Мобильная версия сайта |  RSS
 Обратная связь
DrevLit.Ru - ДревЛит - древние рукописи, манускрипты, документы и тексты
   
<<Вернуться назад

ЕВГЕНИЙ ПЕТРОВИЧ КАШКИН,

один из сподвижников Екатерины II.

1737-1796.

Личность преданного слуги Екатерины II, пользовавшегося ее доверенностью задолго до облечения властью наместника, уже потому одному заслуживает нашего внимания, что скудные сами по себе отзывы о его характере и правилах сводятся на совершенное отрицание нравственных недостатков. Между тем, сказания о всех вообще екатерининских «орлах», выставляя их людьми энергическими, указывают в то же время на полный произвол их распоряжений, произвол, зачастую, доходивший до самодурства. От такой «энергии» распоряжателей могло тяжело приходиться ни за что ни про что, и едва ли в интересах дела, многим вовсе и не думавшим чему-либо мешать и во что бы то ни было мешаться. Тем не менее у екатерининских дельцов бывали примеры стирания с лица земли скорее бедняков, чем виноватых. Они уничтожали их просто по нежеланию вникнуть в дело и подумать. Ни откуда ничего подобного такому энергическому проведению мер нам не приходилось слышать о Кашкине, к вине которого самые нерасположенные люди относили только не всегда удачный выбор подчиненных и доверие к ним, не замечая, что это общее место и едва ли основательное обвинение при тогдашнем безлюдьи, на которое жаловались все дельцы того времени. Екатерина II, отлично знавшая искусство выбирать людей, годных для выполнения ее предначертаний, высоко ценила Кашкина. Она не дала его в [2] обиду и своему любимцу Платону Зубову, когда обстоятельства дали возможность набросить на Кашкина некоторую тень и докладчик Державин прямо высказывался обвинителем Кашкина, как генерал-губернатора. Продолжение после того службы Кашкиным, до самой смерти, которою предварил он великую монархиню лишь полумесяцем времени, красноречиво свидетельствует о значении и заслугах усердного слуги в понятии Екатерины II. Ум в Кашкине признавали, впрочем, все, сколько-нибудь его знавшие. Применяя же ум к делу, Кашкин достигал выгодных результатов при выполнении в скорейшее время поручений, рано обратив этим на себя внимание императрицы; это мы не раз увидим, обозревая служебную жизнь его и постепенное его возвышение. Оправдывая высочайшее доверие, Е. П. Кашкин усиливал свое значение, не вызывая явным своим превосходством зависти соперников, вследствие этого не мешавших ему делать свое дело. Следует заметить еще и то, что он был, по своему времени, одним из образованных людей, в меценатство не пускался, а с человеком, занятым наукою и литературою, любил делить время глаз на глаз, как рассказывает о своих с ним сношениях А. Т. Болотов. В век пиров, банкетов и роскошных угощений, Кашкин был только приветливый хлебосол. Другие, имевшие достаток не больше его, засев на наместничество, умели вытягивать через своих преданных слуг из массы, ими управляемой, средства для роскошных пиров и праздников. О Кашкине не было слышно ничего подобного. Он жил умеренно, не превышая своих средств, не делая долгов. С замечательным тактом освоивался каждый раз с новым своим положением. И при дворе или на посту генерал-губернатора, где необходимо было соблюсти этикет, он работал молча; от работ не отказывался, на них сам не напрашивался и не кричал о содеянном им или предпринимаемом. Этим отчасти объясняется скудость печатных заявлений о нем, как о правителе; даже по поводу открытия наместничеств действия его не расписаны в обычных восхвалениях журналов того времени. Это умалчиванье о себе и о своем деле мы признаем характерною чертою Кашкина, отнюдь не случайностью, иначе трудно объяснить себе ту умеренность, особенно по сравнению с общим [3] потоком разглагольствий и восхвалений других деятелей века Екатерины.

О скромном, доверенном слуге Екатерины II мы будем говорить без всяких прикрас, сообщая лишь немногие, подлинные факты. Ограничиваясь точными известиями, мы, однако, должны для основательного очертания личности екатерининского генерал-губернатора указать на род его и на положение при дворе. Этим отчасти выяснятся его отношения к государыне, дававшей поручения Кашкину лично, как человеку близкому, не стесняясь родом услуг, которые от него требовались.

В первом томе «Русской Родословной книги», изданной редакциею «Русской Старины», на стр. 190 — 192, помещенное родословие Кашкиных начато с отца Евгения Петровича, не названного по отчеству, очевидно, по неимению точных сведений. Фамилия Кашкиных, между тем, ведет свое начало от грека Корбуши, приехавшего с невестою Ивана ІII княжной Софьею Фоминичной Палеолог (1473 г.). Мы имеем в руках родословие, доставленное отцом Евгения Петровича Кашкина, Петром Гавриловичем, и поэтому родословию он сам, родившийся в 1694 г., значится в XIII колене от родоначальника; но 13 колен в течение 200 лет допустить едва ли возможно, принимая никак не более четырех поколений во сто лет. Кондратий Иванович, прапрадед Петра Гавриловича, служивший при царе Михаиле, очевидно, родился еще в XVI веке, но от него еще восемь колен в одном веке допустить никак нельзя, и поэтому начало фамилии, по крайней мере, придется отдалить на век назад, т. е. ко временам Донского, а не Ивана III. И родоначальники фамилии именами своими [Аталык, Армомет и Корбуша(й)] напоминают не греков, а вернее выходцев восточных, приходивших в Москву служить уже со дней Калиты. Поэтому мы позволим себе ограничиться заметкою, что род Кашкиных начинается несравненно ранее, нежели как оно показано в гербовнике; по количеству же колен от родоначальника, он один из древнейших в Москве, еще княжеской.

Родоначальник Кашкиных Корбуша, как сказано в родословии, имел сына Федора Кошку, отца Романова и деда Никиты Романовича, в свою очередь имевшего сына Ивана, [4] отца Андреева и Алексеева. У Андрея Ивановича Кашкина был сын Борис, внук Иван и правнуки Кондратий и Федор Ивановичи. Кондратий Иванович, служивший при царе Михаиле Федоровиче, имел сына Тихона, отца видного деятеля при царе Алексее Михайловиче: то был Василий Тихонович Кашкин, воевода в Кокчайске и на Балахне; Василий Тихонович до воеводства составил писцовые книги: Воронежа, Лебедяни, Василя и Сапожка, состоя в чине стряпчего. Царь Федор возвел его в стольники (1677 г.) и пожаловал поместьем в Углицком уезде. У Василия Тихоновича был бездетный сын Георгий и, значительно моложе старшего, Гаврило, еще недоросль в 1680 году. Гаврило при Петре I был стольником; потом офицером в полках; убит в начале Северной войны (едва ли не под Нарвою в 1700 г.). Василий Тихонович пережил младшего сына и представил на смотр внука Петра Гавриловича, настолько обученного дома, что царь прямо велел записать его в морскую академию. По экзамену произведенный в гардемарины (1716), Петр Гаврилович послан был заграницу, именно в Венецию. Здесь, поступив на галеры в эскадру храброго генерал-капитана Пизани, Петр Кашкин участвовал в действительных военных действиях венецианского флота против турок. В бою 19-го июля 1717 г. в Эгейском заливе, Кашкин отличился даже и разделил славу победы христиан, которым покорились затем крепости Вотиза и Превеза. Все это было заявлено в атестате, данном Кашкину в Корфу проведитором Джорджио Поскуалага, 18-го февраля 1719 г., когда по приказу царскому русские оставляли флот венецианский, для поступления волонтерами в Испанию, на бывшие королевские парусные суда. Возвратясь и оттуда с одобрением от учителей теории морского плавания, Кашкин, с товарищами, подвергся экзамену в Петербурге, в присутствии Петра I, в адмиралтейств-коллегии и удостоился чина подпоручика, в котором прослужил с 1-го июля 1720 г. по 1729 год, хотя он у начальства был на хорошем счету. Это доказывается посылкою его в Брянск строить галеры (с 1726 по 1728 г.) и потом назначением в распоряжение нашего посла при шведском дворе, в Стокгольме, 1731 г. По возвращении Кашкин был назначен в Ревельскую эскадру и пробыл там до [5] начала войны с турками, вызвавшей спешную стройку галер в Брянске, куда Кашкин был послан вторично на два года (1736 — 1738 гг.), а по взятии Минихом Очакова, отплыл с галерами, сперва в море, потом на стоянку к острову Хоритце, где и докончил кампанию (1740 г.). За эти подвиги произведенный в капитаны, Петр Гаврилович Кашкин женился вскоре по производстве в подпоручики и уже в 1720 г. имел сына Аристарха. В бытность же в походе против туров получил он письмо от жены, извещавшее о рождении младшего сына, Евгения, 12-го января 1737 г. в углицком родовом поместьи.

