожаемым осадою со стороны 2-й Армии, вверенной Генерал-Аншефу Графу П. И. Панину. В этом намерении он переправился, с 15 000 корпусом, на левый берег Прута, и стал в укрепленном лагере, близ Рябой Могилы. Румянцов, не задерживаясь этою преградою, сделал распоряжение, чтобы авангард его, под начальством Генерал-Квартирмейстера Баура и корпус Князя Репнина ударили на неприятеля слева, между тем как сам он, с главными силами, [91] аттакует его с фронта. В это же самое время Потемкин, имевший у себя понтоны, долженствовал переправиться через Прут, и напасть на Сераскира в тыл. Общее движение русских войск, по этому плану, началось 17-го Июня, поутру, но едва Турки его заметили, как стремглав, в величайшем беспорядке, обратились в бегство. Репнин и Баур бросились за бегущими, но, по причине гористого местоположения, не могли их достигнуть. Потемкин между тем переправился, и ударил на бегущих, но Турки, заметив его малочисленность, напали на него многочисленною толпою, и уже с помощию подоспевшего подкрепления были прогнаны. После этого, отряд Потемкина перешел обратно за Прут, и достигнув Фалчи был остановлен известием, что в тридцати верстах оттуда находится турецкий лагерь, в который кинулись и войска разбитого Сераскира. Румянцов немедленно приказал Бауру итти с своим корпусом по самому берегу Прута, стараясь равняться с отрядом Потемкина, а 30-го Июня, усилив сей отряд, велел ему аттаковать неприятельский лагерь. Потемкин двинулся; но тут же узнал, что Абди-Паша перешел опять на левую сторону Прута, и соединясь с Крымским Ханом, остановился в укрепленном лагере, за речкою Ларгою. Румянцов, не смотря на то, что уже один Хан имел до 80 000 Татар, решился итти прямо на неприятеля, и присоединив к себе отряд Потемкина, 7-го Июля произвел аттаку, построив из корпусов Баура и Репнина и отряда Потемкина три малые, а из остальной армии один большой каре. Поражение Хана и Сераскира было совершенное, и Потемкин, отличившийся при этом случае, получил 27-го Июля, орден Св. Георгия 3-го класса. [92] 20-го Июня победители двинулись к берегам речки Сальги, где Румянцов надеялся найти хорошую воду и изобилие дров, в которых нуждался. Положение его было критическое: он имел только 17 000 человек под ружьем, и на четыре дня провианта. Отступить назад, значило уронить дух армии, ободренной одержанными победами; итти вперед наверное, завязать бой со ста-пятидесяти-тысячною армиею Визиря, уже перешедшею Дунай и стоявшею по западную сторону озера Кагула. Победитель при Ларге избрал второе средство, и отрядив Генерал-Maиopa Глебова с Генерал-Маиором же Подгоричани и Потемкиным и Бригадиром (в последствии фельдмаршалом) Гудовичем, для прикрытия провиантского транспорта, шедшего из Фалчи в армию, и для охранения тыла сей последней, в ночи на 21-е Июля, аттаковал Турок пятью кареями. Последствия сей аттаки слишком известны: кто не слыхал о Кагуле? Пока происходило сражение, 100 000 Крымских Татар покушались зайти в тыл Русской Армии, и овладеть ее обозами и подходившим к ней транспортом провианта, но распоряжениями Глебова и усилиями Подгоричани, Потемкина и Гудовича, были отражены на всех пунктах. Румянцов лично и порознь благодарил каждого из сих начальников, за спасение продовольствия, в котором войска его весьма нуждались. Побежденные неприятели кинулись частию за Дунай, частию в крепости Измаил и Килию, на левом берегу сей реки лежащие. Для занятия сих убежищ, Румянцов отрядил Князя Репнина, назначив к нему и Потемкина, с четырьмя баталионами гренадер и четырьмя орудиями полевой артиллерии. При одном появлении этих войск, гарнизон Измаила [93] пустился бежать из крепости, и настигнутый Русскими, после непродолжительного боя, искал спасения в переправе за Дунай и в стенах Килии. Это происходило 26-го Июля, и Потемкин первый, с своим отрядом, вступил в покинутую крепость. Овладение Килиею представляло более трудностей нежели взятие Измаила, и потому Репнин просил у Главнокомандующего подкрепления. Получив его, и вверив свой авангард Потемкину, он выступил из Измаила, и 10-го Августа пришел к Килии. Желая устрашить Турок видом правильной осады, он немедленно открыл огонь по крепости, повел апроши, и вслед за тем потребовал сдачи. Гарнизон принял предложения, и 21-го числа очистил крепость. С известием об этом был послан к Румянцову Гвардии Поручик Павел Сергеевич Потемкин, служивший тогда в корпусе Репнина волонтером, а в последствии бывший графом и генерал-аншефом. Таким образом, с возвышением Григория Александровича Потемкина, открывалась дорога к почестям и для его однофамильцев, почти уже выходивших из круга родства с ним. Еще до взятия Килии, 25-го Августа, отряд, посланный от Князя Репнина, овладел Аккерманом, при устье Днестра, а 16-го Сентября пали Бендеры, после кровопролитного штурма. С этими последними событиями вся Бессарабия досталась во власть Русских. Со взятием Килии окончилось и военное поприще Потемкина в кампанию 1770 года. Румянцов, возведенный, за Кагульскую Победу, на степень фельдмаршала, поручил Потемкину ехать в Петербург, с известием о взятии Браилова, сдавшегося 10-го Ноября, и он возвратился к армии уже в последних днях года. [94] «Вручителя сего, — писала Императрица к Румянцову, 29-го Ноября, — Господина Генерал-Maиopa Потемкина, Я вам рекомендую, как человека, исполненного охотою отличить себя. Также ревность его ко Мне известна. Я надеюсь, что вы не оставите молодость его без полезных советов, а его самого без употребления, ибо он рожден с качествами, кои отечеству могут пользу принести». Прежде нежели перейдем к военным действиям 1771 года, нам остается сказать об одном любопытном и в военном отношении важном обстоятельстве. С самого учреждения Петром Великим регулярной армии, по примеру иностранных войск, на каждый пехотный полк отпускались рогатки и рогаточные копья. По понятиям того времени, эти загороды служили весьма полезною, даже необходимою защитою против аттак кавалерии, особенно азиятской, и по этому рогатки употреблялись во всех турецких походах времен Петра I, Миниха и даже еще в походе Князя Голицына. В 1770 году, эта мнимая защита для робкого и лишняя тягость для храброго солдата, в Румянцовской Армии не употреблялась. Ее заменил штык, и солдат нашелся принужденным искать опоры в своем собственном мужестве; нравственная его сила увеличилась, и он получил более доверия к самому себе. До сих пор отменение рогаток все приписывают исключительно и непосредственно Румянцову, но нижеследующее письмо к нему от Потемкина, писанное в январе 1788 года, в начале Второй Войны Императрицы Екатерины с Турциею, несколько этому противоречит. «Ваше Сиятельство, — объяснялся Потемкин, — изволите писать ко мне о рогатках: я оных, для войск мне вверенных, не делал. Служа в прошедшую [95] войну под начальством вашим, я был из первых, покинувших употребление оных. Корпус армии вашей в деле не употреблял их, а потому и остается теперь единственно от воли Вашего Сиятельства иметь оные или не иметь». При наступлении зимы 1770 года, Граф Румянцов разделил всю свою армию на четыре части, и расположил их на зимние квартиры: первую, под непосредственным своим начальством, в Молдавии; вторую, Генерал-Аншефа Олица, в Валахии; третью, Генерал-Maиopa Вейсмана, в Бессарабии; четвертую, Генерал-Поручика Эссена, в Польше. Потемкин, по возвращении из Петербурга, получил в командование одиннадцать баталионов пехоты и четыре полка кавалерии, и был назначен в корпус Олица. Главная цель предстоявшей кампании заключалась в завоевании Крыма, что было поручено Генерал-Аншефу Князю Василию Михайловичу Долгорукову, сменившему Панина, в командовании 2-ю Армиею. Румянцов долженствовал содействовать этой цели удерживанием за собою левого берега Дуная, и недопущением Турок до вспомоществования Крымским Татарам. Оконечность правого его фланга составлял отряд Потемкина в Малой Валахии; на левом, в Измаиле, находился Вейсман, один из отличнейших генералов времен Екатерины. Главные силы Турок, вверенные новому Верховному Визирю Силихдар-Мугамету-Паше, собирались на правом берегу Дуная, на протяжении от Виддина до Тулчи, между тем, как и на левом, они еще занимали две крепости, Турну и Журжу. Последняя хотя и была взята в предшествовавшую кампанию, при содействии Потемкина, но в продолжение 1770 года, ее очистили, и она опять перешла во власть Турок. [96] Румянцов, обеспокоиваемый присутствием неприятеля на занятой им стороне Дуная, предписал Олицу, во чтобы ни стало, покорить обе крепости. В следствие этого, Журжа, 25 Февраля была взята штурмом, но с Турною, вопреки повторявшимся повелениям, Олиц медлил, и не предприняв ничего, умер 7-го Апреля, в Бухаресте. Потемкин оставшись старшим в Валахском Корпусе, присоединил к себе еще наблюдательный отряд, стоявший у реки Дембовицы, и пошел на Турну, но с этим вместе он совершенно обнажил пространство между реками Алутою и Дембовицею. Турки, воспользовавшись отсутствием русских войск из сих мест, переправились, в числе двенадцати тысяч человек, на левую сторону Дуная, и обложили Журжу. Это обстоятельство повело за собою весьма вредные последствия. Фельдмаршал, имевший главную квартиру в Яссах, и еще не знавший ни о походе под Турну, ни о появлении неприятеля под Журжею, при получении известия о кончине Олица, заместил его Князем Репниным. Новый начальник, прибыв 25-го Мая под Турну, и узнав тут об опасном положении Журжи, поспешил к ceй крепости, оставив Потемкина наблюдать за Турною. Поход Репнина был напрасен, ибо он нашел крепость уже в руках неприятеля: трусливый маиор, остававшийся там комендантом, имел малодушие сдаться без боя. Репнин, расстроенный этим происшествием в своих планах, притянул к себе отряд Потемкина, и отступил к Бухаресту. Турки сильно его преследовали, и даже остановили под сим городом, но были отражены, не переставая, между тем, более и более усиливаться на левой стороне Дуная. Огорченный неудачею, на первом шагу командования [97] войсками Олица, Репнин сильно занемог, и место его заступил Генерал-Поручик Эссен. Главнокомандующий, желая отвесть Турок от Валахии, приказал Вейсману, из Измаила произвесть тревогу на правом берегу Дуная, а сам в то же время пошел по правой стороне Прута, и остановился у Тулучешты, по северную сторону озера Братиша, лежащего к северу от Галац. Чтобы еще более отвесть Турок от Валахии, два отряда, посланные Румянцовым, под командою Полковника Дунашева и Генерал-Maиopa Милорадовича (отца Графа Михаила Андреевича), взяли и раззорили Мачин и Гирсово, лежащиe на правом дунайском берегу. Вейсман, на этой же стороне, взял и подорвал Тулчу и Исакчи, овладел Бабадагом; разбил собранные около сих мест неприятельские войска, и возвратился в Измаил, с добычею 170 орудий. Эссен между тем произвел, в ночи на 6 Августа, приступ к Журже, но был отбит с чувствительным уроном, и отретировался к Бухаресту. Ободренные Турки более и более усиливались, и к половине Октября, собравшись в числе сорока тысяч, явно обнаружили свое намерение ударить на Бухарестский Корпус. Эссен, получив в подкрепление отряд Генерал-Maиopa Текелли, решился предупредить непpиятeля, и аттаковав его, 20-го Октября, у деревни Попешти, разбил наголову. Турки, приведенные в ужас, поспешили переправиться за Дунай, и 24 числа Русские, почти без выстрела, заняли Журжу. Этим окончилась кампания 1-й Армии в 1771 году. Описывая все сии происшествия, мы несколько отошли от главного нашего предмета, Потемкина; но это отступление было необходимо для показания, как вредно было движение сего Генерала на Турну, без принятия [98] мер против вторжения Турок в Валахию, и как много труда стоило Румянцову поправление этой ошибки. Потемкина обвиняли еще за то, что начальствуя войсками в Малой Валахии, он спокойно стоял в Крайове, тогда как, по тогдашней малочисленности Турок за Дунаем, он весьма удобно мог сделать поиск на Виддине, и даже овладеть Турною. Во все продолжение действий, последовавших за отступлением Потемкина от сей последней крепости, он оставался в корпусе Эссена, и не отличил себя ничем особенным. После взятия Журжи, фельдмаршал предписал Эссену, с частию войск, поспешно итти на Турну, куда спаслись остатки неприятеля, разбитого у Попешти; другую, под командою Генерал-Maиopa Князя Долгорукова, назначил ему переправить за Дунай, к Рущуку, а третьей, под начальством Потемкина, велел сесть в Браилове на запорожские суда, плыть к урочищу Гуробалу, и овладев им, подняться к Рущуку, для содействия Долгорукову. По медленности Эссена, две первые из сих экспедиций не состоялись; один только Потемкин, следуя полученному предписанию, сел на суда, но за противными ветрами не мог добраться до Гуробала, и без успеха возвратился в Браилов. При этом случае, бывшие у него войска много терпели от недостатка продовольствия, и принуждены были питаться немолотою пшеницею. По случаю наступления зимы, Румянцов прекратил военные действия, заняв, по-прежнему, главную квартиру в Яссах; одна из дивизий расположилась в Молдавии, между Серетом и Прутом; другая в Валахии, между Алутою и Яломицею; третья в Бессарабии, между Прутом и Днестром; [99] отдельный корпус, под начальством Генерал-Maиopa Князя Долгорукова, пошел в Польшу, и еще такой же корпус, вверенный Потемкину, стал между Серетом и Яломицею. Он назывался резервным, и поддерживал посты в Ораше, Слободзее и Браилове. 