ГЛАВА IV

Упреки, делаемые Екатерине II, и ответы на них. — Ее непобедимые войска. — Восточный вопрос. — Польша.

До сих пор мы судили об Екатерине II, этой необыкновенной женщине, как о государыне, но благодеяния, оказанные ею государству, до того очевидны для всех тех, которые не ослеплены предубеждением, что зложелательству пришлось напасть на Екатерину со стороны ее частной жизни, чтобы набросить тень на блеск ее гения.

Упреки, ей делаемые, заключаются обыкновенно в том: 1) что она произвольно вступила на Российский престол; 2) пренебрегла воспитанием своего сына и даже умышленно ожесточила его характер, дабы сделать Павла неспособным к царствованию; 3) увеличила свои владения из честолюбивых видов; 4) ее фаворитизм, по словам клеветников, был источником многих зол.

Отвечая прежде всего на первое обвинение в присвоении ею верховной власти, мы спросим обвинителей, хорошо ли они думали о качествах тех, которые имели законное право на его наследие? (Знаменитый Каррачиоли ⁶⁰ говорил, что русский престол ни наследственный, ни избирательный, но занимаемый). Первым был Петр III, супруг Екатерины.

Этот государь, хотя и рожденный с добрыми наклонностями, изредка проявлявшимися в его светлые минуты, со времени восшествия своего на престол погрузился в чувственные наслаждения, не говоря уже о его антинациональных стремлениях. Очевидно, что человек в этом положении был способен управлять царством не иначе, как на горе России.

Вторым претендентом на престол был сын Екатерины — Павел I, тогда малолетний. Мы видели его царствующим. Неужели те, которые обвиняют Императрицу в небрежении к его воспитанию, хотят упустить из виду человеческую организацию? Фридрих Вильгельм, король прусский, был одним из тех, которые делали все, на что способен бесчеловечный отец, что мог сделать самовластный глава, чтобы довести своего сына до отупения. Но счастливая натура молодого принца так хорошо устояла против всех усилий искусства, что создала из него великого короля, философа и завоевателя. То же [62] можно сказать и о Карле VIII, сыне Людовика XI, обреченном своим отцом на невежество, но хорошие природные свойства которого все это преодолели. Петр I и сестра его Софья — на глазах у всех русских она употребляла немало усилий, чтобы он сделался неспособным царствовать.

Итак, если самые могучие средства недостаточны, чтобы уничтожить врожденные склонности и качества, которыми от природы одарен человек, то во сколько же раз труднее и даже невозможнее дать ему те свойства, которых он лишен?

Императрица Екатерина чувствовала потребность защитить едва зарождавшуюся народную свободу и народное благосостояние от наследственности законной, угрожавшей ниспровергнуть то здание, в основу которого она, вменяя себе это в славу, положила первый камень. Она была до того несчастна в своих детищах, что сын ее от графа Григория Орлова обнаруживал, хотя и с меньшими странностями, ту же неспособность, как и ее законный сын.

Императрица Екатерина начала с того, что делала все от нее зависевшее, чтобы сын ее постигнул и усвоил своим умом все знания, необходимые государю. Не довольствуясь тем, что он был окружен образованными людьми своей страны, она пригласила Д’Аламбера, чтобы препоручить ему воспитание сына, но, несмотря на все ее убедительные просьбы, Д’Аламбер от этого постоянно отклонялся. Впоследствии она пыталась посвятить великого князя в государственные дела, приказывая ему присутствовать при ее занятиях, но увидела, наконец, что все ее попытки разбиваются в прах пред причудливым умом и характером великого князя. Из боязни раздражать его противоречием, она ограничилась тогда предоставлением ему воли, — насколько допускали обстоятельства, удовлетворять его страсти к военщине, дозволив ему сформировать несколько полков, составленных большей частью из беглых солдат, мошенников и негодяев армии. Он их одел и обучал по прусскому образцу и вместе с ними после кончины своей матери как бы завоевал империю и, так сказать, разделил ее между ними, как мы это покажем при обзоре его царствования. Затем неужели же обвинители Екатерины не хотят знать того, что в минуту падения Петра III ей не было иного выбора, как только взойти на престол или низойти в могилу? Ибо известно, что она была обречена на жертву. Ее хотели заточить пожизненно в крепость, где она, вероятно, погибла бы вскоре, если бы не согласилась взойти на престол. Петр решил жениться на другой женщине, своей фаворитке. В этом дворцовом [63] перевороте все было подготовлено и сделано в пользу Екатерины добрыми русскими патриотами без всякой надобности в ее вмешательстве. Она только рискнула собственной особой, когда мужество ее оказалось необходимым для окончательной развязки начатого дела. Вместе с тем верно, что она не желала столь внезапной кончины своего супруга...

Иностранцы, не имеющие понятия о благоденствии, которым наслаждались русские в течение тридцатичетырехлетнего царствования Екатерины, только одни и могут быть более поражены мнимым злом присвоения власти, нежели существенными благами для России, которые были его последствиями.

Затем ее упрекают в ненасытимой страсти к увеличению своих владений, бывшей причиной многих войн. Упрек, который всегда легко сделать по совершении факта, особенно со стороны не умеющих ни поставить себя на место порицаемых ими, ни обсудить по [64] достоинству обстоятельств, повлекших за собой эти события. Разве мы не слышим, как англичане обвиняют Питта ⁶¹, величайшего из их министров, за последствия стеснительного положения, в которое была поставлена их страна после столь долгой войны с Францией или, скорее, с честолюбием Бонапарта? Однако же кто может отрицать, что Англия во время своей долгой и великой борьбы не обнаружила своих неистощимых средств, не напрягла самых великодушных и мужественных усилий, чтобы противоборствовать целой Европе, против нее ополчившейся и направляемой рукой одного из величайших завоевателей, и это противоборство было спасением той же Европе.

Кто умеет вознести свою страну на высоту могущества и славы, тот не может подлежать легкой критике и еще того менее подвергаться личной ответственности. То же должно сказать и об Императрице Екатерине: она возвысила свой народ до той степени, до которой он только был способен быть вознесенным. Она одна из всех российских государей умела усвоить политику дальновидную и поддерживала ее во все продолжение своего царствования. Она победоносно боролась со всем, что противилось ее движению вперед; с малочисленными войсками побеждала армии бесчисленные, и с самыми малыми средствами достигала величайших последствий. Эту тайну она унесла с собой в могилу. Ибо мы видели после того, как многочисленные армии переходили от одного поражения к другому, как при употреблении самых громаднейших средств бывали самые маловажные, если и не вовсе ничтожные последствия.

Для лучшего уяснения сказанного нами мы представим очерк военных событий в царствование Екатерины Великой.

Гений этот государыни-законодательницы умел весьма искусно обнять все отрасли администрации. Она простирала свои далекие и возвышенные виды в равной степени и на войну, и на политику. В ее время армия состояла почти из двухсот пятидесяти тысяч человек; ею заведовала коллегия ⁶² из генералов и отличнейших военных людей, вскормленных под боевыми шатрами и испытанных более битвами, нежели бесполезными парадами и маневрами. Президентом этой коллегии был старейший по чину, назначаемый Императрицею.

В мирное время войска были расположены в разных частях империи и на разных пунктах границы. В военное время действующие армии вверялись генералам по выбору самой государыни. Войны всегда оканчивались со славой и с великими выгодами для империи, [65] начиная с первой же (турецкой) кампании 1769 года ⁶³. Хотин, Яссы, Галац были взяты; великий визирь потерпел поражение; один паша был убит. В том же году были взяты Азов и Таганрог.

На следующий год Потемкин и гр. Подгоричани ⁶⁴ разбили десятитысячный турецкий корпус у Фокшан под начальством сераскира Румели-Валаси и Сулимана-паши; гр. П. И. Панин ⁶⁵ взял Бендеры; затем сдался Аккерман; гр. П. А. Румянцев разбил 150000 турок у Рябой Могилы с 17000 чел., разгромил их при Ларге, Кагуле; князь Репнин занял Измаил; сдалась Килия... Тогда же на Средиземном море — порты Вителло, Корон и Наварин были заняты русскими ⁶⁶; произошел Чесменский бой ⁶⁷ и весь турецкий флот был сожжен.

В 1771 году генерал-майор Вейсман ⁶⁸ с двумя тысячами человек переправился через Дунай, разбил шеститысячный турецкий корпус, овладел Исакчею, сжег магазины, разорил гавань, взял в плен фрегаты и гребные суда, овладел большой добычей, взял много пленных, пятьдесят орудий и возвратился через Дунай, несмотря на великого визиря, стоявшего с шестьюдесятью тысячами человек в шести милях от Исакчи. В то же время Долгоруков, прорываясь чрез Перекопские линии, вступил в Крым, невзирая на присутствие хана, у которого для его защиты было пятьдесят тысяч татар и семь тысяч турок. Козлов, Карасу-Базар, Кафа, Керчь, Еникале и многие острова с двумястами тысяч татар, заселявших и острова и твердую землю, — достались во власть русским.

В 1772 году последовал первый раздел Польши. Этот раздел хотя и менее выгодный для России, нежели для двух других держав, бывших с нею в доле, вследствие дурной почвы в областях, ей уступленных, способствовал, однако же, увеличению, силе и благоденствию империи.

В 1773 году 10 мая А. В. Суворов взял Туртукай; гр. М. Ф. Каменский разбил турецкий корпус на острове у Журжева; 3 сентября корпус Суворова уничтожил у Гирсова одиннадцатитысячный турецкий корпус.

В 1774 году казак-мятежник Пугачев был преследуем, побежден и взят в плен генералом Михельсоном.

Гр. М. Ф. Каменский сперва разбил значительный турецкий корпус у Абату, затем другой у Базарджика, а 9 июня у Козлуджи уничтожил сорокатысячный корпус под предводительством Рейс-Эффендия и Янычара-Аги; 19 июня — нанес поражение сераскиру близ Алибады и пресек великому визирю сообщения с Адрианополем; 10 июля был заключен Кучук-Кайнарджийский мир. [66]

После нескольких лет отдыха, в 1787 году, турки объявили войну Императрице ⁶⁹, засадив в Семибашенный замок ее министра Булгакова, и Суворов одержал победу под Книбурном. Император австрийский Иосиф II присоединился к России и 9 февраля 1788 года объявил войну Порте.

Гасан-паша появился в Черном море со своим флотом, который был разбит флотом императрицы. 21 июля была одержана победа при Фокшанах, 10 сентября при Рымнике; в то же время принц Кобургский во главе сорокатысячной австрийской армии стоял в Молдавии, не смея напасть на великого визиря вследствие превосходства сил последнего. Он несколько раз просил помощи у Императрицы.

Наконец, по совершении главнейших действий со стороны Черного моря, Екатерина прислала к нему Суворова с шестью тысячами войска. Турецкая армия была, по крайней мере, в сто пятьдесят тысяч человек под предводительством визиря и расположена на берегах Рымника. Когда генерал Суворов прибыл, он явился к принцу Кобургскому; последний нашел, что подкрепление, присланное Императрицею, слишком незначительно, чтобы он мог переменить свое намерение. Суворов предложил, однако, атаковать турок назавтра и на отказ австрийского военачальника, желавшего дожидаться других подкреплений, объявил, что будет действовать один. Действительно, на другой день на рассвете он напал на турок у Рымника. Река этого имени во время засухи удобно проходима вброд, превращается при дождях в быстрый поток; именно когда она была в разливе, Суворов напал на визиря Дженазе (это слово означает “смерть”) и разбил его наголову. Все, что не было истреблено пушками, погибло в реке, запруженной телегами и трупами тех, которые пытались спастись, несмотря на приказание визиря стрелять по беглецам. 7 ноября был занят Березик, a 6 декабря Потемкин взял штурмом Очаков. 19 декабря гр. Каменский одержал победу при д. Ганчуре над войсками татарского хана Мегмет-Гирея.