В бытность Кашкина капитаном ему выпало на долю идти с галерами к Выборгу (1741 г.) при правительствовании Анны Леопольдовны, а при Елисавете Петровне (1742 — 1743 гг.) совершить обе кампании, в Финском заливе. По возвращении из второй кампании в декабре 1743 года, П. Г. Кашкин затеял дело, о пожаловании ему дворянского герба, тянувшееся 30 лет. Из него нами извлечены все вышеприведенные подробности о Кашкиных (кн. 20. 1773 г. Дела архива департамента герольдии). В это время старший сын Кашкина, Аристарх Петрович, был камер-пажом императрицы, а младший, Евгений, только начал учиться. Аристарх Кашкин составил себе партию, впоследствии доставившую ему прочную протекцию при дворе, без чего тогда не обходилось. Благодаря связям Аристарха в кругу ближайших домочадцев императрицы, он оказал поддержку и брату Евгению, когда тот, пройдя блистательно курс шляхетного корпуса, 17-ти лет от роду, получил чин сержанта, и готовился вступить в службу. На превосходное знание языков и упражнения в словесности сержанта Кашкина, близкие люди умели кому следует благовременно указать и счастье улыбнулось юноше. Степан Федорович Апраксин, отправляясь командовать нашими войсками против короля прусского, взял Е. Кашкина в чине поручика прямо, «для дел, производящихся на иностранных языках, в его канцелярии» (вместе с Степаном Матвеевичем Ржевским, бывшим старше Кашкина 5-ю годами). Попасть со школьной скамьи на такой видный пост (приказ 17-го сентября 1756 г.) было лестно для 19-ти летнего юноши и его способности вскоре были оценены. После смерти [6] Апраксина, граф З. Гр. Чернышев взял Кашкина к себе и с того времени до конца жизни питал к нему чувство дружбы. По взятии Швейдница Чернышев послал Кашкина с донесением в императрице и так лестно аттестовал своего посланного, что Кашкин, в четыре года уже дослужившийся до чина премьер-маиора, получил при этом в награду тысячу рублей (4-го октября 1761 г.), сумму, по тому времени значительную. Это было за два месяца до кончины императрицы Елисаветы Петровны. При Петре III полк, в котором служил Кашкин (Ярославский), не дошел до столицы и при воцарении Екатерины стоял в Эстляндии; затем переведен в Нарву. Что делал Кашкин в первые два года нового царствования — нам неизвестно, но он был произведен в подполковники. В этом чине он привозил Екатерине II первые бумаги по следствию о преступлении Мировича в Шлиссельбургской крепости, в ночь с 4-го на 5-е число июля 1764 года.

Екатерина II из Риги писала гр. Н. И. Панину от 14-го июля: «Никита Иванович! Господин Кашкин повез к вам три мои письма... до ваших рук неотменно дошел уже указ мой Веймарну, которому придайте Кашкина, дабы какое несходство не произошло: никто лучше сего последнего дела изъяснить не может». Столь лестная рекомендация имела важное значение, свидетельствуя, что рекомендуемый известен государыне с самой выгодной стороны. В другом письме 22-го июля из Гостилиц, Екатерина писала Панину:

______________________________________

«Вчерашнее число получила я, между Нарвою и здешним местом, вопросы и ответы известного злодея чрез подполковника Кашкина; кажется дело гладко. Я весьма господину Кашкину рекомендовала, чтобы без крайности не прибегнуть к строгости»... (стр. 358-60 кн. сбор. «Восемнадцатый век»). В манифесте 17-го августа говорится, что Панин послал с Кашкиным «на первый случай такие наставления (что делать в Шлиссельбурге при ужасном происшествии), которые могли обнадежить восстановляемую на месте тишину и спокойствие», стало быть подполковник Кашкин находился в ту пору в Петербурге, если еще не состоял при лице посылавшего.

Участие в следствии по делу Мировича, такому способному человеку, как Евгений Петрович Кашкин, давало еще не много [7] простора для его способностей, но оно послужило поводом в повышению его в полковники и командиры Ярославского полка. Год процесса Мировича памятен был для Евгения Петровича Кашкина по тяжелой потере: апреля 1-го 1764 г. скончался семидесятилетний его родитель, до самой смерти исполнявший обязанности командира галерного флота в С.-Петербурге, в чине контр-адмирала. Он еще был бодр и свеж в семилетнюю войну, способствовавшую карьере его младшего сына. Петр Гаврилович Кашкин во время прусской кампании перевозил войска в Курляндию и строил в Либаве гребные суда и парусные транспорты для хождения по Куришгафу. Последняя заслуга доставила ему контр-адмиральский чин и начальствование над галерною эскадрою в С.-Петербурге. Евгений Петрович Кашкин в 1765 г., во время больших маневров, состоял со своим полком во 2-й дивизии, под командою князя Александра Михайловича Голицына, внимание которого он обратил на себя, повидимому, до поступления под его начальство в турецкую войну 1768 года. Эта первая война с турками в царствование Екатерины застигла нас почти в расплох, вследствие беспечности графа Никиты Ивановича Панина, который не придавал никакого значения сообщениям послов о готовившихся коалициях против России. Не удивительно, что оплошность подобного рода лишила министра прежнего высокого мнения государыни о его непогрешимости и о самых способностях. Заметив после того перемену в расположении в нему государыни, Панин надеялся воротить прежнее благоволение новыми хитрыми происками, враждебно относясь во всем тем, которых он воображал своими противниками. Чернышевы, державшие сторону силы и влияния, в лице Орловых, разумеется, были первыми, против которых Панин и брат его, генерал Петр Иванович, начали действовать. Князь Александр Михайлович Голицын был сторонником Захара Чернышева и потому на медленность успехов второй армии в 1769 г. Панин указывал с самой враждебной стороны, чем и вызвал смену главнокомандующего, именно в то время, когда ряд блистательных успехов увенчал труды и усилия завоевателя Хотина. Екатерина сделала, впрочем, лучшую замену Голицына — Румянцевым; князя же Александра Михайловича, [8] против ожиданий завистников его, Паниных, возвела в фельдмаршалы, нанеся тем удар самолюбию Петра Панина, брата воспитателя наследника.

В кампанию 1769 года Кашкин, со своим Ярославским полком, отличился в одном деле. Бывший начальник Кашкина в Пруссии, граф Захар Григорьевич Чернышев, управлявший тогда военною коллегиею, в письме от 22-го сентября 1769 г., очень лестно оценил его заслуги, сообщая о повышении Кашкина:

______________________________________

«По особливому моему в вам усердию, весьма приятно мне было слышать здесь отдаваемую справедливость заслугам вашим, которые вы отличною храбростью, мужеством и отменным в военном деле искусством, предводительствуя порученным вам войском, при атаке с 5-го на 6-е число сего месяца неприятельского лагеря, и одержанием совершенной над неприятелем победы, оказали. Не с меньшим же удовольствием и порадованием имею я теперь честь принести вам и поздравление с полученною от ее величества милостью, пожалованием вас в бригадиры, как с отменным опытом монаршего к вам благоволения»...

______________________________________

Благоволение это скоро выразилось очень ясно. Отличившись в бою, Кашкин получил тяжелую рану и был отвезен из армии в мест. Полонное, где находился большой госпиталь. Попав туда и находя местное лечение небрежным, вновь пожалованный бригадир просил увольнения по неспособности нести службу до полного выздоровления, казавшегося крайне сомнительным. С сожалением выразив согласие на увольнение раненого, граф Петр Александрович Румянцев (от 26-го сентября) в письме своем к нему, оставил на его волю формально писать в коллегию или к нему и увольнение к концу года состоялось. Когда же бумага поступила на высочайшую конфирмацию, Екатерина сочла возможным согласить доставление средств к излечению раны Кашкина в столице с оставлением его на службе. По приезде в Петербург он получил 8-го января 1770 г. следующее письмо с собственноручною подписью государыни:

______________________________________

«Евгений Петрович! Сего января 1-го дня взяла я вас в Семеновской полк в премьер-маиоры. А как я: при том знаю [9] и болезнь вашу, от полученной раны, и домашнее состояние ваше, то желаю только, чтобы вы скорее выздоровели, а впрочем, вы можете надеяться, что я вас не оставлю. Екатерина».

______________________________________

Это неоставление выразилось спустя семь месяцев, когда рана Евгения Петровича, при тщательном уходе, совсем закрылась и он получил полную возможность употреблять на пользу службы свои способности.

