ГЕОРГ-ФРИДРИХ ЭКАРТ И АЛМАЗНАЯ МАСТЕРСКАЯ.
ЕГО ОТНОШЕНИЯ С ПОЗЬЕ И РАБОТА НАД КОРОНОЙ ЕКАТЕРИНЫ II

В Центральном государственном историческом архиве СССР удалось обнаружить чрезвычайно интересные документы, которые позволили по-новому взглянуть на взаимоотношения крупнейших мастеров Петербурга середины XVIII в. — Георга-Фридриха Экарта и Жереми Позье.

Вновь найденные документы подтвердили, что они были соперниками, причем Позье показал себя далеко не с лучшей стороны, проявив себя пронырливым интриганом, ловко рассчитавшим ходы по устранению конкурента. Думается, не случайно в своих «Записках» Позье ни одним словом не обмолвился об Экарте. Отголоски этой борьбы отчетливо слышатся в подлинной «Челобитной» Экарта от 8 июня 1764 г., адресованной Екатерине II ¹, благодаря чему можно восстановить картину того, что произошло между двумя мастерами.

Георг-Фридрих Экарт начал работать при дворе с 1738 г., еще в правление императрицы Анны Иоанновны. Примерно в это время открывает свое самостоятельное дело и Жереми Позье. Однако уже здесь между ними прослеживается огромная разница. Позье в течение семи лет был в учениках, а затем в подмастерьях у Бенедикта Граверо, который научил его хорошо разбираться в драгоценных камнях и уметь их гранить. Поэтому Позье, пользуясь для набора восковой моделью, прекрасно подбирал камни для украшения ювелирных изделий, особенно для сплошной вымостки их поверхности, что представляло собой своеобразную мозаику из драгоценных самоцветов (то, что французы называют термином «en joaillerie»). Надо отметить, что мастер и не претендовал на умение работать с металлом, да и не скрывал своего неумения; в «Записках» есть эпизод: правительница Анна Леопольдовна попросила его разломать вышедшие из моды драгоценные уборы, на что последовал следующий ответ: «Это скорее дело золотых дел мастеров; моя специальность заключается только в резке и оценке камней, так как я хорошо знаю их стоимость и достоинство» ².

Что же касается Экарта, то он, прежде чем приехать в Петербург, выучился мастерству в Митаве, тогдашней столице Курляндского герцогства, поскольку рядом с ней находился его родной городок Бауске. Там он получил многостороннее образование, научился обращаться не только с благородными металлами — золотом и серебром, но и с драгоценными камнями. Недаром он носил, звание «золотых и алмазных дел мастера». Правда, в данном случае следует акцентировать то обстоятельство, что, конечно, Экарт сам не занимался огранкой камней, а имел дело с уже ограненными самоцветами, подбирая нужные по размерам, форме, огранке и цвету, чтобы затем вставить их в касты: Единственное, чем не владел Экарт, это умением работать с эмалями ³.

Именно отсюда и происходит разница в положении обоих. Позье пользовался трудом наемных мастеров и был больше содержателем мастерской модных ювелирных изделий, где он подторговывал вещами, приходившими из-за границы. Поэтому, хотя Позье и появлялся при дворе «пред очи» императриц, он исполнял отдельные вещи, которые отличались прекрасным качеством работы, особенно в подборе драгоценных камней (многие из них были его собственной огранки), но это именно были единичные заказы. В основном Позье поручалось изготовление подарков, вручаемых императрицей при аудиенциях иностранным дипломатам. Обычно при подобном заказе оговаривались только тип вещи и ее стоимость, в соответствии с чем и исполнялась работа, причем материал и камни были мастера, а при окончательном расчете деньги выплачивались из Канцелярии иностранных дел. Поэтому Позье больше и чаще всего приходилось иметь дело с канцлером Воронцовым ⁴. [380]

Что же до Экарта, то он сам в первых двух пунктах «Челобитной» подчеркивал, что при «здешнем императорском дворе нахожусь я нижайший, дватцать семь лет в разных по моему знанию трудах и работе, (...) и должность мою отправляю, (...) исправлял я сию при комнате Ея Величества случающуюся работу, деланием новых и починкою старых вещей...». А в его объяснительной от 22 декабря 1764 г. относительно сумм, должных ему двором, есть строки, которыми мастер гарантирует справедливость своих претензий: «Хотя о исправленных им в поданном от него щете работах свидетельства никакого он не имеет, но сим по присяжной должности утверждает» ⁵. Таким образом, в них содержится подтверждение того, что мастер занимал официальную должность, ибо все работавшие при дворе на жалованье лица обязаны были приносить присягу о беспорочном несении службы, отсюда и выражение «присяжная должность».

Экарту специально предоставлялось место для исполнения придворных заказов, как это можно заключить из документов, в стенах Алмазной мастерской. Но, судя по словам Экарта, он не пользовался услугами казенных людей, а работал с помощью своих подмастерьев или прибегал к услугам других мастеров. Работы в большинстве случаев исполнялись Экартом на его материалах, а все издержки оплачивались при окончательном расчете. В случае больших заказов мастеру под отчет выделялись золото и серебро от Кабинета.

Экарт по своей натуре не был так услужлив, пронырлив и ловок, как Позье. Главным для первого было хорошо выполнить свою работу, чтобы высокопоставленная заказчица была довольна. И надо сказать, что Елизавета Петровна довольно ревниво относилась к тому, чтоб Экарт делал вещи только для нее. Мастеру не очень позволяли исполнять заказы даже наследника престола и его «малого двора».

Так получилось с одним из заказов великого князя Петра Федоровича, сделанным через графа Дивьера. В 1746 г. мастеру поручалось изготовить, вероятно для игрушечных солдатиков, «модели с финивтеною работою на гранодерские шабки, и другим мундирным вещам». И вплоть до 1751 г. Экарт должен был исполнять прихоть наследника, делая, скорее всего из серебра, металлические части кукольных мундиров: большие бляхи головного убора и ремня, нагрудные знаки и шпаги. Работы были прекращены лично императрицей с выговором мастеру. Елизавета Петровна ясно дала понять, что ее заказы должны выполняться в первую очередь, а опостылевший ей наследник не должен отвлекать своими пустяками ее мастера.

Таким образом, волей судеб Экарт довольно мало общался с «малым двором». Но вот 25 декабря 1761 г. умирает императрица Елизавета Петровна, и настал час Позье.

