ГЛАВА XI

Шведская кампании 1788 г. — Гогландское сражение 6 июля 1788 г. — Переписка адмирала Грейга с герцогом Зюдерманландским. — Дальнейшие планы Грейга. — Эскадра фон-Дезина в Копенгагене. — Смерть адмирала Грейга и его похороны.

Императрица, получив 20 июня сведение, что шведский король приказал нашему послу графу Разумовскому выехать из Стокгольма, тотчас написала адмиралу Грейгу следующее письмо:

“Сейчас получила я известие, что король шведский высылает моего министра графа Разумовского из Стокгольма и, по прибытии в Финляндию, намерен прислать прямо ко мне ответ на сделанное министерству его внушение; в уважении, что разрыв близок, нужно, чтобы вы поспешили отправлением вашим к Ревелю. Эскадра адмирала Чичагова должна туда же следовать и с вами соединиться, и за болезнью адмирала будет при ней контр-адмирал. Приложите старание к поспешнейшему отплытию и флота, и помянутой эскадры, и я не укосню дать вам дальнейшие повеления”.

Как только адмирал Грейг мог собрать весь свой флот, он покинул Кронштадтский рейд и пошел навстречу неприятелю, который занял позицию на уровне острова Гогланда, в самом широком месте Финского залива ²²⁴.

Когда адмирал Грейг его увидел (6 июля 1788 г.), он подал сигнал к атаке на английский манер, показывая одновременно пример стремительного движения на всех парусах. Первые корабли авангарда, приблизившись, тотчас вступили в бой. Англичанин, капитан Эльфинстон, командовавший 64-х пушечным кораблем, настолько пострадал от преобладающего огня неприятеля, сражаясь против шведского вице-адмиральского корабля, что в продолжение часа был почти выведен из строя, хотя и не желал покинуть битву. Капитаны Макаров, Карцов ²²⁵, Борисов ²²⁶, Тет храбро атаковали и прекрасно дрались. Когда пришлось убрать из боевой линии разбитый корабль Эльфинстона, то Карцов занял его место, но вскоре и его постигла та же участь. Наконец, адмирал Грейг, пошел в атаку на вице-адмирала и принудил его сдаться. Этот шведский адмирал, сражавшийся так храбро, был Вахтмейстер ²²⁷; он имел свой флаг на “Принце Густаве”, 74-х пушечном корабле. [194]

Вскоре адмирал Грейг заметил, что данный им сигнал к атаке на английский манер был приведен в исполнение по-русски, т. е. не одновременно. Большинство кораблей атаковали весьма слабо, а три или четыре держались так далеко от неприятеля, что совсем не принимали участия в битве. К довершению огорчения, когда неприятель стал вечером удаляться, Грейг заметил, что взамен “Принца Густава” он уводил наш 74-х пушечный корабль, которым командовал капитан Берг ²²⁸: будучи разбит, он попал в неприятельскую линию и его взяли в плен. До этой минуты адмирал считал себя победителем: неприятель уступил ему поле сражения и, кроме того, вице-адмиральский корабль. От этого несчастного случая он пришел в отчаяние. Но неприятель слишком далеко ушел, и время было чересчур позднее, чтобы можно было попытаться отнять у него добычу. В своем донесении Императрице Грейг не скрыл ничего. Он сделал верное описание битвы, упомянул об обмене двух кораблей, жаловался на трусость трех капитанов, о которых мы говорили выше, и сейчас же приказал их разжаловать и предать военному суду.

Мы считаем необходимым привести этот рапорт в подлиннике, так как он представляет собой интересный в высшей степени исторический документ и дает более подробное понятие о Гогландском сражении.

“При сем всеподданнейше полагаю, — писал адмирал Грейг, — пред стопами вашего Императорского Величества выписку из моего журнала от часа приближения флота вашего Императорского Величества к неприятельскому до окончания сражения и до времени, закрывшего от нас неприятельского флота при своих берегах. Хотя сие сражение довольно было пылко и большая часть офицеров оказала всякое мужество и храбрость, но по сей выписке ваше Императорское Величество усмотреть изволите, некоторые командиры слабо исполняли свою должность и неоднократно сигналом подтверждено им было до начала сражения. Командующему кораблем “Дерись”, капитану Коковцову ²²⁹, я уже отказал от должности и команду оного корабля отдал капитан-лейтенанту Ломену ²³⁰, не только для того, что, не дошед на пушечный выстрел до неприятеля, самовольно поворотил прочь от оного и никогда не вступал в бой, утратя порох и ядра напрасно, а паче при окончании сражения подошед так близко корабль “Владислав”, который много уже поврежден был и чрез рупор требовал от него помощи, но с его стороны никакой помощи, ни защиты не сделано, которую он совершенно в состоянии был сделать, не получивши еще ни малейшего вреда от неприятеля. Командующие [195] кораблями “Виктор” Обольянинов ²³¹ и “Иоанн Богослов” Вальронд ²³², равным образом самовольно поворотили на другой галс ²³³, и оставя свои места в линии де-баталии, пошли прочь от неприятеля. Я намерен их сменить обоих. <...>

При сем я должен отдать справедливость командующему авангардией контр-адмиралу Козлянинову ²³⁴ за храбрый его поступок в сем сражении и всем командующим кораблями в его эскадре капитанам: Макарову, Эльфинстону, Денисову ²³⁵ и Борисову, кроме командующего кораблем “Иоанн Богослов”. Контр-адмирала Спиридова де-баталии все капитаны оказали всякую храбрость и именно: Одинцов ²³⁶, Берг, Муловский ²³⁷, Денисов, Тревенен, Карцов и Брейер ²³⁸, сражались от начала до окончания боя, но по причине маловетрия не всякому удалось иметь равное участие в сражении. В ариергардии же под командой контр-адмирала фон-Дезина сражение начато прежде, нежели сия дивизия могла довольно близко подойти к неприятелю; при том два задние корабля вскорости поворотили прочь от неприятеля. <...>

Я еще всенижайше вашему Императорскому Величеству должен объявить мое удовольствие об отменной храбрости, проворстве и неустрашимости офицеров, а особливо нижних чинов служителей, между которыми хотя большая половина рекрут, но отправляли свою должность у пушек сверх всех моих чаяний, и чем долее сражение продолжалось, тем проворнее заряжали и палили из пушек, так что при окончании сражения пальба производилась скорее и лучше, нежели [196] при самом начале. И я должен отдать справедливость цейхмейстеру Леману ²³⁹, который беспрестанно старался их в такое краткое время обучать и привести рекрут в сей порядок. Он же на моем корабле во все время действия находился по всем декам, а особливо в нижнем, и оказал такую храбрость и порядок, какого только и желать надобно.

ВЫПИСКА ИЗ ЖУРНАЛА.

5 июля в 8½ ч. пополудни. Проходя по южную сторону Гогланда со флотом, сигнал сделан был фрегатам: “Надежде Благополучия”, “Брячеславу” и “Мстиславу” идти к месту вперед флота. 6 июля 2 ч. пополудни. Сигнал сделан с фрегата “Брячеслав”, что желает говорить с адмиралом, и тогда же привел к адмиральскому кораблю судно “Слон”, груженное пушками и идущее из Кронштадта в Ревель. Командующий лейтенант Сологуб ²⁴⁰ объявил, что слышал чрез прусское купеческое судно, что шведский флот находится в близости к весту, состоящий из 26 судов. В 6 часов — идущий пред флотом фрегат “Надежда Благополучия” сигналом дал знать, что видать между N и W — 13 иностранных судов. Вскорости опять оповестил, что видимые суда — неприятельские. В 7½ часов сделан от адмирала сигнал, чтобы весь флот готовился к бою. В 8 часов сделан от адмирала сигнал построиться всему флоту в линию де-баталии и идти фронтом, ариергард на левую сторону, а авангард на правую. В 10 часов — по маловетрию линию де-баталии фронтом весьма медлительно было исполнять. Сделан сигнал построить линию на правый галс. Ветер несколько прибавился. Когда флот пошел в линию от адмирала велено всем спуститься. В 11½ часов дан сигнал служителям обедать, но с поспешностью. В исходе 12 часа увидел адмирал шведский флот, 24 судна, сделан сигнал всему флоту прибавить парусов для догнания неприятеля. В 1-м часу — ветер легкий, небо ясно, но по горизонту небольшая мрачность. Флот расположен в линию де-баталии, фронт в 17-ти линейных кораблях, а фрегаты и мелкие суда за линию к осту. Флот шведский построен в линию де-баталии левым галсом, идущим к зюйд-весту. В 1 час дня — дан сигнал всему флоту сомкнуть линию. В исходе 2-го часа — дан сигнал, что корабли “Виктор” и “Ярослав” слабо исполняют приказание. В начале 3-го часа — дважды даны сигналы прибавить парусов. В 2½ часа — шведский флот вдруг весь поворотил на правый галс к норд-осту. В 3 часа дан сигнал фрегату “Надежда Благополучия”, который шел впереди флота, чтобы шел позади линии. В начале 4-го часа — дан сигнал ариергардии прибавить парусов, который вскоре и исполнен. В 3½ часа [197] адмирал приказал всем спуститься на неприятельскую линию, каждому на противный себе корабль, а сам спускался на шведский корабль генерал-адмиральский. В 4 часа — шведский флот поворотил вдруг на левый галс и по сему случаю сделан сигнал по первому пушечному выстрелу приготовиться всему флоту вдруг поворотить овер-штаг ²⁴¹, а по второму — поворотить на левый галс. В 4½ часа — один сигнал авангардии, а потом всему флоту спуститься на неприятельскую линию. В 4¾ часа — сигнал ариергардии, что слабо исполняют некоторые корабли, и им подтверждается. Тогда же весь флот спустился на неприятельскую линию, но несколько кораблей авангардии оказались в ариергардии. Будучи в такой близости от неприятеля не позволило время подтвердить им сигналом, потому что уже привязан был сигнал — вступить в бой. В 5 часов авангард подошел близко к неприятелю и последний начал пальбу; с нашей стороны начали также вдруг стрелять, не ожидая от адмирала сигнала для начатия боя, и сражение сделалось генеральное. Наша кордебаталия ²⁴², а особливо ариергардия не дошла на довольно близкое расстояние, сколько адмирал намерен был подойти и чрез то наша линия пришла бы в расстройство. Корабль “Иоанн Богослов” чрез полчаса, поворачивая на правый галс, упал между обеих линий и, пересекая линию нашу, шел на ветер к осту. В 6½ часов — шведский генерал-адмирал и их линия стали от нас спускаться, а тогда и мы за ними спустились, но они, сомкнувши линию, закрывали генерал-адмиральский корабль и исправили опять линию. Мы уже привели наши корабли к ветру и продолжали сражение. Около 7½ часов — шведский флот опять спустился от нас под ветер, а мы за ним последовали. В начале 9-го-часа — шведский вице-адмиральский корабль приблизился к кораблю “Ростиславу”, началось между ними сражение. Продолжалось оно около часа; потом шведский вице-адмирал спустил свой кормовой флаг и с корабля “Ростислав” больше по нем пальбы не производили, а обратили пальбу на другой корабль шведский. Тогда послан с корабля “Ростислав” офицер завладеть вице-адмиральским кораблем, а после сего сражение продолжалось еще до одиннадцатого часа. В 10-м часу — сигнал сделан прекратить пальбу по причине ночной темноты, густоты дыма и отдаленности неприятельских кораблей. Тогда пальба прекратилась с обеих сторон. В 9½ часов привезен на адмиральский корабль граф Вахтмейстер и представил свой флаг и шпагу. Шпага была ему возвращена адмиралом, по причине, что храбро защищался с своим кораблем. Он о себе объявил, что генерал эд-де-кан шведского корабля и командует авангардией в [198] шведском флоте под вице-адмиральским флагом и что стеньговый ²⁴³ свой флаг не спустил, пока наша шлюпка к кораблю его не пришла, потому что гвоздями прибит был. В начале 12-го часа пришла шлюпка от корабля “Владислав” и на оной унтер-офицер объявил, что корабль в великой опасности и что командующий корабля “Владислав” приказал доложить адмиралу, что перебито много людей и весь такелаж, и паруса, так что не мог держаться против жестокой пальбы неприятеля в линии и более потому, что руля корабль не слушал и не может отойти от неприятеля. Тогда адмиральский корабль немедленно спустился для спасения своего корабля и сделал сигнал, чтобы весь флот гнался за неприятельскими кораблями, но за ночной темнотой сигнала не было видно и для того послана шлюпка по разным кораблям, в близости находившимся. С некоторых кораблей отозвались, что мачты, реи ²⁴⁴ и оснастка перебиты и не в состоянии гнаться, пока такелаж не поправлен. Корабли ариергардии, которые меньше повреждены в сражении, были в такой отдаленности, что нельзя было шлюпку к ним послать. Итак, адмирал нашел невозможным спасти сей корабль из неприятельских рук, которые уже оный имели в своем завладении. Во всю ночь служители заняты были исправлением перебитого такелажа и привязыванием новых парусов. 7 числа в 6-м часу по утру: ветер свежее и неприятель, поставя все паруса, сколько мог, спустился между Финляндским островом по северную сторону мели, называемой Калбо-де-Грунд, и держал свой курс к Свеаборгу. Около полудня закрылся от нашего флота”.

Это донесение адмирал Грейг послал в Петербург со своим адъютантом Кутузовым ²⁴⁵, которого и пожаловали за хорошие известия чином полковника. 9-го числа вечером он прибыл по назначению. Императрица была немного нездорова и в высшей степени обрадовалась победе. Она сама говорила, что теперь с ее души свалился камень, и можно свободно вздохнуть ²⁴⁶. 11 июля, в Зимнем дворце служили благодарственный молебен. На вопрос, не желает ли она принять пленного вице-адмирала Вахтмейстера, Екатерина приказала совсем не ввозить его в Петербург, а чрез Царское Село отправить в Москву ²⁴⁷.

Императрица, довольная успокоительным результатом этого сражения, выразила адмиралу Грейгу свою благодарность посылкой ордена св. Андрея Первозванного, важнейшего в России, но Грейг был настолько огорчен неудачным исходом битвы, что великодушие императрицы показалось ему обидным, хотя он чувствовал всю ее доброту, и потому не хотел надеть орден, пока, по его мнению, не заслужил [199] его более ²⁴⁸. Результаты боя в то время могли быть оценены им и всеми не иначе, как по числу трофей. Шведам удалось за это время словить несколько русских транспортных и торговых судов, так что число их призов превышало наше, затем самый бой в одинаковой степени разрушил флоты, наконец, обмен 74-х пушечными кораблями завершил сражение. Влияние Гогландского сражения на кампанию 1788 года не могло проявиться тотчас и, следовательно, не трудно понять, в каком состоянии должен был находиться адмирал Грейг, ожидавший лучших результатов и возмущенный действиями плохих капитанов ²⁴⁹.

Когда первое впечатление победы прошло, в Петербурге стали говорить, что, в сущности, шведы правы, выдавая это сражение за свою победу, и что обе стороны имеют одинаковое право на нее. Адмиралтейств-коллегия вторила этому мнению ²⁵⁰. Я не впаду в ошибку, если скажу, что только один мой отец остался при своем непреклонном мнении и от первой до последней минуты восторгался действиями Грейга. Целый месяц он был болен сильной простудой, но когда получил известие об одержанной Грейгом победе, то забыл о своем нездоровье и стал проситься в действующий флот, выражая готовность подчиниться, вопреки старшинству, столь достойно украшенному лаврами адмиралу. Он доказывал всем, что эта победа будет иметь такие последствия и выгоды, которых теперь никто и не предвидит и не ценит потому, что их не понимает. Иногда только он сожалел, что Грейг не заставил шведов начать атаку; по его мнению, результаты тогда были бы гораздо существеннее, так как наши капитаны не умеют атаковать на английский манер, неопытны в бою и недостаточно напрактиковались, а шведские командиры страдают теми же недостатками. Таким образом, последние имели выгоду, находясь в оборонительном положении, что следовало бы скорее приобрести в нашу пользу. Императрице донесли о восторге моего отца и желании его быть в рядах славного Грейга, но она, зная о неудовлетворительном состоянии здоровья адмирала Чичагова, требовала, чтобы он себя поберег. Таким образом, в ответ на просьбу его граф Безбородко писал 20 июля:

“На письмо ваше относительно поездки в Ревель Ее Императорское Величество отозваться изволила, чтобы ваше Превосходительство до совершенного выздоровления вашего и до будущего соизволения Ее Величества поддержались, и в свое время получите высочайшие наставления”.