Король шведский также объявил войну и внезапно напал на русские пределы с суши и с моря ⁷⁰. Результатом этих неожиданных враждебных действий была потеря половины его армии и флота, и не будь сделано ошибки принцем Нассау, он, вероятно, лишился бы своих областей.

В 1789 году кн. Н. В. Репнин разбил войска Сераскира-паши при р. Салче, а Потемкину сдались Бендеры. В 1790 году — О. М. Рибас ⁷¹ взял Тульчу, Суворов овладел Измаилом. Шведы окончательно [67] были истреблены адмиралом Чичаговым на Балтийском море. В 1791 году кн. Репнин разбил стотысячный турецкий корпус под начальством великого визиря у Мачина, и 29 декабря был заключен мир в Яссах. В 1792 г. война с Польшей и ее завоевание. В 1793 — второй раздел этой страны с большими для России выгодами, нежели первый.

В 1794 году поляки в Варшаве сделали попытку повторить “сицилийские вечерни” с русскими ⁷², что подало повод к новой войне. Превосходный и храбрый патриот Костюшко ⁷³ стал во главе польской армии, но был разбит и взят в плен генералом Ферзеном. Во время этих событий прусская армия под личным предводительством короля Вильгельма в течение многих месяцев маневрировала под Варшавой, постоянно угрожая ей, но не предпринимая ничего. Наконец, Императрица послала Суворова, который тотчас же по своем прибытии осадил предместье Прагу; Варшава вскоре пала и в течение восьми дней война была окончена.

В 1795 году решились приступить к третьему разделу Польши. Следствием такового были для России еще большие приобретения.

Здесь конец победам и завоеваниям в царствование Екатерины. В 1796 году Россия оплакала незаменимую утрату этой великой государыни. Ее преемник, вменив себе в обязанность переделать все, что было ею создано, обратил гонение на людей, которые так хорошо содействовали его матери. Они повсюду были замещены людьми из солдатчины; это было истинное нашествие варваров. Фельдмаршал Румянцев умер от горя. Князь Репнин снова появился при дворе, но играл при нем лишь жалкую роль придворного. Фельдмаршал Суворов был сослан, но затем призван Императором австрийским, чтобы стать во главе его армии. Суворов привел в Италию русские вспомогательные войска и, предводительствуя ими и австрийскими войсками, этот последний из екатерининских генералов разбил французов, предводимых Моро, Жубертом и Макдональдом при Требии и при Нови. Он освободил Италию и после этих триумфов возвратился в свое отечество, чтобы умереть от унижения и грусти. Екатерининские генералы при новом правительстве были до такой степени не на своих местах, что дарования их ни к чему не послужили. Один Суворов успел доказать, что вопреки всяким препятствиям он мог бороться со всякими врагами — турками, поляками или французами.

Здесь начало неудач русских войск. Корсаков ⁷⁴ был разбит при Цюрихе 26 августа 1799 года. Это поражение, которым были обязаны [68] неспособностям этого генерала, принудило Суворова к его знаменитому отступлению чрез непроходимые горы Швейцарии, — отступлению более трудному и более почетному, нежели его победы.

Генерал Герман ⁷⁵, в свою очередь, был разбит и взят в плен в Голландии французами под предводительством Брюна. Здесь конец бедствиям войск Павла, умершего 23 (11-12) марта 1801 года ⁷⁶.

Русские военные силы, чудесно увеличенные им и потом его преемником, достигли к концу царствования Александра почти до миллиона человек, что не помешало им, однако же, в 1805 году начать свое поприще потерею сражения под Аустерлицем ⁷⁷, бывшею, после цюрихского, второй обидой, нанесенной славе победоносных русских войск.

В 1806 году фельдмаршал Каменский, назначенный Императором Александром для начальствования над армией против французов, был призван лишь за несколько дней до того, в который должно было последовать сражение, чтобы принять командование над войсками, организованными до такой степени на новый лад и до того противоположный всем его понятиям, которые он имел о них до того времени, что после тщетных усилий ознакомиться с новым положением дел в виду неприятеля, он потерял голову и внезапно покинул армию, чтобы удалиться в свое поместье.

Бенингсен ⁷⁸, заменивший Каменского, был побиваем повсюду, не смотря на свои победоносные бюллетени. Наконец, сомнительное сражение при Эйлау, весьма решительное — под Фридландом и свидание в Тильзите — бывшее его последствием, прекратили эту войну ⁷⁹, весьма бедственную для России. Малое число войск, употребленных Екатериной против турок, оказалось, благодаря энтузиазму, который она умела внушить воинам, превосходившим бесчисленные силы врагов. Русская армия была значительно увеличена на том же театре войны во время последних кампаний. Под начальством Каменского было свыше ста тысяч человек, вместо семнадцати и тридцати тысяч, с которыми Суворов и Румянцев постоянно побивали турок. Не смотря на это, за исключением сражения, выигранного Каменским-сыном ⁸⁰, никто из генералов, командовавших в эту войну, начиная с Михельсона, Прозоровского ⁸¹, Багратиона, Каменского и Кутузова, не мог довести своих предприятий к доброму концу, и все осады были отражены. Не довольствуясь этими поражениями, которые они старались маскировать в своих лживых бюллетенях, генералы оказались еще того преступнее жестоким вероломством в своих действиях относительно мирных и слишком [69] доверчивых жителей Болгарии, которых они льстивыми обещаниями уговорили покинуть свои хаты и перебраться в Молдавию и Валахию, где они были покинуты на жертву нищете в числе сорока тысяч. Я сам видел несколько остатков этих несчастных переселенцев в крайне бедственном положении в Бухаресте.

Во времена Императора Александра русский флот в Средиземном море вместо того, чтобы истребить турецкий, как то было при Чесме, дал одно только сражение без иного результата, кроме потери офицеров ⁸².

Морские и сухопутные походы в Корфу, в Неаполь, в Померанию, на остров Гогланд были безуспешны, тягостны и бесславны.

Русский флот, отплывший из Кронштадта, чтобы захватить шведский, отнюдь не выполнил возложенного на него поручения и до того перепугался появления двух английских кораблей, пришедших на помощь к шведским, что тотчас же обратился в бегство, и из десяти кораблей, в числе которых было два трехдечных ⁸³ и множество фрегатов, два английские корабля, преследуя их (шведский флот остался позади), завладели одним семидесятичетырехпушечным, сожгли его и блокировали флот в рейде Балтийского порта, из которого он вышел лишь по отплытии осаждавших ⁸⁴.

Боюсь говорить о последующих войнах, столь прославленных у нас, тем более что мне пришлось бы затронуть весьма щекотливый вопрос о высокопоставленных лицах, еще находящихся в живых; но я убежден, что люди, знающие историю, сами мысленно дополнят краткий обзор событий, доказывающих неспособность начальников или поражения, ими задуманные и устроенные.

Чему приписать эту перемену, если отчасти не коренному недостатку новой организации военных сил и в особенности отсутствию силы нравственной, которую Екатерина умела создать и поддерживать.

Затем об Императрице Екатерине говорят, будто бы она непременно желала овладеть Турцией. Можно ли серьезно делать ей подобный упрек? Не в самой ли натуре и не в правах ли государей, желающих заслужить титул великих, улучшать, обогащать, расширять их владения, если они находят к тому средства в их собственном гении? Карл Великий, невзирая на свое тайное судилище (Wehmgericht) и на избиение народа, им покоренного; Людовик XIV, не смотря на свои захваты и вопреки разорению Пфальца и отмене Нантского эдикта ⁸⁵, — получили за свои победы титулы великих, которые доныне за ними сохранились. Екатерина сравнялась с ними, [70] по крайней мере, в своих благодеяниях и не причиняла тех зол, в которых их обвиняют.

Допустим, однако же, что эта государыня желала перенести свою столицу с ледяных берегов Невы на привольные и восхитительные берега Босфора, заняв, таким образом, место на границах Европы, Азии и Африки, находя там же и море, которое она чрез Дарданеллы могла предоставить выгодам торговли и флота, созданного ею на этих берегах. Должна ли она была заслуживать упреки за подобные замыслы, — упреки тем более несправедливые, что ее благотворный гений и познания заставили бы ее извлечь всю пользу и выгоды, которые могли представить эти владения не только для счастья ее подданных, но и вообще всего рода человеческого. Выгоды, предусмотренные этим предположением, не осуществились — и что же вышло из этого? Прекраснейшая часть Европы осталась в руках варваров, доныне не умевших извлечь из нее никакой пользы.

Представим себе государя, одаренного умом высоким, обладающего образованием обширным, без узких взглядов и военной политики тех, которые не постигают ни иного величия, ни иной возможной славы, кроме добываемых оружием, приумножением завоеваний, распространением своих владений ради увеличения числа своих рабов какими бы то ни было путями и какой бы то ни было ценой. Подобный государь не стал бы полагать своего величия в обширности территории; его усилия стремились бы к установлению истинного могущества. Он желал бы достигнуть наибольшего, как мы уже говорили, развития нравственных сил в соразмерности материальным силам царства. К этим побудительным причинам прибавим положение географическое и политическое этого царства.

Если бы он обратил взоры свои на север, то увидел бы себя отнесенным на самую неблагодарную окраину Европы, хотя и самую обширную из всех ее областей почти сопредельную полярному кругу; в страну, покрытую непроницаемой ледяной корой, погруженную в оцепенение в продолжение более полугода; в страну с почвой непроизводительной и в то же время отдаленную от плодоноснейших областей царства и, следовательно, от всяких источников благосостояния. Вследствие местоположения столицы при небольшом море или, вернее, на озере, покрытом льдом более полугода времени, всякое торговое мореплавание было бы парализовано. Продолжая развивать мое предположение, нахожу, что если бы государь направил свой взгляд к югу, он нашел бы просторно разбросанное население, без промышленности, без образования, хотя и живущее [71] среди великих источников благосостояния материального, и также море — замкнутое не только на полгода, но навсегда, ибо другое море держит ключ к нему. Он увидел бы, однако, что природные богатства, находящиеся в этом обширном царстве, не могут ни развиваться, ни быть пущены в обращение иначе, как чрез это море, сливающееся со Средиземным и сопредельное входу в океан, столь необходимый для поддержания сношений с остальным миром. Этим великим видам тем более препятствовало бы то, что средства к отстранению этой препоны на самом ее пороге. Предполагаем государя, стоящего выше недоверчивой политики, основанной единственно на вычислениях и цифрах, которую вам ежеминутно ставят поперек дороги, чтобы доказать необходимость поддержания какого-то европейского равновесия, доныне мечтательного, которое до сих пор давало результаты совершенно противоположные тем, которых от него ожидали. Итак, если бы государь, сопрягая Турцию со своими интересами, желал присоединить к своему царству, покрытому на три четверти пространства ледяными пустынями, страны, оживотворенные прекрасным небом, заключающие в себе все богатства промышленности и искусства, а, следовательно, и все основы благополучия их жителей, — следует ли за это порицать его? Выгоды подобного приобретения при их сравнении с невыгодами климата негостеприимного, с местоположением столицы, которую уже неоднократно грозили затопить морские волны, — не должны ли были, весьма естественно, льстить политике великой государыни, — политике, которая в случае удачи извлекла бы греческие народы из их оцепенения рабства, в котором они закоснели в течение веков? Без кровопролития, бывшего впоследствии времени у них в отечестве, пришедшем в упадок, воскресли бы свобода, промышленность, торговля, зацвели бы вновь науки и искусства.

