ОТЕЦ И СЫН КОТЕЛЬНИЦКИЕ

Работа над еще не созданной научной биографией Ф. М. Достоевского требует документального фонда более значительного, чем тот, которым мы располагаем. Малое число подлинных документов особенно сказалось на освещении исследователями периода его детства и отрочества (1821-1837), прошедшего в Москве; скупой факт продолжает соседствовать с «историческим баснословием».

Мы не только ничтожно мало знаем об окружении Ф. М. Достоевского в те ранние московские годы, но и не представляем истинной роли его близких в формировании культуры писателя. Наш интерес к родословию Достоевского вызван желанием выяснить «культурный контекст», роль семейных традиций в его духовном развитии.

Нет оснований сомневаться в значительном образовании отца писателя, М. А. Достоевского — выученика Подольской семинарии, устроенной по образу Киевской Академии (с несколько сокращенной программой отдельных предметов) и к округу Академии приписанной, окончившего и Московскую медико-хирургическую академию. Старший брат Федора Михаил писал отцу в 1838 г.: «Папенька! Как мне благодарить Вас за то воспитание, которое Вы мне дали! Как сладко, как отрадно задуматься над Шекспиром, Шиллером, Гете! Чем оценить эти мгновения». ¹ В равной степени это мог бы сказать и Ф. Достоевский. Однако в данной статье нам предстоит рассказать о культурных традициях семьи матери писателя Марии Федоровны, дочери купца третьей гильдии Ф. Т. Нечаева. ²

Л. П. Гроссман в своей итоговой книге «Достоевский» пишет: «Маша Нечаева с юных лет воспринимала культурные влияния, идущие из другой среды (не из купеческой семьи отца, — Г. Ф.) — от ее матери Варвары Михайловны Котельницкой. Эта бабка Достоевского происходила из разночинной интеллигенции XVIII века — отец ее (М. Ф. Котельницкий, — Г. Ф.) служил корректором в московской духовной типографии еще во времена Новикова и слыл человеком умным и начитанным. Его характер, видимо, сказался на семейном быту и на воспитании детей, отразился он и на развитии младшей внучки». ³

Михаил Федорович Котельницкий (1720-1798) умер за два года до рождения Маши; в 13 лет она потеряла мать Варвару Михайловну Нечаеву (урожд. Котельницкую). Таким образом, семейные «культурные влияния» вряд ли особенно сильно сказались на воспитании Марии Федоровны. Двоюродный дед- писателя Василий Михайлович Котельницкий, профессор Московского университета, видится нам более близким, чем мать, посредником между прадедом и правнуком.

Единственным источником сведений о М. Ф. Котельницком являлись «Воспоминания» младшего брата писателя А. М. Достоевского. Они пересказаны Л. Гроссманом в приведенной выше цитате. Необходимо выписать и то, что осталось опущенным. «По всей вероятности, — пишет далее А. Достоевский, — личность эта была недюжинная. Это можно заключить из того, во-первых, что по должности своей он должен был знать в совершенстве русский язык, и по всем вероятиям, находился в близких сношениях со всеми тогдашними литераторами (так как типографий тогда было немного), а, судя по времени, мог быть в сношениях и со знаменитым в то время Новиковым. Во-вторых, косвенным образом об его развитости можно заключить и из того, что своего сына, Василия Михайловича, он повел так, что тот получил высшее образование и впоследствии был не только доктором, но и профессором Московского университета по одной из кафедр медицинского факультета». ⁴

В поисках материалов о роде Котельницких мы обратились к архивам Москвы, Ленинграда и Калуги, стремясь попутно найти документы, расширяющие биографические сведения и о поэте рубежа XVIII-XIX вв. Александре [77] Котельницком, который известен прежде всего как автор двух частей, завершивших «Вергилиеву Енеиду, вывороченную наизнанку» А. Осипова. Вопрос: однофамилец это или родственник — стоял еще в 1933 г. перед Б. В. Томашевским. ⁵

В фонде Синодальной («духовной», как ее называет А. Достоевский) типографии, который хранится в ЦГАДА, нами был обнаружен «Указ... синоду....». ⁶ Оценить его значение помогают материалы, найденные в других архивах.

Чем знаменательны эти новые документы?

В них содержатся несомненно важные для нас факты: семья Котельницких живет в Москве уже в начале XVIII в. М. Ф. Котельницкий окончил Славяно-греко-латинскую академию и до службы корректором в Синодальной типографии был священником. Варвара Михайловна и Василий Михайлович — бабушка и двоюродный дед Ф. М. Достоевского — дети от второго брака. Кроме того, документы эти характеризуют ту культурную среду, с которой соприкасался прадед Ф. Достоевского.

Из публикуемого ниже «Указа...» (см. Приложение) следует, что М. Ф. Котельницкий «обучался <...> в Московской академии и окончил богословское учение, потом священником находивши с 1746 году». А в сохранившихся делах Славяно-греко-латинской академии находим относящийся к 1741-1744 гг. «Имянной список обучаещимся в московской... Академии священно и церковно служительским детям ниже писаны сорока, а именно». Предположение, что М. Ф. Котельницкий — сын московского священника, подтвердилось бы совпадением имен отца — Федор и его сына — Михаил. В списке от 1742 г. читаем: «Ивановского (сорока, — Г. Ф.) Николая чудотворца, что в Котельниках умершего попа Федора сын Михайло». ⁷ Таким образом, М. Ф. Котельницкий был сыном священника Федора Андреева (ок. 1697-ок. 1740) и после смерти отца заступил его место, став священником церкви Николая чудотворца в Котельниках, в приходе которой жили в своем дворце именитые люди Строгановы (с 1722 г. — бароны).

Важно отметить, что прапрадед Ф. Достоевского — Федор Андреев был некоторое время священником в домовой церкви Строгановых, а служа иереем приходской церкви, принимал исповедь, причащал, крестил детей баронов и служил панихиды по их родным; впрочем, то же в течение двух десятилетий совершал и его сын Михаил Федоров. ⁸

А. М. Достоевский писал в своих мемуарах о дворянстве Котельницких. В 1849 г. в Киеве вышла книга «Жизнь Андрея Михайловича Курбского в Литве и на Волыни», как будто подтверждающая эту точку зрения. В книге названы близкий «товарищ Курбского» — Федор Достоевский, а среди шляхты — Ярош Котельницкий. ⁹ Однако и сам М. Ф. Котельницкий, и его отец были священниками, а между ними и шляхтичем Ярошем Котельницким — разрыв в полтора столетия.