Мы видели, что в первом же донесении адмирал Грейг указывал на отличившихся офицеров. Согласуясь с этим, императрица пожаловала: [200] Козлянинову — Георгиевский крест 3-й степени, пятерым командирам — Георгиевские кресты 4-й степени, цейхмейстеру Леману и командиру “Ростислав” Одинцову — золотые шпаги. Но при этом было обойдено несколько еще достойных подчиненных Грейга, и потому он писал графу Безбородко:

“Я имел счастье получить указ Ее Императорского Величества, где она всемилостивейше жалует награды тем, которые отличились в Гогландском сражении, и я с восторгом объявил им удовольствие монархини и ее благоволение к ним. Если смею еще упомянуть о двух капитанах, которые, действительно, заслуживают какого-нибудь особенного выражения благосклонности Ее Императорского Величества, то это капитаны Муловский и Денисов, которые положительно выказали храбрость во время всего дела, от начала до конца. Когда я дал после битвы последний сигнал гнать неприятеля, Муловский был единственный, который последовал за мной со своим кораблем, несмотря на то, что был в растерзанном виде. Было слишком темно, чтобы видеть сигналы, и когда прочие капитаны ответили посланному мной с приказанием офицеру, что их корабли не в состоянии продолжать погоню, Муловский велел мне сказать, что пока корабль держится на воде, он не отстанет от своего адмирала” ²⁵¹.

Отрешение от должности офицеров, выказавших столько трусости, признанное военным судом, было конфирмовано императрицею: они были приговорены к лишению чинов и разжалованы в матросы на всю жизнь.

Интересна переписка адмирала Грейга с герцогом Зюдерманландским, по поводу претензии последнего, что русские в Гогландском сражении стреляли брандскугелями, которые считались снарядами бесчеловечными и запрещенными международным правом. 27 июля адмирал Грейг писал герцогу на английском языке:

“Ваше высочество! Полковник Христиерн уведомил меня, что Ваше Высочество сделали мне честь написать ко мне письмо (которое я еще не получил) о том, что некоторые из наших кораблей употребляли в последнее сражение брандскугели. Я пользуюсь сим случаем, чтобы уверить Ваше Королевское Высочество, что я имею наистрожайшее повеление, чтобы никакая зажигательная материя не была употреблена ни на каком корабле, находящемся под моим начальством против шведского флота...

Я не сомневаюсь, что такое же повеление дано от Вашего Королевского Высочества офицерам флота, под вашею командой, и для того принимаю смелость уведомить вас, что верхний парус бизань-мачты ²⁵² [201] на собственном моем корабле загорался три раза во время сражения и горящая материя, по счастью, была затушена. Зажженный брандскугель был также брошен на корабль контр-адмирала фон-Дезина, который прицепился к снастям железным крючком. Господин полковник Христиерн посылает его для показания Вашему Королевскому Высочеству. Адмирал фон-Дезин признается, что по утушении сего брандскугеля он приказал несколько брандскугелей же пустить во флот под командой Вашего Высочества находящийся, всего числом 15, которые я весьма рад, узнав, что не имели своего действия и я имею справедливые причины думать, что сии только 15 брандскугелей были с нашего флота брошены, потому что я не дозволил стрелять оными с моего собственного корабля, несмотря на то, что наши паруса загорались три раза.

Вашему Королевскому Высочеству известно, что флот, под моим начальством находящийся, был снабжен и вооружен против турок и как против оных нужна отчаянная служба, то можно извинить, что отчаянные орудия могли бы быть и употреблены, которые употреблять против какой-либо просвещенной нации никогда намерения не было. И для того, если Ваше Королевское Высочество изволите дать мне уверение, что вперед со шведского флота не будет употреблено никаких подобных сему истребительных орудий, то и я при сем ручаюсь моим честным словом, что ни одного такого не будет употреблено и с российского флота под моим начальством, ибо мое искреннее желание умягчить свирепость войны, насколько того род службы позволяет...”

На другой день герцог Зюдерманландский ответил адмиралу Грейгу также английским письмом:

“Я получил письмо ваше от 27 июля и удивляюсь содержанию его. Будто бы горючие материи были кидаемы с какого-нибудь корабля, находящегося под моим начальством. Уверяю вас этим и по чести моей, что таких брандскугелей, какой вы мне прислали, не найдутся ни на одном из кораблей, имеющих шведский флаг, как вы то и могли приметить на “Принце Густаве”, взятом вами в последнем сражении, равно как и на двух фрегатах, взятых две недели тому назад. Почему я уверен, вы усмотрите, что горючие снаряды, найденные на корабле вашем и на корабле контр-адмирала фон-Дезина, пущены вами же по ошибке, приключившейся по причине дыма. Некоторые из моих кораблей были зажжены горючими ядрами, которые, по счастью, потухли. При сем я посылаю вам одно. Принимаю ваше честное слово, что впредь такие средства употреблены не будут против [202] нации, издревле известной великодушной в способах войны, и такое же уверение мое принять можете, что никогда не вознамеревался против вас действовать средствами, запрещенными не только человеколюбием и присутствием моим, но также еще не могущими находиться в Швеции, и ее запасах за последнее время” ²⁵³.

Рассерженный тоном письма и его несправедливым содержанием, адмирал Грейг ответил герцогу 31 июля, но уже на французском языке:

“Я позволил себе обратиться к Вашему Королевскому Высочеству на английском языке в моем последнем письме, вследствие уверений полковника Христиерна, что этот язык вам хорошо известен; однако же, я желал бы некоторые выражения в ответе, который вы мне соизволили прислать, приписать непривычке его употребления. Позвольте, Ваше Высочество, вас уверить, что я никогда бы не посмел утверждать того, в чем могло быть малейшее сомнение в правде. На корабле “Принц-Густав” мы нашли патроны, наполненные горючими веществами в веленевых гильзах, о чем граф Вахтмейстер может засвидетельствовать Вашему Королевскому Высочеству. Нет никакого сомнения в том, что паруса моего корабля были зажжены этого рода веществом, выброшенным одним из шведских судов.

В моем письме я обратил внимание Вашего Королевского Высочества, что флот, которым я имею честь командовать, был назначен для действия против турок, где натура людей может служить оправданием употребления подобного оружия и где решительные люди, в виду бесчеловечного неприятеля, предпочитают лучше погибнуть, чем сдаться. Флот, состоящий под начальством Вашего Королевского Высочества, будучи вооружен исключительно для войны с русскими, не имел подобных причин, и я надеюсь, что все шведские офицеры, которые, благодаря превратности судьбы на войне, попали ко мне в плен, никогда не будут иметь малейшего повода к жалобе на мое обращение с ними. Впрочем, согласно уверениям, которые Ваше Королевское Высочество пожелали мне выразить, я надеюсь, что ни с той, ни с другой стороны не будут употреблены подобного рода пагубные средства, которых можно было бы опасаться”.

После Гогландского сражения адмирал Грейг был принужден отправить несколько поврежденных судов в Кронштадтский порт, что не помешало ему пуститься в погоню за неприятелем с теми, которые у него оставались, но шведы успели уже войти в Свеаборгский порт, неприступный по своему положению и укреплениям. Тогд адмирал должен был ограничиться крейсерством перед этим портом, с целью [203] следить за движением неприятеля и чтобы атаковать, если бы он вздумал выйти ²⁵⁴. С остатком флота он отправился в Ревельский порт, ближайший к Свеаборгу, откуда он мог сообщаться сигналами с своими крейсерами и, в случае движения шведов, броситься за ними. Но последние, чтобы выйти и достичь Карлскронского порта, решили дождаться позднего времени года, когда русские крейсеры не могли более держаться в этом суженном и усыпанном камнями море ²⁵⁵.

Вскоре по приходе в Ревель, адмирал Грейг писал графу Безбородко:

“Я еще не знаю желаний Ее Императорского Величества относительно нашей экспедиции в Архипелаг. Должна ли она еще состояться после того, как время для благоприятных действий прошло в Балтийском море, или найдут неосторожным отправить такую большую часть морских сил империи в отдаленное море, пока шведский флот несколько не уменьшится. Двенадцать линейных кораблей, в том числе три стопушечных, находящиеся уже в Копенгагене, пять кораблей, идущих из Архангельска, и еще четырех, обшитых медью, из тех, которые я имею здесь, будет достаточно для Архипелага. И ранее будущей весны можно иметь флот в Кронштадте, состоящий из четырех стопушечных кораблей (один я строю теперь и три, которые готовы к спуску в море) и 12 или 14 других судов 74-и 66-типушечных, которых будет достаточно, чтобы держать в страхе шведский флот. В случае экспедиция в Архипелаг будет отменена, необходимо позаботиться о транспортных судах до конца осени. Они должны быть препровождены сюда до начала зимы и не обременять нас более того срока, какой мы обязаны будем их держать, согласно контракту, т. е. верных шести месяцев. Мы можем, между прочим, употребить их в дело, пока они находятся на нашем жалованье. Восемь или десять из них могли бы отправиться в Копенгаген, чтобы перевезти провиант, сложенный там для Архипелагской экспедиции, если последняя не состоится. Самые большие суда можно употребить с громадной пользой против шведов на это время навигации, сажая на них солдат с плоскодонными лодками для производства десантов на финляндских берегах, в тылу шведской армии, для захвата складов и провиантских обозов. Я упоминаю об этом, как о своих идеях, направленных к приобретению выгоды для нас против нового неприятеля, которого надо стараться извести по возможности до конца навигации. Если Господь будет покровительствовать флоту Ее Величества, вверенному моей команде, и нам удастся уничтожить немного их силы на море, тогда их предприятия на суше не будут важны”. [204]

Вообще адмирал Грейг советовал пользоваться моментом, пока шведский флот бездействует и чинится в Свеаборге, а среди народа идет ропот на короля, и наступать решительнее с суши. Для облегчения этого он предлагал дать ему десант, с которым бы он мог овладеть Свеаборгом и т. д. Все эти энергичные планы, которые казались разумными, были в то время неисполнимы и Грейгу не дали войск. Густав III отличался не меньшею энергией и, потеряв надежду разбить русский линейный флот, он быстро собрал до 40 тысяч войска на нашей сухопутной границе в Финляндии и двинул вперед свою громадную шхерную флотилию. В армии графа Мусин-Пушкина далеко не было того количества войск, а шхерной флотилии у нас не существовало, потому что нельзя было считать нескольких лодок капитана Слизова ²⁵⁶, о котором мы еще скажем впоследствии, за флотилию. Ничтожность сил Слизова была такова, что при виде многочисленного неприятеля ему пришлось быстро удалиться. Между тем, Густав III окружил наши пограничные крепости, высадил десант в тылу Фридрихсгама и готовился овладеть крепостью. В это время Грейг просил себе тоже присылки войска для овладения Свеаборгом. Ничего нет удивительного, что ему отказали, объявив, что этот план возможно будет выполнить не ранее зимы, когда сухопутные силы наши увеличатся.

Действительно, положение короля в то время было затруднительное. Внутренние неурядицы заставили его прекратить осаду наших крепостей, но если бы мы двинулись вперед, чего он от души желал, то картина изменилась бы совершенно. Императрица хорошо понимала, что дела Густава III примут благоприятный для него оборот с той минуты, как только шведы убедятся, что русские намерены завладеть Финляндией, а если она ограничится оборонительными действиями, то народ весь свой гнев обратит на короля. Это ослабляло его предприятия и могло даже кончиться революцией и сменой короля. Вот почему Императрица не настаивала на решительных действиях наших войск в Финляндии и желала лишь одерживать победы на море, которые бы привели к уничтожению шведского флота. Столь разумная политика не была понята в то время, и общий голос был за осуждение действий начальников, которым давали прозвища медлителей и неспособных. Энергичный Грейг мечтал даже о завладении Карлскроной зимой, что было, конечно, столь же неисполнимо, как и летом. Однажды он убеждал, своих командиров в возможности вести атаку у Поркалауда парусными кораблями, но это было принято за фантазию и желание одержать еще победу, чтобы несколько загладить [205] впечатление неудачных действий в последнем сражении, что, видимо, его мучило и повергало в отчаяние. В самом деле, какие были данные для такого предприятия? Эти узкие проходы в шхерах представляли для нас прекрасные ловушки, где наверное все бы погибли. Ни карт, ни промеров, ни сведений о них не имелось. На островах шведы построили укрепления и поставили пушки. Командиры судов еле умели справляться в открытом море и вне выстрелов неприятеля ²⁵⁷.

Но вернемся к действительности. Балтийское море было свободно от неприятеля, и адмирал Грейг поэтому послал четыре линейных корабля для усиления Копенгагенской эскадры, три другие корабля, построенные в Архангельске, также к ней присоединились. Таким образом она оказалась состоящею из десяти линейных кораблей, четырех фрегатов и других судов. Начальник ее контр-адмирал фон-Дезин, не только бездействовал, но принес и много вреда самому себе. Так, ему было приказано стараться при помощи датчан разорить важный шведский порт Готеборг ²⁵⁸ и нанести вообще вред шведской торговле. У шведов было для защиты Готеборга всего три фрегата. Но контр-адмирал фон-Дезин медлил и только требовал помощи от Дании. Когда же он совсем рассорился с нею, то решил отправить 140 человек десанта для разорения местечка Ро, близ Ланскроны, которое солдаты сожгли и разграбили. Жители, устрашенные таким набегом, стали защищаться и многие пали жертвами глупости русского начальника. Это еще более возбудило датчан против фон-Дезина, и они потребовали его смены. Но до тех пор, пока жалобы на него дошли в Петербург, он успел еще прославить себя неудачными поступками. В конце июля, двинувшись со всей эскадрой для поиска за шведскими фрегатами, защищавшими Готеборг, он вздумал заодно взять с собой транспортные суда “Кильдюин” и “Соломбалу”, направлявшиеся в Архангельск, и таким образом прикрыть их. У Скагена фон-Дезин остановился и осведомившись, что, по слухам, неприятельские фрегаты находятся в другой стороне, отпустил их далее одних. Через несколько дней транспорты эти наткнулись на шведские фрегаты. “Кильдюин” попал в плен, а “Соломбала” успела уйти и присоединился к своей эскадре. Добыча для шведов была значительная: 100 пушек и множество снарядов. Затем фон-Дезин был вытребован в Копенгаген, куда в конце августа месяца прибыла архангельская эскадра контр-адмирала Повалишина ²⁵⁹. Сколько фон-Дезину ни предписывали употребить все зависящие меры к тому, чтобы не пропустить шведский флот в Карлскрону, он предпочел вернуться из крейсерства в Копенгаген и сидеть там, сложа руки. Пока шли переговоры [206] с датскими властями, где ему зимовать, погода ухудшилась, лед тронулся и затем фон-Дезин, вопреки инструкции, остался в Копенгагене. При постановке кораблей в порт, трое из них сели на мель, а один фрегат замерз во льду в море. С другими было также немало приключений. Разыгравшаяся буря таскала их вместе со льдом от датского к шведскому берегу и обратно, причем несколько из них были посажены на камни. Разбросанная эта эскадра, наконец, вся очутилась вне порта замерзшею. Шведы воспользовались этим обстоятельством, чтобы попытаться сжечь корабли. К счастью, им не удалось, так как проект был открыт и удар отстранен. Контр-адмирал фон-Дезин был отозван и заменен вице-адмиралом Козляниновым.

В конце кампании адмирал Грейг заболел желчной горячкой и находился в отчаянном положении ²⁶⁰. Его нельзя было свезти на землю, и он умер на своем корабле. Говорили, что во время болезни он часто жаловался на капитанов, так плохо помогавших ему в сражении, и очень возможно, что это огорчение настолько ухудшило его болезнь, что сделало ее смертельной.

