ГЛАВА XVII

Шведская война 1789 года
Роченсальмский бой гребного флота

Недовольство Императрицы на адмирала Чичагова. — Обсуждение его действий военным советом. — Переписка Императрицы и гр. Безбородко с адмиралом. — Гребной флот Принца Нассау. — Гибель катера “Дельфин”. — Новая инструкция Чичагову и разбор ее. — Роченсальмский бой гребного флота.

В Петербурге с уверенностью ожидали известия о победе над шведским корабельным флотом. Двор не только не имел понятия о состоянии нашей эскадры, но гордился ее вооружением и не допускал мысли, что неприятель может скрыться от двух эскадр, идущих на соединение; стоило, по мнению многих, только добраться адмиралу Чичагову до Карлскроны и напасть на неприятеля, чтобы уничтожить его. Поэтому донесение адмирала о сражении 15 июля произвело в Петербурге сильнейшее впечатление; одно уже обстоятельство, что его атаковали, а не он бросился на врага, — служило уликой в трусости, в нерадении к интересам отечества и обвинением в ослушании повелений Императрицы ³⁶².

Императрица даже рассердилась, приказала в тот же день военному совету обсудить действия адмирала Чичагова и сама написала следующую записку:

“Из вчера полученных реляций (5 авг. вечером) адмирала Чичагова видно, что шведы атаковали его, а не он их, что он с ними имел перестрелку, что на оной потерян капитан бригадирского ранга и несколько сот прочих воинов, без всякой пользы Империи, что, наконец, он возвратился к здешним водам, будто ради прикрытия залива Финского. Я требую, чтоб поведение адмирала Чичагова в Совете сличено было с данной ему инструкцией, и Мне рапортовано было, за подписанием Совета, выполнил ли вышепомянутый адмирал инструкцию, ему данную за Моим подписанием, или нет, дабы Я посему могла взять надлежащие меры, ибо примечательно становится по шведской войне, что недействие, аки бы предмет был всех начальников тогда, когда живое и согласное действие везде над врагом им поверхность дать могло, а Империи доставило бы всем [331] желаемый мир; а теперь родится от всего сего тройной Империи вред: первый — непослушание в исполнении данных предписаний, чрез что ныне Франция погибает; второй — великие издержки, по пустому употребленные и умножающиеся медлением; третий — потеря по пустому людей и времени”.

Совет собирался в то время в Царском Селе и прочитал эту записку, предъявленную графом Безбородко. Испуганные гневом Императрицы, члены совета тотчас начали рассуждать о действиях адмирала Чичагова, но, к счастью, нашелся между ними один генерал, который воспротивился обсуждению столь важного вопроса, не имея перед глазами инструкций, данных адмиралу, и всех нужных бумаг, которые хранились в Петербурге. Тогда было положено, ввиду столь справедливого замечания, экстренно собраться на другой день в Петербурге.

С точки зрения военного совета или, так сказать, исполнения его инструкций, адмирал Чичагов не мог остаться виноватым; совет разделился на партии, враждебные друг другу. Сторона, протежирующая иностранцев, несмотря на свое влияние в государственных делах, не была в силах заставить остальных членов совета обвинить моего отца и потому подписала общее постановление, надеясь достичь своего влияния на Императрицу. Но Екатерина Великая, чувствуя несообразность действий этих господ, которых подпись красовалась на поданном ей рапорте с оправданием поведения адмирала, как мы увидим впоследствии, сумела прекратить эти наговоры.

В рескрипте 31 марта 1789 г. было предписано адмиралу, чтоб, выйдя на Ревельский рейд, он обратил внимание на Гангутский пост, занятие которого было бы выгодно и нужно. Рассуждая об этом, совет постановил, что “сего предписания не мог адмирал Чичагов выполнить, хотя приступал к тому, как реляцией своею от 18 мая доносил, что послан к оному посту капитан Тревенен, но за учиненными действительно от неприятеля разными укреплениями туда подойти не мог. Сверх же того и велено ему было потребные к оному предприятию меры принять с тем, чтоб в дальнейшем плавании, ему предлежавшем, не могло произойти остановки”.

О втором пункте, касающемся соединения с Копенгагенской эскадрой и действий против неприятеля, совет написал: “Но как при том сказано: желательно, чтоб оная эскадра могла с ним соединиться прежде дела с неприятелем или же шествуя по следам его, поставить его между двух огней, то совет находит, что наш адмирал [332] простер свое мужество и свыше сего пункта; ибо, увидя приближающегося неприятеля, не уклонился от сражения с ним, к которому обязывали его повеления токмо тогда, как соединится с эскадрой нашею, из Дании идущею, но защищая честь Российского флага, вступил в бой и отразил от себя шведский флот, не дожидаясь помянутого усилия от вице-адмирала Козлянинова, которого тогда уж предварил повелением соединиться с собой. Что не он атаковал, а был атакован, виной этому ветер, нашему флоту противный, а неприятелю вспомоществовавший. Уважив действия, что место сражения одержано нашим флотом, и потом все дни преследован неприятельский, доколе не укрылся в свою гавань в Карлскроне, Совет не может полагать сомнения, чтоб сей предводитель не искал, а еще менее упустил случай к вторичному сражению с неприятелем; но дело боевое в море не всегда зависит от хотения одной стороны”.

Далее в инструкции предписывалось: “переменять в боевом порядке линию, стараться выиграть ветер у неприятеля и устремиться на один из его флангов, поражая его с переменой кораблей, спуститься на ближнюю дистанцию и вооружить 4 корабля и 2 фрегата охотниками для нападения на корабль главного шведского адмирала”. Совет нашел, что “адмирал Чичагов не мог поступить по предписанию сему для того, что во время сражения был совсем под ветром и не был еще тогда в соединении с эскадрой вице-адмирала Козлянинова, следовательно, в том превосходном числе, которое для повеленной перемены кораблей и для отряда на шведский генерал-адмиральский корабль предположено было”. Затем повелевалось во время сражения иметь ясные сигналы и употреблять самые легкие из фрегатов для помощи поврежденным кораблям; Совет, не видя из донесений адмирала, чтобы в сражении 15 июля произошло какое-либо недоразумение или беспорядок, полагал, что это все было исполнено.

В рескрипте от 22 июня говорилось:

1) что “хотя бы неприятельский флот и поспешил прежде соединения с эскадрой вице-адмирала Козлянинова сразиться со вверенным адмиралу Чичагову флотом, однако с помощью Божией от усердия его и мужества и от храбрости подчиненных ожидается благополучного успеха”. Совет нашел, что “сему предписанию удовлетворил сей адмирал совершенно, вступя в сражение, как скоро сблизился с неприятелем, и сей последний стал на него наступать; успех же зависел как от приближения нашего флота, которое по противности ветра было невозможно, так и от продолжения сражения, чего как видно Шведы не хотели”. [333]

2) что “предоставляется на его усмотрение, полезнее ли присовокупить всю эскадру вице-адмирала Козлянинова к главному флоту для общего действия, или же, взяв только три стопушечные корабля к своему усилению, оставить прочие для операций по вестовой стороне Карлскроны и за Зундом”. Совет ответил: “по сему обстоятельству представленные от оного адмирала причины, побудившие его всю оную эскадру удержать в соединении с собой, совет находит весьма достаточными, признавая и с своей стороны, что оставление некоторого отряда на отделенное действие за Зундом было бы сопряжено не только с великими излишними издержками, но еще и могло бы по известным датского двора обстоятельствам быть поводом к разным неудобствам”.

3) что “имеет держаться в море, покуда возможно, дабы после, при наступлении необходимости возвратиться в порты наши на зимнее время, мог то учинить, не подвергая флот претерпению изнурения, и что, между тем, по обстоятельствам и по неудаленному пребыванию его, будет получать дальнейшие наставления. Соображая сии начертания с действиями происшедшими, совету кажется, что, при одержании поверхности над неприятелем, невозможно было нашему флоту в вящее ознаменование оной и владычества в Балтийском море стать пред Карлскроной и, обложа скрывшегося тут неприятеля, доказать чрез то всей публике трусость его и наше превозможение над оным. Хотя же адмирал Чичагов причиной настоящего возвращения своего к Финскому заливу полагает недостаток пресной воды и поправление поврежденных кораблей, но держа неприятеля заперта, не было ему опасности отправить в свои гавани корабли, требовавшие починки, равно и водой свежею мог бы он, отделяя попеременно корабли, запастись из ближнего к тому месту острова Борнгольма, или уделить нужное количество из эскадры Козлянинова, которая оной полный запас имела, в том наипаче виде, что в обложении не долгота времени, но едино посрамление неприятеля предлежало.

Совет опричь сего единого пункта, в котором не представил себе адмирал Чичагов замеченных способов к возможности продлить свое пребывание пред Карлскроной, не усматривает, чтобы им не исполнены были по случаю предводительства флотом данные Высочайшие предписания. В прочих начертаниях Вашего Императорского Величества, касающихся до потеряния времени безуспешно, до издержек, тягостных Государству, если они будут бесплодны, и до сохранения воинской дисциплины, Совет представляет себе великую [334] пользу, когда на основании того воспоследует повеление начальникам, действующим против Швеции, дабы каждый и сам исполнял и с подчиненных взыскивал неослабно должного службе во всех предприятиях, простирая оные на важный и истинный вред неприятелю”.

Последние слова приговора Совета доказывали, что и им сознавалась необходимость дать более обширную власть и свободную волю главнокомандующему; эта зависимость от высших властей тормозила дело и стесняла действия лица, на ответственности которого лежала судьба столицы и морских сил России.

Читатель сам сравнит донесения адмирала, и насколько несостоятельно было замечание, сделанное советом, о беспричинности отплытия флота от Карлскроны. Теперь возвратимся к нашей эскадре, испытавшей сильную бурю, и которая, закрепив паруса, еле успела отойти от шведского берега.

3 августа командир фрегата “Мстислав” заявил, что его судно во время бури и качки получило течь и не может держаться в море, никакие домашние исправления не помогают, и потому он испрашивал повеления идти в Ревель. Адмирал приказал освидетельствовать судно и, убедившись в основательности просьбы, решил этот фрегат отправить в Ревель вместе с кораблем “Дерись”, еле спасшимся от крушения во время бури. Теперь адмирал Чичагов мог уже озаботиться о положении резервной эскадры вице-адмирала Круза, оставленного на произвол судьбы с ничтожным числом судов, и послал к нему нарочного с письмом, прося немедленно сообщить, что если он нуждается в подкреплении для действия против гребной флотилии, то ему адмирал может уделить от своего флота. Напомним, что в инструкции Крузу предписывалось 1) учредить крейсерство по всему Финскому заливу, 2) занимать Поркалаудский пост, 3) выбить шведов из Гангута, 4) помогать принцу Нассау-Зигену, 5) содействовать графу Мусину-Пушкину, 6) если гребной нашей флотилии удастся разбить неприятеля, то содействовать нападению на Аландские острова и берега Швеции, 7) учредить постоянные сношения с принцем Нассау, графом Пушкиным и адмиралом Чичаговым, в подчинении которого и состоять. Для приведения в исполнение столь многочисленных требований инструкции вице-адмиралу Крузу дали маленький отряд капитана Глебова, сменивший Шешукова в Поркалауде, и затем он сам выступил из Кронштадта с одним кораблем “Николай Чудотворец” ³⁶³. В конце июля месяца он, добравшись до острова Гогланда, имел в своем распоряжении [335] уже 8 судов различных величин и плохого качества, собранных им из Ревеля и других мест, и готовился содействовать принцу Нассау-Зигену, находившемуся близ острова Аспе.

4 августа адмирал отправил в Ревель госпитальное судно с больными и ранеными. Оставив для крейсерства отряд Лежнева, который составили из кораблей и фрегатов, бывших в Копенгагенской эскадре, как имевших более других пресной воды, мы приблизились с флотом к Финскому заливу.

6 числа капитан Жохов ³⁶⁴, командир нового корабля № 9, донес что во время бури поврежден руль и он не может управлять судном; пришлось по освидетельствовании его отпустить в Ревель. Адмирал воспользовался этим, чтобы отправить донесения Императрице, также больных офицеров и служителей, взятых на фрегате “Венус” отрядом Лежнева. Флаг с этого фрегата был вручен капитану Лупандину ³⁶⁵ для доставления его Ее Величеству. Мы уже упоминали выше, что “Венус” был взят катером капитана Крауна, но в рапорте Лежнева о первом ничего не упоминалось, как это часто принято делать начальниками, желающими награду сохранить для себя. Пленных было отправлено всего 47 человек с бывшим командиром фрегата майором Магнусом Гансоном, остальных служителей до 200 человек адмирал распределил по кораблям эскадры, зимовавшей в Копенгагене, употребляя их в работы наравне с нашими матросами.

Без Высочайшего разрешения мой отец не мог возвратиться в Ревельский порт для налития кораблей пресной водой и потому, находясь в критическом положении, он решился 7 августа послать туда транспортные суда, чтобы с помощью их получить хоть немного воды и тем облегчить положение всего флота. Читатель может себе представить, как легко было главнокомандующему управляться и одерживать победы при таких условиях. На другой день мы стали на якорь по южную сторону острова Наргена, в ожидании повеления Императрицы.

9 августа адмирал писал гр. Безбородко:

“В препровождаемом при сем на высочайшее ее Императорского Величества имя донесении моем, которое покорнейше прошу ваше сиятельство пожаловать поднести, объясняю причины, понудившие меня приблизиться к острову Наргену со флотом и остановиться подле оного на якоре. Главная причина — оскудение пресной воды на всех почти кораблях и других судах, отправившихся со мной с ревельского рейда; во вторых, немалое умножение больных, так что нельзя было всех поместить на отправленные пред сим к Ревельскому [336] порту госпитальные и другие суда, посланные для исправления; ибо поныне за отправлением находится на кораблях 1200 человек, а с теми, кои уже в госпиталях, до 2000. В-третьих, необходимость переменить некоторые снасти, поврежденные во время сражения, коих, под парусами будучи, нет удобности переменять, да и самые при том повреждения во многих кораблях, зимовавших в Копенгагене, причиненные там от льдов, о чем небезызвестно и вашему сиятельству, требуют исправления при порте же. Напоследок пятое, самый недостаток комплектного числа в эскадре, зимовавшей в Копенгагене, людей, которых по собрании ведомостей ныне оказалось более 2000 человек, что с вышеписанным числом больных составляет немаловажный недостаток людей во флоте.

Но, как с одной стороны описанные необходимости понудили меня приблизиться к Наргену, так с другой неполучение высочайшего разрешения на донесение мое от 2 числа сего августа, удержало меня осмелиться войти на рейд, то для сего и прошу покорнейше ваше сиятельство пожаловать не умедлить исходатайствовать оное у ее Императорского Величества.

P. S. Катер “Нева”, отставший от флота в числе судов, о которых писал я вашему сиятельству от 2 числа августа, прибыл вчера ко флоту; затем еще не бывали одно госпитальное и одно транспортное, да катер, посланный на остров Борнгольм. Уповаю, что и сии скоро прибудут”.

“10 августа, — говорит адмирал в своем дневнике, — уведав, что гребной флот приблизился атаковать неприятельский армейский, и зная, что посредством занятого, по моему предписанию, Поркалаудского поста, знатная часть оного, состоящая в 26 галерах, отрезана и остановлена в Борезунде, где и еще скопилось несколько шебек и канонирских судов, желание мое было тотчас осведомиться от начальника помянутого поста о движениях там неприятельских, и не нужно ли подкрепление. Потому и послал я туда катер с предписанием обо всем меня уведомить, ибо почитал я нужным подкрепить тот пост на случай, когда неприятель, стесняемый действиями гребного флота обратится в бегство, или же захочет подкрепить себя новыми Борезундскими галерами”.

