|
ИнструкцияВеликого Князя Павла Петровича Великой Княжне Марии Феодоровне.(1776 г.)Помещаемая ниже инструкция написана была в июле 1776 года молодым, двадцатидвухлетним великим князем Павлом Петровичем для своей невесты, принцессы Софии-Доротеи виртембергской, впоследствии великой княгини Марии Феодоровны. Она написана была, вероятнее всего, в Берлине, куда великий князь приехал для свидания с своей невестой, тотчас после кончины своей первой супруги, великой княгини Наталии Алексеевны. Когда сватовство было закончено, и Павел Петрович готовился к отъезду обратно в Россию, куда за ним должна была последовать и принцесса, то, при прощании с нею в замке Рейнсберге, он вручил ей эту инструкцию, очевидно желая, чтобы она изучила ее до прибытия в новое свое отечество. Чтобы уяснить себе смысл и значение этого документа, важного для характеристики личности Павла Петровича и многих моментов екатерининской эпохи, напомним читателям обстоятельства, вызвавшие у него оригинальную мысль о необходимости составления инструкции для будущей семнадцатилетней своей супруги. Первый брак Павла был несчастлив. Супруга его, великая княгиня Наталия Алексеевна, урожденная принцесса Вильгельмина гессен-дармштадтская, сначала успела привязать к себе своего супруга, но встала затем в натянутые отношения к императрице Екатерине и к старым друзьям Павла — Паниным; говорили, что она стремится [248] доставить великому князю первенствующую роль в управлении государством и готова вступить в борьбу с императрицей. Вместе с тем, гордая и честолюбивая великая княгиня, своим пренебрежением к русским обычаям и к изучению русского языка, не возбуждала к себе симпатии и со стороны русского общества. Спустя полтора года после приезда Наталии Алексеевны в Россию, Екатерина так описывала свою невестку в письме к Гримму от 21-го декабря 1774-го года: «Она постоянно больна, но как же ей и не быть больной? Во всем у нее крайности. Если соберется гулять пешком, то за 20 верст, если начнет танцовать, то сразу танцует 20 контрадансов и столько же менуетов, не считая аллеманов. Чтобы в комнатах не было слишком жарко, их вовсе перестали топить. Иные натирают себе льдом лицо, мы все тело обратили в лицо. Одним словом, золотая середина от нас далека. Опасаясь людей злых, мы питаем недоверие ко всем вообще и не принимаем никаких советов — ни добрых, ни дурных. Словом, до сих пор не видать ни добродушия, ни осторожности, ни благоразумия. Бог знает, к чему все это приведет, так как слушать мы никого не хотим, а имеем собственную волюшку. Вообразите, вот уже полтора года как мы здесь, а еще ни слова не знаем по-русски. Мы требуем, чтобы нас учили, а, вместе с тем, не хотим посвятить на это минуту прилежания. Во всем одно вертопрахство, то то, то другое нам не по нутру. Долгов у нас вдвое, чем достояния, а кажется едва-ли кто в Европе столько получает. Но ни слова более — в молодых людях никогда не следует отчаиваться». В конце концов, Екатерина, однако, совершенно отчаялась в своей невестке. Наталия Алексеевна сблизилась с задушевным другом своего мужа, графом Алексеем Кирилловичем Разумовским, и, руководимая им, вошла в сношения с посланниками Франции и Испании, действовавшими во вред «Северной системе», принятой в то время Екатериной за основу русской политики. Императрица знала о всех интригах великой княгини и пыталась открыть глаза сыну на ее отношения к Разумовскому. Попытка эта, однако, осталась безуспешной: когда великая княгиня заметила холодность к себе мужа и узнала ее причину, то проплакала несколько дней сряду и этим путем привела Павла к убеждению, что доставленные ему сведения о ее жизни были клеветой, имевшей целью уничтожить его доверие к своей супруге и возбудить к ней вражду. Конечно, с этих пор между Екатериной и ее невесткой началась глухая, тайная, но беспощадная борьба, в которой сам невольный виновник и жертва ее, великий князь Павел Петрович, играл лишь жалкую, страдающую роль. Борьба эта не замедлила бы сделаться явною, если бы 16-го апреля 1776 года Наталия Алексеевна не скончалась от несчастных родов: кончина великой княгини была неизбежною при [249] ее физическом недостатке (искривлении стана), который был тщательно скрываем ее честолюбивой матерью, ландграфиней Каролиной. Шесть дней страдала великая княгиня, сама государыня день и