17 октября 1788 г. граф Чернышев получил о смерти Грейга уведомление от командира Ревельского порта, генерала Воронова. Последний писал:

“Сего октября 15-го дня, пополудни в 8 часов, его высокопревосходительство господин адмирал и всех российских орденов кавалер Самуил Карлович Грейг, к великому нашему сожалению, волею Божией преставился на корабле “Ростислав”, стоящем в Ревельской гавани. Прошу ваше превосходительство прикажите прислать скорое ваше повеление, что с ним делать; мы здесь все не можем решиться”.

Это известие как громом поразило всех, и Императрица казалась очень огорченной ²⁶¹. Приказано было хоронить его в Ревеле и со всевозможной пышностью, не жалея расходов. Вследствие этого, отвели в Ревеле казенный дом, который и устроили для приехавшей туда семьи адмирала Грейга и покойного. Десять дней тело находилось на корабле, а затем 25 октября положили его в гроб и перевезли в дом. 31-го числа происходили торжественные похороны. Мой отец ездил нарочно в Ревель проститься с ним и рассказывал, что зала, где лежал знаменитый адмирал, была вся обита черным сукном, серебряными галунами и белым флером. Гроб стоял на высоком катафалке, под черным балдахином, и в ногах помещалась серебряная большая чаша, вроде куба, покрытая черным, обвитая лавровым венком и с надписью серебряными буквами: “родился [207] 30 ноября 1735 году, преставился 15 октября 1788 года”. В головах стоял герб. Одетый в парадный адмиральский мундир, он имел на голове лавровый венок. Гроб был черный бархатный с серебряными галунами; к крышке прибили шпагу, шарф и шляпу. По обеим сторонам балдахина стояли табуреты с белыми атласными подушками, обшитыми золотой бахромой и кистями. На них лежали адмиральская булава и пять орденов. Георгиевский крест был значительно погнут. Тот самый, в который попала пуля в одной из битв в Архипелаге. Три его флага стояли у стены, прислоненные в головах. В траурном зале дежурили штаб-и обер-офицеры и часовые, которые также от ворот до входа в дом располагались попарно. В день погребения, когда в зале собрались все знатные особы, барон фон-дер-Пален вышел вперед и сказал речь, посвященную заслугам и добродетелям покойного адмирала. Во время шествия из дома в церковь ежеминутно раздавались выстрелы из крепости и с кораблей эскадры. По обеим сторонам дороги стояли войска, которыми командовал генерал-лейтенант фон-Кохиус, ревельский обер-комендант. Начинали шествие рыцари “Черноголовые” ²⁶² со штандартом и музыкой, под предводительством ротмистра Иллиха, за ним следовала рота со знаменем лейб-гренадерского полка, городская школа с их учителями, наконец, православное и лютеранское духовенство в черных плащах. Затем следовал герольд, известный сподвижник Грейга, цейхмейстер генерал-майор Леман с жезлом, имея по бокам двух маршалов. Шесть подушек с булавой и орденами несли 18 штаб-офицеров, три флага — трое морских офицеров. За флагами несли серебряную чашу, и вслед за нею ехала печальная колесница, запряженная шестью лошадьми. Подле лошадей, которых вели бомбардиры, шел лакей покойного адмирала в черном платье и 12 флотских капитанов. За колесницей шел губернатор, генерал-майор Врангель ²⁶³, мой отец и весь генералитет, городские власти, дворянство, мещане, два маршала с жезлами и рота павловского батальона. Все офицеры, участвовавшие в процессии, получили на память золотые кольца с именем покойного и годом смерти. При колокольном звоне и пальбе погребли адмирала Грейга в ревельской лютеранской церкви ²⁶⁴, после трогательной проповеди обер-пастора Люкера.

Смерть адмирала Грейга произвела тяжелое впечатление в Петербурге, и боялись, что шведы, узнав о кончине главнокомандующего, предпримут снова наступление, потому малейший звук, похожий на стрельбу, причинял беспокойства ²⁶⁵. [208]

5 ноября 1788 г. Ревельская гавань покрылась льдом и тогда шведский флот перешел из Свеаборга в Карлскрону (9 ноября).

ГЛАВА XII

Приготовления к шведской кампании 1789 г. Политика Англии, Пруссии и Швеции. — Состояние русского флота. — Современная стратегия. — Английские адмиралы и принц Нассау-Зиген. — Вице-адмирал Круз. — Выбор главнокомандующего. — Граф И. Г. Чернышев. — Ревель и состояние порта. — Контр-адмирал Козлянинов. — Свидание Императрицы с В. Я. Чичаговым. — Инструкции и рескрипты. — Военный совет. — Дневные записки адмирала Чичагова.

1788 год окончился для России более удачно, чем могли предполагать. Несмотря на старания европейских держав усложнить восточный вопрос и парализовать действия русского флота, собиравшегося появиться снова в Архипелаге, кн. Потемкин одержал блистательные победы над турками, а адмирал Грейг разбил шведский флот и тем разрушил все планы короля Густава III. События, охватившие Францию, помешали ей участвовать в делах Востока. Австрия намеревалась с весны более энергично помогать России в войне с Портой, следовательно, оставались только две державы — Пруссия и Англия, которые могли приложить старания, чтобы вредить интересам России. К услугам этих двух государств были, по-прежнему, Польша и Швеция. Чтобы избежать войны с Польшею или, лучше сказать, отсрочить ее, Императрица согласилась временно уступить настояниям польского правительства по некоторым придирчивым требованиям и обещала вознаградить ее насчет Турции. Этим она вполне привлекла поляков на свою сторону. Так как Пруссии не удавалось поссорить Польшу с Россией, то она напрягла все усилия, чтобы уговорить Турцию и Швецию продолжать борьбу до последней крайности ²⁶⁶.

В течение зимы 1789 года наше политическое положение несколько изменилось. Дерзкие заявления прусского короля вселили уверенность, что не обойдется без войны с ним. Англия распустила слух, что намерена послать свой флот в Балтийское море, и может быть Голландия присоединится к ней. Вследствие чего Дания, которой угрожала также Пруссия отнятием Голштинии, склонялась отрешиться от союза с Россией. Шведский король, ободряемый Пруссией и Англией, [213] действовал решительнее: ему удалось побороть революцию ²⁶⁷ и привлечь на свою сторону все сословия, за исключением дворян, главных представителей которых он арестовал, дабы, при закрытии сейма, провозгласить себя самодержавным ²⁶⁸. Эти обстоятельства сильно влияли на общественное настроение в Петербурге и большинство настаивало на заключении мира со шведами. Замечалась какая-то боязнь к продолжению войны ²⁶⁹. Но переговоры ни к чему не привели, так как Густав III боролся с внутренней неурядицей не для того, чтобы затем спокойно жить в Стокгольме. Тогда Императрица решилась воспользоваться зимним и весенним временем для усиленной подготовки к следующей кампании. Масса народа была призвана к работе в Петербурге и в Кронштадте, но ими руководили лица, не имевшие достаточно хороших познаний в технике кораблестроения. Кроме кораблей, присланных в Кронштадт для исправления после Гогландского сражения и вновь построенных, заготовлялось до 14-ти старых линейных, совершенно ветхих и негодных. Все это количество приходилось чинить в доках, которых недоставало для них, а потому исправления делались кое-как, с помощью замазывания щелей и заколачивания дыр досками. Вооружить совершенно заново, снабдить всем необходимым, набрать для них матросов и офицеров, при полнейшем недостатке в пушках, снарядах и людях, несколько приученных к морю, было мыслимо только в воображении Адмиралтейств-коллегии и на бумаге. До 27-ми судов почти того же достоинства находилось у нас в портах Ревельском и Копенгагенском. Если бы позаботились о снабжении их всем недостающим, то и тогда хватило бы работы до вскрытия вод. Несмотря на прошлогоднюю кампанию, которая, впрочем, ограничилась лишь одним сражением, выказавшем насколько неопытны были командиры кораблей и их команды, пришлось иметь на судах почти столь же несведущий контингент, как и до начатия кампании. Если принять в расчет число заболевших, умерших, убитых и раненых, наконец, вновь поступивших рекрутов, то на этих 27-ми судах оставался такой состав, с которым еле-еле можно было действовать в море. Но столь посредственный контингент, ввиду желания иметь громадный флот, должен был еще ухудшиться. На строящиеся корабли и на готовящиеся к предстоящей кампании необходимо было отделить опытных матросов и офицеров из ревельской эскадры; таким образом, уравновесив силы, привели весь русский флот в вполне удовлетворительное состояние как в отношении вооружения и снаряжения, так и в смысле снабжения людьми. [214]

Императрица также значительно увеличила свой гребной флот, приказав построить большое число судов, подобных тем, какие были у неприятеля. Но она не имела Чапмана в своем распоряжении. Поэтому все было исполнено с поспешностью и, следовательно, гораздо хуже, чем у противников. Это были большие крестьянские телеги, в сравнении с хорошими и красиво навешанными каретами, но на них было возможно иметь артиллерию, а также и драться. Впрочем, слепая храбрость русских, столь же твердая, как и неистощимая, часто заменяет все недостатки в искусстве.

С такими-то силами предположено было начать наступательную войну против шведов. В то время стратегия военачальника допускала лишь один способ получения преимущества пред неприятелем, а именно стремительную атаку. Так сложились понятия у современников моего отца и за это действие в особенности восхваляли адмирала Грейга.

Мы приводили выше мысли и доводы адмирала Чичагова, почему он считал для нашего флота более выгодным держаться противоположной стратегии, которую некоторые находили тогда преступной. В настоящее время, после разительных примеров в истории Европы, когда испробованы все теории и применены на практике все блестящие идеи великих полководцев, стратегия дает свободу действий главнокомандующим и оправдывает все употребляемые ими средства к достижению превосходства над неприятелем. Было бы совершенно неподходящим утверждать теперь, что оборонительную войну имеет право вести только тот, кто заботится о спасении и о возможности отступить за укрепления. Весьма часто слабому приходилось бросаться в удобный момент на сильнейшего и тем выиграть битву, также как обороняющемуся — заставить малочисленного, но отважного противника разбиться о себя, как о стену. Несомненно, плохо обученное войско еще более теряет силу, когда атакует неприятеля. Одинаково сильные удары может наносить противнику и обороняющийся, и наступающий, лишь бы удалось вовремя остановиться, собраться, построить прикрытия или зайти в тыл неприятелю и выбрать слабый пункт позиции для атаки. В прежнее же время отважным и способным считали только атакующего, хотя обороняющийся должен иметь больше храбрости и выдержки. Не решись адмирал Грейг напасть 6-го июля на шведский флот и предупреди его герцог Зюдерманландский, слава его была бы далеко не так велика. Но никто не мог поручиться, что этой атакой, которая принесла выгоду больше с нравственной стороны, он [215] не затормозил кампанию. Шведский флот заперся в Свеаборге, испуганный действиями Грейга, и вышел оттуда не ранее того, как русский флот примерз к Ревельскому и Кронштадтскому портам. Существование флота обеспечилось до следующей кампании и так как не было никаких средств вызвать его в море, Грейг провел все лето в Ревеле, изобретая всевозможные планы. Предположим теперь, что атака была ведена со стороны шведов и они потерпели вдвое, так как наши капитаны сумели бы драться лучше, нежели управлять судном, нравственная сторона победы 6 июля нисколько не уменьшилась бы, а известно, что первая неудачная атака влечет всегда за собой вторую, в надежде, что она будет счастливее, при таком предположении, есть данные, что шведы не стали бы скрываться, и Грейг мог получить случай окончательно разбить неприятеля, хотя бы на этот раз и атакой. Следовательно, нельзя брать на себя решение, что так-то было бы лучше, а так-то хуже. Каждый действует как находит нужным, и все правы, если результаты приобретены в их пользу. Адмирал Грейг был замечательный флагман и начальник не потому, что он бросался в атаку, а вследствие его познаний, энергии, ума и душевных качеств. Россия многим ему обязана, что особенно выяснилось в первом же бою у Гогланда и за что он приобрел сразу любовь русского флота. О тактике и стратегии адмирала Чичагова скажем в свое время.

Итак, мы выяснили приблизительно, как подготовлялся флот к предстоящей кампании. Число офицеров было крайне недостаточно и со смертью адмирала Грейга партия, приверженная к иностранцам, требовала, чтобы скорее выписали флагмана из-за границы ²⁷⁰. Нашего посла в Лондоне настоятельно просили о присылке английских моряков, и ожидалось их оттуда большое количество. Между прочими надеялись иметь английских контр-адмиралов Раулей, Рос, братьев Худ (Hood), из которых один был лордом, Элиот, Хотам Пентон, Аллен, Сойер, Кинг, Фаулкнер, Говер, Иервис, Дункан, Дуглас; все они, вероятно, согласились бы явиться в Россию, при условии быть повышенными в чин генерал-адмирала ²⁷¹. Хороши бы мы были, если бы вся эта компания явилась управлять русским флотом. Отдавая иного рода предпочтение рыцарским качествам принца Нассау-Зигена ²⁷² который уже отличился в прошлую турецкую кампанию на Черном море, где он командовал гребным флотом, Императрица, находя, что там она может обойтись без него, призвала служить в Балтийское море и вверила ему начальство над всей вновь построенной гребной флотилией. [216] Деятельность в портах доходила тогда до крайности. Наконец, пришло время Императрице назначить главного начальника над флотом. Более решительным, храбрым и способным бросаться в атаку многие при дворе считали адмирала Круза, так как он служил в английском флоте ²⁷³. Дабы склонить Императрицу к назначению его, докладчики ее уверяли, что весь флот этого желает, но Императрица никогда бы не могла согласиться в столь важный момент на назначение Круза, человека нестерпимого характера, горячего, увлекающегося, легкомысленного, постоянно ссорящегося со всеми. Обстоятельства были слишком серьезны и требовали распорядителя, по меньшей мере, хладнокровного, опытного и любимого всеми моряками. Придворные вельможи знали Круза понаслышке и говорили со слов других, вице-президент гр. Чернышев, который сам не любил Круза и знал, что почти не было человека во флоте, который бы не поссорился с ним, представлял кандидатом того же Круза, чтобы угодить сановникам и соблюсти политику. Более прозорлива была в данном случае, как и всегда, Императрица: она наотрез отказала всем, просившим за Круза.

Так как вице-адмирал Круз был одним из деятельных участников кампании 1789 г., то не мешает с ним поближе познакомиться. При всех упомянутых мной выше недостатках его, это был человек благороднейшей и добрейшей души, приятнейший собеседник, но, действительно, нестерпимый начальник и подчиненный. Он не признавал тех, кто не был с ним одного мнения, и потому ссорился из-за пустяков. В Семилетнюю войну он ходил с моим отцом в эскадре под Кольберг. Там он, будучи еще лейтенантом, выказал свою неустрашимость, и его ранили. В 1769 г. ему поручили корабль “Память Евстафия”, с которым он и отправился в Архипелаг. В Чесменском бою он довел свою храбрость до невероятия. Находясь все время впереди и на картечный выстрел от неприятеля, он заставил играть музыкантов, пока всех их не перебили, атаковал корабль турецкого главнокомандующего, который зажег, и чрез это же сам взлетел на воздух со своим кораблем. Сброшенный в воду, Круз спасся, ухватившись за какой-то обломок. Так как его неустрашимость доходила до безрассудства и почти весь его экипаж погиб, то им остались недовольны. Вследствие этого он поссорился с начальством. Вслед за тем его постигло второе несчастье: когда ему дали в команду корабль, взятый в плен у турок, он его навел на подводный камень и затопил. Команду еле-еле успели спасти и по необходимости высадили на неприятельской земле. При жизни Грейга ему не давали [217] никакого командования и в 1788 году, он начальствовал над двумя старыми запасными кораблями, простоявшими всю кампанию у Красной Горки. Из этого маленького очерка уже видно, что желания моряков подчиниться Крузу не могло быть, как это докладывали Императрице, и что она хорошо поняла. В заключение я позволю себе сказать, что, вероятно, все в жизни своей встречали подобных людей, как вице-адмирал Круз: при всех задатках к тому, чтобы принести пользу службе, приходится отказываться от их услуг, благодаря неуживчивости, строптивости и горячности их характера ²⁷⁴.