Гребной наш флот, как уже известно, состоял под командой принца Нассау-Зигена, не имевшего положительно никакого понятия о морском деле; самоуверенность этого иностранца убедила и Императрицу, что он в состоянии управлять гребными судами и имеет способную голову. Ему нечего было терять; прогнанный отовсюду, [337] он ставил судьбу свою, как говорится, на карту; если счастье выведет, он мог утвердиться в России, тем более, что первая проба в армии кн. Потемкина удалась, хотя и вследствие ловкого обмана. Всю зиму усиленно строились гребные суда, которых у нас имелось, по непонятной причине, малое число, тогда как Балтийское море, окруженное шхерами, скорее требует в случае войны гребной флот, чем корабельный, с которым невозможно подойти к берегам и, следовательно, наносить вред неприятелю. Созданные таким образом гребные суда совершенно не имели подготовленных команд, но за этим у нас не остановились; арестанты, мужики с барок, добровольцы и всякие люди, более или менее совершенно не знакомые с делом, были посажены на галеры. В средних числах июля месяца принц Нассау уже торопился сразиться со шведами, но ждал только прибытия вице-адмирала Круза с эскадрой, которого задерживали противные ветры и штили ³⁶⁶. Наконец он решился действовать без Круза и поручил своему помощнику Балле осмотреть местность у Аспе, чтобы высказать свое мнение. Балле исполнил требование принца, но возвратился с отрицательным ответом. Затем 4 августа, благодаря сильной росе, шведы подошли ночью совершенно незаметно к нам на пушечный выстрел. Пораженный таким сюрпризом, Нассау смутился, но, к его счастью, неприятель мыслил только о демонстрации и ограничился канонадой в продолжении одного часа, после чего отступил. Принц же опомнился лишь к этому времени и потому ничего не предпринял. Это ему не помешало написать длинную реляцию Императрице, представить нескольких офицеров к наградам, чтобы получить их самому, и обвинить их же в медленности действий, вследствие чего он как будто не поспел отрезать путь отступления неприятелю. По окончании этой перестрелки принц получил донесение от вице-адмирала Круза о своем прибытии к Аспе; где он нашел отряд, отправленный к нему из Петербурга в числе 11 судов. Восемь из них текли и были совершенно негодны. Не прошло и двух дней, принц Нассау, не согласный с планом действий Круза, стал требовать смены последнего; обменявшись письмами, в которых оба наговорили друг другу грубостей, они сделались заклятыми врагами. Адмирал Чичагов между тем не получал от вице-адмирала Круза никаких донесений или сведений.

11 августа начальник крейсирующего к западу отряда капитан Лежнев прислал адмиралу рапорт, уведомляя им, что 9 числа он опрашивал мимо шедшее голландское судно, направлявшееся в Кронштадт. Шкипер показал, что шведский флот, вследствие недостатка [338] в людях, большого количества больных и по неимению провианта, стоит в Карлскроне в ожидании подвоза всего необходимого из Стокгольма. Когда шкипер уезжал, то транспортные суда были уже нагружены, и слышал он, что шведский флот намерен опять выйти в море. Затем с английского судна, плывшего в Кронштадт, привезли на адмиральский корабль донесения командира катера “Дельфин” лейтенанта Крове ³⁶⁷. 25 июня он по приказанию вице-адмирала Козлянинова отправился к острову Борнгольму для забрания отосланных туда весной больных военнопленных шведов. До северной стороны этого острова Крове доехал благополучно и узнав чрез приезжавших к нему из Христиансора на лодке обывателей, что те пленные находятся на южной оконечности Борнгольма, в местечке Родно, принужден был, не упуская времени, следовать к этому городу, при противных и часто переменных ветрах. 26 числа, в 4 часа пополудни, он на виду местечка дал сигнал четырьмя пушечными выстрелами, призывая этим к себе лоцмана, знакомого с местностью, и когда он приблизился к берегу на 1½ мили, действительно выехала лодка. Шкипер взялся привести катер к безопасному месту и к расположению пленных служителей. Тогда Крове передал командование катером старшему по себе мичману Криксину ³⁶⁸, оставил при нем лоцмана и сам поехал на той же лодке на берег с бумагами к коменданту Родно, чтобы, не теряя времени, получить разрешение взять к себе пленных. К 7 ч. вечера катер бросил якорь против местечка в расстоянии ¾ мили от берега на глубине 6 сажень и на прекрасном, иловатом, смешанным с песком, грунте. В 8 часов ветер вдруг переменился, и тогда Крове поспешил вернуться на катер; через некоторое время с запада нашел шквал с дождем, который с каждым часом стал усиливаться. До 12-ти часов 28 июня Крове боролся с бурей довольно удачно, но затем волнение усилилось до такой степени, что каждый вал перебрасывало через судно; в первом часу, предвидя бедствие и возможность быть выброшенным на берег, он с общего согласия приказал срубить мачту и сбросить ее в воду со всем такелажем, но это не помешало вскоре очутиться катеру менее чем на ¼ мили расстояния от берега. Тогда Крове начал для облегчения судна выбрасывать чугунный балласт, ядра и прочие тяжести. Лоцман же объявил, что они находятся не более, как сорокасаженном расстоянии от каменистого рифа и на 18-ти футовой глубине. Не прошло пяти минут, как почувствовался сильнейший удар; затем вскоре от нашедшего вала повторился [339] он, и катер затрещал. Третьим ударом отшибло руль, который остался в воде. Команда бросилась отливать воду помпами, но судно наполнялось ею с огромной быстротой. Боясь вскоре лишиться возможности возвестить жителей острова о своей гибели, Крове приказал стрелять, но после первого же выстрела катер повернуло левой стороной к берегу, и он налетел на подводный камень. Следующей же волной судно накренило настолько, что нижняя палуба наполнилась водой, и весь борт лег в нее. Оставалось лишь позаботиться о спасении людей и, разрезав все канаты, их разбросали, чтобы с помощью сих матросы держались. Дабы оповестить жителей о своей гибели, команда в один голос кричала и воплями их весь город был приведен в движение, но никакие силы не могли заставить лодки отойти от берега. Четыре раза пробовали жители отъехать, но всегда жестоким ветром и сильным волнением прибивало их обратно. Находясь в таком положении, Крове с своими людьми наконец совершенно ослаб; только на рассвете 29 июля, около 4-х часов, увидели они лодки, плывшие к ним с большим усилием. Благодаря Богу все были спасены и получили помощь от обывателей и губернатора Ундаля, старавшегося все время о подании им средств к спасению. Когда буря утихла, Крове отправился добывать орудия и имущество. Из числа пострадавших умер один, заболевший ранее крушения.

Прочитав донесение, адмирал Чичагов еще раз поблагодарил Провидение, что оно дало ему возможность уйти в эту бурю от Карлскроны и тем спасти флот от потери нескольких кораблей и вероятного посрамления русского флага. С тем же английским купеческим судном, отправил мой отец донесение в Петербург. Между прочим он писал гр. Безбородко:

“Вчерашнего числа получил я от главного командира над Ревельским портом контр-адмирала фон Дезина письмо, в котором уведомляет меня, что он 6 числа прошедшего июля послал ко мне нарочный катер “Волхов” с высочайшим ее Императорского Величества мне повелением, препровожденным при письме вашего сиятельства; но как сей катер ко мне не бывал, да и не слыхал я об оном доселе ничего, то и почитаю за нужное уведомить о сем ваше сиятельство, покорно прося пожаловать доложить о сем Ее Величеству, а меня не рассудите ли, Ваше Сиятельство, снабдить хотя известием, какое было тогда высочайшее предписание. Весьма сожалею, ежели сие отправление ко мне высочайшего повеления последовало прежде моего уведомления вашему сиятельству, что при [340] Ревельском порте не оставалось благонадежного для посылки во флот с повелениями судна. Я писал о сем к вашему сиятельству от 3 числа июля”.

12 августа в 4 часа пополудни пришел ко флоту упомянутый выше катер “Волхов”, отправленный более месяца назад из Ревеля к адмиралу с рескриптом Императрицы. В виду того, что действия моего отца вполне оправдываются этим Высочайшим постановлением 4 июля, представляем рескрипт в соответствующее его получению время.

“Василий Яковлевич. По известиям, вами полученным от датского шкипера Петерсона о выходе из Карлскроны Шведского флота к стороне Дании, хотя имеем мы добрую надежду, что вице-адмирал Козлянинов даст храбрый отпор неприятельским покушениям, да и что датская эскадра в сем случае составит с нашею общее дело; тем не менее однако ж находим за нужное, чтобы вы, колико возможно, поспешили со флотом, вами предводимым, идти в путь, вам предлежащий, искать неприятеля и стараться поставить его между двух огней. Двум фрегатам, к Гогланду крейсирующим из резервной эскадры, прикажите в ожидании прибытия вице-адмирала Круза стоять или крейсировать там, где вы за надобное признаете” ³⁶⁹.

14 августа наконец вернулся из Петербурга капитан Лупандин. Он первый мог сообщить, какое впечатление произвело в столице донесение адмирала о сражении у Эланда, и рассказ его о бывшем экстренном заседании военного совета для обсуждения поведения адмирала глубоко огорчил неповинного старика. Еще более поразил моего отца следующий рескрипт Императрицы, привезенный тем же Лупандиным.

“Реляции ваши от 21 июля и от 3 августа мы получили исправно. Не можем не сожалеть, что вооружение, с такими трудами и иждивением учиненное, не принесло той пользы, какой от него ожидать имели Мы причину, ровно как и о том, что потеря усердных и храбрых воинов, не награждена была соразмерным успехом. Возвращение ваше от Карлскроны в здешние воды было весьма скоропостижно, и вы должны были плавание ваше в околичностях сего неприятельского порта продолжить несколько времени, тем более, что в недостатке свежей воды, по прибытии эскадры вице-адмирала Козлянинова, конечно довольный запас имевшей, могли вы уделить ее и на корабли и суда, с вами пришедшие, и между тем поблизости в Борнгольме запастись оной. Равным образом ничто не препятствовало отослать корабли “Дерись” и другие, починки требующие, в [341] порты Наши, ибо и за таковым отправлением, по соединении с бывшею в Копенгагене эскадрой нашлись бы вы еще в знатном превосходстве сил пред неприятелем; хотя же и должно полагать, что флот шведский, при подобном вашем в водах тамошних обращении, не посмел бы в море показаться и вам дать удобность его атаковать; но тут при недействии его и следовало вам ознаменить оружие Наше и поверхность, вами приобретенную, произведением какого-либо поиска на близлежащий неприятельский берег; к чему толь вящая открывалась удобность, коль Мы имеем достоверные известия, что король шведский, в надежде на вынужденное со стороны Дании недействие, обнажил все тамошние области свои, обратя войска, в них бывшие, частью в Финляндию, частью же для наполнения мореходного своего ополчения. Но когда уже сие произошло, то Мы, по крайней мере, обязаны помышлять о награждении упущенного, по колику краткость времени дозволяет.

В сем предположении повелеваем вам.

Первое, принять меры к снабжению флота, вами предводимого, достаточным количеством свежей воды и прочим для него надобным.

Второе, из кораблей, у вас имеющихся, выбрать 23 самые надежные и лучшею артиллерией снабженные, в том числе и все 100-пушечные, с потребным числом фрегатов и других легких судов, и с ними взять положение ваше от Дагерорта так, чтоб вы могли иметь наблюдение к Аландсгафу и к стороне Карлскроны.

Третье, посредством крейсеров и другими образами проведывая о движениях неприятельского флота вообще или по частям, коль скоро узнаете, что он, или знатная часть его вышла в море, тотчас идти к нему навстречу, с помощью Божией атаковать непременно, да и бой стараться делать решительнее.

Четвертое, посылать отряды по лучшему вашему усмотрению с наблюдением надлежащей осторожности для поиска над неприятельскими судами; а как вы, кроме морских солдат, имеете несколько лейб-гренадер, да две роты Навагинского пехотного полка, то посредством легких судов, с прикрытием, где можно, кораблей и фрегатов, высаживать их на берег и наносить неприятелю всевозможный вред и разорение, наипаче же в околичностях столицы его, истреблять всякого рода его водоходство, промыслы и заведения; смотреть только при подобных поисках, чтоб производящие оные в случае нечаянного неприятельского усилия находили для себя беспечное отступление и подпору, дабы не остаться жертвой. [342]

Пятое, хотя уже, как выше сказано, неприятель обнажил Шведские провинции, взяв войска для усиления армии своей в Финляндии, но как можно предполагать, что находившиеся в отдаленных местах не все еще переведены, сверх сего будут, конечно, и разные подвозы для них потребного; для того и должно вам и всем, от вас отряжаемым, простерти внимание ваше на то, чтоб не допускать все таковые транспорты, и где удобно, оные стараться атаковать и захватывать. Равным образом, буде неприятель, стесняемый действиями сухопутной Нашей армии, Галерного флота и других сил Наших, или же по недостатку способов к пропитанию многочисленных войск в Финляндии, решится возвратить часть их в Швецию, перевозу их всемерно препятствовать; тем более, что в настоящем положении дел к доставлению Империи Нашей вожделенного мира при упорстве врага Нашего нет уже иного средства, как завоевание Финляндии, по крайней мере, береговых ее мест, и поражение войск шведских в ней находящихся.

Шестое, за снаряжением, как выше во втором пункте сказано, флота Нашего, из остальных кораблей и фрегатов составить особую легкую эскадру, которую Мы поручаем в начальство капитана первого ранга Тревенена. К ней присоединены будут отправляемые ныне в Ревель два катера и два судна легкие нового построения. Сверх морских чинов и служителей на сию эскадру приказано от Нас посадить батальон Эстляндского Егерского корпуса, в Ревеле находящийся. Действия сея эскадры долженствуют быть:

1) занять пост Гангутский, сбив или овладев укреплениями на оном.

2) учинить поиск на неприятельские суда, в Борезунде держащиеся, заимствуя к сему пособие от поста Поркалаудскаго; который до прибытия настоящего начальника Резервной эскадры от капитана Тревенена зависеть имеет.

3) пресечь сообщение неприятельским судам от Стокгольма к Свеаборгу.

4) между тем, когда от Гребного Нашего флота и части Резервной эскадры будут простерты дальние действия, производить частные поиски на острова Аландские и на другие берега; когда же можно будет заимствовать часть судов и войска к подкреплению сея эскадры, распространить ее действия и до Абова, где, конечно, неприятель не найдется в превосходных силах, имея нужду противоборствовать армии Нашей и Галерному флоту. Впрочем, вы имеете список Указа, данного от Нас Командующему Резервной эскадрой. [343] Из оного вы можете почерпнуть и другие пункты, нужные к наставлению начальника легкой эскадры, возлагая на него произведение в действо всего того, что для него удобно и подручно. Причем вы именем Нашим объявите означенному капитану Тревенену, что поручение ему толь знатной эскадры и толико важного дела есть знак Нашей особливой доверенности к его ревности, мужеству и знаниям; и что исполнение возлагаемого на него с успехом и пользой для Государства Нашего послужит к его возвышению и умножению Нашего отличного Монаршего к нему благоволения.

Адмиралтейская Коллегия, по соизволению Нашему, не упустит сделать надлежащие распоряжения по всей ее возможности о доставлении людей для наполнения недостатка во флоте; а как вы теперь большею частью обращаться будете в море и в отдаленном расстоянии, то и не оставим снабдить вас Нашими повелениями по обстоятельствам, так как и завременно при наступлении суровой погоды доставить вам дозволение на возвращение со флотом в порты. Ожидая частых и подробных от вас уведомлений о всем происходящем и вами усматриваемом, пребываем.... Августа 12 дня 1789 года ³⁷⁰.”

Курьер, привезший эти инструкции, имел также собственноручное письмо графа Безбородко, секретаря Императрицы, к адмиралу. В этом письме, дабы смягчить царский гнев, он ему говорит: “Ее Императорское Величество и сама нашла нужным ваше к Ревелю сближение и в полную волю вашу оставляет хоть войти на рейд ради снабжения себя водой и прочими потребностями и для сделания нужных по рескрипту распоряжений. Угодно ее Величеству, чтоб Ваше Превосходительство составили наказ для г. Тревенена в подробности, дополняя всем, что для службы по усмотрению вашему полезно, и копию оного сюда доставили. Я удержал одного из курьеров ваших, чтобы писать после пространнее” ³⁷¹.