На первых порах по воцарении Петра III Экарт еще занимает свое положение первого мастера-ювелира при дворе. Об этом косвенно свидетельствует тот факт, что среди именных указов Петра III за полгода его царствования имеются только два, которые непосредственно касаются выплат денег из Кабинета за ювелирные изделия, купленные самим императором: по первому, от 10 января 1762 г., выплачиваются 5 тыс. рублей «аглинскому купцу Фридриксу» за бриллиантовый букет ⁶, а другой, датированный 16 января, предписывает «отдать золотарю Экарту» 2500 рублей за бриллиантовый перстень ⁷.

Одновременно Экарту пришлось заняться проверкой и оценкой государственных сокровищ — «коронных бриллиантов» и личных ювелирных изделий, принадлежащих покойной императрице ⁸. В этой роли ювелира-оценщика-эксперта ему пришлось пробыть три недели, непосредственно общаясь с ответственным за эти вещи от двора камергером Никитой Андреяновичем Возжинским, в подчинении которого тогда находилась и казенная Мастерская алмазных дел.

При русском дворе был выработан определенный этикет при погребениях государей. В течение двух месяцев тело покойной Елизаветы Петровны в пышном уборе было выставлено на парадном катафалке (похороны состоялись 27 февраля 1762 г.). Для проведения траурных церемоний голову ее вначале украшала роскошная корона с многочисленными бриллиантами, которую сменила специально сделанная погребальная золотая корона, в которой императрицу и должны были похоронить. Императорская же корона с бриллиантами заняла свое почетное место на табурете возле гроба вместе с другими государственными регалиями ⁹.

Экарту, как особо доверенному лицу, Екатериной было поручено сделать [381] кое-какие переделки в бриллиантовой короне, вероятно связанные с подгонкой нижнего обруча для лучшей закрепки на голове усопшей. Ему же следовало осуществлять над драгоценным венцом хранительский надзор, пока в этом не миновала надобность и мастер не «отдал помянутую корону обратно в надлежащее место во всякой целости».

Естественно, что именно Экарту последовал заказ и на изготовление погребальной золотой короны. Мастер получил от так называемой Печалной комиссии необходимое количество золота и приступил к работе. Надо отметить, что по указу Петра III от 9 января 1762 г. в Печалную комиссию было поведено отпустить из Кабинета колыванское золото и серебро: два пуда серебра давались на чеканку 1500 медалей двух типов и 10 тысяч жетонов, а также «на дело скоб, подножек и прочаго прибору к гробу»; что же касается золота, то оно предназначалось на изготовление 200 медалей трех типов «да на делание короны», и его должны были выдать, «сколко на то потребно будет» ¹⁰.

Тем не менее на работы, связанные с коронами, Экарту пришлось употребить дополнительно купленное им за свой счет золото и серебро (последнее явно было связано с оправой бриллиантов), да к тому же он должен был еще из своих средств заплатить своим подмастерьям.

Однако при работе Экарта над золотой погребальной короной мастера постигла неудача: ему следовало сделать ее просторнее по сравнению с меркой, поскольку голова императрицы распухла и надеть готовую корону оказалось невозможно. Этим сразу воспользовался его соперник Позье, который давно стремился сам занять прочное место при дворе, получая самые выгодные и хорошо оплачиваемые заказы. Жереми Позье учел опыт предшественника и уже не повторил его ошибки, а сделал корону на винтах и, вооружившись щипчиками, сам расширил нижний обруч до нужного размера, исполнив подгонку прямо на голове усопшей ¹¹.

Удача позволила Позье приблизиться к правящей чете. Начиная с января 1762 г. он выполняет для Петра III в кредит значительное количество как новых вещей, предназначенных для подарков, так и разные переделки и починки старых ювелирных изделий. Непосредственно же для Екатерины до переворота, возведшего ее на престол, им сделана только одна драгоценная бриллиантовая панагия ¹². Позье более ловок и услужлив, он прекрасно чувствует придворную конъюнктуру и разбирается в интригах. Судя по «Запискам», этот «бриллиантщик» был хорошо осведомлен о неладах между императором и его супругой, и не исключено, что Екатерина могла пользоваться услугами Позье не только как ювелира, но и для выполнения отдельных поручений деликатного свойства, видя в нем также источник сведений о самом Петре III и его ближайшем окружении.

Хорошие отношения с Екатериной II сохранились у Позье и после ее восшествия на престол: отныне со своими просьбами он непосредственно обращается прямо к императрице. Экарт же, хотя и продолжал делать работы для двора, был оттеснен на второй план, и это прекрасно почувствовал И. И. Бецкой, которому с 1762 г. было поручено управлять Канцелярией от строений, а также и казейной Алмазной мастерской. Этот царедворец, искренне убежденный в том, что своей короной Екатерина во многом обязана именно ему, так сильно надоедал ей напоминаниями о своих заслугах, что однажды она не выдержала и в присутствии княгини Е. Р. Дашковой (а это произошло на четвертый день после дворцового переворота) скаламбурила, что действительно будет обязана ему венцом, поручив ему «надзор за ювелирами, которым будет заказана новая большая бриллиантовая корона для коронации», что привело Бецкого в полный восторг ¹³.

Ранее исследователями считалось, что именно Позье вместе со своим помощником Ороте исполнил этот шедевр ювелирного искусства. Мнение это базировалось на «Записках» самого Позье ¹⁴. Однако сохранившиеся документы помогают прояснить подлинное положение вещей. Главным мастером при работе над короной должен был быть по своей официальной должности Георг-Фридрих Экарт. Именно поэтому он получил через Алмазную мастерскую на дело короны и державы драгоценный металл. Золота было отпущено 3 ф. 95 ⁶/₉₆ зол., из которых мастер употребил, согласно счету, 3 ф. 18 ¹¹/₁₆ зол., т.е. примерно 1308 г. Что же касается серебра, то его было выдано Экарту 20 фунтов, из которых он использовал по ечету 15 ф. ⁷/₈ зол. (ок. 6 кг) ¹⁵. [382]

Но Позье вовсе не хотел быть на положении второго мастера и подчиняться указаниям Экарта. Он явно стал бравировать своими хорошими отношениями с императрицей, поручившей ему подбор камней. Кстати, Жереми Позье поставил в корону 185 собственных бриллиантов общим весом 147 ¹/₃₂ кар. на 8107 руб. ¹⁶ В том, как разворачивались дальнейшие события, большую роль сыграла позиция И. И. Бецкого. Тот, как истинно ловкий царедворец, всегда помнил о высокой покровительнице Позье, угождал его требованиям и становился на его сторону при любом конфликте с Экартом.

