ВИЛЬЯМ КОКС

ПУТЕШЕСТВИЯ ПО ПОЛЬШЕ, РОССИИ, ШВЕЦИИ И ДАНИИ

TRAVELS IN POLAND, RUSSIA, SWEDEN AND DENMARK

1779-1785 г.г.

(См. «Русская Старина», октябрь 1907 г.).

(Окончание).

VIII.

Посещение университета. — Каталог греческих рукописей. — Продажа готовых срубов. — Быстрота, с какою строятся деревянные дома. — Поездка в Троицкую Лавру. — Наши злоключения по пути.

Из архива мы отправились в университет, который находится в Китай-городе; он основан по инициативе графа Шувалова императрицей Елисаветой Петровной и рассчитан на 600 студентов, которым дается помещение и полное содержание от казны. Нас приняли с большим почетом директор и профессора и повели нас в типографию. Она в то время работала, и при нас отпечатали несколько листов, на английском и русском языках, которые нам поднесли на память, как образчик русского книгопечатания: на одном из них было напечатано следующее:

«Сие тиснение печати Российской поднесено высокопочтеннейшему лорду Герберту в его путешествовании чрез Россию с капитаном Флойдом и господином Коксом в то время, когда они удостоили своим благосклонным посещением императорский Московский университет. Сентября 1 дня 1778 года».

Из типографии мы прошли в университетскую библиотеку, которая содержит очень ограниченное число книг. Прощаясь со мною, директор подарил мне грамматику татарского языка и каталог греческих рукописей, находящихся в книгохранилище [664] Св. Синода и годовое расписание лекций, читаемых в Московском университете, под заглавием: «Catalogus praelectionum publicarum in Universitate caesarea Mosquensi habendarum» (Программа эта не приводится Коксом целиком, о некоторых преподавателях он не упоминает вовсе, фамилии других перевирает и вообще его извлечение настолько сбивчиво, что оно не представляет интереса, поэтому мы его опускаем).

Каталог греческих рукописей, хранящихся в синодальной библиотеке, озаглавлен «Notitia codicum manuscriptorum Graecorum Bibliothecarum Mosquensium sanctissimae Synodi Ecclesiae orthodoxae Graeco-Russicae, cum variis anecdotis, tabulis aeneis et indicibus lecupletissimis. Edit Christianus Fredericus Matthaei, gymnasorum Universitatis Mosquensis rector. Mosquae, typis Universitaris. Anne 1776». Он составлен ученым немцем, из Лейпцига, Маттаем, учеником знаменитого Эрнести. Приглашенный в Москву императрицей Екатериной II, он читает лекции в университете. Вскоре по приезде в Москву, он занялся греческой литературой и разобрал любопытную коллекцию греческих рукописей, хранящихся в синодальной библиотеке, большая часть коих собрана по указанию патриарха Никона Арсением — монахом из Афонского монастыря.

Так как каталог этих рукописей, изданный первоначально по повелению Петра Великого, был составлен весьма неточно, то князь Потемкин, большой любитель древней письменности, предложил Маттаи выполнить эту работу в более широких размерах. Маттаи выпустил в 1776 г. первую часть своего труда, содержащую подробное описание 51 рукописи, с критическими к ним примечаниями. Им описан обстоятельно весь материал, на основании которого писалась каждая рукопись, когда и кем она была написана, ее содержание, число страниц и пр.

Предполагается издать, таким образом, с небольшими промежутками полный каталог рукописей, но так как эта работа займет несколько лет, то Маттаи издал пока сокращенный каталог, с соответствующим предисловием.

Москва составляет центр внутренней торговли России. Почти вся торговля сосредоточена в Китай-городе, где согласно обычаю, существующему в России, как и в большей части государств Востока, все лавки и склады сосредоточены в одном месте.