Освобождение людей от рабства должно быть владычествующею мыслию великого государя, и Императрица Екатерина, встретившая непреодолимые препятствия к достижению этой цели в своей стране, была бы, конечно, счастлива, если бы могла возвратить свободу грекам, народу, в древности свободному, который, следовательно, мог бы опять сделаться таковым. Сами мусульмане, пожелавшие опять жить под новым правительством, могли бы остаться в этой стране во всей безопасности, нисколько не опасаясь ни за свою религию, ни за свое имущество, ибо Екатерина умела бы уважить первую, оградить второе и дать полную свободу всесветной торговле. [72]

Сравним теперь ее политику с политикой трех великих держав, выраженной в весьма недавнее время относительно Турции. Их цель заключалась в сохранении этой империи наперекор всем противоречивым доводам, которые могли быть предъявлены. Как же они взялись за это? Они в течение многих лет оставались благодушными и безучастными зрительницами резни Турции с греками; затем, когда она угомонилась, — истребили ее флоты, ослабили ее и унизили до крайней степени. Кто же всем этим воспользовался? Род человеческий? Нет, именно этого-то всего более и опасались. Желая воспрепятствовать расширению ее пределов, ее окружили соседями и кончили тем, что ей же их и выдали, сделав все, чтобы их обессилить. И то совершилось в то самое время, когда обстоятельства слагались сами собой в пользу их замыслов; ибо стоило только предоставить свободу действий Мегмету-Али и Ибрагиму-паше, которые, завоевав Турцию, могли призвать ее к возрождению. Но слепые кабинеты, французский и английский, воспротивились единственному возможному осуществлению их плана.

Таким образом, осуществление екатерининского плана доставило бы великие выгоды не только ее империи, по и всем тем, которые, привыкнув к деятельной и промышленной жизни, пожелали бы переселиться в ее новые области, призванные ею к возрождению и открытые для доступа всем народам.

Умеренность ее политики была тому единственной помехой. Мудрая и дальновидная политика не терпит никакой резкости действий; она выжидает благоприятных обстоятельств, и если Императрица питала эту мысль, кто мог бы противиться ее обширным намерениям? Если ее полководцы с пятнадцатью — шестнадцатью тысячами человек постоянно побивали турок и истребляли армии, простиравшиеся свыше ста пятидесяти тысяч, кто мог бы помешать ей идти до Константинополя? Помощь, оказанная Турции со стороны других держав? Но она была слишком слаба и пришла бы слишком поздно. Не Балканы ли, чрез которые посланники Екатерины неоднократно переезжали в колясках со своими свитами, и еще в недавнее время перешла русская армия без всякой помехи, без единого выстрела? Что же останавливало ее победоносное шествие, если не предложения мирные, каждый раз прерывавшие ее успехи и кровопролития и принимаемые ею, если она находила их почетными и выгодными.

Переносясь даже ко временам древним, видим, что один из великих императоров римских признал за благо замену знаменитого, [73] величественного, престольного Рима прелестным городом Константинополем... А Императрицу Екатерину мы будем порицать за то, что она эту столицу предпочла С.-Петербургу? Россия, Европа и человечество могли бы только выиграть от этой перемены. Можно ли допускать более великую и более почтенную цель политическую и честолюбивую, если не цель этой великой государыни? Она писала Вольтеру: “Если бы Греция, которая только воссылает свои моления, действовала с тем же мужеством, с каким действует властитель пирамид Али-Бей, — театр в Афинах скоро перестал бы быть огородом, а лицей — конюшнею”. Судя по подобным мыслям, можно предполагать, какую пользу сумела бы Екатерина извлечь из обстоятельств в 1822 году в эпоху великого восстания Греции ⁸⁶, если бы она до нее дожила. Но о самой Императрице после ее смерти судили точно так же, как о “Наказе” при ее жизни. Этот “Наказ” был запрещен во Франции и вот что о том рассказывает Вольтер: [74] “Голландский книгопродавец напечатал этот “Наказ”, которым должны были бы руководствоваться все цари и суды всего света; он отправил в Париж тюк с двумя тысячами экземпляров. Книгу отдали на рассмотрение одному школяру, книжному цензору, как будто какой-нибудь парижский шалопай мог быть судьею государыни, да еще и какой государыни! Этот тупоумный мошенник нашел предложения смелые, неблагозвучные, обидные для его грубого уха — и объявил книгу опасной, подобно книге философской, и ее без другого пересмотра отослали обратно в Голландию. Так было не дозволено пропустить чрез таможню мысли превосходного и мудрого “Наказа” Екатерины”.

Точно также в отношении ее поступают современные школяры, которые столь же неспособны ее понимать, насколько старинные парижские шалопаи не поняли ее “Наказа”. В особенности грустно видеть желание унизить гений, доискиваясь в его частной жизни слабостей, сродных натуре человеческой, ибо с этой стороны обыкновенно нападают на Екатерину, как увидим далее.

Затем ее обвиняют в том, что она виновница раздела Польши. Но несправедливо было бы возлагать на нее одну всю ответственность за эту меру. На долю Фридриха Великого и Марии Терезии должна также выпадать и их часть, и мы прибавим к ним и самих поляков вследствие их буйного характера и непостоянства политической организации.

В Европе существовали лишь два избирательные правительства: в Польше и в Церковной области. В первой оно было плодом честолюбия, необузданности и насилия, так как страна находилась в постоянном волнении и часто в беспорядке; во второй — это было продуктом лукавства и одряхления, и там правительство находилось всегда в положении умирающего. С одной стороны — горячка, с другой — старческое истощение, может быть еще того более гибельное для общества. Таковы были результаты этих правительств, чисто избирательных.

Понятно, что это непостоянство и буйства Польши должны были подать повод или предлог ее соседям ко вмешательству в ее дела.

В наши дни сложились гораздо более здравые понятия о правах народов, а необходимость оберегать собственное свое спокойствие не дает более права лишать людей их свободы под предлогом избавления их от безначалия. Но в ту эпоху государи не могли действовать по правилам, еще не существовавшим. К выгодам действительным Екатерина, возродительница России, приобщала народы, [75] присоединенные к ее империи, стараясь сделать из них граждан, а не рабов.

Впрочем, те, которые всего более ропщут на раздел Полыни, могли бы, обращаясь к своей собственной политике, снисходительнее смотреть на это нарушение прав человечества, сравнивая его с разделом территорий и даже престолов, совершенных в Германии и в Италии Императором Наполеоном, или с захватами их на венском конгрессе, когда народы, соединенные в большом и малом числе, переходили, подобно стадам, от одного владельца к другому вопреки всякому чувству справедливости и достоинства человеческого.

Следует признать вообще, что польские дворяне бывают часто движимы похвальными чувствами. Они достаточно образованы, великодушны, гостеприимны до расточительности, учтивы с равными себе, но весьма надменны со своими вассалами, чрезвычайно щекотливы в вопросах чести, страстно любят свободу, понимая ее по-своему, т. е. увлекаясь сильнейшим духом партий. Исполненные тщеславия, хвастливости и энтузиазма к национальной независимости, они способны на величайшие жертвы и на опаснейшие предприятия. Просвещение между ними вообще распространено более, нежели у нас. В бытность мою в Белоруссии, с давних времен подданной России, я между мелкопоместным дворянством нашел более общих познаний, более точных понятий о законодательстве и собственных своих правах, нежели заметил впоследствии в некоторых советах министров и некоторых совещательных собраниях. Поляки знают латинский язык и изучают римское право.

Польские дамы часто соединяют с красотой англичанок грациозность француженок и, будучи оживлены сильнейшим патриотическим чувством, поддерживают его в мужчинах, над которыми их прелести дают им большую власть.

Однако же низшие классы польского народа невежественны, продажны, ленивы, унижены, — рабы во всей силе этого выражения, а дворяне, по-видимому, удерживают преимущественно эту свободу под ярмом, налагая его на своих заморенных соотечественников.

Избрание монарха собранием прямым, всегда бурным, равно и отсутствие единственного пути, которым свободный народ может достигнуть до законодательства положительного, т. е. национального собрания, состоящего из провинциальных выборных, — вот причины того, что польское правительство было самое худшее, какое только можно себе представить. Veto (не позволяем), которое, [76] к несчастью поляков, им удалось установить, прибавляло сумятицы на их сеймах. Если бы при своих выборах они руководствовались достоинствами избираемого лица, тогда у них было бы еще некоторое вероятие на счастье; но заносчивость духа партии направляла и останавливала выбор без всякого внимания к заслугам или неспособностям в поляке или в иноземце.

Малейшее подозрение, основательное ли, нет ли, против исполнительной власти возбуждало клич к оружию без всякого соображения о средствах и без всякого предвидения последствий. Наконец, не видно было возможного конца этим смутам равно гибельным для самих поляков и беспокойных для их соседей. Здесь должно заметить, что в Европе есть еще другой пример избирательного правительства, именно (как я уже говорил) папского, и оно всегда в состоянии истощения, хотя и поддерживается некоторой нравственной властью.

Итак, не желая отрицать рыцарских черт, присущих характеру поляков, должно, однако же, признать, что их чрезмерная подвижность, соединенная с восторженностью благородной, по совершенно необдуманной или разнузданной, часто увлекала их на край той пропасти, в которую они, наконец, ринулись. Справедливо сказано, что в Польше имя короля соединяется с правлением республиканским; пышность трона — с невозможностью упрочить послушание; крайняя любовь к независимости — с рабскими привычками; закон — с безначалием; нищета — с безумной роскошью; плодоносная почва — без обработки, и любовь к искусствам — без способности отличаться в котором-либо из них. Эти аномалии крайне затрудняли управление подобным народом; было также весьма опасно предоставить его собственному самоуправлению.

Долго перенося невыгоды подобного порядка вещей, государи соседних земель решились войти в соглашение о мероприятиях к устранению тех неудобств, которые им причиняли каждые выборы. Один глубокомысленный писатель заметил, что Пруссия, несмотря на свои победы в продолжение Семилетней войны, оставалась слабой в сравнении с Австрией и Россией. Фридрих II и брат его Генрих, коего политическая прозорливость равнялась его воинским дарованиям, знали о желании Австрии воротить прежние свои владения, и что увеличение это могло быть допущено Россией с условием расширения ее собственных пределов несколько к югу. В этом критическом положении Фридрих и его брат, оставленные Францией на произвол судьбы, поняли, что единственное средство к сохранению [77] за Пруссией места в ряду европейских держав, дарованного ей победами, в том, чтобы связать ее узами общих интересов с Австрией и Россией.

При этом положении дел Россия более теряла, нежели выигрывала, ибо почти вся Польша находилась в зависимости от нее, и потому эта мера со стороны Екатерины была не хищением, как клеймят ее, давая подобное прозвище, а жертвой, приносимой большими выгодами в пользу малых, но, быть может, более прочных. Со стороны Пруссии это было следствием дальновидной политики, потому что Австрия была в том в равной степени заинтересована. Увеличивая территориальный состав Пруссии, в то же время побуждались к ее сохранению те державы, которые иначе могли бы желать ее ослабления или уничтожения. Императрица Мария Терезия согласилась на эту меру, понимая ее мудрость и, видя вместе с тем, что она принята отнюдь не для удовлетворения честолюбия Екатерины II. После зрелых совещаний и глубоких размышлений трех мудрейших политиков и в то же время величайших государей этой эпохи, раздел Польши был решен, как единственное средство к прекращению печальных событий, коих она была позорищем.