ночь ухаживала за больной, истощены были все медицинские средства, но когда смерть положила свою печать на великую княгиню, все ее бумаги были разобраны лично самой императрицей, и в них найдена была переписка ее с Разумовским. Перепиской этой императрица воспользовалась для того, чтобы излечить горесть Павла Петровича, неутешно оплакивавшего свою потерю, и заставить его немедленно подумать о новой женитьбе. Павел, действительно, был поражен открытием двойной измены — жены и друга, и не пожелал более видеть Разумовского, который отослан был затем к отцу в деревню. Впечатление было так глубоко, что мысль о новой женитьбе не возбудила в нем сопротивления. Сама Екатерина так рассказывала о настроении Павла Петровича в последовавшее затем время: «Увидев, что корабль накренился на один бок, я не теряла времени, наклонила его другим боком, ковала железо, пока оно было горячо, чтобы возместить утрату, и таким образом мне удалось рассеять глубокую печаль, которая нас удручала. Сначала я предложила попутешествовать, съездить кое-куда и проветриться, а потом сказала: — Мертвых не воскресить, надо помышлять о живых. Были убеждены в своем благополучии; утратили это убеждение. Но зачем же отчаиваться обрести его вновь? Поищем этого нового. — Да в ком же? — О, у меня есть наготове. — Как, уже? — Да, да, и какая игрушечка! Таким образом затронуто любопытство. — Кто же? Да как же? Черноволоса, белокура, высока, маленькая? — Нежная, прекрасная, восхитительная игрушечка! «Про игрушечку весело слышать. Начались улыбки. Слово за словом, призывается в свидетели некий расторопный путешественник (принц Генрих), недавно приехавший нарочно, чтобы утешать и развлекать. И вот он взялся посредничать и вести переговоры. Послан курьер, возвратился курьер, назначено путешествие, приготовлено свидание, все это с неслыханной быстротой. И вот сжатое сердце начинает расширяться. Мы горюем, но по необходимости заняты приготовлением к поездке, которая неизбежна для здоровья и должна послужить к развлечению. — Так дайте нам покамест портрет, от этого еще ничего не станется. [250] — Портрет? Да немногие портреты нравятся. Живопись не производит впечатления. «Портрет пришел с первым курьером. — На что он? Ну как не понравится? Лучше не вынимать его из ящика. — И вот портрет целую неделю лежит, завернутый там, где его положили когда он был привезен, на столе, рядом с моею чернильницей. «Что там такое?» — «Вкусы разные, а на мой взгляд черты прекрасные». Наконец портрет вскрыт, немедленно положен в карман и потом опять вынут, и напоследок на него не насмотрятся и торопят приготовлениями к отъезду, и вот путешествие предпринято». Новая невеста великого князя, принцесса София-Доротея виртембергская, была девушкой, едва еще вышедшей из детства, и воспитана была в тихой семейной обстановке в небольшом городке Монбельяре, в южном Эльзасе, среди отрогов Альпийских гор. Нежная молодость принцессы, ее неопытность и незнание большого света, столь тогда развращенная и всегда опасная для юных, чистых сердец — несомненно побуждали мнительного, искушенного горьким опытом Павла Петровича позаботиться о том, чтобы второй брак его не принес ему новых разочарований, нового горя. Павел Петрович с детства воспитан был в строгом уважении к обрядам, к формальностям, к букве уставов и инструкций. Немудрено, что и мысли свои о будущей своей супружеской жизни облек он для своей невесты также в форму письменной инструкции, подобно тому, как царственная мать его, с гораздо большим основанием и правом, выразила ранее свои требования по отношению к своим невесткам также в известном «Наставлении великим княгиням Российским». Павел не хотел понять, что формальные требования Екатерины обращены были преимущественно к рассудку великой княгини и призывали ее лишь к повиновению, тогда как его отношения к будущей его супруге должны были покоиться на чувствах любви и взаимная уважения, где о формальной, бумажной правде, конечно, не могло; быть и речи. Будущая мать и благотворительница сирот и несчастных была глубоко права, написав впоследствии на составленной для нее ее женихом инструкции: «Благодаря Бога, она мне не понадобилась, так как моя привязанность к мужу всегда побуждала и всегда будет побуждать меня предупреждать его желания». Евгений Шумигорский. [251] Пункты инструкции: (Перевод с французского) Первый. Касается религии, т. е. того, что надобно будет соблюдать по отношению церковных обрядов, обычаев и т. п. Второй. Касается ее величества и поведения принцессы по отношению к ней. Третий. Касается желательного ее обращения со мною. Четвертый. Касается нашей публики, следовательно косвенно и репутации принцессы даже в чужих краях. Пятый. Касается нашего народа, который легко может быть оскорблен в своих чувствах. Шестой. Русского языка и других необходимых сведений о России. Седьмой. Касается ее личного штата или прислуги. Осьмой. Касается денег, гардероба и иных расходов. Девятый. Касается доверия, какое она должна иметь к супруге фельдмаршала (Графиня Екатерина Михайловна Румянцова, урожденная княжна Голицына, супруга фельдмаршала П. А. Румянцова, кавалерственная дама, бывшая обер-гофмейстериной двора великой княгини). Десятый. Касается образа жизни вообще. Одиннадцатый. Касается тех лиц, коих нам придется видеть в обществе. Двенадцатый. Касается образа жизни дома и лиц, допущенных в домашний кружок. Следующие два пункта считаются особенно важными: Тринадцатый. Никогда не вмешиваться ни в какое дело, непосредственно ее не касающееся, тем более в какие-либо интриги или пересуды. Четырнадцатый. Не принимать ни от кого, кроме лиц специально для того приставленных, а тем более от прислуги, никаких, хотя бы самых пустяшных, советов или указаний, не сказав о том хоть чего-либо мне. Объяснение каждого из вышеозначенных пунктов. 1. Я полагаю, не допуская в том ни малейшего сомнения, что принцесса настолько ознакомлена с религией вообще, что она не может быть ни невежественна, ни ханжа, ни неблагочестива. Под словом невежественна я понимаю, что она никогда не останавливалась мысленно на вопросах религии или не задумывалась о них; под [252] словом ханжа — что она суеверна или мелочна; под словом неблагочестива — что она легкомысленна и склонна подражать моде. Допустив это, приличие требует соблюдать для нее самой и ради того сана, который она будет носить, а тем более для примера другим, обряды и правила нашей церкви, — хотя они бывают часто стеснительны и утомляют, — дабы не подать повода к соблазну и более понравиться простолюдинам, что чрезвычайно важно. Все это следует соблюдать даже в домашнем обиходе как относительно еды, так и других мелочей, о которых было бы слишком долго распространяться. Наконец, необходимо, чтобы у нее по этому поводу никогда не сорвалось с языка ни перед кем насмешки, порицания, жалобы и т. п., и чтобы она даже не выслушивала шуток, которые многие позволяют себе у нас относительно религии. 2. Принцесса, приехав одна в эту мало известную и отдаленную страну, поймет, что ее собственная польза требует, чтобы она сблизилась с ее величеством и снискала ее доверие, дабы иметь в ней вторую мать и личность, которая будет руководить ею во всех ее поступках, безо всяких личных видов и целей. В отношении к императрице, принцессе следует быть предупредительной и кроткой, не выказывать досады и не жаловаться на нее кому бы то ни было; объяснение с глазу на глаз всегда будет наилучшее. Этим она избавить себя от многих интриг и происков, которые не замедлять коснуться ее. Так как принцесса не может иметь никаких личных целей, то ей не придется что-либо скрывать от ее величества. Поэтому она хорошо поступит, говоря ей всегда откровенно все то, что у нее будет на душе; это (не говоря уже об интригах) будет гораздо лучше для ее собственного спокойствия. 3. Я не буду говорить ни о любви, ни о привязанности, ибо это вполне зависит от счастливой случайности; но что касается дружбы и доверия, приобрести которые зависит от нас самих, то я не сомневаюсь, что принцесса пожелает снискать их своим поведением, своей сердечною добротою и иными своими достоинствами, которыми она уже известна. Ей придется прежде всего вооружиться терпением и кротостью, чтобы сносить мою горячность и изменчивое расположение духа, а равно мою нетерпеливость. Я желал бы чтобы она принимала снисходительно все то, что я могу выразить иногда даже быть может довольно сухо, хотя и с добрым намерением, относительно образа жизни, уменья одеваться и т. п. Я прошу ее принимать благосклонно советы, которые мне случится ей давать, потому что из десяти советов все же может быть и один хороший, допустив даже, что остальные [253] будут непригодны. Притом, так как я несколько знаю здешнюю сферу, то я могу иной раз дать ей такой совет или высказать такое мнение, которое не послужить ей во вред. Я желаю, чтобы она была со мною совершенно на дружеской ноге, не нарушая однако приличие и благопристойности в обществе. Более того — я хочу даже, чтобы она высказывала мне прямо и откровенно все, что ей не понравится во мне; чтобы она никогда не ставила между мною и ею третьего лица и никогда не допускала, чтобы меня порицали в разговоре с нею, потому что это не отвечает тому расстоянию, которое должно существовать между особою ее сана и моего, и подданным. 