Из редакции вышеприведенных инструкций можно видеть, насколько советчики, окружавшие Русскую Императрицу, были мало способны судить и оценять действия флота и менее того, делать из него приличное употребление. Так как в первом донесении адмирала, которое, так сказать, могло служить мотивом этих инструкций, ответов, или скорее отказов в исполнении несбыточных проектов, составлявших предмет последнего указа, все было как бы предвидено и заранее сделано, адмирал, не возвращаясь к повторению своих прежних мыслей, удовольствовался тем, что повинился в получении этих инструкций и уверил Императрицу, что он употребит все свои старания к скорейшему исполнению повелений, только что Ею данных. [344]

Однако мы думаем, что будет не лишним для уяснения читателям сделать несколько замечаний на эти инструкции. Независимо от всех возражений, которые уже опровергнуты первым рапортом адмирала, мы скажем, что относительно пресной воды:

1) было бы чрезвычайно трудно переносить бочки с одного корабля на другой в открытом море и во время бурной погоды, которая уже установилась в тех местах. Впрочем эскадра, пришедшая из Копенгагена, могла снабдить слишком малым количеством, чтобы дополнить недостаток, который чувствовал весь флот. Нисколько не легче было добывание ее на острове Борнгольме в достаточном количестве для столь многочисленного флота, имевшего необходимость держаться под парусами.

2) Хотя советчики Императрицы были вполне убеждены, как это видно из третьего параграфа указа, что неприятельский флот не посмеет показаться, но они все-таки требуют во всех случаях, когда этот флот выйдет целиком или частью, его немедленно атаковать, и чтобы бой был решительный; но если неприятельский флот настолько же желал избегнуть сражения, насколько тот старался сделать его решительным, который из двух имел более шансов достигнуть своей цели, в особенности в море, где нет достаточного простора для маневрирования? Каким образом ждать случая для победоносной атаки, когда противник находит, так сказать, на каждом шагу, места для убежища? Но несмотря ни на что, хотя неприятель спокойно сидит в своих портах, совет хочет, как бы соперничая в самохвальстве с Шведским Королем, подвергнуть русский флот изнурению, опасности и неудобствам, присущим бесцельному крейсерству в море, не имеющем простора, и которое доставляет благоприятствующие шансы неприятелю, остающемуся нетронутым и могущему атаковать после того, как тот будет поврежден и обессилен бурями.

3) Мы увидим ниже, что, несмотря на огромную уверенность в таланты капитана Тревенена, он не мог исполнить ни одного порученного ему проекта и что, вместо побед над неприятелем, он потерял большую часть эскадры, вверенной под его начальство, которое было ему дано как средство к достижению более высшего чина, так как в случае успеха, удовлетворяющего совет, он был бы, вероятно, назначен главнокомандующим всего флота. Эти члены совета, надо признаться, позволили себе несколько бесцеремонно поступить относительно моего отца, но так как они всегда могли прикрыться именем Императрицы, то надо было молчать до поры до времени. [345]

Несколько успокоившись, адмирал Чичагов писал 16 августа Императрице:

“Сего августа 14 числа, получа высочайший Вашего Императорского Величества рескрипт, данный мне в 12 день августа, не мог я, за безветрием в тот день, воспользоваться всемилостивейшим соизволением войти со флотом на ревельский рейд для необходимого налития пресной водой кораблей, исправления повреждения и снабжения всем потребным, дабы тем скорее быть готовым к исполнению по Августейшему предписанию действовать вновь со флотом. Но в тот же день приступил к выбору более надежных 23 кораблей и других судов, так как и к назначению остальных затем в начальство флота капитана Тревенена и тогда же отделить ему для составления легкой эскадры два 74-пушечные да пять 64-пушечных кораблей и три фрегата со всеми на оных морскими чинами и служителями, объявя ему Высочайшую Вашего Величества волю и предписав немедленно быть в готовности к действию против неприятеля в здешних Финского залива водах, снабдя для того прилагаемым на высочайшее усмотрение Вашего Величества наставлением.

На другой день, т. е. 15 числа, в час после полудня повеял несколько ветр, способный ко входу на рейд; почему и дал я знак сняться с якоря и идти; но в то самое время услышана была к стороне Поркалауда пушечная стрельба. Для осведомления об оной тотчас отправлены от меня туда фрегат и катер, могущий идти и на гребле в случае безветрия, с предписанием немедленно дать мне знать, буде неприятеля найдут в превосходных силах, буде же ровных, то поспешать на помощь к своим. Флот Вашего Величества уже снялся с якоря и шел на рейд, когда слышимая стрельба начала усиливаться. Сие подало мне случай помыслить, не вырвались ли в море какие прячущиеся в шхерах подле Гельсингфорса и в Борезунде суда неприятельские, а может быть и часть его гребного флота, спасающаяся бегством после разбития, кои, может быть, атакованы от стоящего в Поркалауде поста, дал я знак поворотить к той стороне, откуда слышна была стрельба. Но наступившее вскоре совершенное безветрие остановило сие мое стремление. Продолжающееся безветрие и доныне лишает меня сведения, что значила та пальба, а потому и не могу еще с сим ничего об оной Вашему Величеству донести.

По освидетельствовании корабельным мастером с капитанами кораблей и других судов повреждений, о коих мне представлено, оказались неудобными для починки при Ревельском порте корабль [346] “Дерись” и фрегат “Мстиславец”, ибо нужно ввести оные в канал, почему и будут отосланы в Кронштадт. Корабли же из числа 23 отобранных: “Мстислав” требует наклонения для заделки пробоин в подводной линии, а к девяти нужно сделать вновь руль, прочие же корабли не столь важные надобности имеют в исправлении мачт и парусов. Поправление сие можно в скорости сделать, и уповаю не замедля приступить к исполнению повеленного. Прочие же корабли, отделенные для составления легкой эскадры, большею частью не столь благонадежны в дальнее плавание, а некоторые из оных по окончании кампании непременно должно будет вводить для исправления в канал.

Сей день получа после полудня способный ко входу на рейд ветр, пришел я со флотом и расположился на якоре и тот же час отдал приказ начальникам кораблей и судов с возможной поспешностью наливаться пресной водой и запасаться всем надобным, а тем, которых корабли и суда требуют исправления, приложить неусыпное попечение о самоскорейшем исправлении, репортуя тотчас каждый о своей готовности”.

В письме к гр. Безбородко, намекая на странное назначение капитана Тревенена, помимо волн и распоряжения главнокомандующего, адмирал говорит:

“Не имея высочайшего повеления о назначении ему, г. Тревенену, к кому относиться с уведомлениями о действиях своих, доставляя при том и краткие дневные записки, не мог я ничего о том предписать ему в чаянии, что ваше сиятельство не оставите снабдить тем...”

В тот же день адмирал получил подтвердительный рескрипт Императрицы в сопровождении письма гр. Безбородко, который ласковым тоном хотел смягчить оскорбление, нанесенное адмиралу.

“Василий Яковлевич. Вы уже имеете повеление Наше о снабжении вашем свежею водой и всем потребным для выходу вашего в море. Подтверждаем ныне то же самое; и как по известиям от вас, ставленным в реляции вашей от 11 августа, флот шведский намерен выйти паки в море, то вам и должно прежде всего устроить снаряжение тех кораблей и фрегатов, кои будут составлять флот, вами предводимый, дабы вы могли ускорить привести себя в готовность обратиться на неприятеля. Между тем, легкая эскадра, в команду капитана первого ранга Тревенена назначаемая, так же приуготовляема быть имеет неотлагательно.

Употребление вами отряда под командой капитана генерал-майорского ранга Лежнева для крейсирования в море Мы весьма за [347] благо приемлем; но при том находим нужным приметить вам, что таковые отряды, сверх разведения о неприятеле, должны иметь для себя целью, в случае, когда узнают о каких-либо транспортах неприятельских, стараться производить над ними поиски по возможности, удобству и с наблюдением надлежащей осторожности. Екатерина. 14 августа 1789 г.”

Граф Безбородко писал:

“Доставляемый при сем указ ее Императорского Величества дан вашему превосходительству в намерении том, дабы вы могли прежде всего приняться за снаряжение флота, который под непосредственным вашим предводительством должен идти в море. Ее Величество считает, что вы прежде всего укомплектуете свои корабли, а эскадра г. Тревенена, его старанием под руководством вашим и при помощи начальствующего в порте, и после может быть наполнена. Людей отсюда получите, сколько можно. Впрочем, если вместо 23 кораблей рассудите пару взять лишних, единственно в вашей воле остается. Желательно было бы, чтобы неприятель, вышед к здешним местам, сблизился, ибо тогда вам надежнее было разделаться с ним, да и ничто бы не помешало тут употребить и те корабли, кои к составлению нашей эскадры назначатся.

Ее Величество надеется на ваше превосходительство, что в эскадре г. Тревенена выбраны будут капитаны из младших его, люди самые надежные и предприимчивые. С часа на час ожидаем известия о деле на галерном флоте, которому надлежало вчера быть. А для того одного из ваших курьеров удержали, чтоб послать к Вам с известием что последует” ³⁷².

В донесении своем к Императрице адмирал Чичагов позабыл упомянуть, что 15 августа, хо́тя канонада вскоре стихла, он все таки остановился у Наргена, приказав вице-адмиралу Козлянинову воспользоваться первым попутным ветром, чтобы с эскадрой пойти в ту сторону, откуда были слышны выстрелы; в том случае, если бы увидел несколько неприятельских судов, преследовать их и стараться овладеть ими, и если наш Поркалаудский пост был атакован, двинуться к нему на помощь. Но вскоре узнали от одного из крейсирующих фрегатов, что неприятеля не видно, вследствие чего экспедиция вице-адмирала Козлянинова сделалась бесполезной.

18 августа эта эскадра прибыла на Ревельский рейд и занялась снабжением ее водой, всем необходимым и также различными исправлениями. Из отправленных от флота (15 августа) судов для осведомления о слышанной стрельбе возвратился при помощи весел, [348] так как продолжалось еще маловетрие, катер с уведомлением, что 15 числа неприятельский гребной флот в числе 40 судов, больших галер, полугалер, шебек и канонерских лодок напал на батарею, построенную в Поркалауде капитаном Шешуковым. Вслед за этим катером явился еще другой, посланный от начальника отряда при Поркалауде капитана Глебова, который пробрался ночью 17 числа мимо атаковавших неприятельских судов, пользуясь нашедшей громовой тучей, шквалом и дождем; он привез рапорт. Оказалось, что скрывавшиеся в шхерах около Борезунда и Свеаборга неприятельские суда различных величин, постоянно скоплялись в отдаленных бухтах, закрытых каменистыми островами, и, видя это, капитан Глебов еще 13 августа послал адмиралу обстоятельный рапорт на одномачтовой яхточке, но по выходе ее на другой день наступило маловетрие, которое ее и остановило. Не прошло нескольких часов, как одна неприятельская галера и две лодки, скрывавшиеся в шхерах, напали на яхточку. Услышав выстрелы, Глебов послал на помощь гребной фрегат и катеры, но настичь шведов они не могли, и неприятельские суда утащили яхточку шхерами в Свеаборг. 15 числа продолжалось безветрие, во время которого неприятель стал выходить на веслах из шхер; во втором часу пополудни 5 галер и 13 канонерских лодок двинулись против нашей батареи, и одновременно с востока приблизились одна галера и 4 канонерки. Соединясь, они напали на наши корабли и катеры; начался упорный бой, который и продолжался более четырех часов. Батарея все время отражала атаки с заметным уроном для шведов, и суда, действующие против кораблей, были принуждены обратиться в бегство, укрываясь в шхеры к Борезунду и к стороне Свеаборга. На нашей стороне не оказалось ни одного убитого, и ни одного раненого. Судя по наблюдениям, неприятельские суда продолжают скопляться, и весьма возможно, что они намерены еще повторить нападение. Последнее предположение подтверждалось показаниями судовщика, пришедшего из Нарвы в Ревель 17 августа, который говорил, что 16 августа к стороне Свеаборга и Поркалауда он видел плывшие около шхер разные, трех-и двухмачтовые суда, числом до 30-ти; флагов же за дальностью он не мог разглядеть. Адмиралом уже были посланы в ту сторону фрегат и катер, но по выслушанию показаний судовщика, он тотчас отправил гребной катер в отряд капитана Лежнева с подробным предписанием при первом попутном ветре идти к Поркалауду и поспешить отрезать эти суда. Затем, основываясь на рапорте Глебова, адмирал 18 же августа приказал [349] капитану Тревенену, взяв с собой три корабля, плыть немедленно к Поркалауду и принять там, по своему усмотрению, такие меры, чтоб захватить атакующие неприятельские суда. На случай требования еще подкрепления, адмирал придал к его отряду один гребной катер, который бы мог во всякую погоду явиться в Ревель с донесением.

В тот же день мой отец получил следующее письмо от Императрицы:

“На прошедшей неделе в четверг Я приехала в город (из Царского Села) приносить Богу благодарения за дарованную нам над турками победу над корпусом при Фокшанах, из тридцати тысяч состоящего, который не только разбит, но пушки и весь лагерь, и знамена нам остались; сие происходило 1 июля. Сей же час получила я от принца Нассау-Зиген чрез гвардии подпоручика графа Штакельборга добрую весть о совершенно одержанной победе 13 сего [350] месяца над шведским галерным флотом между островами Кутцалмули и Котка, адмиральское судно и еще четыре большие суда, одна галера и один катер взяты, множество офицеров и более тысячи пленных попались в наши руки; и шведского галерного флота не более, сказывают, осталось, как разве четвертая доля, которая загнана в реку Кюмень. С сим радостным известием вас поздравляя, я пребываю к вам доброжелательна. Екатерина. 15 августа” ³⁷³.

По случаю этой победы отслужили молебствие. Легкая эскадра под командой капитана Тревенена выступила в путь, направляясь на Поркалауд; но так как многие суда, ее составлявшие ранее того, были в таком скверном состоянии, что не могли держаться в море и требовали починки в каналах, адмирал приказал отправить лишь три из них, а остальные четыре отослать в Кронштадт; их намеревались заменить.

