Мобильная версия сайта |  RSS
 Обратная связь
DrevLit.Ru - ДревЛит - древние рукописи, манускрипты, документы и тексты
   
<<Вернуться назад

АРСЕНИЙ МАЦИЕВИЧ, МИТРОПОЛИТ РОСТОВСКИЙ

(По поводу ХХV-го тома «Истории России» г. Соловьева)

в 1762–1763 гг.

«Общественные идеалы не выдумываются и не навязываются; они слагаются сами собою, вырабатываясь постепенно историческою жизнию народа и передаются от одного поколения другому бесчисленными нитями живого предания».

Из одного предисловия.

I.

О личности Арсении Мациевича и его знаменитом деле у вас писано довольно. Почив разработки этого интересного эпизода в нашей церковной истории принадлежит И. А. Чистовичу, который, на основании документов государственного архива, первый изложил в общих чертах, как биографию Арсения, так и все делопроизводство, возникшее в св. синоде по поводу его «доношений». Почтенный ученый ограничился впрочем лишь документальным изложением дела, с точки зрения официальных актов, бывших у него под руками. Поэтому труд его вызвал дополнительное изложение фактов и критические замечания известных наших историков: гг. Соловьева, покойного М. П. Погодина, графа М. Толстого и других (замечания эти напечатаны в газете «День», где помещено и исследование г. Чистовича). Несколько позже, в «Чтениях московского общества истории и древностей» напечатан и самый текст знаменитого первого «доношения» преосвященного Арсения св. синоду. Наконец, в прошедшем году, в «Православном Собеседнике» напечатаны «Чтения из русской церковной истории за время царствования Екатерины II» г. Знаменского, в которых почтенный профессор, приобретший в нашей духовной литературе вполне заслуженную [722] известность своими капитальными трудами по истории русской церкви, посвящает несколько глав рассказу о секуляризации церковных и монастырских имуществ при Екатерине II и о «протесте» — как называет он «доношения» Арсения — против этой меры со стороны ростовского митрополита. Автор Чтений сгруппировал массу фактических подробностей, разбросанных в документальных данных, обнародованных дотоле, и осветил свой оживленный рассказ комментариями с своей точки зрения.

Но во всех этих статьях сторона биографическая и анекдотическая играет более важную роль, чем самое дело Арсения, и документальное изложение в них имеет места лишь настолько, насколько оно, по понятиям авторов, необходимо для характеристики Арсения, которому исключительно одному приписывается, в качестве не то эксцентрика, не то фанатика и человека беспокойного, все дело. Мы поэтому с нетерпением ожидали появления в свет ХХV-го тома «Истории России с древнейших времен» г. Соловьева, в котором почтенному московскому ученому, при изложении первых годов царствования Екатерины II, предстояло подвести итог всему, что писано дотоле о деле Арсения и произнесть свой, если не окончательный, то во всяком случае компетентный приговор историка, изрекающего свои вердикты sine ira et studio, отрешившись от всякой тенденции и предвзятой мысли. С появлением в прошедшем году означенного тома, наши ожидания оправдались, но не вполне: мы боимся, что читатель не будет удовлетворен ни тем освещением, какое дает г. Соловьев излагаемым им фактам, ни тем окончательным заключением по этому делу, к какому он приходит по изложении всех его подробностей. Мы хотим предложить здесь, с своей стороны, несколько дополнительных замечаний и сведений, руководясь, главным образом, подлинным архивным делом об Арсение Мациевиче, которое, как нам кажется, г. Соловьев не исчерпал со всею тою полнотою и с тем вниманием, каких оно заслуживало в интересе изучения замечательной личности Арсения и его еще более замечательного дела.

II.

О личности Арсения почтенный историк не нашелся сказать что-либо хорошее. Отзываясь скудостию биографических сведений о знаменитом ростовском митрополите, он приводит в своем рассказе о нем лишь такие штрихи и детали, которые рисуют Арсения в некрасивом свете. «Арсений, — так начинает г. Соловьев свой [723] трактат о его деле, — не был похож ни на одного из двух главных представителей ученой дружины малороссийских монахов, которые начали вызываться в Великую Россию при Петре І-м, не имел ни высоких духовных стремлений св. Димитрия Ростовского, ни ловкости, уклончивости, умения жить — Феофана Прокоповича. Он отличался отсутствием сдержанности, болезненною раздражительностию, которая вела его к очень неприятным стокновениям» (стр. 245 и след.). Арсения, далее, компрометирует, в глазах историка, то обстоятельство, что до самого воцарения Елисаветы Петровны, он был в постоянной опале, его удаляли из столицы, от высших степеней иерархия, посылали в камчатскую экспедицию».

Нам кажется не историчною такая постановка суждения об исторической личности. По прочтении этих строк, у простодушного читателя-профана естественно возникает вопрос: ужели в самом деле таков идеал исторического деятеля, каким рисует его в этих словах г. Соловьев? Ужели историческому деятелю, для того, чтобы историк признал его историческое значение и заслуги и удостоил его более или менее благосклонного отзыва, нужно непременно подражать кому-либо из своих предшественников, тем более — «отличаться уклончивостию, ловкостью, умением жить», разумея под этим последним термином те способы приобретения общественного положения, которые обыкновенно практикуются в эпоху упадка народов и их нравственного разложения? Как же, после этого, думать о тех героях истории, которым обязана своим поступательным движением человеческая мысль, кем созидалось грандиозное здание общечеловеческой и христианской цивилизации, — которые не склоняли своей гордой головы ни пред какими кумирами и, конечно, не почему иному, как по этой причине, нередко сходили в могилу непризнанные в своих заслугах для государства и человеческого общества? Как будет судить г. Соловьев о тех благороднейших представителях человечества, которых, по выражению апостола, не был достоин весь мир, и которые, однако-ж, скитались в пустынях и вертепах и в пропастях земных — скорбяще, озлоблени, в милотях и козиих кожах? «Отсутствие сдержанности, болезненная раздражительность! Уклончивость, ловкость, умение жить!» Выходит, по г. Соловьеву, что

«Притворствовать пред оглашенным светом
Нам иногда духовный долг велит»,

как поучает у Пушкина один почтенный pater. Это-ли мораль истории, которая, по выражению незабвенного Н. М. Карамзина, «должна [724] быть священною книгой народов, скрижалью откровений и правил, заветом предков потомкам, дополнением и изъяснением настоящего, примером для будущего?» Наконец, вот мораль, которую преподает пастырю и служителю церкви слово Божие: «ты же злопостражди, яко добр воин Иисус Христов», пишет апостол Павел Тимофею. Что, если в душе Арсения действительно таились «семена небесной благодати», не той иезуитской благодати, о которой говорит вышеупомянутый pater, а благодати действительной, той, которая, по учению священного писания, преподается пастырям Христова стада в таинстве священства, и Арсений в своей деятельности не был ничем иным, как только добросовестным исполнителем долга своего звания? Вот вопрос, которым, по нашему мнению, можно и должно было задаться историку, коль скоро он решился произнесть свое суждение об Арсение и его деле, и проштудировать с этой точки зрения биографию Арсения было бы, по нашему мнению, в высшей степени поучительно.

«Известия о жизни его (Арсения), — говорит далее г. Соловьев, — отличаются краткостию и темнотою». Это правда, хотя не до такой степени, как кажется почтенному историку. В синодальном архиве сохранилось, между прочим, биографическое показание Арсения, данное им в 1739 году, очевидно неизвестное г. Соловьеву, хотя оно уже напечатано г. Григоровичем в «Ярославских (и перепечатано в Киевских) епархиальных ведомостях.

Но если биографические сведения об Арсение, дошедшие до нас, и не настолько подробны, насколько это было бы желательно, за то не много можно найти в нашей истории личностей, нравственная физиономия которых и характер их стремлений были бы до такой степени ясны и определенны, а вместе с тем, с точки зрения беспристрастной объективной истории, столь почтенны, как нравственная физиономия и характер стремлений Арсения Мациевича. В самом деле, в ту злополучную и позорную для русского государства эпоху его истории, когда господствующее в государстве вероисповедание русского народа было преследуемо и гонимо, Арсений является энергическим и замечательно компетентным борцом за дело православия, об руку с приснопамятным исповедником православия Феофилактом Лопатинским. Литературная деятельность его открывается блестящей апологией «Камня Веры» против пасквиля лютеранского на этот труд Стефана Яворского 1. Далее следует [725] весьма тяжеловесный, по справедливости столь высоко ценимый в нашей противораскольнической литературе полемический труд его: «Дополненное обличение ответов выгорецких пустосвятов, данных иеромонаху Неофиту» 2. Затем заслуживает внимания ряд докладов, подробно и с замечательною ученостию изложенных: о лучшем устройстве синодального управления церкви (доклад этот составлен и подан императрице Елисавете Арсением вместе с Амвросием Юшкевичем), о форме присяги для духовенства и архиереев, доклады св. синоду по поводу проекта отобрания монастырских и церковных имений в казну: для того времени это целая духовно-юридическая литература. Затем, в патриотической царствование императрицы Елисаветы, Арсений занимает одно из видных мест в той блестящей плеяде проповедников-публицистов, к числу которых принадлежат Амвросий Юшкевич, Кирилл Флоринский, архимандрит Владимир Каллиграф и сам Дмитрий Сеченов. Наконец, по удалении в Ростов, он занимается неустанно проповедыванием слова Божия своей пастве, организацией духовного образования в епархии, полемикой с расколом. Двенадцать толстых рукописных томов 3 его проповедей и заметок разного содержания представляют весьма красноречивое свидетельство о весьма почтенных его трудах и на этом поприще. Это-ли «недостаток высоких духовных стремлений св. Димитрия», в котором обвиняет Арсения г. Соловьев?

В лице Арсения, во всяком случае, пред нами является величавый образ представителя мировоззрения, органически-развившегося [726] из общенародных убеждений и верований — мировоззрения, которое, что бы о нем ни говорили в настоящее время, по нашему мнению, неизмеримо выше, чем то, которым временно увлекалась умная Екатерина в тот период своего царствования, к которому относятся последние годы деятельности Арсения. Пред нами — вождь и глава почтенной и во многих отношениях весьма симпатичной старорусской патриотической партии, человек самоотверженно и бескорыстно предавшийся обязанностям своего священного служения, замечательно умный и ученый, свершающий подвиг, пред тяжестию которого малодушно отступила целая его корпорация, человек, ни разу не изменявший своему ясно сознанному идеалу, ни разу не поступившийся своими убеждениями ни пред какими соблазнами и страхами. Существует предание, что в ревельской тюрьме Арсений начертил углем на стене: «благо мне, яко смирил мя еси». Но сам г. Соловьев не признает этого предания достоверным: по его мнению, последними словами Арсения пред смертию было: «я и теперь утверждаю, что имуществ от церквей отнимать не следовало» (стр. 256).