2-я Apмия, покорив Крым, и оставив там достаточные гарнизоны, пошла в Украину. Весь 1772 и почти все первые три месяца 1773 года, прошли в перемирии и переговорах с Турками. В исходе 1773 военные действия возобновились, и первый открыл их Потемкин, посылкою отряда, на запорожских лодках, к противоположному берегу Дуная, в окрестности Силистрии. Плодом сего предприятия было овладение деревнею Еникой, и истребление всех Турок, там бывших. В отплату за это, Силистрийский Сераскир, ночью, 2-го Апреля, переправил сильный отряд на левый дунайский берег, приказав ему захватить передовые посты корпуса Потемкина, но покушение cиe не удалось; Турки были замечены, разбиты и прогнаны. Вслед за тем Потемкин, произведенный 21-го Апреля, по старшинству, в генерал-поручики, и поступив в распоряжение Генерал-Аншефа (в последствии Генерал-Фельдмаршала) Графа Ивана Петровича Салтыкова, получил от сего последнего приказание занять Гирсово. Это поручение было немедленно исполнено, и таким образом Русские поставили ногу за Дунаем. В это самое время, прибывший под начальство Салтыкова из Польши, Генерал-Маиор Суворов сделал быстрый набег на замок Туртукай, также на левом берегу Дуная лежащий, и устрашенные Турки поспешили запереться в стенах Рущука и Силистрии. Со стороны Бессарабии, Вейсман, сделавший несколько удачных экспедиций [100] за Дунаем, решительно двинулся вперед по правому берегу сей реки, 27-го Мая аттаковал турецкий лагерь близ озера Карасу, овладел им, и в ожидании повелений Фельдмаршала, остановился в сем месте. Румянцов, видя, что положение дел дозволяет ему перейти с главными силами за Дунай, сосредоточил у Браилова зимовавшие в Молдавии войска, и принял намерение переправиться у Гирсова. Уже все было приуготовлено, как известие, что дорога от Гирсова к Силистрии не только не удобна, но почти непроходима для войска, заставило главнокомандующего переменить принятой план, и произвести переправу к Гуробалу, лежащему на правом берегу Дуная, в тридцати верстах ниже Силистрии, насупротив лагеря войск Потемкина, простиравшихся до 3 500 человек. Сам Румянцов привел с собою не более 8 000. У Вейсмана было 4 000. Прежде чем войска Фельдмаршала могли переправиться за Дунай, надлежало вытеснить двенадцати-тысячный корпус Турок, стоявший у Гуробала. Исполнение этого было поручено Потемкину и Вейсману. Последний выступил без потери времени, но первый, почему-то, медлил, и Румянцов возложил переправу на Генерал-Maиopa Князя Юрия Владимировича Долгорукова, бывшего после генерал-аншефом, а тогда только что возвратившегося из Архипелага, от Графа Орлова Чесменского. Вейсман первый, 7-го Июня, подошел к Гуробалу, ударил на Турок, вогнал их в Силистрию, и таким образом облегчил переправу не только Потемкину, но и всем войскам. Она совершилась окончательно 12-го числа, и тогда Фельдмаршал, предоставив себе командование средним, главным корпусом перешедших за Дунай войск, левый поручил Потемкину, а правый [101] Генерал-Поручику Ступишину. Авангардом последнего начальствовал Вейсман. Все сии войска направили путь к Силистрии, и беспрепятственно прошли за речку Галину но тут были аттакованы многочисленного кавалериею, высланною Османом-Пашею, который, имея поручение охранять Силистрию с 30 000 корпусом, стоял лагерем в пяти верстах ниже крепости. Нападение было произведено на авангард Ступишина, но Вейсман, подкрепленный всею кавалериею, отразил неприятеля, втеснил его в крепость, и овладел его лагерем. Справедливо ли, но упрекают Румянцова, что он не воспользовался первым страхом, наведенным на Турок этим поражением, и только 15-го числа обложил крепость. Частые и упорные сшибки с вылазками гарнизона, побудили Фельдмаршала принять решительную меру, и вытеснить Турок из высот, которые они занимали перед Силистриею. Главное его внимание было обращено на одну из них, укрепленную ретраншаментом, и защищаемую сильным корпусом. Утро 18-го числа было назначено для нападения. Потемкин, с своим корпусом, долженствовал аттаковать ретраншамент с фронта; Вейсману было предписано зайти к неприятелю слева и в тыл, а Ступишин должен был, смотря на надобности, подкреплять того и другого. Наконец, Генерал-Маиор Игельстром (умерший в 1823 году, в чине генерала от инфантерии), назначен был к произведению ложной аттаки на самую крепость, со стороны Дуная. Нападение было произведено по предначертанию, но в самом начале ознаменовалось неудачею. Турки, приуготовленные к отчаянной обороне, ударили на Потемкина страшною массою кавалерии, смяли его, заставили отступить, Ступишин выручил его, прибыв [102] со всеми своими войсками. Аттака Игельстрома, производившаяся небольшими отделениями, также не имела ни какого успеха, но за то торжествовали войска Вейсмана: они ворвались в ретраншамент, и одни выгнали оттуда неприятеля. Другой, восьми-тысячный корпус Турок, подоспевший из Базарджика, напал на обоз Потемкина, и овладел было им, но был прогнан подоспевшими войсками Ступишина. Слабое, изнуренное состояние войск, их малочисленность и известие, что сильный корпус, под начальством Сераскира Нуман-Паши, идет от Шумлы на помощь Силистрии, заставило Румянцова отступить от сей крепости, и перейти обратно за Дунай. Узнав, между тем, что Сераскир прибыл уже к деревне Кучук-Кайнарджи, и заняв выгодную позицию, выжидает только начатия переправы Русских войск, дабы ударить на них, он поручил непобедимому Вейсману предупредить Сераскира и аттаковать его в собственном лагере. Нападение было удачно: Нуман-Паша обратился в бегство; лагерь его и почти вся артиллерия достались победителям, но победа эта досталась дорого — Россия лишилась Вейсмана! Потемкину было поручено преследование бегущих, а в течение 26 и 27-го войска перешли обратно за Дунай. Тут на Потемкина возложено было командование арриергардом, но он еще заблаговременно достал несколько судов, и переправился прежде всех. Румянцов сердился, однако скрывал досаду, обнаруживая ее только в кругу самых приближенных особ. По свидетельству современников, тогдашних сослуживцев Потемкина, в управлении вверенным ему корпусом было весьма мало порядка, и он, отдав какое либо [103] приказание, вскоре опять отменял его, а потом опять обращался к первоначальному распоряжению. Князь Юpий Владимирович Долгорукий, тогда служивший с Потемкиным, отзывался о нем: «Потемкин был человек ума пребольшого, но к военной службе ниже малейшей способности не имел, и корпус его (в 1773 году) был так расстроен, что в армии, его прозвали мертвым капиталом». В Июле, Августе и Сентябре, между обеими армиями не происходило ничего особенно замечательного, кроме нескольких неудачных покушений Турок на Гирсово, которого защита была поручена Суворову. Потемкин во все это время спокойно стоял в лагере, у Ликорешти, против Силистрии. В начале Октября, турецкие войска, находившиеся за Дунаем, по обыкновению, начали расходиться домой, и Румянцов, желая воспользоваться их уменьшением, хотел заключить кампанию нанесением Туркам какого нибудь чувствительного удара. С этою целию, Бессарабскому Корпусу Генерал-Поручика Унгерна, велено было, переправясь у Измаила за Дунай, итти на Бабадаг, и там, соединясь с войсками, отряженными от самого Фельдмаршала, под командою Генерал-Maиopa Князя Ю. В. Долгорукова, и переправленными у Гирсова, действовать против неприятеля по усмотрению. Чтобы развлечь внимание Турок, остаток Румянцовского корпуса, под командою Генерал-Поручика Глебова, перешел Дунай, и остановился при Гуробале, а Потемкин получил повеление занять небольшой остров, лежащий на Дунае, против Силистрии, и открыть огонь по сей крепости. Граф Салтыков, с частию Валахского Корпуса, [104] должен был угрожать Рущуку. Румянцов в это время был болен, и оставался в Браилове. Между тем, как Унгерн и Долгоруков, овладев Базарджиком, пошли далее, один к Варне, другой к Шумле, Потемкин занял назначенный ему остров, и получив из Браилова осадные орудия, 24-го Октября открыл первый огонь по крепости. Часть гарнизона, сев на суда, сделала высадку на остров, и стремительно ударила на одну из баттарей, прикрываемую двумя баталионами пехоты, под командою Бригадира Павла Сергеевича Потемкина, того самого, который в кампанию 1770 года служил в корпусе Князя Репнина. Нападение это не имело успеха: все вышедшие на берег пали под штыками, а из остальных большая часть погибла в Дунае. После этого огонь баттарей был усилен, и произвел сильный пожар в крепости. Пока происходили действия Потемкина против Силистрии, Унгерн, 30-го Октября, аттаковал Варну, но был отбит. Это обстоятельство остановило и Князя Долгорукова в походе к Шумле, и оба генерала возвратились за Дунай. Вслед за ними переправился назад отряд Глебова, а 18-го Ноября прекратил свои действия и Потемкин. Румянцов, вторично огорченный неудачею утвердиться за Дунаем, распустил армию на зимние квартиры. Сам он занял Яссы; войска, под начальством Графа Салтыкова, расположились в Верхней Валахии; Глебова — в Молдавии, между рек Серета и Прута; Унгерна — в Бессарабии, между Буга и Прута, а резервный корпус, под начальством Потемкина — между реками Мостищем и Серетом. Этим кончилось участие Григория Александровича в Первой Турецкой Войне, при Императрице [105] Екатерине II, и в кампании 1774 года, увенчанной славным для России миром при Кучук-Кайнарджи, он уже не находился в рядах воинства, предводимого Румянцевым. До сих пор мы видели Потемкина генералом подчиненным, исполнителем чужих повелений: ниже увидим его полновластным повелителем, равным товарищем своего прежнего начальника, героя Ларги и Кагула. Из генералов Румянцовской Армии, в 1773 году, Генерал-Маиоры Вейсман и Суворов, оба в чинах моложе Потемкина, получили орден Св. Георгия 2-го класса; Генерал Поручику Унгерну был пожалован орден Св. Александра Невского. Эти и еще другие награды оскорбили самолюбие Потемкина, и он, считая себя обиженным, в начале 1774 года, с разрешения Румянцева, сдал команду над своим корпусом Суворову, а сам уехал в Петербург. Здесь, не являясь еще ко Двору, он написал к Императрице, 27-го Февраля, письмо, в котором намекая, что чувствует себя обойденным в наградах, выражал свое желание продолжать службу, непосредственно при лице Государыни. Письмо, пущенное в ход, чрез Тайного Советника Стрекалова, находившегося у принятия прошений на Высочайшее Имя, было следующего содержания: «Всемилостивейшая Государыня! Определил я жизнь мою для службы Вашей, не щадил ее отнюдь, где только был случай к прославлению Высочейшего Имени. Сие поставя себе простым долгом, не мыслил никогда о своем состоянии, и если видел, что мое усердие соответствовало Вашего Императорского Величества воле, почитал уже себя награжденным. Находясь почти с самого вступления в армию [106] командиром отдельных и к неприятелю всегда близких войск, не упускал я наносить оному