|
Б. Письма графа Н. И. Панина к графу А. Г. Орлову, во время Морейской экспедиции.1. Панины и Орловы представляют собою в царствование Екатерины две противоположные силы, охранительную и начинательную. Братья Панины, по своему общественному положению, глядели не совсем доброжелательно на предприятия братьев Орловых, казавшиеся им каким-то опасным молодечеством. Мысль о Морейской экспедиции принадлежала вполне Орловым. Граф Григорий мог возыметь ее вследствие бесед с Греческими и Славянскими выходцами, которые являлись к нему, так как под его управлением находилась так называемая «Контора опекунства иностранных»; а граф Алексей, поехавший лечиться в Италию и посетивший Венецию, тотчас открыл у себя прибежище тамошним православным людям. Государыня была, разумеется, на стороне Орловых, и графу Никите Ивановичу, управлявшему Иностранною Коллегиею, пришлось помогать делу, которому первоначально сам он не особенно сочувствовал. ________________________________ Спб. 13 Генваря 1770. Почтеннейшее вашего сиятельства письмо от 8/19 Декабря произвело во мне крайнее удовольствие уверением, что драгоценная ваша дружба непременно ко мне продолжается. Как в чистосердечное ей соответствие, по персональной моей к вам преданности, так и по долгу сына отечества, усердно радуюсь я, что прибытие эскадры нашей в Средиземное море приближает и открытие дел ваших, толь благоразумно предустроенных. В рескрипте за собственноручным Ея Императорского Величества подписанием, которой ваше сиятельство с сим же курьером получаете, находятся в полной мере все те предписания, кои вам по разным обстоятельствам нужны быть могут. Теперь остается нам в радостной нетерпеливости ожидать счастливого открытия ваших операций. Они всемерно удивят не одних врагов наших, невежд Турков, но и всю Европу, потому что до самого события никто не воображал себе и возможности оных. Правда, надобно было вопервых спорить с стихиями; но, слава Богу, и тут уже большая часть трудностей преодолена, и мы надеемся, что скоро и все они прекращены будут прибытием к вам отставших кораблей эскадры адмирала Спиридова, а по них и Эльфинстоновой эскадры. Будут еще по огромности подвига нашего настоять естественно и другие препоны; но те, коих преодоление будет моральным образом вовсе невозможно, не возмогут конечно остановить течения вашего; а те напротив, которые могут еще тем или другим образом отвращены и пересилены быть, не устоят же равномерно, наперед уверен я, против мужества, прозорливости и великости духа вашего. В Константинополе находится теперь некто именем Лефорт. Он был прежде во Французской морской службе, потом перешел в Гишпанскую, а в прошлом году оставил оную по неустойке Мадритского двора в учиненных ему обещаниях. Барон Стакельберг, министр Ее Императорского Величества в Гишпании, нашел средство склонить его в нашу службу с чином [431] морского порутчика, ибо он в звании своем действительно от всех признаваем был за офицера достойного, храброго и искусного, а особливо весьма знающего все Турецкие воды и гавани; почему еще, да и по бывалости его в Константинополе, отправил он его туда секретнейшим образом для исправления дел службы нашей, адресуя к Прусскому там министру Цегелину, но с тем однакож, чтоб он, как Француз и как партикулярной человек, жил под протекциею Французского посла. Сей Лефорт, осмотрясь чрез некоторое время в Царе-граде и распространи еще и далее на другие места примечания свои, явится потом с оными к вашему сиятельству или во флот, где уже и можете вы, милостивый мой государь, употребить его с пользою в настоящей морской службе: ибо барон Стакельберг, как выше сказано, особливо выхвалял искусство его в навигации, а наипаче совершенную знаемость всех Турецких на твердой земле и в Архипелаге берегов, гаваней и вод. При сем имею честь приложить три ко мне из Царя-града дошедшие пиесы с их переводами. Первые два состоят в прошениях к Ее Императорскому Величеству за руками некиих Греческих епископов и капитанов, а третья — в мемориале одного в Константинополе живущего Грека. Хотя они все и не заключают в себе ничего нового; но я не хотел однакож оставить их без сообщения вашему сиятельству: авось либо что по лучшему вашему на месте усмотрению и пригодится, по крайней мере, к познанию подписавшихся людей и к употреблению их во свое время. В мемориале есть, правда, много такого, что за основательное почтено быть может; но как оной еще при начале войны писан был и прежде нежели о наших резолюциях где либо знать было можно, то и найдете, ваше сиятельство, что нужная и возможная его часть вся предварена уже собственными нашими мерами и распоряжениями. 