Затем, выслушав все предложения своих докладчиков, Императрица назначила временно начальником ревельской эскадры адмирала Чичагова, которому и послала, 27 ноября 1788 г., следующий рескрипт:

“Главную команду над портом Ревельским и над всеми имеющимися в оном кораблями, фрегатами и другими судами, с людьми, к [218] тому принадлежащими, указали мы поручить вам до будущего нашего соизволения. Подробные наставления получите вы от Адмиралтейской коллегии, мы же вкратце вам волю нашу объявляем, чтоб вся часть флота нашего, в помянутом порте на зиму оставшаяся, как наискорей и конечно к открытию вод в исправность и полную готовность к плаванию и действиям приведена была непременно: чего ради ежели вам потребно будет какое-либо в том пособие, вы сверх рапортов ваших по команде и прямо нам представляйте, а смотря по надобности, можете и для удобнейшего на словах о всем изъяснения сами сюда приехать. На проезд ваш пожалованные от нас три тысячи получите из суммы на чрезвычайные по флоту расходы, в ведомство покойного адмирала Грейга отпущенной.”

Граф Чернышев, который во время начальствования адмирала Грейга сказывался более больным и бездействовал, теперь пожелал снова стать во главе управления и первым делом начал торопить адмирала Чичагова. В ответ на его письмо отец мой написал 30 ноября: “Недавно мне именным ее Императорского Величества указом содержание сего изображено, но приступить не прежде я могу, как по приезде моем в Ревель, куда и отправиться имею в первых числах наступающего месяца неумедля.” Разумеется, смешно было требовать от него распоряжений, когда он находился в Петербурге.

Читатели помнят, что адмирал Чичагов, еще отправляясь с экспедицией к северному полюсу, близко познакомился с деятельностью вице-президента Адмиралтейств-коллегии, графа И. Г. Чернышева. Разочаровавшись в нем и в пользе, которую приносила коллегия, он решил теперь действовать самостоятельно, помимо графа и членов пресловутого комитета, которые ровно ничего не смыслили. Действительно, граф Чернышев был всем, чем угодно, но только не моряком. Отец его при Петре Великом состоял комиссаром во флоте и, вероятно, знал более сына по части морского искусства, так как иначе Великий Преобразователь его бы не держал, но Иван Григорьевич был напросто камер-юнкером при дворе Императрицы Елизаветы, а затем дипломат средней руки, что вполне соответствовало и натуре, и воспитанию его. Этот род занятий развил в нем большую ловкость и уменье говорить так, как говорят при дворе, и думать рассудком сановников. Таким образом, он угождал всем и выказывался гораздо умнее и лучше, чем был в действительности. В последние годы жизни Елизаветы он старался сблизиться с наследником Петром Феодоровичем, где его приняли радушно, и он понял, что выгоднее сделаться сторонником великой княгини. [219] Чернышев так хорошо замаскировал свои малые познания и даже необразованность, что, с восшествием на престол, Екатерина приблизила его к себе, в уверенности, что он будет хорошим помощником по организации флота. Таким образом, он попал в морскую службу за два года (1763 г.) до снаряжения полярной экспедиции, когда моему отцу пришлось с ним сговариваться и переписываться. Императрица его назначила прямо членом Адмиралтейств-коллегии, сделала докладчиком по делам коллегии, командиром галерного флота и Петербургского порта. Поэтому можно судить, сколько было хитрости в Чернышеве, что он сумел сделаться моряком в глазах монархини. В 1769 году его пожаловали в вице-президенты Адмиралтейств-коллегии. Имея право, на основании высочайшего указа, относиться прямо к Императрице по всем делам, адмирал Чичагов решил им безусловно пользоваться и, для интересов службы, [220] обходить гр. Чернышева, отвечая ему лишь в свободное время на запросы любезными письмами.

15 декабря 1788 года отец мой прибыл в Ревель ²⁷⁵. Порт мог вместить в себе не более десяти кораблей, несколько фрегатов и легких судов. В отношении содержания и защиты он был в самом ужасном состоянии. Адмирал занялся приготовлением всего, что только могла дать отдыхающая природа этой страны, дабы флот имел возможность выступить в море, тотчас по открытии навигации. На его представления, Императрица ему поручила исправить портовые стены, которые были в полном разрушении, и привести их в оборонительное состояние. Она дала ему одновременно и средства к этому. Адмирал также вошел в переписку с вице-президентом Адмиралтейств-коллегии, графом Чернышевым, дабы позаботились о вооружении эскадры, зимовавшей в Кронштадте, и чтобы она могла быть готова одновременно с эскадрой ревельской. Императрица, с своей стороны, поощряла в работах и придавала им возможную энергию. Между другими неудобствами Ревельского порта в том виде, в каком он находился, главнейшее состояло в затруднении добыть пресную воду для кораблей, но, благодаря розыскам, было открыто средство провести воду из озера, лежащего на одной из окрестных высот, и это облегчило деятельность флота.

Скажем несколько слов о состоянии самого флота и о командирах судов.

74-х пушечным кораблем “Всеслав” командовал Михаил Макаров, который после Гогландского сражения был отправлен в Кронштадт для исправления судна.

“Мстиславом” командовал Григорий Муловский, и отец мой не застал его в Ревеле, по случаю отпуска. Командир “Св. Петра” Денисов был также в отпуску.

“Ярослав” не имел командира, так как Джон Бикс ²⁷⁶ умер от болезни, а капитан Эльфинстон, назначенный на его место, находился в отпуску в Петербурге.

Георгий Тет, командир “Кир-Иоанна”, был налицо, так же как и Карл фон-Брейер и Петр Карцов, командовавшие “Св. Еленой” и “Изяславом”.

“Вышеслав” чинился в Кронштадте, а “Болеслав” не имел начальника.

Тревенен, командир “Родислава”, жил в Петербурге.

“Возмислав” был разбит.

Николай Шешуков ²⁷⁷ со “Славой” зимовал в Ревеле. [221]

“Брячеслав” чинился в Кронштадте.

Фон Гревенс ²⁷⁸, командир “Подрожеслава”, был в отпуску.

Фон-Сиверс ²⁷⁹ зимовал в Ревеле с “Перемыславом”.

“Надеждой Благополучия” командовал сперва Игнатий Лотырев, а затем князь Дмитрий Трубецкой ²⁸⁰, но последний был сменен за слабое исполнение адмиральских сигналов и определен на корабль “Св. Петр”; после него назначались командиры: Сиверс, раненый и больной, а потом Николай Бодиско ²⁸¹.

Капитан-лейтенанты Сакен и Качалов ²⁸², командиры бомбардирских судов “Победитель” и “Страшный”, находились в отпуску.

“Иоанн Богослов” чинился в Кронштадте, а “Ростислав” и “Память Евстафия” с командирами Одинцовым и Хомутовым ²⁸³ остались в Ревеле ²⁸⁴.

Из этого перечня уже видно, что мой отец, явившись в Ревель с повелениями немедленно заняться заготовлением всего необходимого для флота, нашел мало помощников ²⁸⁵. Для того, чтобы лучше судить, до какой степени велика была нужда во флоте в самых необходимых вещах, приведем краткие выписки из писем адмирала Чичагова к гр. Чернышеву: 5 января 1789 г. “Теперь у нас крупы на сухопутную дачу нет и купить менее 10 рублей и то небольшое количество не можно... На помещаемых во флоте армейских солдатах мундиров нет, и прочей амуниции... Один русский купец объявил желание принять на себя достройку ревельской гавани, и по сие время никто другой не отыскался; к закупке же собой на то всех материалов надежды не предвидится” ²⁸⁶. 22 января: “Масло здесь дорого и трудно отыскать большое количество... Клюквы для наливки очень мало, не знаю, однако, ее пользы. В капусте кислой также недостаток. Лучше бы заготовить сушеной. Я таковой некогда имел бочонок, присланный ко мне от И. И. Черкасова; употреблял ее на море со вкусом, остаток же привез на берег и забыта была больше года, а вспомня, варил и нашел тот же вкус. Желающих быть толмачами шведского и чухонского языка отыскивать было приказано, и приходили ко мне три человека негодные и пьяницы. По дороговизне хлеба нельзя надеяться, чтобы сварили хорошее пиво, а худое и скоро окисаемое вредно”. 29 января: “Интендантская экспедиция требует от нас чугунного балласта одну четвертую часть для отсылки в Кронштадт. Недостаток же наш полагает наполнить каменным или песчаным балластом; но из рапортов капитанских усматривается, что корабли, кои назначены были в Средиземное море, за помещением на оных разного груза, не имели полного [222] балласта, а по снятии тех вещей, теперь все облегчены, и нужно еще догружать, не убавляя настоящего. Каменного балласта поблизости нет, а песок очень мелок, да что будет стоить одна перевозка в таком месте, где и лошадей отыскать не можно, а более всего самое нужное время к вооружению употребится на погрузку балласта”. 7 февраля: “Мы нуждаемся в квартирах для рекрут и особливо для больных.... Прошу приказать, чтобы меньше присылали хворых и изнуренных рекрут, да чтобы обуты и одеты были...” 21 февраля: “Купленные покойным адмиралом Грейгом 19 лодок совсем к десанту неудобны, потому что они беспалубные и разве употребятся для перевозки людей на самом ближнем расстоянии, и где не может быть волнения” и т. д.

К довершению всего, цейхмейстера Лемана определили в Кронштадт, и мой отец остался без главного помощника и руководителя артиллерийским делом. На его место назначили Ламздорфа ²⁸⁷. Таким образом, январь и февраль месяцы прошли в хлопотах по устройству и заготовлению всего необходимого для флота.

Тем временем Императрица решилась дать Копенгагенской эскадре другого начальника и выбрала лично ей известного контр-адмирала Козлянинова. О нем упоминалось уже в предыдущей главе, но, не смотря на похвалы, которых он удостоился от адмирала Грейга после Гогландского сражения, в дальнейшей своей деятельности он высказал весьма малые способности. В средних числах февраля месяца Императрица вызвала его из Ревеля в Петербург ²⁸⁸, чтобы объявить ему повеление принять Копенгагенскую эскадру. Когда Козлянинов вернулся в Ревель, то вручил моему отцу следующее письмо от Императрицы:

“Василий Яковлевич! Отпуская с сим контр-адмирала Козлянинова, желаю, чтобы вы на время поспешили сюда приехать, препоруча до возвращения вашего команду в Ревеле над флотом помянутому контр-адмиралу. Вам благосклонная Екатерина. 6 марта 1789 года.”

До сих пор Императрица не высказывала окончательно решения, кого она назначает главным начальником флота. Моему отцу было только приказано принять командование над Ревельской эскадрой и стараться с возможной поспешностью приготовить ее к выступлению. Этот призыв адмирала в столицу должен был иметь какое-либо особенное значение и действительно, при первом же свидании, Императрица ему объявила, что на него возлагается обязанность начальствовать над всем флотом. 3 апреля адмирал пошел прощаться [223] с государынею, так как все дела и разговоры были окончены и более важнейшие ожидали его в Ревеле. Когда он вошел и Императрица допустила его к целованию руки, то заметил, что на столе лежал образ св. Николая Чудотворца, в золотом окладе и усыпанный бриллиантами.

“Это вам мое благословение”, — сказала она, указывая на образ.

“Благослови, матушка!” — воскликнул адмирал, падая на колени, растроганный сердечным вниманием Императрицы. Она взяла образ в руки и трижды перекрестила им седую голову моего отца. Затем, крепко поцеловав адмирала в лоб, она вручила ему икону.

“Да хранит вас Чудотворец, ваш покровитель”, — (т. е. моряков), сказала Императрица.

“Это наш Нептун, матушка!” — отвечал, улыбаясь, адмирал. “Почему же?”, — спросила Императрица.

“Он покровительствует морякам, а без ветра, тем паче попутного, флоту счастья не добыть, матушка”.

Императрица смеялась от души, а адмирал остался доволен, что сумел шуточкой ободрить государыню, которая в душе боялась за решение продолжать кампанию и сомневалась, существует ли у моряков надежда победить неприятеля ²⁸⁹.

31 марта 1789 г. Императрица подписала рескрипты на имя адмирала Чичагова и вице-адмирала Козлянинова, вмещающие в себе инструкции для предстоящих действий ²⁹⁰.

“Вверив вам предводительство морских сил наших в Балтийском море” — говорилось в рескрипте моего отца — против неприятеля нашего короля шведского назначенных, мы тем оказали вам знак особливого нашего благоволения и надежды на ваше усердие к службе, радение и искусство.

Флот наш, на действия в помянутом море определяемый, будет составлен: во-первых, из 10 кораблей, 4 фрегатов и 2 бомбардирских, ныне в Ревеле имеющихся, и из такового же числа кораблей и фрегатов, от Кронштадта отправляемых, из эскадры, ныне в Копенгагене находящейся, и из 3 кораблей с несколькими фрегатами или другого рода судами, назначаемых для охранения Финского залива во время отдаления вашего и в запас для подкрепления флота, чего ради сии три корабля в вашем личном распоряжении состоять будут. Гребной же флот, независимо от сего вооружаемый, будет под начальством предводителя сухопутной нашей армии.

Вследствие сего, первое и главное попечение ваше и прочих вам подчиненных долженствует к тому обращено быть, дабы все назначенные [224] в следующую кампанию для действий корабли и суда как наискорей в полную готовность приведены были, так, чтобы по вскрытии вод ревельская часть на рейд выведена была и, по открытии удобности к плаванию, и Кронштадская в соединении с первой поспешить могла, дабы тем упредить прибытие неприятельского флота в Финский залив и от него могущее быть затруднение в соединении двух наших эскадр, а напротив того скорее поставить вас в превосходство против оного. Впрочем, мы не ожидаем, чтобы неприятель ускорил ваш выход на рейд, полагая, что вы все силы и способы вопреки тому употребить не упустите.

По выходе вашем на рейд и по приготовлении всего потребного, первое внимание и наблюдение ваше должно быть на пост при Гангуте. Занятие сего важного поста для нас тем выгоднее и нужнее, что оно послужит к пресечению сообщения между Финскими береговыми и прочими шведскими местами, да и прибытие галерной флотилии неприятельской от Стокгольма затруднено тем будет. Мы уверены, что вы заблаговременно о состоянии нынешнем того поста осведомиться не оставите, ибо имеем известие, что со стороны неприятеля нашего положено укрепить оный и потому лучшие меры ваши воспримите, с тем, однако же, дабы в дальнейшем плавании, вам предлежащем, остановка произойти не могла.

Если бы неприятельский флот в превосходных силах приближался к вам и вы предвидели бы, что он может воспрепятствовать соединению обеих эскадр наших, наипаче же заградить путь к выходу Кронштадской — в сем случае не оставьте взять такое положение, которое по благоусмотрению вашему признано будет выгоднейшим и надежнейшим к недопущению неприятеля исполнить его намерение и к обеспечению для эскадры Кронштадской как выхода свободного из тесных мест, так и соединения с Ревельской, в чем мы на ваше искусство и осторожность полагаемся.

Как скоро обе помянутые эскадры наши соединятся, то, вверив охранение поста Гангутского упомянутой выше небольшой эскадре в 3-х кораблях, которая, имея при себе и несколько легких судов, будет достаточна для удержания оного и потребных наблюдений, вы должны будете отправиться с помощью Божией, имея в виду выручить эскадру нашу, в Копенгагене находящуюся, дабы она к флоту нашему присовокуплена быть могла, и искать неприятеля.