4. Наша публика требовательна во многих отношениях, как везде, а в некоторых случаях даже более, чем где-либо, так как она менее образована и, следовательно, имеет более предрассудков, легче поддается страстям под первым впечатлением и обращаете более внимания на всякие мелочи. Поэтому необходимо составить себе известный план действий, который будет служить как бы защитою, и руководствуясь которым можно не дать повода к невыгодному впечатлению. — Для этого следует идти прямым путем, не обращая внимания на то, что происходит вокруг нас, не вмешиваться в жалобы и иные дела частных лиц, не сближаться с одною личностью более, нежели с другою (пункт чрезвычайно важный) или, по крайней мере, остерегаться показывать это. Ровность в обхождении всегда приятна, так как она никого не отличаете, никому не вредить и не даете повода ни к хвастовству, ни к жалобам — пункт чрезвычайно важный для принцессы, и этим путем заставить полюбить себя и отнюдь ни в ком не возбудить ненависти. Она должна быть со всеми вежлива без всякого оттенка фамильярности, не искать сближения с посторонними, стараться разговаривать как можно более с лицами, занимающими известное положение в обществе, иметь приветливый и непринужденный вид, избегать напыщенности, казаться всегда веселой и спокойной. Все эти пункты и последний в особенности, конечно, повлияют на ее репутацию даже за границей. 5. Наша нация или наш народ весьма легко можете быть оскорблен в своих чувствах по тем же причинам, о коих я упомянул, говоря о нашей публике (следует различать публику от нации или народа; первая более воспитана и несколько менее невежественна, нежели народ), теми же вопросами, тем же образом и по той же причине; однако он относится с большим уважением и почтительностью ко всему, что стоит выше его, в особенности если лицо [254] начальствующее или известного чина съумеет приобрести в его глазах авторитет. Народ очень любит приветливое обращение, но излишней любезностью можно навлечь на себя и неприятности, ибо в таком случае люди имеют обыкновение тотчас являться с жалобами, справедливыми или нет, которые у них всегда наготове. — Если вы станете принимать их, то будете ими завалены, и вам будет совестно и неприятно, что вы взялись за дело, которое не можете исполнить; вместе с тем вам будет неприятно, что про вас станут говорить, что вы обманываете людей. — Поэтому, в подобных случаях лучше всего отсылать и самих людей, и их дела в подлежащие ведомства, но не входить с ними в докучливые объяснения. Народ любит, чтобы все, касающееся религии, соблюдалось как можно строже; поэтому следует остерегаться оскорбить в нем эти чувства. Все, что и сказал выше об еде и других мелочах домашней жизни, применимо и в этом случае, ибо прислуга, принадлежа до некоторой степени к этому классу и имея приблизительно те же взгляды, всегда спешит, в особенности в минуту злобы, передать другим все, что делается, придав этому свою окраску, смотря по своим собственным понятиям. Народ любит известную представительность или пышность в одежде и образе жизни, любит также, чтобы ему показывались иногда из окна или иным образом. Известные мелочи производят в данный момент такое же впечатление, как самые благие желания и намерения, которые остаются в тайне или не замечаются никем, ибо люди, не имея возможности проникнуть эти намерения, не могут и судить о них; но поклон, улыбка или что-либо в этом роде, как вещь очевидная, тотчас производят хорошее впечатление. 