III.

«Но пусть, скажут, личность Арсения сама в себе почтенна и даже симпатична; не право было то дело, которому послужить счел себя призванным Арсений». Так, повидимому, думает и г. Соловьев: он прямо говорит, что при Екатерине «вопрос (о монастырских имуществах) не мог уже быть решен так, как был решен в ХV-м столетия, и Арсений пал потому, что в XVIII столетии защищал мнение Иосифа Волоцкого». Мы не имеем намерения входить здесь в подробное рассуждение по этому предмету; но не можем, однако-ж, не заметить, что едва-ли можно согласиться с почтенным историком, если судить о деле, не говорим уже с точки зрения искони действовавшего в православной церкви канонического права (см. кн. Деяний апост., гл. IV, Правила апост. 38 и 41, 7-го вселен. соб. прав. 13-е и др.), которое было одно и тоже, как во времена Иосифа Волоцкого, так и в царствование Екатерины II, но и с точки зрения права государственного, по которому, нам кажется, государство не могло отчуждать в свою пользу церковную собственность, не отменив некоторых, действовавших тогда, как и в настоящее время, органических законов, а также законов гражданских, по которым имущества, жертвуемые частными лицами в пользу известных общественных учреждений с определенным назначением, считаются неприкосновенными и воля [727] жертвователя ненарушимою. Монастырские и церковные имущества образовались из добровольных даяний, главным образом, частных лиц, благочестивого православного люда, который, жертвуя свои трудовые копейки Богу и алтарю, конечно, не имел в виду, чтобы ими воспользовался кто-нибудь другой для каких-либо других целей. Верное государственное право, — справедливо замечает покойный преосвященный Филарет Черниговский — не отнимает ни у кого прав собственности 4. С этой точки зрения не прав-ли был Арсений, когда говорил: «узник и последний богаделенный — лучший и счастливейший (чем духовенство), понеже что кто ему дает, свободен в том имеется?» Да это как нельзя лучше сознавала и сама императрица Екатерина. В указе, изданном в августе 1762 года, критикуя постановление своего предшественника об отобрании монастырских имений в казну, она ставит ему в вину именно то, что в его глазах «надобность состояла только в том, чтобы отобрать у духовных имения, а чтобы осмотрительные взять меры о порядочном, как для церкви и духовного чина безъобидном, так и для отечества полезном управлении, о том и не думано». С большим уверением сказать можем, что мы вовсе удаленные мысли и сердце имеем от собственной нашей корысти в строении дела Божия. Не имеем мы намерения и желания присвоить себе церковные имения, но только имеем данную нам от Бога власть предписывать законы о лучшем их употребления во славу Божию». Таким образом, по первоначальной мысли императрицы, церковные имения нуждались в лучшем управлении и в более целесообразном употреблении, а не в отчуждении их от церкви в распоряжение государства: они должны были оставаться собственностию церкви. К этому следует прибавить, что мысль об отчуждении монастырских имуществ в пользу государства возникла вне всякой связи с действительными органическими потребностями государства и с складом русской государственной жизни, явилась совершенно случайно, под влиянием увлечения модною в то время теорией запада, имевшего надобность сокрушать сильный там клерикализм, которого Россия никогда не знала. В данном случае мера эта тем менее имела оснований, что со времен Петра в Россия церковь служила уже государству более, чем в какой-либо другой стране, и личным трудом духовенства, приходского и монашествующего, выносившего на своих плечах, согласно узаконениям и распоряжениям Петра, все дело народного образования в то время, [728] и материальными своими средствами, содержа при монастырях богадельня для инвалидов и больницы. Так из дела об Арсение мы, между прочим, узнаем, что с Спасского Ярославского монастыря, находившегося в его епархии, имевшего 14,000 душ крестьян, в экономическую канцелярию ежегодно взималось 3,000 р., а на содержание монастыря с монахами оставлено было только 900 р. Кроме того, монастырь содержал на свой счет 71 человека инвалидов, на которых расходовал 780 р. деньгами, да 240 четвертей хлеба. Наконец, отнятие от монастырей крестьян имело бы еще некоторый смысл, если бы Екатерина задумала уничтожить крепостное право повсеместно в России; но, быв уничтожено по отношению в духовенству, оно, как известно, в отношении дворянства не только осталось неприкосновенным, но и еще большую возъимело силу со времени отобрания имуществ от монастырей.

IV.

Но, может быть, будучи прав в своих воззрениях, Арсений не был легален в способах проведения этих воззрений в сознание своих сослужителей, заседавших в синоде, в своем образе действий? Посмотрим. В то время, когда Арсений писал свое покорнейшее доношение св. синоду, отобрание монастырских имений в казну не было еще совершившимся фактом, санкционированным державною волею императрицы, в форме законодательного акта. Этот акт, в виде утвержденного императрицей доклада комиисия о церковных имуществах, состоялся лишь 24-го февраля 1764 года, а доношения Арсения писаны целым годом раньше этого события, именно 6-го и 15-го марта 1763 г. В это время вопрос находился еще в том нерешительном положении, когда со стороны лиц призванных и компетентных слышались голоса лишь совещательные относительно лучшего благоустройства церковных имуществ, о введении контроля над их употреблением духовенством, для чего учреждена была коммисия, которая, по смыслу данной А императрицей инструкции, не имела другой цели, как только приведение в ясность положения церковных имуществ, и с этою целию выработала формы, по которым производилась их опись, и затем выдала церквам и монастырям шнуровые приходорасходные книги. В заключение инструкции, данной коммисии, императрица, как и в первом своем указе; утверждала, что правительство желает только одного, именно, чтобы имущество церковное обращено было на дело Божие, на утверждение благочестия: «Ибо мы собственно [729] своей в том никакой пользы не ищем, и не нам, но имени Божию служить стараемся» 5. Все пункты инструкции коммисия не должна была считать за обязательный для себя закон, все решение дела предавалось на «полное благоизобретение» самой коммисии, «с тем, что она власть имеет или нашему мнению последовать, или что лучшее еще для блага народного придумает». Сама императрица охотно выслушивала разнообразные суждения по делу, между прочим, милостиво приняла совершенно однородные по предмету с доношениями Арсения св. синоду прошения нескольких епархиальных преосвященных, поданные ей чрез синод, «о возвращении церкви ее достояния, неправильно от нее отнятого.» Мы не имеем под руками этих прошений, но о них ясно упоминается в указе императрицы от 12-го августа 1762 г. Таким образом, нам кажется, подача Арсением в св. синод доношения, в котором старейший по летах и по сану иерарх русской церкви высказывался по делу, в высшей степени важному для церкви, никоим образом не может быть признана закононарушением и противлением державной воле, как это нашел Сеченов с товарищами. Арсений шел по проложенному пути, пути вполне легальному, освященному столь недавнею практикой, когда представил св. синоду, своему непосредственному начальству, свое покорнейшее доношение, в котором, по долгу присяги и согласно точному смыслу подлежащих параграфов духовного регламента, доводил до его сведения об обстоятельствах, сопровождавших описывание монастырских и церковных имуществ офицерами и предлагал на его благоусмотрение свои соображения по всему этому делу. К подаче своего голоса по этому делу Арсений был побуждаем и успехом своих прежних опытов в этом роде. По словам самого г. Соловьева (стр. 255), он подавал еще императрице Елисавете подобное же доношение, и оно имело полный успех: тогда остановились приведением в исполнение меры, подобной той, какую предприняла теперь Екатерина. Точно также первый указ Екатерины по этому делу, от 12-го августа 1762 года, отменявший закон Петра III, написан, можно сказать, почти под диктовку Арсения, вследствие письма его к Бестужеву-Рюмину, содержание которого было передано этим последним Екатерине. Когда Екатерина вступила на престол, заменив собою существовавший дотоле голштинский режим, все обещало, что ее [730] внутренняя политика будет национально-патриотическая, в духе Елисаветы. В этом смысле, как мы отчасти видели, императрица с особенною настойчивостию высказывалась в своих первых манифестах и указах. Как мог угадать Арсений, сидя в отдаленном Ростове, неискренность этих столь категорических заявлений императрицы, как ему было предугадать этот внезапный поворот в ее образе мыслей — если признаем заявления его манифестов искренними — когда ни того, ни другого не мог предусмотреть муж совета, искусившийся в придворных нравах, давний приближенный государыни, Бестужев-Рюмин, не усумнившийся довести до ее сведения содержание доношений Арсения и потерпевший такой неожиданный афронт в заступничестве за него? Очевидно, не один Арсений думал, что мысль об отобрании монастырских имений в казну не есть мысль императрицы, а лишь нескольких лиц из ее приближенных.

Наконец, что всего важнее, в деле Арсения имеются положительные и несомненные документальные доказательства того, что, выступая с своими «доношениями», Арсений отнюдь не думал расходиться с видами и намерениями императрицы и противиться ее воле. Документы эти не даром обойдены молчанием как со стороны обвинительного акта против Арсения, редижированного тогдашним обер-секретарем св. синода Остолоповым, так и со стороны почтенного нашего историка г. Соловьева. Дело в том, что прежде, чем отправлять свои доношения своему начальству, во все время до своего ареста, Арсений не терял надежды и лично объясниться с императрицей по вопросу, который так существенно затрогивал интересы церкви. В то время, как Екатерина, по ее собственному выражению в письме к Олсуфьеву, «умирала-боялась», чтобы ростовский митрополит «новой раки чудотворцу Димитрию без нее не поставил», Арсений с мучительным нетерпением ждал прибытия ее в Ростов по этому случаю и в этом ожидании делал все необходимые приготовления, надеясь своим образом действий и всем поведением в присутствии государыни уничтожить существовавшее в ней убеждение в его «бешенстве». Между московскими корреспондентами Арсения был никто Алексей Ярославцев, директор какого-то присутственного места, человек очень либерального образа мыслей: в письмах к Арсению он выражается, что указ 8-го января дает повод дворянам своевольничать, что «духовенству некоторые не уповают быть в покое», что «дворянство необузданное забыло, что — умереть, а помнит, что надлежит править и владеть вотчинами не духовенству, а дворянству». Вот что, между прочим, писал Арсений этому Ярославцеву. «Известно нам о раке чудотворца Димитрия: однако [731] понеже по пути в Москву везется, то ей в Москве и быть, а после надеяться — и в Ростов прибудет». «Здесь слышно, будто в поход готовиться велело, а куды — никто не знает, потому, думаю, не изводится (т. е. императрице) в Ростов в пост святый». «Что касается о прибытия в Ростов ее величества, то разве весною или летом надеяться, а теперь в пост и неизвестно и ненадежно».