Желательно было бы, чтобы означенная наша эскадра могла с вами соединиться прежде дела с неприятелем или же, шествуя по следам его, поставить его между двух огней. На сей конец какие [225] даны от нас наставления вице-адмиралу Козлянинову, для командования оного посланному, усмотрите из приложения. Вы оными соображаться не оставьте, наипаче же приложите старания к открытию и обеспечению сношения с означенным вице-адмиралом, уведомляя его о времени выхода вашего на рейд, соединения с кронштадтской эскадрой и отправления в дальнее плавание и в битву. Если вы ускорите выход шведского флота из Карлскроны, то и должны употребить все способы для поспешного сближения с эскадрой копенгагенской, направляя шествие ваше с надлежащим наблюдением на берега шведские и стараясь препятствовать выходу неприятеля до тех пор, покуда упомянутая наша эскадра с вами сойтись может. По соединении всех частей флота нашего, буде неприятель еще не успеет выйти из порта, нет нужды его блокировать, но, дав свободно выйти, принудить его к бою и стараться учинить оный решительным в пользу нашу с всемерным истреблением шведского флота.

Хотя уверены мы, что вы все знание флагмана, в столь преимущественной степени и толикой доверенностью снабженного, свойственной имеете, а потому полагаем, что, в случае сближения вашего с неприятелем и боя с ним, не упустите сделать все распоряжения, которые успех в сторону нашу обнадежить могут, но дабы не оставить ни единой мысли, которая к руководству и наставлению вашему служить может, мы признали за благо подтвердить тут.

Во-первых: переменять в боевом порядке линии, дабы продолжать бой новыми судами.

Второе: стараться выигрывать ветер у неприятеля и, насколько возможно, с помощью его устремляться на один из флангов неприятельских и, поражая оный с переменой кораблей, как выше сказано.

Третье: спуститься на ближнюю дистанцию и всеми образами истреблять корабли неприятельские.

Четвертое: 4 корабля и 2 фрегата из самых лучших в ходу вооружить охотниками отменной храбрости, при начальниках надежных и предприимчивых, кои и должны употребить все способы к нападению на корабль главного адмирала неприятельского и взять оный на абордаж.

Пятое: иметь сигналы ясные, дабы отвратить всякое недоразумение и от того вред для службы и успеха в деле.

Шестое: самые легкие из фрегатов употребить для помощи поврежденным кораблям. [226]

Покуда Бог благословит оружие наше успехами на море, не можем полагать, чтобы действия сухопутных наших войск могли быть далеко простираемы, ибо того и самая необходимая осторожность требует; но, по одержании победы над неприятельским флотом и при утверждении решительного владычества нашего на Балтийском море, откроется уже полная удобность усилить действия наши как со стороны армии нашей, так и гребной флотилии.

Сверх поражения неприятельских главных морских сил, не меньше нужно, чтобы вы прилагали попечение пресекать по всей возможности его сообщение, транспорт и подвоз всяких надобностей для войск и флотов шведских, к чему вы не токмо легкие суда, при флоте имеющиеся, обращать можете, но дозволяем вам употреблять и арматеров, снабдя желающих вооружиться патентами, флагами и прилагаемыми при сем инструментами, и хотя надлежит держаться во всей точности правил нейтральных, от нас изданных и от многих держав принятых, но где есть видимая опасность и для центральных судов войти в порт неприятельский, там сии правила действия не имеют.

Сие наипаче предпишите наблюдать в рассуждении поста Гангутского и Свеаборга, ибо когда первый нами занят, а пред последним шебеки и другие легкие суда крейсировать станут в самой близости, так что вход в порт тамошний затруднен будет, тогда уже не может настоять ни малейшего сомнения, что порт Гельсинфорский или Свеаборгский не инако, как запертым почесться должен.

Что до внутреннего управления вверенных вам морских сил наших касается, главное дело состоит в том дабы каждый служение на него возложенное проходил с усердием и радением, ожидая за ревностную службу, храбрость отличную и прилежание монаршего нашего благоволения и награды, так как за леность, робость и тому подобное неизбежного по закону взыскания, и чтоб вообще воинская дисциплина во всей точности и строгости наблюдаема была, в чем мы на ваше бдение и попечение полагаемся.

Потребными для флота нашего провизиями вы будете снабжены от адмиралтейского нашего департамента; но не меньше к попечению вашему относиться будет, каким образом подвоз удобнее оной в продолжение кампании, смотря по вашим движениям обеспечить; и хотя заготовление всего для вас нужного происходит в границах наших, в запас, однако ж, на непредвидимые случаи, а при том и для издержек, в штат не входящих, определена будет от нас сумма в распоряжение ваше, о которой краткие ведомости имеете доставлять [227] нам ежемесячно. Из всей суммы определяем вам на стол, со дня назначения вас к предводительству флотом нашим и покуда оное продолжится, по 1 000 рублей на месяц; пожалованные же вам на подъем 10 000 рублей получите из кабинета нашего.

Трофеи, амуниции и провиант, в добычу у неприятеля полученные, имеют всегда казне нашей присвоены быть, прочие же вещи, в добычу получаемые, да будут разделены служащим нам, на основании законов.

Буде кто из флагманов и прочих чинов генеральского штаб и обер-офицерского чина в деле против неприятеля окажет себя отличной храбростью и искусством и, по установлениям нашим об орденах военных св. Великомученика и победоносца Георгия и св. равноапостольного князя Владимира, достойным сея почести, о таковых представлять нам, описывая их подвиги, на основании статусов.

На убылые места по флоту, вами предводимому, от последнего обер-офицерского класса, включая по морской части и капитанов-лейтенантов и того ранга, а по солдатской команде и премьер-майоров по старшинству и достоинству за отличные же против неприятеля подвиги и без старшинства производить вам позволяем, повелевая о таковых рапорты ваши и списки с показанием о произведенных за отличные подвиги, за какие именно, присылать в Адмиралтейскую нашу коллегию, дабы от нее надлежащие патенты изготовлены были.

Буде, паче всякого чаяния, из флагманов и иных особ генеральского и бригадирского чинов окажутся кто нерачительным в своей должности, или что повеленное упустит, или иного неисправным явится, таковых вы, по усмотрению вашему, имеете отправить сюда прямо, донеся нам и Адмиралтейской нашей коллегии в подробности о причинах, нас к тому побудивших. Штаб-офицеров, когда они равномерно в каких-либо упущениях должностей или в преступлениях окажутся, приказывать судить военным судом, и если по роду преступлений подлежать будут смертной казни или лишению чинов или чести, о таковых, заключа приговор в суде, со мнением вашим представлять в нашу Адмиралтейскую коллегию, самим же, их отреша от начальства, арестовать, кои же подвергнут себя аресту, или денежному вычету, или другому исправлению, вам самим конфирмовать, а об обер-офицерах заключенные сентенции, если бы они их лишению чинов с написанием в рядовые осуждены были, самим же конфирмовать; но буде они, по важности преступлений, подлежать будут смертной казни или лишению дворянской чести, и [228] в том никакого облегчения не заслуживают, о таких представлять равным же образом в Адмиралтейскую коллегию, как выше о штаб-офицерах сказано.

В наказании низших чинов, в разных преступлениях оказывающихся, поступать по точности воинских морских и сухопутных установлений, но что касается до смертной казни, сим секретно и для единственного вашего сведения предписываем: чтобы все в преступлениях смертной казни подлежащие, не натуральной смертью, но политической казнью наказываемы были. Подтверждаем при том точное исполнение указа нашего, в первый день января 1782 года данного, о неупотреблении пыток и пристрастных расспросов, повелевая наблюдать и за подчиненными вашими, дабы они сему же следовали.

Реляции ваши имеете присылать к нам столь часто, сколь удобность то дозволит, доставляя при оных краткие дневные записки ваших движений и действий, да и с командующим сухопутной армией нашею в Финляндии генералом графом Мусиным-Пушкиным иметь переписку и сношение, для дел же, сохранения тайны и особливой осторожности требующих, прилагаются при сем цифирные на российском и французском языках ключи с наставлением, как их употреблять. Сии ключи иметь будут вице-адмирал Козлянинов, до соединения его эскадры со флотом, и полномочный наш министр в Копенгагене барон Криденер ²⁹¹”.

Мы привели здесь полностью рескрипт несколько длинный, имея к тому основания и цель. Хотя в конце была подпись Императрицы, но, конечно, она лично не принимала участия в составлении этого плана кампании, поручив его всецело военному совету. Сама Императрица не приписывала значения этому ареопагу в подобных случаях; он был полезен для рассмотрения дел текущих, обсуждения вопросов хозяйственных, но, конечно, не мог выработать плана кампании. Привычка комитетов касаться мелочей, упуская из виду главное, не раз выводила из терпения Императрицу, которая гениальным умом своим решала вопросы вдвое скорее и лучше. Эти подробные и длинные инструкции, полные содержания наружного, но не внутреннего, могли поставить человека, неопытного в обращении с ними, в положение безвыходное. Вред их был велик уже потому, что, в случае неудачи, исполнителя судили в том же совете и обвинение всегда строилось на соблюдении или несоблюдении пунктов инструкции, бессмысленной в основе и придирчивой в мелочах. К числу подобных планов и наставлений следует отнести вышеприведенный [229] рескрипт на имя адмирала Чичагова. Из него можно было заключить, что главная задача — соединиться ревельской эскадре с кронштадтской и затем с копенгагенской. Совет рассуждал в надежде, что шведский флот будет бездействовать, пока мы не достигнем цели. Он мыслил, что неприятель не успеет покинуть Карлскроны ранее того, как ревельская эскадра подойдет туда же и последняя поставит его между двух огней, в виду появления одновременно вице-адмирала Козлянинова. Сведения членов совета не простирались до того познания, что Ревельский порт освобождается от льда позже Карлскронского, и, наконец, им не пришло в голову, что должен делать адмирал Чичагов со своими 8-ю кораблями, если весь шведский флот кинется на него, чтобы воспрепятствовать соединению эскадр и с намерением каждую из них разбить поодиночке. Мой отец был приглашен в совет и, как опытный человек в сношениях с подобными комитетами, предоставил им писать, что вздумается, лишь бы они его освободили от присутствования в заседаниях и от потери времени. Поэтому члены совета, а может быть и сам гр. Чернышев, заблагорассудили дать адмиралу Чичагову даже тактические наставления, вроде — стараться переменять корабли во время боя, нападать на фланги неприятеля со всей эскадрой и т. п. Недавние примеры в Гогландском сражении были ими не поняты и за наилучшее было сочтено предложить повторение атак Баранова ²⁹², Коковцова, Вальронда и других.

Ввиду важного значения, какое должна иметь в предстоящей кампании копенгагенская эскадра, мы принуждены привести здесь выписки из рескрипта, данного вице-адмиралу Козлянинову. В нем значилось:

“Рескриптом, от нас к полномочному министру нашему в Копенгагенском дворе барону Криденеру отправленном, предписали мы ему объясниться и постановить с министерством короля датского, нашего союзника, о действиях предлежащих со стороны его Величества на море и сухом пути в пособие нам против неприятеля, вследствие союзных обязательств между нами и Данией имеющихся. Но как с одной стороны нельзя полагать, чтоб сей двор решился соединить свои морские силы с нашими для общего наступления на вероломного врага, поправшего мирные договоры, а потому дальнее пребывание эскадры нашей в тамошних водах было бы совершенно бесплодно, лишая нас способов действовать; с другой же — соединение этой эскадры с главной частью флота нашего не может быть обеспечено и благонадежно до тех пор, покуда последняя не [230] приблизится к Карлскроне, ибо эскадра, вам вверенная, должна будет проходить мимо того порта и превосходного пред вами в числе шведского флота, то и положили мы, чтоб эскадра сия осталась в тамошних водах покуда флот наш, составленный из частей Ревельской и Кронштадтской, успеет сблизиться с неприятельским и тем самым подаст вам удобность с ним соединиться, поставляя таким образом флот неприятельский между двух огней, или же, если последний успеет гораздо ранее выйти и к Финскому заливу сблизиться, в таком вы можете беспрепятственно и сами пуститься в плавание и, продолжая оное по следам неприятеля, идти к большому нашему флоту (?); но как быть может, что неприятель, считая на превосходные в количестве свои морские силы, похочет открыть действия свои попыткой на эскадру вашу, в таком случае мы от доброй веры союзника нашего, короля датского, ожидаем, что со стороны его приняты будут все меры к отражению врага. Когда же наверное обнадежится, что флот наш весь вышел навстречу шведскому, делом попечения вашего будет поспешать к соединению со флотом нашим и, сходно вышесказанному, теснить неприятеля поставляя его между двух огней”.

Читая подобное наставление, можно предположить, что Козлянинов будет обладать большими силами для достижения предписанного, но вслед за этим в инструкции говорится:

“...Видев из донесения контр-адмирала Повалишина, что корабли: один, оставшийся в Норвегии, да два корабля и один фрегат, льдами поврежденные, востребуют немалого исправления, считаем (?), что до того времени покуда настанет удобность к отплытию вашему для соединения с флотом, починка их кончена будет; но ежели бы нельзя было успеть, а время и способы к отплытию вашему наступят, в таком случае нет нужды, чтобы вы их ожидали, но можете оставить их для составления небольшой эскадры...” ²⁹³.

Одновременно с вышеприведенным рескриптом адмирал Чичагов получил еще второй, более важный и существенный в данную минуту, а именно:

“Гошпиталь для пользования больных от флота нашего позволяем поместить в Екатериндальском нашем дворце, при Ревеле состоящем, который и для других надобностей по обращению там флота служить может” ²⁹⁴.

По этому распоряжению Императрицы можно судить, до какой степени нуждался флот даже в помещениях и каких жертв потребовала шведская война. Несмотря на то, что дворец этот был недавно [231] отстроен и роскошно отделан, государыня, вследствие рассказа моего отца о бедственном положении солдат, отдала его в их распоряжение.

Адмирал В. Я. Чичагов вел особую дневную записку для Императрицы, которую, после кампании, представил Ее Величеству. В нее вошли все его распоряжения, с описанием действий в Балтийском море, и мы позволим себе, по временам, представлять читателям выписки из этой записки, которые придадут рассказу нашему большую ясность и познакомят с мыслями главнокомандующего.

“С 1 числа марта по 30 апреля, — писал мой отец в начале своего дневника — с помощью подчиненных мне от вашего Императорского Величества, занимался я распределением по кораблям высших и нижних чинов, дополняя и уравнивая недостаток последних рекрутами, получаемыми от Адмиралтейской коллегии и заменяя одного корабля избытком старослужащих недостаток оных на другом, а прочее число поровну наполняя рекрутами, дабы всякий корабль мог быть равно другому способен к действию и готов на поражение неприятеля. Корабли и прочие суда освидетельствовал в их крепости, исправил, где надобно было, повреждения оных в корпусе и оснастке, переменил поврежденные мачты, снабдил необходимым запасом снастей и такелажа, артиллерией и снарядами, приготовил надобные гребные суда и брандеры, снабдил на пятимесячное время всеми морскими провизиями по регламенту и налил все полное число положенных на корабли бочек пресной водой ²⁹⁵. При сем последнем запасе, увидя величайшее затруднение, сопряженное с излишним убытком казне вашего Императорского Величества и потерянием немалого времени, и знав притом с каким затруднением, издержками денег на перевозку и потерею времени, так как и разбитием немалого числа гребных судов и бочек, особливо в осеннее время, получал прошедшего года флот пресную воду: старался я изыскать способ к отвращению таковых затруднительных и убыточных неудобств в получении оной, что и удалось мне с помощью находящегося при Ревельском порте архитектора подпоруческого чина Керна и одного из морских батальонов сержанта Финка, обучавшегося гидравлическому искусству; ибо, решившись повести текущую из Еркальского озера к Катеринтальскому дворцу весьма здоровую воду, сделал я водовод. А как помянутые Керн и Финк охотно взялись за сделание сего водовода и, быв определены от меня к сему делу, оказали столько усердия, неутомимости в трудах и знания, что в один месяц и 21 день совершенно окончили сию немалую [232] работу, и корабли уже могли получать из оного воду, то, признавая сей их ревностный труд за весьма полезный для службы вашего Императорского Величества, в воздаяние за оный, по данной мне от вашего Императорского Величества власти, произвел я первого в поручики, а другого в подпоручики морских батальонов. Излишним почитаю распространяться о пользе и выгодности сего водовода, но смею об этом сказать только одно, что нельзя иметь при Ревеле лучшей удобности к скорому и притом столь здоровой воды налитию толь многочисленного флота, какой в нынешнее лето находится в Балтийском море, как о сем в своем месте после сказано будет...