Должно припомнить, что понятия как о правах отдельно взятых личностей, так и о нравах народов, значительно развились с того времени, и хотя возможность дать довольно строгие узаконения к укрощению столь строптивого народа может быть допущена и в наше время, — упомянутые три государя могли действовать лишь по понятиям своего времени. Если бы они имели отрадную возможность обладать поляками в наше время, они, вероятно, избегли бы подобных крайностей, ибо были слишком одарены прозорливостью, чтобы бороться с духом их века.

Можно сказать, что великие европейские державы, которые никогда не совестятся захватывать все, что им кажется выгодным обладанием, пришли бы в раздражение при мысли, что женщина во главе непросвещенной нации вздумала действовать несколько по их примеру с целью обеспечить спокойствие и славу своих подданных.

Впрочем, восходя к отдаленнейшим временам, видим, что поляки после смерти Батория в 1586 году разделились, по обыкновению, при избрании ему преемника. Одна из партий подала свой голос за Сигизмунда, наследника шведского престола; другая — за Максимилиана Австрийского; а третья — самая многочисленная — за Феодора, царя Русского ⁸⁷. Это доказывает, что поляки не всегда были против русского владычества. Известно даже, что сами русские [78] отказались тогда от сделанного им предложения вследствие некоторых условий относительно распределения титулов монарха, которым они не хотели подчиниться, и этим решено было избрание Сигизмунда.

Состояние безначалия и неопределенности, в котором находилась Польша, во все времена внушало ее просвещеннейшим государственным мужам, что ее раздел неизбежен. На сейме 1762 года примас говорил избирателям: “Рассмотрите состояние вашей отчизны, коей падение, неизбежное и недалекое, предвидится всеми иностранцами, которые удивляются, как еще она могла существовать так долго без всякого совета, без всякого правительства. Власть законодательная упразднена; неисполнение законов — обычное; правосудие уничтожено силой; свобода угнетена; торговля при последнем издыхании; города и посады обращаются в развалины; села в деревни подвергаются набегам — вот что мы видели в Польше в течение тридцати семи лет. В какой истории отыщется пример нации, преданной подобным неурядицам?” — Таково было предвидение польских государственных людей.

Чтобы извлечь страну из этого почти непрерывного безначалия, Екатерина проявила свою мудрость, избрав орудиями своих намерений людей просвещеннейших, усерднейших и ревностнейших из польских патриотов. Чарторыжские и их племянники Понятовские были того мнения, что страна слишком обширна, нравы слишком испорчены, соседи слишком могущественны, чтобы поляки могли оставаться под республиканским правлением и склонились на учреждение правильного монархического правления. Эти люди, уважаемые поляками, собрали многочисленную партию сочувствующих этой системе, — партии, признанной Императрицей за единственную, которая может быть допущена ⁸⁸. По этих здравомыслящих патриотов надобно было поддерживать против самой разнузданной оппозиции, и с их согласия русская армия вступила в Литву. Самые ярые республиканцы кликнули клич к народу: “Жгите ваши дома; лучше скитаться по земле с оружием в руках, нежели подчиниться произволу!” Впрочем, что касается до владычества, то между русскими и поляками существует старинная взаимность с той еще разницей, что последние управляли русскими с большим высокомерием и жестокостью, нежели первые, при подобных же обстоятельствах. Русские никогда не приказывали, никогда не устраивали у себя тайных убийств, как то делали поляки во времена Сигизмунда, когда они внезапно напали на жителей Москвы на площадях, на улицах, в домах и даже в [79] самых храмах ⁸⁹. Рынок был покрыт трупами, ничему не было пощады, ни возрасту, ни полу, и убийства сопровождались грабежами, пожарами и всякого рода насилиями. Во времена Императрицы Екатерины русские, в свою очередь, владычествовали в Варшаве, но опять поляки задумали новую резню войск и исполнили свой замысел по образцу сицилийских вечерен. Русские никогда не бывали виновны в подобных ужасах; штурм и взятие предместья Праги, сопровождавшие их ужасы и убийства были следствиями войны, принявшей страшный характер, вызванный предшествовавшими злодействами. После московской бойни, о которой мы только что говорили, поляки расхитили все богатства, найденные ими во дворцах и в храмах; между прочим — дарохранительницы, сосуды, оклады и ризы с икон литого золота. Итак, очевидно, что они в долгу перед русскими не оставались и насыщали свою злобу каждый раз, когда только могли. И если бы кто захотел допустить, что одно поколение может быть причастно злодействам другого, то увидел бы, что неистовства поляков против русских оставляли далеко за собой все то, что было сделано русскими в отношении поляков.

Доказательство, до некоторой степени вытекающее из самых событий, тому, что эти постепенные разделы Польши были последствиями силы вещей, заключается, с одной стороны, в той легкости, с которой они могли совершаться; с другой — в непреодолимых затруднениях, встреченных после того могущественнейшими людьми, каковы Наполеон и Александр, при их попытках восстановить Польшу в ее независимости и национальности. Первый не мог этого сделать, не взирая на свою волю и великое могущество, так как наибольшие личные интересы тому противились; второй, несмотря на свои самые благие намерения относительно этой страны, не мог достаточно повлиять на поляков со стороны нравственной.

Во времена Императрицы Екатерины каждое приобретение увеличивало силы, тогда как ныне от него ослабевают; в поляках видят передовой отряд врагов, за которым всего прежде надобно наблюдать и сдерживать его, ибо вместо приобретения верных подданных в них находят народ беспокойный, всегда готовый взбунтоваться. Угнетение и непрерывные гонения, которым их подвергают, делают то, что они ожидают лишь благоприятной минуты, чтобы взяться за оружие и сражаться с их притеснителями. И если бы когда-нибудь Россия была принуждена перенести свое оружие из их страны, несомненно, что враждебные ей державы воспользовались бы ненавистью поляков к их властелинам. [80]

Если Екатерина умела покорять своих врагов силой оружия, то хотела сохранять свои завоевания благотворениями. Поэтому то она в обхождении с поляками допускала всевозможные смягчения. Она привлекала их к своему двору и ко всем должностям Империи, не отделяя их от русских. Если иногда бывали случаи несправедливости к ним со стороны чиновников второстепенных, то не иначе, как без ее ведома. Но со времени кончины государыни положение дел весьма изменилось. Неясность политики подняла массу спорных вопросов. В 1814 году польскому народу была дарована либеральная конституция, применение которой к делу было более чем неумело и неискусно.

Говоря о Екатерине, мы далеки от мысли представить великую государыню как существо идеальное, одаренное всеми качествами, всеми совершенствами и изъятое от недостатков и слабостей, присущих природе человеческой, или приписывать ей свойства сверхъестественные. Она, без сомнения, не переходила за черту тех пределов, до которых дозволено достигнуть гению и уму человека. Мы только сделали обзор ее политики.

ГЛАВА V

Сравнение Екатерины II с великими европейскими государями. — Екатерина Великая — как женщина.

Признавая Императрицу Екатерину не чуждой слабостей человеческих, мы для более верного о ней суждения сравним ее высокие способности, возвышенный гений, обширные познания и широкие замыслы с теми же свойствами других великих государей и посмотрим, на чью сторону склонятся весы добра и зла, кто из них сделал лучшее и более похвальное применение своих средств к практике правительственной и в пользу успехов просвещения. Что же касается до ее деяний и до характера ее завоеваний, сравним их с деяниями и с завоеваниями государей, снискавших наиболее славы и заслуживших титул “Великих”. Возьмем за образцы Карла Великого, Филиппа Августа, Людовика IX, Филиппа Красивого, Генриха IV и, наконец, Людовика XIV, которые вознесли свое королевство на высокую степень силы и славы — и тогда увидим, что первый был единственным королем, желавшим возвысить народ в его достоинстве, дать ему права, допустить его к соучастию в государственных делах. Все прочие только поддерживали с большим или меньшим дарованием свои права государей самовластных. В данном случае Екатерина желала действовать по примеру Карла Великого в отношении своих народов, но она далеко от него отстала во всем том, что было сделано им к омрачению великого своего царствования и прекрасных своих деяний столькими ужасами и жестокостями, которые трудно примирить с его добрыми качествами. Он не уважал никаких прав: ни народных, ни политических, ни кровных уз, если они возбуждали его подозрительность. Троекратно похититель власти, отравитель, неверный супруг, двоеженец, — он развелся с женой; наконец, как человек, Карл Великий был подвержен всем порокам. Затем он приказал умерщвлять, грабить тысячи саксонцев из фанатизма и суеверия; обращал людей свободных в рабов; смотрел как на мятеж, на их похвальные и отважные усилия; насильно переселял и разбрасывал целые народы в земли им чуждые; установил гнусное тайное судилище (Wehmgericht), бывшее хуже всех возможных инквизиций, — а ему дают титулы: [82] великого, благочестивого, почти святого. Также и Людовик XIV, несмотря на позорные деяния последних лет своего царствования и на разорение Пфальца, и на фанатическую отмену Нантского эдикта, остался великим человеком. Лучше ли все это раздела Польши, соглашенного по необходимости между тремя величайшими государями того времени? Нужды нет: строги только к Екатерине; только ее судят без всякого снисхождения и внимания ни ко времени, ни к обстоятельствам! К счастью, есть факты, если кому угодно отыскать их, говорящие громче и внятнее клевет, критик и пасквилей, которыми старались очернить ее царствование.

Почему в Екатерине осуждают именно то, чем так восхищаются в других великих государях? т. е. выгодные завоевания и увеличение царства?

Признательное потомство поставило Филиппа Августа наряду с величайшими королями Франции. Его права на имя Великого заключались в завоевании Пикардии и Артуа, в присоединении к Франции Нормандии, Мэна, Анжу, Турени, Пуату, Оверни и великого числа городов и замков. Почему подобные права, говорю я, послужившие дарованию бессмертия королю в глазах его народов и Европы, послужившие к тому же и многим другим государям, в устах иностранных писателей обращаются в хулу на Екатерину за то, что она завоевала Крым, Белоруссию и др.?

Разве эти области не были более подлежащими приобретению ею, нежели ее предшественниками?

Эта государыня соединяла с мужеством, которое доказала неоднократно, великую мудрость, с которой успела управлять своими владениями. Она уважала писателей и со знаменитейшими из них вела переписку. Красавица собой, изящная, великодушная, обожаемая, она любила осыпать благодеяниями людей, которые своими дарованиями и познаниями приносили честь их веку и их отечеству. Она желала жить в памяти своих подданных и потомства; в этом заключалось ее честолюбие.

Испанские — Изабелла и Фердинанд, присоединили к своей короне королевства: Галицию, Леон, Аррагон, затем Сардинию, Корсику и Сицилию и сочетали с их семнадцатью королевскими титулами титулы графов Барцелонны, Бискайи, Кролины, Руссильона, герцогов Афин и Неапатрии, и люди находили, что все это достойно удивления и вполне справедливо. Им предоставили спокойное пользование их приобретениями и еще расточали им за это похвалы, прощая самые гонения, поднятые на жидов и на мавров, прощая [83] учрежденный ими суд Сург; они складывали святотатственные костры, являли примеры жестокости, свойственной лютейшим тиранам, но их чествуют как великих монархов в глазах Европы. Их величают освободителями отечества. А Екатерину, которая только благотворила, не делая зла, ее порицают и славу ее раздирают на клочья!