всевозможного вреда, в чем ссылаюсь на командующего армиею и на самих Турков. Отнюдь не побуждаем я завистию к тем, кои моложе меня, но получили лишние знаки Высочайшей милости, а тем единственно оскорбляюсь, что не заключаюсь ли я в мыслях Вашего Величества меньше прочих достоин? Сим будучи терзаем, принял дерзновение, пав ко священным стопам Вашего Императорского Величества, просить, ежели служба моя достойна Вашего благоволения, и когда щедрота и Высокомонаршая милость ко мне не оскудевают, разрешить cиe сомнение мое пожалованием меня в генерал-адъютанты Вашего Императорского Величества. Сие не будет никому в обиду, а я приму за верх моего счастия, тем паче, что, находясь под особливым покровительством Вашего Императорского Величества, удостоюсь принимать премудрые Ваши повеления, и вникая в оные, сделаюсь вящще способным к службе Вашего Императорского Величества и отечества». На другой день последовал ответ Императрицы: «Господин Генерал-Поручик! Письмо ваше Г. Стрекалов Мне сего утра вручил, и Я просьбу вашу нашла столь умеренною в рассуждении заслуг ваших, Мне и отечеству учиненных, что Я приказала изготовить указ о пожаловании вас генерал-адъютантом. Признаюсь, что и сие Мне весьма приятно, что доверенность ваша ко Мне была такова, что вы просьбу вашу адресовали прямо письмом ко Мне, а не искали побочными дорогами. Впрочем пребываю к вам доброжелательная Екатерина». Надежды Потемкина исполнились. Он снова ожил [107] духом, снова начал посещать общества Императрицы; получил орден Св. Александра Невского и, вдруг без видимой причины, стал скучен, задумчив, перестал ездить ко Двору и, к общему удивлению, удалился в Александро-Невский Монастырь. Тут он даже начал отращивать себе бороду, надел иноческую одежду, изучал церковный устав, и объявил, что намерен постричься в монахи. Политическая жизнь Потемкина казалось конченною, как в один из летних дней 1774 года, он явился в Царском Селе, перед изумленными царедворцами, с видом величайшего самодовольствия, в богато вышитом генеральском мундире и в орденах. Не было и признаков монастырского затворничества. Вслед за тем он был назначен вице-президентом Военной Коллегии 3, новороссийским генерал-губернатором, главным начальником над поселенными в Новороссийской Губернии войсками, командующим всею легкою конницею и главным командиром иррегулярных войск, а в конце года (25-го Декабря), пожалован кавалером ордена Св. Андрея Первозванного. При этом сохранил он и звания генерал-адъютанта и действительного каммергера. Внимание и милости к нему Императрицы этим еще не окончились: в следующем году, в день торжества мира (10-го Июля 1775), заключенного с Оттоманскою Портою, Потемкин «за непосредственное споспешествование своими советами к заключению выгодного мира» был произведен в генерал-аншефы, с старшинством от 30-го Мая 1774 и возведен в графское достоинство Российской Империи; а «по [108] уважению к храбрости и всех верных и отличных заслуг, оказанных в продолжение минувшей войны, в знак особенного к нему Монаршего благоволения», награжден золотою, алмазами осыпанною саблею, и портретом Императрицы, для ношения на груди. Через месяц (20-го Ноября 1775), грудь Потемкина украсилась еще новым отличием, орденом Св. Георгия 2-го класса, пожалованным ему «за оказанные в Турецкую Войну, по всем артикулам статута о Военном Ордене, мужественные подвиги». Тут все увидели, что значит и что будет значить Потемкин в силе у Двора, заступивший место Генерал-Фельдцейхмейстера Князя Григория Григорьевича Орлова, который в то время путешествовал в чужих краях. Все зараболепствовало перед любимцем счастия. Но был один человек, который представил, что его заслуги, на ратном поприще, выше заслуг Потемкина, и что старшинством, отданным последнему, в чине полного генерала, он обойден. Этот человек был деятельный сподвижник Румянцова в войне с Турками, и участник в заключении Кучук-Кайнарджийского Мира, Князь Николай Васильевич Репнин, произведенный в генерал-аншефы 3-го Августа 1774 года. Представление его было уважено, и имя его, в генеральских списках, поставлено выше Потемкина. Это обстоятельство неминуемо должно было возбудить и действительно возбудило в оскорбленном вельможе нерасположение к Репнину. Он сохранил это чувство до самого гроба, но никогда не мстил своему смелому противнику; напротив, зная в нем отличного генерала и полезного человека престолу и отечеству, не заграждал ему пути к заслугам, искренно уважал его, и руководился его советами. Это была одна из благородных черт Потемкина. [109] В 1776 году Екатерина II пожаловала Потемкина в поручики Кавалергардского Корпуса, который состоял из шестидесяти рядовых в обер-офицерских чинах, имея своими офицерами знатнейших особ в государстве. Император Иосиф II прислал Потемкину диплом (от 27-го Февраля 1776) на княжеское достоинство Римской Империи, с титулом Светлости; Прусский Король Фридрих Великий орден Черного Орла; Шведский, Густав III, орден Серафима; Датский, Христиан VII, орден Слона; Польский, Станислав Август, ордена Белого Орла и Св. Станислава. Недовольный сими знаками отличий, он желал еще иметь ордена: австрийский Златого Руна, Французский Св. Духа и великобританский Подвязки, но получил в ответ, что первые два ордена жалуются исключительно особам Римско-Католического Исповедания, а последний только чинам трех соединенных королевств, Англии, Шотландии и Ирландии. Неудача сия была вознаграждена назначением матери Потемкина статс-дамою, а старшей из незамужних его племянниц, Александры Васильевны Энгельгардт, фрейлиною к Высочайшему Двору 4. В это же время, независимо от [110] вышеисчисленных званий и должностей, Потемкин был подполковником Лейб-гвардии Преображенского и шефом Новотроицкого Кирасирского Полков 5, живя сам во дворце, и имея при придворном столе и экипаже по 12 000 р. жалованья в месяц. Мы видели, что Потемкину, имевшему звание вице-президента Военной Коллегии, были вместе с тем вверены Новороссийская Губерния с поселенными в ней войсками, легкая конница и войска иррегулярные. Теперь рассмотрим, в каком состоянии он нашел сии части, и что сделал к их улучшению, до той эпохи, когда его непосредственными действиями и стараниями Россия, без пролития крови, пpиобрела обладание над полуостровом Крымом. Еще прежде Петра Великого, Русское Правительство постигало выгоды, какие Россия могла бы извлечь от владений при берегах Черного Моря, но разные обстоятельства пpепятствовали привесть cиe в исполнение. Петр, учредив корабельную верфь в [111] Воронеже, и завоевав Азов, имел в виду расширить еще более свои завоевания в тех странах, но невыгодный Прутский Мир уничтожил все: Азов был возвращен Турции; флот, находившийся на Азовском Море, тлел в бездействии, и все кораблестроение на Дону прекратилось. Гораздо позже, в самое последнее время своего царствования, Преобразователь России, дав повеление восстановить воронежскую и другие заброшенные донские верфи, в то же время учредил новую вepфь в Брянске. Цель его была та, чтобы, при предвидевшемся разрыве с Портою, вывесть в Черное Море два флота: один из Дона, другой из Днепра, но скорая затем кончина его остановила сии предприятия. Императрица Анна Иоанновна, начав, в 1736 году, войну с Турциею, восстановила судостроение на Дону и Днепре; посылала оттуда флотилию в Азовское Море до восточного берега Крыма и в Черное, за устье Днепровского Лимана, к Очакову; но и эти морские сооружения не были продолжительны, и с миром, заключенным в 1740 году между Россиею и Оттоманскою Портою, опять прекратились. Вся выгода первой из сих держав заключалась в приобретении Азова, да и тот, по договору, был срыт. Южная граница России, сим завоеванием мало измененная, в то время, начинаясь от Киева, по правую сторону Днепра, проходила Польшею, вдоль реки Синюхи и части Буга, потом шла к северу, от сей последней поперег рек: Мертвые Воды, Ингул и Ингулец, и при ycтьe Каменки, у Старой Запорожской Сечи, упиралась в Днепр. Тут, по правому берегу сей реки, поднималась она опять вверх, до устья реки Конских Вод, далее тянулась по северной стороне сей последней, к западному истоку [112] Большой Берды, и упиралась в устье Mиyca. Отсюда, захватив Таганрог, построенную в последствии Крепость Св. Димитрия Ростовского, Азов и устья речек Кагальника и Eй, граница проходила через степь, до нынешнего Моздока, и идя по левому берегу Терека, упиралась в Каспийское Море. Все плодоносное и теперь заселенное пространство между вышеописанною пограничною чертою с Турциею и полуденными границами нынешних Губерний Киевской, Полтавской и Харьковской было пустою степью, не имевшею иных жителей, кроме буйных и своевольных запорожских казаков. К югу от турецкой границы лежали две степи: по правую сторону Днепра, между Бугом и Черным Морем, Очаковская; по левую, Крымская. В первой кочевали Буджакские, а в последней Нагайские Татары, вместе с Крымцами и запорожскою вольницею производившие частые и опустошительные набеги на Малороссию. Чтобы отвратить cиe зло, еще Петр Великий поселил по границе, между Днепром и Донцом, шесть регулярных полков, назвав их Украинскою Ландмилициею. Императрица Анна Иоанновна умножила сиe число до двадцати, и с тем вместе, для большей их защиты, построила небольшие крепости и форпосты, получившие название Украинской Линии, и простиравшиеся от впадения реки Орели в Днепр до Донца, где левый ее фланг был защищаем тремя укрепленными местами: Изюмом, Тором (нынешний Славянск) и Бахмутом. Императрица Елисавета Петровна сделала еще более, дозволив австрийским выходцам Греческого Исповедания, Хорвату, Прерадовичу и Шевичу, с множеством приведенных ими соотечественников, Венгров, Сербов, Волохов, Болгар, поселиться в южных степях, и чрез то положить еще новые преграды татарским [113] набегам. Первый из сих переселенцев, получив земли между рекою Синюхою и правым берегом Днепра, учредил там два поселенные полка, гусарский и пандурский, и два гусарские непоселенные, для защиты которых от Нагайцев и Крымцев, на Ингуле, была построена крепость Св. Елисаветы, в последствии названная Елисаветградом, а к стороне Польши построен Новомиргород. Прерадовичу и Шевичу были отведены земли на другой, левой стороне Днепра, по берегу Северного Донца, между Луганью и Бахмутом, из которых последний был избран главным местом сего поселения. Здесь образовались также поселенные полки: два гусарские и один казачий. Первое, Хорватово, поселение было названо Ново-Сербиею, а второе, отделявшееся от него Украинскою Линиею, именовалось Славяно-Сербиею. Учреждение их, начавшееся в 1751, 1752 и 1753 годах, сопровождалось столь быстрыми успехами, что, спустя десять лет, на занятых поселением пустых степях, считали yжe более двух сот сел и городов. В 1764 году, Императрица Екатерина II переименовала Ново-Сербию в Новороссийскую Губернию, подчинив ей и Славяно-Сербское Поселение, названное, тогда же, Екатерининскою Провинциею. С этим вместе, из вышеупомянутых полков учреждены новые, поселенные же: в Новороссийской Губернии — два гусарские и один пикинерный, к которым после прибавлены еще два гусарские, а в Екатерининской Провинции один гусарский и три пикинерные. Все сии подробности необходимы для объяснения последующих действий Потемкина. С начатием войны между Россиею и Турциею, в 1769 году, Императрица повелела опять возобновить корабельное строение на Дону; восстановила [114] разрушенные укрепления Азова и Таганрога, и назначила сей последний портом для Азовской или, как ее называли, Донской флотилии. Флотилия сия, в 1771 году, не мало содействовала к завоеванию Крыма, и в последующие за тем годы выходила в Черное Море: к востоку до Суджук-Кале, а к западу до устий Дуная. Между тем, как поселения в Новороссийской Губернии подвергались опустошительным набегам Татар, в 1770 году, для прикрытия их была учреждена, в степи, еще линия небольших крепостей, названная Днепровскою, и простиравшаяся от Днепра, у Орлика, до впадения Берды в Азовское Море, почти по черте нынешней границы Екатеринославской Губернии с Таврическою. Славный мир Кучук-Кайнарджийский