ПОРОШИН С. А.

ЗАПИСКИ

Некоторые известия о детстве покойного Императора Павла Первого.

Эта статья извлечена из первой Части Записок Семена Андреевича Порошина, находившегося при Особе Государя Павла Петровича в то время еще, когда он был Великим Князем. В сих Записках, продолжающихся с 20 Сентября 1764 по 1 Марта 1766, заключается много любопытных известий. Господин Порошин был один из самых приближенных людей к Его Высочеству, и пользовался особенным его благоволением, как то видно из самых его Записок; он учил Его Высочество Математике. Между прочим, каждой раз записывал он все то, что случалось замечательного в прошедший день, что делал Великий Князь, кто у него был, что говорил он и что говорили другие; в этих Записках являются весьма часто на сцену Петр Ивановичь и Никита Ивановичь Панины, Графы Захар Григорьевичь и Иван Григорьевичь Чернышевы и некоторые другие замечательные Особы. Иногда Автор вводит нас в особливое общество Императрицы Екатерины - Мы имели случай читать эти [294] Записки в манускрипте, и думаем, что кратким из оных извлечением угодим Читателям нашего Журнала. Скажем здесь, что один экземпляр их находится в Архиве Коллегии иностранных дел. Изд.

1764.

20 Сентября. День рождения Его Высочества. Минуло ему десять лет. Поутру отец Платон говорил Его Высочеству в покоях Его краткое поздравление весьма умное - потом пошли к Ее Величествуна половину, и оттуда вместе с Ее Величеством к обедне. По окончании Божественной службы говорил отец Платон проповедь на тему из читанного Евангелия: В терпении стяжите душа ваша. Оною проповедью Ее Величество приведена была в слезы, и многие из слушателей плакали, когда Проповедник на конце предлагал о терпении Ее Величества в понесении трудов для пользы и безопасности Отечества; о успехах Его Высочества в преподаваемых Ему науках и о следующей из того надежде Россиянам. Из церкви пошли на половину к Ее Величеству, где принимала Она поздравления от чужестранных Министров; потом возвратились к себе, где опять были поздравляемы от Придворных. В вечеру был бал и ужин. Бал открыл Его Высочество с Графинею Марьею Андреевною Румянцевою. Ужинали по билетам.

21 Сентября. Был день отдохновения. Заказаны делать Турецкие платья к назначенному на 23 число маскераду. Обедал [195] у нас Александр Петровичь Сумароков. Его Высочество весьма смеялся, когда он описывал господина Эмина и свои с ним ссоры, и также бывшие побранки свои с Обер-Маршалом Сиверсом. Следующие назначены были товарищами Его Высочеству в маскераде, и определено было им идти показанным здесь порядком: Церемониймейстер Сергей Алсуфьев. Капитан Янычарской Князь Белосельской в паре с Бостанжи Башею Степаном Апраскиным. Начальник стражи Граф Петр Разумовский в паре с Капитан Башею Графом Андреем Разумовским. Визирь Граф Николай Шереметьев в паре с Муфтием Графом Матюшкиным. Султан Его Высочество. Евнух черный Граф Скавронский в паре с Капитаном Гвардии Неплюевым. Евнух белый, Селиктар-Ага, Либрагдар-Ага, Пеик Алексий Спиридов, двое Вадковских, Граф Лев Разумовский. Ввечеру для всех сих господ написаны билеты, и послана к ним повестка.

22 Сентября. День коронации Ее Императорского Величества. Поутру Его Высочество ходил к Государыне с поздравлением и потом с нею же в церковь. В галлерее, не доходя дверей церковных, стояло тридцать шесть человек кавалергардов в новом своем уборе, надетом на них в первый раз нынешний день. Командовал ими вахмистр их Дмитрий Васильевичь Арсеньев. По окончании обедни говорил проповедь Преосвященный Гавриил, а после его Преосвященный Митрополит Новгородский, Дмитрий Сеченов, поздравлял Ее Величество [196] по обыкновению своему в словах кратких, но важных и выразительных. Ввечеру был во дворце бал. Часов в восемь перед окончанием бала, Его Высочество, занят будучи в воображении завтрашним маскерадом, и желая лечь поранее, чтобы встать завтра также ранее, начал показывать нетерпеливое желание возвратиться в свои покои - дело дошло почти до слез. Никита Ивановичь, для сохранения благопристойности, принужден был его удовлетворить; но пришед в опочивальню, весьма порядочно журил Его Высочество; потом пошел к себе, а нам приказал обходиться с ним соответственно его поступку. Во время ужина до самой той минуты, как Его Высочество лег опочивать, наблюдали мы особливую скромность, и представляли Английскую беседу, говоря с великими расстановками и важностию.

23 Сентября. Его Высочество изволил проснуться часов в шесть, разговаривал со мною о вчерашнем своем поступке и показывал большое раскаяние.... После полудня в четыре часа начали съезжаться наши Турки; их одели, вместе с ними пошли на половину Ее Величества, оттуда в зал, где был маскерад. Шли тем порядком, который назначен выше; а вступивши в залу, расстроились. Его Высочество много танцовал с Фрейлинами и другими масками. Возвратиться к себе изволил Его Высочество в девять часов; Турки все остались, иные танцовать, иных матушки по домам повезли. Перед ужином зашол у нас разговор о воспитании оных, бывших [197] с Его Высочеством в маскераде детей и потом вообще о воспитании. Никита Ивановичь весьма хорошо объяснял, какое различие существует между воспитанным человеком и невоспитанным. Он приводил в пример из самой новейшей летописи несколько приключений, на сих днях случившихся. Его Высочество был просто слушателем, потом сел за стол. Великий Князь изволил говорить, как ему понравился Визирь и как он хорошо воспитан. Он послал ему через меня поклон и со стола конфектов, также и Капитану Баше приказывал поклониться. Сии два препоручения были мною того же вечера исполнены.

24 Сентября... Сей день изволил Его Высочество опять вспоминать о своем маскерадном Визире, и сожалел, что невидит его перед собою. Его Высочество, будучи весьма живого сложения и имея сердце отменно доброе, вдруг почти влюбляется в того человека, который ему понравится. Но как никакие чувства, чрез меру сильные, не могут быть продолжительны, если притом никакой побуждающей силы не будет; то и в сем случае оная быстрая привязанность должна утверждена и сохранена быть прямо любви достойными свойствами того, кто имел счастие полюбиться. Словом сказать, гораздо легче вдруг весьма понравиться Его Высочеству нежели навсегда соблюсти посредственную, не токмо великую и горячую от него дружбу и милость. Но также нет в сем случае и невозможности: все приобретешь он него прямыми достоинствами и чистым проницательным рассудком. [198]

28 Сентября. Ныне зашел у нас за чаем разговор о мешании иностранных слов с языком отечественным. Государь Цесаревичь между прочим сказал: Иные Русские столько мешают Французских слов в свой разговор, что кажется, будто говорят Французы, которые не редко между Французских слов употребляют для объяснения своего некоторые Русские; также говорили и о том, что многие из наших почтенных соотечественников слабы в своем языке, что все с чужестранного и особенно с Французского слово в слово переводят как на письме, так и на речах, на пример: Vous avez trop de penetration pour ne pas Penerevoir, вы очень много имеете проницания, чтобы этого невидеть. On pretends qu'il n'eft parti que ce jour-ci, требуют, что он не поехал, как только на сих днях. Такие люде не знают, или не хотят знать, что выражение хорошее на одном языке очень может быть дурно на другом, если перевести его слово в слово. Обуваясь, изволил Государь с великим сожалением рассказывать мне о кончине покойной Государыни Елисаветы Петровны; описывал тогдашнее свое уныние; как от него таили сначала ее опасную болезнь, потом ее кончину, какое он имел мучительное предчувствие; как не хотел ни играть, ни веселиться; потом рассказывал, как он при покойном Государе Петре III ездил в Петропавловской Собор и с какою горестию смотрел на тело Государыни. В тот же день изволил он ездить к Аничковскому дворцу, где тогда сделался пожар: это позорище лишило его сна на целую ночь. Всякое [199] внезапное и чрезвычайное происшествие сильно поражает Его Высочество: в таком случае живое воображение и ночью не дает ему покою. На пример, услышав о совершившейся 15-го числа сего месяца казни над злодеем Мировичем, Его Высочество целую ночь почивал весьма худо.