«Здесь уже с надеждою поговаривают, что ее величество в Москве чудотворцу Димитрию приготовленную раку изволила смотреть, и выговорила ехать ныне в Ростов. А слышал от берх-коллегии президента, господина Шлатера, под его смотрением и рака послана, потому он и знает». «Здешний воевода Протасьев ездил в Москву, а, оттуда возвратившись в Ростов сего января 14-го числа, сказывал вам, что сделанная святителю рака серебряная в Москву привезена». «Здесь поговаривают, будто рака чудотворца Димитрия в Ростов с Москвы отправлена и для установления на место ее, где надлежит, посланы двое подмастерьев. Правду-ли разглашают?» «Здесь народ поговаривает, что летом сюды ожидают прибытия (т. е. императрицы), а кому о том надлежит знать — те персоны не утверждают. Еще и триумфальных ворот для прибытия не зачинают делать. Впрочем, и масляница здесь тихо про шла, а народ гулящий от больших морозов спокойно масляницу провожали». Столь нетерпеливые ожидания преосвященного Арсения не сбылись. Зная «бешенство ростовского владыки», как выражалась императрица в упомянутом письме к Олсуфьеву, она посетила Ростов не прежде, как Арсений был уже осужден. Очевидно, между Арсением и императрицей существовали недоразумения, поселенные противниками Арсения; императрица была восстановлена против ростовского владыки и ему не было оставлено никаких способов выяснить свой образ мыслей и чувства по отношению в державной власти. Сам Арсений, в одном из своих писем к Ярославцеву, источник этих недоразумений указывает в недоброжелательстве к нему тогдашнего состава св. синода, который боялся, что, после личных объяснений с императрицей, Арсений будет допущен до присутствия в св. синоде. «По какой причине, — пишет Арсений, искали моей присяги 6, ныне отчасти открылося: надеялись, что я во время коронации в Москве буду и хотели до присутствия [732] в синоде не допустить. И так-то потому явилось ко мне довольное их доброхотство. Сколько времени злоба торжествует, и мне бы не прилично злобу простирать, а святым людям и мыслить не довлеет; разве кому места жаль, те старались не допустить. Да разумно, что и не поехал: Бог с ними». Только теперь, потеряв всякую надежду объясниться с императрицей лично, Арсений пишет свое доношение, в надежде, что «ежели ее величеству обстоятельно о церкви Божией и о нынешнем ее озлоблении его святейшество святейший синод изволит предложить, государыня всемилостивейшая не оставит церкви, как говорится в доношении, — а одновременно с доношением и две копии с него — духовнику императрицы, протоиерею Дубянскому, и Бестужеву-Рюмину, при письмах, в которых просил их, что когда о оной материи от св. синода ее императорскому величеству представлено будет, то-б тогда и оную копию ее величеству представит же». Мы считаем нелишним излагать здесь содержание доношения; заметим лить, что, отстаивая право церквей и монастырей на неприкосновенность их имуществ, Арсений твердо стоит на почве канонического права, что нигде в нем не видно ни малейшего неуважения к державной воле и власти императрицы, и все доношение имеет характер не памфлета, а полемического ученого трактата, направленного против тех представлений, по которым последовали указы и «в чаянии том, как объяснил Арсений на допросе, что как те представления не отвержены, так и его представление отвержено не будет».

Момент был слишком важен, дело шло о нарушении одного из основных прав церкви, и, повторяем, мы не видим ничего законопреступного в том, что один из более видных представителей иерархии, правильно, или, как думало большинство, не правильно отстраненный от непосредственного участия в высшем церковном управлении, пишет св. синоду доношение, в котором напоминает своим сослужителям, во имя священнейших интересов церкви и их непременнейших обязанностей, о долге их звания.

V.

Наконец, может быть, будучи правильно по существу и легально по форме, доношение Арсения не было законно по изложению и слововыражению? Правда, речь Арсения несколько наркотически действует на слух современного читателя и ничего подобного, по и изложению и языку, не может явиться в области современной [733] официальной письменности. Но, нам кажется, странно было бы судить в этом случае о деле по современным понятиям и воззрениям с точки зрения современных литературно-деловых нравов и обычаев. Язык, которым написаны оба донесения Арсения, — язык всех прочих сочинений Арсения, не имеющих ничего общего с вопросом о церковных я монастырских имуществах: его двух полемических трактатов — против раскола и против протестантства, язык его докладов императрице Елисавете Петровне, принятых и одобренных последнею, язык его доношений св. синоду по делу об архимандрите Владимире Каллиграфе 7, принятых без всяких замечаний св. синодом к рассмотрению и соответственному распоряжению. Мало того: это язык проповедей Стефана Яворского, Феофана Прокоповича и самого св. Димитрия Ростовского.

Г. Соловьев, говоря о раздражительном тоне доношений Арсения, с особенною силою указывает на противоположность, какая, по его мнению, существует в этом отношении между ним и св. Димитрием. Трудно представить себе что-нибудь более ошибочное, чем это суждение почтенного историка. Приснопамятный ростовский святитель, предшественник Арсения по кафедре, был не только одного духа с своим преемником, но и одного образа мыслей по тем вопросам, о которых трактуется в доношениях Арсения. Темы этих последних были любимыми темами св. Димитрия в его проповедях, и выражения его, когда он говорит об отношениях лиц светских, особенно военных, к духовенству и церкви, были не менее энергичны, чем выражения Арсения. Против некоторых распоряжений самого Петра Великого св. Димитрий высказывался с гораздо большею решительностию и смелостию, чем сам Арсений. Петр, например, как известно, не раз издавал указы, запрещавшие подавать нищим милостыню, налагал даже штрафы за ее подачу. Св. Димитрий, в одной своей проповеди, как бы отвечая на это распоряжение государя, говорит: «Помысли, человече, коль краты озлоблял еси ближнего своего! Не токмо сам милостыни не подаеши, но и прочим запрещаеши, да не подают. Не токмо сам не милосерд, но и прочия на немилосердие восставляеши». «Обычай имуть нынешнего века нищие поминать Христа, пречистую Деву, святителя Николая; но ни тем преклонити возмогут к милосердию. Во истину о таковых довлеет рещи: одебеле сердце людей сих и ушима своима тяжко слышатъ» 8. Петр учредил монастырский приказ, [734] принявший в свое заведывание церковные имущества, — учреждение, естественно, не симпатичное духовенству. В одной из своих проповедей св. Димитрий говорит, имея в виду, очевидно, это новое учреждение; «хощеши-ли грабити церковная? Спросися Илиодора, казначея царя Селевка, иже пришел бе в Иерусалим грабити церковная и биен бысть ангельскими руками» 9. Не тоже-ли самое говорит и Арсений, когда замечает, что первый отымете ль церковных имуществ был Юлиан-отступник, а первый составитель штатов для духовенства — Иуда-предатель, что деятельность Мусина-Пушкина, первого начальника монастырского приказа, ничем не лучше турецких постановлений о христианской церкви? В своем доношении Арсений резко выражается о правительственных комиссарах-офицерах, производивших опись монастырских и церковных имуществ. Но, кому неизвестно, как трактует св. Димитрий не об отдельных фактах и лицах, а о целом военном сословии, и не в доношении, непредназначенном для опубликования, а публично, в проповеди, произнесенной с церковной кафедры (Слово на день Обрезания Господня): «Моисей, — говорит проповедник, — в минуту негодования на свой народ, за измену истинному Богу, разбил, сходя с горы, скрижаль закона на две половины, так что на одной остались лишь отрицания: не... не... не..., а на другой — убей, укради, прелюбы сотвори. Вот этой-то второй половины скрижали, говорит проповедник, и придерживаются теперь военные: убивают, крадут, прелюбодействуют». По поводу евангельской истории о пире Иродовом св. Димитрий говорит: «смотри, как пир совершается немилосердых владетелей. Но и ныне во многих господах чуть не также: поддают и пьют кровавые труды человеческие, а бедных крестьян немилосердо мучат: снедают люди вместо хлеба. Господам до пресыщения всего довольно есть, а крестьянам бедным и укруха хлеба худаго нестает. Сии объядаются, а тии разве водою жажду свою утоляют, сии веселятся, а тии плачут на правежах» 10. Известна также проповедь св. Димитрия, в которой проповедник ищет Христа в равных сословиях и нигде его не находит: «разве в людях великих, в болярех я судиях, на правде посаженных, не нашел-ли бы Христа? Пошли быхом к ним Христа [735] искати, но тамо не доступно, рекут: не пора, иным временем придешь. А не по что и ходить к ним, ибо глаголет писание: изыде беззаконие от судей и старец. В тех насилу когда и бывал Христос: понеже нынешних времен злых и они злы сотворилися и правда в них скудна, а милосердия нимало. О, человецы, в последних бедах страждущий! В вас Христос ныне, аки в членах своих обитает. Вы есте новые последних сих времен мученицы» 11.

Вообще в преданиях и обычаях современной Арсению духовной и в частности проповеднической литературы гораздо больше, чем в особенностях его личного темперамента, по нашему мнению, следует искать объяснения того тона и способа выражения, какими характеризуются его доношения. Такой тон считался признаком духовного авторитета, властности, принадлежностию хорошей проповеднической манеры. Припомним, как говорили о мероприятиях правительства, неприятных для церкви и о других публицистических вопросах того времени, Амвросий Юшкевич, Кирилл Флоринский, Димитрий Сеченов, Владимир Каллиграф. Не забудем, что это было время страстной жгучей борьбы двух направлений общественной мысли, и обе стороны вовсе не церемонились при выражении своих отношений к противной стороне. Язык русских духовно-публицистических сочинений этого времени может быть сравнен разве с языком французских проповедников времен лиги 2: «ныне совершилось наше спасение: низложен сатана и его ангелы», восклицает один проповедник, по поводу низвержения Бирона. Одно из слов Юшкевича, в день рождения императрицы Елисаветы (1741 г.), раскрывает «ухищренную политику губителей отечественного счастия». «Был-ли кто из русских искусный художник, инженер, архитект, а наипаче ежели был ученик Петра, тут они тысячу способов придумывали, как бы его уловить, к делу какому-нибудь подвесть и, таким образом, или голову ему отсечь, или послать его в такое место, где необходимо умереть от голоду, — за то одно, что инженер, что архитект, что ученик Петра Великого. Всех людей добрых, простосердечных, государству доброжелательных и отечеству весьма потребных, под разными претекстами губили, раззоряли, а равных себе безбожников, бессовестных грабителей весьма любили и уважали. Только телом, только тенью здесь, [736] а сердцем и душою вне России пребывали. Все свои сокровища, в России неправдою нажитые, вон из России за море высылали, и там иные в банки, иные на проценты многие миллионы полагали». «Архиереев, священников, монахов мучили, казнили, расстригали, — непрестанные почты, и водою и сухим путем, отвозят их в дальние сибирские города — Охотск, Камчатку, Оренбург», — так жаловался некогда сам Димитрий Сеченов, теперь подобным же образом действовавший против Арсения. Но не тоже-ли самое говорит и Арсений, когда замечает: «горе нам, бедным архиереям, яко не от поган, но от своих мнящихся быти правоверных, мучительство претерпеваем» 13.