6. Со всем этим непосредственно связан вопрос о знании русского языка — вопрос первостепенной важности как для известного рода публики, так и для народа, для прислуги, для молитв, чтения и т. п. Среди тех лиц, с коими принцессе придется видеться ежедневно, у нас есть множество особ, не знающих ни слова по-французски или по-немецки; как же она будет говорить с ними, не зная языка, как она будет понимать их? Что касается народа, как она будет отвечать ему в тех случаях, когда он, но существующему обычаю, будет с чем-либо поздравлять или выражать своп пожелания, а ничего не ответить — в известных случаях было бы равносильно оскорблению. Что касается молитвы, как она будет знать, когда надобно перекреститься или соблюсти иное правило или наружный знак благочестия, как будет она читать установленный на известный случай молитвы? Что касается прислуги, каким образом [255] будет она объясняться с нею, как будет она давать ей приказания, выслушивать ее ответы и сама отвечать на ее вопросы? — При передаче через третье лицо, знающее оба языка? — Но это также порождаете недоразумения: одни сваливают вину на других, и в конце концов с той и с другой стороны рождаются неудовольствия, не говоря уже о неприятностях. Что же касается чтений или спектаклей на русском языке, то хотя они бывают очень скучны, но их также необходимо понимать. Точно также и по тем же причинам, которые я привел говоря о русском языке, необходимо приобрести исторические и иные познания о России. В заключение замечу, что, стараясь приобрести основательное знание языка и в особенности всего, касающегося страны, принцесса выкажет этим такое внимание, такое желание понравиться и быть приятной, которые наверно произведут самое отличное впечатление, особенно вначале. 7. Принцесса будете иметь своих собственных слуг, мужского и женского пола, которые будут подчинены непосредственно фельдмаршальше Румянцовой. Было бы хорошо предоставить этой даме всецело заботу о них, во избежание всяких жалоб и неприятностей, особенно вначале, когда всякий старается, действуя осторожно, разузнать какую-либо слабую сторону, чтобы вкрасться в доверие и захватить некоторую власть или добиться чего-либо. Чтобы пресечь путь мелким интригам и многому другому, чего нет возможности здесь исчислить, принцесса должна, насколько возможно, остерегаться ставить фельдмаршальшу Румянцеву в неловкое положение своими противоречивыми приказаниями, предупреждая ее всегда заранее о своих распоряжениях или об отмене данных приказаний. Она будет настолько рассудительна, что никогда не будете принимать в услужение лиц сверх штата, как мужчин, так и женщин, и не назначит им жалованья сверх установленного обычаем. Я не буду говорить здесь об обращении с прислугою: более мягкое обхождение всегда будете наилучшим; однако следует внимательно следить за тем, чтобы прислуга точно исполняла свои обязанности, а в случае неисправности, чтобы ей было тотчас сделано по этому поводу замечание, дабы заставить ее быть всегда внимательной. Наша прислуга никогда не упускает случая явиться с какою-нибудь просьбою или с чем-нибудь в этом роде; поэтому надобно быть постоянно настороже и не позволять ей подобных вольностей. О прислуге, по причинам, мною вышеприведенным, можно сказать в этом отношении то же, что и о народе. 8. Деньги получаются у нас по третям, т. е. каждые четыре месяца. Так как сроки этих получек довольно удалены один от [562] другого, то необходимо устраиваться таким образом, чтобы не терпеть недостатка в деньгах в этот промежуток времени и не быть вынужденным брать вперед, в счет будущей трети (так как при таком способе к концу года пришлось бы брать вперед за целую треть, что образует уже долг). Это распределение должно быть сделано следующим образом: надобно составить список необходимых расходов и при этом обратить внимание, чтобы они никогда не превышали трети общего годового расхода. Из трети, назначенной на обыкновенные расходы, придется уделить известную сумму на уплату тем лицам, которые уже получали жалованье при моей покойной жене, известную сумму на гардероб, как на платья, так и на покупку материй, и известную сумму на экстраординарные расходы, как-то: подарки, благотворительность и т. п.; остальная сумма должна быть внесена на хранение: это будут деньги на черный день. Уплата по всем счетам должна производиться в исходе трети, не оставляя ни одного счета на следующую треть, чтобы это не обратилось в долг. Надобно привыкнуть самой принимать счет всего израсходованного, проверять