29 Сентября. Поутру Его Высочество не учился; все книги убраны были для перевозу в зимний дворец, куда и сам Его Высочество переехать изволил часу в двенадцатом. Тотчас по переезде был он у Ее Величества; возвратившись он нее, рассматривал поставленный в учебной его комнате по приказанию Ивана Ивановича Бецкого токарный станок; потом пошли в уборную, где Иван Ивановичь приказал сделать решетчатый птичник, около которого село нас с Его Высочеством человек пять: мы представляли партер и хлопали, как скоро одна из птичек сделает особливое какое движение, вспорхнет, ощипнется, затрепещет крылышками. За столом Его Превосходительство Никита Ивановичь отзывался об одном чужестранном Министре не весьма выгодно. Этот Министр жесток на одни мелкие интриги, сказал Господин Салдерн (Голштинской Тайной Советник). - "А я весьма коротко его знаю - возразил Граф ***в, сидевший у нас за столом - поверьте, что он и крупные интриги разумеет!" - Весьма может быть, что вы и правы (отвечал Салдерн); надобно только нам объясниться: легко станется, что вы те интриги крупными называете, кои я за весьма [200] мелкие почитаю. На это не было ответа; разговор начался спокойный, как будто ничего и не бывало. Признаться должно, что не всякой проглотил бы такую пилюлю.... Часу в осьмом Его Высочество лег в учебной комнате на канапе и начал несколько подремывать. Я сел подле него, и пощекотав его, сказал: Дремлешь, батюшка, дремлешь. Он развеселился и отвечал мне нарочно сонным голосом: je regne (я царствую) - слова из оперы Arlequin Empereur de la lune (Арлекин, Император лунный). Сего дня при Дворе была свадьба: женился Гвардии Офицер, Граф Апраскин, на Фрейлине Графине Катерине Ивановне Гендриковой.

30 Сентября. Вчера прибыл Турецкий Посол. - Он стал под Невским монастырем; сего дня въезжал он с церемониею в город, ехал миллионною улицею, потом мимо дворца луговою и так далее, в дом Княгини Юсуповой, где ему назначена квартира. Ее Величество и с нею Государь Цесаревичь изволили смотреть церемонию из антресолей Графа Григория Григорьевича Орлова. Когда явился Посол, то Великий Князь сказал шутя Милорду Буккингаму, Английскому Посланнику: voila votre neveu, qui vient (смотрите, ваш племянник едет). Скоро потом Его Высочество изволил возвратиться в свои комнаты. За столом разговаривали о Турецких обрядах. Я рассказывал о разных неистовствах, которые делали Турки из свиты Полномочного Посла, бывшего в Петербурге в царствование Анны Иоанновны. Его Сиятельство, Вице-Канцлер, Князь Александр Михайловичь [201] Голицын, обедавший у нас, рассказывал, как при отъезде Персидского Посла из России в Персию люди его свиты увозили мущин и женщин. Покойный отец Его Сиятельства был тогда в Астрахани Губернатором; он получил повеление, чтобы в проезде Персиан через Астрахань обобрать у них всех увезенных ими девочек и мальчиков; но Персияне многих попрятали в сундуки и таким образом перевезли за границу. Потом разговорились о бывшем во время Петра Великого при Порте Шведском Посланнике Понятовском, и о Русском Министре, там же находившемся, Графе Толстом, который много мешал Понятовскому в его интригах. Этот Граф Толстой - сказал между прочим Никита Ивановичь - был замешан несколько в стрелецких бунтах, служив орудием Милославскому. Однажды случилось, что Петр Великий, подвеселившись в компании, в которой находился и Граф Толстой, сорвал с него парик и колотя его по плеши, сказал: голова, голова, если бы не так умна ты была, давно бы я отрубить тебя велел. О Графе Понятовском рассказывал Граф Ржеуцкий Никите Ивановичу следующий анекдот, слышанный им от самого Понятовского: Он находился в Гданьске в то самое время, когда этот город взят был Фельдмаршалом Минихом. Миних имел от Императрицы повеление взять Понятовского под караул. Граф Понятовский, услышав об этом, сам приходит к Фельдмаршалу, который, поговорив с ним полчаса, отпускает его от себя с большою учтивостию, не прикоснувшись к его свободе. От чего же не [202] задержал он вас по повелению Императрицы? спросил Ржеуцкий. Я тогда говорил ему то, чего он ни кому не перескажет, отвечал Понятовский; а он говорил мне то, чего я никогда никому не перескажу. У меня учился после обеда Его Высочество очень хорошо - мы начали вычитание дробей. Его Высочество сделал ныне сам примечание, что если вычесть неравное или нечетное число из равного или четного, то всегда в остатке будет нечет. Замечание, показывающее великое остроумие, Его Высочеству и прежде случалось делать подобные. Я уверен, что Великий Князь был бы нашим Паскалем, когда бы, родившись частным человеком, мог заняться исключительно одною Математикою.

1-е Октября. Поутру Его Высочество устанавливал свои книги в библиотеке. Перед обедом пришли к нам Его Сиятельство Вице-Канцлер, Граф Захар Григорьевичь Чернышев, Граф Миних и Иван Перфильевичь Елагин. Все кроме Вице-Канцлера у нас обедали. За столом Никита Ивановичь рассказывал о свадьбе покойного Государя Петра III с ныне царствующею Императрицею. Семен Кириловичь Нарышкин был тогда Гофмаршалом. Сделана была у него по вкусу его особливая кособокая карета вся в зеркальных стеклах и колеса зеркальными стеклами выложены были. Кафтан на нем был шитой серебром. С зади от самой прорехи было вышито дерево, которого сучья и листья по рукавам расходились. Говорено было также о домоводстве Графа Захара Григорьевича, и как он людей своих [203] учивал. Граф Захар Григорьевичь соглашался; первым по себе домоводцем признавал он Генерала, Князя Александра Михайловича Голицына. Ныньче также обедал у нас и Обер-Провиантмейстер Замятин; он рассказывал, как хорошо и порядочно отстроивается Тверь. На что Его Высочество примолвил: По этому Тверь современем и маленьким Петербургом быть может. После обеда скоро разъехались. Принесли для поставки в будуар разные из Саксонского фарфора куклы. Его Высочество приказал перемыть их, и очень замысловато шутил, смотря, как подкандитор Зайцов фарфоровых Киров, Алексанров и Цезарей погружал в воду.

4 Октября. Ныньче обедали у нас Граф Захар Григорьевичь Чернышев; почти до самого окончания обеда говорил он панигирик Русскому войску. При нынешнем избрании Польского Короля - сказал он между прочим - выбыло в Польшу тридцать шесть тысячь армии, и никто того не почувствовал, никто не слыхал ни малейшей жалобы на какой нибудь недостаток или медлительность - все войска тотчас по повелению выступили в поход. Никита Ивановичь рассуждал при сем случае о разности между нынешнею и преждебывшею в России армиею; о медлительности прежних приготовлений к походу и маршей; о бесполезности так называемых в тогдашнее время консультаций: "Человек десять начальных голов - говорил он - съедутся; один что нибудь предложит; потом всякой покачав головою, скажет: и я так-то [204] ведь думаю; да что делать! нельзя! С тем и разъедутся!" - Это такие люди - сказал на это Захар Григорьевичь - у которых сама натура посреди всякой мысли положила рогатку. Лишь начнут думать о чем, то, не дошед до конца, и запнутся всегда за рогатку, и выдет всегда невозможность....

5 Октября. Сего дня назначено Турецкому Послу быть у Никиты Ивановича на аудиенции, для вручения ему листа от Визиря. Его Высочество выпросил позволение присутствовать на этой аудиенции инкогнито. Она была в исходе 12 часа в парадных покоях Великого Князя. Когда ввели Посланника в комнату аудиенции, то Петр Васильевичь Бакунин вошел в парадную Его Высочества залу, которая на сей раз представляла кабинет, и доложил Никите Ивановичу о прибытии Посла. Его Превосходительство тотчас вышел, выслушал от Посла речь, принял лист и сказал ответ; потом сел в креслы за стол, Посланника посадил по правую руку, а по левую сели для аудиенции Его Превосходительство, Иностранной Коллегии Член, Граф Александр Сергеевичь Строганов - около стояло множество Кавалеров. Его Высочество изволил смотреть из дверей оной залы; перед ним стояли фрейлины: Анна Родионовна Веделева и Графиня Анна Петровна Шереметева; они составляли для него из рабронов своих ширму. Его Высочество был без кавалерии. Видя Турков, не хотел он подойти к дверям близко, и все отсторанивался, посматривая с робостию на [205] их усы и бороды. Никита Ивановичь рассказывал за столом, что Посланник между прочим ему говорил, что Его Превосходительство дарованиями своими пленил его душу, что честность и добродетель на лице его изображаются. Турок прав! и я полюбил его за эти умные слова. Говорили о разных обрядах, с которыми обыкновенно принимают посланников. В седьмом часу пошел Его Высочество к Государыне, и там разговаривали во все время о После и Турецких обрядах. Ее Величество между прочим рассказывала, что бывший перед сим при Петербургском Дворе Турецкий Посланник, у коего приставом был Денис Ивановичь Чичерин (нынешний Тобольский Губернатор), приехавши в одно Украинское местечко, потребовал сто двадцать пуд петрушки. Для сего - изволила примолвить Государыня - надобно было собрать со всего Государства контрибуцию петрушкою. Великий Князь услышав, что нынешний Посол числится в Турецком войске Генералом от кавалерии, и что ему уже девятый десяток, засмеялся и сказал: Вот настоящий Генерал от кавалерии! всюду поспеет за гусарами!