К работе над короной были привлечены и другие ювелиры. Из документов известны два имени «казенных золотарных мастеров»: Иван Естифеев и Иван Липман ¹⁷. Можно предположить, что оба мастера состояли в штате Алмазной мастерской, ибо ее сотрудники непременно должны были бы принять участие в таких ответственных и срочных работах. Не исключено, что им помогали подмастерья и ученики казенной мастерской, исполняя подготовительные и второстепенные работы ¹⁸. Эскиз короны был исполнен Жереми Позье, но, как пишет Экарт в своей челобитной, «рисунок, по которому францус оную корону делать хотел, отнюдь не согласовался с образом императорской короны, но подобен был церковному храму, что для короны совсем не приличествовало, и я потому сей рисунок уничтожил...» ¹⁹. Эти слова становятся понятными, если взглянуть на корону Анны Иоанновны, ныне хранящуюся в Оружейной палате. Именно она, вероятно, была взята Позье за образец.

По всей видимости, на эскизе Позье форма короны приближалась к цилиндрической, поскольку разница между диаметрами обруча и самой широкой части полушарий была невелика, отчего корона казалась более высокой, к тому же над полушариями возвышалась бы разделяющая их дуга, в самой высокой точке которой предполагалось закрепить громадную шпинель. Скорее всего, Позье вдобавок ко всему сориентировал грушевидной формы шпинель, подобно турмалину аннинской короны, широкой стороной книзу, завершив ее, как полагалось, крестом. Таким образом, корона в эскизе действительно могла бы напоминать православный храм с его боковыми закомарами и приподнятой центральной частью, увенчанной луковичной главкой.

Экарт же с лицевой и оборотной стороны сильно развел полушария в стороны, резко изогнув их у обруча, отчего они [383] приобрели эллипсовидную форму, «утопил» между ними разделительную дугу, развернул шпинель широкой стороной вверх, причем если мысленно довершить дуги полушарий, то они сойдутся в центре шпинели. В результате корона приобрела компактность. Она вообще очень четко выстроена. Основые линии орнамента под различными углами, но симметрично отходят в четырех основных точках от горизонтальной линии обруча ободка. Разделительные дуги служат в узоре своеобразными осями зеркальной симметрии.

Для облегчения веса конструкции сам каркас короны с большим искусством сделан Экартом прорезным. Именно благодаря ажурности корона кажется легкой, хотя ее вес с камнями — около 2 кг.

Когда же Экарт захотел перейти к украшению короны камнями, или, как он выражается, «оную ж фигуру произвесть в дело в бралиантовой работе, (…) где камергер и ковалер Боцкой выбрал француза, а меня отставил от сей работы». Трудно, конечно, сказать, выиграла или проиграла вещь от того, что не Экарту довелось делать ее бриллиантовое убранство. Сейчас мы видим корону такой, какая она есть. Но следует признать, что сотрудничество таких мастеров, как Экарт и Позье, принесло прекрасные плоды, хотя стоило самим мастерам многих нервов из-за стремления к первенству, причем не всегда честными путями.

Ветви пальмы и оливы решены с нарастанием зеркальной симметрии, что характерно для раннего классицизма. Черты нового стиля, столь характерные для начала 1760-х г., отчетливо просматриваются и в композиции, поскольку наблюдается переход к иному принципу ее построения. Сплошная вымостка алмазами, в основном бриллиантами, создает то утолщающиеся, то утоньшающиеся сверкающие цепочки-ленты рисунка, величина нее камней служит только плавному переходу к различной толщине и высоте этих линий. Крупные камни-солитеры еще формируют и смысловые, основные точки композиции, но все подчиняется единой системе симметрии как в целом, так и в малых деталях. Характерное же для барокко применение камней различной высоты, формы рундиста и типа огранки создает неровную поверхность, способствующую наилучшей игре бриллиантов. Самые же барочные элементы — это разделительные дуги, решенные в виде дубовых ветвей. Здесь мы сталкиваемся с асимметрией рисунка, но пятна отдельных солитеров уже намечают пунктирную ось центра, относительно которой уравновешиваются массы листьев по бокам. В короне нет и пестроты цветовой гаммы: металл совершенно скрыт под алмазами, влажно мерцающие жемчужины подчеркивают размах и сами контуры полушарий, слегка уравновешивая ослепительный блеск бриллиантов-солитеров в пышных ветвях разделительных дуг. Громадная шпинель в вершине короны окружена венцом из мелких алмазов, создавая вокруг нее мягкую своеобразную «дымку», что также смягчает резкий цветовой аккорд. К тому же розовый и желтый нацвет столь любимых в эпоху барокко-рококо цветных алмазов дополнительно придают теплоту и смягчают резкость насыщенного темно-красного тона единственной шпинели. Таким образом, в короне сочетаются черты уходящего стиля барокко и нового — раннего классицизма.

Корона, созданная коллективом мастеров практически за два месяца, стала подлинным шедевром ювелирного искусства. Благодаря Экарту она отличается четкой выстроенностью, благородством и совершенством очертаний. Талант же Позье проявился в том, что каждый камень не только подобран, но и поставлен наиболее выигрышно, так что даже его дефекты оборачиваются достоинствами. Ороте очень аккуратно закрепил самоцветы. Роль же Естифеева и Липмана неясна — им, вероятней всего, приходилось работать «на подхвате».

За корону Экарту заплатили только 700 руб., что его сильно унизило и задело. Неприкрытая обида сквозит в строках «Челобитной»: «...несмотря на то, что я при работании помянутой короны совсем почти употреблялся, почему и имею от мастеров посрамление, ибо они мне часто нарекают, потому что я, будучи первым мастером при оной работе и все разпоряжая и в толь знатном и неоцененном сокровище один ответствуя». Обида была тем более велика, что остальные получили деньги сверх жалованья (всего «на роздачу тем людям которые были при деле короны» через И. И. Бецкого было выдано 8200 руб.) ²⁰.