Очень вероятно, что фамилия семьи связана с урочищем Котельники, где в церкви Николая Чудотворца служил священником Михаил Федоров. По-видимому, Котельницким его стали называть в тот период, когда он был благочинным Пречистенского сорока Москвы. ¹⁰ [78]

В «Истории о родословии... гг. Строгановых» об их дворце сказано: «А понеже, по огромности его уверстать, с другими Московскими их домами <...> невозможно». ¹¹ В глазах иностранца, знававшего дворцы многих европейских столиц, камер-юнкера герцога Голштинского (с 1725 г. супруга старшей дочери Петра I Анны) Ф. В. Берхгольца он предстает таким: «Дом <...> его (младшего Строганова, Сергея Григорьевича — собственно тогда в 1722 году дом принадлежал первой статс-даме М. Я. Строгановой и трем ее сыновьям) один из лучших в Москве как по красоте, так и по местоположению. Перед ним протекают две реки, именно Москва и Яуза». И в другом месте: это «большой каменный дворец, стоящий на горе, и оттуда такой чудный вид, какого не имеет ни один дом в Москве. Его высочество (герцог Голштинский, — Г. Ф.) обещал как-нибудь приехать к нему обедать и полюбоваться хорошенько этим прекрасным видом». ¹²

Исповедная ведомость 1737 г. раскрывает, что среди домовых людей Строгановых были не только приказчики, «конторские служители», стряпчие, но и музыканты (24 чел.), певчие и при домовой церкви служащие (12 чел.), художники-мастеровые (22 человека), «девицы» (т. е. золотошвеи, 42 чел.). ¹³

Через столетие И. М. Снегирев, говоря о Строгановской школе иконописи и отмечая, что «колыбелью» ее был Соль-Вычегодск, писал: «Сие заведение находилось в Москве на Вшивой горке, где был дом Строгановых». ¹⁴ Жизнь московского дома Строгановых была открыта не только священнику Федору Андрееву, но и его сыну Михаилу, прикоснувшимся таким образом к этому значительному явлению русской культуры.

Необходимо знать также, что с московским строгановским дворцом связаны были и архитектор И. Зарудный, и живописцы братья И. и Р. Никитины (чьи портреты членов семьи Строгановых висели в этом дворце), и мастера партесного концерта (их имена нам неизвестны), и «острый и словесный человек» (по определению В. К. Тредиаковского) — Петр Буслаев, ¹⁵ и, надо думать, другие славные деятели московской культуры первой половины XVIII в.

Отец баронов — именитый человек Г. Д. Строганов в Москве «с успехом занимался собиранием рукописных сокровищ»; уникальное собрание хранилось [79] в их московском дворце. Когда Димитрию Ростовскому необходим был «Хронограф иже и Летописец», он обратился к старому знакомому Строганову, владельцу одного из двух известных в то время Хронографов. ¹⁶ Историк Г. Ф. Миллер при работе над «Описанием Сибирского Царства» использовал «письменные Сибирские летописи» из собрания баронов Строгановых, «яко любителей наук». Со смертью отца их библиотека пополнялась и иностранными раритетами, привозимыми сыновьями из заграничных путешествий. После раздела братьев (1740) лишь часть их библиотеки осталась в Московском дворце, принадлежавшем теперь старшему брату А. Г. Строганову. ¹⁷ Другая часть перешла к младшему брату С. Г. Строганову и была перевезена в его дворец в Петербурге. Так распалось созданное их отцом уникальное собрание.

Воспитанник Славяно-греко-латинской академии, знаток философии и поэтики, богослов и латинист М. Ф. Котельницкий еще студентом познакомился с редкими книгами библиотеки Академии. К сохранившейся во время пожара 1737 г. части этой библиотеки прибавились собрания личных библиотек суздальского епископа Афанасия (Кондоиди) и вятского епископа Лаврентия (Горки). ¹⁸ Студент Академии имел также доступ и в Синодальную и Типографскую библиотеки. Мог ли М. Ф. Котельницкий быть равнодушным к книжному собранию Строгановых? В самом выборе типографии видится определенное пристрастие.

Ведущая свое начало от Печатного двора, Синодальная типография была первой типографией на Руси и славилась культурой печатавшихся в ней книг. Основное ядро типографских деятелей издавна составляли справщики. Для этого дела избирались люди образованные и деятельные. История сохранила имена наиболее известных: Епифаний Славинецкий, Арсений Грек, Карион Истомин, Сильвестр Медведев, Федор Поликарпов. В годы службы корректора Котельницкого с Синодальной типографией были связаны митрополит Гавриил (Петр Петров) и архимандрит Платон. Платона, печатавшего в типографии свои труды, несомненно хорошо знал Котельницкий.

Ответственность за исправность издания, цодготавливавшегося к печати по ученым пособиям и образцам, хранившимся в Типографской библиотеке, как и последующая сверка печатавшегося текста к середине XVIII в. переходит к корректору. Отныне «типографское общество» составляла корректорская группа, для справщика же назначение корректором считалось повышением по службе. ¹⁹

Корректоры — «зерно типографского общества», по словам П. Бессонова, были «самою внутреннею, производственною силою общества, силою, двигавшею все издание, а, следовательно, в некотором отношении и все русское просвещение». ²⁰

Определенный в 1767 г. в Синодальную типографию, М. Ф. Котельницкий служил при материальной казне комиссаром, а также выполнял разные канцелярские работы. Его уход из типографии, вероятно, объяснялся тем, что ему не удалось тогда получить желанное место корректора. Некоторое время он служит в Совестливом суде и лишь с 1775 г. становится, наконец, корректором типографии, протрудившись в этой должности 23 года, до самой своей кончины, и выслужив чин коллежского регистратора. ²¹

Корректорский штат состоял из 7-8 человек. М. Ф. Котельницкий был старшим по возрасту и некоторое время [80] единственным, имевшим академическое образование. ²² Корректорская группа отвечала за исправность текста печатаемых книг и регулярно доносила Синоду о составе выпускаемых изданий, извещая о начале и окончании печатания того или иного труда. В 1770-1780 гг. типография печатала Беседы и Сочинения Василия Великого, Иоанна Златоуста, Иоанна Богослова, Иоанна Дамаскина, Ефрема Сирина (Ф. Достоевский будет просить брата Михаила прислать ему в Петропавловскую крепость труды «отцов церкви»), Димитрия Ростовского, архимандрита Платона, но также и значительное число изданий для церковного, учебного (например, Азбука) и домашнего (Святцы) обихода.