Из Царского Села, 16-го августа 1770 г., Екатерина II с собственноручною подписью и в одном месте поправкою (слова и прочих) послала Е. П. Кашкину имянной указ, возлагая на него поручение встретить брата прусского короля.

______________________________________

«Если вам для встречи едущего сюда прусского принца Генриха что потребно будет сверх того, что отсюда уже отправлено 1, то имеете вытребовать, как от Эстляндского г. генерал-губернатора, так и от воинских и прочих командиров, о чем первый от нас повеление уже имеет, а последним чрез сие требование вам исполнять повелеваем. Екатерина».

______________________________________

Спустя семь дней, выяснилось, что через Эстляндию принцу Генриху ехать не придется, так как он, желая ознакомиться с северною природою, решился ехать из Стокгольма, переправиться в Або, а отсюда доехать до Петербурга по северному берегу Финского залива. Известясь об этом решении принца и о замедлении самого выезда Генриха, прогостившего больше в Швеции у королевы, сестры своей, Екатерина II сообщила о том Кашкину следующим письмом, изготовленным Елагиным, с собственноручною государыни припискою четырех последних строк, кроме подписи и числа (23-го августа 1770 г.):

______________________________________

«Евгений Петрович! вчерашний день я уведомилась чрез письмо от самого принца Генриха, что он намерен сюда ехать [10] чрез Финляндию и для того вы можете возвратиться сюда и отпустить яхту «Екатерину» в Кронштадт, а прочие в Петербург, дабы они явились в своих командах. Экипаж, также и прочее, все прикажите возвратить и лошадей распустить, о чем и генерал-губернатору принцу фон-Голштейн Бек дайте знать; впрочем остаюсь к вам доброжелательна. Екатерина.

«Принц выедит из Стокголн 9-го сентября по старому штилю».

______________________________________

Затем, еще раз, от 19-го сентября, государыня почтила Кашкина собственноручным письмом с присылкою реляции о Чесме, которым, как должно полагать, оставила Кашкина ожидать принца Генриха в Выборге 2. Вероятно присылкою реляции о чесменском бое Екатерина желала поставить гостя своего, при самом въезде в ее владения, в положение, далекое от видов и предположений берлинской дипломатии, выбравшей именно это время для посещения России принцем с целью предложить прусское посредничество для заключения мира с турками. По словам враждебных нам вестовщиков, не мы, а турки являлись героями и победителями. Между тем, письмо державной корреспондентки с сообщением победной вести, расстроивало все планы принца Генриха. Оно заставляло его не только изменить тон, но чуть ли и вовсе не отложить свою дипломатическую кампанию в форме дружеских советов, подсказываемых дальновидным Фридрихом II, ничего не делавшим без своекорыстных рассчетов.

______________________________________

«Евгений Петрович! при сем прилагаю печатанный перевод реляции графа Орлова о морской победе, также вопию с письма того же графа к И. И. Бетскому и желаю вам здравствовать. Екатерина».

______________________________________

Можно представить как поражен был дипломат при сообщении подробностей, уничтожавших уверенность в мужество [11] турок и неистощимость средств султанского величества, русскими лишенного флота. Не даром так медленно и ехал от Выборга принц Генрих, прибывший в Петербург лишь в последний день сентября 1770 года. Екатерина поместила его в канцлерском доме (ныне пажеский корпус, бывший дворец канцлера гр. Мих. Ларионовича Воронцова). Дав не спешившему дипломату еще два дня на размышление, императрица назначила ему торжественную аудиенцию 20-го октября. Принца провезли в придворной карете по Невскому проспекту, в Зимний дворец, между рядами войска, которое наглядно могло убедить гостя, что войск и в столице довольно. Шествие открывали по церемониалу придворные служители; затем в четвертой по порядку карете ехал с принцем назначенный гофмаршалом при нем, генерал Александр Ильич Бибиков, тогда как в передней карете сидели камер-юнкеры Ст. Ст. Зиновьев и граф Ал. Кирил. Разумовский; во второй — посланник прусский, граф Сольмс, с главными чинами прусской свиты, а в третьей ехала остальная свита принца Генриха. У подъезда зимнего дворца поезд встретили гоф-фурьеры, а в зале кавалеров ожидал принца граф Мартын Карлович Скавронский, проводивший его высочество в аудиенц-залу, где Генрих был принят императрицею, при которой находилась обер-гофмейстерина, графиня Анна Карловна Воронцова, неразлучная в то время с государыней. После аудиенции, имевшей вполне дружественный характер свидания с близкою особою, принц был приглашен в кавалергардскую залу к столу, накрытому на 26 кувертов. С государынею, великим князем и принцем обедали здесь, за одним столом, трое прусских кавалеров (6-м сидел граф Гордт). Принц посажен был с правой руки государыни, имея подле себя графиню Анну Карловну Воронцову, с левой. На другой день после торжественной встречи (3-го октября, в воскресенье), принц был приглашен во дворец к обедне, которую служил архиепископ Гавриил и после богослужения говорил речь, обращаясь к высокому гостю. На следующий день отправлено было при дворе торжественное молебствие о взятии Бендер графом Петром Ивановичем Паниным. За столом императрица предложила принцу первый тост за здоровье покорителя грозной [12] турецкой твердыни. Это принято было гостем с напускным восторгом, которым, как легко можно было заметить со стороны, прикрывалась неловкость положения: необходимо было расточать только похвалы, за неимением из Берлина новых инструкций, так как заранее подготовленное пришлось оставить втуне.

Екатерина II, довольная тем, что гость ее был озадачен, предлагала ему через день — то спектакль, то маскарад, лишая возможности заикнуться о политике, в роле непрошенного миротворца. Почти ежедневно принц Генрих был приглашаем к обеду с императрицею, которую каждый раз окружал интимный кружок других приглашенных. То были лица близкие, пользовавшиеся или давним своим высоким положением, или возникающим значением. Из последних, т. е. деятелей близкого будущего, с 14-го октября стали приглашаться на обеды: генерал-маиор Потемкин (будущий светлейший) и Евгений Петрович Кашкин, маиор лейб-гвардии. Считать его силою действительною покуда никто еще не думал; но привычка встречать его между лицами интимного кружка заставляла, однако, смотреть на Кашкина многих из знати, как на восходящую звезду, которой вероятно суждено блистать с возрастающею силою. Нахождение Кашкина в числе состоявших при принце Генрихе само по себе не могло быть, разумеется, поводом к допущению его в кружок 15-ти избранных, обедавших с гостем и императрицею.

Принц Генрих, увеселяемый и угощаемый, вел, между тем, деятельно корреспонденцию с Берлином и вероятно не по своей воле, и не ради приятности угощения, провел в этот приезд при русском дворе чуть не четыре месяца, оставив северную столицу только в ночь на 20-е января 1771 г. Нет сомнения, что обеды с принцем, кроме разговоров за столом, давали возможность продолжать беседы и в гостиной за кофе. Екатерина II обладала высоким искусством узнавать верно человека в беседе запросто. Приглашение к обеду Кашкина всего вероятнее было делаемо великою монархинею с целью поглубже вникнуть: каков человек, произведенный ею в важный чин премьер-маиора Семеновского полка; там над ним стояли только два подполковника, полные генералы [13] (Вадковский и граф Брюс), самому полковнику, т. е. императрице, люди хорошо известные.

На предварительном испытании в разговорах, Кашкин вероятно найден был окончательно способным на поручения — поверять: в действительности верны ли представляемые ее величеству донесения о неблаговидных деяниях, за которые прямо предавать суду было и неловко, и бесцельно. Испытание на деле уменья Кашкиным вести дела щекотливого свойства не замедлило почти вслед за отъездом принца Генриха. Гость уехал со среды на четверг на сплошной неделе; следующая неделя перед масляницею была рядом маскарадов и спектаклей. Не меньше весело проведена была масляница; на первой неделе поста государыня отговела, а на второй неделе в пятницу, 18-го февраля 1771 г., дан был именной указ Кашкину:

______________________________________

«По принесенной нам от дворянина Евдокима Демидова жалобе, в которой он прописывает, что обер-кригс-коммисар Позняков всем недвижимым бездетного и почти умалишенного брата его Алексея Демидова имением овладел, заблагорассудили мы учинить следствие. В сем намерении, избрав вас к производству оного, повелеваем вам рассмотреть сие дело обще нашей лейб-гвардии с капитаном Семичевым и поручиком Мавриным по самой справедливости, невзирая ни на какие зависящие от того обстоятельства и представить нам оное в точном его существе».