Итак, на этот раз принцу Нассау-Зигену удалось одержать победу. Расчет его был верен. Императрица уступила его просьбе и отозвала из Резервной эскадры вице-адмирала Круза ³⁷⁴, командование которой препоручили обер-интенданту Балле. Ссора принца Нассау с Крузом произошла из-за плана сражения, предназначенного на 13 августа. Нассау требовал, чтобы Резервная эскадра начала атаку, а вице-адмирал Круз наоборот предлагал ему с главными силами двинуться первому и оставить его эскадру на юге, дабы он мог заградить выход неприятелю. Балле теперь должен был беспрекословно повиноваться и, обманутый принцем, будто он приблизился к неприятелю, начал бой с рассветом. Вообще Нассау не был способен создавать планы сражений заблаговременно и, несмотря на присутствие свое в этой местности и возможность изучения ее, настоятельно придерживался мысли завязать бой при посредстве постороннего отряда, дабы затем, судя по ходу сражения, воспользоваться обстоятельствами; он соображал лишь в критические минуты. В 10 ч. утра раздался первый выстрел с бомбардирского судна “Перун”, и затем завязался ожесточенный бой с эскадрой Балле; вскоре наши подошли на картечный выстрел и, как имели против себя главные силы неприятеля и гораздо больше артиллерии, то и понесли огромные повреждения и потери. Через два часа передовые суда не имели снастей, орудий, и шведские снаряды проходили через них, как чрез решето; все 15 судов вспомогательной эскадры при полном отсутствии резервов и подкреплений стояли в линии. Командиры шебеки “Летучая” Рябинин ³⁷⁵ и “Перун” Сенявин ³⁷⁶ и многие из офицеров были ранены; команда уменьшилась [351] наполовину; вслед за этим убили командира фрегата “Симеон” Грина ³⁷⁷, и многие суда: “Поспешный”, “Перун”, “Быстрый”, “Легкая”, “Секретное”, “Осторожное” дали знать сигналом, что они терпят бедствие. Первый из них ветром несло к неприятелю, с убитым командиром, почти уничтоженным экипажем, и он достался в руки шведам. Нассау все еще медленно подвигался к Королевским воротам ³⁷⁸ и когда в 3 часа подошел к ним, то нашел, что проход завален потопленными транспортными судами. Этого он как бы не ожидал, хотя ему тысячу раз говорили, что неприятель еще с утра занят этой работой. В отчаянии, что вся его надежда зайти в тыл неприятелю не сбывается, он потерял голову. Действительно настал ужасный момент; по редевшим выстрелам эскадры Балле он чувствовал, что силы его почти уничтожены, а пройти к нему на помощь не было возможности; все выходы заложены. С этого момента, уничтоженный видимой неудачей, он перестал управлять флотилией, и шарлатанизм его высказался в полной силе. Но славные подчиненные его не могли помириться с той участью, которую им подготовил какой то принц Нассау; капитан Слизов бросился к островкам Макари, офицеры, матросы и солдаты, несмотря на огонь неприятеля, стали разламывать затопленные транспорты топорами, стоя в воде, и к вечеру проход был почти свободен. С криками “ура” бросились русские лодки и суда уничтожать неприятельскую флотилию, и тогда шведам пришлось спасаться в противоположную сторону, где еле удерживался Балле с остатком своей эскадры. Несмотря на то, что план принца Нассау противоречил здравому смыслу, исполнители одержали победу, благодаря своему мужеству и беспримерной энергии. Очутившись уже в роченсальмском проходе, наши отобрали назад у шведов взятые ими в плен суда резервной эскадры “Перун” и “Поспешный”, захватили фрегат “Аф-Тролле” вместе с галерой и канонерской лодкой, судно “Росвальд” с начальником отделения шведской флотилии подполковником Розенштейн и “Бьерн-Иернсиду”. Сражение продолжалось еще в темноте и окончилось на другой день 14 августа, когда остатки неприятельской флотилии уходили за остров Пуссало. Сам король Густав, видя, что спасения нет его судам, приказал до тридцати сжечь и взорвать на воздух. Зарево пожарища осветило всю местность. Ожесточенная битва закончилась столь своеобразным фейерверком. Мы взяли в плен до 37 офицеров и 1100 солдат и потеряли офицеров 15 убитыми и 39 ранеными, да нижних чинов 368 убитыми, 589 ранеными. Вот истинное [352] изображение Роченсальмского сражения! Принц Нассау был награжден орденом Св. Андрея (Первозванного) ³⁷⁹, но заслужили его храбрые офицеры, — как Балле, Турчанинов, граф Литта ³⁸⁰, Слизов, Денисов, Рябинин, Кушелев, Болотников, Буксгевден, Олсуфьев ³⁸¹, Сарандинаки и другие. С такими подчиненными нетрудно было пожинать лавры господам иностранцам!

ГЛАВА XVIII

Шведская кампания 1789 года. Вторичное выступление флота в море.

Сражение при Поркалауде. — Вторичное выступление флота в море. — Донесения напитана Тревенена и ответ адмирала. — Отсутствие шведов. — Постепенное уничтожение нашего флота. — Окончательное возвращение к Ревелю.

Флот с большой поспешностью готовился к отплытию из Ревеля.

Перечитывая рапорт адмирала Чичагова к Императрице, написанный после того, как шведский флот вошел в Карлскрону, можно видеть, как мы говорили выше, что большая часть параграфов, вошедших в новую инструкцию от 12 августа, были опровергнуты; теперь ему предстояло привести в исполнение другой, предписанный план, еще более рискованный, который ввиду позднего времени, малого расстояния между Даго и Аландом, где он должен был крейсировать с многочисленным флотом, никогда бы не пришел в голову человеку, имеющему самые начальные сведения в морском деле. Адмирал, дабы избежать новых неприятностей, прежде всего сделал все, что от него зависело для удовлетворения этого требования. Когда подумаешь, что длина позиции, назначенной ему, от шхер, прилегающих к русскому берегу, до шхер шведских не имела достаточного протяжения даже для крейсерства маленькой эскадры в столь позднее время, и где пришлось оставаться в продолжении нескольких месяцев с более чем тридцатью большими судами, то придем к убеждению, что, конечно, только талант, соединенный с чрезвычайной осторожностью и весьма редким счастьем, мог спасти флот от полнейшей гибели. Надо, однако же, признаться, что, вследствие известной системы уравнения, когда позиция была скверная, то и предприятие приводилось в исполнение еще более плохими судами, так как в делах, насколько я заметил, в особенности в России, два отрицательных качества дают положительную выгоду, как минус на минус в алгебре образуют плюс. Флот, который бы состоял от 30 до 40 крепко построенных и приведенных в надлежащее состояние кораблей, не нашел бы возможным долго плавать в ужасном климате и до столь позднего времени; будучи, так сказать, [356] свален в кучу, на таком малом пространстве, он не мог бы избегнуть опасностей, которым его подвергали. С постепенным ухудшением погоды, находясь на той позиции как бы в клетке, корабли, побитые бурей, терпели повреждения и, подвергаясь гибели, были принуждены постоянно подавать сигналы о крайней опасности, на которые адмирал отвечал посылкой их в порт, сокращая таким образом число судов. Затруднения и приключения, необходимые при маневрировании многочисленного флота на маленьком пространстве, уменьшались в той же пропорции. В хорошую погоду, извлекали пользу из этой позиции, упражняя экипажи в стрельбе и офицеров в маневрировании. Адмирал для сохранения флота придерживался системы, которая вполне удалась. Она состояла в том, чтобы днем приближаться к предметам, находящимся впереди берега, насколько возможно, не подвергаясь опасностям, а ночью, ложась в дрейф, удаляться от них как можно тише.

Но вернемся к последовательному рассказу. 20 августа адмирал получил с нарочно присланным легким судном рапорт от капитана Глебова, которого в ночь на 17-ое число шведы вторично атаковали множеством гребных судов. Нападение на батарею и на наши корабли было сделано одновременно с нескольких сторон в 11 ч. утра, и бой продолжался за полночь, до половины второго. Северный и западный проходы к нашей позиции были защищаемы кораблем “Европой”, которым командовал капитан 2 ранга Сукин ³⁸², и на него была в особенности устремлена стрельба неприятеля калеными ядрами, от чего корабль дважды загорался, но оба раза успевали потушить пожар. К вечеру, однако же, Глебов совершенно отбил неприятельский натиск и прогнал его суда. Еще накануне капитан Тревенен выступил из порта с тремя кораблями по направлению к Поркалауду, но, запоздав сборами, тронулся перед закатом солнца, и затем поднявшийся сильный туман остановил его весьма скоро, сегодня же на рассвете он снялся с якоря и пошел.

21 августа, донося об этом Императрице, адмирал Чичагов писал:

“Я не преминул снабдить его (Тревенена) еще примечаниями своими, оставляя однако на его усмотрение, производить у Поркалауда над скопляющимися неприятельскими судами поиски и, не теряя времени, обратиться со вверенными ему кораблями на гангутские укрепления, а для сего и дать ему находившегося при мне искусного инженерного офицера с тремя человеками минерами, снабдя их всем потребным по их искусству и приказав им быть в полном его, Тревенена, повелении и распоряжении. [357]

Спешу еще отправить туда же в Поркалауд находящиеся при Ревельском порте мелкие, имеющие хорошую артиллерию, три катера, дабы со всех сторон и в самых шхерах учинить поиск на неприятельские суда, атакующие пост наш.

Остальные корабли и фрегаты, составляющие эскадру легкую, поспешаю с всевозможным попечением снабдить всем потребным и туда же вслед за пошедшими с капитаном Тревененом кораблями отправить, так как и весь вверенный мне флот приготовить к самому скорому отплытию в повеленный путь”.

Едва было окончено адмиралом это донесение, как прибыл курьер с письмом из Петербурга от графа Безбородко, в котором извещал он о назначении вновь вице-адмирала Круза начальником эскадры, расположенной около Поркалауда и Гангута, и о подробностях Роченсальмского боя. Видимо, граф сильно протежировал Крузу и своим влиянием возвратил ему милость Императрицы; этого требовала и справедливость, так как вице-адмирал Круз и качествами, и познаниями в тысячу раз превосходил принца-авантюриста. Граф Безбородко писал 18 августа:

“С часа на час ожидаем от вашего превосходительства известия какие будут сделаны распоряжения по рескрипту, к вам отправленному. Между тем прибыл сюда г. вице-адмирал Круз, которого ее Императорское Величество соизволяет послать к команде его при резервной эскадре, но с тем, чтоб назначение г. Тревенена к легкой оставалось в своей силе. Я не премину вашему превосходительству дать знать, какие помянутому вице-адмиралу даны будут наставления вновь по обстоятельствам в дополнение прежним.

После одержанной над армейским шведским флотом ³⁸³ победы делаются теперь приуготовления, чтоб не потерять нимало времени, но, обратя сперва корпус г. генерала-поручика Левашова ³⁸⁴ с высажаемыми шестью тысячами из галерного флота под начальством принца Нассау, атаковать короля при Гекфорсе, в то же время главному нашему корпусу наступать за Кюменью на генерала Меерфельда, против Коувалы стоящего, и по исполнении поисков сих двинуться внутрь неприятельской земли со следованием галерного флота близ берегов ³⁸⁵. Ваше превосходительство судить можете, что для надежного успеха нужны пособия от резервной эскадры и от другой, которая некоторым образом с той же сопрягается, дабы очистить море и озаботить неприятельские суда, в Борезунде или Свеаборге лежащие.

Обстоятельная реляция о сражении еще не получена. Ночью попались еще нам два большие судна. На всех мы пленили гораздо более [358] 200 пушек. 38 штаб-и обер-офицеров, в том числе кавалер Розенштейн, шеф одной дивизии, и более тысячи двухсот нижних чинов. Неприятель из остальных больших судов снимает людей и артиллерию на берег для умножения армии и поврежденные суда предает огню.”

В Петербурге во чтобы то ни стало хотели успеть еще заставить наш корабельный флот сразиться со шведским; потому с нетерпением ожидали выхода адмирала Чичагова из Ревеля, появления Тревенена и Круза в Гангуте, и почти ежедневно граф Безбородко отсылал курьеров с наставлениями тем и другим. Эти тревоги и беспокойства особенно казались смешны нам, так как они совершенно не соответствовали отсутствию шведского флота на Балтийском море. Куда идти, кого бить? по такие вопросы никто не осмеливался задать советчикам Императрицы, считавших всех рассудительных людей трусами. Приходилось повиноваться и идти драться — с природой. Занятие, достойное славы такого Государства и чести ее флага! Столь тревожное состояние Двора вполне обрисовалось в рескрипте Императрицы от 21 августа ³⁸⁶ на имя моего отца, который доставили в Ревель 23 числа; все, что предписывалось им, было уже давно сделано самим адмиралом.

Как бы в опровержение требований военного совета, 23 же числа вернулся в Ревель смененный легкой эскадрой отряд капитана Лежнева с донесением, что по предписанию адмирала он ходил осматривать все пространство Финского залива от места крейсирования своего к Свеаборгу, но, не видя нигде никаких неприятельских судов, обратился к Поркалауду, где капитан Глебов объявил, что он не предвидит никакой для себя опасности, в помощи не нуждается, и отвечает за то, что ни одно мелкое судно еще не прошло в течение лета из Швеции в Финляндию.

25 августа весь флот был окончательно изготовлен к выступлению в море, и, донося об этом Императрице, адмирал Чичагов писал: “Сколь не многочислен флот Вашего Императорского Величества, однако ж в течение 9 дней успел запастись пресной водой, которой с причислением ежедневной издержки налито 18000 обыкновенных корабельных бочек. Сие доказывает выгодность сделанного мной в прошедшем году водовода, о пользе которого имел я счастье доносить прежде...”

26 числа после полудня совершенно неожиданно корабль, крейсирующий за Наргеном к стороне Балтийского порта, подал сигнал, что видит неприятельские суда. Не доверяя этому, так как не прибывало [359] о том никаких донесений, однако же, адмирал приказал быть флоту в готовности по его знаку тронуться с рейда. В течение пяти часов находились мы в ожидании известий и полагали уже, что крейсер ошибся, приняв в тумане какие-либо предметы за суда, как вдруг ровно в 6 часов крейсеры подняли сигналы, что неприятельских кораблей насчитывают они до 20-ти. Вскоре за тем прибыл к адмиральскому кораблю катер с офицером, посланным от начальника крейсирующего отряда капитана Борисова, доложить, что 24 числа, будучи в 4 милях от Пакерорта, они видели с мачт 9 больших судов, а 26-го поутру в 5 часов, находясь от Наргена в 2½ милях, — 10 военных кораблей и фрегатов, кроме тех, которые замечались у шведского берега. Обрадовавшись этому известию и в надежде действительно встретить шведский флот, адмирал дал знак сняться с якоря и идти в море для поисков над неприятелем. Что произошло затем, мы узнаем из донесения адмирала от 28 августа:

“В 6 часов, снявшись с якоря, со всем флотом пошел я в море, но как наступила вскоре ночная темнота и предлежала при оной опасность проходить Наргенские мели, то и принужден был остановиться у Наргена на якоре, а при рассвете тотчас снявшись вышел в открытое море и соединился с крейсирующими к западу кораблями.

Распространясь со флотом по всей обширности расстояния между нашим и шведским берегами Финского залива, искал неприятельских судов, но во весь вчерашний день не усмотрено оных.

Между тем в час после полудня прибыл во флот на шебеке под военным датским флагом флота датского капитан-поручик Росс с письмами ко мне от министра Вашего Величества при датском дворе барона Криденера, содержащими ответ на мое к нему письмо, что препровожденное чрез него от 21 числа июня Вашему Императорскому Величеству мое донесение им верно отослано, также уведомление, что известный Ечес имеет в море четыре вооруженные судна, но, не надеясь захватить никаких призов, намерен сделать покушения на неприятельские берега, что мор людей в Карлскроне не перестает при всем попечении короля шведского к отвращению оного, и что по дошедшим к нему известиям, шведская нация в великом унынии и тому подобное.

Офицер же сей сказывал, что он, отправясь 18 числа сего месяца с Копенгагенского рейда и переплывая Балтийское море, шведского флота и никаких его судов не видал. Проходя Готланд, придерживался он к Курляндским берегам, а 26 числа сего месяца, склоняясь ближе к нашим берегам, видел в море к Гангуту шесть больших судов, [360] которые по величине их почитает военными; но как за пасмурностью не мог рассмотреть, да притом и флагов не было на оных, то и не утверждал, какие точно были суда. Сей датский капитан-поручик, отдав мне выше упомянутые письма и приняв мой ответ о получении оных, немедля пошел обратно.

Сего же 28 числа, подходя на рассвете к стороне Гангута, усмотрены купеческие суда числом более 20, идущие в разные стороны, но большею частью к осту, в котором числе есть и трехмачтовые. Посланными от меня судами легкими некоторые были опрошены, и по показаниям шкиперов нигде в море шведских никаких судов не видно. Англинского судна, именуемого “Виск” шкипер Матиас Седиот, идущий в Кронштадт, показал, что, проходя 24 числа сего месяца Карлскрону, видел весь шведский флот, стоящий в сем порте на якоре, и только один корабль под парусами около Борнгольма. Хотя можно думать, что крейсерами нашими виденные суда были сии самые купеческие, ибо при нынешнем мрачном воздухе суда, видимые вдали, могут показаться большими, а следовательно, и военными; но пришедшего сейчас во флот катера командир, посланный ко мне с репортами от капитана Тревенена, которые для доставления ко мне берегом отданы в Балтийском порте коменданту, и которых я, однако ж, не получил, сказывал, что будто 26 числа после полудня видели они 5 больших и два малых судов без флагов, которые видны были в дальнем от Поркалауда расстоянии и, остановясь на несколько в дрейфе, поворотили вскоре к весту и пошли с поспешностию.

По сим известиям не оставлю учинить возможные поиски и, продолжая оные, приближаться к повеленным местам.