итоги и таким образом самой привыкнуть к порядку, и сдерживать и внушить страх тем, кто нашел бы для себя выгодным представлять не особенно верные счеты, ссылаясь на ошибки в вычислениях, что случается очень часто. Необходимо требовать, чтобы счет израсходованного за истекшую треть представлялся первого или второго числа первого месяца следующей трети вместе с подлинными счетами и квитанциями купцов. Принцесса должна, также иметь некоторую сумму денег для своего личного употребления, которая будет как бы ее карманными деньгами; на этот предмет должна быть ассигнована известная сумма, которой необходимо вести счет, представляемый ежемесячно. Покончив со статьею о деньгах, надобно перейти к гардеробу. Гардероб принцессы в настоящее время так полон во всех отношениях, что ей не придется, разумеется, делать много новых покупок; тем не менее, по прошествии некоторого времени его придется пополнять следующим образом: никогда ничего не брать в долг, но всегда на наличные деньги; никогда не делать покупок через разных лиц, но всегда через одно и то же лицо; не допускать, чтобы товар приносили откуда ни попало, и чтобы этим заведывало лишь одно какое-либо лицо, ибо в противном случае всегда найдутся люди, которые постараются воспользоваться удобным случаем, чтобы показать какие-либо товары, прельстить ими и заставить купить вещь, быть может, вдвое дороже против действительной цены. Имея же для этой цели особое лицо, на которое будет возложена обязанность доставлять товары, можно предупредить мошенничество и устранить [257] беспорядки, которые могли бы произойти в том случае, если бы вещи проходили через разные руки. Гардероб надобно постоянно пополнять предметами, составляющими его основу, т. е. кусками материй тех цветов, в которых чаще всего встречается надобность и которые употребляются в большем количестве для подарков и т. п. Счеты и книги по гардеробу надобно принимать точно так же, как и счет денежным тратам и приблизительно одновременно. 9. При принцессе будет состоять супруга фельдмаршала Румянцева, дама, известная своими достоинствами и честностью, которая употребить все свое старание, чтобы приобрести доверие принцессы. Принцесса может положиться на то, что она не употребить ее доверия во зло; было бы хорошо, если бы принцесса по пути в Россию посоветовалась с нею о некоторых вещах. Но я должен, вместе с тем, предупредить принцессу, чтобы она не позволяла с собой никакой фамильярности иначе, как в те моменты, когда она сама того пожелает; это будет всегда хорошо, в особенности в том случае, если бы фельдмаршальша Румянцова сделала что-либо не заслужившее одобрения принцессы, так как это дало бы ей достаточный авторитета и право высказывать хотя в мягких выражениях все то, что могло бы ей не понравиться. Я советую принцессе предоставить фельдмаршальше Румянцовой полную свободу относительно прислуги и других мелких домашних распоряжений, даже относительно гардероба, и никогда не допускать, чтобы ей жаловались на фельдмаршальшу Румянцову. В противном случае, я советую ей действовать таким образом: если бы принцессе случилось быть недовольной кем-либо из ее слуг, то было бы лучше всего заявить о том фельдмаршальше Румянцовой, не обращаясь никогда к кому-либо постороннему. До тех пор, пока все будет идти известным определенным порядком, не будет никаких недоразумений, но лишь только произойдет уклонение от этого правила, той и другой стороне всегда придется иметь неприятности. 10. Наш образ жизни должен быть строго определен как для нас самих, так и для прочих лиц, и приблизительно по одним и тем же причинам. Подчиняясь в жизни известным правилам, мы защищаем себя этим от своих собственных фантазий, которые переходить нередко в капризы, и, вместе с тем, даем пример другим людям, которые обязаны подчиняться тем же правилам. Я желал бы поэтому, чтобы наш образ жизни был строго определен во всех отношениях, чтобы у нас были назначенные дни для приемов, обедов и ужинов с приглашенными и чтобы все это [258] совершалось в строгом порядке (без перемен, ибо всякая перемена в этих вещах является в глазах публики капризом) и вполне прилично. Следует различать два вида этикета: один — соблюдаемый лишь в дни больших приемов и выходов, как-то: в праздничные и воскресные дни, другой — в обыденной жизни. Что касается первого