Как бы то ни было, приходится признать, что, воспользовавшись успехом [384] работы, замолчав подлинные заслуги в этом своего соперника, используя также покровительственное отношение к нему самой императрицы, Позье оттеснил Экарта на дальний план, постаравшись, чтобы и И. И. Бецкой охладел к бывшему «первому мастеру.

Мы можем утверждать это с тем большей уверенностью, поскольку о том, что именно Экартом была исполнена императорская держава, было почти забыто, просроченное за три года жалованье И. И. Бецкой постарался выплатить, на четверть сократив его, а жалобы мастера, вплоть до отъезда соперника — «француза», оставались без ответа.

5 января 1764 г. Жереми Позье навсегда покинул Петербург, заработав достаточно денег, чтобы жить спокойной жизнью рантье в Швейцарии, став с 4 апреля 1770 г. «женевским гражданином» ²¹. А в начале 1764 г. в Петербург приезжает приглашенный из Вены ювелир Леопольд Пфистерер, который поступает под начальство И. И. Бецкого и делает свои пробные работы, которые настолько понравились, что с мастером 20 сентября того же года был заключен контракт на новых, гораздо более выигрышных условиях. Естественно, что, когда Георг-Фридрих Экарт, который, продолжая работу при «Комнате», надеялся после отъезда своего соперника-обидчика вновь занять первенствующее место, вдруг узнал о новом сопернике, да притом оказавшемся действительно талантливым, то он не выдержал, и тогда-то и явилась на свет его «Челобитная» императрице, датированная 8 июня 1764 г.

Но Екатерине II вначале было не до мастера. В это время она еще не чувствовала себя прочно на троне, тем более что вскоре Мировичем была осуществлена [385] неудачная попытка освободить экс-императора Ивана Антоновича из Шлиссельбургской крепости. Поэтому челобитная была доложена императрице действительным советником Сергеем Матвеевичем Козминым только 12 августа, но поскольку в его сопроводительном докладе было упомянуто имя И. И. Бецкого в связи с обещанием установить мастеру жалованье, из которого за три года не было выплачено ни копейки, то Екатериной устно «приказано отослать прошение к Ивану Ивановичу Бецкому», как указано в примечании на полях доклада ²².

Однако Бецкой отнюдь не торопился с ответом, тем более что его интересы сосредоточились на Пфистерере, чей контракт был отослан императрице на утверждение при сопроводительном письме управляющему Кабинетом А. В. Олсуфьеву от 24 сентября. Екатерине же опять было не до того: 15 сентября казнью В. Я. Мировича завершилась история «шлиссельбургской нелепы», поэтому резолюция о выплате денег Пфистереру последовала только 25 ноября. Но, вероятно, именно в это время императрице попадают на глаза сделанные Экартом вещи, которые, скорее всего, и сыграли свою роль в решении судьбы мастера. Во всяком случае, начиная с декабря 1764 г., дело наконец сдвинулось с мертвой точки.

Мы можем только предполагать, что в их число могли войти числившиеся затем среди «коронных драгоценностей» три алмазные головные шпильки 1763 г. ²³ и 12 алмазных пуговиц-подвесок превосходной работы, на каждой из которых есть надпись на обороте с указанием каратности камней и шифром «Е 1764» — своеобразным именником мастера и датой ²⁴. Местонахождение этих вещей в настоящее время неизвестно, но сохранилось воспроизведение нескольких пуговиц, что позволяет их себе представить. В них также присутствуют черты переходного стиля: извилистые очертания края заставляют вспомнить о барокко, они слишком симметрично выстроены благодаря правильному чередованию фестонов. Что же касается лицевой стороны, то она сплошь усыпана алмазами: в центре располагается самый крупный, а вокруг него два ряда убывающих к краям по размеру ободков из камней, причем все промежутки, чтобы металл не просвечивал, заполнены крошечными розочками. Таким образом, мы видим барочный подбор камней, создающих ощутимый рельеф поверхности, но при этом классическое центричное решение композиции.

На запрос И. И. Бецкого в Камерцал-мейстерскую контору, ведавшую всеми счетными делами двора, получал ли Экарт от нее какие-либо суммы с 25 декабря 1761 г., был получен точный и краткий ответ регистратора Ивана Зуева, датированный 18 декабря 1764 г.: «Означенному мастеру Екарту от камор цалмейстерской канторы никогда дачи жалованья не было. Ибо он по штату той конторы не состоит» ²⁵. Этим еще раз подчеркивается, что Экарт не был причислен к штату Алмазной мастерской, а был на «присяжной должности», получая деньги от Кабинета.

Хотя мастер и просил в своей «Записке» от 22 декабря выделить ему казенную квартиру, дрова и свечи, но поскольку И. И. Бецкой в докладе императрице опустил эти пожелания Экарта, то они не были утверждены императрицей. Резолюцией Екатерины II от 8 января 1765 г. было установлено, что «впредь обязуется оной Экарт при исправлении бралиантовых, золотарных и серебреных вещей быть на жалованье но две тысячи рублев на год, из котораго будет содержать одного подмастерья и употреблять надобныя к работе инструменты и материалы (кроме золота и серебра)» ²⁶. Воспользовавшись тем, что все три года Экарт исполнял порученные ему вещи сам, не прибегая к помощи подмастерьев, И. И. Бецкой предложил, чтобы мастеру было заплачено за период с 25 декабря 1761 г. по 1 января 1765 г. жалованье из расчета 1500 руб. в год, а не 2000, как это было им обещано ранее. Таким образом, сумма за просроченное жалованье составила вместо ожидаемых мастером 5489 руб. только 4525 руб., а всего Экарт по долгам двора получил лишь 8682 руб., а не 9646 руб., т.е. почти на тысячу рублей меньше.

В пунктах 8 и 9 своей «Челобитной» Экарт высказал идею, которой затем воспользовался И. И. Бецкой в отношении Леопольда Пфистерера: отдать подмастерьев и учеников казенной Алмазной мастерской, поскольку в ней уже не осталось мастеров, под начало ведущего ювелира двора, т.е. самого Экарта, чтобы ему самостоятельно осуществлять надзор за деятельностью этих «мастеровых людей» и наделять их соответствующей работой по [386] усмотрению самого мастера.