2. (Без числа). Препровождая сим высочайший именной к вашему сиятельству рескрипт, должен я испросить вашего мнения по поводу предмета, связанного отчасти с порученным вам делом. Из разных мест представляются нам теперь охотники вооружить на своем иждивении несколько каперов, для поисков в Средиземном море и около Архипельских островов над навигациею нашего неприятеля. Они единственно требуют обыкновенных от нас патентов к аутризации их разъездов и предприятий. Сей весьма для нас дешевой способ беспокоить и обессиливать нашего неприятеля и с самой ему чувствительной стороны, встречает единственно то неудобство, что ауторизуемые от нас каперы, изыскивая только свою пользу и прибыток, станут иногда без разбору атаковать и грабить не только собственные Турецкие, но и употребляющие их флаг христианские суда, между коими могут натурально случаться и принадлежащие жителям разных христианских [432] провинций, кои только имя Турецких подданных носят, да может быть и вступили уже, или еще вступить могут, в соглашение с вашим сиятельством о услугах их в нашу пользу. Все сие заставляет меня просить ваше сиятельство сообщить мне, без потеряния времени, ваши по сему мысли, а особливо не можно ли будет предупредить опасаемое неудобство таких от нас патентов предписанием каперам, какие и именно христианские провинции и их кораблеплавание почитать и не трогать. Р. S. Я за нужно почел доставить вашему сиятельству при настоящем случае несколько экземпляров публикованного здесь о разрыве нашем с Портою манифеста с Греческим переводом. В нем ясно изображено все против нас вероломство Турков, а потому и удобнее будет вашему сиятельству вводить в оное людей, с коими вы дело иметь будете, раздачею тех экземпляров. Не хотя трудить ваше сиятельство маловажными материями, которые обыкновенно чрез почту письмам вверяются, я ожидал отправления от братцов ваших к вам курьера для засвидетельствования вам, милостивой мой государь, искренной моей благодарности за два ваши письма от 8-го Февраля и 9-го Марта, а притом и служить моими ответами на оные. Чистосердечно и по самой истине я уверяю ваше сиятельство, что я, как министр и как ваш верной друг, с совершенным удовольствием видел в оных столь вами благоразумно уважаемые обстоятельства и принятие по оным ваших намерений касательно до учреждения от вас консулов в тех местах, коих дворы частию разнствуют, а частию беспрестанно колеблются в своей политике. Я удостоверительно вижу, что ваше сиятельство попали на истинное правило вашего с ними обращения. Когда наше поведение не будет казистым образом притеснять и усиливать каждого из них разносторонние политические виды и уважения, то надеюся, можно будет навсегда сохранить одних по частям более или менее нам полезными, а других гораздо меньше вредными, нежели б они нам быть могли и хотели, как по политической их к нам ненависти, так и по локальному их земель положению. Сие самое и производит то политическое прекословие, которое мы теперь видим в поведениях против нас дворов, существительными интересами между собою разделенных. Англия и ее политике свойственные державы с одной стороны не хотят и запрещают, чтоб в их службе находящиеся подданные принимали от нас консульские коммиссии, когда в тоже время всеми образами стараются служить и помогать нам в наших снабдеваниях против неприятеля, лишь бы только оное не имело ни титула, ни формы публичных. С другой же стороны Франция, со всеми своими Вурбонскими и к ним привязанными дворами, конечно бы желала, не отлагая до завтра, всех нас потопить хотя в ложке воды, если б только в том возможность была. Но при всей таковой злобе, не дерзнули ни один самопроизвольно постановить явные препятствия вашему предприятию, которое тем чувствительнее пронзает их к нам [433] ненависть, чем более они видят причиняемое тем внутреннее потрясение нашему неприятелю, которого они столь легкомысленно против нас возбудили. Ваше сиятельство, из следующих при сем письме достоверных известий из Царя-града, достаточно увидите, в какой упадок и смущение вероломная Оттоманская Порта приведена вашими начальными действиями в Морее, с чем я вас, милостивой мой государь, вседушно поздравляю. По описанию о тамошней, частию заготовляемой и частию уже отправленной, против вас обороны, кажется, и настоящие ваши морские силы немного оною упражнены будут. С стороны же твердой земли будет дело самих Греков, желающих освободить себя из под ига нечестия; но как они, по своему состоянию, конечно требуют только доброго устройства и разумного предводительства, то мы и можем спокойны в том оставаться, что тот, кто умел возбудить в них к тому желание и предприятие, будет уметь их поставить и вести в порядке. Позвольте мне себе сказать, м. м. г., что я в правду уверен, что вам нередко будет приходить нужда в Петергофских ваших доказательствах, о которых вы издевкою в своем письме ко мне упоминаете, чтобы настраивать и содержать во всегдашнем порядке духи, в раболепстве рожденные, а неограниченною надеждою и убеждениями веры своей в волнение приведенные. 