вида этикета, то он соблюдается вообще всякий раз, когда к нам съезжаются по обязанности или на поклон, или для поздравительных приветствий по случаю какого-либо праздника — тогда ни в чем не следует отступать от этикета. В этих случаях надобно быть особенно внимательной и не упустить поговорить с наиболее знатными лицами, как-то: фельдмаршалами, генералами, сенаторами и другими высшими должностными лицами и иностранными посланниками. Кроме того, по причинам, изложенным мною выше, надобно обратить особенное внимание на то, чтобы не отказываться бывать в обществе; если же отказываться, то как можно реже. Принцесса может быть уверена, что, привыкнув принимать и разговаривать с людьми и победив первую робость, она так освоится с этим, что это не составить уже для нее труда. К этому можно применить то же самое правило, которое относится и ко многому другому: когда вследствие робости испытываешь в известный момент скуку, то это чувство вознаграждается как нельзя лучше удовольствием, доставляемым сознанием исполненного долга; вместе с тем, чувствуешь вдвойне цену удовольствия при мысли, что отделался от этой тягости и вдвойне ценишь удовольствие быть у себя дома, на свободе. Что касается второго вида этикета, то надобно только следить за тем, чтобы все делалось как можно правильнее. Назначив известные дни для званых обедов и ужинов, следует изменять их по причинам, высказанным мною выше, как можно реже, оставив однако два дня для ужина и один день для обеда у себя дома, в домашнем кругу. У нас будут назначенные дни для обедов у ее величества, что бывает обыкновенно раза четыре в неделю; в остальные три дня придется обедать два раза с гостями, а третий день, в пятницу, обедать дома, так как этот день считается постным. На эти обеды запросто приглашаются только лица известного ранга. Надобно наблюдать за тем, чтобы выезжать из дома, а равно садиться за стол к обеду и ужину всегда в один и тот же час. Мы будем ежедневно бывать вечером у ее величества; по возвращении от нее в те дни, когда у нас будут ужинать приглашенные, мы должны тотчас выйти к ним. Я должен заметить, что в дни куртагов и балов, для карточной партии надобно всегда выбирать кого-либо из русских дам или кавалеров и одного из иностранных посланников. [259] 11. Что касается тех лиц, с которыми мы должны видеться в обществе, то я уже говорил достаточно об этом предмете в предыдущем пункте, и так как у меня все это уже установлено раз навсегда, то я не могу ничего прибавить к сказанному выше. Я должен только заметить, что у нас нет обычая видеться с иностранцами иначе, как в дни, назначенные для приемов. 12. Я сказал выше, что точное исполнение правил — одно из главных условий, которые следует соблюдать в жизни; повторяю это еще раз, в особенности относительно домашнего обихода. Пока мы придерживаемся известных правил, до тех пор мы спасаем себя от многого, и скука, один из главных недругов человека, — не имеет, так сказать, власти над нами. Поэтому я считаю долгом просить принцессу подчиняться, со своей стороны, известным правилам как в образе жизни, так и относительно занятий в частности. Я советовал бы принцессе вставать довольно рано, чтобы иметь время причесаться, употребить час или два на занятия и затем окончить свой туалет вполне, тем более, что мое собственное препровождение времени распределено так, что, начиная с девяти часов, когда я бываю совсем одет, и до полудня, у меня нет ни минуты свободной (это касается вставания). Я убедительно прошу ее быть готовой к полудню, а по воскресным и праздничным дням к 10 1/2 часам. В послеобеденное время я прошу ее заниматься также чтением, музыкой и иными предметами, которые она сама найдет полезными и приятными; в числе утренних занятий я прошу принцессу назначить известные часы на русский язык и другие занятия для того, чтобы приобрести некоторые познания по части истории, политики и географии нашей страны, а также относительно религии и церковных обрядов. Что касается тех лиц, которые будут допущены в ее интимный круг, то, приняв во внимание, что принцесса будет иметь дома весьма мало свободная времени от занятий, а остальное время будет проводить с гостями, я полагаю, что она будет рада провести несколько минут в день одна, сама с собою, и не думаю поэтому, чтобы принцесса сама особенно пожелала, чтобы