Среди достопримечательностей Москвы надобно упомянуть о рынке, где торгуют готовыми домами. На одном из предместии под открытым небом расставлены на земле совсем готовые [665] дома. Кому нужен дом, тот отправляется на этот рынок, заявляет о том, сколько ему нужно комнат, осматривает срубы и сторговывает подходящий дом, и либо перевозит его сам на место, либо покупает его с условием, что дом будет перевезен и поставлен на место. Может показаться невероятным, что таким образом дом может быть куплен, перевезен на место и приспособлен для жилья в течение одной недели; это делается так просто потому, что такие дома представляют не что иное, как простые срубы и их, по перевезении на место, остается только скрепить.

Впрочем, столь упрощенным способом строятся не одни избы; и более обширные деревянные дома с красивыми фасадами строятся с такой быстротою, которая поражает иностранца.

Замечательным примером такой быстрой постройки может служит здание, сооруженное во время последнего посещения Москвы Императрицей Екатериной II. Ее Величество выразила желание остановиться в доме князя Голицына, который считается самым благоустроенным домом в столице; но так как он был слишком мал для помещения государыни и ее свиты, то недель в шесть, не более, была сооружена деревянная пристройка, превосходившая размерами самый дом, с целым рядом великолепных комнат. Это здание, сооруженное с быстротою молнии, оказалось столь красиво и удобно, что материал, из которого он сооружен, был употреблен впоследствии на постройку императорского загородного дворца, стоящего на небольшой возвышенности в окрестностях города.

Я видел в Москве остроумное приспособление, устраиваемое с целью не допускать скопления толпы в случае бунта или для остановки уличного движения при пожарах, весьма частых в городе, где большая часть домовв деревянные и мостовая бревенчатая. В начале улицы устанавливается особого вида рогатка т. наз. chevaux-de-frize (Spanischer Reiter); один конец ее вращается на оси, а другой скользит по колесу; подле нее стоите будка для часового. Как только начинается народное волнение или на улице собирается большая толпа, рогатку тотчас запирают и движение на улице прекращается моментально.

В России так распространена игра в шашки, что в бытность мою в Москве, где бы мне ни случалось быть в гостях, я видел везде играющих в шашки; проходя по улице, нередко случалось видеть купцов или простолюдинов, которые играли около своих лавок или у ворот домов. Играют иногда вчетвером, для чего имеется более длинные доски с большим [666] числом квадратов. Мне говорили, что эта игра труднее обыкновенной, но более интересна (Здесь опущено описание воспитагельного дома, о котором Кокс отзывается с восторгом, так как описание это приведено дословно в его статье «Тюрьмы и госпиталя в России в XVIII веке». см. «Русская Старина», 1907 г. июль. стр. 34-36).

Нам не хотелось уехать из Москвы, не видав Троицкой Лавры, известной в летописях русской истории, как место убежища русских царей во время народных волнений.

Так как монастырь этот находится в сорока милях от Москвы, то мы велели подать почтовых лошадей в пять часов утра, надеясь вернуться в тот же день. Мы рассчитывали, что нам будет вполне достаточно для этой поездки одного дня, но в незнакомой стране постоянно случаются разные препятствия, которых человек, не знающий местных обычаев, не в состоянии предусмотреть; незнакомство с разными мелочами, которые можно было бы устранить, если бы мы были лучше осведомленными, причинило нам немало неприятностей и заставило нас пробыть в дороге не один и не два, а целых три дня.

Мы встали в пять часов; но вышла задержка из-за почтовых лошадей, которых нам дали с большим трудом, несмотря на то, что подорожная была подписана губернатором, и мы надоедали станционному смотрителю, посылая к ному одного посланного за другим. Дело в том, что так как плата за почтовых лошадей не велика, то их владелъцы могут с большей выгодой употреблять их для других надобностей, и поэтому иностранца конечно заставляют ждать, если только с ним не едет русский солдат, который заставит станционного смотрителя исполнить требования путешественников. Наши знакомые очень советовали нам прибегнуть к этой мере и, надобно сознаться, что мы поступили весьма необдуманно, пренебрегши их советом, о чем впоследствии очень сожалели.