______________________________________

«Существо дело» представляло такие обстоятельства, которые при самом приступе к разбору заставляли считать иск Евдокима Никитича Демидова, по меньшей мере, поздним. С братом Алексеем Никитичем разделился он давно; каждый из братьев владел своею частью, не давая, разумеется, отчета никому. Женился Алексей Никитич на привлекательной и ловкой особе, Пелагее Ивановне N. N., которая, выходя за человека состоятельного и слабого во всех отношениях, заранее составила план своих действий, имевших целью прибрать к своим рукам все, что приходилось на часть ее мужа. Опытным руководителем Пелагеи Ивановны, по муже Демидовой, оказался давнишний друг ее, Иван Андреянович Позняков, с которым связь ее никогда не превращалась, хотя они оба вели себя умно, не навлекая подозрений. На первых порах, едва ли еще [14] не перед венцом, восчувствовавший к Пелагее Ивановне сильную страсть, Алексей Никитич подписал передачу ей всего, что ему принадлежало. Условие это было совершено законным порядком. Действия следователей поэтому сначала наткнулись на камень преткновения, разом изменивший весь ход процесса. В результате следования оказалось взятие от Познякова подписки в том, что он ни под каким видом мешаться в дело Алексея Демидова не будет; но сущность процесса ничего от этого не выиграла. Алексей Никитич и после 1771 года продолжал не видаться с братом Евдокимом, пережив его четырьмя годами. По смерти своего супруга, Пелагея Ивановна сочеталась законным браком с Иваном Андреяновичем Позняковым, 26-го апреля 1786 г., в церкви Успения в Казачей, не смотря на запрещение венчать эту пару, что было заранее предусмотрено. Венчавший Позняковых священник был подвергнут взысканию (или лучше сказать не подвергнут: отговорились незнанием запрети, так как предписания почему-то в церковь не было послано, очень вероятно не даром). Позняков был только переведен на службу из одной столицы в другую и зажил в Белокаменной в приходе Флора и Лавра, близь Мясницкой, в собственном доме. У Демидовых наследство Алексея Никитича ускользнуло бесследно. По всей вероятности следствие о Познякове и его влияние на Алексея Никитича Демидова, нами выясненное, занимало Евгения Петровича Кашкина не долго. Екатерина II дала ему иную деятельность поважнее и посущественнее, где проигрыша, как известно, не последовало. Результаты получились такие, какие ожидались и желались при поручении коммисии не просто маиору гвардии, но уже повышенному из бригадиров в генерал-маиоры.

Чрезвычайный совет из 9-ти доверенных сановников, учрежденный в 1768 г. (4-го ноября) для принятия мер, вызываемых борьбою с турками и польскими конфедератами, 2-го августа 1771 г. обсуждал приведение в исполнение договора о 1-м разделе Польши. Для беспрепятственного проведения пограничной черты по новому разделению, от второй армии отделен был корпус на польские границы под командою А. И. Бибикова. «На этот корпус возложено было: занять все присвоиваемые конвенциею (между 3-мя державами) места» и не [15] допускать «мятежников польских за семь миль от оных». Вместе с тем, генерал, посланный для оберегания границ, должен был «охранять и все оные земли как наши собственные». На границу «для охранения ее от возмутителей польских», решено было послать Кашкина, и Н. И. Панин читал проект инструкций для него (Архив государ. сов. т. I, часть 1, стр. 100 — 101), которые изложены в следующем имянном указе, данном ему, за собственноручною подписью Екатерины, 3-го августа:

______________________________________

«По дошедшим к нам донесениям из разных мест, известно, что из польских мятежников разные, хотя и небольшие партии составляясь в Литве оказываются и таскаются не подалеку от границ наших. Для чего и повелеваем вам ехать отсель и принять в полное командование ваше в Литве и на границе находящиеся войска, которые в приложенном в вам при сем росписании назначены 3 и оными стараться вам не только границу нашу, в Литве прилегшую, от всех беспокойств и набегов охранить, но и оказавшихся польских мятежников разогнать и истребить, дабы оные не только близь границы нашей находиться и оной какой вред или беспокойства произвесть не были в состоянии, но стеснять и истреблять их так, чтобы по крайней мере ближе 10 миль от оной, конечно, быть не могли. Входя и в польскую область не далее предписанного от границы расстояния с войсками команды вашей и посылая деташменты, делая над возмутителями поиски, имеете вы во всяком надобном обстоятельстве уведомлять посла нашего при польском дворе находящегося, тайного действительного советника Сальдерна и командующего там генерал-поручика Бибикова; равно и с теми воинскими командирами сноситься, кои под командою последнего в Литве с деташментами по разным местам находятся и от коих бы иногда в истреблению возмутителей с вашими командами вообще какое движение и оборот был нужен. О всех же вами произведенных над возмутителями поисках и воинских оборотах имеете вы доносить нам. Нашей же военной коллегии повелели мы все те [16] войска, кои в приложенном при сем росписании назначены, вручить в командование ваше, снабдя вас всем потребным для сего намерения нужным распоряжением, дабы вы с успехом исполнить могли возлагаемое на вас дело. Вы, очистив вышеприведенным образом границы наши от мятежников, и когда их нигде ближе 10 миль от границ находиться не будет, имеете взятые из границ команды возвратить в их прежние места, а сами возвратиться ко двору нашему.

«На дорогу и на экипаж ваш, жалуем вам тысячу рублев, да тысячу же рублев определяем вам на чрезвычайные по коммисии вашей расходы. Екатерина».

______________________________________

Подробностей о действиях Кашкина мы не имеем под рукою, далее донесения от 30-го августа, читанного в совете 5-го сентября, о выступлении из Курляндии к литовской границе. Вероятно посылка его состоялась ради предосторожности, а дело по границе нашей не доходило до употребления оружия. Поэтому, когда выяснилось, что опасность, казавшаяся вероятною, в действительности совсем не существовала и не могла существовать, 8-го ноября того же 1771 г., новым имянным указом за собственноручным ее императорского величества подписанием, Кашкин был отозван в столицу с изъявлением ему монаршего удовольствия «за порядочное исправление коммисии», ему поручавшейся.

В январе 1772 г. Кашкин был уже в Петербурге. 23-го и 29-го числа того же месяца он обедал у императрицы, вместе с адмиралом Чарльсом Нольс (Knowles), англичанином, определенным в русскую службу в 1771 г. и тогда же принятым в кружок избранного общества государыни. Императрица пожаловала дочь его во фрейлины и мисс Нольс часто обедала с ее величеством при 15 и 17 персонах, интимного кружка. По ходу дел оказалось, что поражения, понесенные в 1770 г. турками от нашей армии и флота, при недоброжелательстве европейских держав, особенно Франции, еще и в 1771 г. не привели к желанному миру. И при явном изнеможении Порты, он нисколько не казался близким. Дабы ускорить заключение мира, Екатерина думала нанести Порте сильный удар и остановилась на мысли двинуть на Константинополь с Дуная корпус, который своим появлением произвел бы переполох. [17] Страх приближения к столице мог привести к немедленному и выгодному для нас миру. В совете, 24-го января 1772 г., генерал-фельдцейхмейстер Орлов подал мысль двинуть корпус с Дуная на Варну, а оттуда войска морем подвезти к Константинополю. Мысль Григорья Григорьевича Орлова, за уничтожением турецкого флота, казалась удобоисполнимою, но для ускорения движения от Варны нужно было иметь нам много транспортных судов на Дунае. Между тем, в наличности их оказывалось очень ограниченное число и необходимо было поспешить постройкою новых. Предложение Орлова вероятно не было вдохновенною импровизациею: эта мысль шла непосредственно от самой государыни. Это было поручено только высказать Орлову, чтобы советь мог свободнее обсудить предложение, без всяких стеснений заявляя о неудобствах. При выражении самою государынею ее мысли она могла не услышать или услышать лишь вскользь о существующих неудобствах. Допуская это предположение, во всяком случае близкое в истине, мы поймем, что приглашение к обеду Кашкина совместно с Нольсом (с 23-го января) имело значение надобности сблизить этих людей, которые должны были вместе действовать и помогать друг другу, как выражено было в именном указе Кашкину от 8-го февраля 1772 г.:

______________________________________

«Мы всемилостивейше заблагорассудили для пользы службы нашей, знав ваше усердие и неутомленную ревность к исполнению всего того, что мы вам поручали, послать вас ныне с нашим адмиралом Шарль Нольсом, которому мы поручили на Дунае строить, по его усмотрению, нужные суда для экспедиции, кою мы намерены предпринять для поспешения мира, и для того за нужно почли предписать вам следующее: 1) По усмотрению помянутого адмирала и по определяемом им строении, равно и по другим для сей экспедиции разным для пользы службы надобностям, и его требованиям и приказаниям, вы, будучи при нем, имеете стараться всячески, колико возможность в том будет, преодолевать и облегчать все те трудности, кои сему нашему намерению могли бы повстречаться и оному сделать остановку или помешательство. Имев всегда в виду, однако же, что все части службы равно для оной нужными для того размеряя по сему способы, всегда избирать имеете те, кои [18] менее других отяготительны будут, и скорее к окончанию приведут ему порученное. Одним словом, службе нашей в сем деле более нужды в действительном исполнении, нежели в обширной пустой переписке. 2) А дабы вы имели людей, коих иногда рассылать или в чему приставить надобно будет, по вашему усмотрению, то позволяем вам взять с собою двух гвардии офицеров, по вашему выбору. 3) Сто тысяч рублей вы имеете принять здесь от нашего тайного советника Олсуфьева 4 и оные не инако употреблять, как по повелениям адмирала Нольса, записывая в расход в шнуровую книгу. 4) На проезд вам собственно жалуем мы 2,000 руб. 5) Мы, надеясь, что все вышепредписанное достаточно будет в вашему в сем деле руководству, не сомневаемся, что вы, по известной нам ревности вашей и усердию в службе нашей, исполните и сие поручаемое вам дело к совершенному нашему удовольствию. Екатерина».