при ней постоянно находились посторонние лица. Кроме того, я должен предупредить ее, что всякий интимный кружок, составленный из иных лиц, нежели тех, которые так или иначе должны составлять его по своему служебному положению, становится подозрительным в глазах публики и дает повод к пересудам, как бы ни была невинна его цель, тем более, что всякая личность, входящая в интимный круг, считается допущенной в него предпочтительно перед другими, а это возбуждает, само собою разумеется, зависть и, следовательно, дает повод к неудовольствию, чего, [260] как я уже сказал выше, принцесса должна всячески избегать. Часы обеда и ужина должны быть строго определены и соблюдаться как по отношению к посторонним, так и по отношению к нам самим; ссылаюсь на сказанное мною выше, в этом же пункте. Что касается времени отхода ко сну, то я прошу принцессу подчиняться моей привычке к регулярной жизни (которая вначале покажется ей быть может стеснительной), тем более, что в видах моего здоровья и моих утренних занятий, я не имею возможности, несмотря на мои молодые лета, бодрствовать ночью. Наконец, я прошу ее никогда не делать, даже в ее собственной комнате, ничего такого, что имело бы вид таинственности или желания сделать что-либо тайком, ибо это более чем что-либо подстрекает любопытство своею таинственностью и заставляет делать не особенно лестные предположения, ибо всякий говорит себе, что у кого чиста совесть, тому нечего бояться и, следовательно, прятаться от кого-либо. 13. Единственною моею целью всегда будет сделать принцессу счастливой, дав ей возможность пользоваться всеми преимуществами, какие я буду в состоянии предоставить ей посредственно или непосредственно, охраняя ее вместе с тем от всего, что могло бы случиться с нею неприятного или прискорбного. С этой целью я употреблю конечно все средства, которые будут в моей власти, и не упущу случая дать ей надлежащие советы, но с другой стороны необходимо, чтобы принцесса, своим поведением сама устраняла от себя всякие неприятности, снискав любовь общества, и никогда не вмешивалась ни в какое дело, ее непосредственно не касающееся, тем более в интриги и т. п. Для этого принцессе надобно держать себя со всеми ровно, без малейшей фамильярности; это не даст возможности льстецам и людям не в меру угодливым беседовать с нею, под видом преданности, о своих собственных интригах или наговаривать на кого-либо. Как только она дозволит себе, из расположения или хотя бы из вежливости, малейшую фамильярность или намек на откровенность, можно быть уверенным, что всегда найдутся люди, которые захотят этим воспользоваться и незаметным образом вовлечь принцессу через эту личность в какие-либо интриги, не говоря уже об иных опасностях, могущих угрожать ей. Поэтому во всех отношениях было бы прекрасно, если бы принцесса с самого начала внушила своим приближенным уважение своим безупречным поведением и тем упрочила себе будущее. 14. Убедительно прошу принцессу, по причинам, мною изложенным в предыдущем пункте, не принимать ни от кого советов и [261] не выслушивать ничьих мнений, кроме как от меня и фельдмаршальши, так как принцесса не знает здесь ни людей, ни их положения, ни взаимных отношений, а в случае, если бы ей пришлось выслушать от кого-нибудь что-либо подобное, ей следует немедленно передать о том мне, чтобы тотчас отразить удар, в особенности со стороны прислуги. Замечания позднейшего времени, сделанные на этой инструкции: 1) Великой княгиней Марией Феодоровной: Инструкция, которую великий князь начертал для меня, прежде чем меня узнал, и которую он передал мне в Рейнсберге. Благодаря Бога, она мне не понадобилась, так как моя привязанность к нему всегда побуждала и всегда будет побуждать меня предупреждать его желания; муж мой сознал сам, что требования, им предъявленные, были ему внушены злополучным опытом его первого брака. 2) Великим князем Павлом Петровичем: Я не стыжусь в этом перед Богом и совершенно отказался от мыслей, внушенных мне моим злополучным опытом. Я обязан сделать это признание такой супруге, как моя, которая обладает добродетелями и достоинствами и которую я люблю всем сердцем. Сообщ. Евгений Шумигорский. Текст воспроизведен по изданию: Инструкция Великого Князя Павла Петровича Великой Княжне Марии Феодоровне. (1776 г.) // Русская старина, № 2. 1898 |
|