К концу 70-х годов относится подготовка, а с 1780 г. начинается печатание изданий, само появление которых стало этапом в публикации древних русских рукописей.

В 1781 г. типографией были выпущены в свет «Летописец Новгородский» и «Летописец, содержащий в себе российскую историю от 6360/852 до 7106/1598 года...» (называвшийся в типографии «Архангелогородским»). Затем, в 1784 г., — «Летописец, содержащий российскую историю от 6714/1206 лета до 7042/1534 лета...» (называвшийся «Типографским») и «Сказание о осаде Троицкого Сергиева монастыря от поляков и Литвы...» Авраамия Палицына (называвшееся «Летописец об осаде Троицкой»). На всех четырех изданиях типография именуется Московской. И, наконец, в 1790 г. был напечатан «Русский временник, сиречь Летописец, содержащий российскую историю от 6370/862 лета до 7189/1681 лета...». Серия изданий (по 600 экземпляров каждого), предпринимавшихся, как сказано в Предуведомлении к «Летописцу Новгородскому...», «к сильнейшему возбуждению ревности в сердцах истинных любителей своего отечества», подготавливалась и печаталась «под смотрением надежнейших людей» при ближайшем участии М. Ф. Котельницкого. ²³ Пять публикаций древних рукописей, осуществленных в течение 10 лет, несмотря на текстологические огрехи, отмечавшиеся исследователями, явление несомненно значительное.

Предположение А. Достоевского, что его прадед «мог быть в сношениях <...> с <...> Новиковым», пока документально [81] не подтверждается, однако нельзя считать его совсем неосновательным.

В семье М. Ф. Котельнидкого хранилась «Рукопись в лист, содержащая в себе разные мнения бывшей в 1767 г. комиссии составления законов». Именно унтер-офицер Измайловского полка Н. И. Новиков был определен для исполнения письменных дел в Комиссии по составлению нового уложения. А. И. Бибикову и А. А. Вяземскому, набиравшим штат, обслуживающий Комиссию, мог быть рекомендован А. С. Строгановым — депутатом комиссии и М. Ф. Котельницкий (А. С. Строганов родился в московском фамильном доме и его крестил священник Николы в Котельниках Федор Андреев. М. Ф. Котельницкий хорошо знал А. С. Строганова до его отъезда за границу).

Есть основание предполагать о связи М. Ф. Котельнидкого с Н. И. Новиковым в период первого издания «Древней Российской Вифлиофики». Известно, что Н. И. Новиков получал для публикации исторические материалы из московских хранилищ через историков М. М. Щербатова и Г. Ф. Миллера. Но между выдающимися историками и рукописными собраниями стояли неизвестные нам люди. Протоирей Кремлевского Архангельского собора П. Алексеев писал обер-прокурору Синода А. И. Мусину-Пушкину, знаменитому собирателю древних рукописей: «О отыскании требуемых вами летописей Иоакимовой и Симоновой стараться не премину. Надо их сперва пошарить в Синодальной и Типографской библиотеках, не по каталогу книжному, но особливым образом, ибо тут кроется некоторый секрет, не всем людям известный, а после у частных рук пульс пощупать можно дозволенными средствами». Весьма вероятно, что «некоторый секрет» был известен М. Ф. Котельницкому, знавшему собрания Синодальной и Типографской библиотек еще со времени обучения в Академии. Тот же П. Алексеев в другом письме А. И. Мусину-Пушкину сообщал: «<...> гос<подин> Новиков вышарил в оных библиотеках (Синодальной и Типографской, — Г. Ф.) все любопытные манускрипты за бездельную плату и составил из них Древнюю Российскую Вифлиофику <...>». ²⁴

В московский период издательской деятельности Н. И. Новикова среди многих авторов и переводчиков, сотрудничавших с ними, были лица и из духовных кругов: преподаватели Московской Академии и семинарий, Аполлос (А. Д. Байбаков) и Дамаскин (Д. С. Руднев; этого выдающегося человека М. Ф. Котельницкий знал не только как духовного цензора). Крут этот не исключал и корректоров Синодальной типографии. ²⁵

Так, вступивший в корректоры типографии в один год с М. Ф. Котельницким Гавриил Сергеевич Щеголев (род. ок. 1741 г.) учительствовал в Тверской семинарии, ²⁶ где, как предполагается ныне, обучался И. А. Крылов. Выпустив в своем переводе в Сенатской типографии «Дух или мысли Иоанна Златоуста», Г. Щеголев переводит для Н. И. Новикова «Книгу о девстве» (1783) и «Беседы» (1784) Иоанна Златоуста, «Зерцало горячейшего ко господу духа» (1787) и «Щит терпения на разные в жизни сей приключающиеся нещастия» (1787) (перевод сделан в соавторстве). Последняя книга в год ее издания была конфискована, а обе изданные Новиковым книги Иоанна Златоуста запрещены и в 1793 г. сожжены.