Так говорили в то время проповедники публично, с церковных кафедр, в присутствии двора и самой императрицы. Может-ли нас после этого удивлять тон речи Арсения в его доношениях, не предназначавшихся ни для публичного произнесения, ни для высочайших особ, а адресованных к его собратам-архиереям, заседавшим в синоде, в котором и сам он состоял равноправным членом? Нам кажется, что Арсений, по меньшей мере, с полною справедливостию мог во всяком случае сказать о себе:

За слова меня пусть гложет,
За дела историк — чтит.

Вообще мы не понимаем, почему г. Соловьеву хочется непременно представить личность Арсения антипатичною и его дело — решительно неправым. Нам кажется, что из величия великой государыни. ничего не убавилось бы, если бы современный историк признал в осуждении ею Арсения одну из тех немногих ее ошибок, когда она, вопреки своему всегдашнему правилу — не увлекаться личными чувствами и отношениями, когда идет речь о деле важности государственной, — позволила себе именно увлечься чувствами своего философского либерализма для того, чтобы нанести удар тому, что составляло одну из самых законных симпатий ее народа.

VI.

Есть еще одна сторона в деле Арсения, не обратившая на себя всего того внимания исследователей, какого она, по нашему мнению, заслуживает. Образ мыслей Арсения, по вопросу о церковных [737] имуществах, далеко не был образом мыслей лично Арсения, и чувства, выраженные им по этому предмету в его доношении, отнюдь не были лишь личными его одного чувствами. В синодальном «деле» об Арсение сохранилась переписка его с некоторыми современными ему архиереями, захваченная при его аресте, небезъизвестная и г. Соловьеву, как видно из приводимых им незначительных выдержек из нее, но не получившая у него должного освещения. Переписка эта, по нашему мнению, с несомненностию доказывает, что, за исключением Димитрия Сеченова, между всеми главнейшими представителями русской церковной иерархии той эпохи было единомыслие и полная солидарность по вопросу о церковных имуществах, что эти иерархи составляли партию, численностию значительно превышавшую партию поборников правительственного проекта, что для этой патриотической партии более видный и более энергичный митрополит ростовский явился лишь оратором в силу своих связей, главным же образом — своих отношений к знаменитому фельдмаршалу графу Алексею Петровичу Бестужеву-Рюмину, разделявшему ее воззрения, тому самому Бестужеву, которому императрица писала по этому делу: «батюшка, Алексей Петрович, пожалуй, помогай советами», что, далее, если дело Арсения приняло оборот, какого для него, повидимому, никто не ожидал, то единственно потому, что в синоде, который, выражаясь словами Стурдзы, «двигался», и в это время, «по колее духовного регламента и грозных преданий века Петрова», всему делу давал направление Димитрий Сеченов, не даром столь щедро награжденный потом Екатериной. Г. Соловьев совершенно упускает из внимания, что по делу Арсения привлечены были к суду епископ костромской Дамаскин и маститый митрополит московский Тимофей, и оба они не вышли из дела правыми: первому определено было дать выговор чрез одного из членов св. синода, хотя он и оправдывался тем, что письмо его (приводимое ниже) «исторично писано»; второй, если и не подвергся выговору, то единственно в силу очевидного послабления, оказанного из уважения к его маститой старости и высокому положению, — послабления, весьма недостаточно мотивированного тем, что одно из писем преосвященного Тимофея писано было еще до вступления на престол императрицы. Кроме этих двух видных представителей иерархии, к делу Арсения примыкают: Сильвестр, епископ старогородский, который доставил ему экземпляр копии с инструкции, данной императрицею коммисии о церковных и монастырских имуществах, по поводу которой Арсений и написал свое доношение, — по решении дела Арсения св. синодом, определено было дать и Сильвестру официальный [738] выговор; Амвросий, архиепископ переяславский; Афанасий, епископ тверской; Гедеон Криновский, епископ псковский, и Вениамин-Пуцен-Григорович, епископ петербургский, — все четверо восставали против мнения Димитрия Сеченова (к которому присоединился лишь Палладий, епископ рязанский), на конференции синода с сенатом, на что есть указание и у г. Соловьева (стр. 148); наконец, сам Гавриил, архиепископ с.-петербургский, так малодушно отказавшийся, подобно Тимофею, при суде над Арсением, защитить своего единомышленника: на его сочувствие идеям Арсения есть указание в письме к нему Сильвестра старогородского 14: «получил я, — говорится здесь, — от вашего преосвященства письмо, в котором стужительность мыслей ваших по известным обстоятельствам довольно изъясняется». На то, что между всеми этими лицами существовало если не прямое соглашение в образе действий, то, по меньшей мере, полная солидарность в образе мыслей, — мы видим указание в этом же письме Сильвестра: «то-то оно, про что в Москве неоднократно говаривано», восклицает Сильвестр.

Вот эти любопытные письма, о которых мы упомянули.

VII.

В 1761 г., когда Петром III издан был указ об отобрании от монастырей недвижимых имуществ, митрополит Тимофей пишет в преосвященному Арсению Мациевичу в Ростов:

___________________________

«Преосвященнейший архиерею Божий, милостивый отец и искренний благодетель мой! Августа 1-го принял я писание вашего преосвященства всеприятно, в коем объявленные, в прошедшем времени последовавшие, несчастные приключения 15 читал не без сожаления. В нас в отдаленных только местах таким образом поступлено и скот по описе все взято; а в Москве сих наглостей не видели. Лошаде хотя все описаны, однак и поныне не втобраны 16 и остались под видением нашим. Но и нам сия отрада не [739] велика, ибо с другой стороны не без жалости видеть можно, что в вотчинах от тех же наших крестьян невозвратные поделаны разорения: лесы порублены, сено наличное расхищено, мелкий скот и птицы инде прежде описи еще побраны, а инде при описе искоренены, в прудах рыба выловлена, и какие только вообразить можно поделали как при описи бывшие офицеры, так и самые крестьяне опустошения. Да и при Москве, в черкизовском моем пруде, не единожды описатели дерзостно рыбу ловили, однакож не единожды за то и сменяемы были. В таких-то смутительных обстоятельствах одна только суть отрадою — надежда. Spes alit, aliquando aliter agit. Spem mutat discordia fratrum. Diphtongum ex duabus vocalibus in unum coalescentem in varias dividere, dissensu suo, nostrates in unum non habitantes, vocales. Superi clementissimi de nostra in Possidentis ruribus calamitate adjnvent propitius 17.

«Впрочем с неотменяемым моим усердным пребываю доброжелательством вашего преосвященства всех благ всеусердный доброжелатель, богомолец и слуга, смиренный митрополит московский Тимофей».

1762 года. Августа 2-го дня.

___________________________

В момент написания письма, Петра III не было уже в живых. Императрица Екатерина, вступив на престол, поспешила отменить указ, возбуждавший общий ропот, о чем и объявила в изданном ею манифесте. По этому случаю архиепископ переяславский и Крутицкий Амвросий (имевший местопребывание в Москве) пишет к тому же преосвященному Арсению: [740]

___________________________

«Преосвященнейший владыко, милостивый отец, батюшка и крайний мой благодетель! За отеческое вашего преосвященства писание много благодарствуя, от усердия моего поздравляю общею радостию, со вступлением ее императорского величества на всероссийский престол. Слава Богу, что мы все от мысленного ига избавление получили; а теперь, как из манифеста изволите усмотреть, к сентябрю месяцу просим и ваше преосвященство к нам в Москву пожаловать и нам в известном деле помогать, а паче в богоугодных своих молитвах в Богу о том напомянуть, которым и самого себя препоручаю. Вашего преосвященства смиренный слуга и богомолец архиепископ и архимандрит Амвросий».

___________________________

Но не прошло и нескольких месяцев, как императрица возвратилась к мысли своего предшественника и издала повеление о переписи всего церковного и монастырского имущества, не предрешая, впрочем, этого вопроса в той или другой окончательной форме. Митрополит Тимофей пишет по этому случаю к Арсению:

___________________________

«Преосвященнейший владыко, бодрый и великодушный архиерею Божий, искренний благодетель мой! С принятия вожделенного вашего преосвященства письма, прошедшего мая 30-го з Ростова отпущенного, в котором ваше преосвященство братскую свою любовь ко мне объявляете, не малую я радости возъимел причину, уведомившись из оного и о здравии вашего преосвященства Что же касается до упомянутой в письме вашего преосвященства печали, nunc non solum vestram sanctitatem, sed omnes nos dolenda ista tetigit metamorphosis, quae vitam nostram ad hemitus et dolores ducit. In patientia nostram servemus anitnam: pro omni supremo Regi regum et Domino dominantium devote ac magnanimo de flammentibus praecordiis agenda sunt gratiae. Sic demerito dignivivendo pervenimus 18. И за оную вашего святительства братскую доброжелательную любовь, как в воспомяновении мене у престола Божия, так и в прочем являемую, благодарно поклон мой и взаимное вашему преосвященству всех благосчастливых сукцессов искреннее мое братское свидетельствую усердие.

«Вашего преосвященства временных и вечных благ искренне-желающий доброхот, брат, богомолец и слуга, смиренный митрополит московский Тимофей». [741]

___________________________

Подобным же образом и костромской епископ Дамаскин, бывший с преосв. Арсением в переписке, писал ему, по поводу предпринятого последним толкования псалмов, которое преосв. Арсений, по мере изготовления, посылал на рецензию к Дамаскину:

___________________________

«как 30-й (псалом) окончили, так дай Бог и начатой, — приидите возрадуемся Господеви, — псалом окончити. Бог милостив, не оставит уповающих на него. Пусть дышут, однако столп и утверждение истины адского их нимало боится дыхания. Я слыхал, что до привезения из С.-Петербурга сделанной чудотворцу (св. Димитрию Ростовскому) раки, гость (императрица) отложил у вашего преосвященства быть. Чтобы оный гость Ростов, паче же ростовскую церковь и новоявленного святителя посетил, и у вашего преосвященства, яко усерднейшего своего богомольца, небесных же и земных благ желателя, отгостил, я, как себе, нелицемерно желаю. Мудры наши попы и причетники будут 19. Только опасно, чтобы за математикою и астрономиею и тех мудрованием в собственной невеждами не остались должности, а паче же иные из них не запили с голоду. Я вашего преосвященства мнения держусь: довольно того, что и регламентом означено; да и того за бедностию исправить совершенно неудобно. Кто-то наипаче затевает странное оное учение (введение в круг духовного образования светских наук), и кто с духовных в коммисии — не знаю. Однако, как воля Божия будет. Осмеливаюсь ваше преосвященство утрудить: не возможно-ль как окончание тридесятого, так и прочих псалмов, кроме тех, которые от вашего преосвященства получил, толкования трудов вашего преосвященства для списания про нужду мою и церковную прислать и тем меня одолжить милостивно прошу, владыко святый, не оставь сего моего нужного испрошения. Полученные мною от вашего преосвященства суть следующие: 21, 22, 76 и 30-й до 22-го стиха».