Однако планам Георга-Фридриха Экарта не удалось осуществиться: в январе 1765 г. он умирает, оставив молодую жену Маргарету, или, как ее именовали по-русски, Мавру Еремееву, с двумя малолетними детьми: Георгием-Фридрихом 6 лет и Иоганном-Готтфридом 4 лет ²⁷. Бедной вдове пришлось, воспользовавшись черновиками покойного мужа, составить четыре счета на оплату выполненных работ и сдать оставшиеся золото и серебро в Мастерскую алмазных дел ²⁸.

Первые два счета практически были отчетом за драгоценный металл, выданный «на дело короны и державы», а в двух других были указаны золото и серебро, взятые под отчет в 1763-1764 гг., причем серебро было выдано из баула, хранившегося в Алмазной мастерской «под ответственностью» Н. А. Возжинского. По ним Экарт употребил на заказанные ему для Комнаты вещи примерно 918 г. золота и почти 2,5 кг серебра ²⁹. К сожалению, сами счета мастера пока не найдены, а вещи, на которые был израсходован драгоценный металл, помимо [387] вышеупомянутых шпилек и пуговиц, неизвестны.

Всего, благополучно отчитавшись, Маргарита Экарт вернула в Алмазную мастерскую около 821 г. золота и 6167 г. серебра. Маргарета также попыталась выхлопотать пенсию от двора, для чего подала челобитную на имя Екатерины II, ссылаясь на слабость здоровья, не позволяющую ей вторичное замужество, и на уже имевшие место указы относительно выплаты пенсий вдовам и детям иностранных мастеров ³⁰.

Ее просьба была поддержана И. И. Бецким. В своем «всеподданнейшем докладе» императрице он просил, во-первых, выдать вдове 1000 руб. за веер — «пахало», сделанный некогда для Елизаветы Петровны за собственный счет мастера, поскольку на первых порах этих денег хватило бы семье, потерявшей кормильца, ибо матери было «содержать же себя с оставшими детми (...) по иностранству и не имуществу нечем». Во-вторых, И. И. Бецкой напомнил, что «по морскому уставу и по высочайшей Вашего Величества конфермации повелено, из окладу умершего производить женам, ежели замуж вытти не желает, по смерть по осмой, а сыновьям до положенных лет по второй на десять части», т.е. Маргарета с детьми могла бы претендовать на пенсию в размере 583 руб. 33 коп. в год. Но вероятно, в удовлетворении просьбы было отказано, так как на этом докладе имеется приписка: «Оной доклад от Сергея Матвеевича Козмина взят обратно» ³¹.

Мы пока не знаем дальнейшей судьбы вдовы и детей Экарта. Единственно известно, что деньги за опахало вдова смогла получить от Кабинета только по именному указу Екатерины II от 1 июня 1767 г. ³² Можно также предположить, что старший сын Экарта, тоже Георг-Фридрих, пошел по стопам отца, хотя и не с таким успехом. Во всяком случае, финский исследователь Бексбака, перечисляя работы Георга-Фридриха Экарта-Старшего упоминает среди них исполненные в 1801 г. самовар, 18 круглых чаш и 44 блюда ³³.

Итак, новые документы дали возможность по-новому взглянуть на историю создания такого шедевра ювелирного искусства, как большая императорская корона, которая ранее полностью приписывалась Позье. Выявилась и подлинная роль Экарта и Позье в работе над короной, уточнились взаимоотношения ювелиров в их соперничестве за первенство в положении при дворе, в придворных заказах. Прояснилось отношение Экарта к придворной Алмазной мастерской, в стенах которой он работал, но в штате ее не состоял, будучи придворным ювелиром. Наконец, были уточнены и некоторые детали биографии Экарта, в том числе и время начала его [388] работы при русском дворе. Все это позволило с большей полнотой представить жизнь и творчество Георга-Фридриха Экарта — крупнейшего петербургского мастера середины XVIII в.

ЧЕЛОБИТНАЯ ГЕОРГА-ФРИДРИХА ЭКАРТА ЕКАТЕРИНЕ II ОТ 8 ИЮНЯ 1764 г.

Всепресветлейшая, (...) императрица Екатерина Алексеевна...

Бьет челом Двора Вашего императорскаго величества золотых и алмазных дел мастер Георгий Экерт, а в чем мое челобитье, тому следуют пункты.

1

При здешнем императорском дворе нахожусь я, нижайший, дватцать семь лет в разных по моему знанию трудах и работе, к которым сначала по высочайшему ЕИВ Блаженный (...) императрицы Елисаветы Петровны соизволению определен, и ныне в том же с глубочайшею и усердною ревностию употребляю и должность мою отправляю, как ваше императорское величество сами предовольно известны.

2

Во время дражайшия жизни ЕИВ гдрни императрицы Елисаветы Петровны исправлял я сию при комнате Ея Величества случающуюся работу деланием новых и починкою старых вещей, почему жил всегда поблизости двора, нанимая квартиру, как здесь, так и в Москве, и принужден был за высочайшим двором ездить в Москву, и оттуда возвращаться на собственном моем коште, и для того на содержание мое и экипажа моего лишнее издерживал и проживал обыкновенно по три тысечи рублев в [390] год, в разсуждении того, что, получая большую и разную работу, имел только место для многих мастеровых людей в отведенной императорской квартире, а исправлял оную с прилежанием и ревностию неказенными людьми и неказенным коштом, но добрым кредитом моим здесь и в чюжих краях, за что ЕИВ Блаженный

и вечно славы достойный памяти Гдрня императрица, яко за точное всегда высочайших повелений исполнение, за скорое отправление всех поручаемых мне работ соизволила обещать из высокомонаршей милости наградить меня подарком.

3

О всех починках, кои в тогдашнее время чрез многие лета часто в бралиантовых, золотых и серебряных вещах случались, також и о тех самых, которые исправлял я несколько лет и для Его Императорского высочества гдря цесаревича Павла Петровича по имянному ЕИВ повелению, не смел я на щет ставить между новою работою, потому что обещано было как за все то, так и за зделанные тогда для Его ж Императорскаго высочества Гдря цесаревича серебряную чернильницу с зеркалом и с ящиком позолоченную гравированной работы, учинить мне вдруг достаточный платеж.

4

За работу амуниционных вещей, которые мною зделаны предмногими годами тому назад для ЕИВ бывшего императора Петра Третьяго не получил я еще поныне никакого платежа.