3. В Сарском Селе, 19 Мая 1770. Его сиятельство граф Григорий Григорьевич, сообща мне последнее ваше к нему письмо, просил меня в тоже время, чтоб я в дружеской откровенности изъяснил вашему сиятельству мысли мои о том, что вы писали о желающих в нашу службу Голандских морских офицерах. Конечно, не может быть никакого сумнения в существе принятия в службу нашу Голандских офицеров, ибо они люди совершенно свободные и властны служить там, где похотят, разве когда где добровольными капитуляциями на срочные годы обязаны, в котором случае надобно прежде их выжить. Таким образом и можете ваше сиятельство без всякого сумнения принимать на обыкновенном основании в службу Ее Императорского Величества из Голандской тех морских офицеров, которые, имея абшиды, в оную добровольно представляться, да и хорошие способности иметь будут, по мере той нужды и недостатка, которой на эскадрах наших в наличном числе собственных офицеров оказываться может, ибо инако излишество офицеров было бы без всякой пользы, в напрасную кораблям тягость. Совсем напротив того, другое обстоятельство в рассуждении тех же Голандских офицеров, когда они на собственных республики Голандской кораблях в действительной службе или должностях находятся; ибо принятие таковых, без получения ими должных абшидов, может но справедливости им самим в дезерцию, а нам в [434] непозволенной подговор почтено быть, что впрочем ни с достоинством двора нашего, ни с пользою самой службы сходствовать не может; да и я отнюдь не сумневаюсь, чтоб ваше сиятяльство целили на людей сего рода. С другой стороны, может быть и то, что представлялись вам иногда к службе нашей самые судовые хозяева и командиры, между коими известным образом много есть действительных офицеров, с тем чтоб им с людьми и кораблями их быть употребленным в арматоры под Российским флагом, в чем их никто уже, как людей вольных, нимало зазрить не может. Надобность или ненадобность сего рода людей долженствует быть вашему сиятельству на месте больше видна и известна, нежели нам, здесь в удалении обо всем наугад почти судящим. Посему и не входя в рассмотрение того, но оставляя оное натурально собственному вашему проницанию и благоизволению, удовольствуюсь я только приметить, что как посторонний арматор не имеет в предприятии своем другого вида, кроме одного своего обогащения под протекциею воюющего флага, не разбирая впрочем, полезен ли он взаимно сему флагу или же больше вреден: то по сей причине и надобно употребление их распоряжать с крайнею осторожностию, чтоб вместо выгоды не иметь неудобств и хлопот, а потому и ограничивать даваемую им свободу в точных и строгих пределах, что в наших обстоятельствах тем нужнее, чем более мы должны иметь менажементов ко всем вообще державам в рассуждении их торговли и навигации и чем более сие самое ныне вновь обоим эскадрам подтверждается. Французский двор и министры его везде отзываются, что король их отнюдь не намерен делать и малейшее какое либо предприятие противу нашего флота без справедливой причины, а только-де ручаться нельзя, чтоб один или другой из наших корабельных командиров или других офицеров лишнею рюмкою рума не мог быть подвигнут на какое либо самовольство, грубость и насильство. Посему из сих отзывов и нужно не без основания заключать, что Французы придираются только к казистому претесту, дабы после выслать свою или Гишпанскую эскадру для примечания за нами, а может быть и для беспосредственного препятствования операциям нашим. Ваше сиятельство, сами будучи на месте и имея в управлении своем всю махину, можете, напротив того, на месте ж рассудить, сколько б такой Версальского двора беззаконной поступок вреден был для успеха дел наших в вашей стороне. Пускай и то будет правда, что мы не удержим его от оного скромностию и менажементами и самым выступлением из военного в неприятельских водах права, буде тот двор решительно уже определил нарушить нейтралитет свой; но по крайней мере тогда, сделав