6 Октября. Его Высочество изволил проснуться в седьмом часу. В назначенное время для Богословских лекций читал он с его Преподобием отцем Платоном Евангелие. Перед обедом пришел Его Превосходительство Никита Ивановичь; он рассуждал о здешней Академии; говорил, что она оставлена без всякого попечения; что у нас нижних школ, необходимых для [206] приготовления юношества к учению академическому, совсем нет. Нет никакой пользы и славы - говорил Никита Ивановичь - что десять или двадцать иностранцев, вызванных в Россию за великие деньги, будут писать на языке, весьма немногим известном. Если б Крымской Хан двойную дал цену и к себе таких людей призвал; то они и туда бы поехали и там бы стали писать; а Татары все бы остались по прежнему Татарами.

7 Октября. Его Высочество изволил проснуться в седьмом часу. Окончив урок исторический, переводил Русские Ведомости на Французской язык. Читая оные прежде в слух, изволил два раза чихнуть; а потом сказал: два раза я чихнул и все на запятых, что-то будет, как дойду до точки... Перед обедом поднес Его Высочеству артиллерийский Офицер (Князь Чухлыманов, кажется не помню фамилии), две духовые гоубицы и две пушки. В зале делали им пробу, стреляя деревянными ядрами, нарочно для них сделанными. Сели за стол; у нас обедал Его Превосходительство Семен Ивановичь Мордвинов: разговаривали о морских сражениях. Я говорил между прочим, что морские сражения и ужаснее и опаснее сухопутных: на море кроме корабля, на несколько сажен простирающегося, деваться некуда; а на разбитом корабле принужденно должен ретироваться на дно морское. Его Высочество вмешивался в разговор, и напоследок сказал: Чтожь беды, если бы и на дно ретироватьcя! в смерти более страху, нежели [207] вреда, особливо для человека добродетельного, которому на том свете лучше еще будет нежели здесь. После стола пришел к Его Высочеству Граф Григорий Григорьевичь Орлов. Великий Князь приказал принести из залы своей духовые гоубицы и пушки; две из них пожаловал Графу, а две оставил у себя; разделились на две армии, назначили в комнате болота и пригорки, и началась страшная пальба. Когда ушел Его Сиятельство, то Государь отвел меня в сторону и сказал: Не прогневайся, братец, что я тебе сего дня за столом устриц более одного блюда есть не дал; я боялся, чтобы ты не занемог. Трогательный знак примечательности! В шесть часов Его Высочество изволил быть в театре; играли Французские пиесы L'ecole des femmes и L'effet de l'amour. После был балет: les chasseurs. Ее Величество присутствовать не изволила. В маленькой пиесе и в балете Его Высочество изволил апплодировать весьма много. Два раза партер без него захлопал; это было ему весьма неприятно. Пришедши к себе, долго против этого роптал. Граф Александр Сергеевичь Строганов, бывший в это время у нас, сказал Его Высочеству, что недавно в комедии и Ее Величество изволила позволить прежде себя апплодировать. Да об этом я не слыхал - ответствовал Великий Князь - чтоб Государыня изволила приказать апплодировать при мне прежде меня. Вперед выпрошу, чтобы тех можно было высылать вон, кои начнут при мне хлопать, когда я не хлопаю; это против благопристойности. [208]

9 Октября... За столом зашла речь о преступнике Мировиче. Граф Александр Сергеевичь рассказывал, с какою твердостию этот злодей приступал к смерти; а Никита Ивановичь говорил о смешных и нелепых обещаниях, какие Мирович Святым Угодникам делал для достижения успеха в своем замысле. При сем Никита Ивановичь рассказал следующий забавный анекдот: В Париже надобно было казнить одного Аббата. Когда палачь взвел его на виселицу, и надев ему на шею петлю, хотел столкнуть его с лестницы; то он крепко уцепился за нее ногою. Палачь толкнул его в другой раз сильнее и сказал: Descendez donc; ne faites pas l'enfant Mr l'abbe (извольте сойти, господин Аббат! не ребячтесь). Этому весьма много смеялись; потом говорили о придворных маскерадах, находя неприличным, что у всех, даже и у чужестранных Министров, у входа спрашивают о чине. К этому вспомнил я забавный анекдот об одном фельд-фебеле, который пришол в придворный театр, куда ниже Штаб-Офицеров никого не впускали. Приставленный у дверей придворный лакей спросил у него: что он за человек? - фельд-фебель! - А что это за чин фельд-фебель? - В армии всего на все три фельда: Фельдмаршал, Фелдцеигмейстер и фельд-фебель! теперь сам рассуждай, какой это чин. - И его пропустили с почтением. - Во все эти разговоры Его Высочество очень мало вмешивался, а более кушал; но я уверен, что он все слышал. Часто случается, что Его Высочество занят своим делом, или играет и совсем неслушает, что в другом углу [209] говорят; не смотря на то, недели через три или и более, когда к речи придет, окажется, что он все то слышал, в чем тогда, по видимому, не принимал никакого участия.

10 Октября. За столом у нас сего дня были Его Сиятельство Вице-Канцлер, Граф Захар Григорьевичь и Граф Иван Григорьевичь Чернышевы, Его Превосходительство Петр Ивановичь, Иван Логиновичь Кутузов, и Г.Сальдерн. Великий Князь спрашивал у Петра Ивановича, для чего Полковник Каменский к нему не ходит, и что он весьма бы рад был его у себя за столом видеть. Большую часть времени разговаривали Граф Иван Григорьевичь и Граф Захар Григорьевичь с Его Высочеством о военном деле, и так как бы я всегда желал этого, то есть, не входя в мелочи, говорили о великих обязанностях полководца. Между тем Его Превосходительство Никита Ивановичь приказал поставить перед себя канфорку и варил устерсы с Английским пивом. Великий Кнзь стал на скамейку, смотрел с большим вниманием, как этот суп варился, и сам крошил в него хлеб! - Никита Ивановичь попотчивал Его Сиятельство, Вице-Канцлера, котлетами - но Князь отказался. Его Высочество, вспомнив анекдот о Аббате, сказал ему: Prenez done, mon Prince, ne faites pas l'enfant (покушайте, Князь, не ребячтесь). Сего дня за столом было весьма весело; и правду сказать, та беседа не может быть скучна, в которой находятся вместе Никита и Петр Ивановичи Панины, да Захар и Иван Григорьевичи Чернышевы. [210]