До сих пор мы старались доказать обширность ее гения, великие свойства и дух правительства Императрицы Екатерины; по подобные вещи не для всех занимательны. Люди любят входить в подробности частные, доступные понятиям всяких умов. Удовлетворяя сколь возможно и этому вкусу, чтобы ответить на последний упрек, беспрестанно обращаемый к Екатерине, оставим в стороне государыню и займемся личностью женщины. Но в то же время напомним слова Вольтера, сказанные о Петре I: “В этой истории заключается политическая жизнь царя, которая была полезна, но не частный его быт, о котором существует несколько анекдотов, впрочем, довольно известных. Тайны его кабинета, его постели и стола не могут и не должны быть разоблачаемы иностранцем”. Тем с большей сдержанностью и осмотрительностью, скажу даже с обдуманным и деликатным уважением, должно прикасаться к подробностям частной жизни женщины столь необыкновенной, высоких качеств которой, если бы они были справедливо оценены, было бы достаточно для искупления не только того, что людям угодно называть пороком, но что неразлучно с человеческой натурой и память о чем, несмотря на это стараются омрачить. Наконец, для удовлетворения вкуса к подробностям этого рода, скажем, во-первых, что рост Екатерины был средний, она была весьма хорошего телосложения и пользовалась превосходным здоровьем, поддерживаемым ее умеренностью. Образ ее жизни был прост и полезен здоровью. Она вставала обыкновенно в шесть или в семь часов; занималась учением до девяти; кушала кофе и в то время, когда была за туалетом, запросто разговаривала с приближенными или с теми, которых призывала к себе в эти часы. Беседовала иногда с приезжавшими из внутренних губерний, расспрашивала о их семействах, об управлении, о ценах на жизненные припасы, о судопроизводстве и обо всем, что могло быть полезно народу. Один из губернаторов, которого она заставила дожидаться и не могла принять, отвечал ей, когда она извинялась, отпуская его: “Ничего, Ваше Величество, ведь я приехал по вашим, а не по своим делам”. Она засмеялась и была довольна ответом. [84]

Затем она работала с тремя или с четырьмя секретарями, составлявшими ее министерство, которым были препоручены главнейшие отрасли управления. Между ними один генерал-прокурор заменял пять или шесть нынешних министров при пятидесятой доле расходов и при той же деятельности. Она заставляла читать себе депеши посланников, а в военное время рапорты главных начальников сухопутных и морских сил; рассматривала донесения губернаторов; подписывала ответы, которые приказывала составить накануне; спорные вопросы, смотря по важности дел, отсылала в Государственный Совет. В праздничные дни и воскресные дин слушала обедню, и прием делала сейчас после вставания с постели. За стол садилась в час или в два; из столовой шествовала в свои апартаменты, где находила придворных дам, разговаривала с ними; посещала иногда свои эрмитажные спектакли и в малых своих покоях беседовала с особами, удостоенными быть принятыми в круг близкого ее общества. Поддерживала общий, но всегда умный и занимательный разговор. Ужинала, потом уходила почивать. День ее оканчивался в десять или около десяти часов.

Она, конечно, могла сказать подобно Генриху IV: “Когда меня не будет, тогда узнают мне цену; тогда придет минута, в которую обо мне пожалеют!” И какого гнусного истолкования этим словам ни придавала невежественная злоба!..

Черты лица Екатерины были правильны и чрезвычайно подвижны; то мягкие и приятные, то строгие и исполненные достоинства до такой степени, что фельдмаршал Румянцев, хотя и всегда допущенный в ее дружеский круг, говоря ей речь по случаю нового устройства Империи, был до того смущен величественным видом царицы, что без ее ободрения и знаков благосклонности едва не запнулся.

При восшествии на престол ей было тридцать лет, и ее упрекают за то, что в этом возрасте она была не чужда слабостей, в значительной доле способствовавших популярности Генриха IV во Франции. Но мы ведь к нашему полу так снисходительны! Нелепой мужской натуре свойственно выказывать строгость в отношении слабого, нежного пола и все прощать лишь своей собственной чувственности. Как будто женщины уже не достаточно наказаны теми скорбями и страданиями, с которыми природа сопрягла их страсти? Странный упрек, делаемый женщине молодой, независимой, госпоже своих поступков, имеющей миллионы людей для выбора.

Эти самые ярые обвинители обоих полов именно те, которые имеют наименее прав обвинять, не краснея за самих себя. У Екатерины [85] был гений, чтобы царствовать, и слишком много воображения, чтобы быть нечувствительной к любви. “Недостатки Генриха IV были недостатками любезного человека, — сказал Вольтер, — а его добродетели — добродетелями человека великого”. Что же! Не забудем и мы слово принца де-Линя: “Екатерина-Великая (Catherine “le Grand”), и пусть же она пользуется правами великого человека.

Все, что можно требовать разумным образом от решителей наших судеб, то — чтобы они не приносили в жертву этой склонности интересов государства. Подобного упрека нельзя сделать Екатерине. Она умела подчинить выгодам государства именно то, что желали выдать за непреодолимые страсти. Никогда ни одного из своих фаворитов она не удерживала далее возможно кратчайшего срока, едва лишь замечала в нем неимение способности, необходимой для содействия ей в благородных и бесчисленных трудах. Мамонов, Васильчиков, Зорин, Корсаков, Ермолов — несмотря на их красивые лица, были скоро отпущены вследствие посредственности их дарований, тогда как Орлов и Потемкин сохранили за собой свободу доступа к ней, первый — в течение многих лет, второй — во все продолжение своей жизни. Самый упрек, обращенный к ее старости и обвинявший ее в продолжении фаворитизма в том возраста, в котором по законам самой природы страсти утрачивают свою силу, — самый этот упрек служит подтверждением моих слов и доказывает, что не ради чувственности, а скорее из потребности удостоить кого-либо своим доверием, она искала существо, которое по своим качествам было бы способно быть ее сотрудником при тяжких трудах государственного управления. Вероятно, с этой точки зрения один английский оратор (лорд Камельфорд) отнесся к ее поведению, говоря весьма забавно, что “Екатерина своими пороками делала честь трону, тогда как английский король (Георг III) бесчестил его своими добродетелями”. Известно, что этот король был добрым государем, добрым мужем, но склонности его были ниже его сана и приличествовали более фермеру, нежели королю. Такова, однако же, разница воззрений на поведение государей — людей государственных и простолюдинов.

Если бы мы захотели осуждать людей за их волокитства, скольких великих людей мы бы не досчитались!

Но Екатерина, говорят, разорила общественную казну в пользу своих фаворитов. Правда, что, начиная с Орловых, нельзя отрицать, чтобы они не были обогащены ею; но какая же цена покажется дорогой за тридцать четыре года благоденствия и славы, доставленные [86] ими России возведением Императрицы на престол? Это заслуживает признательности. Впрочем, эти люди были наиболее популярны и наиболее уважаемы русскими, и, если бы Екатерина не вознаградила их, это сделала бы нация из опасения быть неблагодарной. Не говоря об опасностях, которым они подвергались, влагая в руки Екатерины скипетр, разве они после того не служили ей с усердием и верностью и как воины, как люди государственные? (Григорий) Орлов ⁹⁰ между прочими оказанными им услугами не щадил своей жизни в Москве во время чумы, которую, наконец, победил; Алексей, брат его, начальствовал нашим флотом при Чесме и сжег турецкий флот, и не в мирное время, как это делается в наши дни, но во время войны, упорной и долгой; а тогдашние турки были гораздо более в состоянии вести ее, нежели нынешние.

Потемкин был тоже обогащен Екатериной и вознесен на высочайшие должности, но кто же из государственных людей более его [87] способствовал расширению пределов и могущества империи? Он приобрел для России области в одном из благораствореннейших климатов Европы и умел извлечь из них великую пользу. Он создал на Черном море флот, который победоносно боролся с врагами и остался их грозой. По военной коллегии Потемкин произвел в армии полезнейшие и разумнейшие преобразования, в особенности по части экипировки удобной, экономической и приличной, данной войскам. Его гений парил над всею политикой Империи, наряду с гением его бессмертной государыни.

Екатерина была первой царицей, заявившей идеи, сообразные с познаниями века и благоприятные человечеству. Она видела, что следует пересоздать все, касающееся нравственной силы народа. В состоянии рабства просвещение и добродетели — плоды весьма редкие. Но это не заставило ее отступиться от своего намерения и, приняв участие во влиянии воспитания и привычек на развитие [88] нравственных свойств, она первые свои усилия направила на высший класс народа, который был лучше подготовлен к восприятию ее похвальных стремлений и только что начал отлагаться от остального народа благодаря правам, дарованным ему Петром III актом, наименованным “Указ о вольности дворянской”.

Императрица Екатерина ненавидела деспотизм до такой степени, что одной из первых мер ее царствования было уничтожение древнего обычая подписывать общественные акты, челобитные, просьбы и т. п. неблагородным словом “раб”, заменив его словом “верноподданный”.

Она очень хорошо понимала, что в деспотизме — величайшее зло; когда страх властвует над умами, всеобщее отупение делается непреодолимым препятствием для всякого выгодного преобразования. Екатерина не могла найти элементов, необходимых для восприятия народом участия в делах политических. Деспотизм не есть причина, но следствие. Если бы не было рабов, не было бы и деспотов. Доказательством служит то, что Екатерина употребляла все усилия к ограничению своей власти, но была принуждена от того отказаться. Есть рабы по своему состоянию, и есть рабы по природе; первые — самые преступные, вторые — достойны жалости.

От личной свободы зависят: образование, умеренность, благочиние, мужество, уважение, могущество, общественное богатство, честь — одним словом все добродетели. Рабство извращает все чувства, притупляет всякие ощущения и умерщвляет их. Оно душит всякие дарования, смешивает все оттенки, портит все государственные порядки, уничтожает всякую возможность преуспеяния и благосостояния народного.

У всех свободных народов всегда были рабы, с которыми они обходились обыкновенно с величайшею суровостью. Начинал от илотов Греции — до негров Америки, эта система существовала с большей или меньшей жестокостью и варварством. Англичане были единственным народом, давшим первый пример человеческих добродетелей добровольным и общим освобождением своих рабов.

Но что же за причина тому, что свобода бывает всегда так связана с рабством? Причина в том, что в натуре человека свободного исполнять свою волю и заставлять других исполнять ее, т. е. тех, которые согласны ей подчиниться. А так как виды у людей свободных великие, то и воля их непреклонна; в их душе есть гордость, ум их смел, и они хотят, чтобы им повиновались без противоречия во всем, что ведет к исполнению их видов. Можно сказать, что у Императрицы [89] Екатерины была душа свободного человека. Но когда рабство в какой-либо стране двояко, каково оно было в России со времени восшествия Петра I на престол, т. е. что простой народ в таком же рабстве, как и его господа, тогда случается, что одно зло умеряет другое. Владетель раба зверски обходится с ним, бьет его, не боясь никакой ответственности и не ведая по собственному опыту, что значит подвергаться побоям; но русский рабовладелец, находясь беспрестанно под ударами произвола, испытывает зло на себе самом и страшится ответственности.

Возможно ли, чтобы подобное положение вещей было терпимо в Европе? Хвались после этого своим просвещением, старая ханжа! ⁹¹

Императрица Екатерина смотрела на своеволие как на состояние переходное, как на действие необходимости, которую она надеялась скоро уничтожить. Для подготовки к тому средств она желала умерять самоуправство, придавая более силы дворянству, создавая могущественную и богатую аристократию, которая служила бы для поддержания равновесия власти. Она решилась щедро вознаграждать услуги, оказанные ее военачальниками, министрами и дипломатами, которые должны были составить высший класс общества. В это время Фридрих Великий, Мария Терезия, Густав III шведский, государи более или менее самодержавные сохранили старинный предрассудок (как ныне говорится) поддержания блеска трона. Отталкивая от себя деспотизм, Екатерина умела внушить уважение ко главе, увенчанной короной, и для этого желала, чтобы всякое ею издаваемое повеление было грандиозно, великодушно, царственно, либерально; если же она награждала не всегда соразмерно оказанным ей услугам, то, по крайней мере, соразмерно величию той, которая жаловала вознаграждения.