все уже возможное, будем мы иметь справедливость всю на нашей стороне, а по ней, может быть, и Англия проснется от глубокого своего сна и воздаст Франции достойную мзду. [435] На сем основании, не сумневаюсь, изводите ваше сиятельство, согласно с высочайшим Ее Императорского Величества рескриптом, распорядить везде собственные ваши меры, дабы от употребляемых иногда партикулярных арматоров ничего предосудительного последовать не могло. Из рескрипта к г. Елфинстону усмотрите вы, милостивый государь мой, что в Ливурне у Аглинского купца Рудерфорта находится в готовости достоинство девяти тысяч фунтов стерлингов. Сии деньги переведены туда из Англии, и вексель на оную был уже в руках г. Елфинстона; но он при отъезде своем возвратил его г. Пушкину 3. Ее И. В-во повелела ныне дать знать Рудерфорту, чтоб он из сей суммы принимал и исполнял требования и асигнации как вашего сиятельства, так и г. Елфинстона, почему во взаимном их с двух сторон употреблении и надобно будет снестись с помянутым контр-адмиралом, дабы инако не последовало тут какого затруднения. Р. S. В крайнейшем секрете и для вашего, яко главноуправляющего морские наши дела, одного собственного сведения, имею удовольствие сообщить вашему сиятельству, что, в соответствие Французской эскадры в ваших морях, под предлогом покровительства ее собственной коммерции, Англинской двор высылает такую же из своих портов для охранения общего нейтралитета. Командир сей последней эскадры однакож имеет особливой от двора своего секретной указ, чтоб он особливо остерегал, дабы для перевесу между нами воюющими державами никакая третья и посторонняя сила не вмешалась; а если сие увидит, то бы по первому пушечному выстрелу от оной ее атаковал и бил, помогая той воюющей стороне, которая ею атакована будет в помощь другой. Вы, милостивой государь мой, из сего сами несомненно заключить изволите, что Лондонской двор принял сию политическую меру единственно против Франции, чтоб она не вмешалась в пользу Турок; а потому и изволите надежно в таком случае полагаться на Аглинскую эскадру, сообщая при востребовании надобности командиру оной, что вам его инструкции известны, лишь бы только корабли вашей команды во всем поступали как против Французов, так и против других по самой точности последних от Ее Императорского Величества вам предписаний. 4. 6 Октября 1770. С отправленным из Ливорны от кавалера Дика куриером Христенском имел я честь получить дружеское вашего сиятельства письмо от 20 Июня, за которое приношу должное мое благодарение. Я признаюсь вам, милостивый государь мой, что худой оборот в Морее и несогласие господ адмиралов привели нас сначала в некоторое размышление; но вы его очень скоро и славно решили, [436] приняв сами команду над соединенным флотом и произведя с ним немедленно такое дело, которое чаяние Европы всей превышает и останется на всегда в деяниях света эпохом нашего века. Я разумею тут совершенное Турецким морским силам в первых числах минувшего Июля месяца от вас нанесенное поражение и истребление оным всего мореходного стана гордых Оттоманов. Мы подучили сию радостную и важную весть из Мальты от маркиза Кавалькабо; а вскоре потом приехал сюда отправленный из Ливурны от кавалера Дика курьером Англичанин с депешами, посланными от вашего сиятельства с князем Долгоруковым. Сверх же того ведаем мы, что ваши славные дела известны уже и в самом Царе-граде, где ужас и трепет объемлют и народ, и правление, ожидая в соседство свое победителей. Ваше сиятельство можете сами по себе судить о великости обрадования нашего. Я не описываю вам здешнего торжества вашей победы, не сумневаясь, что все оное вам мимо меня сообщено будет; а остается мне засвидетельствовать как вам, м. г. м., так и любезному братцу вашему Федору Григорьевичу, то искренное и чистосердечное участие, которое в успехах и славе вашей я приемлю и принести вам усерднейшее поздравление в получении милости монаршей, толь много вами заслуженной. __________________________________ О знаменитом Чесменском деле граф Орлов так писал в Москву. Письмо графа А. Г. Орлова о Чесменской победе. 1770 года, Июня 27, из под острова Хио, из канала, что между Анатолиею. Государь братец, здравствуй! Скажу тебе немного о нашем плавании. Морею принуждены были оставить. Зажегши везде огонь, с флотом за неприятелем пошли, до него дошли, к нему подошли, схватились, сразились, разбили, победили, поломали, потопили, сожгли и в пепел обратили. А я, ваш слуга, здоров и брат мой также, чего вам оба желаем и остаюсь граф А. Орлов. Р. S. Со всем вышеписанным вас поздравляю, а что впред Вог даст, не знаю. Вот этот камышек у меня на шее был, о котором я к вам из Италии прежде писал шутя. Мне стало полегче, как он у меня свалился. Не знаю, каково-то теперь тебе. __________________________________ Письмо это здесь напечатано с подлинника, сохранившегося у Бориса Сергеевича Шереметева. Писано оно, вероятно, к графу Ивану Григорьевичу Орлову. 