13 Октября. Государь Великий Князь изволил проснуться в шесть часов. Я не успел еще надеть своей шинели, как он вбежал в мою горницу, вскочил на мою постель и начал на ней поваливаться. Мы пошли в маленькой будуар пить чай. Камердинер спросил у меня, какой кафтан приготовить для Его Высочества; я велел доложить об этом самому Великому Князю. Подай зеленой бархатной! - Этот кафтан уже стар, Ваше Высочество! сказал камердинер; не прикажете ли другой принести? - Но Его Высочество выслал камердинера с сердцем, приказавши делать, что ему велят. - "А Карла XII за упрямство нелюбят, сказал я. Хорошо ли это, не принимать никаких представлений! Вы прежде не знали, что кафтан стар, и для того приказали его подать; но теперь, узнавши об этом, для чего не хотите переменить своего мнения и согласиться?" - Его Высочество тотчас кликнул камердинера, и приказал ему не носить уже зеленого кафтана, а подать другой поновее. Этот случай утвердил мое мнение, что из Его Высочества искусным образом все хорошее сделать возможно. За чаем Его Высочество, посмотревши мне в глаза, вдруг у меня спросил: Скажи мне, братец, пожалуй: ты ешь на олове, когда обедаешь дома? - Я почти никогда не обедаю дома, Ваше Высочество. - А ежели случится дома обедать, на чем тогда ты ешь? - Я человек недостаточный и должен по неволе есть на олове. - Он опять посмотрел мне в глаза, с живостью ухватил меня за руку и сказал: Не тужи, голубчик! будешь и на [211] серебре есть! Признаюсь, я тронут был до глубины сердца. Перед обедом разговаривали о Франкфуртской баталии и о Графе Петре Семеновиче Салтыкове, который был удивительно хладнокровен во время сражения: когда ядра с свистом мимо него летали, то он в след за ними хлыстиком постегивал и смеялся. Обедали у нас Его Сиятельство Вице-Канцлер, Г. Сальдерн, Григорий Николаевичь Теплов, Граф Александр Сергеевичь Строганов, Василий Ильичь Бибиков, Иван Ивановичь Кропотов. Никита Ивановичь говорил за столом, что он не может терпеть актрисы Дюшамон за то, что она более нежели что-нибудь напоминает ему о старости; он видел ее на театре маленькою девчонкой, а теперь у нее уже ни одного зуба во рте не осталось. Он же говорил о некотором Генерале, который сам рассказывал о себе в одном обществе, что он с молода был на руку нечист; что он однажды какую-то вещицу у Бориса Петровича Шереметьева типнул, и что Борис Петрович его отдул за то батожьем: с тех пор как рукою сняло. Этот же Генерал, находясь однажды у Гетмана, рассуждал, какие недотыки ныне люди стали; не льзя выбранить: а бывало тебя палочьем дуют дуют, а ты и слова сказать не смеешь. Гвардии Офицер Дебриньи, случившийся при этом разговоре, сказал: Par dieu! quel chien d'ambition! (какое собачье честолюбие!)

16 Октября. Нынешний день Никита Ивановичь давал приватную аудиенцию Турецкому Послу. Мы долго дожидались его обедать. За столом спросил я у Его [212] Превосходительства, каков Турок в своих рассжудениях? - Он человек с рассудком, сказал Никита Ивановичь; но сведений ни о своей ни об нашей земле никаких не имеет. Турецкие Послы, прибавил он, не имеют обыкновения отправлять ко двору своему курьеров; они сами обо всем по возвращении доносят. Рассуждая о политическом состоянии Турции, Его Превосходительство сказал: C'est un empire, forme par le brigandage et soutenu uniquement par la jalousie de ses voisins. (Это Империя составившая от разбоев, и поддерживается одною взаимною ревностию соседей.) Потом Никита Ивановичь сказал Великому Князю, что Турок обещал прислать ему духов Цареградских. - А почему он меня знает? спросил с улыбкою Цесаревич. - Сказывают, что он на улице от мальчиков об вас слышал, отвечал шутя Никита Ивановичь. Разговорились о Русской старине. Никита Ивановичь сказывал, что в прежнее время писали в инструкциях посольских между прочим следующее: Ежели будут тебя спрашивать про здоровье нашего Царского Величества, и ты скажи, что мы по отъезде твоем, благодаря Бога, остались здоровы; а ежели учнут спрашивать, где мы пребываем, и ты скажи, что ты наше Царское Величество оставил на Москве; а где мы теперь, про тое не ведаешь... За ужином разговорились о вчерашнем маскераде, потом о Московских маскерадах, потом и о самой Москве, и Его Высочество с восхищением вспоминал о житье Московском; он всегда изволит показывать великую охоту пожить в Москве, которую весьма любит. [213]

17 Октября, Воскресенье. Приехал Его Преподобие, отец Платон - с ним пошли мы в нашу птичню и пустили все фонтаны; птички сначала испугались воды и сидели тихо; Великой Князь кричал и говорил: Что жы вы, чижички, теперь не купаетесь? - Спустя несколько времени, птички начали попархивать и купаться; Великий Князь очень тем забавлялся и говорил, что в птичьей республике снигири представляют стариков, овсянки старух, чижички буянов, щеглята петиметров, а зяблицы кокеток. Отец Платон при этом случае весьма разумно и для Его Высочества весьма полезно рассуждал о милосердии к животным. За обедом разговаривали о грубом и бестолковом слоге приказных людей. После стола Его Высочеству вздумалось написать дурным складом, без наблюдения припинания знаков, письмо, и вот что мы написали: "Любезный друг и брат. Во неисчетности лет? много желаю вам, здравия и благоденствия и с любезною, хозяюшкою и дражайшими чады а обо мне, ежели изволите напамятовать и я поотпуске сего суть в добром здоровье ибо во окончании всех касательностей есть со всеми! нашими домашними поклон приношу и остаюсь вам верно надежной друг и слуга Слепышь Темников." После этого мы долго разговаривали о том, как дурно не знать отечественного языка и не уметь на нем писать ясно. Турецкой Посланник прислал к Его Высочеству духов в шести маленьких скляночках, поставленных в серебряную чашечку. [214]

20 Октября. ...Ныне обедал у нас из посторонних один Граф Александр Сергеевичь Строганов. За столом разговаривали о Русской Истории, о Миллере, о трудах покойного Василья Никитича Татищева - я сожалел, что они остались в пренебрежении - о Несторе, о Степенной книге. Александр Сергеевичь докладывал между прочим Его Высочеству, чтобы изволил выпросить и пожаловать из милости что-нибудь Господину Фирштеру, который Его Высочеству поднес маленькие клавикорды, сделанные пирамидою. - Его Высочество обещал это исполнить; но притом говорил: Клавикорды напрасно сделаны; они для меня не годны, за это и Фирштеру надобно дать меньше. - Mais il a toujours voulu montrer son zele, Monseigneur, сказал Граф А. С. (Но он хотел показать Вашему Высочеству свое усердие.) - Mais pourquoi a-t-il voulu montrer son zele sur un petit clavecin? возразил Великий Князь с некоторым жаром (Но для чего же вздумалось ему показывать свое усердие на маленьких клавикордах?)

31 Октября. Ныне из посторонних обедали у нас Его Сиятельство, Вице-Канцлер, и Гвардии Капитан Энгельгардт, пристав Турецкого Посланника. Никита Ивановичь по большой части рассуждал за столом о Турках. Его Высочество, вмешиваясь в сии разговоры, между прочим спросил у Энгельгардта: как по Турецки нет? - Iок! отвечал Энгельгардт. - А да и так? - "Не знаю, Ваше Высочество." - И конечно потому не знаете, что Посланник слова да никогда не употребляет? - Надобно [215] знать, что Посланник человек весьма упрямый и ни на что не соглашается. Никита Ивановичь сказывал, что Фельдмаршал Миних спросил у этого Турка во дворце, слыхал ли он о Минихе? - Слыхал, отвечал Посланник. - Хотите ли его видеть? - Не хочу, отвечал Турок поспешно и с видом робости. Потом, оборотясь к переводчику, прибавил: что этот человек ко мне привязался? Все мучит меня вопросами. Скажи ему пожалуй, чтобы он прочь шел: уж не сам ли это Миних?

4 Ноября... Я рассказывал Его Высочеству ныне, как блаженные памяти Прадед его, Петр Великий, ездил в порт Бальтийской; весь залив приказал он вымерять при себе; сам назначил, как вести перемычку; сам бросил первой камень; его примеру последовала и Императрица, неотлучная спутница его во всех великих предприятиях. Потом Его Величество указал построить для себя два домика, один на твердой земле, другой на острову. Его Высочество вспомнил при этом рассказанный ему мною анекдот, как Петр Первый однажды маршировал с Преображенским полком по площади между бывшею Исакиевскою церковию и Исаковским мостом. Императрица стояла тогда на оной площади; всякой офицер, останавливаясь с плутонгом своим против Ее Величества, подходил к руке ее, и Государыня каждому сама подносила водку. Государь, поровнявшись с нею, также остановился, выкушал свою чарку и пред всем народом поцеловал Государыню. Я слышал это от отца моего, [216] а он тому был самовидец. За столом зашла у нас речь опять о Балтийском порте. Я сказал, что мне весьма нравится рассуждение о сем предмете Фельдмаршала Миниха. Когда ни проезжаю мимо Балтийского порта - пишет Миних - всегда мечтается мне, что великий дух Петра, носясь над пространным заливом, веселится сим делом своим, которого совершение утвердило владычество наше на Балтийском море. - "И мне это рассуждение нравится, сказал Великий Князь; но желаю знать, к чему этот Балтийский порт послужит; будет ли он него прибыль, или нет, Бог знает; а работе конца нет. Что ни насыпают, все рассыпается; по моему мнению этого сделать совсем не льзя!" - Я изъяснял Его Высочеству, какая была бы польза России от Балтийского порта. - Что же касается до невозможности, Государь, продолжал я, то вам не льзя назвать невозможными такие дела, о которых вы основательного понятия не имеете. Петр Первый, Дедушка ваш, за пустые дела приниматься не любил, и по моему мнению весьма неосторожно называть бесполезным то, что было начато самим Великим Государем. Что же принадлежит до медлительности, с какою продолжается эта работа, то и всякое великое предприятие совершается медленно; надобно терпение! - Его Высочество слушал, слушал, качал головою, потом с живостию сказал: А если терпения нет, гдеж его взять? - Тогда лучше и не браться за великие дела. Люди нетерпеливые всегда осуждены видеть, что все начатое ими еще при жизни их [217] разрушается. Великий человек напротив все созидает на вечность. Посмотрите на Колберта: мог ли он воображать, чтоб из посеянного им дуба мог вырости при жизни его матерой лес - но он хотел, чтобы Франция имела собственный дуб, велел его посеять, хранить, и теперь Франция имеет собственный огромный дубовый лес, которой вечно напоминать будет о Колберте. - Великий Князь слушал очень прилежно. - Вот ужь и разговорился ты, сказал он с улыбкою; потом ухватя меня с живостию за руку спросил: А что это за человек Колберт, о котором ты мне рассказывал? - Я удовольствовал любопытство Его Высочества.