Прождав лошадей целых девять часов, мы были счастливы, когда в два часа по полудни, нам были наконец поданы лошади. Усевшись в карету, мы надеялись доехать без остановки до первой почтовой станции, где мы должны были сменить лошадей, но ямщик, отъехав четыре версты, остановился в первой же деревне и наотрез отказался везти нас далее. Напрасно показывали мы ему подорожную; он утверждал, что она дает нам право только получать лошадей от деревни до деревни; основываясь на этом, он без дальнейших церемоний уехал обратно [667] в Москву. Целых два часа пришлось нам употребить на то, чтобы при помощи нашего переводчика-цыгана убедить крестьян дать нам лошадей; они довезли нас опять только до ближайшей деревни, где снова пришлось прибегнуть к угрозам, спору и обещаниям.

Таким образом, споря и ссорясь, ехали мы от деревни до деревни, — которые, к несчастью, были довольно часты в этой местности, и только к полуночи добрались до деревни Клизмы, в 17 верстах от Москвы, где переночевали в одной избе. Так как наш слуга употребил большую часть ночи на переговоры с крестьянами, убеждая их дать нам по утру лошадей, то нам удалось выехать на другой день чуть не на рассвете и к восьми часам утра мы были в Бретовщине, на полпути к Лавре.

Тут нас ожидал курьер князя Волконского, любезно посланный им вперед, чтобы приготовить нам лошадей и сопровождать нас до монастыря: опыт предыдущего дня заставил нас вполне оценить эту любезность.

В Бретовщине мы осматривали дворец, построенный Алексеем Михайловичем, в котором он часто жил; это продолговатое одноэтажное здание, окрашенное в желтый цвет, состоит из ряда небольших, низких комнат. В этом дворце (если только он заслуживаете этого названия) долгое время никто не жил. Императрица Екатерина II, которой понравилось местоположение дворца, решила, в память отца Петра Великого, построить тут новый большой каменный дворец, для которого уже заготовлены материалы.

Вернувшись в деревню, мы приказали подать лошадей и были очень довольны, когда наше приказание было немедленно исполнено: наш военный спутник оказался нам весьма полезным, ибо как только начинались обычные препирательства и брань между крестьянами, он тотчас пускал в ход свое оружие, и его способ убеждения оказался красноречивее самых трогательных наших увещаний. Мужики видимо привыкли к подобного рода внушениям, так как они переносили их терпеливо и крайне добродушно; ямщик, получив тумака, садился на козлы и принимался как ни в чем не бывало петь и посвистывать.

Троицкая Лавра походит издали на небольшой городок и, подобно многим монастырям, обнесена высокими каменными стенами с башнями, в которых проделаны амбразуры для ружей и пушек. Все укрепление обнесено глубоким рвом.

Кроме монастырских келий, в ограде Лавры находится царский дворец и девять больших церквей, сооруженных [668] различными царями. По бокам двора тянутся кельи, в настоящее время слишком просторный для братии, которой было прежде до 300 человек.

Дворец, куда русские цари часто наезжали в то время, когда Москва была столицею, невелик; в одной из комнат лепные украшения изображают главные деяния Петра Великого. Все девять церквей великолепны; главный купол собора позолочен: четыре другие меньшие главы покрыты листовым железом, окрашенным в зеленую краску. Мы поднялись на новую колокольню, построенную при императрице Елисавете Петровне, в довольно красивом стиле. С нее открывается обширный вид на окрестную холмистую местность, усеянную деревнями.

Так как архимандрита не было дома, то нам не удалось осмотреть библиотеку, о чем мы очень сожалели, ибо по описанию Бюшинга она содержит весьма любопытную коллекцию книг.

IX.

Тверь, отстраивающаяся после пожара. — Штраф, наложенный на баржи. — Небрежность русских кузнецов. — Вышний Волочек. — Частоколы. — Гуртовщики. — Характер местности и население Новгородской губернии. — Любовь народа к пению. — Грустное впечатление, произведенное Новгородом. — Дорога от Новгорода до Петербурга.