упрочил за Россиею обладание Азовым и Таганрогом, и доставили ей в Крымской Степи, против Очакова, замок Кинбурн, с его округом, простиравшимся вверх, по левому берегу Днепра, до Кизикирменя, или Бериславля, т. е. до прежней пограничной черты с Турциею, и с всею землею между Бугом и Днепром. С этим вместе Россия получила право свободного плавания по Черному Морю, и оттуда, в Средиземное Море, а полуостров Крым, равно как Татары Буджацкие, Нагайские и Кубанские, прежде признававшие власть Порты, были объявлены независимыми. Таким образом новороссийская граница, начинаясь от впадения Синюхи в Буг, шла по левому берегу сей последней реки, до Днепровского Лимана; оттуда, вверх по Днепру, до устья Конских Вод, по Днепровской Линии, и оканчивалась у впадения Берды в Азовское Море. Это изменение и вместе расширение границ побудило Императрицу учредить еще новую губернию, названную Азовскою, и составленную из двух Провинции [115] Азовской и Бахмутской. В первую вошли: Азов, Крепость Св. Димитрия Ростовского, Таганрог, Черкасск, со всею Землею Донских Казаков, новая Днепровская Линия, Кинбурн, с его округом и пространством между Днепром и Бугом, и Крепости Керчь и Еникале. Бахмутская Провинция образовалась из города Бахмута и из бывшей Словяносербии. Новая сия губерния была учреждена 10-го Февраля 1775 года, и подчинена управлению Потемкина, с правами царского наместника, предоставленными ему и по Новороссийской Губернии. Здесь начинается государственная жизнь сего вельможи. Потемкин в самое первое время своего возвышения в чин генерал-аншефа и в достоинство графа, повидимому, не имел большого влияния на дела Государства и, как генерал-адъютант, ограничивался только объявлением Высочайших повелений, в том числе отставки Графу Алексею Григорьевичу Орлову-Чесменскому. Пользуясь совершенною доверенностью Императрицы, он продолжал жить в Зимнем Дворце, и почти все время проводил в беспечности, лежа на роскошном диване, в богатом шлафоре, в туфлях и с спущенными чулками. Так принимал он почти всех к нему являвшихся. Мало по малу начала в нем пробуждаться деятельность. Первым важным делом, ему порученным, было уничтожение Запорожской Сечи. Буйный и безнравственный образ жизни Запорожцев, и беспорядки, происходившие от них в смежных с ними русских поселениях, истощили терпение Правительства, и Императрица поручила Потемкину принять меры к решительному обузданию своевольных казаков. Потемкин избрал исполнителем храброго Генерал-Поручика Текеллия, дал ему все [116] необходимые наставления, и поручив ему сильный отряд войск, велел войти в Запорожье. Благоразумными распоряжениями Текеллия, дело обошлось тихо, без кровопролития, и 4-го Июня, Сеча, или главное место казаков, находившаяся нынешней Екатеринославской Губернии и Уезда, близ местечка Никополя, где теперь Село Покровское, было занято. Все войсковые регалии были отосланы в Петербург, и 3-го Августа последовал манифест о включении бывшей Запорожской Земли в состав Новороссийской Губернии. Одна часть казаков осталась в своей родине, подчинив себя во всем русским законам, а другая бежала в Турцию, и там водворилась при устьях Дуная. В последствии, именно в 1784 году, многие из сих переселенцев явились опять к Потемкину, посещавшему тогда вверенный ему край, и были им расселены за левым берегом Днепра, а в 1828 году и остальные, под предводительством Кошевого Атамана Гладкого, передались России, где теперь составляют Азовское Казачье Войско. Вслед за уничтожением Запорожского Войска, в том жe 1775 году, по представлению Потемкина, для управления духовною частию обеих вверенных ему губерний, была учреждена новая епархия, под названием Славянского и Херсонского Архиепископства. В 1776 году в сих губерниях были устроены таможни и таможенные заставы, и поселенные в сем краю войска значительно умножены, именно: гусары были переобразованы в девять полков, а к прежним четырем пикинерным полкам прибавлены еще два, учрежденные вновь, из бывших Запорожцев, что все вместе составило до 10 000 легкой конницы. В таком виде все сии полки оставались до 1783 года, когда были обращены в состав непоселенных войск. А между тем, в [117] продолжение этого осьмилетнего периода, в подчиненном Потемкину крае, появилось еще военное учреждение. Известно, что во время Первой Турецкой Войны при Императрице Екатерине II, весьма многие Греки, с полуострова Мореи и с разных островов Архипелага, в надежде освободиться от турецкого ига, присоединились к русскому флоту, и содействовали ему против своих притеснителей. В последствии, избегая мщения Турок, они прибыли в Россию, и получили, для своего поселения, земли по близости Керчи. В 1779 году, Потемкин сформировал из них двух-баталионный полк, под названием Греческого Пехотного, вооружил его по-албански, длинными ружьями, саблями и пистолетами, и дал красивое обмундирование, состоявшее из зеленой куртки, красных шаровар, коротких сапогов и черной каски, в роде древних греческих шлемов. В последствии, по присоединении Крыма, полк сей, быв поселен около города Балаклавы, принял поныне сохраняемое им название Балаклавского Греческого Баталиона, и данное ему Потемкиным обмундирование удерживал до 1830 года. В 1778 году, присутственные места Азовской Губернии, временно находившиеся в одной из крепостей Украинской Линии, Белевской, были переведены в новопостроенный, у впадения речки Кильчени в Самару, город Екатеринославль. Губернским же городом Новороссийской Губернии был Кременчуг. В 1783 году, обе сии Губернии, по представлению Потемкина, были слиты в одну, в честь и славу Екатерины названную Екатеринославскою. Одним из важнейших поручений, возложенных на Потемкина, по званию Новороссийского и Азовского Генерал-Губернатора, и им исполненных, было [118] умножение флота и заведение новой верфи на Днепре. В течение Турецкой, так называемой Румянцовской Войны, строение судов для Азовской Флотилии производилось выше Воронежа, в Таврове, Павловске, на Икорце и в Хоперске. После Кучук-Кайнарджийского Мира учреждены были еще новые верфи, около устья Дона, в так называемых Рогожских Хуторах, в Гнилой Тоне и в Таганроге, и часть флотилии переведена в Керчь. Таким образом Россия, увеличивая в сем краю свои морские силы, водворила их при самом Черном Море, но это водворение еще не было достаточно: пролив, отделяющий Черное Море от Азовского, которым должны были проходить русские суда, имел не более двух сажен глубины, а главный порт, Таганрог, во время южных ветров, там господствующих, представлял собою, на пространстве четырех и пяти верст, топкое болото, доступное только для мелких и малогрузных судов. Надлежало основать новое кораблестроение по другую сторону Крымского Полуострова, и избрать удобное место для гавани. Последнее было отыскано, в 1775 году, на правом берегу Днепровского Лимана, шестью верстами ниже устья Днепра, при урочище Глубокая Пристань, а выше, в тридцати пяти верстах к северу от разделения Днепра на рукава, было предположено построить укрепленный город, с адмиралтейством и верфью. Императрица, указом 18 Июня 1778 года, утвердила сей выбор, сделанный Контр-Адмиралом Шубиным, по предварительному сношению с Потемкиным, назвала основываемый город Херсоном, и возложила все устройство по этому предмету на Новороссийского и Азовского Генерал-Губернатора. Первоначально работы производились под ближайшим надзором и [119] распоряжением Генерал-Цейхмейстера Морской Артиллерии Ганнибала и Инженер Полковника Гакса, потом были поручены Полковнику Корсакову, и в непродолжительном времени явился город, с укреплениями, адмиралтейством и верфью, имевшею семь элингов для строения кораблей и судов, и один для камелей, на которых спущенные на воду суда должно было проводить чрез отмели, до Глубокой Пристани. В последствии много охуждали выбор места для построения Херсона, предпочитая ему, по предмету кораблестроения, Николаев, а по торговым удобствам Одессу, но не должно забыть, что эти два города, действительно приведшие Херсон в ничтожество, могли быть построены гораздо позже, при дальнейших завоеваниях русского оружия, а до того едва ли можно было избрать место удобнее Херсона. Между тем Новороссийский Край беспрестанно усиливался народонаселением, особенно выходившими из Крыма Греками и Армянами, из которых первые основали город Мариуполь, на берегу Азовского Моря, при устье Калмиуса, а последние построили Нахичевань, лежащий на Дону, близ Крепости Св. Димитрия. В Мае 1780 года, Потемкин, оставив столицу, прибыл в Кременчуг, где для него был построен дом, с садом и рощею, а оттуда отправился в Херсон, где употребил все возможные меры к ускорению работ, не оставляя, в то же время, с неимоверною деятельностью распоряжаться о благоустройстве обеих своих губерний. Описание всех действий по сему предмету, слишком бы распространило пределы нашего обозрения, и принадлежит собственно к Истории Новороссийского Края. Скажем только, что в 1783 году, Новороссийская Губерния, разделенная на двенадцать уездов, [120] заключала в ceбе до 195 000, а Азовская, состоявшая из девяти уездов, до 336 000, новых поселенцев — плоды восьмилетних трудов Потемкина. Астраханская Губерния, также подчиненная Потемкину, с правами наместника, заключала в себе нынешнюю губернию сего имени, Губернию Саратовскую и часть Кавказской, с кочевьями Калмыков, начиная от Земли Донских Казаков, по Кубани и Тереку, вплоть до Каспийского Моря. Столь огромное пространство побудило, в 1780 году, по представлению Потемкина, составить из одной губернии две, Астраханскую и Саратовскую, которой он также был назначен генерал-губернатором. Между тем, еще в 1777 году, обратив внимание на открытое и беззащитное положение границы между Азовом и Моздоком, подвергавшее пастбища донских казаков и Калмыков нападениям соседственных народов, Потемкин предложил устроить между сими двумя пунктами цепь, или линию укреплений, переселив туда волжских и хоперских казаков. При этом случае были построены города Ставрополь, Александров, Георгиевск, Екатериноград, и, таким образом положено основание Кавказской Линии. Первоначально она называлась Моздокскою, и первое управление ею было поручено Астраханскому Губернатору, Генерал-Поручику Якоби; но как соседственные с линиею Кабардинцы приносили на него частые жалобы, а в 1779 году, соединясь с некоторыми другими племенами, произвели нападение на линию, первое со времени ее учреждения, то, место Якоби было поручено Генерал-Maиopy Фабрициану. Сей последний был человек необыкновенной храбрости, и в войне с Турками всегда наводил ужас на их передовые посты, но в [121] управлении линиею не только не сделал улучшений, а еще напротив усилил вражду между своими подчиненными и кавказскими племенами. Князь Потемкин, сменив его, в 1782 году, назначил на его место своего однофамильца, Павла Сергеевича Потемкина, имевшего тогда чин генерал-поручика. Управление этого начальника, по крайней мере, в первое время, было счастливее. Желая избегать распрей с своими воинственными соседями, он не предпринимал ничего нового на линии, и наполнив свою главную квартиру, Георгиевск, знатными горцами, поражал всех своею истинно азиатскою пышностью. Здесь необходимо заметить, что учреждением Моздокской Линии, склонением соседственных с нею народов под российское подданство и присоединением Грузии, приводилась в действие мысль, занимавшая еще Петра Великого — учредить безопасную, сухопутную дорогу для торговых сношений с Индиею. Первое предположение было выполнено, второе предполагалось выполнять в последствии исподоволь, а третье исполнил Князь Потемкин. В 1783 году, поручил он П. С. Потемкину войти в личные сношения с Кахетинским и Карталинским Царем Ираклием. 