6 Ноября.... Нынешний день пришла на нас охота писать вздор стихами и прозою. Государь Цесаревич сел подле меня и сказал: попишем, братец, что нибудь; и вот что мы написали:

"Я смысл и остроту всему предпочитаю,
На свете прелестей нет больше для меня;
Тебя, любезная за то я обожаю,
Что блещешь, остроту с красой соединя."

Потом вздумалось Его Высочеству написать и шуточную речь, которую бы мог он сказать Турецкому Посланнику в ответ на его приветствие, если бы Посланник имел у него аудиенцию; ибо Его Турецкое Превосходительство ни слова по Русски не разумеет. И вот какую речь мы сочинили: [218] "Господин Посланник! Понеже вы видом козлу, нравом медведю, а умом барану уподобляетесь; того ради повелел я всем оным животным собраться в конференцию и дать вам аудиенцию; после того получите вы визиты от всех лошадей и быков здешней столицы. Теперь милости просим вон!" - За столом мы разговаривали о красоте, и находили, что она без ума ничто - упоминали между прочим и о некоторых красавицах, нам известных.

8 Ноября. Его Высочество был нынешний день нездоров и кушал в своей почивальне за маленьким столиком. Я был в театре. В половине зрелища прислал Великий Князь за мною - я возвратился, и мы долго вместе ходили взад и вперед по горнице. Его Высочество был особенно ко мне ласков; за столом все меня потчивал. Перед моим отъездом домой Государь спросил у меня, один ли я ночую? - Я сказал, что у меня ночует Кадетский Капитан Арсений Андреевичь Беклешов. - Скажи пожалуй, за что ты его любишь? - За то, что он умный человек, прямодушный, имеет доброе сердце, в дружбе надежен и не насмешлив. - Поклонись же ему от меня. - Государь бывает иногда необыкновенно нежен в обращении с моими людьми, которых почитает к себе ближними.

14 Ноября. - Ныне обедали у нас Его Превосходительство Петр Ивановичь Панин и Александр Сергеевичь Строганов. Петр Ивановичь рассказываел о вчерашней охоте. [219] Он ездил с Ее Величеством на чучелы к трем рукам. Когда Государыня изволила выстрелить в первый раз, а тетерев улетел, то Петр Ивановичь, стоя тут же в шалаше сказал: l'ours est-il mort? (убить медведя?) Ее Величество изволила отвечать ему: non pas encore (нет, не убить!) стихи из оперы: Два охотника... Зашла речь о министрах. Петр Ивановичь говорил, что прежде у нас думали: будь в полку маиор исправный, и все пойдет порядком; а ныне думают, и думают справедливо: Будь полковник хороший, тогда и маиоры и офицеры и солдаты в полку будут хорошие. Министру не должно полагаться на секретаря, а самому уметь действовать. - Это правда - сказал Никита Ивановичь - единственно от министра зависит, чтобы дела шли хорошо. Я всегда был доволен своими подчиненными, сколько ни случалось мне управлять министерскими делами, и отрешил бы от должности того министра иностранных дел, который бы сказал мне, что некому у него исправлять его поручений.

21 Ноября. У нас были ныньче Граф Кирило Григорьевичь Разумовский, Граф Петр Александровичь Румянцев, Граф Григорий Григорьевичь Орлов, Граф Александр Сергеевичь Строганов и Иван Логиновичь Кутузов. Рассказывали анекдот, довольно замечательной. Мужик волости Графа Алексея Григорьевича Разумовского был убит до смерти. Подозрение пало на двух родных братьев; но по обстоятельствам выходило, что который-нибудь один из них убийца. [220]

Приводят обоих в суд, и каждый снимает дело с себя, оправдывая другого, дабы избавить его от казни. - Спрашивали между прочим об одном офицере, в шарфе ли он был, или нет? - В шарфе, отвечал Великий Князь. - Как же вы могли это заметить? - Это заметить мне должно потому, что мои глаза всякому взрослому человеку по пояс приходятся. Вот очень умное слово, сказанное Его Высочеством! В ответ, говорил он, иногда запнуться можно; в вопросе же напротив, кажется мне, никогда не можно сбиться.

7 Декабря. Поутру Его Высочество был очень невесел. Когда мы пили чай, то в будуаре горели две свечки. Надобно знать, что у Великого Князя на всю неделю распределено, сколько в который день поутру во время питья чаю зажигать в будуаре свечек. Он весьма точно наблюдает, чтоб сей порядок камердинеры его не нарушали. В среду и четверг горит по одной свечке; во вторник и в пятницу по две; в воскресенье по четыре - в праздничные дни одна свечка против обыкновенного прибавляется... Пришел зубной лекарь Клерет. Государь начал-было над ним подтрунивать; но я дал ему почувствовать, что это не прилично, и он тотчас перестал. Одевшись, пошел со мною в учительскую: тут вздумалось Его Высочеству делать мне уверения в дружбе; он говорил мне, что видит, как много я его люблю; что никогда с своей стороны любить меня не [221] перестанет; что все мне поверить в состоянии. Я тронут был несказанно сею нежностию... После стола разговаривали мы о домостроительствех и хозяйстве. Хозяйство частных людей есть одна из самых любимых материй Его Высочества; он восхищается, входя в ее подробности. Представляя себя человеком частным, он всегда становится весел; он натуры имеет он воображение необыкновенно живое, и может представлять себе разные предметы так сильно, как будто бы они в самом деле были перед глазами его - тогда веселится, подпрыгивает, ежеминутно отбрасывает по привычке своей руки назад. За ужином разговорился о ремесленниках и купцах. Его Высочество завидовал им в том, что они могут рано ложиться спать, и рано вставать с постели. Надобно сказать, что Великий Князь любит спешить во всем: спешит одеваться, спешит кушать, спешит ложится в постелю. За час перед обедом (мы обыкновенно обедаем в начале второго часа) начинаются уже хлопоты; тайно засылает гоф-фуръера к Никите Ивановичу спросить, не прикажет ли за кушаньем послать, и все хитрости употребляет, чтобы хотя несколько минут выиграть и за стол сесть поранее. Об ужине такие же заботы. После ужина камердинерам повторительные приказы: ужинать как можно скорее, и все в той надежде, что если камердинеры отужинали ранее, то и в постель можно будет лечь ранее. Ложась, заботится, чтобы не проспать долго, и это бывает с нами ежедневно. [222]

8 Декабря... Я рассказывал Его Высочеству и Отцу Платону, как обыкновенно Государь Петр Великий с самого утра приказывал приготовлять для себя студень, и как он рано садился всегда обедать. В этом и я легко бы мог блаженные памяти Государя последовать, сказал Великий Князь, и весьма бы рад был, если бы дозволили. Желаю только, чтобы удалось подражать ему и в прочем, то есть в том, почему он Великим назван.

11 Декабря... Нынешний день напала на нас опять охота писать. Вздумалось Его Высочеству сочинить описание уличного маскерада. Он диктовал, а я исправлял должность писаря; и вот что мы сочинили:

I. Предвозвестники маскерада в приличном их званию платье верхами.

1. Петиметр.	5. Картежник.
2. Доктор.	6. Скупой.
3. Комедиант.	7. Раскольник.
4. Педант.	8. Танцовщик.