... Приняв в свое ведение от ревельского губернского правления Екатериндальский Вашего Величества дворец, употреблено мной старание о приведении построенных при оном разных жилищ, уже опустевших и большею частью от ветхости развалившихся, выгодное и покойное для больных флотских служителей состояние, отделкой оных приличным образом. А покои самого дворца назначил я для больных офицеров и помещения медицинских чинов и аптеки, сделав сим предписание об усердном попечении и смотрении за болящими, пользуя их и содержа по правилам, какие при всемилостивейшем вашего Величества указе, данном мне в 6-й день апреля, присланы ²⁹⁶...

... Также обращено внимание и по исправление упадшей от ветхости передней части Ревельской гавани, дабы иметь защиту от бурных ветров стоящим кораблям и оборону в случае неприятельского покушения к нанесению вреда к судам Вашего Величества, в чем и успели, и часть сия пространством на 63 сажени отстроена вновь и пушками во всей исправности снабжена. Но как и затем еще осталось исправить весьма обветшалую часть этой же гавани на 230 сажен, то дабы и оную в лета сего года приняты были попечения исправить, не оставил я 26 апреля с приложением плана и профили в Адмиралтейскую коллегию представить.

Наблюдая всемерно, дабы неприятель нечаянно не приблизился в Финский залив, который даже до сего времени (т. е. до 20 апреля) был весь покрыт льдом, и не имея возможности потому выслать никакие суда для наблюдения, отправил я для того в Балтийский порт надежного и знающего штурмана с предписанием весьма рачительно обозревать с возвышенности маяка, когда по вскрытии тамошних вод, пойдут суда, их путь и движения, и буде увидит какие, тотчас с нарочным давать о том мне знать, описывая обстоятельно величину оных, флаги и число”. [233]

К этому времени относится любезное письмо Императрицы к адмиралу В. Я. Чичагову. 25 апреля она писала:

“Уведомление ваше об успехах в приуготовлении части флота, предводительству вашему вверенного, в Ревеле находящегося, служит к особливому моему удовольствию. На попечение ваше возлагаю, чтобы как скоро откроется удобность к выходу на рейду, корабли и прочие суда выведены были и, при наступлении удобности к плаванию, в оные отправиться могли, а дабы и те корабли и суда, кои из Кронштадта под командой контр-адмирала Спиридова назначены к составлению помянутого флота приуготовлением, выведены на рейду и самым отправлением для соединения с ревельскими поспешали, сделано от меня новое подтверждение Адмиралтейской коллегии”.

Комментарии

224. Когда король уезжал из Стокгольма, он обещал дамам дать завтрак в Петербурге. (См. Дневник Храповицкого, стр. 101, 2 июля). Далее на стр. 108 говорится: “Король хотел сделать десант на Красной Горке, выжечь Кронштадт, идти в Петербург и опрокинуть статую Петра I”.

225. Макаров, Михаил Кондратьевич (? — 19 сентября 1813 г.), участвовал в поражении турецкого флота у острова Хиоса и при Чесме. В 1783 г. переведен в Черноморский флот. В шведские войны 1788 и 1789 годов командовал кораблем “Всеслав”, участвовал в сражениях при Гогланде и Эланде, награжден Георгием 4-й степени. Командовал эскадрами, посланными в Англию для совместного действия против голландцев в 1797 и 1799 годах. В 1801 году пожалован в адмиралы, в следующем году назначен членом Адмиралтейств-коллегии и Комитета для образования флота, а в 1810 г. присутствующим в военном департаменте Государственного Совета.

Карцов, Петр Кондратьевич (1750 — 1839 г.), русского флота адмирал, сенатор, член Государственного Совета, с 1802 г. был директором Морского кадетского корпуса в течении 22 лет. Участвовал в истреблении турецкого флота при Чесме.

226. Борисов Михаил Иванович (?-1801). В 1762 г. поступил в Морской корпус кадетом. Гардемарином в 1769 г. отправился из Кронштадта в Средиземное море, где находился по 1774 г. Участвовал в Чесменском сражении. Затем на корабле “Всеволод” плавал в Балтийском море (1777-1779). На корабле “Азия” совершил еще одно плавание на Средиземное море в Ливорно (1780-1781). Командуя кораблем “Мечеслав”, участвовал в Гогландском сражении в чине капитана II ранга (1788). Находился в Копенгагене в составе эскадры адмирала Козлянинова (1789). Командовал кораблем “Всеслав” в сражении при Красной Горке, награжден золотой шпагой с надписью “за храбрость” и произведен в капитаны I ранга (1790). С 1799 г. контр-адмирал.

227. Вахтмейстер Клас Адам (1755-1828), граф, вице-адмирал, прикрывший в Гогландском сражении корабль герцога Зюдерманландского. Екатерина I писала про него Потемкину: “...взятый Вице-адмирал есть величайший вертопрах, а он у него (шведского короля — прим. ред.) из лутчих людей”.

228. Берг (Берх) Амандус Борисович. В 1756 г. определен в Морской корпус. Произведен в мичманы (1760), плавал на Балтийском море (1759-1769). В 1770 г. на английском пинке пришел в Архипелаг, участвовал в Чесменском сражении. Вернулся в Россию, служил на Балтике, крейсировал в Северном Ледовитом океане, еще раз совершил плавание в Средиземное море (1773-1787). В чине капитана бригадирского ранга командовал кораблем “Владислав”, вместе с кораблем попал в плен (1788). Вернулся в Россию (1790), произведен в генерал-майоры (1795), занимал пост генерал-штер-кригс-комиссара, с 1799 г. главный командир Рижского порта в чине генерал-лейтенанта. 12 ноября 1800 г. уволен от службы.

229. Коковцов Савва Григорьевич. В 1761 г. поступил в Морской корпус. Произведен в мичманы (1768), плавал на Балтике (1764-1769, 1775-1787), ходил в Греческий архипелаг, участвовал в сражениях при Наполи-ди-Романи и Чесме (1770-1775). Награжден орденом Св. Георгия 4-го класса. 7 апреля 1788 г. произведен в капитаны I ранга. Во время Гогландского сражения командовал кораблем “Дерис”, уклонился от боя, за что был отстранен от должности и предан суду. 27 января 1789 г. приговорен к смертной казни, но по конфирмации Императрицы лишен ордена Св. Георгия и разжалован в матросы навечно с переводом в Черноморский флот.

230. Ломен Федор Яковлевич (?-1822). Учился в Морском корпусе (1766-1771). На корабле “Чесма” мичманом ходил в Средиземное море (1772), на корабле “Победа” участвовал в сражении в Лепантском заливе, был в военном крейсерстве в Архипелаге (1773-1775). Произведен в лейтенанты и назначен командиром яхты “Петергоф”, плавал в Балтийском море (1777). Командирован в Великобританию, где в качестве волонтера на английских судах ходил в Вест-Индию (1778-1779). Возвратился в Россию (1780). На корабле “Святослав” в составе эскадры Чичагова ходил от Кронштадта до Ливорно и обратно (1782-1784). Награжден орденом Св. Георгия 4-го класса за 18 морских кампаний (1783). В чине капитан-лейтенанта, командуя кораблем “Подражислав”, участвовал в Гогландском сражении (1788), затем командовал кораблем “Дерис”. Участвовал в сражениях у о. Эланд и в Барезундском проливе (1789), в Красногорском и Выборгском сражениях, награжден золотой шпагой с надписью “за храбрость” и орденом Св. Владимира 4-й степени (1790). Служил на Балтике (1791-1822). Произведен в контр-адмиралы (1803), вице-адмирал (1808). Награжден орденами Св. Анны 1-й и 2-й степени, Св. Иоанна Иерусалимского.

231. Обольянинов Кузьма Екимович. В 1762 г. поступил в главную артиллерию с чином подпрапорщика, через 2 года переведен в Морской корпус. В 1769 г. произведен в мичманы и в эскадре адмирала Спиридова отправлен в Средиземное море. Участвовал в Чесменском сражении, при крепости Метелино и других действиях в Архипелаге (1770-1774). В 1775 г. возвратился в Кронштадт, служил на Балтийском море. В чине капитан-лейтенанта первым совершил плавание в Архангельск и обратно в одно лето (1781). В 1786-1788 гг. командовал кораблем “Виктор”. Был в Гогландском (1788), Эландском (1789), Красногорском и Выборгском сражениях (1790). 29 мая 1790 г. “за отражение превосходившего своими силами неприятельского флота” у Красной Горки получил орден Св. Георгия 4-го класса. Капитан I ранга (1790), произведен в капитаны бригадирского ранга (1796), генерал-майор (1799), генерал-лейтенант (1802). В 1805 г. уволен от службы.

232. Вальронт Степан Александрович. В 1761 г. поступил в Морской корпус, в 1770 г. мичманом в эскадре адмирала Спиридова перешел в Архипелаг, участвовал в Чесменском сражении, в 1775 г. вернулся в Россию, служил на Балтике, неоднократно ходил из Архангельска в Кронштадт. В 1788 г. в чине капитана II ранга командовал кораблем “Св. Иоанн Богослов”, во время Гогландского сражения уклонился от боя и не оказал помощь кораблю “Владислав”, за что был отстранен от командования и предан суду. Приговорен к смертной казни, замененной разжалованием в матросы навечно. В 1797 г. прощен и принят на службу советником Комиссариатской экспедиции с чином капитана I ранга. Через два года произведен в генерал-майоры, в 1805 г. уволен от службы.

233. Галс — снасть, устанавливающая нижние и косые паруса по ветру. От него происходит направление пути судна, относительно ветра (правый и левый галс). (Галс — курс судна относительно ветра. Если ветер дует в левый борт, говорят, что судно идет левым галсом, в правый — правым галсом. Повернуть на другой галс — повернуть судно, чтобы ветер дул в другой борт. Прим. ред.).

234. Козлянинов, Тимофей Гаврилович, в 1756 году поступил кадетом в Морской корпус; 22 мая 1756 года произведен в мичмана, чрез два года послан в Англию для изучения морской практики; в 1763 — 64 гг. плавал из Англии в Восточную Индию и в Америку; в 1765 г. возвратился в Россию; на корабле “Святослав” участвовал в сражениях Наполи-ди-Романи и при Чесме; в 1784 г. произведен в контр-адмиралы; в 1788 г. в Гогландском сражении командовал авангардом, награжден св. Георгием 3-го класса; в 1798 г. скончался главным командиром Архангельского порта.

235. Денисов Андрей Иванович. В 1762 г. поступил в Морской корпус. Мичманом крейсировал в Средиземном море (1769-1775), плавал на Балтике (1775-1780), на Каспийском море (1781-1782), потом — в Кронштадте. В чине капитана II ранга, командуя кораблем “Болеслав”, участвовал в Гогландском сражении, был ранен (1788). За успешные действия в Роченсальмском сражении на фрегате “Симеон” награжден орденом Георгия 4-го класса (1789), участвовал в Ревельском сражении, награжден золотой шпагой с надписью “за храбрость”, 6 июля произведен в капитаны бригадирского ранга (1790). В январе 1791 г. уволен от службы.

236. Одинцов Евстафий Степанович. В 1757 г. не явился вовремя к службе и записан в матросы навечно, но через два года прощен и определен кадетом в Морской корпус. 6 мая 1762 г. произведен в мичманы и “за отменные ответы перед прочими в комиссии” старшинство дано с 1 января. Плавал на Балтийском море, участвовал в осаде Кольберга, ходил в Архангельск (1760-1763). Командирован в Англию для изучения морской службы, был волонтером в Северной Америке (1763), по возвращении произведен в лейтенанты “за бытность на английских кораблях в разных частях света” (1766). Плавал в Балтийском море (1766-1769), был в Греческом архипелаге и участвовал в боевых действиях (1770-1775). В чине капитана II ранга награжден орденом Св. Георгия 4-го класса за 18 морских кампаний (1778). Произведен в капитаны I ранга (1781). Участвовал в Гогландском сражении, командуя 100-пушечным кораблем “Ростислав” в чине капитана генерал-майорского ранга, награжден золотой шпагой (1788). Произведен в контр-адмиралы (1789). В 1793 г. уволен от службы по болезни “с жалованием по смерть”.

237. Муловский Григорий Иванович (1757-1789). 1 января 1770 г. поступил в Морской корпус, по окончании произведен в мичманы и назначен на Дунай. Возвратился в Петербург (1773), ходил в Любек, затем до 1776 г. плавал из Англии в Средиземное море. 12 июля 1776 г. назначен в адъютанты к И. Г. Чернышеву. Плавал в Балтийском и Средиземном морях, Северном Ледовитом океане (1777-1786). В чине капитана I ранга назначен начальником первой кругосветной экспедиции на Тихий океан (1787). Цель экспедиции-закрепить за Россией земли, открытые русскими мореплавателями, описать Курилы и Сахалин, провести научные исследования. У Екатерины II были и другие мысли о целях экспедиции. В сентябре 1787 г. она писала Потемкину: “...не лутче ли будет под видом той экспедиции оборотить его деятельно в Красное море, на Мекку и Медину, незаметно делать туркам пакости. Я отъезд его уже под рукою остановила...”. Из-за начавшейся войны со Швецией экспедиция была отменена. В Гогландском сражении командовал кораблем “Мстислав”, награжден орденом Св. Георгия 4-го класса за отличия (1788). Произведен в капитаны бригадирского ранга (1789). 15 июля того же года убит во время Эландского сражения.

238. Брейер, фон, Карл Евстафьевич. В 1763 г. поступил в Морской корпус. В чине мичмана на корабле “Европа” перешел в Средиземное море, участвовал в Чесменском сражении, крейсировал в Греческом архипелаге (1769-1775). Служил на Балтийском море, плавал в Средиземном и Белом морях, Северном Ледовитом океане (1777-1785). Награжден орденом Св. Георгия 4-го класса за 18 морских кампаний (1785). В чине капитана II ранга, командуя кораблем “Св. Елена”, участвовал в Гогландском (1788), Эландском (1789), Ревельском и Выборгском сражениях (1790). Награжден золотой шпагой с надписью “за храбрость” с орденом Св. Анны 3-й степени, произведен в капитаны I ранга. Служил на Балтийском море (1791-1802). Контр-адмирал (1799), вице-адмирал (1802). Главный командир Ревельского порта (1802-1804). 20 ноября 1804 г. уволен от службы.

239. Леман Григорий Якимович (?-1796). В 1751 г. поступил на флот сержантом артиллерии, в чине прапорщика обучал унтер-офицеров артиллерийской науке (1759). Командовал галиотом, плавал до Кольберга, участвовал в десантных операциях (1760). В чине унтер-лейтенанта занимал должность ротного командира и учителя артиллерии и фортификации в Сухопутном кадетском корпусе (1762-1773). Член Артиллерийской экспедиции Адмиралтейств-коллегии (1773-1785). Произведен в цейхмейстеры (1785), в генерал-майоры (1787). За участие в Гогландском сражении награжден золотой табакеркой с бриллиантами (1788). С 1 января 1795 г. генерал-поручик.

240. Сологуб (Сологубов) Павел Васильевич. Учился в Морском корпусе (1779-1786). Мичман (1786), лейтенант (1788). Командуя транспортным судном “Слон”, плавал в Финском заливе, в 1789 г. на том же судне плавал к стоявшему на мели у Наргена кораблю “Родислав” для доставки с него в Ревель команды и припасов. 24 декабря 1789 г. уволен от службы с чином капитан-лейтенанта.

241. Штаг — самые толстые веревки стоячего такелажа, держащие мачты спереди. Штаги получают название от мачт и стенег, которые они держат так, напр., грот — штаг и т. д. (Овер-штаг — поворот судна на другой галс. Прим. ред.).