25 Июня Государь сей, формальным трактатом признал над собою верховную власть России и вверил себя, со всем грузинским народом ее покровительству. Со стороны Царя уполномоченными лицами были Князья Багратион и Чавчавадзе, а со стороны России, по уполномочению Князя Потемкина, П. С. Потемкин. Командование Потемкина над легкою конницею, тесно соединено с его влиянием на армию, по званию вице-президента Военной Коллегии. При назначении его в сии обе должности, регулярные войска России, не включая гвардии, артиллерии, гарнизонов и [122] малых отдельных команд, которые почти не подверглись изменениям, состояли из 4-х полков гренадерских, 52 мушкетерских, 6 кирасирских, 19 карабинерных, 5 драгунских и 7 непоселенных гусарских, 2 легионов и 25 легких полевых команд. Все гренадерские и мушкетерские полки были двух-баталионные, кирасирские, карабинерные и драгунские состояли, каждый, из пяти эскадронов; гусарские из шести эскадронов; легионы из четырех пехотных баталионов, четырех кавалерийских эскадронов и трех команд, егерской, казачей и артиллерийской; полевые команды из двух пехотных рот и трех команд, егерской, драгунской и артиллерийской. Кроме этого, при каждом мушкетерском полку состояло по небольшой команде егерей. Потемкин едва начал иметь влияние на дела Военной Коллегии, как в составе исчисленных здесь войск последовали существенные перемены. Прежде всего, в начале 1775 года, были упразднены, весьма неудобные по своей организации, легионы и полевые команды, и из составлявших их людей сформированы четыре полка мушкетерские, четыре десяти эскадронные драгунские, один гусарский, восемь полевых четырех-ротных баталионов и два баталиона егерские. Тут же учреждены еще один новый гусарский полк, а драгунские полки, бывшие пяти-эскадронными, переобразованы в состав десяти-эскадронных. В конце того же года, число кирасирских полков уменьшено одним, а карабинерных шестью, в замен чего все прочие полки сих названий усилились еще одним, шестым эскадроном, и составлены два новые драгунские полка. Еще сформированы три легкоконные полка, из малороссийских компанейских. В 1776 [123] учреждено, для конвоя Императрицы, по эскадрону лейб-гусар и лейб-казаков. В 1777, из егерей, числившихся при мушкетерских полках, составлены шесть особых егерских баталионов, а в 1783, из вышеозначенных легкоконных и еще из малороссийских казаков, учреждены десять карабинерных полков, и из гусар и пикинеров, поселенных в Новороссийской и Азовской Губерниях, сформированы девять непоселенных гусарских полков. Вместе с сими последними распоряжениями умножилась и пехота, прибавлением к ней осьми новых полевых баталионов. Независимо от всех сих перемен, в 1775 году Потемкин облегчил кирасир, отменением у них кирас, и сделал облегчительные изменения в одежде и вооружении драгун, а в 1783 предложил перемены в обмундировании всей кавалерии. Проект сей заключался в отмене у нижних чинов пудры, пуклей и кос; в замене длинных кафтанов куртками, узких панталон и штиблет просторными шароварами и треугольных шляп, поярковыми касками, с широким плюмажем, из шерсти или из конского волоса, и с двумя суконными лопастями назади, которые в зимнее время могли заменять шапку, закрывать уши, щеки и нижнюю часть солдата. Все сии перемены, в том же году, 4-го Апреля, удостоились Высочайшего утверждения, и были приняты для всех регулярных войск, конных и пеших. «Исполняя Высочайшую Вашего Императорского Величества волю, об обмундировании кавалерии наивыгоднейшим образом для солдата, — писал Потемкин к Императрице, — я употребил всю мою возможность к избежанию излишества, и облача человека, дал однако же ему все, что может служить к сохранению здоровья и к защите от непогоды. [124] Представя cиe на Высочайшую апробацию, могу уверить Ваше Императорское Величество, и самое время покажет, что таковое Ваше попечение будет вечным свидетельством материнского Вашего милосердия. Армия Российская, извлеченная из муки, не престанет возносить молитвы. Солдат будет здоровее, и лишась щегольских оков, конечно, поворотливее и храбрее». Вот некоторые отрывки из проекта Потемкина, им самим сочиненного: «В Россию, когда вводилось регулярство, вошли офицеры иностранные с педантством тогдашнего времени, а наши, не зная прямой цены вещам, почли все священным, и как будто таинственным; им казалось, что регулярство состоит в косах, шляпах и т. п. Красота одежды военной состоит в равенстве и в соответствии вещей с их употреблением; платье чтоб было солдату одеждою, а не в тягость; всякое щегольство должно уничтожить, ибо оно плод роскоши, требует много времени, иждивения и слуг, чего у солдата быть не может... Шляпа убор негодный: она головы не закрывает, и торча концами во все стороны, озабочивает навсегда солдата опасностью, чтобы ее не измять: особливо мешает положить голову, мешает поворачиваться, да и не закрывает также от морозу ушей... Завиваться, пудриться, плесть косы, солдатское ли cиe дело? У них камердинеров нет: на что же пукли? Всяк должен согласиться, что полезнее голову мыть и чесать, нежели отягощать пудрою, салом, мукою шпильками, косами. Туалет солдатский должен быть таков: что встал то и готов». Так велика была заботливость Потемкина о солдате, и она видна во всех его действиях и распоряжениях. [125] Начальствование над иррегулярными войсками вверено было Потемкину в то самое время, когда только что укротился мятеж, произведенный Пугачевым. Донские казаки, из среди которых происходил сей изверг, просили о переводе его родины, Зимовейской Станицы, на другое место, и Императрица соизволив на cиe, разрешила и другую их просьбу, чтобы новая станица называлась Потемкинскою. После этого, в 1774 году, яицкие казаки, из которых многие соучаствовали Пугачеву, для уничтожения самой памяти сего участия, были названы уральскими. B том же году учреждено в Донской Земле гражданское правление, под именем войсковой канцелярии, подчиненное Потемкину, и уничтожившее прежний словесный суд, часто несправедливый в своих приговорах. С этим нововведением, обеспечивавшим у каждого казака права собственности, введены были в войске чины, сравненные с армейскими; ограничена власть Атаманов, и вообще улучшено состояние войска. Далее была облегчена служба сего войска, возвращением в оное сформированных из донских Казаков, Азовского и Таганрогского Казачьих Полков. В 1776 году, находившиеся в Астраханской Губернии гребенские, моздокские, волжские, астраханские и терские казаки, соединены под одно общее название Астраханского Казачьего Войска. В 1778 году, распущен казачий полк, поселенный при Крепости Св. Димитрия Ростовского, и обращен, по-прежнему, в Донское Войско, а в 1779 сделана прибавка к производившемуся сему войску, от казны, денежному и хлебному жалованью. Таковы были главные распоряжения Потемкина по управлению иррегулярными войсками; кроме этого, он дал им однообразную, форменную одежду, и сделал [126] несколько менее значительных перемен в устройстве, как внутреннем, так и наружном. В первые три года по возвращении из армии Румянцова, Потемкин жил в С. Петербурге. В 1777 году, по причине, или под предлогом расстроенного здоровья, он ездил в полуденные губернии, и на пути был везде принимаем самым торжественным образом. Везде строили, в честь ему, триумфальные ворота, встречали его приветственными речами, давали праздники, но Потемкин казался ко всему равнодушным. Во время его отсутствия Императрица подарила ему Аничковский Дворец и 80 000 р. на улучшение в нем мебели, но Потемкин, возвратившийся в том же году, остановился, попрежнему, в Зимнем Дворце, а потом перебрался в смежное с ним здание, принадлежащее Эрмитажу, в те самые покои, которые в последствии занимала Императрица Елисавета Алексеевна, будучи Великою Княжною. Аничковский Дворец он вскоре продал в частные руки, именно купцу Шемякину. Говорят, что в отсутствии Потемкина из столицы, недоброжелатели его старались удалить его от Двора, но безуспешно. Доверие и милости Императрицы к нему не умалялись, и 22-го Сентября 1782 года, в день учреждения нового ордена Св. Владимира, он получил первую оного степень. В это время полный титул Потемкина был следующий: «Светлейший Римской Империи Князь, Генерал-Аншеф, Сенатор, Государственной Военной Коллегии Вице-Президент, Новороссийский, Азовский, Астраханский и Саратовский Генерал-Губернатор и Государев Наместник; войск там поселенных, Днепровской и новозаведенной Моздокской Линий главный командир; Генерал, командующий легкою конницею, Донским Войском и всеми [127] иррегулярными войсками, Ее Императорского Величества Генерал-Адъютант, Действительный Каммергер, Кавалергардского Корпуса Поручик, Лейб-Гвардии Преображенского Полка Подполковник, Новотроицкого Кирасирского Полка Шеф, над войсками Генерал-Инспектор, Мастерской Оружейной Палаты Верховный Начальник и орденов: Св. Апостола Андрея, Св. Александра Невского, Военного Св. Великомученика Георгия 2-го класса, и Св. Владимира 1-й степени, Королевско-Прусского Черного Орла, Польских: Белого Орла и Св. Станислава, Шведского Серафима, Датского Слона и Голштинского Св. Анны Кавалер». Таким образом, к прежним титулам и обязанностям Потемкина прибавились еще новые: звание сенатора, генерал-инспекторство над войсками, и главное начальство над Оружейною Палатою. Сия последняя не может однако же считать время его верховного управления благоприятным для себя пepиoдом: он взял из нее весьма много драгоценностей, образов, крестов, и разных церковных облачений, для церквей Новороссийского Края. Так, в течение двадцати лет, возвысился конногвардейский вахмистр, как бы по особому предзнаменованию выдвинутый из многочисленной толпы судьбою, которая, в последствии, возвысила его на первую степень чинов, отличий и могущества в государстве. Теперь следует славнейшая эпоха в жизни Потемкина, полезнейшее из дел его для России — присоединение к ней Крыма. Выше видели мы, что по Кучук-Кайнарджийскому Миру, Оттоманская Порта признала независимость Крыма. Ханом сей страны в это время был Шагин-Гирей, расположенный на сторону Русских. Часть Татар, недовольная уступкою России Керчи и [128] Еникале, и подстрекаемая турецкими агентами, приезжавшими на полуостров под видом торговли, возмутилась, и провозгласила ханом преданного Порте Девлет-Гирея. Шагин-Гирей прибегнул к помощи России, и отправил посольство в С. Петербург, где оно было принято весьма благосклонно. Императрица немедленно послала в Крым войска, под начальством Генерал-Поручиков Князя Прозоровского и Суворова, которые изгнали Девлет-Гирея, воспрепятствовали турецкому флоту сделать высадку на южный берег полуострова, и восстановили власть законного хана. Во все продолжение этого времени, Оттоманская Порта грозила нарушить мир, но, еще не опомнившись от неудач в последнюю войну, успокоилась, и 10-го Марта 1779 года заключила с Россиею дополнительную конвенцию к Кучук-Кайнарджийскому Миру. Этою конвенциею она подтверждала все статьи трактата 1774 года, признавала Шагин-Гирея Крымским Ханом, и соглашалась на остановленный было ею свободный пропуск русских торговых судов из Черного Моря в Средиземное и обратно, а Россия, с своей стороны, обязывалась вывесть из Крыма свои войска. Главным участником, склонившим диван к этой конвенции, был тогдашний Французский Посол при Константинопольском Дворе, Граф Сен-При (Saint-Priest). Императрица, в признательность к его услуге, пожаловала ему орден С. Андрея. Тем не менее, однако же, все переговоры происходили по внушению и под влиянием Потемкина, чрез Российского Резидента в Константинополе, А. С. Стахиева. Таким образом гроза прошла, и несогласия с Турциею прекратились, но не надолго. В Июле 1782 года, Потемкин, находившийся в Кременчуге, получил донесение, что взволновавшиеся [129] опять Крымцы заставили своего Хана бежать и искать спасения в Керчи, и что с другой стороны, Турки, вопреки трактату с Poccиeю, заняли Тамань, и угрожают переправиться в Крым. При первой вести о сих происшествиях, Князь Потемкин распорядился, чтобы Генерал-Поручик П. С. Потемкин заставил Турок удалиться за Кубань; Суворову было поручено усмирить волновавшихся Буджацких и Нагайских Татар, а Генерал-Поручику Графу де-Бальмену 6, стоявшему с корпусом на северной границе Крыма, велено войти в пределы полуострова и водворить там спокойствие. Все три поручения увенчались полным успехом, почти без кровопролития, и вслед за тем, в начале 1783 года, командовавший Азовскою флотилиею, Вице-Адмирал