______________________________________

Одновременно посланы и рескрипты о поручении Нольсу и Кашкину стройки судов фельдмаршалу графу Румянцеву и вице-адмиралу Сенявину: первому дано знать это для известия и соображения при обдумывании дальнейших операций, тем более, что стройка судов входила и как особая часть в его управление. Сенявину же сообщалась сущность дела, возложенного на Нольса, и предписывалось открыть действия Азовской флотилии немедленно по открытии навигации, с тем, чтобы, разделив суда на две части, одну половину мог он послать к устью Дуная, с тем, чтобы эта часть флотилии поступила под команду Нольса. С остальною же частью своей эскадры Сенявин обязан был охранять берега Крыма и проход в Азовское море.

Нольсу же, в виде инструкции, дан рескрипт, где прежде всего изложено положение дел наших с Турциею и намерение государыни искать мира с Портою «в средине ее областей и победить Диван в самом Константинополе, а сим предприятием и погасить вдруг военное пламя».

______________________________________

«Но как подобное предприятие может еще сильнее быть, естьли оно будет подкреплено некоторым числом судов на [19] море 5, которых число и величину не можем мы определить отселе, ибо все сие долженствует быть определено на месте по возможности строения оных, по количеству годного к тому в завоеванных провинциях леса, по числу работников и по глубине вод, в коих действовать имеют, того для мы за нужно рассудили, зная ваше просвещение, долголетние опыты, ваше искусство и усердие, послать вас туда. Следующие пункты содержат наши намерения:

1) Вы имеете отправиться отсюда как скоро можно и ехать в Молдавию 6.

3) Имеете вы осмотреть все находящиеся на Дунае суда, как завоеванные, так и другие, всякого рода, и которые вы найдете с поправкою и переменою способными употреблять в море для означенной экспедиции, то таковые в ведомство ваше принять и в тому в состояние их привесть.

4) Все морские офицеры и служители, отправляемые от адмиралтейства на Дунай будут под вашими же повелениями.

5) Подобным образом от вас же единственно зависеть будут и строимые в верфях суда, также и находящиеся в учрежденных уже на счет адмиралтейства магазейнах леса и другие припасы.

6) Приехав в Молдавию и получив все нужные сведения, имеете вы определить число судов и их величину, с тем, чтобы могли они окончаны быть к первому июня.

NB. Назначенной в сию экспедицию корпус будет из 20,000 человек, но не решено, однако же, что они все поплывут морем, ни также, что они все пойдут сухим путем. Все сие точно определено будет в скором времени, а между тем, не должно мешкать строением судов.

7) Фельдмаршал граф Румянцев получит повеление доставить вам 1,000 челов. работников.

8) Строимые в Азове 2 фрегата имеют по отправляемому [20] указу идти в Черное море и соединиться с дунайскими судами, где за нужно признано будет.

9) Часть судов Азовской флотилии получит такое же повеление, так как вы то пространнее усмотрите из посланных наставлений к вице-адмиралу Сенявину, с которым вы имеете переписываться о всем, что до сего касаться будет.

10) Запорожским казакам велено будет отправить Днепром 2,000 человек, кои прошед между двух турецких крепостей, Очакова и Кинбурна, придут в Дунай с их судами, так как это сделали уже в прошлом году.

11) Из всего следует, что число плоскодонных судов может быть довольно великое и что вам остается рассмотреть и определить, какого рода суда признаете вы способнее построить для умножения важности или силы сего вооружения.

12) И дабы сие вооружение ни в чем не имело недостатка отпущено генерал-маиору Кашкину 100,000 руб., коими вы располагать можете всегда по настоянию надобности.

13) Взятые у неприятеля и в самых ближних к верфям местах, находящиеся пушки, если годны, могут употреблены быть.

14) На исправление и проезд получите вы 6,000 руб.

15) Мы дозволяем вам присылать к нам рапорты и представления свои так часто, как вы признаете за нужно и для упреждения всякого недоразумения писать оные ежели заблагорассудите на английском или другом каком языке по лучшей в том способности я адресовать их к нам в собственные руки».

______________________________________

Нольс и, разумеется, Кашкин были в Молдавии уже в марте 1772 г. В совете, 17-го апреля, между прочим, читана была реляция графа Румянцева, от 30-го марта, о прибытии адмирала Нольса к нему и о потоплении в устьях Дуная отправленной из Еникале от Сенявина дубельт-шлюпки. А 23-го апреля Екатерина II читала написанный ею ответный указ Нольсу: о судах на Дунае, об отправлении материалов в Азовские пристани, об остановлены назначенной в посылке на Дунай половины Азовской флотилии и каким образом может он (Нольс) возвратиться сюда 7. Ясно, что [21] коммисия, возлагавшаяся на адмирала, и поручение Кашкина кончились и отменились по одной из таких случайностей, которые не были в виду при посылке на Дунай адмирала, в феврале. Вернее всего дело остановилось за невозможностью, высказанною Румянцевым, успеха посылки корпуса к Константинополю, при слабости и малочисленности данных ему сил вообще и по ограниченности размеров войск, назначаемых в Петербурге в столице султана. По крайней мере Нольс, не зная о том, что в Петербурге уже не намерены вести дело, на него возложенное, находясь в Измаиле, послал оттуда донесение, читанное в совете 7-го мая, что из взятых у туров судов найдено им одно только годным для морского плавания; что лес трудно доставлять, хотя на территории турецкой, занятой нашими войсками, его и много, да мало заготовлено; что турецкие пушки не годятся для вооружения судов, если нужно их строить для морского хождения, а нужно будет вылить 800 пушек, и чтобы выполнить намеренное предприятие нужно иметь нам в своих руках большое устье Дуная, по которому могут ходить морские суда. Для овладения этим устьем, нужно армии перейти за Дунай. Это донесение Нольса принято к сведению только, потому что обсуждалась конвенция о перемирии и созван был конгресс в Фокшанах. Кашкин и Нольс, по указу государыни, в Измаиле закрыли свою коммисию и в июне уже были в Киеве, откуда Кашкин прислал государыне письмо, читанное в совете 21-го июня 1772 г. Вероятно из Киева, через месяц, Нольс с Кашкиным прибыли и в Петербург, а когда в сентябре 1772 г. расстроился конгресс в Фокшанах, то Сенявину велено было поскорее принять меры для охранения крымских берегов.