Мы оставили Москву 14 сентября. Местность, по которой нам пришлось ехать, кое-где поросла лесом. Переночевав в деревне Парской, как обыкновенно в крестьянской избе, мы взяли на следующее утро свежих лошадей в Клину, лежащем на широкой реке Сестре. Эта деревня недавно выгорела, и крестьяне вновь отстраивались; поблизости мы видели пильную яму, — вещь столь необычайную в этой стране, что нельзя было не обратить на нее внимания. Миновав заводы, мы переправились через небольшую речку и очутились вскоре на берегу Волги. На следующее утро, увидав, что одно из колес нашего экипажа готово было рассыпаться, мы оставили его на попечение нашего слуги и наняли кибитки, в которые наложили для нас сена. После довольно утомительного пути мы добрались до гор. Твери, расположенного очень красиво на высоком берегу Волги.

Тверь разделяется на старый и новый город. Старый город. лежащий по ту сторону Волги, состоит из деревянных изб. Новый город до огромного пожара, истребившего его в 1763 г., был немногим лучше, но теперь обстраивается на деньги, пожертвованные императрицей, по новому плану, набросанному одним [669] известным архитектором; на казенный счет построены дома для губернатора, епископа, здание суда, биржа, тюрьма и другие общественный здания; всякому, желающему построить каменный дом, выдается на двенадцать лет беспроцентная ссуда в размере 300 ф. ст. (3.000 руб.). Таким образом роздано в ссуду до 60.000 ф. ст.; до сих пор возвращена только третья часть этой суммы. Широкие, длинные улицы расходятся из центра радиально: каменные выштукатуренные дома очень красивы. Пока отстроена только часть нового города; когда распланировка его будет окончена, то он будет представлять два восьмиугольника, к которым идет несколько улиц, пересекающихся под прямыми углами; эта часть города могла бы служить украшением самой богатой и цивилизованной страны.

В Твери есть духовная семинания на 600 воспитанников. В 1776 г. по повелению императрицы основана школа для детей мещанского сословия на 200 учеников, а в 1779 г. открыт дворянский институт.

Тверь благодаря своему положению при слиянии двух рек, по которым товары идут из Сибири и из южных губерний в Петербург, ведет значительную торговлю. На Волге и на Тверце мы видели довольно много судов. В 1776 г. мимо Твери прошло 2.537 барок; в 1777 г. — 2.641; средним числом их проходить ежегодно около 2.550. Барки эти плоскодонный и строятся из новых досок только на одно плавание: в Петербурге они продаются на слом.

Я уже говорил, как много дерева тратится в России даром от того, что тут существует обычай обделывать доски только при помощи топора. Корабельные плотники работают одним топором, также как крестьяне: для того, чтобы заставить их употреблять другие инструменны, был издан указ, в силу которого всякое судно, проходящее мимо Твери, облагается штрафом в 60 р., если в нем хоть одна доска будет обделана топором. В первый год по издании этого указа было собрано 600.000 р. штрафа, во второй — 15.000; в третий 1.000. а на четвертый год ничего. Таким образом благодаря этой остроумной мере, корабельные плотники научились работать пилою, которая, по всей вероятности, войдет со временем в употребление у обыкновенных плотников и у крестьян.

Развитие торговли заметно отразилось на благосостоянии города. В нем насчитывают в настоящее время 10.000 жителей; население губернии также заметно увеличилось. Это служит наглядным доказательством того, какую пользу принес стране новый [670] свод законов. Он был введен впервые в Тверской губернии, и она уже воспользовалась его плодами.