___________________________

Нераньше, как уже после этих писем, Арсений отправляет свое письмо к Алексею Петровичу Бестужеву-Рюмину (приведенное у Знаменского — «Прав. Собесед." март, 1875 г., стр. 228–229), имевшее полное действие, потому что, как мы видели, вслед за ним, но совету Бестужева, императрица отменила распоряжение Петра III и издала, в августе 1762 г., свой манифест, возвращавший церковные вотчины в руки духовенства (см. «Прав. Соб.» февраль, стр. 122 и след.). [742]

VIII.

Не дожидаясь результата своего первого доношения в синод и писем к духовнику императрицы и к Бестужеву-Рюмину, Арсений, — вероятно под впечатлением тех злоупотреблений при описи церковных и монастырских имуществ, допущенных правительственными коммисарами-офицерами, о которых говорится в приведенных выше письмах, — шлет в св. синод второе доношение, прямо направленное против этих описей и приходорасходных книг, разосланных по монастырям и церквам коммисией. Приводим этот памятник литературной деятельности Арсения, доселе в целом виде, если не ошибаемся, нигде еще не напечатанный:

___________________________

«Святейшему правительствующему синоду, от синодального члена, преосвященного Арсения, митрополита ростовского и ярославского, доношение.

«Из полученных мною, при указе ее императорского величества из святейшего синода, присланных к моему смирению для достодолжного ведома и надлежащего исполнения, печатных инструкциев и приложенных при них форм, каковым образом отправленным из коммисии обер-офицерам домам архиерейским и монастырям повеленные описи сочинять, определено, — усмотрел я между прочего в тех формах, что тем офицерам обще с монастырскими настоятелями надлежит в монастырях я пустынях описывать церкви святые, и сколько в них престолов, а в другом указе, полученном мною-ж из св. правительствующего синода, между прочего-ж написано в третьем пункте: понеже-де к сочинению всем монастырям штатов потребно коммисии знать о имеющихся в означенных монастырях ризницах и церковной утвари, дабы, по усмотревши в том какового где недостатка надлежащее к снабдению распоряжение учинить было можно. Того ради означенным же обер-офицерам изо всех вышеозначенных монастырей за руками настоятельскими означенным ризничным вещам и прочей церковной утвари описей, где же таковых описей нет, или и есть, да с наличностию оных вещей в чем несходны, то оные описи самим настоятелем, а в небытность их, кому те монастыри в правление поручены, при тех же обер-офицерах описать.

«И так, по сему следует непременно показанным офицерам в алтарь входить и иногда священных сосудов касаться, чего нам закон православный издревде, выключивши царских персон, правилами и узаконениями церковными запрещает, что и во известии [743] учительном, при служебниках печатаемом, изображается: чести ради, рече, божественых тайн никто же от несвященных во святый алтарь да входит, жены же никогда, пономари часто исповедающиися и божественным тайнам причащающийся, трезвенно же и благочестно в добродетели пребывающий. Сии пономари должни суть просфоры, вино, воду, фимиам и огнь в алтарь внести, свещи же вжигати и угашати, кадильницу же и теплоту приуготовляти и иерею подавати, алтарь весь чинно и часто умести и очищати аще землю от всяких уметий, яко же и стены и верх кровный от праха и паутины. Престол же и жертвенники иерею точию и диакону или иподиакону очищати и истирати, во еже николиже на них обрестися праху или уметию коему, да не коснется со грехом священных несвященная рука.

«В подтверждение же такового церковного узаконения имеется быти явственно стих великого канона: кивот яко ношашеся на колеснице, Зан, егда преврищшуся тельцу, точию коснуся, Божиим искусися гневом; но того дерзновения убежавши душе, почитай божественная честне.

«В книгах вторых царств, в главе 6-й, Зан оный нарицается Оза, который, по признанию толкователей, не будучи священником, но левитом, дерзнул, аще и в случае, коснутися кивота Божия; того ради поражен был и казнен от Бога, так же смертию, понеже явствует от других мест писания, яко не левиты, но священники кивот Божий носили и ему прикасалися. Аще же в ветхом завете крепкое было наблюдательство божественные вещи почитати, то кольни сие надлежит исполняти в новом завете, почитая божественные честно, а наипаче алтарь божественный, и наблюдая, да не касается несвященная рука вещей, Богу освященных, а наипаче дискосов, потиров и прочих подобных: о царе бо Льве четвертом, сыне Копронимовом, пишется в церковных историях яко любяше драгие камени, и дерзнул взяти из церкви св. Софии с камеями зело драгий венец, Господу Богу отданный, в нем же бяху драгоценный каление карбункулы, которыми он уязвися, егда же оный венец на главу свою возложи, абие на челе и его карбункулы прозябоша, си есть вреды неисцелимые, яже ему окаянную смерть принесоша.

«Аще же за венец, Богу освященный, толикая казнь Божия, то чего надеяться от Бога за сосуды, Богу освященные, к хранению и совершению таин святых употребляемый, а не почитаемый и за простую вещь вменяемый? Какового же почитания надеяться, егда приидут таковыи божественныи вещи во область таковых людей, [744] о которых издревле в притчах Соломоновых, в главе 4-й, свидетельствуется, на нем же аще месте воя соберет, нейди тамо, уклонись же от них и нзмени, не уснут бо, аще зла не сотворят, отъимется сон от них и не спят, тии бо питаются пищею нечестия, вином же законопреступным упиваются. От таковых свойств, как древних воинов, так и нынешних, а наипаче наших, нельзя выключать; аще же и не о всех таковые свойства признавать, однако надлежит засвидетельствовать, что много званных, мало же избранных, або тылко им власть, то готовы и Спаса и Богородицу ободрать, как то видеть (можно) от бывой коллегии экономии, во время генерала Волкова, которая из начала моея бытности в Ростове определила было офицеров в Спасоярославский монастырь, переписывати евангелия, кресты и прочие в ризнице утвари, и на то уже и указ дала было монастырским властям, просителям денег на починку монастыря: которому делу я тогда оспорил, и так оно отменилось, а после по особенному рассмотрению и на церковь призрению от блаженные памяти благочестивейшия самодержавнейшия великия государыни императрицы Елисаветы Петровны оная коллегия совсем упразднилась, и яко экономическая канцелярия синоду подчинена.

«Надеяться же, что и ныне благополучно царствующая благочестивейшая императрица наша, государыня все милостивейшая, не оставит церкви, ежели ее величеству обстоятельно о церкви Божией и о нынешнем ее озлоблении изволите ваше святейшество предложить, а наипаче, что еще церковь и от прешедшего недавно бывшего удара и разорения не отдохнула и в чувство не пришла и ниже мало исправилась, а тут упять на нее наветы и нападения и таковыи подлоги, дабы ей современем в конец истребиться: понеже теперь, например, когда нашлются, по силе инструкции, офицеры, то как в прошлом году, без ярового хлеба и с малым числом сева остались, так и теперь будем с тем же, или противу того, с превосходством оставаться, офицеры бо присланныи будут не малые вкладчики, аще по силе, аще в противность инструкции поступая. Крестьяне же, совершенно еще в послушание монастырям и архиереям не пришедшии, от оных офицеров, по силе инструкции, вопросы, по мужичьему своему уму, в рассуждение взявши, в хлебной никакой другой работе будут огурны и не послушны; впредь же, ежели паче чаяния утвердится оброк на крестьян, чтобы им ничего не работать, но деньги давать, то они хотя и примут изначала сие за благо, потому что придут им не токмо поля, но и леса и луга в руки их, однако после, опустошивши леса, не будут в [745] состоянии и не похотят, хотя душу из них возьми, оброков платить; и так, домы архиерейские и монастыри не токмо без дров, но и без хлеба, и без денег, и без водовоза, последнего работника, останутся. Аще же бы и такового случая не последовало, то у нас не Англия, — едиными деньгами жить и пробиваться, а наипаче монастырям и домам архиерейским, на которых работать мужику сходняе и способняе, нежели деньги давать, которыми аще бы он изобиловал, то лучше ему умирать, нежели с ними расставаться, и когда надлежащий деньги отдаст, то на едину нужду домашнюю и работу последнюю: воспоследует домам архиерейским и монастырям деньги сорить, как полову, того-ж мужика, крестьянина своего прося и моля, дабы принял какие хочет деньги, а не отрицал бы послужить дону архиерейскому или монастырю, а он на то ниже будет смотреть, и за малое дело будет вдвое и втрое денег требовать, усматруя и промышляя, дабы тыиж деньги, которые от них взяты, паки к ним с превосходством возвратилися. Что же касается до нужд церковных, например, до починки домов и монастырей и храмов Божиих, також и нуждам священнослужения и жертвы бескровные, о том нечего и воспоминать; не с чего бо будет, хотя бы и самому архиерею и по одному на крылосе певчему содержать, а о ризнице и о благолепиях и о утварях, церкви и служению нужных, нечего и говорить, и тако за малое время может благочестие все у нас перевестися и следа ему не остаться, разве тылко в памяти многим будет и в сожалении, яко в толь древнем и благочестивом государстве, на весь свет славном и знатном, вдруг не от татар, и ниже от иностранных неприятелей, но от своих домашних, благочестивыми и сынами церкви нарицающихся, церковь и благочестие истребилося.

«Сожаление же о том, всякому благочестия ревнителю, воспоследует плачем Иеремииным, таковым со усугублением производимое: исходища водная излиет око мое о сокрушении дщере людей моих, как потемне злато, изменися сребро доброе, рассыпашася камыцы святыни в начале всех исходов.

«Чего недаждь Бог нам видеть и дождаться, предосторожность же надлежит иметь и Бога молить, в которых моднтвах и я послед-I вейший одолжался, навсегда пребываю

«Святейшего правительствующего синода послушник смиренный Арсений, митрополит ростовский и ярославский. Своеручно».