Самый свободный из всех народов — англичане окружают своего короля всеми почестями и знаками уважения, подобающими главе великого народа ⁹². Их собственное достоинство повелевает им оказание подобной почести, которая есть как бы отражение помянутого достоинства. В народе порабощенном, наоборот, блеск трона, просвещение и слава великой государыни должны были отражаться на ее подданных. Согласно этим правилам, когда кто из них бывал удостаиваем ее приязнью, она признавала приличным, чтобы он сохранял знаки блестящих отличий и в то же время был в состоянии поддерживать достоинство своего сана в дворянской иерархии и содействовал увеличению власти самодержавной. На это возразят, может быть, что средства к созданию этой иерархии не всегда [90] были чисты, не особенно удачно приисканы; но пусть взглянут на происхождение дворянских фамилий; пусть потрудятся порыться в лесу родословных дерев герцогов и принцев в древнейших и в могущественнейших монархиях и тогда на это возражение получат удовлетворительный ответ. Впрочем, есть ли что безусловно чистое и совершенное в делах рук человеческих? Не отыщется ли в них всегда более или менее лигатурной примеси, особенно в делах политических?

“Из кого состояло французское дворянство? — говорит один правдивый и замечательный писатель, — из мещан, получивших дворянство, и из новых вельмож, коих фавора исходила из источника нечистого, часто преступного, почти всегда постыдного и совершенно недостойного народного уважения”.

Скажем, наконец, что расточение казны, в котором обвиняют Екатерину, имело хорошие последствия. В ее время государственный доход простирался до ста миллионов рублей; ее преемники возмечтали после того о доходе в четыреста миллионов рублей и вообразили себя богаче на самом же деле чудесным образом обеднели. Рубль во времена Екатерины стоил четыре франка, тогда как благодаря экономии, чистоте нравов и финансовому искусству стоимость его упала впоследствии на пятнадцать и даже на двадцать копеек. Офицер, получавший триста рублей жалованья, или генерал-майор, получавший тысячу, имели на самом деле в четыре с половиной раза более, нежели получают ныне, несмотря на весьма незначительные прибавки в несколько копеек, сделанные к их окладам в разное время. Государственный кредит был тогда если не в самом сколь возможном цветущем положении, то, по крайней мере, гораздо выше того, который был впоследствии, и стоял высоко, несмотря на фаворитизм и на войны, которые Екатерина была принуждена вести с соседями, и в которые ее вовлекли англичане и шведы, завидовавшие ее успехам, — зависть, весьма естественная, в первых по причине быстроты успехов ее на востоке и их постоянного опасения за Индию, — зависть, мотивированная у вторых утратой их областей и владычества на Балтийском море. Но эти войны клонились всегда в пользу ее подданных и к увеличению ее царства. Отложим слабости в сторону! Какие чувства признательности должно питать к государыне, которая во все продолжение своего царствования так неутомимо трудилась над пробуждением в своих подданных чувств чести и достоинства? Если бы здоровье великой царицы было худо и способности ее плохи, можно ли бы было ее за [91] это порицать? Без сомнения — нет; а за то, что все это было исправно, ее порицают и возлагают на нее ответственность за последствия. Но какой иной можно сделать вывод из этих долгих рассуждений, кроме сказанного Вольтером, — “что предрассудки суть разум глупцов”. Великие свойства, которыми царица была одарена, должны тем более поражать наблюдательные умы, что она проявляла их среди событий и эпох самых странных, а иногда и возмутительных. Ей предшествовали люди преобразований столь же насильственных, сколько и плохо понимаемых, сопровождаемых завистливыми и мелочными страстями, несколькими проблесками света, угасавшими в постыдных распутствах, в умопомрачении, самых сумасбродных выходках и в чрезмерной слабости, которая вместо исправления зол снова погрузила нацию в мрак и в позорное уничижение.

Законодательница просвещенная, человеколюбивая и мудрая, истинная благодетельница народа, которого она сумела сделать настолько счастливым, насколько он был к тому восприимчив, — если неоднократно она бывала удерживаема в благородном своем стремлении к улучшениям, которые считала себя в состоянии сделать и на том поприще, на которое ее подвизал гений, это было потому, что она встречала в самой натуре людей, ею управляемых, препятствия непреодолимые к исполнению ее великих замыслов. Это было, без сомнения, заблуждением, но заблуждением похвальным и достойным великих причин. Она была слишком хорошего мнения о натуре людей, которых намеревалась всеми силами извлечь из унизительного положения, в которое они были так давно погружены.

ГЛАВА VI

Характеристика моего отца. — Намерение Екатерины II отправить экспедицию к северному полюсу. — Сведения из Сибири, полученные при Императрице Елизавете. — Реляция губернатора Чичерина в 1764 г. — Указ Екатерины II 4 мая 1764 г. о формировании секретной экспедиции к северному полюсу без определения цели. — Участие Ломоносова и инструкции Адмиралтейств-коллегии. — Постройка судов Ямесом. — Указы Императрицы, подготовка экспедиции. — Граф И. Г. Чернышев. — Письма к нему Ломоносова. — Инструкция Ломоносова. — Состав экспедиции и действия ее. — Возвращение экспедиции в Архангельск. — Рапорт моего отца и заключения коллегии. — Письмо гр. Чернышева к моему отцу. — Неоцененный подвиг экспедиции. — Поездка В. Я. Чичагова в Петербург и оправдание.

Прежде, нежели начать рассказ о второй половине моего детства, я, по требованию порядка моих идей и расположения духа, присообщу к моей жизни — жизнь моего отца за все время, в течение которого я имел счастье видеть его в живых. Независимо от его памяти, столь для меня драгоценной, это придаст, надеюсь, интерес моему рассказу.

Жизнь отца моего была, так сказать, неразлучна с моею в течение сорока лет: я не только почти постоянно жил с ним, но имел счастье и служить под его начальством до 30 лет ⁹³. Таким образом, я имел перед глазами прекраснейший образец добродетелей гражданских, чувств благороднейших, твердости и независимости характера, столь редких в некоторых странах, и могу сказать вместе с поэтом:

“Наставник с юных лет от зла меня хранил
И делать низости во веки не учил.” ⁹⁴

Императрица Екатерина первая из русских государей возымела намерение отправить экспедицию к северному полюсу. Еще в царствование Императрицы Елизаветы получались сведения из Сибири об открытии купцами неизвестных земель, а в 1764 году сибирский губернатор Чичерин даже прислал в Петербург драгунского полка прапорщика фон-Фирстенберга с реляцией (от 11 февраля 1764 г.) о приобретении неведомых мест. В ней говорилось, что русское купечество, [93] сочиня компанию, отправило поверенных и работников в Камчатку, где построили бот на свой счет (своим коштом) и назвали его “Св. Иулианом” в честь святого, празднование которого пришлось в день спуска бота на воду. При 42-х человеках этот бот отправился к востоку по направлению к Командорским островам, известным по описанию капитана Беринга ⁹⁵, и находился в плавании до прошедшего 1763 года, до августа месяца, так что его уже считали пропавшим. По возвращении экспедиция объяснила, что после четырехлетнего плавания она открыла неизвестные острова, названные ею Уналашка и Умнак ⁹⁶ (вольный перевод местных имен), и еще ближайшие к ним; на некоторых она была для забрания воды, а прочим составила реестр и сочинила карту, основываясь на показаниях жителей. Команда “Св. Иулиана” была вооружена пятью ружьями, с которыми она атаковала жителей острова, враждебно ее встретивших, при чем 28 человек взяли в плен и вытребовали дань (ясак). А чтобы и впредь приведенные в подданство островитяне не отложились, они взяли заложником (аманатом) сына одного из лучших жителей, которого и привезли с собой. Будучи на тех двух островах, они получили в добычу немалое число разных зверей, которым представили реестр. Десятая часть их была вычтена в казну по закону. Сверх того экспедиция добыла 1063 черных и черно-бурых лисиц, 10 лоскутов разных доброт, но, несмотря на приказание иркутского генерал-майора и кавалера Вульфа, торгующее купечество оценить не отважилось их приобретение, так как в том числе нашлись шкуры зверей, небывалых в Сибири.

Из тех компанейщиков купцы: тобольский — Илья Снигирев, вологодский — Иван Буренин, томский — Семен Шергин ⁹⁷ отправлены в С.-Петербург. Из бывших в поисках 42-х человек не возвратились три, из которых один при атаке острова убит, другой умер, а третий утонул. Из чего примечено, что там место и воздух очень здоровые.

Сочиненная по примечаниям правителя ботом работника Петра Шишкина карта ⁹⁸ всеподданнейше поднесена вместе с реляцией. “Благословением Божиим, — далее пишет Денис Чичерин, — сей доныне скрытый талант подданных Вашего Императорского Величества выходит на театр чрез самых простых и неученых людей”. Поэтому Чичерин доносит, что им велено в будущее лето к отправляющейся для промысла компании придать морских служителей, чтобы они были пассажирами, ни в чем промышленникам не препятствовали, вели верный и основательный журнал, и просит учредить особую комиссию для отправки этой экспедиции. Вся компания выражает [94] просьбу пожаловать в комиссию шкипера Андреяна Юрлова ⁹⁹, находящегося в Охотске. Губернатор Чичерин оканчивает донесение словами: “Я, последний раб Вашего Императорского Величества, приемлю дерзновение приобретением неизвестных мест и новым промыслом, упадая к стопам Вашего Императорского Величества, принести всеподданнейшее и рабское поздравление, и подвергнуть меня и подателя сей (реляции) прапорщика фон-Фирстенберга высокоматерному Вашего Императорского Величества милосердию” ¹⁰⁰.

На основании этой реляции Императрица Екатерина послала 4 мая 1764 г. секретный указ Адмиралтейств-коллегии ¹⁰¹, которым повелевалось все исполнить по представлению губернатора Чичерина, немедленно отправить туда, сколько надобно, офицеров, штурманов, “поруча над оными команду старшему, которого звание в морской науке и прилежание к оной известно было”. Далее в указе говорилось: “Мы не токмо оного отправляющегося офицера, но и всю его команду Императорской нашей милостью обнадеживаем, повелевая вам их при отправлении к получению чина представить, каковой же они по счастливом возвращении в отечество паки получить имеют; с приобщением притом вечного пенсиона, против получаемого по чину в оном пути жалованья, не зависящего от впредь положенного по чину оклада. А как не могут они, в таком отдалении будучи, смотрение иметь за своею собственной экономией, то сверх того повелеваем им производить во все время пребывания в оной, считая со дня отправления по возвращение, двойное по окладу жалованье, которое, по рассуждению коллегии, и вперед года на два дать можно. Всю сию экспедицию Адмиралтейской коллегии в особливое попечение поручая, повелеваем с оным частую переписку иметь; и не только по временам наставлениями, но и снабжением всем для такого пути надобным, то есть инструментами и картами, удовольствовать. И производить оное предприятие секретным образом, не объявляя до времени сей наш указ и сенату, вверяя для производства токмо обер-секретарю и одному из людей, который бы переписывать мог” ¹⁰².