II. Маски.

1. Шестьнадцать человек петимеров; у каждого в руке по маленькому зеркалу, в которое он беспрестанно смотрится, любуясь сам собою. В другой руке бутылочка с l'Eau de lavande, которой он сам себя опрыскивает. За ними едет коляска, в которой сидя петиметр убирается и с парикмахером своим советует, как бы ему к лицу причесаться. Перед ним и позади его лакеи держат зеркала. [223]

2. Везут коляску, в которой сидит Доктор; около его шестеро больных, для которых он пишет рецепты. Позади везут аптеку, в которую посылает он слугу своего за лекарствами, и сам, выходя на крыльцо, всех уверяет, что хотя больные и перемрут, но перемрут по самым точным правилам Медицины; восклицает ежеминутно: нет лучше и важнее науки, как Медицина!

3. Комната, в которой сидят Комедианты, ужинают с знатными господами и поют песни. Господа обходятся с ними по-братски и разговаривают о любви.

4. Идут четыре человека Педантов, рассуждают о науках все неправильно и не к стати; сердятся на новых философов, которые разуму последуют.

5. Едет комната с Картежниками, которые играют в карты с распухлыми лицами, показывающими, что они уже ночей пять не спали; от проигрышу бесятся.

6. Идут шесть Скупых, едят сухой хлеб, за ними несут сундуки. Они оглядываются беспрестанно, боясь чтобы их не украли; заглядывают в них и любуются деньгами.

7. Идут Раскольники и бранят наших священников, для чего они по старым книгам не служат и на семи просвирах не поют обедни. [224]

8. Два Танцовщика. Они беспрестанно прыгают и смотрят себе на ноги.

17 Декабря. Его Высочество встал и исходе седьмого часа. Я не успел еще накинуть на себя шлафрока своего, как изволил ко мне вбежать, лег на моей постеле, а мне велел сесть подле себя; тут началось великое целование, и он открывал мне все свои тайны. За чаем разговорились о Кадетском Корпусе. Мне кажется, что там уже через чур много ружьем учатся, сказал Его Высочество. Кадетам некогда ничего в классах выучить. Одевшись изволил сесть со мною в опочивальне к столу. В книге, которую брал у нас Гранже из Библиотеки, нашли мы три письма от него к танцовщице Фрузи, начатые и не докончанные; мы прочитали их и много смеялись. Его Высочество велел эти три письма запечатать в один пакет, который надписали на имя Гранже, вложивши в него следующую записочку:

Instruction pour Mr. Grange de bonne part, Dorenavant il rie faut pas laisser ses lettres dans un livre que l'on rend a uri autre. Il faut premierement feuilleter et visiter le livre avant que de le rendre. Autrement on risque de deco'u vrir ses petits secrets.

То есть:

Добрый совет господину Гранже.

Впредь не оставляйте писем своих в тех книгах, которые вы взяли у другого и ему возвращаете. Надобно сперва хорошенько [225] пересмотреть между листами. В противном случае удается иногда открыть некоторые маленькие тайны.

Этот пакет послал Его Высочество с истопником Андрюшкою, которому приказал одеться как можно похуже и, отдавая письмо, не объявлять от кого оно прислано. - Потом читал Его Высочеству свои записки прошлой недели. Он слушал с великим вниманием и наконец сказал: Все точнехонько так; только желал бы я, чтобы иные места выскреблены были... После стола мы разговаривали о Ломоносове. Этот стихотворец веку Елисаветы, сказал я; дай Бог, чтоб и в век Вашего Высочества такие же были. - Богдановичь таков будет! Отвечал Его Высочество. - Желаю, чтобы это предсказание сбылось!

23 Декабря. Ныне перед обедом представлял Никита Ивановичь Его Высочеству Полковника Трусова, который поднес переведенные им с Немецкого Рабенеровы Сатиры. Его оставили обедать; еще обедали у нас Иван Перфильевичь Елагин и г.Сандерн. Разговорились между прочим о придворных расходах на стол и на другие издержки. Иван Перфильевичь рассказывал, что у них в канцелярии есть штат дворцовый, который сочинен при Государе Петре Великом и им самим рассматриван. На этом штате есть многие собственноручно Его Величества отметки. Положено было между прочим каким-то Царевниным комнатным женщинам отпускать всякие [226] закуски: ягодники, изюм, миндаль и прочее - Государь изволил отметить: Бабам сколько сладкого ни дай, все приедят; после занемогут, надобно будет лечить и платить за лекарство. Еще одной Камер-Фрау положен был чай и сахар; Государь приписать изволил: Она чаю не знает, про сахар не слыхала, и приучать не надобно. Впрочем говорили, что стол Его Величества весьма хорошо снабден был по тогдашнему времени. Его Превосходительство Никита Ивановичь рассказывал, что и Государыня Елисавета Петровна была весьма разборчива в кушанье.

24 Декабря. Ныне за обедом были у нас Его Сиятельство Захар Григорьевичь Чернышев и Его Преподобие Отец Платон; потом пришли Граф Иван Григорьевичь Чернышев и Князь Сергей Васильевичь Гагарин. Между прочим говорили о Князе Александре Даниловиче Менщикове. Спросили у одного из наших гостей, знает ли он, как умер Князь Менщиков. - Он потряс головою в знак того, что не знает; на что Граф Иван Григорьевичь ему сказал: стыдно не знать о жизни и смерти такого человека, каков был Менщиков; его не даром любил величайший в мире Государь Петр; он имел ум великий и обширный. Сими словами Граф Иван Григорьевичь утвердил еще более то почтение и ту любовь, которые имел я к нему всегда: разумный человек во всяком случае виден; он знает свою пользу и общую, знает, где он, с кем и в какое время. Великий Князь в продолжение этого разговора поглядывал на [227] меня и улыбался, будучи уверен, что такие рассуждения мне весьма по сердцу.

25 Декабря. Рождество Христово. Его Высочество изволил встать в седьмом часу, а в двенадцатом пошел к обедни; из церкви последовал за Государынею во внутренние покои; там Фельдмаршал Миних подносил Его Величеству три прописи на Русском, Французском и Немецком, кои писал ученик, находящийся в школе Лютеранской церкви, под покровительством его состоящей: видно, что старичку за восемьдесят лет, и что возвращается к нему златой век младенческой.... Часу в пятом после обеда Его Высочество пошел опять на половину Государыни. Там праздновали святки; игры происходили перед биллиардною в аудиенц-комнате. Началось танцованьем; первый менуэт танцовала Ее Величество с Великим Князем; потом изволила поднять Графа Петра Борисовича Шереметева. Его Высочество поднял Фрейлину Анну Алексеевну Хитрову. Во всех углах танцовали, как в маскераде. Потом начались контр-данцы. Его Высочество их не танцует; но Никита Ивановичь сказал ему: теперь воля, делайте, что хотите. Обрадовавшись разрешению, Его Высочество начал делать антраша a sa facon, попрыгивал и из угла в угол перескакивал. Все на него любовались; Фрейлины, не зная, что сказать от удовольствия, называли его любезным Пунюшкою (разумеется не в глаза). При начале контр-данцов Ее Величество изволила сесть в той же комнате играть в ломбер с Графом Кирилом [228] Григорьевичем Разумовским и с Графом Захаром Григорьевичем Чернышевым. Его Высочество за другим столом изволил играть в бирюльки; с ним играли господа придворные той половины и я. После контр-данцов и польских (в которых весьма много резвились, завивались и развивались, взявшись рука за руку) связали длинную ленту и окружили Ее Величество; и Великий Князь был тут же - началась игра рукобивка; потом, покинув ленту, составили круг в три человека и гоняли четвертого; игра продолжалась с час или часа с полтора. По окончании оной опять Ее Величество изволила сесть играть в карты, а мы убрались к себе.

31 Декабря. В нынешний день была отпускная аудиенция Английскому Послу Милорду Буккингаму и приемная приехавшему на его место господину Макартнею. Пришел с той половины к Его Высочеству Граф Иван Григорьевичь Чернышев; говорил о новом После и между прочим о наших старинных посольствах к иностранным дворам. Граф Иван Григорьевичь рассказал замечательный анекдот об одном из самых старинных Послов наших, о Потемкине. Ему приказано было мимоездом посетить Датский Двор и взять у Короля аудиенцию. В инструкциях посольских обыкновенно писывалось, что Послы, представляя особу Государя, не должны были уступать никаких преимуществ, сану их принадлежащих. Король Датский случился на то время болен. Потемкин требовал аудиенции. Ему говорили, что Король болен и лежит в постеле. [229]

"Это не мешает - сказал Потемкин - велите подле Его Величества поставить другую постелю; я лягу на нее и переговорю о чем мне нужно с Государем. В противном случае не могу дождаться здесь выздоровления Его Величества; я должен ехать в другое место без всякого замедления" - Министры не хотели потерять дружбы Русского Двора, и принуждены были согласиться на это требование; Потемкин, приехав во дворец, лег на постелю, переговорил в Королем, и потом отправился, куда назначено было в инструкции.