Так как Тверь большой город, то мы полагали, что нам хорошо починят экипаж и что нам удастся хоть два или три дня ехать без остановки. Положившись на искусство русского кузнеца, мы выехали в шесть часов вечера, предполагая, что доедем часа в четыре до ближайшей станции, где мы предполагали ночевать; но, проехав всего 10 верст, мы заметили, что наше колесо не только не было укреплено, но напротив расхлябалось еще больше, и нам пришлось остановиться в маленькой деревушке, где, однако, никто не мог починить нам колеса и даже нельзя было достать сальной свечки, чтобы смазать ось, которая постоянно загоралась; так как до ближайшего местечка, где можно было достать новое колесо, оставалось 60 верст, то мы благоразумно решили вернуться в Тверь. Я утешал себя тем, что эта задержка дала нам возможность лучше изучить город и его окрестности. Мы остановились в той же самой гостинице, содержимой немцем, из которой мы только что уехали. Она помещалась в одном из вновь отстроенных прекрасных каменных домов, но в ней не были почти никакой мебели и даже кроватей.

На следующий день мы совершили очень приятную прогулку в окрестностях города и не раз останавливались, чтобы полюбоваться на прелестный вид нового города, горделиво возвышавшегося на крутом берегу Волги.

Сентября 19. Приобретя наконец новое колесо, мы отправились в путь после полудня и к вечеру были в Торжке. Эти большой, раскинутый город, состоящий преимущественно из деревянных лачуг и нескольких каменных общественных зданий, построенных за последнее время на казенные средства.

Хотя Торжок находится всего в 40 верстах от Твери, но мы считали большим счастьем, что нам удалось доехать до него без прикдючений. Но на другой день нам не повезло: у нашем злополучной кареты сломалась ось, и мы должны были снова переесть в кибитку, в которой доехали до Вышнего-Волочка.

Селение Вышний-Волочек, наименованное городом императрицей Екатериной II и получившее довольно значительные привилегии, уже начало процветать — жители, освобожденные от крепостной зависимости, занялись торговлею. В Волочке все здания деревянные, за исключением судебных учреждений, построенных на деньги, данные Императрицей.

Починив свой экипаж, мы выехали 26 числа из Вышнего-Волочка по длинной гати, проложенной по обширным болотам, где [671] на каждом шагу встречались полуразвалившиеся мосты без перил. Здесь я видел несколько деревень, полей и садов, обнесенных деревянными частоколами, высотою около двенадцати фут, которые представляли живописное зрелище. Обычай огораживать деревню частоколом существует издавна: есть старый, уже отмененный закон, предписывавший крестьянам, под страхом наказания кнутом, обносить города и деревни частоколами. До изобретения пороха эти частоколы играли роль защиты против разбойничьих набегов татар, и так как русский народ очень привержен к старинным обычаям, то этот обычай сохранился до сих пор.

Местность, по которой мы ехали, на довольно большом пространстве была болотистая, поросшая лесом; деревни стояли на песчаных возвышенностях, выступавших из болота. Мы переночевали в Холилове. небольшой деревушке, незадолго перед тем выгоревшей почти дотла. Нет ничего удивительного, что пожары составляют тут обычное явление, так как все избы деревянные и большая часть крестьян, подобно крестьянам в Польше, употребляют, вместо свечей, длинные лучины, с которыми они расхаживают по всему дому и ходят даже на сеновал, не соблюдая ни малейшей осторожности. На следующее утро оказалось, что вследствие крайне плохой дороги, наше новое колесо опять грозило развалиться, и мы были вынуждены остановиться, чтобы починить его.

24 числа, после полудня, мы приехали в Бронницу, деревню, лежащую на берегу Меты, в 20 верстах от Новгорода, и остановились в доме священника, который ничем не отличался от прочих изб, но был чистый и уютный, так как в нем была печь. Священник был одет не в рясе, а в крестьянской рубахе, отличаясь от крестьян только своими длинными волосами. Он, его жена и вся семья были заняты приготовлением икры из рыбы, которая ловится в большом количестве во Мсте.

В расстоянии двух верст от деревни, среди равнины возвышается полукруглый песчаный холм, подошва которого была усеяна кусками красного и серого гранита. На этом холме стоит каменная церковь на том самом месте, где в языческие времена стоял идол.