Давались ли какие поручения Кашкину в наступившее затем тревожное время — об этом мы не имеем сведений. Кажется он выполнял в 1773 — 1776 годах какие-то обязанности по двору великого князя цесаревича Павла Петровича и был к нему довольно близок, не сделавшись подозрительным у большего двора и сохранив до конца жизни своей дружеское расположение великого князя, оказываемое им из чинов Семеновского полка обоим подполковникам. Тон письма наследника [22] к Кашкину в Тобольск 1784 г. может только подтвердить наше предположение. Писать таким тоном и давать такие поручения лицу, неособенно приближенному, великий князь Павел Петрович именно в ту пору не решился бы. Относясь к преданнейшим слугам государыни — своей родительницы — лишь по делам службы, непосредственно, холодно и формально, — великий князь отклонял всякий повод к сношениям не служебным. Письмо в Кашкину столь интимного характера и свойство самой просьбы таково, что попав в руки лица, знавшего отношения монархини к сыну, но не близкого к нему, оно могло быть переслано под благовидным предлогом в государыне. На самом же деле спрос о том, как поступить, мог навести ее величество на какое либо замечание великому князю в роде того, что он мог бы у государыни спросить и она приказала бы поступить так или иначе. Нахождение письма цесаревича в собрании бумаг Кашкина без всяких журнальных помет заставляет предположить, что оно могло попасть в руки генерал-губернатора от самого лица, которое получило эту рекомендацию наследника, знавшего, что адрессант свято выполнит все, что можно, не выдаст и не донесет. Кашкин действительно отличался отвращением от всяких дрязг вообще, и тем более в отношениях особ, почитаемых им не на словах, а искренно. Эта искренность и теплота душевная, которые, говоря о Кашкине, наместнике Тульском, и отношениях его лично к себе, находил Болотов, могла быть ценима и до излишества искренним вел. кн. Павлом Петровичем. Оттого так прямо и писал он в Кашкину из Царского Села 27-го августа 1784 г.:

______________________________________

«Евгений Петрович! Встретивши здесь нечаянно вручителя сего, Астафья Казакова, который служивши в Тобольском полку солдатом в Прусскую войну, взят был под Колбергом в полон, и находился с тех пор до сего времени в Прусской службе; теперь возвратясь оттуда, будучи отставлен, идет в свою родину, в Пермской губернии в село Опачовку, от города Кунгура в 25 верстах лежащее: прошу вас призреть его и доставить ему какое либо вспоможение и притом верить, что я есмь ваш благосклонный Павел». [23]

______________________________________

Прекрасная черта характера цесаревича, входившего лично в расспросы солдата страдальца! Повторяем, в ваших глазах, самая форма изложения дает понятие о прежних близких отношениях цесаревича к Кашкину. Подобные отношения могли именно установиться у Кашкина в промежуток времени между возвращением его в Петербург из Измаила и назначением в Выборгские губернаторы (1778 г.). По крайней мере в последние дни жизни первой супруги в. кн. Павла Петровича, как можно заключить из писем государыни к Кашкину, последний хорошо знал состояние духа наследника, находясь при принце Генрихе, вторично приехавшем в Петербург в апреле 1776 г. Назначение Кашкина к принцу вторично, как человека, уже знакомого его королевскому высочеству по первому посещению его северной столицы, нисколько не противоречит предположению о близости Кашкина, уже генерал-поручика (1775), в великому князю, пожаловавшему Евгению Петровичу свой голштинский орден св. Анны еще в 1772 году. Необозначение числа пожалования этого ордена Кашкину в списке Бантыш-Каменского служит только доказательством дачи ордена в. кн. Павлом, без грамоты, как близкому человеку, без испрошения разрешения державной родительницы, повелевавшей сенату снабжать граматами лиц, получавших этот орден по ее назначению, или указанию.

Как бы ни было, но в апреле 1776 г. мы находим Кашкина вновь при Генрихе принце Прусском и к этому времени относится французская записка императрицы, без числа, с поручением передать его королевскому высочеству приветствие ее величества с сообщением, что положение дела несколько улучшилось: «Dites а S. А. К. en lui faisant nos compliments, que cela va un peu mieux».

Можно догадываться, что дело идет о невозможности принять принца государыней при тогдашних обстоятельствах (неблагополучного разрешения от бремени вел. княгини Наталии Алексеевны). Государыня и великий князь супруг находились между страхом и надеждою четыре дня (10-14 апреля 1776 г.), в течение которых могли быть минуты, когда полагали возможным, что дело улучшается и исход может быть не столь [24] плачевный. По крайней мере, во вторник, 12 апреля, была надежда, что может быть еще все кончится благополучно. К этому самому дню, вероятно, относится вышеприведенная записка Екатерины II к Кашкину без означения числа, на французском языке. Зато в четверг (14 апр.) надежда исчезла и в пять часов утра Екатерина II писала к Кашкину:

______________________________________

«Признаки совсем изменились, дитя мертво, мать в самом опасном положении. Сегодняшний день может быть самый ужасный в моей жизни. Тяжело для каждого, имеющего сердце, выслушивать пять дней постоянно крики и видеть без перемежки почти муки страждущей природы. И это я, к которой все взывают и которая принуждена ободрять, укреплять и поддерживать всех. Все употреблено, что только можно было, по человечески говоря, предпринять и можно смело сказать, ничего не забыто. Но случилось стечение несчастных обстоятельств, по отзывам самых искусных людей, беспримерное. И то еще следует иметь в виду, что самая причина (несчастного исхода) сделалась известною тогда уже, когда не было средств ничем помочь. Пять часов утра, четверг». 8

______________________________________

Вероятно уже по кончине великой княгини Наталии Алексеевны (сильная натура которой выносила страдания шесть дней), но в пятницу же, 15 апреля 1776 г., когда в. кн. Павел Петрович страдал и был неутешен, была написана следующая записка государынею к Кашкину, без числа и без всякой подписи, в 6-ти строках, для передачи принцу Генриху:

______________________________________

«Осмеливаюсь просить его королевское высочество прийдти сегодня после обеда к великому князю, это его подкрепит в жестоком горе, им испытываемом; я начинаю терять силы и располагаю отдохнуть несколько часов» 9. [25]

______________________________________

Это упоминание о необходимости отдыха и потере сил, по-видимому, и указывает на то, что записки были написаны тотчас по кончине великой княгини. Ясно, принц был приглашен побыть с великим князем и не оставлять его во все время, пока государыня родительница не подкрепит своих сил отдыхом.

Принц Генрих, как известно, превосходно выполнял роль утешителя великого князя, и во дни скорби его оставался с ним неразлучным, но, по всей вероятности, в дни, предшествовавшие погребению супруги, печаль юного вдовца была так велика, что ему в тягость была беседа с самыми близкими людьми, кроме матери. К одному из первых дней болезни великой княгини относится записка Екатерины к Кашкину, для передачи принцу извинения в невозможности с ним видеться:

______________________________________

«Скажите его королевскому высочеству от меня, что мне очень грустно не иметь удовольствия видеть его два уже дня, при этом положении великой княгини. Состояние ее до сих пор не опасно, оно кончится со временем и терпением, но может еще несколько продолжиться» 10.

______________________________________

Пароксизмы горя, как и порывы гнева, чем сильнее, тем не продолжительнее; тоже было и с печалью о потере любимой супруги в. кн. Павла Петровича. Принцу Генриху великий князь цесаревич обязан был рассеянием своей скорби даже скорее, нежели рассчитывали, как думала и сама Екатерина II. Уже в июне 1776 г., т. е. спустя лишь шесть недель по кончине в. кн. Натальи Алексеевны, неутешный повидимому вдовец изъявил свое согласие на поездку в Берлин, куда зазывал его утешитель с основательною надеждою составить там новый счастливый союз сына Екатерины II также с принцессою, родственною прусскому дому. Принц Генрих еще из [26] Царского Села позаботился послать к герцогине Виртембергской от 16-го апреля 1776 г. письмо следующего содержания 11:

______________________________________

«Любезная племянница! Смерть великой княгини, последовавшая вчера вечером, доставляет мне случай оказать вам услугу, любезнейшая племянница, и поговорить с вами о предмете крайней важности. Императрица поручила мне попросить вас приехать в Берлин с вашими дочерьми. Я был принужден написать королю об этом, с полною подробностью и просить его.... Умоляю вас и супруга вашего, ради счастья наших семейств, согласиться на все меры, которые предпишет вам король касательно этого дела. Императрица дает мне вексель, равный сумме, полученной покойною ландграфиней 12, который она пошлет королю для передачи вам. Вы знаете, любезная племянница, что православная вера есть здесь господствующая и что великая княгиня не может быть иного исповедания. Но ручаюсь честным словом, что дочь ваша не может выйдти за человека более любезного и честного, нежели великий князь и что она не найдет другой нежнейшей и достойнейшей свекрови, кроме императрицы».

______________________________________

Усердный сват, принц Генрих, при всем своем бессердечии, в этом письме скорее всего возвел напраслину на великого князя, еще неутешенного в то время, когда он сам начал хлопотать о новом браке царственного вдовца. Выраженное в письме принца Генриха будто бы желание Павла Петровича «увидеть принцессу прежде, чем просить ее руки», едвали было возможно. Можно ли допускать подобное желание в человеке, с которым только-что случился обморок, когда скончалась любимая жена? Все остальное в письме Генриха была истина, а не мечта. Им, 19-го апреля, уже был послан в Берлин вексель в 40,000 руб. с уведомлением принца Фердинанда, на которого возложено было уговорить назначенного [27] жениха будущей нашей императрицы Марии Феодоровны, брата покойной Наталии Алексеевны, принца Людвига Дармштадского, отказаться от невесты. Все разумеется удалось; (мая 10-го) апреля 29-го 1776 г. мать принцессы, избранной в подруги великого князя Павла Петровича, отвечала Фридриху II, что присылка векселя в 10,000 талеров «дает возможность в наискорейшем времени предпринять путешествие, которое, если ваше величество прикажет, будет назначено к концу июля месяца. Мы к половине июля можем быть уже в Потсдаме».