С 1780 г. в Синодальной типографии вновь начинает служить корректором личность весьма примечательная — Иван Никитич Тредьяковский (годы жизни его нам неизвестны). Обучавшийся с 1759 г. в «разных семинариях», он преподавал грамматику в Коломенской семинарии, а после окончания курса в Московской Академии (1772) И. Н. Тредьяковский определяется корректором в Московскую Синодальную типографию. Через два года он переведен в Петербургскую Синодальную типографию также на корректорскую работу. В Петербурге И. Н. Тредьяковский занимается переводами: в 1777 г. выходят книги «Карла Линнеа Разсуждение первое о употреблении коффеа, второе о человекообразных», «Разсказчик забавных и увеселительных повестей». Вероятно, еще в Петербурге он сближается с Н. И. Новиковым и начинает для него перевод «Диоптра, или зерцало мирозрительное», вышедший в 1781 г., когда Тредьяковский вновь служит в Синодальной типографии в Москве. Вскоре у Н. И. Новикова в Москве в переводах Тредьяковского выходят сочинение Вергилия Полиодора «О первых изобретениях всех вещей» и «Луция Цецилия Локтанция Фермиана, нареченного христианским Цицероном, божественных наставлений [82] седьм книг, писанных к Константину Великому». ²⁷

Как видим, круг сослуживцев М. Ф. Котельницкого по Синодальной типографии состоял из людей незаурядных, обладавших высокой культурой. Вряд ли Котельницкий мог быть в стороне от просветительской деятельности своих сотоварищей.

Двоюродный дед Ф. Достоевского Василий Михайлович (1770-1844 гг.) ²⁸ пользовался особым уважением в семье Достоевских и был наставником Ф. М. Достоевского в ранние годы его московской жизни.

Почти полвека В. М. Котельницкий был связан с Московским университетом. Отданный в 1781 г. отцом в Университетскую гимназию на казенный кошт, В. Котельницкий через 8 лет стал студентом университета, его успехи в науках отмечены двумя серебряными медалями. С. Шевырев в «Истории императорского Московского университета (1775-1855)» (М., 1855) пишет: «Пройдем имена студентов, впоследствии определивших своею известностью университетское учение: <...> Василий Котельницкий (1789)».

Преподавая в университете медицинскую химию (его товарищем по гимназии и сослуживцем по медицинскому факультету был сын корректора Синодальной типографии Г. С. Щеголева — Николай Гаврилович), ²⁹ В. М. Котельницкий переводит с французского книгу Делароша «Рассуждения о врачебных и хирургических свойствах опия» (М., 1803). Защитив диссертацию «О сгорании тел, сходном с жизнью животных» (De corporum combustione vitae animalium analoga. Diss. Inaug. Mosquae, 1804), он удостаивается степени доктора медицины и в том же году избирается Университетским советом в адъюнкты. С 1810 г. В. М. Котельницкий — экстраординарный профессор, а вскоре утвержден ординарным профессором. В 1811 г. он произнес замечательное «Слово о начале, успехах и постепенном усовершенствовании химии», изданное в Москве. ³⁰ Его считали одним из красноречивейших преподавателей, и он всегда слыл острословом.

В. М. Котельницкий состоял в трех университетских ученых обществах, отдавая особое предпочтение одному из них; страстный любитель истории, он около 30 лет был действительным членом Общества истории и древностей российских (ОИДР). В декабре 1810 г. на заседании Общества Котельницкий называет тему своего исторического исследования — медицина «с начала России до Петра Великого». «<...> Столь важная статья, — как сказано в протоколе заседания, — не только никогда не обработанная, ниже в ясность приведенная, но даже никогда и никем и не упомянутая, не могла быть не принята Обществом с отличительным удовольствием, яко существенно к его упражнениям и цели принадлежащая». ³¹ История медицины не была для В. М. Котельницкого предметом новым — с 1804 по 1812 г. им преподавалась и врачебная история. Названная на заседании тема требовала большого знания не только старинных лечебников и травников, но и древнейших материалов по истории России. Тогда же В. М. Котельницкий подарил Обществу «древний письменный [84] Летописец». Перед 1812 г. Р. Ф. Тимковским были сняты копии «Поучения архиепископа Луки к братии» с двух списков — один из них принадлежал В. М. Ко-тельницкому — и «Летописи Нестеровой» («Лаврентьевской») со списков, один из которых был подарен Обществу В. М. Котельницким. ³² Упомянутые рукописи, принадлежавшие В. М. Котельницкому, сгорели в 1812 г. вместе с его библиотекой и, вероятно, материалами по истории медицины допетровской Руси. К теме этой он уже никогда не возвращался, возможно лишь только помогал советами В. Рихтеру при составлении «Истории медицины в России» (М., 1820). В 1812 г. удалось спасти лишь небольшую, наверное — наиболее ценную, часть собрания В. М. Котельницкого, о чем будет сказано ниже.

Он ни разу не выступал на заседаниях Общества, но усердно посещал его собрания и за двадцатилетие (1815-1835 гг., по нашим подсчетам) был на 51-м заседании из 72-х состоявшихся. 1810-1830 гг. — знаменательный период отечественной истории. С какими замечательными деятелями ее был знаком В. М. Котельницкий, как член Общества находившийся в самом центре тогдашней отечественной исторической науки. Н. М. Карамзин, отец и сын Н. Н. и Д. Н. Бантыш-Каменские, К. Ф. Калайдович, М. Т. Каченовский, П. М. Строев, М. П. Погодин... — скольких из них В. М. Котельницкий слышал на заседаниях Общества, как много он помнил, мог рассказать. В 1827 г. его избирают казначеем Общества истории и древностей российских, и в этой должности он состоит до своей кончины.

Долгие годы служивший в университете, В. М. Котельницкий знал несколько поколений ученых. Он сам был типичнейшим представителем «допожарной», или, как ее принято называть, «допотопной», плеяды преподавателей университета. И молодежь, в частности Н. И. Пирогов, учившийся у В. М. Котельницкого, воспринимали «поэтику поведения» стариков как «комический элемент».

Особая дружба связывала В. М. Котельницкого с И. М. Снегиревым — выдающимся фольклористом, этнографом, историком культуры (второе издание его капитального труда «Москва. Подробное историческое и археологическое описание города» (М., 1873-1875) было в собрании Ф. М. Достоевского).