Марта 15-го дня 1763 года. [746]

___________________________

Вместе с этим «доношением», того же 15-го марта, преосв. Арсений представил в свят. синод и «покорное прошение», следующего содержания:

___________________________

«В мимошедшем году, а в котором — не помню, токмо при жизни блаженныя и вечнодостойныя памяти государыни императрицы Елисаветы Петровны, самодержицы всероссийския, просил я ваше святейшество о увольнении мене, за болезнию моею, от ростовские епархии, на обещание в монастырь Спасской Новгородской-Северской, и об оном моем прошении никаковой резолюции не получил. А ныне я не токмо во оной болезни, но и в дряхлости и в старости обретаюсь. Того ради прошу покорно ваше святейшество по желанию моему от ростовския епархии в означенный монастырь Спасский Новгородский-Северский меня уволить и определить по примеру преосвященного Геннадия, епископа костромского, и пожаловать какое-нибудь препитание, а наипаче на первый случай: о чем усугубляя мое прошение, пребываю святейшего правительствующего синода послушник смиренный Арсений, митрополит ростовский и ярославский. Своеручно».

___________________________

Но события совершились быстрее, чем ожидал преосв. Арсений. Недоброжелатели его не дремали. Получив доношение Арсения, св. синод нашел, что в нем «все, что ни есть, следует ко оскорблению ее императорского величества, за что он великому подлежит суждению; но без ведома Ее И. В-ва, св. синод в тому приступить не смеет, а передает в высочайшее благорассмотрение и высокомонаршую Ее И. В-ва бесприглядную милость», о чем и представил ее величеству доклад. Замечательная резолюция императрицы на этом докладе св. синода приведена у г. Соловьева в целом составе. Согласно этой революции, св. синод немедленно распорядился преосв. Арсения, «чрез нарочито отправленного гвардии обер-офицера, привезти в Москву, а при том отъезде ризницы и людей, кроме трех нужнейших служителей, его преосвященству с собой не брать и имеющиеся в келье письма собрав, его преосвященства и того офицера печатями запечатав, взять». Отправлен был Семеновского полка капитан-поручик Николай Дурнов, которому дана инструкция: «1) получа из св. синода запечатанный указ, ехать в Ростов на шести подводах с крайним поспешением, и как скоро туда приедете, в тоже самое время, митрополита Арсения, обьявя ему указ, с поспешением везти в Москву, истребовав почтовых надлежащее число подвод; 2) по приезде в Москву, привезть того митрополита прямо в Симонов монастырь, оставить в казначейских кельях, под смотрением офицера и пристойного числа [747] солдат, и самому объявить о том св. синоду репортом; 3) о делах, тайности подлежащих, поступать по силе имянного императора Петра Великого yкaзa, от 1724 г. генваря 13-го». Дурнов отправился в Ростов 14-го марта, а 17-го числа того же месяца он уже возвратился в Москву, издержав на дорогу из данных ему 50 р. — 25 р. 75 к» привезя с собою Арсения, а также секретаря консистории Ивана Волкова и протоколиста Семена Жукова, как лиц, прикосновенных к делу и подлежавших допросу.

По прибытии преосв. Арсения в Москву, св. синод имел несколько экстренных заседаний, в которые собирался по ночам, с 9-ти часов вечера и до часа пополудни следующего дня. В первом заседании, происходившем 1-го апреля, определено было: 1) допросить Волкова: кем сочинены были два доношения, присланные в синод Арсением, и почему ни одно из них нескреплено им — секретарем; 2) отправить в Ростов и в Кострому к епископу Дамаскину нарочитого за экземпляром чинопоследования в неделю православия, «дополненного» Арсением, а равно вызвать в Москву для допроса и самого Дамаскина, что и было поручено прапорщику Преображенского полка Льву Толстому, которому и дана на этот предмет соответственная инструкция; 3) сочинены допросные пункты обвиняемому: с какого именно предприятия и умыслу он, как первое свое, так и второе доношения сочинить и в синод прислать отважился, и не было-ли у него с кем о том сношения и совету, и не чинил-ли он письменно или словесно о том какого разглашения. Вот ответы Арсения.

___________________________

«1763 г. апреля 1-го дня, в собрании св. синода ростовский митрополит Арсений, по вышеписанным апробованным вопросным пунктам допрашиван и сказал: 1) в первопосланном-де от него марта 6-го доношении, его преосвященство ничего ко оскорблению ее императорского величества быть не уповал, а все-де то писал по ревности и совести, чтоб не быть двоедушным, а ежели что ко оскорблению ее императорского величества имеется, в том просит прощения и в волю и милость ее императорского величества себя всеподданнейше предает; 2) о всем, в том доношении писанном, у его преосвященства ни с кем сношения и совета не было, а писано оное собственно от его преосвященства; 3) о всем, в означенных доношениях заключающемся, разглашения никакого ни с кем, как письменного, так и словесного, не было; 4) что-де его преосвященство сочинял не для возражения на указы, но на представления других, по которым представлениям и те указы последовали, и в чаянии том, что как те представления не отвержены, так-де и его представление отвержено [748] не будет, а, по крайней мере, что из того не воспоследует оскорбления Ее И. В-ва, а понеже оное вошло во оскорбление ее императорского величества, того ради и паки всесмиреннейше и всеподданнейше припадая к ногам ее императорского величества, просят прощения и помилования». «О учиненном в нынешнем году в неделю православия пополнительном чиноположении 20 объявил, что в оном ничего к оскорблению Ее И. В-ва не имеется, а сочинял его преосвященство из древних чиноположений, которые собраны и исправлены, и в оном, из тех же древних чиноположений, грабители церковного имения потому внесены, что многие не только монастырские, но и церковные земля отымают, а суда на них сыскать не можно».

___________________________

Волков на допросе объяснил, что «на именные указы представлений чинить не следует, что-де он преосвященному неоднократно объяснял, что оные доношения с приказным порядком не сходственны, чего ради оные им, Волковым, и не скреплены и по консистории в исходящую книгу не записаны и нумеров на них не поставлено, но прямо собственно от его преосвященства из келии отправлены». Жуков, с своей стороны, объяснил, что «до сочинения и посылки в синод тех доношениев митрополит Арсений ни с кем письменных переписок не имел и к нему, митрополиту, ни от кого о том писано не было, кроме только того, что оный митрополит с полученной от Сильвестра, епископа переяславского, инструкции, данной коммисии о церковных вотчинах, копию к костромскому епископу при письме своем токмо для одного известия послал, а от того епископа ничего на то писано не было. А когда-де первое доношение от 6-го числа в синод отправлено, то того-ж числа с оного две копии при письмах посланы от него, [749] митрополита, к духовнику Ее И. В-ва, протоиерею Федору Яковлевичу Дубянскому, и к генерал-фельдмаршалу графу Алексею Петровичу Бестужеву-Рюмину, которыми-де письмами просил, что когда о оной материи от св. синода представлено будет Ее И. В-ву, то-б тогда и оную копию Ее И. В-ву представить-же; а потом и со второго доношения к ним же, духовнику и фельдмаршалу, при письмах копии посланы-ж в такой силе, чтоб употребили они в защищение церкви святой свое старание, а более до сего как с тех доношениев, копий, так и писем о том, от оного митрополита ни к кому не было. Когда-ж начаты были оные доношения сочинением и были переписываемы, то-де в то время у смотря, что оные противны указам об оном, как он, Жуков, так и секретарь Волков, да секретарь же Кардовской и архидиакон Игнатий тому митрополиту представляли многократно, но токмо оный митрополит того их представления не слушал и объявлял, сердясь, так, что-де то не ваше дело, а надлежит оному быть непременно».

Во втором заседании, 4-го апреля, слушали протокол предыдущего заседания и предположительно постановили: сослать Арсения в один из отдаленных монастырей с отнятием от него бумаги и чернил. В 3-м заседании, 7-го апреля, слушан был вновь протокол об Арсение и проект определения по его делу с выписками оснований для него из св. писания (Варух. гл. I, Мф. гл. 22, посл. Петр. гл. 2, Римл. гл. 13, Ефес. гл. 5, Кол. гл. 3, Тит. гл. 3) и церковных правил (Апост. Прав. 31, 81, 83, 84; Сардик. соб., пр. 21), регламента (л. 6, 25) и указов (февр. 9, 1720; апр. 17, 1722; мая 11, 1725 г., о винах Феодосия, арх. новгородского) и, наконец, выписки из дел, бывших о самом Арсение, представляющие интересный биографический материал о нем: Мая 28-го 1742 г. он был перемещен на митрополичью кафедру в Ростов, и велено ему присутствовать в св. синоде. Марта 1-го 1743 г., св. синод имел рассуждение, что митрополит Арсений до сих пор «у присяги не был». Быв спрошен, Арсений ответил, что о том он лично объяснил императрице (Елисавете), о каковом ответе св. синод постановил доложить государыне. 18-го мая того же года Арсений принял присягу, но на присяжном листе оказалась его собственноручная приписка, именно к речению: «и последовати мне во всем и повиноватися всегда св. правительствующему синоду, яко правильной власти», прибавлены слова: «от Христа и апостолов происходящей чрез хиротонию». Когда св. синод указом потребовал у него справедливого по архиерейству по этому делу ответствия», Арсений отвечал, что сей его прилог в присягу архиерейскую приписан накануне [750] поставления и оную присягу с прилогом всем вслух тогда читал, а оный прилог не в иной силе приписан, только в противность и в крайнее отвержение раскольнического исповедания, что-де церковь — не церковь, архиерей — не архиерей, священницы — не священницн, понеже-де священство, чрез хиротонию от Христа и апостолов происходящее, вовсе потерялось, а кроме таковых богохульников, он нечаст, чтобы кому другому, кто церкви святой придержится, могла быть противность: «вашему святейшеству какая показалась в том противность прошу со всякою покорностию наставления», — заключает свое объяснение Арсений. Получив такое объяснение, св. синод предположил иметь о нем суждение в полном собрании, но неизвестно почему, дальнейшего хода это дело не имело — «надлежащего решения по тому доношению не учинено».

Вообще тон доношений Арсения не нравился св. синоду и производил такое впечатление, что 19-го августа того же 1743 годя ему был послан официальный выговор.

Документ этот выясняет для нас со всею полнотою те отношения, какие установились между членами св. синода и Арсением, в какие, нет сомнения, повлияли ближайшим образом и на решение его судьбы, когда возникло дело по протесту его относительно церковных имуществ. Считаем поэтому не лишним привести этот документ в полном составе.