Сообразно с этим ответом принц Генрих расположил свою поездку с великим князем в Берлин, где предположено было показать будущую супругу его и увезти в Россию. Для сопровождения принцессы в Петербург послана была в Мемель супруга фельдмаршала, графиня Екатерина Михайловна Румянцева, супруг которой поехал с наследником в Берлин. Распоряжения относительно удобств путешествия невесты наследника поручены были Евгению Петровичу Кашкину, который отправился, кажется, до Риги вместе с наследником же и принцем, а в Риге должен был ожидать приезда графини Румянцевой, чтобы далее ехать с нею уже в Мемель.

Письмом из Петергофа от 29 июня 1776 г. государыня поручила Кашкину распорядиться при обратном пути добавкою повозок и карет, в которых должны были ехать назначенные для проводов принцессы кавалеры.

Даже о них не забыла, при бесчисленных заботах своих, императрица Екатерина. Отправляя 8-го июля из Петергофа графиню Румянцеву, государыня послала с нею еще письмо в Кашкину:

______________________________________

«Господин генерал порутчик! Чрез графиню Екатерину Михайловну Румянцову Задунайскую, я посылаю на ваши руки письмо мое и шпагу принцу Ви(р)тембергскому 13, дабы первое, при свидании, вы ему вручили, а последнюю, как будет отъезд. А при том я желаю чтоб часто о всем том доносили вы во мне, что в вам во уведомление доходить будет и пребываю вам благосклонна Екатерина. [28]

«Денги же на дороги от Риги до Мемеля возмите у Лифландского генерал губернатора».

«Петергоф, июля 8-го числа 1776 г.» 14

______________________________________

Через пять дней последовала новая посылка собственноручного письма к Кашкину (июля 13-го в Петергофе).

______________________________________

«Господин генерал порутчик. Получа от 5-го сего месяца ваше письмо, объявляю вам мое соизволение, чтобы вы в свое время со всею свитою, в Риге находящеюся, выехали на границу прусскую, и пребываю вам благосклонна Екатерина».

______________________________________

Между тем великий князь Павел Петрович, с принцем Генрихом выехав в Прусские владения еще (25 июня) 6 июля 1776 г., следовал в полном смысле торжественно среди триумфальных арок и всякого рода декораций, встречаемый ликующим населением, принимая букеты и похвальные стихи, слушая речи и благожелания. От границы до Берлина переезд был совершен в тринадцать дней и въезд царственного гостя в столицу великого Фридриха последовал (8) 19 июля. Через пять дней по прибытии жениха устроилось свидание с невестою и затем ряд торжеств, к которым не привык или, лучше сказать, успел отвыкнуть Берлин при экономном короле-герое, в течении двух недель пресытил и гостей, и зрителей, т. е. столичное население. Июля 24, выехав из Берлина, в одном экипаже с невестою и ее матерью, великий князь приехал 28-го июля в Потсдам, где последовало расставанье его с невестою, нашей будущей государынею, Мариею Феодоровною. Оттуда великий князь поехал один вперед только со своею свитою; 8-го августа он был в Риге и 14-го вечером, прибыл в Царское Село.

Следование невесты по России совершалось довольно медленно. От 1-го августа послано было государынею к распорядителю поезда следующее собственноручно написанное письмо.

______________________________________

«Господин генерал порутчик Кашкин. Вчерашной день получила я письмо ваше от 26 июля с вложенным маршрутом как великого князя, так и принцесы Виртембергской, присланные по ештафете к вам из Мемеля; а как из того, заключаю, что [29] оная принцесса прибудет в Мемель (19) 8 августа, то надеюсь, что вы с графинею Румянцевой так распорядите свое путешествие с Мемеля, что к приезду Виртембергского двора там будете; в прочем пребываю вам благосклонна. Екатерина».

«Села Царского 1 ч. авг. 1776 г.»

«Служба кавалеров и дам, как я то уже графине сказывала при прощании, начнется с того дня, как вы с ней в путь отправитесь».

От 19-го августа последовало новое собственноручное письмо:

«Господин генерал-порутчик. По случаю что не домагает принцесса, как о том донесли вы мне из Мемеля, я предоставляю вам езду и прибытие учреждать взирая на соответствование ее здоровья. Еще я продолжаю ожидать вас в Царском селе, а ежели переменю сие намерение, не оставлю тогда я вас уведомить чрез нарочного.

«Пребываю вам благосклонна. Екатерина».

«Радуюсь, что в выборе не ошиблась».

Последнее замечание, вероятно, результат сообщений великого князя, плененного невестою. Последнее собственноручное же письмо Екатерины послано было Кашкину 27 августа:

«Господин генерал поручик Кашкин. Письмо ваше от 24 сего месяца я получила и из оного усмотрела с удовольствием, что вы того дня благополучно приехали в Ригу и что сюда приедете 1. сентября, я вас здесь ожидать буду; пребываю доброжелательна. Екатерина.

«Из Царского Села.

«Графине прошу кланится».

______________________________________

Принцессу невесту привезли 31 августа.

Принц Генрих, письмом из Реймсберга от 16 августа нового стиля, прислал очень лестный ответ Кашкину на его письмо от (20) 31 июля, прося его быть уверенным, что он сохранит на всегда признательность за обязательные старания, оказанные во время пребывания в России его королевского высочества.

Усердие в выполнении своих велений Кашкиным высоко [30] ценила и Екатерина II. После свадьбы в. к. Павла Петровича с Мариею Феодоровною (26 сентября 1776 г.) Кашкин, не получая особого назначения до 1778 г., кажется, продолжал числиться при цесаревиче. Назначение его губернатором в Выборг 15 было, само собою, сопряжено с удалением Евгения Петровича из столицы, куда он мог явиться лишь по призыву.

В мае 1780 г. он был вызван в Петербург и после того не раз был вызываем для объяснений с государынею. Им предшествовало следующее письмо от графа А. А. Безбородки, из Царского села, 7 мая 1780 г.

______________________________________

«Милостивый государь мой Евгений Петрович. Карту, вами требуемую, при сем доставляю, прося всеприлежно возвратиться прежде нашего прибытия 16.

«Сегодня угодно было е. и. в. решить жребий ваш действительным назначением вашего превосходительства в должность Пермского и Тобольского генерал-губернатора. Г. Чичерин отозван с сохранением жалованья. Пермским губернатором наименован г. Ламб, а Тобольского в должность Григорий Михайлович Осипов, коему велено и принять губернию от г. Чичерина самолично. Вам назначены обыкновенные столовые деньги по 500 руб. на месяц и жалованье на двух адъютантов и секретаря, пять тысяч жалуется на объезд Пермской губернии и на строения в ней 12,000. Государыня тут повторила, что она о добре вашем и дома вашего не преминет мыслить, радуясь, что для сего отдаленного края нашла верховного правителя, о коего ревности, бескорыстии и способности она совершенно уверена. Дай Бог, чтобы место сие вам принесло столько пользы, сколько ожидают от вас блага для вверенной вам страны все знающие вас персонально. Петр Алексеевич г. Ступишин ныне же пожалован Выборгским [31] губернатором. Ее величество позволяет вам остаться в Выборге, да и здесь дождаться ее возвращения, считая, что вы между тем станете упражняться в приимке людей вам потребных, зачиная с вице-губернаторов».

______________________________________

Должно полагать, впрочем, что Кашкин недолго оставался в столице, получив назначение на генерал-губернаторство. Уже к осени он объездил всю предположенную к открытию Пермскую губернию, послав представление в Петербург вследствие сделанного осмотра и приехал в Тобольск 14 октября 1780 г., а в ноябре (от 17 числа) граф Безбородко уже написал ему второе письмо, имеющее интерес для характеристики Кашкина, как выражение взгляда Екатерины на усердие ее преданного верноподданного слуги:

______________________________________

«Милостивый государь мой, Евгений Петрович, писал Безбородко.