Чтобы скрыть истинную цель экспедиции, Императрица повелела в официальных бумагах именовать предпринимаемые поиски: “возобновлением на Шпицбергене прежде бывшего китоловного промысла” ¹⁰³. Затем особым указом государыня ассигновала двадцать тысяч рублей на расходы и препоручила Ломоносову, славному ученому, в то же время единственному великому поэту, когда-либо в России бывшему, а также и лучшему физику, составить инструкцию для этой [95] экспедиции ¹⁰⁴. Императрице непременно хотелось, чтобы экспедиция началась тем же летом, и потому Адмиралтейств-коллегия горячо принялась за работу. В заседании 14-го мая ¹⁰⁵ коллегия решила по возможности скорее завести на Шпицбергене избы для зимовья, выбрать удобные суда и, если нет там казенных, то купить их у промышленников и, наконец, единогласно выбрала флота капитан-лейтенанта Бабаева ¹⁰⁶ для командования одним из ботов как способного моряка. Бабаева не было в то время в Петербурге и потому за ним послали нарочного курьера. Остальных командиров, и в том числе одного главного, коллегия решила избрать в следующем заседании. 17-го мая коллегия выработала подробнейшую инструкцию для командира Архангелогородского порта, по которой должны были приступить к исправлению имеющихся судов, постройке на Шпицбергене изб и перевозке провианта. Точность инструкции была доведена до смешного; коллегия даже рассчитала, сидя в теплой адмиралтейской зале, [96] сколько пудов и четвертей понадобится — перцу, соли, меду, уксусу, светилен и лампад для отправляющейся команды на Шпицбергене ¹⁰⁷.

Когда все распоряжения были сделаны, то коллегия начала бояться, чтобы экспедиция не запоздала, и не встретились бы затруднения, а вследствие того первый же поиск не окончился бы полной неудачей, которая казалась им совершенным позором.

Вице-президент, граф И. Г. Чернышев ¹⁰⁸, с такой боязнью говорил об экспедиции, что Императрица стала также сомневаться в возможности удачных поисков этим летом и 28-го мая написала секретный указ коллегии: “Буде коллегия рассудит, что способнее и более успеху ожидать можно от начатия северной кампании предбудущего году, то на оное и Я согласна”.

В конце мая месяца коллегия опомнилась; имеющиеся суда в Архангельске были построены для перевоза припасов, и потому, сколько бы их ни исправляли, они не могли оказаться способными для экспедиции. Тогда было поручено мастеру Ямесу ¹⁰⁹ составить чертежи; в заседании 2-го июня их одобрили, и коллегия решила отправить в Архангельск самого Ямеса для постройки этих судов ¹¹⁰. Чертежи послали вперед с курьером, повелев в кратчайший срок приготовить леса для закладки.

Не смотря на всеобщую суету и поспешность, графу Чернышеву не сиделось спокойно; он жаждал поскорее ознаменовать свое пребывание каким-либо открытием и, как ребенок, с нетерпением ожидал результата поисков; гонцы еженедельно скакали в Архангельск, и он выпрашивал у Императрицы указы ¹¹¹, которые бы заставили архангельского губернатора спешить с исполнением требований коллегии. 23-го июня архангельский губернатор Головцын вручил инструкции командирам судов, которые отправились на Шпицберген с избами и провиантом. Главными из них были лейтенанты Немтинов и Еропкин ¹¹².

27-го июня Адмиралтейств-коллегия сделала окончательные распоряжения: главным командиром экспедиции назначила капитана 1-го ранга Василия Чичагова, а на другие два судна — капитана 2-го ранга Никифора Панова ¹¹³ и капитан-лейтенанта Василия Бабаева. Всех их на основании высочайшего указа повысили одним чином, но с тем условием, чтобы уехали они еще в прежнем чине, а будущей весной, когда сядут в Коле на суда, Василий Чичагов себя и других объявил произведенными. Это распоряжение было сделано ввиду того, чтобы никто не знал о их производстве, и тайна экспедиции не нарушилась. В коллежском определении 27 июня 1764 г. говорилось: [97]

“Ee Императорское Величество жалует для ободрения при самом отправлении повышением чина; потом, когда их тщанием достигнут благополучно до назначенного места, то могут сами себя объявить высочайшим именем — повышенными другим рангом, а после возвращения из оного похода по рассмотрению их усердия и третьим рангом награждены быть имеют. Во время сего пути всем офицерам, унтер-офицерам и рядовым ее Императорское Величество определяет по их чинам двойное жалованье, а наемным людям — двойную плату против обыкновенной, которое и года на два вперед выдать можно”.

Кроме этих трех командиров при экспедиции были офицеры: лейтенанты Петр Борноволоков, Федор Озеров и Петр Поярков ¹¹⁴. Последних при отправлении произвели в капитан-лейтенанты. Далее в определении значилось: “Однако к городу Архангельску послать их ныне теми чинами, которые из них Чичагову, как себе, так и прочим, объявить будущею весной, как сядут в Коле для походу на суда, о чем ему дать особый указ и на пакете написать, чтоб оный тогда и распечатать”.

Посмотрим теперь, как была подготовлена экспедиция моего отца. Лейтенант Немтинов на пинке ¹¹⁵ “Слон” с пятью наемными судами отправился 6-го июля на Шпицберген. 5-го августа он прибыл в Клокбайскую губу, пробираясь между льдов, при этом пинк проломило с левой стороны. Гавани были полны льда, и лишь в одну южную им удалось войти 7 августа, где и стали на якорь. 8-го числа начали выгружать избы и строить их; работа продолжалась день и ночь; жили они среди белых медведей. 21 августа Немтинов отправился в обратный путь, но бури и ветры отбили от него остальные суда, и он один вернулся домой. Как Немтинов, так и вся его команда, ослабли до такой степени, что их пришлось всех сменить для поправления здоровья. О четырех судах, сопровождавших Немтинова, не было и слуху; предполагали, что они погибли во льдах ¹¹⁶. Ломоносов заботился о морских инструментах, необходимых для столь трудной экспедиции, и составлял инструкцию, что видно из писем его к гр. Чернышеву ¹¹⁷. Так 22 октября 1764 г. он писал: “Известные вашему сиятельству штурманы, от команды вашей посланные в академию, не могут начать прямо своего учения, пока не будут иметь Гадлеевых квадрантов ¹¹⁸, которые мы от вашей команды ожидаем. И ради того всепокорно прошу достать их как можно скорее, и чтобы не утратить времени. Сего предприятия надобность требует всевозможного изыскания новейших известий, которые прежде отправления далее из Колы получить [98] и в пользу употребить можно при последней в север посылаемой инструкции.

1) Возвратившиеся со Шпицбергена офицеры или другие смышленые люди могут здесь показать какие-нибудь тамошние новые обстоятельства к нашему лучшему наставлению.

2) Команда подполковника Плениснера ¹¹⁹ или купеческие промышленные люди, обращавшиеся около Чукотского носу, много объяснить в состоянии дело наше. В 1763 г. открыл он близ северных берегов Чукотского носу пять островов новых, Медвежьими названные, и сверх того матерую землю с лесом стоячим и послать хотел вторично изыскивать далее. Уповательно, что, конечно, есть много новостей, кои еще до весны получить, кажется, можно.

3) Купец Снегирев с товарищем хотя и сказывали, яко они о незахождении солнца на Умнаке не слыхали от своих промышленников, с чего и положения оного острова на карту внесено, однако оное может до четырех сотен верст к Чукотскому носу быть ближе, ежели незахождение солнца бывает действительно.

Итак, весьма бы полезно было достать из промышленников, бывших на Умнаке, хотя одного человека для лучшего сведения, как о сем, так и о прочем, кои, может быть, найдутся в Иркутске, в Якутске и Охотске. О двух последних статьях отдаю и препоручаю рассуждать вашему сиятельству, стоит ли труда посылать в Сибирь курьеров. А для первой надобности рассуждаю, чтобы послать для того указ к Архангельскому городу. Во всем сем полагаясь на ваше попечение, между тем доношу, что мне за болезнью не можно засвидетельствовать самоличного вам почитания, с которым непременно пребываю” и т. д.

26 октября 1764 г. — “Хотя и потеряется несколько времени на делание здесь Гадлеевых квадрантов, однако уповаю, что мои прибавления или направления много к лучшему служить будут. Между тем отысканный вашим сиятельством квадрант пожалуйте, ко мне пришлите, а я между тем имею честь прислать одну трубу, сделанную для экспедиции, коих следует еще две; да в деле еще три особливые, для сумрачного времени, кои через месяц поспеют. Что же до нашего выезду надлежит, то я еще весьма слаб и до прямого закрытия речной влажности на воздух выйти не смею”.

В кратких словах инструкция заключала в себе следующие указания ¹²⁰: из Колы предписывалось отправиться в море, держа курс на Шпицберген, где остановиться на западном берегу в Клокбайской губе; затем, призовя в помощь Господа Бога, выйти в открытое море [99] к западу, румб или два склоняясь к северу, и так плавать далее, пока достигнут Гренландского берега. Если же прежде земли покажутся льды, то идти от них в отдалении, держась назначенного пути. Ежедневно вести журналы и советоваться между собой, держаться вместе. Каждые два часа, и чем чаще, тем лучше, выходить на верх мачты с подзорной трубой и осматривать кругом. Ночью давать друг другу сигналы. Для признания близости земель взять с собой на каждое судно по несколько воронов и других птиц, ибо когда животное увидит землю, полетит в ту сторону, а не видя земли и уставши, — возвратятся на корабль. Другая примета — чайки; если они летят с рыбой во рту, значит, несут корм птенцам, живущим на земле. Далее Ломоносов перечисляет еще приметы, могущие служить признаком близости земли, как-то: быстрота течения, сходство приливов с лупой, разная солоность воды, приращение стужи или теплоты, мелкота моря, ветер, если он не производит волн, плавающие по воде леса. Достигнув северного берега Америки или Гренландии, предписывалось выехать на малых судах для осмотра гаваней и земли, брать высоту полюса и долготу по исчислению курса, оставлять знаки своего пребывания, т. е. столбы с надписями имен и времени, на всех островах в берегах, не выходить без оружия там, где есть люди; наконец, если встретятся великие льды, то не оставлять надежды и “дожидать пока льды отделятся или уничтожатся и дадут дорогу”. Когда приметят, что кряж Северной Америки простирается близко к полюсу, то далее 85 градуса не идти, в особенности осенью. Если берег станет заворачивать влево, удаляясь от полюса, то не идти к полудню далее 78 градуса, т. е. 12 градуса от полюса, пока не пройдут Баффинского моря ¹²¹, которое простирается по долготе к западу около 285 градуса, считая от острова Ферро ¹²². Минув означенную долготу, можно смело отдаляться от полюса. Если встретятся остров или земля, выйти на берег, отслужить молебен с водосвятием о здравии Императрицы и при пальбе и радостных восклицаниях объявить обещанную высочайшую милость и наименовать по приличности остров; затем сложить из камней высокий маяк, на нем утвердить деревянный крест, учинить обсервацию и снять виды и планы. На кресте вырезать надписи судов и командиров. В случае если положение берегов не допустит в полдень до 66 градуса, но будут они севернее, то простираться далее к западу до 230 градуса, и стараться идти к зюйду, к полярному кругу и далее искать отправленных им навстречу капитана 2-го ранга Креницына ¹²³ или камчатских промышленников. Если льды не пропустят идти на зимовку, то суда должны заменить [100] дома; если судно будет повреждено, то другим от него не отдаляться; людям стараться двигаться тесно, промышляя птиц и зверей; обороняясь от цынги — употреблять сосновые шишки, звериную и птичью кровь в виде питья. А главное — терпеть, не падать духом и утешать друг друга! В случае бунта солдат — судить их военным судом и казнить виновных; ропщущих держать в железах. Во время стоянок записывать состояние воздуха, время помрачения солнца и луны, глубину и течение моря, склонение и наклонение компаса, вид берегов и островов; с примечательных мест брать воду в бутылки; записывать, какие будут видны птицы, звери, рыбы, раковины, привезти их с собой; минералы и камни не забыть тоже; где найдутся жители, описывать вид, нравы, поступки, платье, жилище и пищу. Если будет много больных, так что тремя судами не управиться, то перейти на два или один, а лишнее сжечь или утопить.