242. Кордебаталия — флот, построенный в одну линию; разделяют на три части: авангард, ариергард и среднюю из них называют кордебаталией (ныне центр). Когда флот строится в три колонны, то кордебаталия помещается в середине (средняя колонна). — Л. Ч.

243. Стеньги — суть деревья, служащие продолжением мачт в верху. На кораблях бывают три стеньги: передняя — фор-стеньга на фок-мачте, средняя или грот-стеньга на грот-мачте и задняя или крюйс-стеньга на бизань-мачте.

244. Реи — деревья, к которым привязывают паруса.

245. Вероятно, Логин Иванович, сын известного Ивана Логиновича Голенищева — Кутузова, адмирала и президента Адмиралтейств — коллегии (1729-1802). Логин Иванович был впоследствии председателем Морского ученого комитета.

246. Почти то же самое упоминается у Храповицкого (стр. 105, 11 июля): “Проснувшись, сказывали, “qu’on n’a plus de barre sur la poitrine”.

247. Граф Вахтмейстер писал к королю и приложил аттестат, данный ему Грейгом в том, что не мог его корабль долее защищаться (См. Дневник Храповицкого, стр. 109). Императрица писала Потемкину (“Русск. Старина” 1876 г., т. XVI, стр. 576): “Петербург в эту минуту имеет вид укрепленного города, и я сама как бы в главной квартире; в день баталии морской 6-го июля дух пороха здесь в городе слышен был; таким образом, мой друг, я тоже нюхала порох”.

248. Гарновский в записках говорит (“Русская Старина”, 1876 г., т. XVI, стр. 29): “Грейг не возложил на себя андреевской ленты и писал, что до тех пор не возложит, пока не сделается победителем шведов”.

249. Храповицкий говорит в дневнике (стр. 109), что Грейг опасался, чтобы шведы не сделали десанта при Ревеле.

250. Сама Императрица писала кн. Потемкину (“Русская Старина”, 1876 г., т. XVI, стр. 574): “Сие дело, хотя по себе нерешительно, но следствия для шведов может иметь худые, буде Бог нам поможет”. То же мнение встречается в записках Гарновского (“Русская Старина”, 1876 г., т. XVI, стр. 25): “не входя в разбирательство флагов, взяв корабль и потеряв таковой же, помянутое сражение можно почитать за равное с обеих сторон, если бы пред сим шведы не отняли у нас двух крейсировавших фрегатов и несколько галиотов, плывших из Риги в Выборг за казенным хлебом.”

251. Вследствие этого письма капитанам Муловскому и Денисову пожалованы были ордена св. Георгия 4-го класса (см. Дневник Храповицкого, стр. 116).

252. На трехмачтовом корабле третья задняя мачта называется бизань-мачтой.

253. Перевод этих двух писем с английского сделан в 1788 году.

254. Храповицкий пишет в дневнике (стр. 123): “Грейг крейсирует в виду Ревеля и ждет неприятеля; ему при Свеабурге герцог Зюдерманландский предлагал свежую провизию, он отказал. Хорошо сделал. Они в состоянии окормить”.

255. Так как никаким способом нельзя было шведский флот выманить из Свеаборгского порта, то С. Р. Воронцов предлагал брату своему следующее. 5 сентября 1788 г. он писал (Архив князя Воронцова, кн. 9, стр. 140): “Кажется, шведский флот не выйдет более. Следовало бы адмиралу Грейгу распространить по всей Финляндии публикации, в которых он предлагал бы 10.000 рублей вознаграждения тому, кто ему укажет дыру, где прячется бедный шведский флот, который не смеет более появиться перед русским. Шведский король, из стыда или на зло, может быть прикажет выйти своему флоту”.

256. Слизов Петр Борисович (1736 — после 1796). Поступил на службу штурманским учеником при Штурманской роте (1749-1754). Подштурман (1757). Во время Семилетней войны участвовал в атаке Мемеля (1757), за что получил в награду годовое жалование, затем производил промер Куршской губы, доставлял осадную артиллерию к крепости Кольберг. Произведен в штурманы обер-офицерского ранга “за исправную доставку артиллерии из Пиллау к Кольбергу” и промер p. Персанте около крепости (1759). Участвовал в десанте под Кольбергом (1760-1761). Плавал в Балтийском море и Финском заливе (1762-1769). В чине мичмана был в Морейской экспедиции в Средиземном море и Чесменском сражении (1770), участвовал в Лепантском сражении (1772). Служил на Балтике (1773-1787). Произведен в капитан-лейтенанты (1777), назначен в галерный флот (1786), капитан I ранга (1787). В русско-шведской войне 1788-1790 гг. командовал шхерным отрядом под Фридрихсгамом и шхерной флотилией в Выборге (1788). В первом Роченсальмском сражении командовал левым крылом гребной флотилии. За “выказанную особенную храбрость” произведен в капитаны бригадирского ранга и награжден орденом Св. Георгия 4-го класса (1789). Командуя отдельной гребной эскадрой, 4 мая 1790 г. вел упорный бой со шведской флотилией у Фридрихсгама, но вынужден был отступить, 21 июня участвовал в сражении при Биорке-зунде, а 22-го — в Выборском. За отличия произведен в капитаны генерал-майорского ранга (1790). Назначен командиром Кронштадского порта (1796). Уволен от службы 12 августа 1796 г.

257. Энергичные действия и смелые планы Грейга приходились по вкусу петербургским сановникам, которые не на шутку боялись появления шведов на улицах столицы. Эти проекты придавали им смелости; но, отдавая Грейгу полную справедливость и хвалу, нельзя не назвать некоторые его планы фантастическими. Все, что он ни творил, считалось почему-то не подлежащим аппеляциям. Такое убеждение видно и из письма гр. Безбородко к С. Р. Воронцову (Архив князя Воронцова, кн. 13, стр. 154): “Адмирал Грейг думает справедливо, что во что ни станет, надобно стараться истребить мореходство и порты шведские, не считал без того надолго прочным никакое иное распоряжение. Он прямо большой военачальник и ежели бы мы здесь имели такого на сухом пути, и думать было бы не о чем. Тревенен, которою вы нам достали, человек отличный и который из себя обещает знаменитою адмирала. Мы с Грейгом условились при первом случае стараться повесть его чином далее...”.

258. Готеборг находится в Каттегате.

259. Повалишин, Иларион Афанасьевич (1739-1799), участвовал в боях под Кольбергом (1760 г.), близ Красной Горки (1790 г.), в Выборгском заливе (1790 г.) был награжден Георгием 2-й степени, шпагой с алмазами, 600-ми душ крестьян и Анной 1-й степени.

260. Выйдя в море, он занемог 23 сентября и с 28 впал в беспамятство. Императрица приказала доктору Роджерсону* ехать лечить Грейга и корабль “Ростислав” ввести в Ревельский порт, для спокойствия больного (см. Дневник Храповицкого, стр. 166-167). 15 октября Императрица получила известие, что положение Грейга безнадежно и Храповицкий говорит: “не могли удержать слез, прочитав, что Грейг опасен, назначала похоронить в Ревеле с подобающей честью” (стр. 173).

* Роджерсон Иван Самойлович (1741-1823). Родился в Шотландии. Учился богословию, а потом медицине в Эдинбургском университете. В Россию приехал в 1766 г. Лейб-медик Екатерины II. В 1816 г. вернулся в Шотландию (Никитин А. Краткий обзор состояния медицины в России в царствование Императрицы Екатерины II. СПб. 1855. С. 58; Материалы... Т. XIII. СПб. 1890. С. 385, 388).

261. “Это большая потеря; это государственная потеря!” сказала Императрица (см. Дневник Храповицкого, стр. 175). Далее говорится (стр. 185): “приказано, чтобы Гваренги* сделал рисунок для мавзолея адмиралу Грейгу”.

* Кваренги Джакомо (1744-1817). Известный архитектор, представитель русского классицизма конца XVIII — нач. XIX в. В России работал с 1780 г. Был не только талантливым архитектором, но и прекрасным рисовальщиком. На могиле Грейга был воздвигнут строгий памятник из белого каррарского мрамора работы Кваренги и скульптора Мартоса.

262. “Черноголовые” — общество религиозно-сословного характера. Название получило от изображения на гербе головы Св. Маврикия.

263. Врангель Андрей Иванович. Генерал-майор, губернатор Ревеля в 1788-1796 гг.

264. С. К. Грейг был похоронен в Домской церкви на Вышгороде Ревеля. На его погребение Екатерина II лично выделила 8, 5 тыс. рублей. Надпись к надгробию также сочинила сама Императрица.

265. В подтверждение этого можем привести письмо генерала Воронова к гр. Чернышеву от 8 ноября (“Морской Архив”): “на повеление нашего сиятельства от 3 ноября, в котором изволили предписать, чтобы выправиться какая была стрельба 26 октября слышна в петербургской брантвахте и на маяках, сколько я не старался, однако, узнать обстоятельно не мог, но только получил сведения от прибывшего из крейсерства на фрегате “Слава” командира оного капитан-лейтенанта Шешукова, что оный стоял между Наргина и Вольфа (островами), однако, он пальбы никакой не слыхал, а после того ходил осматривать стоящий шведский флот в Гельсингфорсе и видел оный в таком же положении, как и прежде был”.

Граф Безбородко был заражен также манией на иностранцев, и братья Воронцовы имели на него влияние. Достигнув сами высших должностей, они смотрели на своих соотечественников взглядом, не приносящим им чести, так, напр., это видно из письма гр. Безбородко к С. Р. Воронцову (Архив князя Воронцова, кн. 13, стр. 156): “Без сомнения к вам скоро дошла ведомость о смерти адмирала Грейга. Сей почтенный муж сделался жертвой своего усердия к государыне и империи. Нельзя не чувствовать потери, столь важной для государства. Память свою он оставил для нас в планах, им деланных на будущую кампанию; но надобно, чтобы он сам был в исполнение их, ибо, куда ни глянешь, кроме вертопрашества, невежества, лени и оплошности, не увидишь, и Бог знает, чем наши огромные вооружения кончатся. Тревенен пожалован полковничья чина капитаном и вы о нем справедливо предвещены, но надобно время”.

При изучении писем гр. Безбородко и его придворной деятельности, приходим к убеждению, что он по временам подделывался под тон Воронцовых, а во дни размолвок с ними говорил обратно.

266. “Это был хорошо наполненный год, — писала Императрица Гримму (Сборник Исторического Общества XXIII, 473): турецкая война, шведская война, сумасшествие короля английского, взятие Очакова, смерть короля испанского, парламентские прения в Англии, польский сейм, шведский сейм, события в Голландии, поведение прусского короля в Польше и в Дании, морские сражения в Лимане и Балтийском море и т. д.”.

267. Речь идет об открытом выступлении антиабсолютистской дворянской оппозиции в Финляндии, которая возникла в связи с объявлением Густавом III войны России. Программные документы оппозиции готовились в д. Аньяла, поэтому она получила название Аньяльского союза. Главными руководителями союза являлись офицеры шведской армии. Оппозиция требовала прекращения войны с Россией, созыва риксдага, восстановления порядков, существовавших до абсолютистского переворота 1772 г. В феврале 1789 г. король произвел новый государственный переворот, издав Акт единения и безопасности, который предоставлял ему абсолютную неограниченную власть. Члены Аньяльского союза были арестованы, преданы суду и жестоко наказаны. Действия короля вызвали резкий протест. В результате заговора он был убит в марте 1792 г. во время маскарада в оперном театре (Вейбулль Йорген. Краткая история Швеции. Стокгольм. 1994. С. 74-76. Ордин К. Покорение Финляндии. СПб. 1889. Т. 1. С. 182-248).

268. По этому поводу Императрица писала Гримму (Там же, 68, 471): “в эту минуту собирается в Швеции сейм и король велел арестовать в Финляндии 94 человека генералов и офицеров, из которых многие, узнав это, бежали к нам. Число их ежедневно увеличивается и может сделаться весьма значительным. Кажется, этот человек из числа тех, которые злейшего врага имеют в самом себе”.

269. Вот что писал об этом гр. Безбородко гр. С. Р. Воронцову (Архив князей Воронцовых, кн. 13, стр. 158): “Со шведами мы намерены непременно помириться, хотя in statu quo, с соблюдением токмо decorum, и для того мы с гр. Александром Романовичем весьма не хотели вносить пункта о несвободе королю начинать войну без сейма. Сей пункт самый пустой и ненадежный...”.

270. Императрица писала князю Потемкину “Русская Старина” 1876 г., т. XVI, стр. 588): “Я смертью адмирала (Грейга) столь чувствительно тронута, что сказать не могу, и сия потеря для империи на сей случай есть несчастье, ибо не имеем во флоте кто мог бы с таковым же искусством и репутацией его место заменить”. Гарновский в своих записках говорит (“Русская Старина”, т. XVI, стр. 233): “хотят выписать господина Сюфрена”.

271. Имена этих адмиралов встречаются в письме Императрицы к гр. С. Р. Воронцову от 3 марта 1789 г. (Архив князей Воронцовых, кн. 28, стр. 89): “Я вас прошу постараться пригласить на мою службу некоторых из тех, которые означены в прилагаемой ведомости, и, если возможно, в наискорейшем времени; потрудитесь их отправить сюда с той же быстротой, потому что, действительно, мы очень нуждаемся в нескольких хороших и сведущих моряках”. В ведомости помещена характеристика приглашаемых Императрицею лиц и, кроме упоминаемых в записках П. В. Чичагова, там означены старшие капитаны кораблей: Стюарт, Пакер, Корнвалис, Макбрид, Фаншау, Амонд и Юнг. О стараниях гр. И. Г. Чернышева можно заключить из письма гр. С. Р. Воронцова к гр. Безбородко (Архив князей Воронцовых, кн. 9, стр. 480): “Я получил письмо от гр. Чернышева, коим он просит меня, дабы я еще как можно более вызывал аглицких офицеров в нашу службу... Я должен вашему сиятельству сказать, что со времени, как Поль Жонес* взят на нашу службу, здешние морские офицеры потеряли охоту входить в оную, говоря, что он токмо что храбрый капер, но не служил нигде, ибо Франция ему дала патент офицерский для единого виду и для его спасения, когда кавалер Йорк требовал его выдачи от голландцев; что ни в какой службе ему не дали ранга капитана, а еще менее контр-адмиральский, и что служить под командой человека, который показывал храбрость всегда токмо что для корысти призов и раз токмо, чтобы не быть взятым и повешенным, они никак не могут”. Отчаянный Поль Жонес, которому Императрица почему-то протежировала, служил у Потемкина. О нем упоминается в письмах Императрицы и Потемкина (см. “Русская Старина” 1876 г., т. XVI).

* Джонс Поль (Павел) (1747-1792). Родился в Шотландии. Основатель флота и первый адмирал Северо-Американских штатов. Во время войны за независимость (1775-1783), возглавляя флот, состоявший из шести кораблей, вступил в бой с британским флотом. В 1788 г. приглашен Екатериной II на службу России с чином капитана генерал-майорского ранга и определен в Черноморский флот командиром парусной эскадры в лимане, получив чин контр-адмирала. Оказался слабым флагманом и был отослан Потемкиным в Петербург. Потемкин так отзывался о нем в письмах к Екатернине II: “Сей человек неспособен к начальству: медлен, неретив, а, может быть, и боится турков. Притом душу имеет черную. ... Не зделает он чести Вашему флагу. ... Поверьте, матушка, что он ничего не смыслит. Может быть, с одним судном, как пират, он годен, но начальствовать не умеет. В Петербурге Джонс попал под следствие и в 1790 г. уволился со службы и уехал в Париж, где и скончался.

272. Нассау-Зиген, Карл, Генрих, Николай, Оттон, принц, прославившийся жизнью, исполненной приключений (1743 — 1805 гг.), происходил от католической линии Зигенского дома. Биография его войдет в последующие записки адмирала Чичагова.

273. Круз, Александр Иванович (1727 — 1799 гг.), происходил от древней датской фамилии. Был принят на русскую службу в 1753 г. в унтер-лейтенанты из английского флота. Похоронен в Кронштадте. На памятнике надпись:

Громами отражая гром,
Он спас Петров град и дом.