В «Дневнике И. М. Снегирева» есть запись от 6 октября 1823 г.: «<...> обедал у професс<ора> Котельницкого, который показывал мне свои картинки, довольно хороших мастеров (помимо картин, у В. М. Котельницкого было богатое собрание лубков, — Г. Ф.) <...> После обеда пошли (В. М. Котельницкий до 1829 г. жил при университете, — Г. Ф.) в Новинский монастырь, построенный на прекрасном месте, откуда виды прекрасные, внизу река, вдали поля, рощи; туман мешал нам видеть окрестности. Где прежде были келии в обширном двухэтажном здании, теперь тут съезжая; остались только две церкви, а древняя Похвалы Богородицы при Платоне сломана; надгробные камни стащены с места и употреблены на строение. Искали надгробного камня Новгород<ского> архиеп<ископа> Леонида, который посажен был царем Иоан-<ном> Вас<ильевичем> в этот монастырь и, говорят, в нем задавлен или удушен; нет следов, все изгладилось <...> В Данил<овской> слободе есть церковь Словующего Воскресенья, в земле два предела, менаду коими хоронились усопшие; при ней есть надгробный камень, очень старый какого-то стряпчего». ³³

Приведенная с сокращениями запись в «Дневнике» — наиболее развернутая. Это несомненно законспектированный рассказ В. М. Котельницкого для И. М. Снегирева, материал впрок. В. М. Котельницкий был очень памятлив на многое, что удалось ему услышать, узнать, и являлся большим знатоком древностей допожарной Москвы, ее преданий и обычаев.

А. А. Мартынов в 1846 г. предпринимает издание «Русская старина в памятниках церковного и гражданского зодчества», текст для которого писал И. М. Снегирев. В очерке о Новинском монастыре (тетрадь 7-я) многое уточнилось, обогатилось новыми подробностями, но в первых же строках рассказа о панораме Москвы с ее «раздольными окрестностями» нельзя не ощутить след давнего разговора с В. М. Котельницким на развалинах монастыря, где И. М. Снегирев был впервые. Рассказ о Новинском монастыре и о церкви в Даниловской слободе свидетельствует не только о том, что Котельницкий помнил изустные предания, но и о его любознательности, о его знании исторических источников. Несомненно, знаток прошлого Москвы сообщил первому ее [85] историку не только о Новинском монастыре. Весьма вероятным, например, представляется, что сведения И. М. Снегирева о иконном «заведении» Строгановых на Вшивой (Швивой) горке восходят к внуку «попа Федора».

В купленном В. М. Котельницким в 1829 г. вблизи Смоленской площади (в приходе Спаса на Песках) доме были собраны «картинки довольно хороших мастеров», лубки, рукописные и печатные книги по истории России, старинные монеты и даже «курьезы». ³⁴

В год своего шестидесятилетия член Общества истории и древностей российских профессор В. М. Котельницкий начал передавать в дар Обществу то, что ему удалось уберечь в 1812 г. от пожара. Это прежде всего рукописные книги. Первый дар — упоминавшаяся нами «Рукопись в лист, содержащая в себе разные мнения бывшей в 1767 г. комиссии составления законов», затем «Троицкое осадное сидение польских и литовских людей» Авраамия Палицына и «Сказание о стрелецком бунте в Москве». В следующем 1833 г. — «Рукописная история о Казанском царстве», в 1835 г. — «Ядро Российской истории». Кроме четырех рукописных книг, В. М. Котельницким были переданы в дар «Синопсис» (Киев, 1674), «Symbola et emblemata jussu <...> Augustissimi ас Serenissimi Imperatoris Moschoviae M. D. Czaris <...> Petri Alexeidis <...>» (Amstelaedami, 1705), «Летописец Новгородский» — первенец Синодальной (Московской) типографии, «Краткая повесть о бывших в России самозванцах» (М. М. Щербатова) (СПб., 1774) и «Грамматика словенская» (СПб., 1723). ³⁵ Последняя книга, кажется, была наиболее дорогой для него; не с этой ли «Грамматики» начиналось ученичество М. Ф. и В. М. Котельницких?

За исключением рукописи «Разные мнения... комиссии составления законов», все рукописные, а также первая и последняя из названных печатных книг обнаружены автором в Рукописном отделе (фонд ОИДР) и в отделе редких книг Государственной библиотеки СССР им. В. И. Ленина.

В. М. Котельницкий был бездетным, но очень любил детей своей племянницы М. Ф. Достоевской. Он «кажется, поставил родителям, — пишет А. Достоевский, — в обязательство, чтобы во время праздников и масленницы мы все приходили к нему на целый день». Оставив квартиру при университете, В. М. Котельницкий жил с 1829 г. в своем доме «под Новинским». По воспоминаниям А. М. Достоевского, двоюродный дед водил детей в балаганы, показывал им «различных паяцев, клоунов, силачей и прочих балаганных Петрушек и комедиантов» знаменитого московского гуляния. Для Ф. М. Достоевского важно приобщение в годы детства и отрочества к «народной комике», к живым традициям древней стихии, сыгравшей значительную роль в формировании одной из важнейших жанровых особенностей его творчества — карнавализации (см. труды М. М. Бахтина). И если младший — Андрей Достоевский запомнил лишь впечатления от посещений, вместе с дедом, подновинского гуляния, то старший — Федор — несомненно знал и помнил и то драгоценное собрание, что хранилось в доме деда.

В заключение наших генеалогических исследований приведем некоторые сведения о сыне М. Ф. Котельницкого от первого брака Михаиле Михайловиче (ок. 1748-1809 гг.).

Вступив в 1765 г. лекарским учеником в «Московскую гошпиталь», он через четыре года был переведен в армию. Произведенный в лекари, участвует в турецкой кампании, в Закубанском походе А. В. Суворова. С «важной контузией», штаб-лекарем и коллежским асессором начинает служить тарусским уездным врачом. ³⁶

Его появление в Калужском крае неслучайно. Старшая дочь барона А. Г. Строганова — Анна Александровна, знавшая еще в детстве М. М. Котельницкого, была супругой кн. М. М. Голицына, с 1781 г. Тарусского, а в следующем году Калужского предводителя дворянства.

В 1776 г., когда М. М. Котельницкий служил в Войске Донском, у него родился второй сын, Александр. Предполагаемый год рождения поэта Александра Котельницкого совпадает с датой рождения сына М. М. Котельницкого. Александр окончил университетскую гимназию, где учился его дядя В. М. Котельницкий. «Классические симпатии» будущего поэта А. Котельницкого, его штудирование Горация, весьма возможно, были результатом влияния деда-латиниста. Определившись затем «к письменным делам», он недолго пробыл «в числе канцелярских служителей» университета, «выписанный» в 1787 г. в Петербург, в канцелярию Медицинской [86] коллегии. Архивный поиск подтвердил наше предположение: поэт А. Котельницкий — дядя Ф. М. Достоевского. ³⁷

Среди реалий в произведениях писателя, связанных с Москвой его детства и отрочества, находим и след творческих отражений, восходящих к «генеалогическому пласту».