...Остается теперь дождаться отставших за скоропостижным и нечаянным выходом флота в море двух из числа 23 кораблей, которые хотя и запаслись пресной водой, но как к одному из оных, зимовавшему в Норвегии № 9, еще не окончен отделкой новый руль, на место негодного, и другой так же не мог совсем справить своих повреждений, то и не могли выйти вместе с флотом, и притом не успето взять присланных в тот самый день от Адмиралтейской коллегии 200 человек морских баталионов солдат, которых, однако же, как и кораблей, ожидаю присылки в самой скорости, ибо строго о том предписано...”.

29 августа адмирал получил донесение от капитана Тревенена, в котором он перечислял все затруднения, встречаемые им, и даже выставлял всю невозможность высадки на неприятельский берег. Так как назначение его произошло при особых условиях, и советчики [361] Императрицы, разочаровавшись в способностях адмирала Чичагова после его ухода из Карлскроны в Ревель, возлагали все надежды на Тревенена, и он их не оправдал также, ко всеобщему удивлению этих разумных господ, то, дабы иметь возможность разобрать в подробности обвинения, которые впоследствии счел для себя более выгодным капитан Тревенен, возложить на своего начальника адмирала Чичагова, мы принуждены приводить в подлиннике все донесения, которые присылал он главнокомандующему и также инструкции последнего.

25 августа капитан Тревенен писал:

“Следуя вашего высокопревосходительства приказанию, вышел я из Ревеля 21 числа сего месяца, мало спустя встретил генерал-майора Лежнева и отдал ему ваше приказание; входя в близость камней, лежащих у Поркалауда, мы встретили корабля “Яннуария” штурмана на маленькой лодке, так как тот штурман сии места лучше знает, нежели как другой, то и приказано ему было идти вперед нас, и катер “Счастливый”, следуя сему же, шел впереди для промера в пространном проходе, не глядя мы на все сии предосторожности, находились в близости средней мели прежде, нежели как могли усмотреть веху и глубина переменялась от 25 до 17 сажень, а у катера “Счастливого” 5 сажень. Казалось, катер был к O, а мы находились к W сей мели; почему можно было видеть, есть великая опасность проходить. Если бы, паче чаяния, случилось нам идти тем местом, конечно бы было не без вреда и опасности, потому что кораблю ход был велик, хотя и под малыми парусами. Переменивший курс к O ветер был противный, для того мы принуждены были лавировать на месте, которое было назначено на карте более известное. Мы нашли на камень, отчего руль поднялся к верху и румпель ³⁸⁷ сломался, а для ночного времени легли на якорь. На другой день сделавшийся штиль и пасмурность препятствовали идти далее Баранова острова. На третий день, то есть 23 числа прибыли мы сюда. 23 и 24 чисел находился я для рассматривания и узнания здешних мест. С той ночи, как фрегат “С. Марк” принес вашему высокопревосходительству известие о находившемся у них сражении, состоят корабли в тишине. В тот день, как мы пришли сюда, бывшие неприятельские галеры к О ушли в Гельсингфорс и 24 дня мы их не видали; всякий день мы видим к N W несколько неприятельских галер, канонерских лодок и транспортных судов между каменьями, которые взад и вперед проходят. При входе Борезунда лежит фрегат на якоре, и капитан Глебов сказывал, на обеих сторонах есть по батарее. Я нахожу, что корабль “Европа” стоит [362] ныне на лучшем и способном месте против прежнего, а потому повелевает всем проходить и не так открыт неприятелю, как прежде. Ежели корабль “Яннуарий” приблизится к “Европе”, то будет подвержен более опасности от неприятеля. Шведы никогда не имели на твердой земле батареи, но только стреляли с канонирских лодок калеными ядрами; наша батарея находится в худом состоянии, но, однако ж, с оной стороны она сделала нашему кораблю великую помощь, для чего, мне кажется, оную весьма нужно поправить и привесть в лучшее состояние. Неприятель никогда не сделает на Барановом острову батареи, для того, что он будет окружен и взят большими силами со стороны моря. Что касается до пользы сего поста, — в нижеследующем явствует.

Неприятель принужден выгружать свои тяжести около двух миль к N W у Поркалауда и перевозить оные чрез перешеек и грузить по другую сторону опять на суда; переезд тот, от пленных известный, не более одной или двух миль, более им вспомоществует находящееся посреди сего перешейка озеро, так что им на подводах везти тяжести не более одной версты; сверх же сего они стараются ныне сделать проход, подрывая каменья, кои находятся между этим озером и морем. Что касается до атаки неприятельских судов в Борезунде, то я не думаю, чтоб оное можно предпринять одними кораблями без помощи гребных судов, потому что они всегда могут ретироваться, когда мы будем на них наступать и без помощи лоцманов, а хотя бы оные и были, то, может быть, нам мелководие не позволит; может статься, мы бы и взяли их батарею, если б имели лоцманов; но как мы их должны атаковать в ближнем расстоянии, а мелководие простирается далеко, которое очень опасно без лоцманов, гребных судов и в нынешнее осеннее время атаковать. Мне кажется, сие предприятие для кораблей и фрегатов столь опасно, что я не мог, чтоб не представить о всех опасностях, которые в том случае могут воспоследовать, и о всем соблаговолите, ваше высокопревосходительство рассудить о числе кораблей, которые находились на камнях, из коих большая часть может быть различена кораблями, например: “Болеслав”, “Яннуарий”, “Родислав”, фрегаты “Симеон”, “С. Марк”, катера “Летучий” и “Счастливый”. Фрегат “Симеон” находился на средней мели 48 часов и был принужден выкинуть свой балласт и вылить воду. Если б притом сделался крепкий ветр, то бы воспоследовало ему большее несчастье (так же и другие). Притом для меня кажется совсем новым, чтобы корабли и фрегаты гонялись за галерами и канонерскими лодками между каменьями. Представивши все сие, что долг от меня требует, [363] я всегда готов делать все возможное и вдаваться во все опасности, которые только будут почитаться нужными и полезными к службе ее Императорского Величества. Какие бы пользы ни были сего поста, то я думаю, чтобы оный содержать до решения атаки Гангута, и если нам будет в оном удача и там будем хранить проход, то чаятельно ни одно судно не может пройти между Гангутом и Поркалаудом. Мне кажется, что калибр пушек на наших катерах весьма мал в рассуждении шведских галер и канонерских лодок, потому что те всегда могут по своему соизволению выбирать дистанцию. Я объявляю вашему высокопревосходительству, что сие место не может служить для кораблей и фрегатов, то я нахожусь в великом беспокойстве: каким способом без опасности из сего места выйти. Затем положение подводных камней на средине не верно. Без хорошего времени и небольшого ветра, притом не имея впереди малых судов, я не отважусь отсюда выйти. Правда, что мы можем пройти иногда и без худых случаев, но когда сии случаи могут сделаться к вреду какого-нибудь корабля, тогда откроем мы глаза на все те опасности, которые мы сперва имели. Но для оправдания сего представления я не желаю, чтоб ваше высокопревосходительство следовали моему совету, но соизволили бы сами сделать решение по немалому числу кораблей и фрегатов, которые были на камнях; а катер “Счастливый” посылаю к вашему высокопревосходительству с сим рапортом. Если я увижу, что этот пост будет в безопасности от нападений неприятелей и не получу против них приказаний от вашего высокопревосходительства, то я в скором времени последую за этим катером с моим кораблем и фрегатом “Брячиславом”, чтоб быть в состоянии исполнить первые приказания вашего высокопревосходительства. Пред отправлением моим с Ревельского рейда сюда, не зная, сколько времени должен пробыть здесь, приказал я капитану и кавалеру Бачманову как можно скорее изготовиться к выходу в море, а потом явиться к вашему высокопревосходительству”.

Содержание второго рапорта капитана Тревенена и ответа ему адмирала Чичагова заключается в подробном донесении моего отца Императрице от 30 августа. Адмирал, который заранее знал все неудобства этого предприятия, сделал ему лишь для проформы несколько замечаний, как бы для того, чтобы сгладить эти затруднения и ободрить его в настоятельном преследовании ему порученной цели.

Адмирал Чичагов писал Императрице:

“Всемилостивейшая Государыня:

Рапорты, посланные ко мне от капитана Тревенена, о которых донесено от меня Вашему Императорскому Величеству августа [364] 28 дня, что не были получены, сего 29 числа доставлены ко мне. Он пишет от 26 числа, что поутру того дня видно ему было из Поркалауда лавирующих в море судов, коим и деланы от него сигналы; те же суда хотя и ответствовали, но совсем неизвестными сигналами, в числе которых был и такой один, какой примечен на шведских кораблях во время сражения. В то же самое время видел капитан Тревенен и множество людей, съехавших на берег с канонерских неприятельских лодок, стоящих в шхерах к Осту подле Поркалауда и, взойдя на возвышенные места, глядевших на море. Из сего капитан Тревенен и заключает, что то была шведская эскадра, приблизившаяся к Поркалауду в надежде, что там два только корабля, которые удобно могли бы атаковать. Прибывших же туда посланных от меня фрегата и катера командиры показали ему, что они, проходя помянутые 9 судов в недальном расстоянии, приметили, что в числе оных были 3 корабля, 3 фрегата, 2 бригантины и 1 катер под российским брейт-вымпелом, но флагов не имели, а лавировали за каменьями, потом же спустились на Z W.

Донесено уже от меня Вашему Императорскому Величеству, что я, вышед в море со флотом в тот же самый день, когда увидены были сии суда, продолжаю искать оных, но до сих пор нигде не нахожу и по осведомлениям от мимоходящих купеческих судов не видно оных нигде в море.

Какие же представлены ко мне от капитана Тревенена особым рапортом усматриваемые им затруднения в повеленном поиске над неприятельскими судами, держащимися в Борезунде, и какие сделаны ему на то от меня примечания и наставления, с оных осмеливаюсь представить к Высочайшему Вашего Величества усмотрению точные списки.

Приложение:

ОРДЕР ГОСПОДИНУ ФЛОТА КАПИТАНУ 1 РАНГА И КАВАЛЕРУ ТРЕВЕНЕНУ

Рапорты ваши от 25 и 26 числа сего августа, касательно мнений ваших о занимаемом Поркалаудском посте и о виденных вами 26 числа сего месяца судах, почитаемых вами неприятельскими по деланным от них сигналам, я получил сего августа 29 числа. На первое из сих имею сказать вам, что я сожалею, усматривая из оного, встретившиеся при первом вашем входе в Поркалауд неприятные с вами приключения и особливо при той благоразумной осторожности, имея пред собой высланную от г. капитана Глебова лодку и бывший при вас катер, коим тамошние места были более известны. Но могли ль оные заплывать пред вашим путем, когда лавировать вы начали? Нет [365] сомнения, что нельзя было совсем полагаться на сделанную капитаном Шешуковым карточку, потому более, что оная показывает только возможность пройти в шхеры, для свободного же плавания служить не могла; что же вы пишете обо всех почти находившихся в Поркалауде судах, что и оные также не миновали быть на камнях и мелях, на сие имею вам сказать, что мне известен один токмо случай с кораблем под командой капитана Шешукова, что оный при первоначальной попытке войти туда, между каменьев, по неизвестности тех мест несколько приткнулся к камню, без всякого однако ж вреда, да выходя оттуда и имея пред собой фрегат, который без всякого прикосновения прошел, коснулся к 16 футовой банке, которые оба места и назначены на карте в предосторожность прочим, да и вехи поставлены. Нет, однако ж, сомнения, что в том тесном и исполненном мелей и подводных камней месте, сие удобно случиться может, и для того-то от меня и было всегда предписывано посылаемым туда иметь крайнюю осторожность и входить при одних способствующих ветрах, да и при отбытии моем в июне месяце, предписано от меня было г. капитану 1 ранга Глебову стараться сделать, сколько можно, более известными входы и выходы безопасные, для чего и было довольно времени с отбытия из здешнего залива флота, а особливо, когда во все то время никаких от неприятеля покушений на Поркалаудский пост не было, а, следовательно, и помехи всевозможному старанию о лучшем промере всех ближних окрестностей Поркалауда; но видно, что какие-нибудь неизвестные мне причины или недостаток способных к тому судов не допустили к довершению лучшего промера.

Хотя же польза сего поста и сопряжена с некоторыми затруднениями в рассуждении входа в оный кораблями; но представя то, с каким усилием неприятель покушается открыть для себя тут ход судами, показывает, коль великое чрез оный пост причинено ему затруднение в подвозе водой в Гельсингфорс нужных для него вещей и людей; почему ежели корабль “Европа”, как пишете, имеет такое хорошее положение, то и остаться ему в оном. Желательно, чтоб корабль “Яннуарий”, по усмотрению вашему на месте, занял подобное безопасное и полезное положение.

Буде говорите, что при случае нападения на наши корабли и батарею, бывшем на 17 число сего месяца в ночи, не было батареи неприятельской на твердой земле, то сие приемлю без прекословия; но буде мысль ваша есть та, что неприятель и до того никогда не имел на твердой земле батареи, то сие противоречит тому, что доказано сбитием [366] оной и взятием пушек от капитана Шешукова. Ежели построенная нами батарея в таком худом состоянии, как описываете, то не худо, ежели вы поручите посланному к вам инженерному офицеру осмотреть и привести оную в лучшее оборонительное положение. Но должен я при сем случае сказать, что сие не должно отводить вас от повеленных вам действий экспедиции вашей, и что на исполнение оных как наискорее, не теряя времени, должны вы обратить свое внимание. Батарея же сия, яко временная, может остаться и в нынешнем своем состоянии, тем более, что и по самым словам вашим сделала оная сильную помощь кораблю “Европе” во время нападения неприятельского, а следовательно может и впредь с хорошим успехом то сделать, ибо со временем и сами мы должны может быть будем оную разорить. Что же касается до описываемого вами перевозу неприятелем тяжестей чрез перешеек, то не думаю, чтоб так удобно было сие для неприятеля, судя натурально, потому, что, как пишете, неприятель должен иметь четверной труд для выгрузки и перегрузки оных с моря на берег, с берега на озеро, с озера на берег, а потом опять на море, что гораздо затруднительнее, нежели при Гангуте перевозкой чрез один перешеек и при одной выгрузке, да одной погрузке; да и какого при том труда стоит подрывать камни между озером и берегом? Я оставляю на суд вам, есть ли тут удобность к перевозу тягостей? а следовательно и доказывается ли чрез сие бесполезность занимаемого нами поста в сем месте? Усилие неприятеля к вытеснению оного и работы толь тяжкие, предпринимаемые им для сделания пути токмо к перевозу, совсем противное тому доказывают. А потому и нужным почитаю более еще принять мер к приведению сего поста в наилучшее оборонительное состояние и притом, сколько времени и обстоятельства позволят, стараться делать промер глубин, с примечаниями по видимым островам и каменьям, дабы отыскать надежнейший путь для входу и выходу всяких судов, о чем извольте предписать г. капитану Глебову; ибо ежели и Гангутский пост по воле Ее Величества будет в наших руках, то и тогда в рассуждении нынешнего положения неприятельской гребной флотилии нужен пост Поркалаудский для преграды тем судам, кои случатся между Гангута и Поркалауда, как вы и сами о том пишете.

Гоняться же кораблями и фрегатами за галерными и мелкими судами в шхерах и для меня также ново да и не было вам от меня о том предписано, разве не имеете ли вы особенных каких повелений, о которых, однако ж, я ничего не знаю. А знаю токмо, что в сем виде ее Императорское Величество и указала заимствовать вам, как [367] от меня вам и дано знать сего августа 16 дня от поста Поркалаудского пособие мелких судов, а с оными и употребление тех, кои присланы будут к вам и именно, два катера и два нового построения судна, которые по высочайшему указу назначены и теперь в Ревельском порте исправляются и, думаю, ныне уже к вам отосланы, как о сем я 28 числа сего месяца дал вам знать. С сими четырьмя, да с одним гребным фрегатом и тремя катерами, находящимися в Поркалауде, також с теми двумя фрегатами, двумя шебеками и двумя катерами, которые к Поркалауду по высочайшему указу будут присланы, как о сем от меня 24 числа сего месяца дано вам знать, и притом с тремя находящимися в эскадре вашей фрегатами, кажется, можно будет сделать попытку на поиск над неприятельскими судами, коих так много, как пишете, в шхерах Борезундских ходят взад и перед. Что касается до лоцманов, без которых вам, как пишете, успеть нельзя, то есть один записной для тех шхер, взятый капитаном Шешуковым, и отдан мной для такого употребления на корабль “Европу”, находящийся в Поркалауде, которого и можете для того употребить; еще представляете в числе затруднений для поиску на те неприятельские суда весьма малый калибр пушек на катерах наших в рассуждении неприятельских больших пушек на галерах и канонерских лодках, а притом и сомнение ваше, дозволит ли мелководие делать преследование оных; на первое скажу, что может быть и нельзя большего калибра пушек, каков ныне, иметь на таковых малых судах, а на другое, что глубина тех мест мне и самому неизвестна, и для того-то и желаю, как и выше сказал, чтоб приложили всемерное попечение о промере. В прочем благоразумию вашему однажды навсегда предоставлено от меня производить в действо из повеленного, что возможно и удобно, не отваживая себя без всякой видимой пользы и отнюдь не вдаваясь в опасности быть жертвой.