1765 год.

6 Января. День Богоявления. Поутру Его Высочество долго разговаривал со мною о сегоднешнем празднике; потом оделся в свой Адмиральский мундир и чрезвычайно им радовался. Одевшись, изволил пойти в церковь. Еще прежде выходу Ее Величества приходил к Его Высочеству Граф Григорий Григорьевичь Орлов. В сие время маршировали мимо окон полки гвардии на Иордан. Когда начал проходить Семеновский полк, то Государь указывая на него Графу, изволил заметить, что солдаты маршировали весьма худо. Когда Ее Величество изволила начать шествие за церковным собором к беседке, приготовленной на месте Иордани, против дворца находившейся, то Государь изволил пройти в одну аванзалу, где вместе с ним смотрели церемонию иностранные министры и здешние придворные господа, бывшие тогда не при должности. От берегу до построенной на [230] Неве беседке разостланы были ковры и по обеим сторонам стояли кавалергарды. Между ими Ее Величество, предшествуемая всем священным клиром, изволила идти на Иордань. Войско стояло вокруг Иордани продолговатою, неправильною фигурою; со всех полков снесены были знамена, которые кропили освященною водою. - При погружении креста был троекратный беглый огонь; по окончании оного Ее Величество изволила, севши в сани, по Неве кругом всех полков объехать; подле саней ехал Граф Григорий Григорьевичь Орлов верхом в тяжком Римско-Российском кавалергардском уборе, в шлеме с белым пером, что представляло весьма величественное зрелище. Между тем Его Высочество изволил идти в галлерею, где ожидал прибытия Ее Величества. Кавалергарды в полном блестящем уборе стояли по обеим сторонам галлереи. Сею улицею Ее Императорское Величество и за нею Великий Князь изволили пройти во внутренние покои. - Ныне обедал у нас Граф Захар Григорьевичь Чернышев, Вице-Адмирал Алексей Ивановичь Нагаев, Граф Иван Григорьевичь Чернышев, Граф Александр Сергеевичь Строганов и еще какой-то Менден Лифляндец. За столом Его Высочество, взглянувши на свой шитой Адмиральской мундир, сказал: Что если будет кто Генералиссим; где ему вышивать еще мундир свой? швов не осталось! - Генералиссима никогда не будет и быть не должно, отвечал Граф Захар Григорьевичь - чрез то Государь отдает войска свои в руки другого; а это такая узда, которую всегда [231] в своем кармане поближе держать надобно. - А! а! сказал на это Великий Князь.

16 Января. Воскресенье. Ныне поутру читал Его Высочество вместе с его преподобием отцем Платоном (как то обыкновенно бывает во все праздничные и воскресные дни) Священное Писание. За столом Г.Сальдерн о чем-то заспорил. Его Высочество сделал мне честь избранием меня в посредники спора; между тем шутя с господином Сальдерном, вызывал его на дуэль: Nous irons, Monsieur, cet apres-dine converser un peu dans cette falle vuide; nous ferons fermer les portes; nous ferons tete-a-tete - il y aura seulement un petit feigneure, qui m'accompagne toujours du cote gauche, quand je sorte quelque part. Т.е. после обеда, государь мой, прошу вас войти вместе со мною в эту пустую горницу; мы прикажем запереть двери; нас будет только двое и с нами останется некто, мой всегдашний товарищь, который вечно при мне, с левого боку (то есть шпага). После обеда Его Высочество был очень весел; но вечер не соответствовал началу дня. Мы пошли на куртаг, на котором и Ее Величество присутствовать изволила. Его Высочество стоял в кругу, разговаривал с иностранными Министрами и с некоторыми из наших: с Князем Петром Ивановичем Репниным, с Графом Петром и Иваном Григорьевичами Чернышевыми. За час до окончания куртага начали мы подзывать Никиту Ивановича домой; но Его Превосходительству хотелось дождаться отбытия Ее Величества. Он отказал Великому Князю - и вот [232] начал Великой Князь с ножки на ножку переступать, помигивать и смотреть на платок, чтобы скрыть свое нетерпение, которое однако очень было заметно, а собравшиеся на глазах тучки еще более оное показывали. Наконец Никита Ивановичь принужден был увести Его Высочество. Добрались мы до своих пределов; но вошедши в желтую комнату, все остановились; Никита Ивановичь приказал с Его Высочества снять шпагу, запретил ему ходить далее; сделал ему жесточайший выговор; потом оборотившись к нам, сказал, чтобы мы на сей вечер все Его Высочество оставили, и чтобы никто из нас с ним неговорил ни слова. Потом Его Превосходительство пошел в свои покои, оставя у нас по себе тишину неописанную. Великий Князь был весьма огорчен выговором, и стоя у печки разными знаками показывал свое неудовольствие. Весь вечер проведен был в молчании. Его Высочество сел ужинать в десятом часу, а лег почивать в одиннадцатом, что было для него школою терпения. Вот так-то и во всех делах бывает. На сусле пива не узнаешь, говорит пословица. День начался хорошо и весело, а кончился так скучно!

17 Января. И ныньче продолжалась в нашем кругу вчерашняя важная молчаливость - следуя приказанию Никиты Ивановича, мы не вступали в разговор с Великим Князем. За столом также царствовала тишина. Его Превосходительство Никита Ивановичь сидел по большой части задумавшись. После обеда отучившись, Его Высочество [233] подошел ко мне, и уверяя, что весьма сожалеет о вчерашнем своем поступке, просил с горячностию и большою доверенностию совета, как бы сделать, чтобы таких (как он сам изволил говорить) проказ вперед не случалось. "Иного способу, Ваше Высочество, не знаю, - отвечал я - как призывать на помощь рассудок всякой раз, когда придет на вас нетерпение и скука. Вы уже на самом опыте знаете, что такими поступками ничего не выигрываете: ужинаете позже; ложитесь почивать позже; и сверх того все остаются на вас в неудовольствии. Я уверен, что если Ваше Высочество при каждом приступе нетерпения будете вооружаться рассудком; то можете всегда отражать неприятеля, и мы не будем иметь неудовольствия видеть вас от него побежденным." Выслушав сию проповедь с большим вниманием, Его Высочество бросился ко мне на шею, и целуя меня, уверял, что непременно употребит в пользу наставление, предложенное мною... Нынешним вечером Его Высочество рассказывал мне о том, что было с ним до меня, прежде и после вступления Никиты Ивановича в должность Обер-Гофмейстера. Я помещу здесь вкратце некоторые подробности:

"Во время малолетства Его Высочества покойная Государыня (Елисавета) хаживала к нему ежедневно - в иной день раза по два и по три; иногда и ночью. Когда же он несколько вырос, то посещения сии почти прекратились; причиною сего было то, что мамы его так напугали, что он трясся, как скоро ее увидит." [234]

"До определения Никиты Ивановича Панина Обер-Гофмейстером, обедали обыкновенно с Великим Князем Иван Ивановичь Ахлебинин, Савелий Даниловичь и Анна Даниловна Титовы; прочие женщины так служивали. Когда же определился Никита Ивановичь, то из оных за столом с Великим Князем никто уже не обедал, а место их заступили Никита Ивановичь, Остервальд, Бахметев, Кн. Долгорукой и Сакен, также были приглашаемы и посторонние. С 761-го году начал с Великим Князем спать в одной комнате Никита Ивановичь; все женщины с 762-го году отлучены; они получали пенсион и приезжали только к Его Высочеству в год раза три, четыре, поутру в большие праздники с поздравлением."