274. Храповицкий говорит в дневнике (стр. 223), что он, 30 декабря 1788 г., сказал к слову: “весь флот, жалея о Грейге, ожидал в начальники Круза, выхвалял его храбрость”. В ответ Императрица произнесла: “Он потерял “Евстафия” и “Родос”. Надежда на Козлянинова и других, что были в моей шлюпке”. Далее (стр. 282): “Вице-адмирал Круз прислал письмо, что считает себя обиженным против Мордвинова, не быв наряжен в поход”. Сказано в ответ: “Он несчастлив на море”.

275. Дабы успокоить графа Чернышева, комендант Ревеля Воронов поспешил на другой же день донести: “Вчерашнего числа ввечеру господин адмирал и кавалер В. Я. Чичагов в Ревель прибыл, но команды как флотской, так и порт по сей день еще не принял. 16 декабря”. (“Морской Архив”). Довольно трудно было принять все в одни сутки.

276. Бикс Джон, (Иван Григорьевич) (?-1788). В 1771 г. поступил на русскую службу с чином лейтенанта, плавал в Балтийском и Белом морях (1771-1773), в Средиземном море (1773-1775), был при Кронштадтском порте (1776-1779), ходил из Ревеля в Северный Ледовитый океан до Нордкапа (1779). Получил годовой отпуск в Англию (1780), по возвращении находился в Кронштадте, в Архангельске, плавал в Балтийском море. В Гогландском сражении командовал кораблем “Ярослав” в чине капитана I ранга (1788).

277. Шешуков Николай Иванович (1754-1831). Из дворян Вологодской губернии. Поступил в Морской корпус (1764), выпущен гардемарином на Балтийский флот (1769), мичман (1771). В крейсерстве у берегов Кубани, в Азовском море (1777-1779), в Балтийском, Белом и Средиземном морях и Финском заливе (1780-1789). В чине капитана II ранга командовал кораблем “Болеслав” и отрядом судов у Поркалауда, отразив нападение неприятеля и захватив береговую батарею, за что был награжден орденом Св. Георгия 4-го класса. Участвовал в Эландском (1789), Ревельском и Выборгском сражениях (1790). Награжден золотой шпагой и орденом Св. Владимира 4-й степени. Плавал в Финском заливе и Балтийском море, участвовал в Голландской экспедиции (1791-1801). В 1799 г. награжден орденом Св. Анны 2-й степени. Произведен в капитан-командоры и назначен командиром Рижского порта (1801). Вице-адмирал (1809). Участвовал в русско-шведской войне (1808-1809). В 1812 г. возглавил оборону Риги. Награжден орденом Св. Владимира 2-й степени. Сенатор (1816). С 1828 г. в отставке (Российский архив. Т. VII. М. 1996. С. 613-614).

278. Гревенс (Гревениц), фон, Карл Ильич (?-1821) Поступил в Морской корпус (1766), мичман (1772). Командирован в Донскую флотилию, плавал в Черном море, участововал в сражених с турецким флотом при Балаклаве, Суджук-Кале, Керченском проливе (1773-1774)). Плавал в Балтийском, Средиземном и Белом морях, был командирован в Казань и Вологду для набора рекрут, находился при Кронштадтском порте (1775-1787). В чине капитан-лейтенанта назначен в кругосветную экспедицию Муловского (1787). В Гогландском сражении командовал транспортом “Смелый”, после сражения — фрегатом “Подражислав” (1788), участвовал в Эландском (1789), Ревеельском и Выборгском сражениях (1790). В Выборгском сражении командовал пленным кораблем “Принц Карл”. Награжден орденом Св. Анны 3 степени (1797). В чине капитана I ранга участвовал в Голландской экспедиции, “за великое усердие, ревность и сильно оказанную помощь” получил благодарность от английского правительства, награжден орденом Св. Анны 2-й степени (1798). В 1802 г. за 18 морских кампаний награжден орденом Св. Георгия 4-го класса, а за 25 лет службы в офицерских чинах — Св. Владимира 4-й степени. Произведен в капитан-командоры с увольнением от службы (1803). Через 5 лет вновь принят на службу. Капитан над Кронштадтским портом (1808-1821).

279. Сиверс, фон, Иоахим (Ефим Карлович). Поступил в Морской корпус (1767), гардемарин (1769), мичман (1771). Плавал в Балтийском и Средиземном морях, участвовал в Патрасском сражении, крейсировал в Греческом архипелаге (1769-1775). Служил на Балтике (1776-1777). В чине лейтенанта командирован в Англию, на английских судах плавал в Ост-Индию (1778). Ходил до Ливорно и обратно в Кронштадт (1781-1784). Награжден орденом Св. Георгия 4-го класса (1784). Назначен в кругосветную экспедицию Г. И. Муловского (1787). В чине капитан-лейтенанта командовал фрегатом “Премислав” в Гогландском сражении (1788). Капитаном II ранга командовал кораблем “Изяслав” в Эландском (1789), Ревельском и Выборгском (1790) сражениях. Награжден золотой шпагой с надписью “за храбрость”, а за содействие в пленении шведского корабля “Ретвизан” — орденом Св. Владимира 4-й степени и второй золотой шпагой. Произведен в капитаны I ранга (1793). Выбыл от флота до 1796 г.

280. Лотырев Игнатий Иванович (?-1798). Поступил в Морской корпус (1765). Гардемарин (1769), мичман (1771). Плавал в Балтийском, Белом и Средиземном морях (1769-1777, 1781-1787), служил в Донской флотилии (1777-1779). В Гогландском сражении командовал фрегатом “Надежда Благополучия” (1788), в чине капитана II ранга участвовал в сражении с неприятельскими батареями у Поркалауда (1789). Награжден орденом Св. Георгия 4-го класса за отличие. Участвовал в Красногорском и Выборгском сражениях (1790). Затем служил на Балтийском море (1791-1798). 1 января 1796 г. произведен в капитаны I ранга.

Трубецкой Дмитрий Сергеевич (?-1804), князь. Поступил в Морской корпус (1767), мичман (1774). Плавал в Балтийском и Средиземном морях (1767-1775), был в Англии (1776-1779). Дважды ходил в Средиземное море (1780-1784). В чине капитан-лейтенанта назначен в экспедицию Муловского (1787). В Гогландском сражении командовал госпитальным судном “Холмогоры”, доставил раненых в Кронштадт, затем командовал фрегатом “Надежда Благополучия”, был в крейсерстве у Свеаборга (1788). В отряде генерал-майора Балле командовал шебекой “Минерва” в Роченсальмском сражении (1789). Капитаном II ранга командовал фрегатом “Св. Павел” в Красногорском и Выборгском сражениях (1790). В 1791-1801 гг. плавал в Балтийском и Немецком морях, находился при Кронштадтском порте (1791-1801). Капитан I ранга (1796), капитан-командор (1801). В 1802 г. уволен в отпуск на юг России по состоянию здоровья.

281. Бодиско Николай Андреевич (?-1815). В 1771 г. Поступил в Морской корпус (1771), гардемарин (1773), мичман (1777). Плавал в Балтийском и Белом морях, Северном Ледовитом океане (1773-1780), дважды ходил из Кронштадта в Ливорно и обратно (1780-1784), был назначен в кругосветную экспедицию Муловского (1787). В чине капитан-лейтенанта командовал транспортом “Сокол” в Гогландском сражении, после которого привел в Кронштадт плененный шведский корабль “Принц Густав”, командуя фрегатом “Надежда Благополучия”, у Гангута участвовал в бою со шведскими канонерками (1788). Участвовал в Эландском (1789), Ревельском и Выборгском (1790) сражениях. Затем плавал в Балтийском море и с английской эскадрой в Немецком море (1791-1797). В чине капитана I ранга уволен в отставку по прошению (1798). В 1801 г. вновь принят на службу и до 1808 г. находился при Ревельском порте. Контр-адмирал (1808). Во время русско-шведской войны 1808-1809 гг. во главе десанта высадился на остров Гогланд, но атака шведских войск вынудила его отступить. 26 мая 1809 г. исключен из службы “за удаление с острова Гогланда сухопутных войск, бывших под его начальством, и положение оружия без сопротивления” и сослан в Вологду. Орден Св. Анны 2-й степени, которым он был награжден, возвращен в капитул, “как не заслуженный им”. В 1811 г. прощен и возвращен на службу, через год назначен главным командиром Свеаборгского порта.

282. Сакен, фон, Адольф Христофор. Поступил в Морской корпус (1766), гардемарин (1770), мичман (1772). Плавал в Балтийском, Белом, Средиземном морях, участвовал в Лепантском сражении, был в крейсерстве в Архипелаге (1770-1785). В 1786 г. командирован в Киев, командовал галерой “Буг” во время плавания Екатерины II по Днепру (1787). В чине капитан-лейтенанта командовал бомбардирским кораблем “Победитель” в Гогландском сражении (1788), шебекой “Диана” в Роченсальмском сражении (1789), гребным фрегатом “Константин” в Выборгском и втором Роченсальмском сражениях (1790), во время которого был взят в плен и выбыл от флота до 1793 г.

Качалов Леонтий Ильич. Поступил в Морской корпус (1767), гардемарин (1771), мичман (1774). Ходил в Архангельск и обратно в Кронштадт, затем перешел в Средиземное море, крейсировал у Дарданеллского пролива, плавал с транспортными судами в Константинополь (1771-1775), дважды плавал в Ливорно, служил на Балтийском море (1776-1787). В чине капитан-лейтенанта в Гогландском сражении командовал бомбардирским судном “Страшный” (1788). Награжден орденом Св. Анны 3-й степени. На том же корабле участвовал в Эландском сражении (1789). В 1790 г. в Роченсальмском сражении (1790) командовал шебекой “Беллона” и был взят в плен. В 1791 г. вернулся в Россию. В 1794 г. за 18 морских кампаний награжден орденом Св. Георгия 4-го класса. Командовал кораблем “Европа”, плавал у берегов Англии и в Немецком море (1798-1800), находился при Петербургском порте (1801-1802). 4 февраля 1803 г. уволен от службы с чином капитан-командора.

283. Хомутов Петр Никитич. Поступил в Морской корпус (1765), гардемарин (1769), мичман (1771). Плавал в Балтийском и Белом морях (1769-1771, 1777-1787), крейсировал в Черном море (1771-1775). В чине капитан-лейтенанта командовал фрегатом “Мстиславец” в Гогландском сражении, затем командовал кораблем “Память Евстафия”, плавал у Гангуга (1788). На том же корабле участвовал в Эландском сражении (1789). В Красногорском сражении (1790) командовал кораблем “Св. Петр”, награжден золотой шпагой с надписью “за храбрость”, за действия в Выборгском сражении получил орден Св. Георгия 4-го класса 18 января 1791 г. уволен от службы с чином капитана I ранга.

284. Вот что писал В. Я. Чичагов в апреле гр. Чернышеву по этому поводу (“Морской Архив”): “Нет капитана на стопушечном корабле на место Одинцова... За нужное почитаю уведомить, что и капитан Карцов не надежен; он очень нездоров, хотя еще и не отказывается от кампании. Капитан, который пожалован из моих генерал-адъютантов, еще едучи из Петербурга, на дороге заболел и оставлен был на почтовом дворе. Время же к выходу нашему за гавань очень близко, ибо лед слаб, хотя еще не тронулся”.

285. Кстати будет привести письмо В. Я. Чичагова к гр. Чернышеву, касающееся Денисова и Одинцова (“Морской Архив” 22 января 1789 г.): “Взятые по указу от командиров “Ростислава” и “Болеслава”, кои в ночное время, будучи под парусами, сошлись и несколько повредились, объяснения представлены от меня...; но я, читав их, нахожу противоречащими. Но, приняв в уважение: ночную темноту, узкость места и множество судов, трудно предостеречься от подобных случаев. Известно вашему сиятельству, что капитан Денисов во всю прошедшую кампанию поступал похвально, то прошу в сем случае оказать ему милость и избавить от нарекания”.

286. Из дальнейших писем (“Морской Архив”) видно, что купец этот был Елизар Попов; план постройки сделан инженером бароном Паленом. Из обязательства Попова явствует, что строили восточную сторону гавани на 63 сажени длиной в море и за 18.500 рублей В. Я. Чичагов требовал, чтобы постройка была окончена к маю месяцу и работа началась в январе месяце. В апреле (24-го) адмирал писал гр. Чернышеву: “при наступлении теплого времени, когда обмерзший по наружности гавани лед отделился, то и усмотрено, что гавань не только сгнила, но и отверстия имеет такие, что при волнении легко размыть ее может”.

287. Ламздорф Яков, майор Главной артиллерии, цейхмейстер. Службу начал в 1762 г., участвовал во многих боевых кампаниях. За успешные действия в Ревельском сражении в 1790 г. награжден золотой шпагой. В 1791 г. возглавлял в Ревеле инженерную команду, которая принимала участие в строительстве Ревельской гавани (РГАВМФ. Ф. 200. Оп. I. Д. 191. Л. 3.; Д. 206. Л. 5.).

288. Вызов Козлянинова в Петербург был сделан запиской Императрицы к В. Я. Чичагову (Семейный Архив): “Прикажите контр-адмиралу Козлянинову сюда на короткое время приехать. Вам доброжелательная Екатерина”.

289. Храповицкий пишет и дневнике (стр. 271): “изволила сказывать о даче образа Чичагову и что он назвал Чудотворца нашим Нептуном. Причина сему Спиридов. С ним говорено было, что ветры Ее Величеству всегда попутны и что изволит ему отдать свое счастье. При прощании вздумал он просил узелков; вдруг непонятны были его речи, но решились в тот же день послать к нему образ Иоанна Войственника, с коим он отправился, и во время сражения при Чесме надел на шею на голубой ленте”.

290. Храповицкий свидетельствует, что Императрица подписала указ, перекрестясь (стр. 270).

291. Криденер фон, Алексей Иванович (?-1802), барон. Русский посланник в Варшаве, с 1784 г. в Венеции, с 1786 г. в Копенгагене, затем в Берлине.

292. Баранов Андрей Гаврилович. Поступил в Морской корпус (1762), мичман (1769). Был на Средиземном море, участвовал в сражениях при Наполи-ди-Романо и Чесме, атаке при Метелино, крейсировал в Греческом архипелаге (1770-1775). Был в кампаниях на Балтийском море, привел новопостроенный фрегат из Архангельска, ходил с эскадрой Чичагова до Ливорно (1776-1787). В гогландском сражении (1788) в чине капитана II ранга командовал кораблем “Память Евстафия”. Самовольно уклонился от боя и не оказал помощи кораблю “Владислав”, за что был отстранен от командования и предан суду. Приговорен к разжалованию в рядовые на месяц, но по конфирмации Императрицы 10 марта 1789 г. исключен из службы с тем, “чтобы впредь вечно в оную и ни к каким делам не употреблять”. В 1790 г. в том же чине командовал на Черном море фрегатом “Иоанн Воинственник”, участвовал в сражениях с турецким флотом. 30 сентября 1790 г. произведен в капитаны I ранга.

293. Рескрипт адмиралу Козлянинову от 23 марта 1789 г. (Материалы... Т. XIII. С. 501-505).

294. Указ Чичагову о размещении госпиталя в Екатериндальском дворце от 31 марта 1789 г. (Материалы... Т. XIII. С. 506).

295. 19 апреля адмирал доносил Императрице (“Морской Архив”): “К исходу апреля флот в Ревеле будет готов, но еще ревельский рейд весь льдом покрыт, также и Финский залив. А к стороне Балтийского порта и далее, сколько видеть можно, везде море открыто”*.

* Донесение Чичагова Екатерине II от 19 апреля 1789 г. (Материалы... Т. XIII. С. 511).

296. В семейном архиве хранится письмо Императрицы, сопровождавшее этот указ: “Василий Яковлевич. Препровождаю вам пункты, служащие в наставление, каким образом содержать больных в госпиталях. Соизволяю, чтобы оные в точности наблюдаемы были по команде вашей”.