5

Что же после кончины ЕИВ (...) Императрицы Елисаветы Петровны в три года под присмотром гдина камер гера и кавалера Бецкаго мною зделано, о том довольно известно; а как я по блаженной кончине Ея Императорскаго величества был почти заперт три недели с покойным камер герои Возжинским для Разобрания и описания неоцененных Государственных сокровищ, то не мог уже собственного моего дела отправлять и наблюдать интерес мой, так как товарищи мои, а предостерегал высочайший императорский интерес в порученном мне деле неусыпными трудами с должною верностию и со всяким прилежанием, в чем и поныне тружусь.

6

К принятию Императорской траурной короны, Бралиантами украшенной и многих милионов коштующей, которую Ваше Императорское Величество соизволили мне вверить, почитал я себя недостойным зделатся участником по сему случаю равной Вашего Императорскаго Величества монаршей милости, в каковой у Ея Императорскаго Величества (…) достойный памяти Гдрни Императрицы я, нижайший, находился, а по сей из высочайшей монаршей милости мне оказанной доверенности помощью всещедраго творца отдал я помянутую корону обратно в надлежащее место во всякой целости, и за работу от оной, також и за золотую для погребения корону ж, которую просторнее зделать следовало, получил я нижайший тысечу двести двенатцать рублев, кои и выдал подмастерьям и заплатил за золото и серебро с имевшими при том издержками, не щитая из оных за бывшей при сих двух коронах труд мой.

7

При короне для коронации Вашего Императорскаго Величества трудился я, нижайший,

под присмотром Гдна Камер гера Бецкаго с усердием и ревностию, как довольно известно, ибо главное основание фигуры, как корона вид свой по изготовлении ныне имеет, положено мною, и я к тому по искусству моему всевозможное старание приложил, а рисунок, по которому францус оную корону делать хотел, отнюдь не согласовался с образом императорской короны, но подобен был церковному храму, что для короны совсем не приличествовало, и я потому сей рисунок уничтожил: оную ж фигуру произвесть в дело в бралиантовой работе, как оная по изготовлении теперь преизряднейше представляется, гдн камер гер и ковалер Бецкой выбрал француза, а меня отставил от сей работы; все же трудившиеся при зделании помянутой короны изобильно и достаточно награждены особливыми сверх жалованья денежными дачами, кроме меня, которой без всякого награждения остался, несмотря на то, что я при работании помянутой короны совсем почти употреблялся, почему и имею от мастеров посрамление, ибо они мне часто нарекают, потому что я, будучи первым мастером при оной работе и все разпоряжая и в толь знатном и неоцененном сокровище один ответствуя, получил только семь сот рублей, умалчивая о том, что брат я был в Москву и тамо делал державу, но со всем тем и жалованья, коего мне ежегодно производить от гдина камер гера Бецкаго по две тысечи рублев обещано и назначено, поныне еще не получал, кроме помянутых семи сот рублев.

8

Для будущей работы, какая при дворе Вашего Императорскаго Величества случиться будет, не соизволите ли, Ваше Императорское Величество, повелеть, чтоб ко мне определены были русские подмастерья и ученики, которые; б жалованье их из надлежащего места получали, и чтоб я над оными команду иметь мог, чем интерес Вашего Императорскаго Величества наблюдается, ибо всякая случившаяся работа поспешнее отправляться станет и они в знании своем более искуства приобретут,; в том разсуждении паче что, будучи под моею командою, сметь уже не будут никакой лености оказывать.

9

Те персоны, кои от вашего императорскаго величества определены к содержанию в добром порятке всех неисчислимой суммы алмазных вещей и многих сокровищь, моим наставлением в том подкрепляются, в чем я им способствовать и далее готов для приведения оных вещей и сокровищь по высочайшему вашего императорскаго величества намерению в путчей порядок, однако испрашиваю себе Вашего монаршего в том соизволения, что когда я какую новую работу получю, или какие старые поврежденные вещи для поправления и починки от реченных персон изтребую, тоб можно [391] мне было из сей работы некоторые вещи при себе работать, яко в учрежденном месте, а некоторые разделять между мастеровыми людьми, находящимися в жалованье, чем всякого звания работа ускоряться будет, и тогда окажется, сколько разных вещей напред сего неизвестными были, равномерно ж и помянутые определенные персоны в лутчее познание о тех вещах придут.

10

Все бралиантовые вещи, кои для высочайшего императорскаго двора потребны были, доставлял я за справедливейшую цену пред всеми другими продавцами, в чем подлинным свидетельством есть изготовленная мною работа как в бралиантовых и галантерейных, так и в золотых и серебряных вещах.

Всемилостивейшая государыня императрица, всеподданнейше прошу ваше императорское величество повелеть мне, нижайшему, как жалованье мое, камергером и ковалером Бецким назначенное, за три года почти выдать, так и за все починки, в 3-м пункте упомянутые, и за работу амуниционных вещей, в 4-м пункте означенных, заплатить.

Також и из высокомонаршей щедроты за усердные мои труды при изготовлении короны для коронации по примеру других при оной работе трудившихся и императорскою милостию обрадованных и за всю мою долголетную и ревностную службу и за понесенные при переездах в Москву и обратно убытки всемилостивейше и меня наградить, дабы я, нижайший, возползуясь Вашего Императорскаго Величества монаршею и матернею милостию и получив как жалованье мое, так и платеж за все починки и протчее, мог расплатится и, избавясь от предстоящего ныне мне с фамилиею моею всеконечного раззорения, продолжать Вашему Императорскому Величеству всенижайшую мою службу с усердием и ревностию, а по 8-у и 9-у пунктам повелеть снабдить меня высочайшею вашего величества резолюциею.

Вышеозначенные долги принял я смелость вашему высокопревосходительству предложить в совершенном уповании при помощи Божеской милостивой вашей апробации и изъходатайствования высочайшей Ея Императорскаго Величества Резолюции, о драгоценнейшем обещании высокоблаженные и вечно славы достойный памяти государыни императрицы, которая наградить меня намерение иметь изволила за то, что я с подданными Ея Величества чрез толь многие лета изправлял множество хороших работ, яко в особливом пункте всепокорнейше ваше высокопревосходительство прошу припамятование Ея Императорскому Величеству учинить.