"Никита Ивановичь определен был к Его Высочеству в 1760, и еще за месяц до его определения Государь плакал, будучи им напуган. Однажды, когда Никита Ивановичь обедал у Государыни, засылал Великий Князь подсмотреть, какого он виду - и ему сказали, старик угрюмой, в парике с узлами. Это случилось перед самым отъездом в Петергоф. 2-го Июня, находясь в Петергофе, и стоя на галлерее (что между дворцом и церковью) вместе с покойною Государынею, увидел Его Высочество, что идет старик в парике, в голубом кафтане, с широкими желтыми обшлагами, заключил, что это Никита Ивановичь, и неописано струсил; для того что уже рассказано было, как скоро он определится, то не будут допускать ни Матрену Константиновну Скороходову, ни других [235] приближенных к Его Высочеству женщин, и что все веселости уймутся. В тот день для праздника стрельба была ужасная; но Государь будучи занят в воображении предстоящею реформою, ничего не слыхал и не замечал. Потом со страхом и сожалением пошел к себе, и с ним по обыкновению Матрена Константиновна, Анна Даниловна, Савелий Даниловичь и прочие. Вдруг растворились двери: входит Иван Ивановичь Шувалов, за ним Граф Михаил Ларионовичь Воронцов а за Михаилом Ларионовичем Никита Ивановичь. Иван Ивановичь и Граф Воронцов объявили, что Никита Ивановичь пожалован к Его Высочеству Обер-Гофмейстером. C'etoit un coup de foudre! Покатились в три ручья слезы и ничего не кушал. Иван Ивановичь, Михаил Ларионовичь и Никита Ивановичь потом вышли. Объявили в комнатах, чтобы все приближенные к Его Высочеству собрались и старались унять его слезы. Потом вошел опять Никита Ивановичь и заставил играть Его Высочество в волан; сколько волею, вдвое того неволей играл он. Утешало его несколько то, что он видел еще при себе Матрену Константиновну. На другой день Никита Ивановичь повел гулять Его Высочество. За столом опять села с ним Матрена Константиновна. Никита Ивановичь стоял у окна и разговаривал с кем-то; Великий Князь все косился и похныкивал. На другой день опять пришел Никита Ивановичь и опять появились слезы. Поехали гулять; возвратились - было уже готово ужинать. С Его Высочеством сели за стол Никита Ивановичь, подле него Павел [236] Захарьевичь, потом Фузадье, Федор Дмитриевичь Бехтеев - вот уже совсем другое общество! Полились опять горькие слезы. Переплакавши, спросил Великий Князь, для чего ни Ивана Ивановича, ни Савелия Даниловича с ними нет за столом по прежнему? Никита Ивановичь ответствовал только, что не должно. Опять заплакал. Увидя в дверях Мавру Ивановну (одну из приближенных к нему женщин), приказал-было для нее подать прибор. Но Никита Ивановичь запретил; слезы пошли; со слезами из за стола встал, со слезами и в постелю лег. - .. В Сарском селе был куртаг. Великий Князь только-что выучился у Гильфердинга кланяться; ему велели поклониться по ученому, как скоро войдет Государыня. Вошла Государыня; начал Великой Князь кланяться, и насилу уняли, такое пошло шарканье. Во время бытности в Сарском селе определили Тимофея Ивановича Остервальда, которого сначала весьма не любил Великий Князь; он учился у него Истории. Дошли до Нинова сына и вычли, что из 30 Государей того времени ни одного не было хорошего. В эту минуту принесли от Ее Величества пять арбузов; стали их разрезывать; четыре были негодные, один только вкусный и спелый. Вот - сказал Великий Князь - из тридцати Государей не было ни одного хорошего; а из пяти арбузов хотя один да сыскался хороший... Великий Князь был сначала ленив учиться, как он сам рассказывал; дня почти не проходило без слез. Обыкновенно после убирания волос должен был садиться за учение: для того всякой раз, как скоро буклю [237] сделают, рукой и испортит, и Дюфур принужден бывал прическу переделывать снова; наконец до того дошло, что Никита Ивановичь приказал во время чесанья волос и по Французски учить. После обеда обыкновенно учился Его Высочество мало; играл более с Ерменевым; по доскам, из Библиотеки взятым, ходили как по мосту, и разостлав по полу красное сукно, которым учительский стол накрывался, валялись по оному весьма прилежно (Эта статья выбрана из прибавления к Запискам г-на Порошина. Изд.)."

18 Января.... Ныне Его Высочество танцовал в балете. Во время представления большой комедии и маленькой пиесы изволил он сидеть в своей ложе, а при начале балета сошел на театр. Когда стало доходить до его роли, то изволил сесть на свое место, вдали на театре приготовленное. Весь почти партер был полон зрителей; от хлопанья их Его Высочество несколько сбился в танцованьи и оробел. Конец балета танцовали еще раз: тут шло гораздо лучше. Возвратясь к себе гневался Его Высочество, для чего хлопают, и изволил сказать: Неуспел еще я выдти, а уже и апплодируют. То-то ужь настоящие персики (персики значит у нас ласкательство, по одному при дворе случившемуся анекдоту)! Ой, двор! двор!

19 Января. Ныньче обедали у нас Александр Ильичь Бибиков, Александр Петровичь Сумароков, Карл Федоровичь Круз и [238] еще некоторые другие. Во весь обед говорил почти один Александр Петровичь с обыкновенною своею беглостию и остротою; рассуждал о кулачных боях, о подъячих, о авторах, о стенах Иерусалимских, о обновлении храма, и прочее, и прочее, и прочее. Его Превосходительство Никита Ивановичь очень много забавлялся его разговорами. После обеда Александр Петровичь рассказывал мне о новой комедии, сочиненной им: Опекун; делал мне честь, уверяя меня в своем почтении; наговорил мне похвал с три кузова; в доказательство, что его почтение ко мне не ложное, приводил между прочим и то, что на кануне представления Опекуна, намерен он раздать не более шести екземпляров этой пиесы: один Государыне, другой Великому Князю, третий Никите Ивановичу, четвертый Графу Григорью Григорьевичу, пятый господ. Остервальду, и шестой мне - вот у него какой список.

21 Января. Его Высочество проснуться изволил в начале осьмого часа. За чаем рассказывал он мне, что вчера Ее Величество (когда он был у нее) изволила подозвать его к себе и спросить тихонько: От чего Никита Ивановичь так невесел? и потом сказала (когда он отвечал ей незнаю!): N'est-ce-pas vous qui l'avez chagrine? Si c'est vous, je vous prie de ne le point faire a l'avenir? (Не ты ли его огорчил? Если ты, то прошу тебя вперед этого не делать!) Это увещание так тронула Великого Князя, что у него навернулись на глазах слезы. Во время обувания приметил я, что Его Высочество был очень [239] невесел. Я захотел узнать о причине такой унылости. Как же мне не опечалиться, сказал Государь; давича пришел я тебя звать к себе пить чаю, а ты принял меня так холодно, как не льзя больше: так ли делается между приятелями? Милая чувствительность! она так меня тронула, что я бросился целовать у Его Высочества руки. Я уверял его, что причиною моей давишней угрюмости было то, что я чувствую себя весьма нездоровым. Когда приехал господин Фузадье, то Его Высочество начал рассказывать ему о моей болезни и просить его, чтобы написал для меня рецепт - рецепт скипел в одну минуту, ибо господин Фузадье великой охотник писать рецепты. Его Высочество весьма милостиво и с особливою горячностию изволил прощаться со мною, и просил меня, чтобы я поберегся, дабы моя болезнь опасною не могла сделаться. Всякой день уверяюсь более и более, что Его Высочество имеет нежное, исполненное чувствительности сердце.

12 Февраля. Ныне мы сочиняли список нашим полкам. Его Высочество назначал в них полковниками тех офицеров, которые были особенно ему известны; в число полковников включил он и себя самого под именем Павла Романова, имя, которым он себя всегда называть изволит, гордяся фамилиею Романовых. Над всем оным войском, существующим токмо в воображении, пожалован я шефом. Вот список полкам и полковникам собственной руки Его Высочества, прилагаемый здесь в оригинале. [240]

Список полкам и полковникам, состоящим в команде у Семена Андреевича Порошина:

	Полки.	Полковники.
1.	Первый гренадерский.	Михайло Каменский.
2.	Второй гренадерский.	Степан Перфильев.
3.	Первый мушкетерский.	Николай Чеглоков.
4.	Второй мушкетерский.	Ларион Мерлин.
5.	Третий мушкетерский.	Михайло Кречетников.
6.	Четвертый мушкетерский.	Александр Суворов.
7.	Пятой мушкетерский.	Князь Семен Мещерский.
8.	Шестой мушкетерский.	Арсений Беклешов.
9.	Первый кирасирский.	Павел Романов.
10.	Второй кирасирский.	Князь Василий Долгорукий.
11.	Первый карабинерный.	Князь Волхонский.
12.	Гусарский.	Подгоричанин.
13.	Козацкий.	Дячкин.

Окончание может быть сообщено после.

Текст воспроизведен по изданию: Некоторые известия о детстве покойного Императора Павла Первого // Вестник Европы, Часть 52. № 15. 1810