Мы видели по пути многочисленные стада быков, которых гнали в Петербург, по большей части из Украины. Во время этого долгого пути погонщики редко заходят ночевать куда-либо в дом: их скот кормится, пощипывая траву по бокам дороги; в дурную погоду они не имеет куда укрыться от непогоды и ищут защиты под деревьями. Вечером царящая кругом [672] тишина нарушалась мычанием быков и песнями погонщиков: мрак лесов освещался пламенем многочисленных костров, вокруг которых сидели и лежали погонщики: одни варили кушанье, другие спали на голой земле. По одежде и манерам они походили на кочующую орду татар.

Дорога от Москвы до Петербуга на протяжении 500 верст тянулась по прямой линии в виде лесной просеки и производила своим однообразием томительное впечатление. По обеим сторонам дороги лес был расчищен шагов на 40-50; изредка попадались деревни.

Дорога была устлана бревнами, уложенными поперек и скрепленными по середине и по бокам длинными жердями, прибитыми деревянными гвоздями: на эти стволы набросаны ветви, и все это засыпано песком или землею. Только что исправленная дорога замечательно хороша, но когда бревна подгниют или вдавятся в землю, а песок и землю снесет дождем, то образуются многочисленные ухабы, и легче себе представить, нежели описать, какие толчки получает экипаж, подпрыгивая по обнаженным бревнам. Дорога во многих местах представляет непрерывный ряд рытвин и ухабов, каких мне не приходилось видеть на самой плохой мостовой.

Деревни на этом пути очень похожи одна на другую и состоят из одной улицы с деревянными избами, хорошо приспособленными для здешнего сурового климата. Все дома имеют продолговатую форму; к избе неизменно примыкает сарай с навесом.

Насколько я заметил, в России крестьяне почти не имеет кроватей: во всех избах, в которые я входил, я видел всего навсего две кровати, и на каждой из них лежало по две женщины. Вся семья спит обыкновенно на полу, на полатях или на печке, с которой свешиваются их ноги и голова; нам, никогда не видавшим подобного зрелища, ежеминутно казалось, что они свалятся на пол. В тесной избе жило иногда до двадцати человек, что при жарко натопленной печи делало комнату невыносимо жаркой; эту жару и удушающее зловоние едва можно было переносить. Дело обстояло еще хуже в курных избах, где к тяжелому запаху присоединяется дым. Когда мы отворяли дверь, чтобы освежить избу, то врывалась такая струя холодного воздуха, что мы предпочитали жару и духоту резкому северному ветру.

В каждой избе были подвешены к потолку, по середине, сосуд со св. водой и лампада, которую зажигают по большим праздникам; иконы, грубо написанные на дереве, большею частью не имели никакого человеческого подобия. [673]

В обращении друг с другом крестьяне, в этой местности, очень вежливы, при встрече тотчас снимают шапки и кланяются. Разговаривая, они сильно размахивают руками, а в разговоре с людьми, выше их стоящими, держат себя очень унизительно и низкопоклонно: встретив барина, они кланяются в пояс и иной раз даже стукают лбом о землю. Мы бывали поражены, когда нам оказывали такого рода чисто восточные знаки почтения не только нищие, просившие милостыни, но даже дети, а иной раз и взрослые крестьяне.

В наружности новгородских крестьян нас поразила с первого взгляда толщина их ног, но потом оказалось, что помимо двух пар шерстяных чулок, они укутывают ноги, летом и зимою, шерстяными и холщевыми онучами, в несколько аршин длиною, и на все это натягивают еще громадные сапоги.

Крестьяне тут хорошо одеты и хорошо питаются: обычную их пищу составляет ржаной хлеб, — изредка белый, овощи, грибы, разного рода пироги, свинина, соленая рыба, похлебка, сильно приправленная луком и чесноком. Особенно поразило нас огромное количество употребляемых тут грибов; в каждой избе их были большие запасы; рынки были ими завалены.