Ф. Т. Нечаев и В. М. Котельницкая венчались в церкви Николы в Столпах. ³⁸ Величественный храм Николы, «узорчатый в столпах», противостоит в романе «Подросток» жалкому пансионишку Тушара. Противостояние для Достоевского глубоко знаменательно: храм, где венчались его дед и бабка, и — пансионишко, куда «заточен» сын «случайного семейства» Аркадий Долгорукий. ³⁹

В романе «Идиот» в день своего появления в Петербурге князь Мышкин делает каллиграфическую пробу: «На толстом веленевом листе князь написал средневековым русским шрифтом фразу: "Смиренный игумен Пафнутий руку приложил"». Князь замечает: «Они превосходно подписывались, все эти наши старые игумены и митрополиты <...>» — и спрашивает генерала Епанчина: «<...> у вас нет <...> погодинского издания <...>»

Перед отъездом в Петербург в мае 1837 г., расставаясь с Москвой, Ф. Достоевский мог видеть цензурованный И. М. Снегиревым, с которым он был знаком через деда Котельницкого, только что вышедший «Русский исторический альбом на 1837 год». В альбоме М. П. Погодиным были собраны каллиграфические образцы, начиная от подписи дьяка XIV в. и кончая автографами знакомых М. Ф. и В. М. Котельницких — митрополита Платона, М. М. Хераскова, X. А. Чеботарева, П. И. Страхова, Н. М. Карамзина, П. П. Бекетова, М. Н. Муравьева, «любомудра» Н. М. Рожалина, знакомого [87] Ф. Достоевскому по Мариинской больнице. ⁴⁰ «Погодинское издание» — собрание каллиграфических знаков русских людей нескольких веков, своеобразный «культурный контекст» князя Мышкина. И в то же время, как и воспроизведенный князем «французский шрифт прошлого столетия», шрифты «военно-писарский», «французского путешествующего комми», — знаки жизненных вех создателя «Идиота» от детских лет и до заграничных скитаний 60-х годов.

Сама фраза «игумен Пафнутий руку приложил» — автобиографическая мета, потаенно ориентирующая в генеалогии литературного героя. В глубине образа — одна из родных для писателя творческих «завязей». Здесь несомненно подразумевается основатель Боровского монастыря святой Пафнутий Боровский, особо почитаемый в семье деда Достоевского Ф. Т. Нечаева, чьей прародиной был Боровск. Из поколения в поколение купцы Нечаевы ездили на ярмарки к монастырю. Имя Боровского святого для творческой истории романа «Идиот» замечательно и тем, что с ним связано еще одно имя: до пострижения Пафнутий звался Парфением. Имя это передано писателем второму герою романа — Рогожину. ⁴¹

В каллиграфической пробе князя Мышкина, как и в его словах — «превосходно подписывались <...> и с каким вкусом», — память писателя о знакомых еще с детства старинных рукописях, образцах палеографии. Память о деде В. М. Котельницком. ⁴²

Для будущего творца «Преступления и наказания» и «Братьев Карамазовых» было важно раннее знакомство с московскими памятниками зодчества (с любимой, по словам А. Г. Достоевской, церковью Успения на Покровке, Николой в Столпах, где венчались его предки, Покрова в Филях...), фресками, иконописью. Но ему несомненно еще в годы его отрочества в Москве привита была любовь к памятникам древней письменности и печати: апокрифам, летописям, житиям, трудам философской и исторической мысли. И в этом заслуга не только сына брацлавского священника подольского семинариста М. А. Достоевского, знатока польско-украинского барокко, но и внука «попа Федора», сына корректора Синодальной типографии В. М. Котелышцкого.

Получен августа 2 числа 1767 году...

Указ Ея Императорского Величества Самодержицы Всероссийский из святейшего правительствуещаго синода, московской типографской канторе сего июля 6-го дня 1767-го года по данной святейшему правителствуещему синоду московской епархии церкви Николая чудотворца что в котелниках священник михайло Федоров сын котелницкий челобитною представил, что обучался он в московской академии и окончил богословское учение, потом священником находивши с 1746-го году был и благочиния церковнаго смотрителем, овдовевши же с 1767-го году более с печали и от вдовства был почти завсегда болен, нонеже пришедши несколко в здоровье усмотрел себя совсем немогуща понести безеупружное житие, сколко нинаблюдал умеренность в ястии и питии, и дабы де непоползнутся в плотския грехи, и чрез то дабы ненавесть явнаго порока сану духовному, лучше оставить священство желает, и понеже и он молодые свои лета препроводил в науках, а потом много лет был священником безпорочно, в которые лета в светском звании мог бы он заслужить и чин себе хорошей и пенсион, а по всем правам [88] гражданским преимущества, ученым дано в производстве пред неученый, почему обучавшийся в академиях, а особливо выслушавший философию производятся в немалые чины в светскиях командах, притом же и блаженный, и вечноя славы достойныя памяти Государь Император Петр Великий имянным своим Указом будучи в преображенске указал вдовых попов и дьяконов которые училис в школах и могут послужить в проповеди слова божия, обнадежить, что ежели они вступят во второбрачие, то поотрешении священнодействия могут быть при архиереях в учителех и у дел в духовных советах и управлениях, а он монастырскаго жития со всеми его производствии не желает, и для того просит, чтоб все его тритцать лет во учении и в священстве препровожденные причесть в службу Ея Императорскаго Величества и награди его чином дать ему по желанию и по способности место, и женится ему во убежание греха и соблазна позволить, понеже неполучивши прежде честнаго чина сыскать честной жены нелзя. А понеже поправилам святых отцев пресвитерам и диаконам вовторобрачие вступать не запрещается, а кто по поставлении оженится, те извержению толко священства подвержены. Того ради по Указу Ея Императорскаго Величества, святейшия правителствующия синод приказали: означенному священнику михайле Федорову в разсуждении того, что он показывает себя и с безбрачному житию неспособна, во второбрачие вступить невоспрещать, и исключа его из духовного чина с запрещением священнослужения, ставленую грамоту у него отобрать и с надлежащим писменным видом из московской духовной консистории уволить, а естли он пожелает, то определить ево михайла во оную московскую типографию комисаром и московской типографской канторе о том ведать и учинить посему Ея Императорскаго Величества Указу, а в московскую духовную консисторию Указ из святейшего синода послан

Оберсекретарь Михайло Остолопов
Секретарь Аполлос Наумов

июля 21 дня

О получении онаго Указа репортовано августа 20 дня...