___________________________

«Архиерей ростовский Арсений! Всепресветлейшая, самодержавнейшая великая государыня императрица Елисавета Петровна имянным своим указом сего августа 12-го дня повелеть соизволила, и, во исполнение того ее императорского величества указа, св. синод приказали: за ниже изображенные твои продерзости и противные Ее И. В-ва указам поступки учинить тебе выговор, а именно: понеже по ведению правительствующего сената в св. синоде апреля сего 13-го числа определено и посланным к тебе Ее И. В-ва указом оного-ж апреля 18-го числа повелено, чтобы ты впредь показанных в том сенатском ведении происшедших от тебя письменно поносительных слов в доношениях и во всяких письменных корреспонденциях отнюдь не употреблял, под опасением показанного в 55-й генерального регламента главе штрафа; но ты оное высочайшее блаженные и вечно достойные памяти государя императора Петра Великого установление последовательно же и дражайшие Его И. В-ва дщери, нашея всемилостивейшия государыни о всецелом и нерушимом во всех российского государства правительствах от его, государя императора Петра Великого, установленных регламентов и указов хранении, высочайшие указы бесстрастием своим явно [751] презирая, не точию, чтобы тебе с какими другими подобночинными тебе лицы надлежащие корреспонденции, не повреждая чести их никакими ругательными и поносительными словами, иметь, но и к высшей своей команде, а именно на посланный к тебе, по доношению тайной канцелярии, о приеме в монастырь некоего известного тебе во изумлении показанного колодника июня 17-го указ в отправленном к лицу св. синода июля от 15-го доношении своем дерзнул между прочего написать весьма продерзостно и уразительно, как бы к некоему подчиненному лицу, с крайне надменною злобою, а именно, что св. синод об оном в изумлении показанном колоднике определение зело яко бы неосмотрительное и продерзостное (учинил?), и выводил ты оные свои речи доказаниями не только истине, но и твоей самой совести противными, и будто бы от ревности Божией, но весьма не по разуму, и яко бы св. синод то определение учинил в опровержение указу блаженныя и вечнодостойныя памяти государя Петра Великого прошлого 1723 г. в сентябре месяце, и будто-ж бы в противность указа ныне благополучно государствующие Ее И. В-ва прошлого 1741 года декабря 12-го, и то ты написал весьма ложно и употребляя сам крайней продерзости и высочайшим монаршим указам противности. А святейший синод оным своим определением никакого, как означенному государя Петра Великого 1723 г. указу опровержения, так и всемилостивейшие нашея государыни 1741 г. указу-ж в противность ничего не делал, но точно от высочайших Е. И. В-ва Петра Великого сукцессоров, о приеме паки изумленных в монастыри состоявшихся имянных указов, собою, без собственного Е. И. В-ва соизволения отменить не дерзнул и дерзать не мог, понеже в состоявшемся Ее И. В-ва именном декабря 12-го 1741 г. указе изображено, что Ее И. В. матери, государыни императрицы Екатерины Алексеевны и по ней престолом российским владеющих не отрешает, а как указы с настоящим временем не сходны, о тех велено, учиня особливый реэстр и объясни, для чего имеют быть отставлены, объявить Ее И. В-ву, а не иному кому собою оные отменять; а показанного изумленного от св. синода повелено было в монастыри принимать по силе помянутых имянных указов, а не собственно ако-бы новым каким самовольным определением. А в вышепомянутой генерального регламента 55-й главе напечатано: объявляется всем и каждому, чтобы никто ругательными словами коллегии касатися не дерзал, — который против решения и поступков коллегии у Е. И. В-ва ревизии или милости просить намерен, то надлежит ему сие с надлежащим воздержанием просить, а не о особах и самом [752] сущем деле доносить. Да и в 1721 году января 26-го состоявшемся высочайшем указе напечатано: уставляем духовную коллегию... и повелеваем всем верным подданным иметь сие за важное и сильное правительство и у него крайния дел духовных управы, решения и вершения просить и судом его определенным удовольствоваться, и указов его слушать, и во всем, под великим за ослушание наказанием, против прочих коллегий. Да докладных Е. И. В-ву от св. синода апреля 12-го 1722 года пунктов в 5-м представлено: кто гордо презирает власть церковную с великим соблазном немощных братий, и тако безбожия воню издает, — и против того собственною Его И. В-ва рукою подписано: понеже синод в духовном деле равную власть имеет, как сенат, того ради респект и послушание равное отдавать ему надлежит, и за преступление — наказание. А о послушании сенату в подлинном Его И. В-ва указе. 1711 г. марта 2-го написано: все, кому о том ведать надлежит как духовным, так и мирским, военного и земского управления вышним и нижним чинам, что мы для всегдашних наших в сих войнах отлучек определили управительный сенат, которому всяк и их указам да будет послушен, так, как нам самому, под жестоким наказанием или смертию, по вине смотря. А св. синод, как выше изображено, учрежден в правления духовных дел в такой власти, как и сенат в светских. И для того тебе вышеозначенным Ее И. В-ва указом сего августа 12-го паки св. синод подтверждает: дабы ты от вышеписанных продерзостей отныне конечно воздержался, и во всяких письменных корреспонденциях поступал, как вышеозначенные высокие регламенты и Е. И. В-ва высокомонаршие указы повелевают непременно. А ежели ты впредь, в подобное оному, паки будешь вступи» противление и презорство, то яко помешатель добрых порядков и общего покоя, и яко противник и неприятель Ее И. В-ва воли в оного высокого, в регламентах изображенного, учреждения, не точию сана архиерейского, но, как вышеизложенным указом объявлено, а клобука лишишься».

___________________________

Мы не имеем у себя под руками доношений Арсения, вызвавших столь грозный, можно сказать, беспримерный в нашей церковной истории, указ св. синода, хотя и не имеем оснований сомневаться в том, что негодование синода, выраженное в указе, было до некоторой степени справедливо. Одно несомненно: раздражение св. синода против Арсения, выразившееся в этом указе, отразилось и в том решении, какое принято было св. синодом по делу двух последних его доношений: оно помешало св. синоду спокойно [753] взвесить силу его доводов против отобрания монастырских и церковных имений в казну и остановиться исключительно на существе дела, а не на одном лишь способе изложении этих доводов, по тону живо напоминавшего тон его прежних доношений. В постановлении св. синода по делу Арсения сказано:

___________________________

«по указу Ее И. В-ва св. синод, слушав производимого о ростовском митрополите Арсении дела и произведенных ему сего апреля 1-го пред собранием синода по вопросным пунктам и вторичного 5-го числа допросов и учиненной из приличествующих к сему делу св. отец правил и указов выписки и по всему тому довольное имев рассуждение, что оный митрополит Арсений в оскорблении Ее И. В-ва без всякого извинения виновным оказуется, тем именно, что в противность слова Божия и апостольских преданий и презря свою архиерейскую и генеральную присяги и в противность государственных узаконений на имянные Ее И. В-ва в 1762 и 1763 годах состоявшиеся о церковных имениях указы, присланными в синод своими доношениями таковые учинил возражения, которые единственно до оскорбления Ее И. В-ва следуют, приводя в оных из многих слов св. писания и из некоторых книг превратные толкования, с самым оных слов разумом и силою отнюдь несходственные, а именно: 1) яко бы разосланные из синода в силу упомянутых высочайших указов в домы архиерейские и монастыри приходные и расходные книги не токмо архиереям, начальным пастырям, но и всему духовному чину тягость несносная и никогда же слыханная, и с словом Божиим и законом не очень сходная; 2) что-де от времен апостольских всегда были имения церковные никому не подчинены, токмо единым апостолам, а после них архиереям, на едину волю и рассмотрение их оставлены, приводя к тому из священного писания язвительные примеры и прещения, яко Ананию и Сапфиру и самого Иуду; 3) сверх же оного такое свое мнение полагает, что-де никто же должен имение от них отбирать и на свое употреблять, отобранное же должен непременно возвращать, а ныне-де не только возвращать не думают, но и до последнего взять, как-де было сделано пред сим в бывшее правление, и отниматель-де первый церковных имений — царь Юлиан Отступник, а от времен князя Владимира не только во время царствования благочестивых царей, но и во времена татарские имелись свободны церковные имения; 4) хотя-де Мусина-Пушкина бывшее домам архиерейским и монастырям заопределение поганский обычай превосходило, однако-де церковь и бедные архиереи за нужду необходимую терпеть уже было привыкли; понеже-де, что дано, о том не [754] истязовано, а ныне-де архиерейства бедного узник и богаделенный — счастливейший, и такое-де мучительство не от поган, но от своих мнящих быти овец правоверных претерпеваем, — каковые слова и примеры явным суть доказательством, что оные совсем развращенно и дерзко им к тому приведены в истолкованы; 5) не оставил оный митрополит и о семинариях изъявить, будто им и быть не нужно, ибо-де каким иждивением академии заводить, когда-де последнее пропитание от архиереев и монастырей отъемлется, заключая притом о проповедниках, что-де церкви умножать и порядки содержать надлежит, а у нас-де таковой плод и в думку не приходит, егда мнози изволяют лучше кормить собак, нежели священников и монахов, и усматривать, дабы за церквами и монастырями имения лишнего отнюдь не было, а под видом-де излишества и последнее отъемлют; 6) приводит же еще из Барония истории о разорении Франции, что будто Бог на них прогневался за похищение церковных имений, и что мирстии духовные дела судили, а о пострижении в монашество так заключает, что-де теперь желателей пострижения насилу изыщет, а после-де негде будет и взять, а без монашества не откуда быть архиереям, — сохрани-де Бог токового случая, дабы нашему государству быть без архиереев, — что-де не иное что воспоследует, токмо от церкви отступление, понеже возъимеется нужда быть прежде поповщине, после-же беспоповщине, и тако де нашему государству переходить будет на раскольническое или лютеранское или папистическое или атеистическое государство; 7) хотя же то доживете и окончено тем, что яко-бы все то писать и от слова Божия и закона предлагать не иная причина его привела, токмо ревность по Бозе и законе Божием, в манифестах и ушах довольно изображенная; аще-же-де возъимеется в том его погрешность, просит о прощении, но оного ни за каковой резон почесть невозможно, ибо не только на имянные Ее И. В-ва указы, но и на повеления своей команды ни каковых, кольми паче язвительных представлений чинить под наитягчайшим штрафом запрещено, да и таковой причины, чтобы вышеозначенное возражение с такою дерзкою отвагою выдумывать и яко-бы под образом ревности представлять ему, митрополиту, да и никому отнюдь не было и нет; 8) что же касается до его вторичного доношения, то и в оном таж самая его дерзость заключается, ибо он, не удовлетворялся означенным на состоявшиеся о учинении обер-офицерам, архиерейским домам и монастырям описей указы, також из некоторых книг развращенные, по своему разумению, речи привел, что будто за малое время может благочестие у нас [755] известися и следа ему не останется; 9) хотя же он на допросе показал, что яко-бы в тех своих доношениях ко оскорблению Ее И. В-ва ничего быть не уповал, а все-де то писал по ревности и совести, и того ради всесмиреннейше припадая к стопам Ее И. В-ва просят прощения; но оное его показание не истинное, ибо канцелярист Жуков на допросе объявил, что от него с вышеозначенных доношениев посланы в Москву к некоторым знатных двум персонам копии, о чем он, митрополит, при вторичном допросе объявлял о том свое беспамятство, а потом показал, что таковые копии к упомянутым персонам от него посланы были с тем, чтобы они о тех доношениях, если оные не представятся, представили Ее И. В-ву и хотя точно упомнить не может, а о употреблении тем персонам в защищение или в пользу церкви святой старания — в письмах к ним было; 10) о чинимом им, митрополитом, в нынешнем году, в неделю православия, пополнительном чиноположении показал, что в оном ничего к оскорблению Ее И. В-ва не заключается, а сочинял-де из древних чиноположений, из коих в оном грабители церковного имения потому внесены, что многие не токмо монастырские, но и церковные земли отъимают, а суда на них съискать неможно. И хотя в оном подлинном, взятом из Ростова пополнительном чиноположении включенная клятва с прежним в 150 рукописным, а не печатным экземпляром и сходственна, однако с прибавкою некоторых речей. Но понеже оной в неделю православия церемонии во все свое архиерейство не чинил, а только в сем году, и к костромскому епископу копию упредительно для того же послал, то и та, включенная в оном церемониале на обидчиков св. церкви клятва не к чему иному клонится, точию к тому, как и вышеозначенные доношения. А сверх того и другие перемены по своему мудрованию в том чиноположении он учинил без ведома синода, чего ему, по архиерейской присяге, чинить не надлежало». Затем выводятся на справку вины Арсения, подробно изложенные в приведенном выше выговоре ему, и затем заключается этот обвинительный акт таким образом. «Того ради приговорили: оного митрополита Арсения, яко уже и прежде в немалых противу узаконенных государственных прав преступлениях, а ныне и наипаче в тяжком и оскорбительном ее императорскому величеству, также архиерейской и генеральной присяге и всех государственных узаконений преступничестве оказавшегося, за те его тяжкие вины и преступничества, в силу апост. 84 правила, архиерейства, а по его, на в 743 году учиненном ему выговоре, подписке, и клобука лишить, и [756] послать в отдаленный монастырь на крепкое смотрение, и бумаги и чернил ему не давать, что-б и учинить с ним синоду следовало. Но как Ее И. В-ва указом повелено синоду, назнача по суду сентенцию, представить Ее И. В-ву для конфирмации, то синод, без особливого Ее И. В-ва повеления, учинить сего не смеет. А яко тот митрополит Арсений, по гражданским правам, еще и жесточайшему за то свое преступничество осуждению подлежит, то, как и о просимом им прощении и помиловании, предать в высочайшую Ее И. В-ва волю, ибо синод но одним только духовным правам означенный тому митрополиту суд и по оному свою сентенцию учинил, и для того сие синодальное определение в оригинале к высочайшему благоусмотрению и конфирмации представит ее императорскому величеству при всеподданнейшем докладе, в котором упомянуть, что и о бывшей у того митрополита с костромским епископом и с другими о той материи корреспонденции в синоде следуется, и что по следствию окажется, о том ее императорскому величеству донесение быть имеет впредь».