Отсталость русского народа от всех других европейских наций поражает самого поверхностного наблюдаетеля; однако, по мере того, как мы приближались к Петербургу, деревни становились несравненно лучше тех, какие мы видели по пути от Смоленска до Москвы: избы были просторнее, лучше устроены, окна больших размеров, курных изб меньше, но, несмотря на эти несомненные знаки усиливающейся цивилизации, нас поражали также признаки самого грубаго варварства.

Во время моего путешествия я был поражен удивительной любовью русского народа к пению. Крестьяне, исполнявшие обязанность ямщиков, взобравшись на козлы, тотчас начинали напевать и пели не переставая несколько часов; ямщики поют от начала станции до конца; солдаты поют во время похода; крестьяне поют во время работы; кабаки оглашаются песнями; не раз, среди вечерней тишины, я слышал, как неслись песни из окрестных деревень.

Около Бронницы мы переправились через Мсту на пароме, сколоченном кое-как из семи или восьми бревен, на котором едва помещался экипаж и пара лошадей; проехав несколько верст по довольно болотистой местности, мы увидели наконец Новгород. Издали он показался нам очень красивым значительным городом, благодаря множеству церквей и монастырей, но наши ожидания не оправдались. [674]

Ни один город не производил на меня такого грустного впечатления, как Новгород, — по сравнению с его былым величием.

В настоящее время город обнесен земляным валом с старыми башнями в правильном друг от друга расстоянии. Вал занимает незначительную окружность, но и тут много пустопорожней земли и нежилых домов. За валом виднелись разбросанные монастыри и церкви, древний княжеский двор, и другие здания, входившие некогда в черту обширной слободы, которая тянулась на несколько верст, но в данное время более не существует. Две половины города, Торговая и Софийская, соединяются мостом, на половину каменным, на половину деревянным. Торговая сторона представляет собою бесформенную массу деревянных зданий и отличается от обыкновенной деревни только огромным числом каменных церквей и монастырей, — печальных памятников былого величия и благосостояния Новгорода. Между тем как плохо обработанные поля, обнесенные высоким частоколом, и большие пространства земли, поросшие крапивой, красноречиво свидетельствуют о настоящем упадке города. Каменное здание, на краю города, воздвигнутое казною под канатную и парусную фабрику, и некоторые другие кирпичные постройки казались особенно великолепными по сравнению с окружающими лачугами.

На Софийской стороне находится собор св. Софии, старый архиепископский дом, с лестницей, приделанной снаружи, новый дворец, еще не оконченный постройкою, и несколько других каменных зданий; все остальное пространство представляет пустырь, поросший крапивой и сорными травами с развалившимися зданиями.

Хозяин гостиницы, в которой мы остановились — немец; его гостиница небольшая, но хорошо обставлена, с кроватями, что составляет тут необычайную роскошь, которую мы с трудом могли найти даже в Москве. Так как наша карета очень поломалась в дороге, то мы оставили ее в Новгороде и продолжали путь в кибитках.

Дорога от Новгорода до Петербурга шла лесом по ровной и однообразной местности, нигде не было видно ни пригорка, ни долинки, и весьма мало возделанных полей. Унылое однообразие лесистой местности прерывалось изредка деревнями и отдельно стоящими домами. Последняя деревня на этом пути, Ижора, где мы сменили лошадей, имела самый жалкий вид, хотя она лежала всего в 20 верстах от столицы; кругом тянулась такая же [675] унылая, мало населенная местность, какою мы ехали все время. Но когда, верстах в десяти от Ижоры, мы свернули вправо, картина мгновенно преобразилась; лес сменился обработаннными полями, появились жилые дома, тряская дорога сменилась превосходным шоссе с гранитными верстовыми столбиками, а в конце длинной просеки виднелся Петербург — предмет наших давних желаний и конец наших странствований!

Текст воспроизведен по изданию: По России и Польше в исходе XVIII-го века. Путевые впечатления англичанина. 1779-1785 г.г. // Русская старина, № 12. 1907