8. О Федоре Андрееве, дьяконе (1720 г.), а с 1721 г. — священнике и о том, что в домовой церкви Строгановых служил причт церкви Николая Чудотворца, см.: И. Е. Забелин. Материалы для истории, археологии и статистики города Москвы, ч. I. М., 1884, с. 149-150, 826-827; ч. II, с. 572. По этому источнику и исповедным ведомостям прихода церкви Николая Чудотворца в Котельниках (находятся в ЦГИА г. Москвы, ф. 203, оп. 747, ед. хр. 3, 1737 и сл.) узнаем годы его жизни.

9. Жизнь князя Андрея Михайловича Курбского в Литве и на Волыни. Киев, 1848, Указатель.

10. Михаил Федорович исполнял обязанности благочинного, о чем упоминается в «Указе...». См. также: Н. Розанов. История Московского епархиального управления со времени учреждения св. Синода (1721-1821), кн. I. М., 1869, с. 58 Примечаний ко второй части.

11. П. С. Икосов. История о родословии, богатстве и отечественных заслугах знаменитой фамилии гг. Строгановых. Пермь, 1881, с. 126.

12. Дневник камер-юнкера Ф. В. Берхгольца. 1721-1725, ч. И. 1722. М., 1902, с. 123.

13. ЦГИА г. Москвы, ф. 203, оп. 747, ед. хр. 3, лл. 311-311 об., 312.

14. Уч. зап. имп. Московского унив., 1834, декабрь, № VI, с. 443.

15. Шедевр силлабической поэзии «Умозрительство душевное, описанное стихами, о переселении в вечную жизнь превосходительной баронессы Марии Яковлевны Строгановой» П. Буслаева (1734) посвящен кончине хозяйки Московского строгановского дворца. Художественное пространство части первой поэмы определено дворцом на Швивой (в просторечье — Вшивой) горке и церковью Николая Чудотворца в Котельниках. См. кн.: Русская силлабическая поэзия XVII- XVIII вв. Л., 1970, с. 287-299.

16. Русский биографический словарь, т. XIX. СПб., 1909, с. 502-503.

17. А. Г. Строганов жил в родительском дворце до своей смерти в 1754 г., проводя «время между делами, по любезной охоте своей, в чтении российских, французских и других языков книг и в переводе оных с французского на российский. Он перевел сочиненную Гугом Троцлем "О истине благочестия христианского", вторую, сочиненную Мильтоном, именуемую "Рай погубленный" (часть «Потерянного и возвращенного рая», — Г. Ф.), третью — о супружестве, и другие многие, и теми своими любезными трудами отгонял скучливые и задумчивые мысли <..»> (П. С. Икосов. Указ, соч., с. 140).

18. С. П. Луппов. Книга в России в послепетровское время. 1725-1740. Л., 1976, с. 274- 281, 282.

19. О повышении по службе с переводом из справщиков в корректоры см., например: ЦГАДА, ф. 1183, оп. 1, т. 16, ед. хр. 1123, л. 151 об.; ф. 1184, оп. 2, ед. хр. 638, л. 57.

20. П. Бессонов. Типографская библиотека в Москве. М., 1859, с. 44, 42.

21. О службе М. Ф. Котельницкого см.: ЦГАДА, ф. 1184, оп. 4, ед. хр. 206, лл. 1-7 об. (1769- 1772); оп. 1, ед. хр. 8465, л. 60 (1775); ед. хр. 9836, л. 367 (1782); ф. 286, кн. (ед. хр.) 857, лл. 709, 712 об. (1794).

22. Из «Рапортов корректоров с приложением ведомостей о печатаемых книгах» (1779-1795) мы узнаем их имена и названия печатавшихся книг. См.: ЦГАДА, ф. 1184, оп. 2, ед. хр. 799 (1779-1790), 907 (1791-1795). Краткие конторские послужные списки см.: ЦГАДА, ф. 286, ед. хр. 857, лл. 112-113; ед. хр. 875, лл. 118-126 об.

23. ЦГАДА, ф. 1184, оп. 2, ед. хр. 799 и 907.

24. Русский архив, 1882, кн. II, вып. 3, с. 83, 84.

25. См.: Вопросы истории, 1948, № 8, с. 41; Л. А. Дербов. Общественно-политические и исторические взгляды Н. И. Новикова. Саратов, 1974, с. 302-303.

26. ЦГАДА, ф. 286, кн. (ед. хр.) 857, л. 713; Русский биографический словарь, т. XXIV, с. 23.

27. В «Московском ежемесячном издании» Н. И. Новикова опубликованы статьи, авторство которых скрыто криптонимом I. Т. Необходимо отметить, что ранее появлявшиеся в новиковских изданиях криптонимы И. Т., И... Т..., Ив. Т., традиционно приписываемые И. П. Тургеневу, вряд ли возможно отождествлять с криптонимом I. Т. Думается, что в круг предполагаемых авторов «Отрывка путешествия в*** И*** Т***» следует включить И. Н. Тредьяковского. Его дальнейшая судьба заслуживает хотя бы краткого внимания. Взяв на девять лет в свое содержание (его помощником был С. Лехавой) типографию Горного училища, он сотрудничает с Ф. В. Каржавиным, Н. А. Львовым, И. Н. Болтиным, Я. П. Княжниным, М. И. Веревкиным. Издательская деятельность И. Н. Тредьяковского обрывается вскоре после ареста А. Н. Радищева (см.: ЦГАДА, ф. 286, кн. (ед. хр.) 620, л. 268 об.; ф. 1184, оп. 1, ед. хр. 10875, л. 139; Проблемы рукописной и печатной книги. М., 1976, с. 175; Н. И. Новиков и общественно-литературное движение его времени. Л., 1976, с. 103 (XVIII век. Сб. 11); Советская музыка, 1978, № 6, с. 101-103).