Что же вы столь много беспокоитесь о изыскании способов, как выйти безопасно из того места, в рассуждении неверного положения на средине камней, — на сие больше ничего сказать вам не могу, как представить примеры тех, кои прежде вас несколько крат входили и выходили, без всякого вреда, наблюдая ветр и осторожность. И ежели вы находите за надобное выйти оттуда, то в воле вашей остается взять малые для прохода себя суда, а без хорошего времени к выходу, конечно, должно поудержаться.

В заключение сего не оставалось бы мне ничего более, как сослаться на мои 16, 18, 20, 24 и 28 чисел сего месяца, данные вам на основании Высочайших ее Императорского Величества указов предписания, [368] которые исполнить должно вам. Но как из вышеписанных обстоятельств за нужное нахожу к разрешению предлагаемых вами сомнений повторить вкратце оные, то и предписывается сим вам для сохранения исполнением повеленного от 16 августа толь важного знака особливой ее Императорского Величества доверенности к вашей ревности, мужеству и знаниям, конечно стараться занять пост Гангутский, сбив или овладев укреплениями на оном, також сделать поиск на неприятельские суда, в Борезунде держащиеся, пресечь сообщение неприятельским судам от Стокгольма к Свеабургу и производить поиски на острова Аландские и другие берега. Для произведения сего по указу Ее Величества от 21 дня сего августа, о котором дано вам от меня 24 числа знать, назначены для составления вверяемой вам легкой эскадры надежнейшие четыре корабля, три фрегата, два катера и два нового построения судна, також велено вам заимствовать от поста Поркалаудского все мелкие суда, коих там четыре, да имеющие прибыть вскоре два фрегата, две шебеки и два катера. Вам дан для того же егерский баталион и искусный инженерный офицер с помощниками и всеми нужными орудиями, а при том еще повелено вам испрашивать наставлений и пособия от начальствующего резервной эскадрой господина вице-адмирала и кавалера Круза, который, имея под начальством своим довольное число кораблей и фрегатов, також бомбардирские корабли и брандеры и притом высочайшее предписание делать вам пособия и наставления, по требованиям вашим, конечно, сделает все возможные пособия. С сими способами уповаю, при благоразумии вашем и толикой высочайшей Ее Императорского Величества доверенности вам, можете, сколько обстоятельства позволят, успеть произвесть в действо повеленное, не упуская времени”.

За день до отправления этого ответа капитану Тревенену т. е. 30 августа, адмирал получил от него третий рапорт, с уведомлением, что он, соединясь со всеми кораблями и фрегатами, при первом благополучном ветре пойдет атаковать скопившуюся в Борезундских шхерах в немалом числе неприятельскую гребную флотилию и построенные там батареи. Увидя идущий от востока на Ревельский рейд под русским брейт-вымпелом стопушечный корабль “Св. Николай” и зная, что на нем должен находиться начальник запасной эскадры вице-адмирал Круз, адмирал послал к нему на легком судне все те предписания и бумаги, которые до него касались.

Чтобы судить о действительном состоянии русского флота, мы советуем читателям внимательно следить за тем, какое употребление [369] правительство сумело сделать, и какую пользу корабли, составлявшие его, были способны принести. Мы увидим даже ранее, чем покинем первую позицию между Наргеном и Суропом, где остановился флот, выходя из Ревельского порта, что ветер, который был очень силен, заставил 3 корабля и 1 катер подать сигналы о своем опасном положении и войти в порт. На другой день послали легкое судно, чтобы осведомиться о их состоянии и знать, нуждаются ли они в долговременном или кратковременном исправлении: в таком случае было предписано вице-адмиралу Крузу послать три корабля своей резервной эскадры для замены.

1 сентября адмирал получил благодарственное письмо от Императрицы, первое после стольких неприятностей и огорчений.

“Василий Яковлевич. Весьма довольна я поспешностию с которой вы, по получении известия о появившемся шведском флоте, решили идти на встречу ему и для поисков над ним, в чем и желаю вам добрых успехов. Хотя и надеюся, что силы флота, вами предводимого, при помощи Божией, найдутся достаточны стать против мореходства шведского, нужно однако ж приказать вице-адмиралу Крузу, чтоб корабли его начальства были готовы подкрепить вас в потребном случае; а что касается до эскадры флота капитана Тревенена, то я уверена, что вы таким образом ее действия и движения учредите, что неприятель не может обратить против нее превосходных сил, и что в случае его на то покушения, он должен будет с вами прежде разделаться. Пребываю всегда вам благосклонная Екатерина. 29 августа.”

Столь же любезно было и приложенное письмо графа Безбородко:

“Курьера вашего, не удерживая, возвращаю. Ее Величество была весьма довольна вашею деятельностью и теперь в полной надежде пребывает, что ваше превосходительство предуспеете одержать над неприятелем знатную поверхность к пользе Империи и к вашей славе. Наши войска имеют уже повеление вступить в границы Шведские, а галерному флоту подвигаться по берегам. Король выгнан, успев бежать и потеряв в преследовании еще несколько судов, да на них и на сухом пути более 50 пушек, да 200 убитых и 60 пленных. Мы надеемся, что ваше превосходительство не допустите Шведский флот уйти в Свеаборг и тем затрудните наше на Гельсингфорсе предприятие. От сердца желаю Вам всякого благополучия. Есмь с совершенным почтением...”.

Как ни старались в Петербурге создать бой на море, но неприятеля по-прежнему не существовало. Теперь, по крайней мере, выпроводив флот из Ревеля, все должны были тем успокоиться; признаться [370] сказать, и нам стало легче на душе от сознания, что в глазах советчиков Императрицы мы перестали быть трусами. Действительно, немало надо было иметь хладнокровия, чтобы видеть, как треплется русская казна на волнах Балтийского моря без всякого смысла и пользы. Еще с утра подул крепкий юго-западный ветер, а после полудня он настолько усилился, что адмирал, для предупреждения опасности, поспешил со многочисленным флотом приблизиться к западной стороне Наргена и, укрывшись к вечеру за Суропский маяк, лег на якорь. Ночью ветер час от часу увеличивался и произвел такое волнение, что многие корабли стало тащить с якорей. 3 корабля и 1 катер подняли сигналы, что терпят бедствие, на что адмирал приказал им для спасения своего идти в Ревельский порт. С этого дня началась бесконечная борьба с природой, которая была все-таки легче и приятнее, чем с придворными вельможами, желавшими управлять флотом, сидя в зале совета и лежа в своих теплых постелях.

3 числа буря утихла, и повеял западный противный ветер, не дозволивший идти флоту к назначенным местам. Еще один корабль и фрегат, пострадавшие во время сильного волнения по освидетельствовании оказались неспособными держаться в море и адмирал отпустил их в Ревельский порт для исправления.

На другой день в пятом часу дня повеял попутный нам восточный ветер, и, не теряя ни одной минуты, флот, снявшись с якоря, пошел к западу. Продолжая плавание всю ночь, мы при рассвете поравнялись с Гангутом; адмирал послал легкий фрегат осведомиться, нет ли около него неприятельских кораблей. Командир фрегата по возвращении, донес, что он подходил на самое близкое расстояние к Гангуту, видел за каменьями лодки, но никаких военных судов на рейде не было; при его приближении на одной из батарей подняли флаг, но он своего не показал и удалился. Встретив голландское купеческое судно, адмирал послал опросить шкипера; последний сообщил, что идет из Копенгагена уже 9 дней, в море нигде шведских кораблей не встречал и не видел.

5 сентября ночью мы прошли Дагерорт и остановились на позиции, которую было предписано занять. Донося об этом Императрице, адмирал писал (10 сентября):

“Пришед со флотом Вашего Императорского Величества на расстояние от острова Даго, параллельно с оным к западу, в десяти немецких милях остановился я здесь крейсировать, яко на таком месте, с которого в силу Высочайшего Вашего Величества рескрипта, данного мне в 12 день прошедшего августа, второго пункта, можно иметь [371] наблюдение к Аландсгафу и к стороне Карлскроны. А во исполнение того же высочайшего рескрипта третьего и пятого пунктов отделил я отряды, один к юго-западу для проведывания о выходе неприятельского флота или части оного, а другой — к стороне Аландсгафа, для пресечения и захватов неприятельских транспортов, ежели бы оные могли случиться”.

Более подробные сведения сообщил адмирал графу Безбородко:

“... Господин флота капитан Тревенен рапортует от 5 числа сего месяца, что он при утихших несколько ветрах вышел из Поркалаудского поста со всеми вверенными ему кораблями, фрегатами, бомбардирскими и мелкими судами для приближения к неприятельским судам и укреплениям, в Борезунде находящимся, дабы начать высочайше предписанное ему действие. Причем уведомил меня, что в одном из отданных для его эскадры кораблей “Северном Орле”, оказалась при бывших крепких ветрах течь воды около 4-х дюймов в час. Чему и не очень должно удивляться, ибо из числа 23, присланных, по свидетельству корабельного мастера, за надежнейшие для дальнего плавания, корабль “Вышеслав” во время бывшей 1 сентября бури столько много потек, что большая часть пороху в крюйт-каморе подмокла, и я должен был отослать его в Ревельский порт для исправления, где и поныне еще находится. В прочем, что касается до помянутого корабля легкой эскадры, то оный, по свидетельству корабельного мастера признан надежнейшим из числа семи, оставшихся за выбором 23 кораблей, а потому я и назначил оный в числе 4-х. Не оставил я, однако ж, предписать г. вице-адмиралу Крузу отделить из кораблей его эскадры надежнейший корабль на перемену тому, буде уже окажется опасность иметь оный в море, а тогда отослать в Кронштадтский порт и на место его буде рассудить, — требовать в силу высочайшего указа, надежнейшего корабля, о чем уведомил я и г. капитана Тревенена.

Г. вице-адмирал Круз ныне находится в числе 4-х кораблей в Финском заливе, крейсируя между Гангута и Одесгольма для приближения ко исполнению ему предписанного. Ветр несколько сделался тише и два дня уже стоит очень хорошее время, почему и можно ожидать, что г. капитан Тревенен начал свои действия.

А потому во исполнение высочайшего рескрипта, данного мне в 12 день прошедшего августа, отделил я отряд к Аландсгафу, дабы когда стесняемые действиями его, г. Тревенена, неприятельские суда обратятся искать спасения своего убежищем в Стокгольме, могли быть перехвачены, так как и транспорты, ежели случатся, как о сем в препровождаемом [372] ее Императорскому Величеству моем донесении подробно писано. ...

...Ревельской конторы главный командир контр-адмирал фон Дезин в присланном ко мне от 1 числа сего сентября рапорте уведомил меня, что 31 числа прошедшего августа отправил во флот нарочное судно с именными высочайшими ее Императорского Величества на мое имя указами, но и доныне оное судно во флот не приходило, и где ныне находится, мне неизвестно.

Не пожалуете ли, ваше сиятельство, доставить ко мне хотя списки с тех указов, на случай, буде и вовсе, может быть, не получу оных. Хотя по предписанию моему и посланы 30 августа от г. контр-адмирала фон Дезина из прибывших к Ревелю для легкой эскадры два нового построения судна, о которых упомянуто в высочайшем от 12 числа августа рескрипте, но двух катеров, также прибывших, он не послал туда, а отправил один из них к вице-адмиралу Крузу, а вместо другого хотя и послал он один, находившийся при порте катер же, но не тот, о котором предписано. Пишу о сем к вашему сиятельству совсем не для жалобы на г. фон Дезина, но чтобы, когда выйдет какое-либо из сего замешательство, ваше сиятельство могли ведать, отчего то произошло. Я же не оставил г. фон Дезину напомнить, что он не то сделал, что ему предписано, и думаю, что дело сие будет исправлено, тем более, что г. вице-адмиралу Крузу о посылке именно тех катеров, кои прибыли к Ревелю для легкой эскадры, я писал и требовал как наискорее отправить г. Тревенену, к которому сверх вышеписанных трех судов посланы от вице-адмирала Круза еще для истребления неприятельских судов, в Борезунде находящихся, и оба бомбардирские корабля. Желательно токмо, чтоб ветры не были столько крепки, как с первых чисел сего сентября поныне продолжаются; ибо при оных сомнителен успех над неприятелем” ³⁸⁸.

Теперь для более наглядного представления себе, что происходило с нашим флотом в позднее, осеннее время, следует обратиться к дневнику и донесениям адмирала Чичагова.

“11 сентября — посылал для осмотра и опроса идущих от востока под нейтральными флагами купеческих судов. Они на пути своем военных судов никаких не видели.

12 числа — на море зыбь после крепких продолжительных ветров. Пополудни во втором часу, для упражнения флота в построении линий и поворотов сделал я знак выстроить боевую линию на правый галс, чем и занялся до самого вечера, а по наступлении ночи принял обыкновенное свое положение. [373]

13 числа — ветер северо-восточный с волнением, небо облачно с дождем. Опрошенные суда показали, что идут из Ростока восьмой день и в плавании никаких шведских кораблей не видели. Писал Императрице: “Хотя по Высокомонаршему Вашего Императорского Величества повелению, изображенному в данном мне в 12 день августа рескрипте в четвертом пункте, и повелено посредством легких судов с прикрытием, где можно, кораблей и фрегатов высаживать на берега неприятельские находящихся на флоте морских и армейских солдат и наносить неприятелю всевозможный вред и разорение, наипаче же в околичностях столицы его, наблюдая при сих поисках, чтоб производящие оные в случае нечаянного неприятельского усилия находили для себя беспечное отступление и подпору, дабы не остаться жертвой, — но как с самого времени прибытия моего со флотом Вашего Величества на повеленное место, ветры для помянутых высадок были весьма неудобны, ибо настояли они по большей части <...> мест корабельный ход, дабы можно было отважиться подойти так близко, чтобы в случае нужды могли высаживаемые найти во всякое время подпору и спасение, и притом по осеннему времени от случающихся весьма часто переменных и крепких ветров, предлежала очевидная опасность не токмо потерять высаженных без всякой возможности подать им какие-либо средства ко спасению, да что более и самые корабли или фрегаты, которые для подпоры высаживаемых долженствовали непременно быть у берегов, преисполненных подводными каменьями, мелями и каменными островами, то и не мог я осмелиться приступить к тому.

18 сентября — после полудня прибыл ко мне во флот фрегат, посланный от начальника крейсирующего отряда к западу капитана Макарова с рапортом, что на его корабле “Всеслав” повредился от качки руль, так что опасно долее оставаться на море. Почему тот же час и на том же фрегате послан от меня корабельный подмастерье для освидетельствования руля, и не может ли повреждение быть исправлено.

19 числа — ветер крепкий с немалой зыбью. Корабельный подмастерье возвратился и донес, что повреждение “Всеслава” исправить на море нельзя, и должно корабль отослать в порт. А как обоим отрядам предписано было держаться всегда в таком расстоянии от флота, чтоб могли видеть делаемые на нем знаки и слышать пушечные выстрелы, то по сделании такового знака, повелевавшего отряду капитана Макарова возвратиться, он пришел ко флоту.