В получении сей всевысочайшей Ея Императорскаго Величества милости прибегаю я единственно И надежно к вашему высокопревосходительству яко могущему и справедливому заступителю и ласкаю себя, что ваше высокопревосходительство такую монаршую милость мне, как бедному верному слуге из исходатайствовать изволите, за что всещедрый творец благослови ваше высокопревосходительство долголетствием, здравием и всем желаемым благополучием, а я во весь век мой пребуду с должным высокопочитанием

Вашего высокопревосходительства
... Diener
Georg Friedrich Eckardt

ЦГИЛ СССР. Ф. 467. Oп. 2. Д. 104. Л. 1-5.
(Изложение «Челобитной» Экарта и «регистора» во «Всеподданнейшем докладе» И. И. Бецкого опубликованы в Приложении I к кандидатской диссертации автора «Искусство петербургских ювелиров второй половины XVIII столетия» (Л., 1984. С. 199 203). Разбору творчества Экарта и Позье посвящена гл. 3 разд. I, с. 40-65.)

Комментарии

1. ЦГИА СССР. Ф. 467. Оп. 2. Д. 104. Л. 1-5.

2. Записки придворного брильянтщика Позье о пребывании его в России с 1729 по 1764 гг.// Русская старина. 1870. Т. 1. С. 62.

3. Этот вывод можно сделать из фразы «Регистера» — перечисления работ Экарта, сделанного им самим: там указано, что он заплатил 268 руб. мастерам, делавшим «амуничные вещи», подчеркнув, что они выполнялись «с финивтеною работою» // ЦГИА СССР. Ф. 468. Оп. 1. Ч. 2. Д. 3876. Л. 18; Ф. 467. Оп. 2. Д. 104. Л. 4.

4. Записки... С. 70.

5. ЦГИА СССР. Ф. 467. Оп. 2. Д. 104. Л. 10.

6. ЦГИА СССР. Ф. 468. Оп. 1. Ч. 2. Д. 3870. Л. 6. Вероятно, что бриллиантовый букет предназначался для подарка фаворитке Петра III — графине Елизавете Романовне Воронцовой (1745-1792), поскольку датский посланник при русском дворе Гакстгаузен в своем донесении от 30 декабря 1761 г./10 января 1762 г. писал, что, «кроме денег, император подарил Mile Воронцовой более чем на 50 тыс. рублей драгоценностей» (Шуми-горский Е. С. Донесения датского посланника Гакстгаузена о царствовании Петра III и перевороте 1762 г.//Русская старина. 1914. Дек. С. 508).

Броши-букеты в это время были очень характерной деталью дамского костюма. Петербургский двор к тому же отличался большой роскошью, так что вещи петербургских дам поражали иностранцев своей стоимостью. Вот что писал прусский посланник при русском дворе барон Гольц в своем донесении королю прусскому Фридриху II от 8/19 июня 1762 г., высказывая свое мнение о подарке, который следовало пожаловать той же графине Воронцовой: «Касаясь того, что Ваше Величество мне поручило насчет подарка фаворитке, я осмеливаюсь вам сказать, что женщины этого двора столь увешаны драгоценностями, что трудно подобрать им что-то достойное. Даже и те, у кого семейства в долгах, щеголяют великолепными драгоценностями. Я узнал, что фаворитка только что отказалась от подарка императора — серег, поскольку они стоили только 25 тыс. рублей». Далее Гольц напоминает Фридриху II, как важно сделать достойный подарок любовнице императора именно в данный момент подписания договора с Пруссией, чтобы сохранить хорошие отношения с Петром III (Вильбасов В. А. История Екатерины II. Берлин, 1900. Т. 2. С. 635).

Но бриллиантовый букет, присланный Фридрихом II в подарок Елизавете Воронцовой, показался Гольцу слишком маленьким. На это разъяренный Фридрих ответил дипломату следующими строками: «Какого же дьявола вы хотите, мой дорогой? Чтобы я прислал бриллиантовый букет столь большой, как шпалерные деревья? Ваши дамы (в Петербурге, — Л. К.) носят на груди букеты, которые можно принять за шпалерные деревья из немецкого сада. Я вам послал из Берлина все наилучшее. Пришлите же по крайней мере рисунок шпалерного дерева, чтобы знать, что это такое и как это делается, и вспомните при этом, что моя страна разрушена и разграблена» (Титов А. Письма Фридриха Великого к императору Петру III // Русский архив. 1905. Кн. I. С. 18).

7. ЦГИА СССР. Ф. 468. Оп. 1. Ч. 2. Д. 3870. Л. 8. Не исключено, что данный перстень — это то самое «большое бриллиантовое кольцо, оцененное в 600-800 талеров», пожалованное в день рождения великого князя Павла Петровича голштинцу Давиду Рейнгольду Сиверсу (1732-1814) как родственнику императора, поскольку был женат на незаконной сестре Петра III Фредерике. См.: Император Петр III: Записки Д. Р. Сиверса//Русский архив. 1909. Кн. II, вып. 7. С. 519-520.

8. Чтобы составить себе хоть какое-либо впечатление, какие же вещи были там обнаружены, можно воспользоваться донесением того же Гакстгаузена: «...императрица оставила большие богатства, не только драгоценными вещами громадной стоимости, но и наличными деньгами: найдено до 600 пуд. слитков серебра и 67 пуд. золота, сверх того на 1½ миллиона империалов и еще приблизительно на 2 миллиона неотчеканенной монеты» (Донесение от 29 декабря 1761 г./9 января 1762 г.//Русская старина. 1914. Нояб. С. 273). От него же мы узнаем, что Петр III строго выговаривал А. В. Олсуфьеву, что тот «самовольно, из предосторожности, накануне смерти императрицы опечатал все документы и другие представляющие ценность вещи, находившиеся в кабинете императрицы и отчасти под его охраной. (...) Император тотчас же завладел шкатулкой с бумагами, оставив драгоценности, деньги и все остальное и черпая оттуда по мере надобности. Говорят, что в потайном кабинете императрицы, ключ от которого имела только она одна, найдены были чрезвычайно странные предметы, например, всякого рода снедь, морковь, огурцы, восковая свеча, которую она держала во время обручения нынешнего императора, старинные записи ее отца и много других подобных вещей и все это среди бриллиантов огромной ценности» (Донесение от 4/15 января 1762 г. // Русская старина. 1915. Февр. С. 276).