Клокачев, получил от Потемкина повеление, оставя несколько судов в Керчи, со всеми остальными итти в Ахтиарскую Гавань, где, между тем, де-Бальмен уже воздвигал укрепления. Пока исполнялись все сии меры, Потемкин, находившийся то в Кременчуге, то в Херсоне, завел переговоры с Шагин-Гиреем и с разными кубанскими владельцами, и, где увещаниями, где золотом, где угрозами, убедил их покориться России. В следствие этого, 8-го Апреля 1783 года последовал манифест, что Российское Правительство, желая положить конец беспорядкам и волнениям между Татарами и сохранить мир с Турциею, присоединяет к своим владениям Крым, Таман и всю Кубанскую Сторону. Граф де-Бальмен привел к присяге старшин крымских, Суворов — нагайских, П. С. Потемкин — кубанских. [130] Так, без войны было совершено покорение Крыма, столько времени занимавшее Российских Государей, и совершено Потемкиным, которого враги его оглашали изнеженным сибаритом, неспособным ни к какому государственному делу! В Константинополе неравнодушно получили известия о новом распространении российских пределов, но там бодрствовал и действовал Яков Иванович Булгаков, товарищ Князя Потемкина по Московскому Университету, и во время последних происшествий в Крыму, назначенный чрезвычайным посланником и полномочным министром при Оттоманской Порте. Действуя решительно и благоразумно, он не только успел отклонить Диван от войны, но еще заключил с ним, 20-го Июня 1783 года, весьма подробный и выгодный для России торговый трактат, а 28-го Декабря и акт, которым Порта, не противясь присоединению Крымского Полуострова к России, уступала сей последней и земли по северную сторону Кубани, с обитающими там народами. Булгаков, награжденный за столь важные заслуги чином действительного статского советника и орденом Св. Владимира 2-й степени, относил весь успех дела Князю Потемкину, а Потемкин писал к нему: «Вы приписываете это мне, и тем увеличиваются еще более заслуги ваши! Все от Бога; но вам обязана Россия и сами Турки: ваша твердость, деятельность и ум отвратили войну. Турки были бы побеждены, но русская кровь также бы потекла». Шагин-Гирей, уступив России свое владение, получил в возмездие 200 000 рублей ежегодной пенсии, и с небольшою свитою уехал в назначенный для его пребывания Воронеж, где Потемкин [131] определил к нему, в виде пристава, Надворного Советника Лошкарева, искусного дипломата, который уже был при Хане резидентом в Крыму, и о котором мы еще будем говорить в последствии. Там, скоро наскучив однообразною жизнию, и жалея об утраченной власти, Хан начал обнаруживать свое неудовольствие, называл себя арестантом, невольником, отказывался от пенсии, прислал к Императрице, без письма, некогда пожалованный ему патент на чин гвардии капитана, и уехал в Турцию. По повелению Султана, ему назначили, для жительства, остров Родос, и там, в непродолжительном времени, удавили. Потемкин, за бессмертную свою заслугу, был произведен (2-го Февраля 1784 года) мимо многих, в том числе Графа Я. А. Брюса, Графа И. П. Салтыкова, П. И. Салтыкова и Князя Н. В. Репнина, в генерал-фельдмаршалы, и назначен генерал-губернатором Крыма, наименованного Таврическою Областью. B то же время Императрица назначила его президентом Военной Коллегии, на место безнадежно больного Графа З. Г. Чернышева, и Шефом Кавалергардского Корпуса, на место Князя Г. Г. Орлова, скончавшегося, в 1782 году, в Щвейцарии. Тут с новым возвышением и с распространением власти и круга деятельности, начинается новая эпоха жизни и действий Потемкина. Он стал на верху почестей и могущества. С началом 1784 года, главные, важнейшие обязанности Потемкина заключались в управлении строевою и хозяйственною частями военно-сухопутных сил России, Екатеринославскою и Астраханскою Губерниями и Таврическою Областию. Таким образом, [132] говоря словами историка Новороссийского Края 7, Потемкин командовал устьями четырех главнейших рек русских: Волги у Астрахани, Дона ниже Ростова, т. е. Крепости Св. Димитрия, Днепра и Буга в Днепровском Лимане, т. е. у Кинбурна. Казалось, что ему вверялись ключи большей части внутренней и внешней торговли Российской Империи. Кроме этого, после кончины Графа Никиты Ивановича Панина, последовавшей в 1783 году, Потемкин начал обнаруживать сильное влияние и на сношения с иностранными государствами. Как президент Военной Коллегии, Князь Григорий Александрович ознаменовал начало вступления в cию должность усилением защиты Оренбургского Края, для чего, по его предложению, были сформированы один драгунский полк и шесть полевых баталионов. Далее, в том же 1784 и в 1785 годах, он увеличил число гренадерских полков, до десяти, составив каждый из четырех баталионов; прибавил два новые мушкетерские полка; вместо прежних егерских баталионов, учредил семь четырех-баталионных егерских корпусов, и сделал еще другие, менее значительные перемены, весьма значительно умножившие число регулярных войск. В первой половине 1786 года, армейская пехота и кавалерия простиралась до 260 000 человек, и состояла из 5 полков кирасирских, 19 карабинерных, 10 драгунских, 16 легкоконных, 10 гренадерских, 59 мушкетерских, 7 корпусов и 2 баталионов егерских и 14 баталионов полевых мушкетерских. [133] Из числа карабинерных полков 10, и из кирасирского 1, составляли малороссийскую, а из легкоконных: 9 екатеринославскую и 7 украискую конницу, сообразно тому, каких губерний людьми они комплектовались. Для всех сих войск, 10 Апреля 1786 года были конфирмованы новые штаты и табели. После этого, как отчасти увидим ниже, во время войны с Турками, Потемкин делал еще новые приращения к армии, расформировывал некоторые полки на усиление других, и производил многие другие перемены, но они были уже так часты, многосложны, а иногда и мелочны, что следить за всеми ими значило бы совершенно отклониться от главной цели нашего повествования. Остается только пожалеть, что при сих беспрерывных реформах, Потемкин уничтожил два древнейшие полка Русской Армии: Бутырский Пехотный и Московский Гренадерский, некогда имевшие своими начальниками значительных сподвижников и наставников Петра Великого: Гордона и Лефорта, и существовавшие еще при Царях Михаиле Феодоровиче и Алексее Михайловиче. Екатеринославская Губерния, 30 Марта 1783 года переименованная в наместничество, и имевшая главным своим городом Кременчуг, не переставала, по прежнему, обращать на себя постоянное внимание и заботливость Потемкина. К большому его прискорбию, этот любимый им край, не смотря на все принятые предосторожности, был посещен и опустошаем чумою, проникшею из Крыма, и остановившею на время работы в Херсоне. По несчастию, это зло не могло быть скоро остановлено, и прекратилось уже в начале 1785 года. Между тем 10 Февраля 1784 года, в следствие перемен границ и по предложению [134] Потемкина, Таганрог, Крепость Св. Елисаветы, Переволочна, Бахмут, Тор, Изюм, Крепость Св. Димитрия и все укрепления Днепровской и бывшей Украинской Линии, повелено было не считать крепостями, а в замен их назначена новая цепь укрепленных мест; 1) крепостца у впадения реки Тясьмин в Днепр; 2) Ольвиополь; 3) укрепление на устье Ингула; 4) Херсон с адмиралтейством и корабельною верфью; 5) Днепровский, или Збуривский Ретраншамент, с верфью для малых военных и купеческих судов; 6) Кинбурн; 7) Перекоп; 8) Евпатория, или Козлов; 9) Ахтиар, или Севастополь, избранный главным портом для Черноморского флота; 10) Балаклава; 11) Феодосия; 12) укрепление Воспор, между Керчи и Еникале, и 13) блокгауз у Геничи, при переезде на Арабатскую Сторону, т. е. длинную, узкую косу, простирающуюся вдоль восточного берега Крыма; далее, по ту сторону Керченского Пролива, были избраны Фанагория и укрепление Эйское. Из сего числа укрепления на Тясьмине, ингульское, днепровское и воспорское построены не были, но остальные все починены и приведены в возможное, по скорости времени, оборонительное положение, неутомимою заботливостью Потемкина. 4 Сентября благотворитель Новороссийского Края исходатайствовал именной указ об учреждении в Екатеринославском Наместничестве университета; назначил в оный некоторых профессоров, и независимо от определенной правительством суммы, пожертвовал на его содержание часть своих собственных доходов. Война с Турциею, возникшая в 1787 году, остановила исполнение сего полезного дела. В том же, 1784 году 13 Августа, последовало новое разграничение между Екатеринославским Наместничеством и [135] Таврическою Областию, по которому бывшие в ведении первой крепости Керчь, Еникале и Кинбурн, отошли ко второй, а 10 Июня, по старанию Потемкина, страстно любившего садоводство и лесоводство, особым указом повелено было употребить всевозможное старание к разведению леса на степях екатеринославских и таврических. 13 Октября 1786 года Императрица утвердила план новому губернскому городу Екатеринославского Наместничества, предположенному к построению на берегу Днепра, между Старыми и Новыми Кайсаками, и названному, по прошению Потемкина, Екатеринославлем; прежний же город сего имени, сделавшийся уже уездным, назван Новомосковском. Около этого же времени Архиепископ Славянский и Херсонский начал именоваться Екатеринославским и Херсонеса-Таврического, а 7 Марта, по обширности сей Епархии, повелено в ней иметь викария, с наименованием его Епископом Феодосийским и Мариупольским. Между тем и народонаселение сего наместничества, возрастая все более и более, к 1787 году умножилось еще 150 000 душ обоего пола, стекшихся из разных стран и климатов. Тут были старообрядцы, из России, Греки, Армяне, Италиянцы, Корсиканцы, Немцы, Шведы, Калмыки из украинских степей, Цыганы из Бессарабии и Подолии, и значительное число казенных крестьян из великороссийских губерний. Саратовская Губерния, по отдалении ее от мест главных действий Потемкина, не подвергалась ни каким замечательным изменениям, а из Астраханской и из Черноярского Уезда Саратовской Губернии, 5-го Мая 1785 года, составилось одно наместничество, Кавказское, в котором губернским городом назначен Екатериноград. Манифестом 17-го Июля того [136] же года, в сем наместничестве, разделявшемся на две Области, Кавказскую и Астраханскую, дозволялось селиться всем иностранцам, с разрешением им беспрепятственного торга, промысла и ремесл. 11-го Июля 1786, для удобнейшего удержания горских племен в зависимости от России, Потемкину разрешено вербовать из них войска. 19-го Августа определены правила для водворения в Кавказском Наместничестве новых поселенцев. 