20 числа — ветер юго-западный, самый крепкий, с превеликим волнением моря, погода ясная. В девятом часу один из катеров поднятым [374] знаком дал мне знать, что имеет течь по шести дюймов в час. Порывистый ветер заставил меня опасаться об отряде, посланном к Аландсгофу, дабы силой своею не приблизил к опасным подводным камням или мелям. Катеру приказал подойти, сколько можно ко флоту, уклоняясь от опасностей.

21 числа — ветер и волнение в той же крепости и силе. 22-го — на море от предшествовавшей бури превеликая зыбь. На рассвете с корабля “Св. Петр” был поднят знак, что он желает со мной говорить, на что получа мое дозволение, командующий оным приехал донести мне, что руль на его корабле столь много повредило, что опасается долее оставаться в море, почему для освидетельствования сего я послал корабельного мастера. Между тем, дал я знак отряду капитана Лежнева возвратиться на прежнее свое место к Аландсгафу. После полудня ветер начал опять крепчать и к ночи с пасмурностию и дождем весьма усилился.

23 числа — ветер от юга самый крепкий, с сильными порывами, пасмурность, дождь и великое волнение. Перед рассветом в половине шестого часа один из ближайших ко мне кораблей дал знать ночным сигналом, что он терпит бедствие. Почему в ту же минуту почел я за нужное тоже ночным сигналом дать повеление, чтоб ближайшие к нему корабли старались подать ему всевозможную помощь. Флот находился тогда от Дагерорта в 14-ти милях, и при толь крепком юго-восточном ветре помянутый корабль никуда идти для спасения своего не мог. После полудня ветер перешел от запада средний с зыбью от юга. А как силой порывов ветра флот весьма близко пригнало к шведским шхерам, то для избежания опасности дал я знак держаться сколько можно к югу. В третьем часу один из стопушечных кораблей “Саратов” подходил ко мне, и командир рапортовал, что силой ветров переломило у него румпель, но приступлено уже к замене новым. В половине четвертого часа в отряде капитана Лежнева на корабле № 8, при пушечных выстрелах сделан знак, что он терпит бедствие и на море держаться не может. Вскоре потом корабль сей спустясь от ветра направил путь свой к востоку.

24 числа — ветер средний. На рассвете приехал на мой корабль капитан “Ярослава” с донесением, что во время бури повредило ему руль настолько, что он без опасности оставаться на море не может. Почему и дано от меня приказание кораблям “Всеславу” и “Ярославу”, также и катеру “Меркурию” идти в Ревельский порт, и капитанам наблюдать в пути, не увидят ли где в море корабля № 8, пошедшего [375] по ветру к востоку; усмотря — подать помощь и стараться вместе прибыть к порту”.

“Едва успел я, — писал адмирал Чичагов Императрице 29 сентября, — изготовя мое донесение Вашему Императорскому Величеству от 24 числа сего месяца, отпустить к Ревельскому порту сказанные в оном два корабля и один катер для исправления повреждений, причиненных крепкими ветрами, как тот же час повеял вновь, крепче прежних, южный ветр, и после настала буря, продолжавшаяся по сегодняшнее число. Сильное волнение и жестокая качка причинили еще кораблям “Принцу Густаву”, “С. Петру” и “Победославу”, да фрегату “Премиславу” столько повреждений, что долее удерживать оных в море я не осмелился, дабы и совсем не потерять, ибо на первом из оных, по освидетельствованию корабельного подмастерья, весьма много расшатались и имеют движение кницы ³⁸⁹ и другие внутренние крепления, отчего в час течи по 9 дюймов, а в крепкие ветры и того более. На втором также повредило в носовой части соединенные крепления, отчего и фок-мачта в опасности быть потеряна, да и руль также имеет движение. На третьем изломало форстеньгу и весьма ослабило члены, отчего последовала немалая течь, так что подмочило в крюйт-каморе пороху 69 бочек, да 702 изготовленных картузов. На фрегате “Премислав” вся печь разломалась от качки, и служители шестой уже день вареной пищи лишаются. Все эти повреждения исправить на море отнюдь нельзя, а необходимо должно отослать для того к порту. Корабль же “Победослав”, по свидетельству корабельного подмастерья, надобно вводить в канал.

Отпуская к порту сии корабли, приказал я командирам оных стараться, как наискорее исправя описанные повреждения, опять поспешать к соединению со флотом.

Будучи же принужден отпустить оные корабли, ныне остаюсь на месте крейсирования моего в числе 17 кораблей и пяти фрегатов, да одного госпитального судна и одного катера. ...”

“...На возвращенных из крейсирования кораблях отряда, бывшего к стороне Аландсгафа, присланы ко мне от начальствовавшего оным отрядом флота капитана генерал-майорского чина Лежнева рапорты, в которых донес мне, что он 13 числа сего сентября при тихом ветре подходил к островам Флоскары, что у Нордбоденского пролива, в 5 немецких милях от оных для наблюдения, нет ли каких-либо идущих неприятельских судов, но нигде никаких не видели; а 20 числа приближался к Багскарским островам в расстоянии одной с половиной мили. 15 числа опрошен им купеческого ростокского галиота шкипер, [376] который объявил, что идет из Люизы в Любек. В Люизе он видел шведского короля и его гребную флотилию, там починяемую. Идучи шхерами от Люизы к Гельсингфорсу, никаких судов не видал, кроме занесенного в Гельсингфорские шхеры юго-западными ветрами российского военного судна о шести пушках, похожего на галеру, а после видел оное же под шведским уже флагом вместе с небольшой галерой. ...”

“...Корабль № 8, о котором донесено от меня Вашему Императорскому Величеству сего сентября 24 числа, что, подняв знак о претерпеваемом им бедствии и опасности, спустился по ветру к востоку и ночью закрылся за случившимся крепким противным ветром, принужден был возвратиться ко флоту сего 29 числа, и вчерашний день, по уменьшении бури, начальствующий оным флота капитан Лежнев присланным рапортом донес, что при сильной качке от крепкого южного ветра оказалось течи в оном корабле столько, что не можно уже было отлить одними помпами, а отливать притом ведрами и ушатами, но и при всем таковом беспрестанном отливании вода почти не уменьшалась, а прибавлялась до шести-десяти дюйм и при всевозможном усилии не больше успевали уменьшить воды, как в час три дюйма. Почему он, сделав совет со всеми офицерами корабля своего, нашелся уже было принужденным спуститься под ветр к шведским шхерам, но в самое то время повеял ветр от запада, итак, подняв знак о претерпеваемом им бедствии, пошел, направляя путь свой к Ревелю и вскоре за мрачностию воздуха закрылся из виду флота. В продолжение плавания своего старался он открыть места через которые входило столько много воды, и по усиленном изыскании нашел, что с левой стороны к форштевню на один фут от воды две доски настоящей обшивки не доведены концами своими к штевню на два дюйма, а было только законопачено и прикрыто смолой, что сильным волнением и выбито. Хотя же он и починил то место, положа довольно пеньки и прикрыв свинцовой доской, но сомневается в твердости сей заделки.

Получа Лежнева рапорт и усматривая из оного великую опасность долее удерживать вверенный ему корабль в море, приказал я ему при первом способном ветре поспешить к Ревельскому порту. Но, дабы, когда случится во время тоже плавания его крепкий ветр или буря, подать ему возможные средства к спасению от гибели, приказал я командиру фрегата, отправляемого туда же для исправления повреждений своих, дабы он всемерно держался при корабле ³⁹⁰.”

Графу Безбородко адмирал писал:

“Суровость погоды день ото дня умножается, крепкие порывистые ветры и бури причиняют повреждения.... Опасаюсь, чтоб со временем [377] не был бы я принужден еще уменьшить число моих кораблей, ежели случатся крепкие ветры, которых, конечно, по нынешнему времени должно ожидать. Ревельская починка, особливо что касается до внутренности кораблей — сомнительна в прочности, ибо “Вышеслав” хотя и починен там, но по прибытии ко флоту опять потек. ...”

30 сентября адмирал Чичагов вышел наконец из терпения и решил более не подчиняться требованию совета и не уничтожать добровольно флот, созданный с такими усилиями и издержками. По данному адмиралом сигналу флот повернул назад и, дойдя до Наргена, бросил якоря. Отсюда мой отец послал донесение Императрице:

“После отправления к Ревельскому порту четырех кораблей и одного фрегата сверх прежде посланных туда же двух кораблей и одного катера, еще два корабля из оставших при флоте дали знать, что они повреждены, один из них, “Болеслав”, в мачтах, отчего и некоторые паруса принужден был закрепить, а другой, “Виктор”, потек по 5 дюймов в час.

Видя таковые, ежедневно показывающияся повреждения, и при том непрерывное почти с 5 числа по 30 сентября продолжение южных и юго-восточных ветров с переменным усилием и порывом, не слыша ничего при всех моих неупустительных от каждого мимоидущего купеческого судна осведомлениях о выходе в море не токмо неприятельского флота, но ниже какой нибудь части оного и опасаясь подвергнуть и прочие корабли подобным повреждениям, принужденным нашел я войти в Финский залив с оставшею за отпусками частью флота, состоящею всего из семнадцати кораблей и пяти фрегатов, да одного госпитального судна и одного катера. А как предстояла опасность лавировать в том тесном месте, каков Финский залив, особливо в нынешние по осеннему времени темные ночи, то, подойдя к Наргену, остановился за оным на якорь для принятия высокомонаршего Вашего Императорского Величества повеления, куда обратиться мне со флотом и что исполнять соблаговолено будет. ...”.

Комментарии

362. По получении донесений В. Я. Чичагова 6 августа, Храповицкий пишет в дневнике про Императрицу: “Замечено, что не хотел сам Чичагов драться, желая лучше охранять берега Лифляндские, хотя ему точно предписано искать и атаковать неприятеля. Я убеждаюсь, что все в согласии со Шведским Королем. Принц Нассау почти ничего не сделал. Пушкин бездействует. Досада. Почти слезы на глазах”.

363. Вице-адмирал Круз писал гр. Чернышеву (Морск. Архив): “по нужному расположению корабли, фрегаты и прочие годные мелкие суда оставлены на своих постах и не остается ни одного не только, чтобы еще предпринять чего к исполнению по силе данной мне инструкции”.

364. Жохов Александр Андреевич (?-1823). Поступил в Морской корпус (1764), гардемарин (1765), мичман (1769). В эскадре адмирала Спиридова перешел в Средиземное море, участвовал в Морейской экспедиции, в сражениях при Наполи-ди-Романо и Чесме, крейсировал в Греческом архипелаге (1769-1770), плавал в Финском заливе (1780-1781), ходил до Ливорно и обратно (1781-1782). В чине капитана II ранга командуя кораблем № 9 (“Сысой Великий”), вышел из Архангельска в Кронштадт, но из-за повреждения корабля зимовал в Норвегии (1788). За спасение корабля от гибели отмечен Адмиралтейств-коллегией. На том же корабле перешел в Копенгаген, оттуда в Ревель (1789), участвовал в Красногорском и Выборгском сражениях, произведен в капитаны I ранга (1790). Плавал в Балтийском море, находился при Кронштадтском порте (1791-1799). В чине генерал-майора назначен главным командиром Астраханского порта и Каспийской флотилии (1800). Генерал-лейтенант (1807).

365. Лупандин Иван Кириллович. Поступил в Морской корпус (1773), гардемарин (1774), мичман (1777). Плавал в Балтийском и Белом морях, Северном Ледовитом океане, дважды совершил плавание в Средиземное море (1774-1785). Находился при Кронштадтском порте по болезни (1786-1788). В чине капитан-лейтенанта на корабле “Ростислав” участвовал в Эландском (1789), Ревельском и Выборгском сражениях (1790). Награжден орденом Св. Владимира 4-й степени. Служил на Черном море (1793-1803). Председатель Контрольной экспедиции в Кронштадте (1803-1809). Генерал-майор, помощник генерал-интенданта флота (1809). 16 июля 1826 г. уволен от службы.

366. Нетерпение и несдержанность принца Нассау ясно выражены в письме его к Императрице (Московсий Архив Министерства Иностранных Дел) от 20 июля: “Мы теряем драгоценное время!.. Если медленность г-на Круза происходит от нежелания его находиться в подчинении у другого генерала, то я готов ему совершенно подчиниться и передать всю славу блистательного дня!”.

367. Кровве Вильям (?-1808). Принят в русский флот из английской службы с чином мичмана (1783), лейтенант (1784). Находился в крейсерстве в Балтийском море (1788). Командовал катером “Дельфин”, командированным на о. Борнхольм для доставки раненых в Копенгаген (1789), перешел на корабль “Св. Георгий Победоносец” (1790). Служил на разных кораблях в Балтийском, Черном, Белом, Немецком морях (1791-1807). В 1808 г. на пути из Лиссабона в Кронштадт скончался в Мемеле в чине капитана I ранга.

368. Криксин Алексей Романович. Поступил в Морской корпус (1786). Гардемарином был в крейсерстве с флотом в Балтийском море, участвовал в Эландском сражении (1789), мичманом на корабле “Святослав” в Выборгском сражении (1790). Находился при Ревельском порте (1791-1792). Служил на Черном море, в эскадре вице-адмирала Ф. Ф. Ушакова в составе 2-й Архипелагской экспедиции участвовал в овладении островами Цериго, Занте, Корфу и др., плавал в Мессину, Палермо, Неаполь (1793-1801). С 1804 г. при Кронштадтском порте. 6 апреля 1805 г. уволен от службы с чином капитана II ранга.

369. Уведомляя о получении этого рескрипта адмирал писал гр. Безбородко (Там же):

“...Катер “Волхов”, о котором имел я честь 11 числа сего августа писать к вашему сиятельству, что отправлен был 6 числа июля от Ревельской конторы с высочайшим ее Императорского Величества ко мне повелением, вчера в вечеру возвратился ко флоту, разойдясь со мной в море; ища же флот был 2 августа у Борнгольма, а возвращаясь оттуда 4 и 5 числа проходил несколько склонясь к стороне Карлскроны, но никаких неприятельских судов под парусами не видал, из чего можно заключать, что неприятель и не мыслит более о поисках над нами...”.

370. Рескрипт Екатерины II от 12 августа (Материалы... Т. XIII. С. 570-573).

371. Гр. И. Г. Чернышев воспользовался случаем присоединиться к гр. Безбородко и вместе напасть на В. Я. Чичагова с упреками и неудовольствиями. В Московском Государственном Архиве хранится любопытное письмо Чернышева к Безбородко, проливающее свет на то, как составлялась эта инструкция, кто изобрел план последующей кампании, и почему она отличалась такими бессмысленными наставлениями и требованиями. Гр. Чернышев писал 13 августа, следовательно это безграмотное письмо было одно из последних и опоздавших советов. “К адмиралу кажется хорошо бы, по мысли вашей, послать указ, т. е. чтоб он прежде всего упражнялся теперь в снабжении и приготовлении свой эскадры, сняв с прочих все ему надобное. А потом из оставших должно будет укомплектовать г. Тревенена и прочие, ибо надобно понуждать Чичагова; ему, видно, не хочется, наделает затруднений. Коллегия сегодня только получила табели о недостатках, хотя бы и были люди, скоро ли туда доставим, а то и их очень мало, а послать нескольким нет ни одного офицера; однако все возможное сделаем. Мысль вашего сиятельства, повторяю, очень хороша, чтоб послать к нему указ, с предписанием себя как можно скорее снабдить и отправиться... Какое мучение имел, читая скорое вашего сиятельства писание, да многое и не прочел, а удержать не смел. Жалок бедный Круз. Потерял милость, доверенность, а если потеряет корабль и честь, будет он Нассау помнить”.

372. Был ли флот наш в блестящем состоянии в то время, видно из письма Чичагова к гр. Чернышеву от 16 августа № 40 (Морской Архив): “Сомнения нет, что по великому недостатку во флоте людей должно будет снять с оных судов, оставя не более, как сколько необходимо для безопасного препровождения до Кронштадта. Но как не имея Высочайшего повеления, не мог я еще приступить к сему, то и не писал в Коллегию”. Гр. Чернышев очень протежировал покойного Муловского и просил адмирала назначить его в Резервную эскадру, на что В. Я. Чичагов не согласился; теперь же смерть Муловского Чернышев ставил в вину адмиралу, потому последний писал в том же письме: “Что же касается до того, что покойный Г. И. Муловский не оставлен в резервной эскадре, то шлюсь на Алексея Григорьевича, что я ему о том предлагал, но как по указу ее Императорского Величества должно было оставить для оной эскадры капитана без корабля, господин же Муловский не желал расстаться с своим кораблем, то посему не токмо отказался оставаться, но и просил еще меня избавить, буде можно, от того. Отдав же ему справедливую похвалу за храбрость по кончине, долг мой был бы не лишить его оной тем более, ежели бы он остался жив”.