«Из прилагаемого при сем письма от ее императорского величества к вашему превосходительству изволите усмотреть монаршее благоволение об учреждении при Ягошихинском заводе города Перми. Ее величество ваше о том представление приняла за благо и не предвидя никакой трудности в приобретении казною всех частей того завода, считает, что вы совершенно утвердите все правление главное в том месте. Графы Александр и Семен Романовичи Воронцовы обязаны вам наичувствительнейше за благодеяние ваше, посредством коего они, охотно жертвуя каждый своими частями, надеются освободиться от всех хлопот. Впрочем, государыня весьма нетерпеливо ожидает ваших уведомлений о дальнейших обстоятельствах вашего вояжа и чем скорее вы, милостивый государь мой, прибыть сюда изволите по совершении ваших осмотров, тем ее величеству приятнее будет. На вопросы ее осмелился я отвечать, что вы может быть к марту весь объезд окончить успеете».

«Между прочим государыня отзывалась, что ежели дорога большая Сибирская лежит близко Ягошихи, то не худо было бы повести ее на сей новый губернский город. И о сем вас уведомить не упускаю.

«О сервизе в наместничество ваше дана уже коммисия еще [32] летом, но я теперь напоминаю Адаму Васильевичу, чтобы старался поранее его достать, дабы скорее мог он быть на месте для открытия».

В 1781 г. Евгений Петрович приехал в Петербург еще ранее марта и взял отсюда в Тобольск, где поселился, гувернантку и учительницу для детей, которых по возрасту уже была пора начать учить. В этот приезд в столицу Кашкин получил разрешение открыть Пермскую губернию, образованную из двух областей бывшей Сибирской губернии (открыта 2 октября 1781 г.). Что касается Тобольской губернии, где общее учреждение по местным обстоятельствам требовало некоторых изменений, представления его видны из разрешения действовать, данного в следующем имянном указе, за подписанием императрицы, 28-го января 1782 г.

«Господин генерал порутчик Кашкин. Утверждая штат для Тобольской губернии по случаю предлежащего ее открытия 17 мы признали нужным учинить в нем некоторые против общего перемены, и именно: 1) в рассуждении, что в Тобольской губернии до сего времени нет еще дворянских имений 18, не назначены ни уездные суды, ни дворянские опеки, ниже верхний земский суд, а как напротив того, не малое количество людей разного звания не подлежащих ведомству магистратов или расправ всегда в той губернии обращается, то и положили мы иметь в губернском городе для них нижний и верхний надворные суды, по примеру тому как по учреждениям нашим, в коих столицы, главами XXX и XXXI оные определены. 2) Самое сие обстоятельство убедило нас в совестных судах по обеим провинциям Тобольской и Томской положить дворянских заседателей. 3) В нижних земских судах, сверх исправника и сельских заседателей, назначены дворянские заседатели в том уважении, что отдаленность мест и пространство уездов требуют большего присмотра. Но притом не оставьте наблюдать, чтобы исправники и нижние земские суды относительно [33] исправления должностей их обращались в точных пределах в учреждениях наших преднаписанных»...

Учреждена в Тобольске должность городничего, подчиненного обер-коменданту, также как и в Екатеринбурге. Так как Кашкин представлял невозможность привлечь медиков в его отдаленный край за малое жалованье, назначенное по штату, то ему разрешено назначать и высшие оклады, обращая на них положенную на медицинские чины сумму. Наконец ему поручалось войдти в соглашение о границах с Оренбургским генерал-губернатором Якоби и наблюдать, чтобы ряд укреплений на границе со степью шел непрерывно. Мы имели в руках предположения об укреплениях, проектированных для ограждения южной границы тогдашней Тобольской губернии (ныне Тобольской и Томской губерний), но были-ли укрепления построены, как предполагалось в 1785 г., о том известия нет. Вообще фактических доказательств деятельного управления Кашкина новым краем мы собрать не можем, за уничтожением Тобольских архивов в страшный пожар, испепеливший чуть ни весь старый город Тобольск 27 апреля 1788 г., когда Евгений Петрович оставил уже бывшее свое генерал-губернаторство, отправясь 1 марта в Петербург. Этот пожар, бывший эпилогом восьмилетнего управления Кашкина и уничтоживший следы его забот, сохранившиеся в деловой переписке присутственных мест — и страшное наводнение, начавшееся 9 мая 1789 г. и длившееся почти до июля, единственные события, памятные старожилам Тобольским о преемнике популярнейшего из правителей сибирских стран, Дениса Ивановича Чичерина. После этого энергического начальника в Тобольске и его окрестностях, всем известного в качестве представителя грозы и милости, добрый и просвещенный Кашкин, корпевший за бумагами в кабинете, делавший разъезды по всему пространству вверенной в его управление обширнейшей области, казался бледным призраком власти. Мы уже указывали на главные черты характера этого администратора, действовавшего умно, но сдержанно, без крутых, принудительных мер. Неудивительно, что Пермь и Тобольский край не сохранили о нем [34] воспоминаний именно потому, что народ не мог его знать, а чиновничество, не любя его, умалчивало о деятельности Кашкина.

После Тобольска, по случаю кончины (2-го июля 1788 г.) в Ярославле Алексея Петровича Мельгунова, Екатерина II послала Кашкина в Ярославль, где он пробыл пять лет, до осени 1793 г., когда был переведен в Тулу. В Ярославле и Туле сохранились, по крайней мере, заметки очевидцев, знавших Кашкина, посещавших его дом и садившихся за его стол в праздники и торжественные дни. Но живя в обоих городах (Туле и Ярославле), Евгений Петрович часто недомогал и, наконец, приехав в столицу по делам, осенью 1796 года, внезапно скончался 21 октября, не дожив и до 60 лет, но проведя в служебной деятельности 2/3 своего земного поприща.

П. Н. Петров.

Примечание. Подлинные документы, рескрипты Екатерины II и проч. бумаги, на основании которых составлена настоящая статья, весьма обязательно сообщены редакции «Русской Старины» в ноябре 1876 г. Николаем Сергеевичем Кашкиным. — Ред.


Комментарии

1. Намек на распоряжение, как и это письмо, все собственноручно написанное государынею, помещенное на стр. 433-й, 10-го тома сборника русского исторического общества:

«1) Послать яхты «Екатерина», «Алексей» и «Петергоф» в Ревель.

«2) На них посадить, как придворную кухню, так и погреб, и несколько служителей и на них поедет гвардии маиор Кашкин на встречу.

«3) Из Ревеля они выедут в конвое одного военного корабля.

«4) Три кареты дворцовые и три коляски послать отселе до Ревеля и по сто лошадей на станции поставить».

2. Бибиков был послан на встречу принцу в Фридрихсгам, где тоже находилась кухня и погреб. А если реляция адресована не к нему, а к Кашкину, то ясно, что и он не был исключен из штата встречи, но не мог быть в одном месте с Бибиковым, иначе опять не было надобности писать к нему, помимо Бибикова. Предполагая же, что Кашкин встретит принца ранее, на дороге, было весьма основательно и его снабдить реляциею. — П. П.

3. При подлинном документе, бывшем в ред. «Русской Старины», росписания не оказалось. — П. П.

4. Т. е. не из общих государственных сумм, а из кабинета ее императорского величества, управляемого Адамом Васильевичем Олсуфьевым.

5. С истреблением же флота турецкого при Чесме турки не могли еще в военное время построить флота, как у нас предполагали, для отпора и слабых сил со стороны Черного моря.

6. 2-й пункт о посылке Кашкина повторять не стоит, как известный всем и даже лучше, чем здесь, объяснено все выше о Кашкине. — П. П.

7. Архив государ. совета т. I, ч. I, стр. 167.

8-10. В оригинале писано по-французски. — Распознователь.

11. Мы приводим его в переводе на русский уже с печатного текста IX тома сборника русского исторического общества, стр. 1.

12. Матери вел. кн. Натальи Алексеевны в 1773 г, при приглашении приехать с дочерьми в Петербург. — П. П.

13. Брату невесты в. князя.

14. Все напечатанное разрядкою [курсивом] приписано собственноручно государынею. Мы удерживаем особенности ее письма.

15. Службу Кашкина, умершего 21 октября 1796 г., Павел I вспомнил, сделавшись государем. Указом 21 ноября 1796 г. предоставил жене и детям покойного Евгения Петровича пользоваться деревнею в Финляндии, данною только ему по смерть при назначении Выборгским губернатором.

16. Из Царского села в Петербург, императрицы. Карта, должно быть, взята была из кабинета е. и. в. — П. П.

17. Последовавшего 30 августа 1782 г.

18. С правами на владение крестьянами, как было у великороссийских дворян, разумеется. — П. П.

Текст воспроизведен по изданию: Евгений Петрович Кашкин, один из сподвижников Екатерины II. 1737-1796 // Русская старина, № 7. 1882

Еще больше интересных материалов на нашем телеграм-канале ⏳Вперед в прошлое | Документы и факты⏳

Главная страница  | Обратная связь
COPYRIGHT © 2008-2024  All Rights Reserved.