___________________________

Резолюция Екатерины II-й по делу Арсения известна. Апреля 14-го, «в половине девятого по полуночи», в обычное присутствие св. синода, состоявшее из преосвященных Димитрия новгородского, Тимофея московского, Гавриила с.-петербургского, Гедеона псковского, Амвросия крутицкого, Афанасия тверского и архимандрита Новоспасского Мисаила, были допущены преосвященные Сильвестр переяславский и Тихон воронежский, архимандриты монастырей: Донского Варлаам, Симонова — Гавриил, Высокопетровского — Сильвестр и Заиконоспасского — Гавриил и, по прочтении обер-секретарем Остолоповым указа св. синода в окончательной форме, с Арсения синодальным ризничим, иеромонахом Гавриилом, сняты были мантия, панагия и белый клобук и отобран посох.

Н. Ив. Барсов.


Комментарии

1. Об этом сочинении см. «Обзор русс. дух. литературы Филарета Черниговского». книга 2-я, стр. 85 и след.

2. Об этом сочинения см. «Православный Собеседник» 1861, т. 3-й.

3. Рукописи эти составляют собственность библиотеки ярославской духовной семинарии, куда поступили, вместе с библиотекой Арсения, после его осуждения и ссылки. Из двенадцати томов сохранилось, впрочем, только одиннадцать, так как первый том этого собрания утрачен (по крайней мере нам не был доставлен). Проповеди Арсения все почти не обработаны, не имеют надлежащей гомилетической формы и вполне литературной отделай: это, большею частию, ряд набросков, конспектов и выписок из св. писания и творений святоотеческих. Но, при всем том, из них вполне видно, что и в деле проповеди Арсений стал на новую дорогу сравнительно со своими предшественниками: вместо схоластического построения, он дает в них образцы здравой катехизации, вместо разных анекдотических подробностей из истории гражданской и апокрифических рассказов из истории церковной и сведений из средневековых бестиариев, которыми думали придавать интерес своей проповеди его предшественники, он дает чистое учение церкви, изложенное в творениях святоотеческих, как этого требовал и Феофан Прокопович в своем регламенте, хотя в проповеднической практике знаменитый иерарх далеко не осуществлял этих требований. Н. Б.

4. «Обзор русс. дух. литературы», кн. 2-я, стр. 90.

5. Все эти указы напечатаны в Полном собр. законов. Подробные выдержки из них см. в «Чтениях» г. Знаменского — «Православный Собеседник» 1875 г., февраль. Н. Б.

6. Т. е. присяги, данной Арсением при посвящении в архиереи. При этой присяге, как увидим ниже, Арсений позволил себе некоторую вольность, именно в обычной ее формуле прибавил от себя несколько слов. Это, как сказано будет ниже, было одним из поводов в данному св. синодом Арсению выговору. Н. Б.

7. Эти доношения напечатаны в нашей брошюре: «Малоизвестные русские проповедники ХVIII столетия». Спб. 1872.

8. См. Сочинения св. Димитрия, т. II, стр. 235, 448. Н. Б.

9. Там же, т. II, стр. 47. Не менее сильно выражался св. Димитрий против мясоястия солдат в посты, введенного Петром ( — II, 317), против стеснения монашествующих ( — II, 268), против ассамблей ( — II, 453) и многих других вещей, введенных Петром, но не гармонировавших с строем тогдашних религиозных понятий русского народа.

10. См. Соч. св. Димитрия. II, стр. 319. Н. Б.

11. См. Сочин. св. Димитрия, т. II, стр. 118–122 и др.

12. См. весьма интересное сочинение: «De la democratie chez les predicateurs de la ligue, par Charles Labitte, 2-de edition, Paris, 1866». H. Б.

13. Подробнее об этом см. в статье Н. А. Попова: «Придворные проповеди в царствование Елисаветы Петровны», в «Летописях русской литературы», 1859, кн. 3, и в статье М. И. Семевского «Очерк царствования Елисаветы Петровны», «Русское Слово» 1859 г.

14. Письмо это, извлеченное нами из рукописного сборника библиотеки С.-Петербургской духовной академии № 415, напечатано в «Христианском Чтении» за 1872 год.

15. Разумеется указ Петра III об отобрании в казну монастырских и церковных имуществ.

16. Преосвященный Тимофей Щербатский родом малоросс, и, как видно из письма, до старости сохранил в своей речи и в способе написания слов следы малороссийского наречия. Сведения о нем, равно как и о других упоминаемых здесь преосвященных, можно читать в известном издании Ю. В. Толстого: «Списки архиереев» и проч. Н. Б.

17. Любопытная черта тогдашних духовно-литературных нравов: места в переписке щекотливые или наиболее интимные все излагались на латинском языке. Это мы видим и в упомянутом выше письме Сильвестра старогородского к митрополиту Гавриилу, и, позже, в переписке Платона, митрополита московского, с современными ему архиереями. Делаюсь это, конечно, не с другою целию, как с тою, чтобы наиболее интимные места в переписке, при незнакомстве лиц, не получивших высшего духовного образования, с латинским языком, не были прочитаны кем-либо, кроме того лица, кому письмо адресовано. В настоящем письме латинские фразы приписаны на полях рукою самого преосвященного. В приложенном к делу переводе этих фраз, сделанном, по поручению св. синода, «синодальным переводчиком Григорием Полетикой», слова эти переданы так: «Надежда питает, а иногда инако поступает. Надежду пременяет несогласие братий. Двоегласную букву, составляемую из двух гласных, на разные гласные буквы разделили несогласием своим наши, несогласно живущие. Всемогий Бог да поможет нам в бедствии нашем, привращением в наше владение деревень». Н. Б.

18. В переводе Полетики слова, эти переданы так: «ныне не токмо вашу святыню, но и всех нас печальная сия тронула перемена, которая жизнь нашу ведет к воздыханиям и болезням. В терпении стяжим душу нашу: за все вышнему Царю царствующих и Господу господствующих благоговейно и великодушно благодарить должно. Сего дожили мы по заслугам вашим». Н. Б.

19. Здесь речь идет о сделанных правительством изменениях и дополнениях в составе тогдашнего семинарского курса, против которых восставал, как известно, и Арсений в своем доношении. Н. Б.

20. В чин православия Арсений внес от себя следующие две статьи, 1) «Иже возстанет на церкви Божии, на храмы и места святыя, злии крамольннцы и советницы их, да будут прокляти. 2) Все насильствующие и обидящии святии Божии церкви и монастыри, отнимающе у них данная им от древних богомольцев и монархов благочестивых имения, и чрез то воплощения Христова дело и безкровную жертву истребляющии, аще не останутся (оставят?) от сего же токового начинания, но и еще помышляти будут таковое злодейство, яко Анания и Сапфира и яко крайнии врази Божии, да будут прокляти». В печатном чине православия, бывшем в это время в употреблении, этих статей совсем не было, но они были, как сказано в деле, в чине «рукописном 150-го года» (т. е. 1652 г.), за исключением слов, отмеченных разрядкою, которые вставлены лично Арсением. Н. Б.

Текст воспроизведен по изданию: Арсений Мациевич, митрополит Ростовский (По поводу ХХV-го тома «Истории России» г. Соловьева) в 1762-1763 гг. // Русская старина, № 4. 1876

Еще больше интересных материалов на нашем телеграм-канале ⏳Вперед в прошлое | Документы и факты⏳

Главная страница  | Обратная связь
COPYRIGHT © 2008-2024  All Rights Reserved.