373. 16 августа Храповицкий записал в своем дневнике (стр. 303): “Благодарственный молебен в Дворцовой церкви, за победу... Довольны. Победа равняется Чесменской; сражались 14 часов”.

374. Принц Нассау после того писал Императрице (Московский Архив Министерства Иностранных Дел): “Надеюсь скоро достичь того момента, которого я так пламенно ожидал”.

Гарновский говорит в своих записках (“Русский Старина” 1876 г., т. XVI, стр. 412): “Принц Нассау в великом и, кажется, ничем непоколебимом кредите, тем паче, что удалось ему произвести в действо то, что наперед обещал, и после обещания жаловался на Круза, что сей, под предлогом разных неудобств, лишает его способа доставить ее Величеству славную победу. Круз был по поводу сего сменен Баллеем, которому, по словам А. А. Безбородко, большую часть победы приписать должно. Двор весьма негодует на деятельность Мусина-Пушкина; принцу же Нассау честь, слава и доверенность. В реляции написано, что Балле ретировался; говорят, будто наконец, струсил. Граф А. А. Безбородко назвал реляцию принца бестолковой”.

375. Рябинин Егор Михайлович (1768-1827). Поступил в Преображенский полк сержантом (1780). 1 января 1785 г. произведен в капитаны армии, в марте назначен флигель-адъютантом к вице-адмиралу Чернышеву (1785). В 1785-1787 гг. плавал в Балтийском море (1785-1787), в 1787 г. участвовал и путешествии Императрицы по Днепру (1787). В 1788 г. крейсировал на корабле “'Грех Иерархов” в Балтийском море (1788), в 1789 г. в Роченсальмском сражении командовал шебекой “Летучая”, награжден орденом Св. Георгия 4-го класса (1789). В Выборгском и втором Роченсальмском сражениях (1790) командовал гребным фрегатом “Св. Екатерина”, во время последнего взят в плен. После освобождения служил в гребном флоте (1791-1792). В составе торжественного посольства командирован в Константинополь (1793-1795), но по болезни возвратился в Петербург. Произведен в капитаны II ранга (1796). В 1797 г. перевел и исправил книгу “Факел морской” (1797). Капитан I ранга (1798). Награжден орденом Св. Анны 2-й степени (1799). В 1802 г. Назначен членом Коммерц-коллегии, пожалован в действительные статские советники (1802). Был Новгородским гражданским губернатором (1805-1806), посланником в великом герцогстве Баденском (1808-1810).

Умер в Петербурге, похоронен на Смоленском кладбище.

376. Сенявин Сергей Николаевич. Поступил в Морской корпус (1770), гардемарин (1771), мичман (1779). Плавал в Балтийском, Белом, Средиземном морях (1777-1789). В чине капитан-лейтенанта прибыл берегом из Архангельска в Кронштадт, командовал в Роченсальмском сражении бомбардирским кораблем “Перун” и был тяжело ранен (1789). Уволен от службы капитаном II ранга с сохранением жалования пожизненно (1791).

377. Грин Джон, (Григорий) (?-1789). Принят на русский флот из английской службы с чином лейтенанта, командирован в Архангельск (1783). Прибыл в Кронштадт, плавал в Балтийском море (1784). 13 августа 1789 г. командовал фрегатом “Симеон” в Роченсальмском сражении и был убит.

378. Русский гребной флот атаковал шведов с двух сторон: с юга, со стороны Финского залива и с севера, со стороны мелководных проливов. Единственный доступный для кораблей проход проливом Роченсальм — Королевские Ворота — был закрыт затопленными транспортами.

379. Гарновский характеризует Нассау в своих записках (“Русская Старина” 1876 г., т. XVI, стр. 416): “Принц при получении пакета с Андреевским орденом долго оный не распечатывал, находясь в размышлении, не Александровская ли была прислана к нему лента! Увидя, по распечатании, Андреевский знак, он был рад без памяти”.

380. Турчанинов Петр Иванович (1746 — после 1823), правитель канцелярии Потемкина, генерал-майор, затем генерал-поручик. По рекомендации Потемкина стал статс-секретарем Екатерины II по военным вопросам (1783). В Роченсальмском сражении командовал десантными войсками (1789). Награжден орденом Св. Анны.

Литта Юлий Помпеевич, граф де Бальи (1763-1839). Родился в Милане в семье генерального комиссара австрийских войск П. Литты. Записан в рыцари Мальтийского ордена (1780). По желанию Императрицы, как человек сведущий в морском деле принят в русский флот с чином капитана генерал-майорского ранга, назначен в Балтийский гребной флот (1789). В Роченсальмском сражении командовал авангардом, имея брейд-вымпел на галере “Санкт-Петербург”. За проявленную храбрость произведен в контр-адмиралы, награжден орденом Св. Георгия 3-го класса и золотой шпагой. Во втором Роченсальмском сражении (1790) вновь командовал авангардом, но неудачно. Уволен в Италию “впредь до востребования” (1792). Вернулся в Россию по делам ордена, зачислен в гребной флот сверх комплекта (1795). Когда Павел I принял звание великого магистра Мальтийского ордена, стал его наместником. Принял русское подданство, произведен в вице-адмиралы (1797). Женился на графине Е. В. Скавронской и был занесен в число графских родов Российской империи (1798). Уволен от службы (1799), вновь принят на службу и назначен членом Государственного Совета (1810).

381. Кушелев Иван, гвардии секунд-майор. В 1789 г. в Роченсальмском сражении командовал галерой “Соммерс”. Награжден орденом Св. Георгия 3-го класса.

Болотников, гвардии капитан. В 1789 г. в Роченсальмском сражении командовал конной галерой “Черный Дрозд”. Награжден орденом Св. Георгия 4-го класса и золотой шпагой (Материалы... Т. XIII. С. 667.; РГАВМФ. Ф. 172. Оп. 1. Д. 365. Л. 316, 472).

Буксгевден Федор Федорович, (1750-1811). Родился на о. Эзель (Эстония). Окончил Артиллерийский и инженерный корпус. Еще кадетом участвовал в русско-турецкой войне (1768-1774). За штурм Браилова (1771), где был тяжело ранен, награжден орденом Св. Георгия 4-го класса. Полковник (1783), флигель-адъютант Императрицы, командир Кексгольмского полка (1787). В чине бригадира участвовал в Роченсальмском сражении (1789), награжден орденом Св. Георгия 3-го класса, и вскоре произведен в генерал-майоры. Участвовал в событиях в Польше (1793-1794). После вступления на престол Павла I в чине генерал-поручика назначен петербургским военным губернатором, возведен в графское достоинство. Уволен от службы и уехал в Германию (1798). С 1809 г. вновь на службе с чином генерала от инфантерии, назначен рижским военным губернатором. В армии Кутузова участвовал в Аустерлицком сражении, награжден орденом Св. Владимира 1-й степени (1805). Командовал корпусом, затем сменил Беннигсена на посту командующего армией (1806-1807)). В войну со Швецией (1808-1809) командовал армией в Финляндии. Награжден орденом Св. Георгия 2-го класса и алмазными украшениями ордена Св. Андрея Первозванного. В 1808 г. ушел в отставку, жил в Эстонии. 23 августа 1811 г. скончался там в замке Лоде.

Олсуфьев Захар Дмитриевич (1772-1835). Из дворян Московской губернии. Вступил в лейб-гвардии Измайловский полк прапорщиком (1786). В чине капитана участвовал в Роченсальмском сражении: находился с войсками на галере “Соммерс”, был тяжело ранен (1789). Уволен от службы с чином секунд-майора и пожизненной пенсией в размере получаемого оклада. Волонтер в эскадре вице-адмирала Ханыкова (1795-1796). Командовал разными полками, участвовал во многих боевых действиях, был неоднократно ранен. Отличился при Аустерлице и в Бородинском сражении, за что награжден орденом Св. Георгия 3-го класса. Участвовал в заграничном походе русской армии (1797-1814). Под Шампобером был ранен и взят в плен. В конце 1814 г. вернулся в Россию и командовал IV пехотным корпусом. С 1831 г. в отставке по состоянию здоровья. (РГАВМФ. Ф. 172. Оп. 1. Д. 365. Л. 316, 472 об.; Российский Архив. Т. VII. М. 1996. С. 496-497).

382. Сукин Яков Галактионович (?-1802). Поступил в Морской корпус (1764). Произведен в мичманы (1770). В эскадре контр-адмирала Арфа прибыл в Греческий архипелаг, сухим путем возвратился в Петербург (1770-1772). Плавал в Балтийском море. В чине лейтенанта отправился из Архангельска в Кронштадт, командуя гукором “Св. Павел”, но трижды возвращался обратно из-за открывшейся течи (1775). Находился под следствием “и за дерзкие речи в суде по совокупности вины разжалован в матросы на 6 месяцев”. 12 февраля 1777 г. ему был возвращен прежний чин. Плавал от Кронштадта до Лиссабона и из Кронштадта в Архангельск и обратно (1777-1787). Произведен в капитаны II ранга, по болезни находился в Кронштадте (1788). У Поркалауда командовал кораблем “Европа”, дважды участвовал в сражениях с неприятельскими судами (1789). Командовал кораблем ”Америка”, участвовал в Красногорском и Выборгском сражениях, награжден золотой шпагой с надписью “за храбрость”, орденом Св. Владимира 4-й степени (1790) Командовал Штурманской ротой в Кронштадте, затем различными кораблями в Балтийском и Немецком морях (1791-1792). Назначен капитаном над Архангельским портом (1797). Генерал-майор (1799).

Умер в Архангельске 4 мая 1802 г.

383. Армейский шведский флот составляли суда, специально построенные по чертежам Чапмана для действий в шхерах с целью поддержки сухопутных войск. Подчинялся Военной коллегии. Флот армии в Свеаборге именовался финской эскадрой, в Стокгольме — шведской эскадрой. К 1788 г. армейский флот Швеции насчитывал около 90 судов (Трубкин Ю. Е. Указ. соч. Вып. 12-бис. 1997. С. 3-22).

384. Левашев Василий Иванович (?-1804) Службу начал в артиллерии (1758). Принимал участие в русско-турецкой войне (1768-1774). Награжден орденом Св. Георгия 3-го класса. Полковник (1774), флигель-адъютант Императрицы (1777), генерал-майор (1779). С 1778 г. назначен командиром лейб-гвардии Семеновского полка. Был комендантом Фридрихсгама, и неоднократно отражал нападение шведов, в награду произведен в генерал-поручики (1788), а по окончании войны пожалован орденом Св. Александра Невского (1790). Произведен в генералы от инфантерии (1797), но вскоре уволен в отставку, затем вновь назначен в Семеновский полк. Награжден орденами Св. Андрея Первозванного и Иоанна Иерусалимского (1799). Обер-егермейстер, посол в Неаполе (1800).

385. Об этой новой экспедиции встречается запись в дневнике Храповицкого (стр. 305): “Приехал курьер, что принц Нассау не застал шведов, но только несколько человек на острову. Они с королем в 6000 ушли. Правда то, что не на тот берег влезли и шведов упустили. Со мной разговор, при туалете сказали: “Шведский король удрал как собака, которую гонят из кухни, с опущенными ушами и поджавши хвост”.

386. “Василий Яковлевич. Реляции ваши от 16 и 18 августа Мы получили. Из первой видим, что в числе семи кораблей для составления легкой эскадры назначенных, большая часть требует немалых починок и, по словам вашим, даже вводу в канал, следовательно, в наступающее осеннее время и не могут они отнюдь быть надежны к употреблению в поиске; а потому и полагаем за лучшее и полезнейшее для дела, есть ли вместо семи, три или четыре корабля хотя из оставляемых за выбором для главного флота, но самых надежнейших будет определено, умножа сию эскадру фрегатами, катерами и другими легкими, для употребления способными и в шкерах ходить могущими судами. В сем виде приказали Мы два фрегата из Резервной эскадры, находившиеся в сражении 13 августа обратить к Поркалауду с двумя катерами и двумя шебеками; и вы предпишите Капитану Тревенену с сими судами и с пособием, как от поста Поркалаудского, так и тех катеров, кои отсюда отправлены, произвести поиск на неприятеля, в Борезунде держащегося, и флотилию его тамошнюю стараться всемерно истребить, а затем и прочее, легкой эскадре от Нас предположенное, по всей возможности исполнять.

Вице-адмирал Круз к месту своему отправляется, и капитан Тревенен, имея под начальством своим эскадру для достижения разных предметов, от Нас назначенных, долженствует состоять под командой помянутого вице-адмирала, относясь к нему, в чем следует, и требуя от него разрешения, наставления и пособия. Сему вице-адмиралу от Нас приказано стараться очистить финский залив от шведских судов и обеспечить свободное для наших сообщение, учредя посты, где прилично; впрочем, вы по главному начальству вашему над флотом Нашим в Балтийском море не оставьте снабдить его всеми наставлениями, какие по усмотрению вашему на месте и по обстоятельствам надобны и полезны.

Адмиралтейская Коллегия послала к вам немалое количество людей для наполнения недостатка во флоте; а вы притом велите корабли, остающиеся за оставлением главной части и Легкой эскадры, которые требуют большой починки, прислать в Кронштадт, откуда, по снятии с них людей и дополнении из выздоравливающих больных, отправить к Ревелю для умножения тамошней части из находящихся в сем порте готовых и надежных кораблей, сколько число людей позволит.

По разбитии шведского армейского флота на водах финских, и при вознамеренном распространении действий как Галерным флотом, так на сухом пути внутрь земли неприятельской, нужно взять предосторожность, дабы враг Наш не мог ни в подкрепление себя заимствовать из дальних своих областей, ниже безбедно увести войска свои, в Финляндии ныне находящиеся; для сего как главной части, так резервной и легкой эскадре первое внимание и попечение к тому прилагаемо быть имеет, чтоб пресечь всякое водой сообщение между Финляндией и Швецией, и в случае покушения производить поиск на транспорты. Поспешите потому выходом вашим и занятием места, как прежде от Нас приказано, откуда бы вы могли иметь наблюдение на берега шведские, беспокоя их и на Ботнический залив, а по известиям о выходе шведских морских сил и на оные обратиться. Мы будем ожидать от вас известия, когда вы точно в море выйдете, пребывая вам благосклонны”*. (Семейный архив).

* Рескрипт Екатерины II Чичагову от 21 августа 1790 г. (Материалы... Т. XIII. С. 585-586).

387. Румнель — или правило, есть рычаг, служащий для поворачивания руля. Он вставляется в гнездо, сделанное в голове руля.

388. Недостатки во флоте доходили до смешных мелочей; когда В. Я. Чичагов просил гр. Чернышева прислать сигнальные флаги для кораблей, то ему в этом отказали. Поэтому адмирал 10 сентября написал вице-президенту гр. Чернышеву, которого он считал вредным деятелем во флоте, довольно колкое письмо (Морской Архив): “Написав к вашему сиятельству о флагдуке (материя для флагов), не почитал я, чтоб таковое затруднение в отыскании оного, столь малого, количества встретилось, как писать изволите; ибо считал я, что Главное Адмиралтейство всегда имеет у себя надобные для флота вещи. Но при всем том тогда же объяснился, что в оном не так велика необходимость, чтоб обойтись без оного нельзя было; а потому и заботиться столько об отыскании оного не стоило, и я сожалею, что тем ваше сиятельство обеспокоил”.

389. Кница — часть пня с толстым корнем или суком; колено из дерева или железа, для скрепы между собой корабельных членов.

390. Л. М. Чичагов приводит выдержки из трех писем В. Я. Чичагова Императрице от 29 сентября 1789 г.