5. 25 Декабря 1770 года. В следующем здесь высочайшем рескрипте, за собственноручным подписанием Ее Императорского Величества, найдете ваше сиятельство повеления по случаю начавшихся с некоторого времени первых поступей к миру. Хотя в оном, как самое сего дела происшествие, так и предварительная резолюции всемилостивейшей Государыни с довольною ясностию изображены, однакож я, по [437] имеющей моей к вам беспредельной откровенности не могу оставить, чтоб не войти еще и здесь в некоторые ближайшие изъяснения о той части негоциации, которая ныне собственно руководству вашему вверяется, чрез требование для коммерции и навигации нашей в Средиземном море свободы и этаблисемента, кои чаятельно народу Турецкому тем меньше противны будут, чем более оной ныне раздражен скоропостижным и безрассудным нарушением мира: ибо сия новая между обеими империями связь может для переду цену сохранения его на обе стороны гораздо увеличить и важнее сделать, и чрез предварительное отослание сей частной негоциации к вашему сиятельству (как запасно снабденному уже на оную достаточною полною мочью) изволила Ее Императорское Величество иметь при расположении мирного плана такое намерение, чтоб под сим видом и пользу так славно вами произведенной диверсии надежным образом утвердить, и вам со флотом на всякой случай предуготовить путь и средство к безопасному выведению себя из дела, еслиб того обстоятельства и самое состояние Флота неминуемо востребовали. Ваше сиятельство властны потому, применяясь к одним и другому, дать негоциации, если из оной что выйдет и Турки к нам отзовутся с первым предложением, такой оборот и течение, какие вы сами на месте за полезнейшие к службе Ее Императорского Величества признать изволите. Если силы и ресурсы ваши будут дозволять продолжение диверсии и военных действий, в сем случае можно, да и нехудо для выиграния времени, делать такие запросы, на кои бы Порта по самому существу их поступить и согласиться не могла; инакоже, при внутренних своих недостатках, собственное вашего сиятельства благоразумие и прозорливость откроют вам путь к размеру по оным снисходительнейших требований с вашей стороны, дабы было временно еще тамошния дела вывесть из зависимости от переменных обстоятельств. Открывая вашему сиятельству сии мои чистосердечные мысли, уверяюсь я, что вы их признать изволите и сходственными с содержанием вышеупомянутого рескрипта, и новым опытом моей к вам преданности и дружбы, по которым не могу я еще оставить, чтоб, при вверенной ныне вам толь важной и тесной негоциации, не возжелать полных успехов к увенчанию персональной вашей славы и славы оружия нашего. Состояние дел наших в Молдавии и Валахии таково, как лучше желать нельзя и конечно с своей стороны способствует к озабочению Турков, а особливо если начатая братом моим с Крымом негоциация о сложении Турецкого ига достигнет желаемого совершенства, и обитающие вне сего полуострова Татарские орды, Буджацкая, Едисанская, Едичкульская и Джелибулуцкая подали уже тому пример: ибо они действительно отреклись Турецкого подданства и, приняв, в качестве вольного и независимого народа, протекцию всемилостивейшей нашей Государыни, перепущены уже нами из прежних своих мест на Крымскую степь здешнего берега реки Днепра. [438] Есть довольные причины думать, что и Крымцы внутренно склонны тоже учинить; но, будучи люди поселенные и окруженные Турецкими гарнизонами, в крепостях их не смеют явно подняться, прежде нежели наше оружие очистит оные крепости. Ныне вторая армия, под командою князя Василия Михайловича Долгорукова, действительно к тому назначена, а потому и нужно же со многою вероподобностию предполагать, что будущая кампания развяжет Татар с Турками и, обеспечивая тем с одной стороны границы отечества на будущие времена, поставит с другой Порту в сущую невозможность беспосредственного впред воевания с Россиею и по крайней мере отнимет у нее легчайшие и вреднейшие способы не только противу нас, но и противу других ее соседей. Комментарии 3. Графу Мусину-Пушкину, нашему посланнику в Англии. Текст воспроизведен по изданию: Из бумаг графа Никиты Ивановича Панина // Русский архив, № 12. 1878 |
|