9. Чтобы понять, о каких же именно двух коронах шла речь в челобитной Экарта, стоит процитировать фрагмент записок прусского графа Гордта, пришедшего отдать почести покойной Елизавете Петровне: «Мы увидели в большой зале гроб, обитый черным и украшенный фестонами и гирляндами из серебряной парчи. Зала была до того ярко освещена, что с трудом можно было переносить блеск свечей; гроб, покрытый золотым парчевым покровом, с серебряным испанским шитьем, возвышался на ножках: богатая корона украшала голову усопшей. (...) Вокруг гроба на табуретах были разложены: великолепная императорская корона, украшенная крупнейшими бриллиантами, несколько старинных корон царств: Казанского, Астраханского и Сибирского, все русские ордена, как то св. Андрея, св. Александра Невского, св. Анны и св. Екатерины, а также ордена прусские, шведские и польские» (Плен графа Гордта в России (1759-1762 гг.). Извлечение из его записок//Русский архив. 1877. Т. 2. Вып. 7. С. 318).

10. ЦГИА СССР. Ф. 468. Оп. 1. Ч. 2. Д. 3870. Л. 4.

11. Записки... С. 84-86.

12. Перечень работ Жереми Позье см.: Кузнецова Л. К. Искусство петербургских ювелиров второй половины XVIII столетия. Л., 1984. Прил. III. С. 207-212 (кандидат, диссертация). Кстати, вероятно, именно о серьгах работы Позье шла речь в вышеупомянутом донесении барона Гольца (см. цитату в примеч. 7). По счету ювелира они прошли как «пара серег брилиантовых о трех подвесках с болшими каменьями», за них ему было заплачено 12 150 руб., причем в счете было помечено, что они были «отданы самому бывшему императору» (ЦГИА СССР. Ф. 468. Оп. 1. Ч. 2. Д. 3872. Л. 58 об.).

13. Дашкова Е. Р. Записки 1743-1819. Л., 1985. С. 54.

14. «... Несколько дней спустя по восшествии на престол, императрица Екатерина призвала меня к себе и сказала, что поручила камергеру Бецкому проверить казенные вещи и приказала мне разломать все, что окажется не в современном вкусе, и употребить на новую корону, которую она желала иметь к коронации. Императрица приказала мне обо всем сговориться с Бецким, что мне было чрезвычайно приятно и дало мне возможность свалить на него мои заботы и неприятности, по которым я мог навлечь на себя дурные последствия со стороны лиц, имевших надзор над этими вещами... Я (...) помогал Бецкому во всем, что было по моей части. Я ему достал хорошего и очень искусного оправщика, француза по имени Ороте, который отлично сделал свое дело. Я выбрал между вещами все, что могло годиться на эту работу, (...) я отобрал все самые большие камни, негодящиеся на модную отделку, отчасти бриллиантовые, отчасти цветные, что составило богатейшую вещь, какая только имеется в Европе. Несмотря на все предосторожности, принятые мною, чтобы сделать корону легкою и употребить только самые необходимые материалы, чтобы удержать камни, в ней оказалось пять фунтов весу. Я примерил корону (…). Екатерина сказала, что очень ею довольна» (Записки... С. 111-112).

15. ЦГИА СССР. Ф. 467. Оп. 2. Д. 104. Л. 21, 39. К сожалению, сам счет Экарта пока не обнаружен.

16. ЦГИА СССР. Ф. 468. Оп. 1. Ч. 2. Д. 3874 Л. 109.

17. «Сим двум производилось по одному рублю на день, а прочим мастерам никому не производилось; ибо они, предаясь в Высочайшую Вашего императорского величества волю, того не требовали» (Камерфурьерский журнал 1762 г. Приложение. СПб., б/г. Дополнение XXIX. С. 263).

18. У нас пока нет данных, кто именно состоял в штате в 1762 г. но известно, что это могли быть подмастерья Савелий Калабухов, причисленный к мастерской с 1744 г. (его годовой оклад составлял 55 руб.), Федор Поздеев и Василий Тихонов, работавшие с 1746 г. с годовым окладом 50 руб., а также ученики Иван Будников (с 1751 г.) и Алексей Михайлов (с 1758 г.), получавшие в год по 35 руб., и Тимофей Морозов, состоявший в штате с 1755 г. на 18 руб. См.: ЦГИА СССР. Ф. 467. Оп. 2. Д. 104. Л. 18. Данные приводятся на 24 февраля 1765 г.

19. ЦГИА СССР. Ф. 467. Оп. 2. Д. 104. Л. 2-2об.

20. ЦГИА СССР. Ф. 468. Оп. 1. Ч. 2. Д. 3872. Л. 88; Д. 3874. Л. 32.

21. Bruel F.-L. Les orfevres frangais a Saint-Petersbourg de 1714 a 1814//Bulletin de la Societe de l’histoire de Part frangais. P., 1908. P. 57-60.

22. ЦГИА СССР. Ф. 467. Оп. 2. Д. 104. Л. 6-7.

23. Russia’s treasure of diamonds and precious stones. Moscow: The People’s commissariat of finances, 1925. Part IV. P. 34-35. N 280A. На ней надпись: «1763, 19 (Paude) 80 27/32. g.F.E. 163 В».

24. Ibid. Part. III. P. 23, N 105, pi. 58, phot. 121.

25. ЦГИА СССР. Ф. 467. Оп. 2. Д. 104. Л. 11.

26. Там же. Л. 12-13 об.; Ф. 468. Оп. 1. Ч. 2. Д. 3876. Л. 17 об.

27. Там же. Ф. 467. Оп. 2. Д. 104. Л. 16.

28. Там же. Л. 21-22 об., 39-39 об.

29. Там же. Л. 21-22 об.

30. Там же. Л. 15-15 об.

31. Там же. Л. 16-16 об.

32. Там же. Ф. 468. Оп. 1. Ч. 2. Д. 3880. Л. 203.

33. Backsbacka L. St. Petersburgs juvelerare, guldoch silversmeder 1714-1870. Helsingfors, 1951. S 33.

Текст воспроизведен по изданию: Георг-Фридрих Экарт и Алмазная мастерская. Его отношения с Позье и работа над короной Екатерины II // Памятники культуры: новые открытия. Письменность, искусство, археология. Ежегодник, 1990. М. Наука. 1990