26-го Августа, состоявшим в подданстве России, Большой и Малой Кабарде, велено быть поселенным войском, и из среды их определенное число содержать на жалованье от Русского Правительства. Таковы были главные меры, принятые Потемкиным для благосостояния Кавказского Края, но он с прискорбием должен был видеть, что старания его не увенчевались желаемым успехом. Однофамилец его, там начальствовавший, довольно долго сохранял мир с горцами, и удерживал их в повиновении, но с учащением его сношений с Грузиею, и личных его поездок к Царю Ираклию, обстоятельства начали изменяться. Небольшие укрепления, которые сей начальник необходимо должен был устроить для своей безопасности, по дороге в Тифлис, и внушения духовенства, подстрекаемого агентами Порты, более и более раздражали горцев, особенно соседственных с левым флангом линии. Начались нападения, которые надлежало отражать силою; распри и сшибки становились чаще и значительнее; войска, защищавшие линию, слабели в числе; учрежденные близ линии поселения были беспрестанно раззоряемы; жители их уводились мятежниками в плен, и к довершению зла, между кавказскими народами появился некто Ших-Мансур, из простого чеченского пастуха преобразовавшийся [137] в пророка, и с невероятным успехом возбуждавший горцев к восстанию на Россиян. В таком положении находились дела во второй половине 1787 года, когда открылась явная война с Турциею. Таврическая Область, так переименованная из Крымского Полуострова, и разделенная на семь уездов, обратила на себя большое внимание Потемкина. Первое преимущество, доставленное им ее жителям, состояло в том, что всем татарским князьям и мурзам были пожалованы права и выгоды российского дворянства. Затем жителям области было дозволено составить из среды своей войско, которое, под названием таврических национальных войск, в последствии участвовало в войне России с Турциею, и все прежде бывшие в Крыму сановные люди, как-то: каймаканы, кадии и муфтии, признаны и утверждены в сих должностях. Сначала Татары, по-видимому, охотно видели себя подданными новой, хотя и не мусульманской державы, но вскоре многие из них, не терпя иноверческого владычества, из одного фанатисма, начали тайно уходить из отечества и переселяться в Турцию. Потемкин, считая бесполезным и даже вредным удерживать людей, нерасположенных к новому порядку вещей, не только не препятствовал эмиграции, но еще предоставил каждому на волю, оставаться на родине или оставить ее, и избравших последнее велел снабжать пропускными видами. В кратком обзоре действий Потемкина по управлению вверенными ему губерниями, со времени присоединения Крымского Полуострова, мы указываем только на те постановления, которые, исходя от имени Правительства, сохраняются для потомства в актах государственных, но сколько полезных и [138] благотворных распоряжений проистекли собственно от него, от его обширного ума и пламенной любви к России! Между прочим, по его непосредственному поручению, Коллежский Советник Афонин, университетский его сотоварищ, делал обозрение Екатеринославского Наместничества, а Надворный Советнике Габлиц составил естественное описание Крыма, и каждый из них имел, для своего руководства, подробное наставление, составленное самим Потемкиным. Его ставало на все! Кроме Генерал-Поручика П. С. Потемкина, действовавшего, как мы уже видели, на Кавказе, деятельнейшими и ближайшими сотрудниками Князя были: Правитель Екатеринославского Наместничества, Генерал-Maиop Синельников, Правитель Таврической Области, Статский Советник Каховский, и Инженер-Полковник Корсаков. B Константинополе, беспрестанно волновавшиеся умы усмирял Булгаков, а многочисленными важными делами Потемкина, заведывал неутомимый правитель его канцелярии, Полковник Василий Степанович Попов, после бывший действительным тайным советником, и председателем одного из департаментов Государственного Совета. Не ограничиваясь одним внутренним устройством своих губерний, Потемкин старался доставить им выгоды и извне, и исходатайствовал у Императрицы манифест, обнародованный 22-го Февраля 1784 года, и объявивший, что все дружественные с Россиею народы могут производить свободную торговлю в Херсоне, Севастополе и Феодосии, получивших, в отношении к коммерции, одинаковые права с С. Петербургом и Архангельском. Позже заключены были еще выгодные для черноморской торговли трактаты: [139] 27-го Декабря 1787 года, с Франциею, и 6-го Января 1787, с Королем Обеих Сицилий. Потемкину предоставлено было право давать русский флаг всем российским подданным, имевшим суда для торговли на Черном и Средиземном Морях. Посреди всех сих занятий, на Потемкине лежало еще одно, весьма важное: сооружение Черноморского корабельного Флота, для которого, как уже говорено, в Херсоне была устроена новая верфь, Севастополь избран главным портом, а мелкие суда строились на устье Софии. Paбочиe люди беспрестанно были выписываемы изнутри России; корабельный лес доставлялся из Польши, Белоруссии и Bopoнeжa; железо заготовляли на сибирских заводах, и препровождали чрез Таганрог, в Севастополь и Херсон. Летом 1783 года, в последний из сих городов прибыли первые морские команды, и уже нашли спущенными на воду 74 пушечный корабль Слава Екатерины, и 50 пушечный фрегат Св. Георгий, которые были отведены в Севастополь. B 1784 году, небольшая эскадра линейных кораблей, фрегатов и малых судов, под начальством Капитана 1-го ранга Графа Войновича, первого командира первого черноморского линейного корабля Слава Екатерины, уже крейсеровала около берегов Крыма, а в 1785 (13-го Августа), состоялся штат Черноморского Адмиралтейства и флота, которых непосредственным начальником был назначен Потемкин, с званием главнокомандующего Черноморским Флотом. В сем последнем назначалось содержать 12 линейных кораблей, от 80 до 66-ти пушечных, 20 фрегатов, от 50 до 22 пушечных, 23 ластовых и перевозных судов и 3 камелей, с 13 504 человеками флотской, солдатской и артиллерийской команд, не считая [140] портовых и адмиралтейских. Ближайшими и деятельнейшими сотрудниками Потемкину, по устройству этой важной части, были Капитаны 1-го ранга: в Севастополе, Граф Марко Иванович Войнович и Федор Федорович Ушаков, в последствии оба бывшие адмиралами; в Херсоне: Николай Семенович Мордвинов, ныне адмирал и граф, а в Таганроге, Павел Васильевич Пустошкин, после имевший чин вице-адмирала. По хозяйственной части и по наблюдению за ходом работ, Потемкин много употреблял Оберштер-Кригс-Коммиссара Черноморского Флота Андреева, и в особенности Полковника Фалеева, к которому имел весьма большую доверенность, и о котором еще будем говорить ниже. Все сии лица, своими неутомимыми трудами и знанием дела, заслужили признательность современников и потомков. Знаменитого Сенявина, имевшего тогда чин капитан-лейтенанта, Потемкин взял к себе генеральс-адъютантом по Черноморскому Флоту. Из иностранных морских офицеров, в большом числе явившихся на службу, под начальство Потемкина, известны более прочих: Ф. Ф. Мессер, умерший в 1829 году, в чине вице-адмирала, и контр-адмирал Белли, отличившийся в 1799 году, при взятии Неаполя. Более всего поступали на флот Греки. Посреди стараний о населении, благосостоянии и защите Новороссийского Края, Потемкин живал, по нескольку месяцев, и в Петербурге, изумляя там всех своим великолепием и могуществом. Вдруг, под осень 1786 года, колесо его счастия, как казалось, перевернулось; к удивлению всех, он перестал приезжать ко Двору, жаловался на болезнь и уехал в Нарву. Приближенные к нему и родственники уныли духом; падение его было несомненно [141] очевидно; но не прошло двух недель, и он явился опять в Царскосельском Дворце, тем самым чем был и до своего отъезда. Лица, устроивавшие ему погибель, сами подверглись опале. Потемкин торжествовал, но, к довершению его торжества, недоставало еще одного: личного обозрения вверенного ему края Императрицею. В 1787 году исполнилось и это его желание. В конце 1786 года уже сделалось формально известным, что Государыня посетит Екатеринославское Наместничество и Таврическую Область, и Потемкин, находившийся тогда в Петербурге, поспешил в Кременчуг. Здесь он истощил всю свою деятельность к принятию Cвoeй Благодетельницы, и к показанию eй новоприобретенного края во всем неожидаемом ею блеске. Везде, для приезда посетительницы, строились временные Дворцы, устроивались и улучшались дороги, делались приготовления к торжественным встречам; даже воздвигались целые города, как например Алешки, на левом берегу Днепра, против Херсона. В Октябрь 1786 года он еще не существовал, а в Апреле 1787, в проезд Императрицы к Херсону, уже красовался своими домами, обитаемыми Малороссиянами, бывшими Запорожцами и старообрядцами, переселившимися из других мест. «Дорогу от Кизикерменя до Перекопа, — писал Потемкин к устроивавшему ее Полковнику Корсакову, — сделать богатою рукою, чтобы не уступала римским; я назову ее Екатерининский Путь». Любопытно также письмо Потемкина к Екатеринославскому и Таврическому Архиепископу Амвросию, в котором, приглашая сего Архипастыря к благовременному приезду в Кременчуг, и предлагая ему встретить Императрицу у пристани, он писал, между прочим, [142] следующее: «При первой встречи на пристани, Ваше Преосвященство благоволите сказать самое краткое приветствие; но при случае, когда в лице дворянства все губернские представятся Ее Величеству в тронной зале, тогда вы за всех говорить будете. Речь сия состоять должна из благодарности, какую Россия чувствует в превращении земли сей из необитаемой степи в сад плодоносный; тут пройдите все пагубные следствия, от бывших соседей нанесенные, что Татары обладали прежде нациею нашею; по разрушении же их Казанского Царства, вогнездившиеся в Крыме испускали по временам вред на многие провинции; но десница Ее Императорского Величества стерла супостата, присоединила землю к Империи, и народ, прежде вредный, соделала нам собратией. Тут слава Ее проложила новый путь, по коему стопы предшественников Ее не путешествовали; испразднен Ею и внутрений недуг: обращавшиеся во злодействе обитатели порогов дпепрских, составляют ныне почтенное и стройное войско. Сказав, что сей край славе Ее принадлежит, а потому народу оного Она сугубо мать, окончить изъявлением благодарности нашей и ревности, заслуживая Ее милость». Правителю Екатеринославского Наместничества, Генерал-Maиopy Синельникову, Князь писал: «День отъезда Ее Императорского Величества из Киева, назначен 22-го сего Апреля, а потому и должно ожидать Высочайшего Ее Величества в Кременчуг прибытия 24-гo или 25-го числа. Употребите все силы, не теряя ни минуты, чтоб все было в исправном порядке и готовности к тому времени. Постарайтесь, по всей возможности, чтоб город был в лучшей чистоте и опрятности; безобразящие город строения разломать или скрыть, [143] особливо прибрать около рядов, и приказать переменить дранные и замаранные завесы. Чем многочисленнее будет корпус дворянства, тем лучше. Я поручил уже вам собрать дворян в Кременчуге с их фaмилиями, и надеюсь, что вы потщились cиe исполнить. На других воротах, что на мосту, прикажите надписать: Екатерине Великой; все комнаты дворцовые наилучшим образом очистить, и также квартиры в городе прибрать почище. Правление наместническое, палаты и все присутственные места содержать в готовности к собранию сенаторскому; сверх исправности в делах, должны все канцелярские служители быть в совершенном опрятстве. Господину Сарти 8 предписанную ему пиecy скорее приуготовить и постараться, чтоб оная произведена была наивеликолепнейшим и огромнейшим образом. Обмундирование музыкантов и певчих, буде еще не окончено, то тотчас оное совершить». Императрица выехала из Петербурга в начале Января 1787 года, сопровождаемая большою свитою, в котopoй находились: Обер-Шталмейстер Лев Александрович Нарышкин, Обер-Каммергер Иван Иванович Шувалов, Главный Начальник Сухопутного Кадетского Корпуса Граф Ангальт, Флигель-Адъютант Граф Дмитриев Мамонов, прежде бывший генеральс-адъютантом Князя Потемкина, и чужестранные министры: Австрийский Граф Кобенцель, Английский Фиц-Герберт и Французский Граф Сегюр. Весь поезд составляли до сорока карет и более ста саней, для которых на [144] каждой станции приготовлялось от 500 до 600 лошадей. Путешествие совершилось чрез Смоленск, на Киев, куда Императрица прибыла 29-го января, а вскоре приехал и Потемкин, из Кременчуга, вместе с известным Принцем Нассау-Зигеном, изъявившим желание вступить в русскую службу, и только ожидавшим на то разрешения Французского Правительства. Императрица пригласила Принца сопутствовать ей, и дождавшись вскрытия Днепра, 22-го Апреля, отправилась в дальнейший путь, на флотилии, построенной на Днепре, и состоявшей из семи великолепно убранных галер и сорока других гребных судов разного рода. Тут Потемкин истощил все усилия и старания, чтобы плавание Императрицы сделать сколько возможно приятнее и разнообразнее, и действительно оба берега Днепра, в это время, представляли прекрасные картины. Где, на местах недавних еще пустырей, явились большие и богатые селения; где стояли толпы народа, привлеченные любопытством видеть Императрицу и весь великолепный поезд, где пестрелись многочисленные стада, где на бойких конях гарцовали Донцы, где маневривали стройные ряды кавалерии, красиво обмундированной, по проекту Потемкина, где наконец возвышались триумфальные арки, украшенные бесчисленным множеством цветов и роскошною зеленью южной природы. В заключение бесчисленное множество лодок окружало галеры, и наполнявший их народ оглашал воздух веселыми песнями. В Каневе Императрица имела свидание с приезжавшим туда Польским Королем Станиславом Августом, и возложила на него орден Св. Андрея, а Король, с своей стороны, пожаловал орден Белого Орла Генерал-Мaиopy Энгельгардту, родному племяннику Потемкина. [145] В Кременчуге Императрица нашла, для своего помещения, прекрасный, совершенно в ее вкусе отделанный и убранный дворец, с английским садом, как бы волшебною силою насаженным в самое короткое время, и тут же была свидетельницею блистательного маневра, произведенного многочисленною пехотою и кавалериею, под начальством Генерала Князя Юрия Владимировича Долгорукова. Императрица была в восхищении от всего, ею виденного, и беспрестанно изъявляла Потемкину свою благодарность. Приближаясь к Кайдакам, она получила известие, что Римский Император Иосиф II, приняв на себя строгое инкогнито, под именем Графа Фалькенштейна, едет для свидания с нею, и уже находится недалеко. Немедленно села она в коляску, и поехав навстречу Императору, встретила его у небольшого, уединенного домика какого-то казака, и там остановилась с ним на несколько часов, для отдыха и обеда. По причине внезапной поездки Екатерины на берег, никто из служителей придворной кухни не успел поехать за нею. Император был также без своей прислуги, а между тем обеденное время настало. Делать было нечего: Потемкин, племянник его, Гетман Граф Браницкий, и Принц Нассау-Зиген, также тут случившиеся, взялись за поварское дело, и своеручно приготовили высоким путешественникам обед, хотя и не вкусный, но проведенный чрезвычайно весело. После того Имератрица и Император поехали на флотилии, и шествие отправилось далее. 