28. М. Ф. Котельницкий более двадцати лет прожил со своей второй семьей при церкви Николая Чудотворца, что на Старом Ваганькове, где прошло детство В. М. Котельницкого. Жил он вместе с тестем Петром Андреевым — протодьяконом Большого Успенского собора в Кремле и семьей сестры жены; ее муж Дмитрий Васильев был священником того же собора (ЦГИА г. Москвы, ф. 203, оп. 247, ед. хр. 508, л. 286 об. Наиболее раннее, относящееся к 1774 г. документальное подтверждение этому находим там же: ф. 203, оп. 247, ед. хр. 448, л. 427- 427 об.).

29. О Н. Г. Щеголеве (1771-1820) см.: ЦГАДА, ф. 344, оп. 1, ч. 8, д. 646, л. 109 об.; Л. Ф. Змеев. Русские врачи-писатели, вып. I. СПб., 1886, с. 171-172; Русский биографический словарь, т. XXIV, с. 24-25.

30. Биографический словарь профессоров и преподавателей Императорского Московского университета, ч. I. М., 1855, с. 430-431.

31. И. Попов. История императорского Московского Общества истории и древностей Российских, ч. I. М., 1884, с. 216-217.

32. Русские достопамятности..., ч. I. М., 1815, с. 3-7; Летопись Нестерова, по древнейшему списку Мниха Лаврентия... М., 1824, с. IV.

33. Дневник Ивана Михайловича Снегирева, ч. I. М., 1904, с. 38-39.

34. Анонсируя свою книгу «Иван Михайлович Снегирев и дневник его воспоминаний» (СПб., 1871), А. Д. Ивановский сообщает в ее кратком содержании: «О сношениях С<негирева> с Котельницким и о страсти их к "лубочным картинкам"» (см. с. 9-10 «Каталога...», приложенного к книге А. Д. Ивановского «Старина русской земли», СПб., 1871). На с. 81-82 книги «Иван Михайлович Снегирев...» А. Д. Ивановский пишет: «Для своих разговоров о медицине имел он собеседника и в докторе медицины В. М. Котельницком, с которым он часто делал прогулки в окрестностях Москвы <...> Но видно, что медик-археолог и сам любил художества, потому что Котельницкий показывал Снегиреву свое собрание картин довольно хороших мастеров».

Отметим интерес В. М. Котельницкого и к нумизматике. В «Дневнике Ивана Михайловича Снегирева» (ч. I, с. 115) есть запись от 5 декабря 1824 г.: «К профессору Котельницкому, смотрел старинные Русск<ие> монеты; две из них показались мне редкими: одна с Татар<ской> надписью и всадником на коне, вокруг надпись вел<икий> князь Василий, другая с бюстом и надписью». В книге соревнователя ОИДР Д. Тихомирова «Записка об археологических исследованиях в Рязанской губернии» (М., 1844; цензурное разрешение И. М. Снегирева декабря 28 1837 г.) находим на с. 34 следующие строки: «Мы в прошлом 1833 году, из монет, отрываемых в окрестностях древней Рязани, составили бы порядочное нумизматическое собрание, но по убедительной просьбе уступили доброму нашему знакомому, страстному любителю отечественных древностей В. М. К... му». Хотя число точек не соответствует числу пропущенных букв фамилии Котельницкий, именно его надо видеть в «страстном любителе отечественных древностей». Некоторые из древних монет В. М. Котельницкий передал в дар ОИДР.

Об одном из «курьезов» сказано у И. М. Снегирева — «видел у него (В. М. Котельницкого, — Г. Ф.) рисунок собаки, рожденной одною женщиною, и заколот бабкою от страху» (запись от 17 сентября 1824 г. — Дневник, ч. I, с. 99).

35. Дары В. М. Котельницкого отмечены и в печатных «Трудах ОИДР», и в протоколах заседаний Общества.

36. ЦГИА, ф. 1343, оп. 23, ед. хр. 7386. В работе частично использованы материалы, хранящиеся в Государственном архиве Калужской области. Автор считает своим долгом поблагодарить сотрудника ГАКО Г. М. Морозову за помощь в работе.

37. Материалы биографии поэта А. М. Котельницкого готовятся автором к публикации.

38. ЦГИА г. Москвы, ф. 203, оп. 745, ед. хр. 99, л. 267.

39. Литературная газета, 1974, 17 июля, № 29, с. 7.

40. Отец Н. М. Рожалина — одного из главных участников общества любомудрия, друга Д. В. Веневитинова и В. Ф. Одоевского, переводчика «Страданий молодого Вертера» — Матвей Козмич был прозектором анатомии Московской медико-хирургической академии, где учился М. А. Достоевский, а затем его сослуживцем (до 1833 г.) по Московской Мариинской больнице для бедных, при которой семья Рожалиных, так же как и семья Достоевских, и жила.

41. Ф. Достоевский должен был знать «Историческое описание Боровского Пафнутиева монастыря» (М., 1859) и «Житие преподобного отца нашего Пафнутия» (М., 1861). Подпись игумена Пафнутия отнесена в романе «Идиот» к «четырнадцатому столетию» (см.: Ф. М. Достоевский. Поли. собр. соч. в 30-ги т., т. VIII. Л., 1973, с. 29). Игуменство и большая часть жизни Пафнутия Боровского относятся к XV в.

42. Ординарный профессор Московского университета, статский советник и кавалер В. М. Котельницкий был похоронен вместе с отцом на ныне не существующем Дорогомиловском кладбище. На надгробье было высечено: Sive vivimus, sive morimur, Domini sumus» (Московский некрополь, т. II (К-II). СПб., 1908, с. 95).

Текст воспроизведен по изданию: Отец и сын Котельницкие // Памятники культуры: новые открытия. Письменность, искусство, археология. Ежегодник, 1979. Л. Наука. 1980

Еще больше интересных материалов на нашем телеграм-канале ⏳Вперед в прошлое | Документы и факты⏳

<<-Вернуться назад

ОТЕЦ И СЫН КОТЕЛЬНИЦКИЕ

Комментарии