9-го Мая Императрица вышед на берег, положила первый камень в основание нынешнего губернского города Екатеринославля, а 12-го достигла Херсона. Здесь, в трехдневное свое пребывание, она [146] осмотрела все примечательности за десять лет еще несуществовавшего города, присутствовала при спуске двух линейных кораблей и одного фрегата, и пожаловала Потемкину, по званию его Главнокомандующего Черноморским Флотом, кейзер-флаг. Из Херсона она намеревалась ехать водою до Кинбурна, но известие, что там стоит сильная турецкая эскадра, побудило ее отправиться сухим путем, через Перекоп, в Крым. Говоря раз о сем полуострове, венценосная путешественница сказала: «Приобретение cиe важно; предки дорого бы заплатили за то, но есть люди мнения противного, которые жалеют еще о бородах, выбритых Петром I». Посетив столицу бывших ханов, Бахчисарай, Императрица, с Императором Иосифом, 22-го Мая, проехала в Инкерман, и тут, из окон дворца, нарочно на сей случай устроенного, увидела весь военный флот, стоявший на Севастопольском Рейде, в числе пятнадцати линейных кораблей и фрегатов и одного бомбардирского судна, под начальством Капитана 1-го ранга Графа Войновича. Во время обеденного стола, по предварительному приказанию Потемкина, на первоспущенном херсонском корабле Слава Екатерины, был поднят, в первый раз, кейзер-флаг, и салютован со всего флота тридцатью одним выстрелом, а по окончании обеда Екатерина и державный ее гость, в сопровождении многочисленной свиты, на шлюпках отправилась к Севастопольскому Рейду, для ближайшего обозрения флота. Приблизясь к последнему, императорская шлюпка подняла штандарт, и все военные корабли и суда, спустив флаги и вымпелы, салютовали из всех орудий; экипажи кораблей и судов приветствовали Императрицу громогласным «ура!». [147] Торжественное cиe восхищение повторилось опять, при появлении шлюпки против флагманского корабля, и слилось с громом пушечных выстрелов целого флота. В то же время открылась пальба с береговых укреплений, с баттарей, устроенных при входе в Севастопольскую Гавань и с транспортных и купеческих судов, стоявших на рейде. Эти минуты были одни из самых приятных для Екатерины, самые торжественные для Потемкина. Чего бы не дал Великий Петр, чтобы дожить до подобного зрелища, до отплаты за неудачу при Пруте. Из Севастополя путешествие Государыни продолжалось чрез Бахчисарай, Симферополь, Карасубазар и Старый Крым, до Феодосии, а оттуда обратно, через Перекоп в Россию. В Кизикермене она рассталась с Императором, а в Полтаве, (8-го Июня), с восхищением видела маневр знаменитой Полтавской Битвы, произведенный войсками, под начальством Князя Юрия Владимировича Долгорукова, по большой части легкоконными полками. Императрица столько была довольна последними, что, по приезде в Москву, сказала главнокомандовавшему там, Генерал-Аншефу Еропкину: «Я видела в Полтаве легкоконные полки; лучше этих полков ничего видеть нельзя». Так увенчивалось монаршими похвалами и одобрением все, что исходило от распоряжений Потемкина! После полугодового отсутствия, Екатерина возвратилась в Петербург 11-го Июля, и Потемкин, провожавший ее до Полтавы, узнав о ее благополучном возврате, написал ей, из Кременчуга: «Всемилостивейшая Государыня! По получении радостного известия о благополучном Вашего Императорского Величества возвращении в Софию, первое всех нас было [148] движение восслать благодарственные моления Всевышнему, сохраняющему Вас в всех путех Ваших. Вчерашний день посвящен был сему общему всех Россиян долгу. Остатки дня препроводили мы в празднествах. Народ здешний, взысканный паче всех матерними Вашего Императорского Величества щедротами, глубоко в сердцах их начертанными, изъявлял в сем случае знаки беспритворного веселия, которое на всех лицах изображено было. Усердие и благодарность оное производили, и сии чувствования пренесутся в позднейшее потомство, которое не в одних только преданиях, но в собственном благоденствии своем познает плоды Всемилостивейшего Вашего Императорского Величества о нас и о них промысла». Путешествие Императрицы в Екатеринославскую Губернию и Таврическую Область было непрерывным рядом наград и милостей, сыпанных ею по представлениям Потемкина. Между прочим, Князь Ю. В. Долгорукий был пожалован Подполковником Лейбгвардии Преображенского Полка; Генерал-Аншеф Суворов получил драгоценную табакерку с Высочайшим вензелем; Генерал-Maиopy Голенищеву-Кутузову (в последствии фельдмаршал и Князь Смоленский), дан орден Св. Владимира 2-й степени; Капитаны 1-го ранга П. С. Мордвинов и Граф Войнович произведены в контр-адмиралы; Ф. Ф. Ушаков в капитаны бригадирского ранга; правитель канцелярии Потемкина, Полковник В. С. Попов, в бригадиры. Сам Потемкин (8-го Июня 1787, в Полтаве), награжден проименованием Таврического. Между тем гроза собиралась на юге. Во время путешествия с Екатериною в Крым, Иосиф возобновил свою готовность содействовать ей, в [149] случае если бы завязалась война с Турками, но сия готовность уже была только следствием прежних обещаний, а не убеждения в пользе. «Я не вижу проку из войны, — говорил он в это время. — Потемкин великий человек, но любит все начинать, и ничего не оканчивает. Теперь он с жаром напирает на войну, но дайте ему только получить недостающий у него орден Св. Георгия 1-го класса, и весь жар простынет. Он же первый заговорит о мире». Впрочем, Потемкин, говоря с Императором о необходимости и даже о неизбежности воевать с Портою, не спешил этим делом, предоставляя все времени и обстоятельствами. Франция сильно заботилась о сохранении мира между Россиею и Турциею. Англия и Пруссия подстрекали Диван к войне. Булгаков, видевший в Константинополе всеобщее негодование на Россию за Крым, и всеобщую готовность взяться за оружие, старался не отвратить, но только приостановить разрыв, а Потемкин, возвратясь из Полтавы, оставался в Кременчуге, и там с нетерпением ожидал развязки. Князь Таврический, имевший под своим начальством опытных генералов: Каховского, Князя Ю. В. Долгорукова, Текеллия и Суворова, почти был уверен, что 1787 год пройдет без военных действий. На всякий случай принял он однако меры предосторожности: сформировал новый, четырех-баталионный корпус, под названием Екатеринославского, в Екатеринославском Наместничестве учредил поселенное войско, по образцу Донского, дав ему наименование Екатеринославского, и пожертвовал в состав его все свои имения, на левой стороне Буга, скупленные в разные времена у польских помещиков; укомплектовал свои войска почти [150] десятью тысячами рекрут; усилил оборонительные средства Кинбурна, как пункта, прежде всех подверженного нападению Турок, велел Севастопольскому Флоту быть в ежеминутной готовности к выходу в море; часть флотилии, бывшей с Императрицею на Днепре, обратил в военные суда, и послал в Днепровский Лиман, содействовать защите Кинбурна и Херсона, а в заключение отобрал все оружие у жителей Крымского Полуострова. Донесения шпионов и известия наблюдательных отрядов, расставленных за Бугом, извещали об усилении Турок в Очакове, и о всеообщем нерасположении умов в столице Султанов к России. Письмо, полученное от Булгакова 15-го Августа, рассеяло опасения: он надеялся на сохранение мира. Вдруг вид дел изменился: 21-го Августа пришло достоверное известие, что Булгаков, за несогласие уступить Порте Крым, посажен в Едикуль, или Семибашенный Замок, и что Порта формально объявила России войну, и в этот же самый день стоявшие под Очаковым турецкие военные суда аттаковали русский фрегат и бот, находившиеся у Кинбурна. Оба судна, после весьма храброго сопротивления, успели уйти из-под неприятельских выстрелов, а аттаковавшие их суда Турок заперли выход из Лимана в Черное Море. В следствие сих происшествий, в С. Петербурге, 7-го Сентября был издан манифест о разрыве Портою мира. Вместе с этим войска, назначенные действовать против Турок, были разделены на две армии: Украинскую и Екатеринославскую, из которых главнокомандующим первой был назначен Фельдмаршал Граф Румянцов-Задунайский, второй, Фельдмаршал Князь Потемкин-Таврический. В это время оба они были в большой между собою [151] неприязни, но последний из них, как говорят, первый подал руку к примирению, написав к Румянцеву, что «уважая его, как бывшего своего начальника и наставника, охотно готов подчинить себя его советам и даже повелениям». Черта достойная хвалы, но едва ли справедливая, ибо Потемкин не любил ни видеть над собою старших, ни принимать от них советов. (Окончание впредь). Комментарии1. Князь Александр Данилович Меншиков скончался на 57, а Князь Потемкин на 52 году от рождения. 2. Он стоял, по списку, выше Потемкина. 3. Президентом был Генерал-Фельдмаршал Граф Захар Григорьевич Чернышев. 4. Князь Потемкин имел двух родных сестер, из которых одна была за Сенатором Николаем Борисовичем Самойловым, а другая за Василием Энгельгардтом. От первого из сих браков родились: Александр Николаевич Самойлов, бывший потом графом и генерал-прокурором, и Екатерина Николаевна, вышедшая за Раевского, отца Генерала от Инфантерии Николая Николаевича, столько известного по вoйне 1812 года, а после него за Флигель-Адъютанта Императрицы Екатерины II, Льва Даниловича Давыдова. Дети второго брака были: Василий Васильевич Энгельгардт, находившийся долго флигель-адютантом при Императрице Екатерине II и скончавшийся в чине действительного тайного советника; Варвара Васильевна, была за Генералом от Инфантерии Князем Сергеем Федоровичем Голицыным; Александра Васильевна, за Польским Гетманом Графом Ксаверием Петровичем Браницким; Екатерина Васильевна, за последним из Скавронских, Графом Павлом Мартыновичем, и потом за Обер-Гофмаршалом Графом Юлием Помпеевичем Литтою; Надежда Васильевна, за Действительным Тайным Советником Петром Амплеевичем Шепелевым; Татьяна Васильевна, за Генерал-Кригс-Коммисаром Михаилом Сергеевичем Потемкиным, и, после него, за Действительным Тайным Советником Князем Николаем Борисовичем Юсуповым. 5. После бывший Екатеринославский, а теперь Ее Императорского Высочества Великой Княгини Марии Николаевны. 6. Отцу Генерал-Maиopa Графа де-Бальмена, находившегося коммиссаром от Российского Правительства, при Наполеоне, на Острове Св. Елены. 7. Г. Скальковского, сочинителя весьма любопытной, и в отношении к предмету и верности, драгоценной книги: Хронологическое обозрение Иcmopиu Hoвopocсийского Края, Часть I, Одесса, 1836. 8. Капельмейстеру, назначенному директором музыки в предполагавшемся к учреждению Екатеринославском Университете. Текст воспроизведен по изданию: Сведения о князе Потемкина // Русский вестник, Том 2. 1841 |
|