Картина, нарисованная Ломоносовым в инструкции, могла ужаснуть всякого, менее сведущего его в то время, но это были намеки на слабые сведения, добытые им из фантастических рассказов жителей Архангельска. Он писал наставление и сам мечтал, рисуя в воображении и льды, и стужи, и камни, и земли, и многое еще, чего вовсе не существует, и не могло быть вблизи полюса. Научные сведения до того были отрывочны и неясны, что инструкция сделалась бесполезным документом в руках мореплавателя у берегов Гренландии. В самом деле, выяснила ли она сколько-нибудь, где можно добиться проходу в Северное море? Морские советы Ломоносова были неприменимы на практике, что более чем естественно; например, мог ли деревянный бот или пинк, застигнутый великой стужей, зимовать среди льдов, а команда жить в нем, как в доме? Раньше, чем терпеть, не падая духом, и утешать друг друга, людям пришлось бы погибнуть; Ледовитое море — не озеро, которое затягивает ледяной корой, не причиняющей большого вреда предметам, плавающим на поверхности. От всех наших экспедиционных судов остались бы щепки! Отбросив более двух третей из всего, что говорилось в инструкции Ломоносова, все-таки остается несколько полезных сведений, не касающихся общего плана, а это уже много и знаменательно для того времени.

5 марта 1765 года Адмиралтейств-коллегия послала моему отцу указ с особым конвертом, в котором лежали всевозможные инструкции. В указе от 4 марта предписывалось, как только суда будут готовы к походу, при первом способном времени выйти с ними из реки против острова Килдюина и, собрав всех командиров и офицеров, [101] распечатать прилагаемый пакет, в котором найдут они три инструкции. Одну из них прочесть вслух и из сего не должно заключить, что, раздав две остальные Панову и Бабаеву, они не считали себя в точной команде капитана Чичагова, “ибо те инструкции порознь даются, для сего во-первых, в случае разлучения могли поступать и знать, что кому повелевается, во-вторых, если бы была только одна, надобно бы было с нее снять копии, но на то время много не будет”. Кроме инструкции Ломоносова и коллежских определений в конверте оказались еще записки: “Прибавление о северном мореплавании на восток по Сибирскому океану” ¹²⁴ и “Наставление мореплавателям”. Последнее было даже комично; так, в нем говорилось: “прежде вступления в поход на море, плаватель должен размыслить, откуда он поплывет, куда, по какому морю плавание продолжать будет и на каком корабле и о прочем всем подобном; ежели велят ему то море описать или по последней мере поверить карту, которая на море прежними [102] плавателями описана и сочинена, во всех ли оная обстоятельствах сочинена справедливо”. Далее говорилось о том, что должен думать плаватель в самом море и т. д. ¹²⁵. Все эти инструкции могли только спутать лиц, едущих с экспедицией, и доказывали, что фантазия заседающих в коллегии чересчур обширна и далека от действительности. Науки и искусства были тогда еще настолько отсталыми против нынешних, что эскадру не могли снабдить ни хронометром, ни другими инструментами, вошедшими в употребление для подобных случаев впоследствии. Квадрант Гадлея и несколько карманных часов, из лучших, какие только могли найти, составляли собрание инструментов. Ни естествоиспытателя, ни художника не было прикомандировано к экспедиции, которой цель заключалась, впрочем, в возможном приближении к северному полюсу с направлением после того к востоку для открытия прохода в Камчатское море и с возвращением в Архангельск.

Все три корвета были построены с двойной обшивкой. Первый, названный “Чичагов”, имел длины 90 фут, а два другие — “Панов” и “Бабаев” — 72 фута. Провианту было взято на 6 месяцев. Экипажи состояли на первом из 74 человек, на остальных — по 48. Орудий имелось на “Чичагове” 16, а на “Панове” и”Бабаеве” — по 10-ти.

Столь небольшая эскадра по изготовлении отплыла из гавани Колы 9-го мая 1765 года. Капитан Чичагов твердо помнил слова высочайшего указа: “начать оный путь от города Архангельского до западных берегов острова Большого Шпицбергена, откуда идти в открытое море в вест, склоняясь к норду, до ближних берегов Гренландских, которых достигнув простираться подле оного на правую руку, к западно-северному мысу Северной Америки, пока удобность времени и обстоятельства допустят”.

Эти путешествия, как и все ему подобные, подвергали экипажи чрезмерным трудностям, лишениям и опасностям. Они первоначально направились к северу. По мере удаления холод становился резче, но, по счастью, в то же время ветры и бури сделались реже и слабее; воздух, сгущенный морозом, не так-то легко уступал колебаниям атмосферического равновесия. Взамен того туманы, изморозь, гололедица попеременно одолевали пловцов. Действия влажности, отвердевшей на парусах от мороза, бывали иногда таковы, что матросы, забирая рифы, или подбирая паруса, обламывали себе ногти и кровь текла у них из пальцев. Затем являлась опасность от столкновений с плавучими ледяными горами, часто их окружавшими и грозившими их раздавить. [103]

Существует много предположений о формации и свойствах этих льдов, покрывающих (полярные) моря. Они попадаются двух родов. Один, как полагают, были оторваны от материка и унесены в океан подобно лавинам, падающим с Альпийских гор. Этот лед по своему составу похож на альпийские ледники. Так как их удельный вес на одну пятнадцатую ниже льда пресноводного, а последний лишь на одну десятую легче льда соленой воды, то из этого следует, что лишь десятая доля этих ледяных масс появляется над морской поверхностью. Другой род льда, равным образом встречаемый в полярных водах, заключает в себе некоторое количество соли и замерзание его происходит при пяти градусах Реомюра ниже нуля; толщиной своею редко превосходит пять или шесть футов. Иногда встречаются эти плавучие глыбы, нагроможденные одна на другую напором ветров; но, приближаясь к полюсу, достигают до необозримого поля этого льда, по-видимому твердого и образующего неодолимую преграду мореплавателям, пытающимся приблизиться к полюсу. Можно было, однако же, заметить, что этот лед по-видимому постоянный, из году в год переменяет положение и очертание и дозволяет более или менее приближаться к полюсу. Когда наши путешественники встречали эти горы изо льда первого рода, они пользовались промежутками, которые образовались между горами; но когда последние сближались друг с другом, их оттаскивали на буксире шлюпками, чтобы отдалить от кораблей и расчистить проход. Для этой работы спускали человека на край льдины, он вонзал багор, держа его за верхний конец, к которому привязывал завозной канат, а последний протягивали на шлюпку, которая силой весел отводила льдину с пути плавания корабля. Но эта работа в возвышенных широтах была почти непрерывная и жестоко утомляла экипажи. К довершению беспокойства, им угрожало приближение плавучих льдов всякого рода и всяких величин, гонимых ветром между льдами сплошными, так что сквозь эти льды нельзя было рассмотреть никакого выхода, чтобы избежать смерти.

В первый раз, когда наши были в таком затруднительном положении, несомненно, что без присутствия духа начальника экспедиции малая эскадра, притиснутая к сплошному льду, могла конечно быть разбита льдами плавучими. В этой крайности было лишь одно средство к спасению, по счастью, явившееся как нельзя более кстати. Лишь только опасность была замечена, как начальник приказал и в то же время подал пример приблизиться, сколь возможно, к неподвижному льду и употребить часть экипажа с каждого корабля со всеми [104] орудиями, какие только было возможно собрать, на то, чтобы прорубить во льду род бассейнов, могущих вместить каждый из трех кораблей. Едва эта работа была окончена, как плавучие льды стремительно ринулись на сплошной лед, но корабли остались неприкосновенны, каждый в своей проруби, и тем избегли возможного крушения. Они оставались в этом положении до тех пор, покуда не переменился ветер, нагнавший плавучие льдины, и не увлек их обратно, чем дал возможность кораблям выйти из гаваней, ими устроенных (гаваней, можно сказать, превосходных), и продолжать свой путь. Затем, невзирая на все их усилия, чтобы расчистить себе дорогу к полюсу, они могли достигнуть лишь до 80 градусов 22 минут северной широты и, после тщетных попыток проникнуть по направлению к северо-востоку и к востоку, как то было предписано в данных им инструкциях, они были принуждены в конце августа отказаться от своего предприятия и возвратиться в Архангельск.

Начальник экспедиции подал рапорт в Адмиралтейств-коллегию о неудовлетворительном результате своих попыток ¹²⁶. Отец мой навлек на себя упреки, по влиянию некоторых членов, недоброжелательных ему, в особенности вследствие уязвленного тщеславия вице-президента коллегии графа Чернышева, которому непомерно желательно было, чтобы его управление ознаменовалось каким-либо великим открытием.

Рассмотрев рапорт моего отца, Адмиралтейств-коллегия написала определение (1765 г. сентября 12-го дня), в котором говорилось, что ее Императорское Величество всемилостивейше апробирует ¹²⁷ путешествие его и труды, приписывая неисполнение ее намерения великим трудностям, но Адмиралтейская коллегия, что до нее касается, войдя в подробнейшее рассмотрение всех обстоятельств и их последствий, находит: 1) что было сделано недостаточное количество попыток к достижению цели; 2) попытки были слишком кратковременны; 3) на основании их нельзя категорично и решительно заявлять, что цель недостижима; 4) что первым пунктом инструкции предписывалось: начав плавание от Клокбайской губы, простираться в открытое море к западу, румб или два склоняясь к северу, пока достигнут гренландских берегов, а подле их уже вправо плыть к северу; но что их плавание в малом отдалении от Шпицбергена предпринято было прямо к северу до 80 градуса; 5) что поэтому коллегия полагает, [105] если идти прямо к западу (в случае льды мешают, склоняясь несколько к югу), то можно достигнуть Гренландии и тогда уже в виду берегов подниматься к северу “до самой невозможности”; 6) что подавшись к югу встретили бы как льдов, так и других препятствий меньше и, если нельзя было совершенно достигнуть желанного успеха, то, по крайней мере, не без вероятия открыли бы новые и неведомые берега Гренландии; 7) что к берегам Гренландии даже не старались приблизиться, и это нельзя не счесть за весьма важную вину. Предписание о посылке малых судов для осмотра берегов и торосовщиков по льдам осталось без действия; 8) что самое их плавание было весьма короткое, из чего заключают, что для столь важного намерения у него не было довольно терпения, ни нужной в таких чрезвычайных предприятиях бодрости духа; 9) что он мог бы остаться в море подольше; 10) опасного повреждения судов не видно; 11) иностранные промышленники там встречаются и даже остаются жить в тех местах; 12) изнеможения людей и больных не видно, да и быть не могло при кратком плавании; 13) что в прошлом году унтер-лейтенант Ярыгин ¹²⁸держался на своем изкоре в 78 градусах до 14 сентября, причем в рапортах его не упоминается о великом количестве льда; 14) не принято было во внимание, что иногда несколько позже может быть меньше льдов, как это оказалось при путешествии Ярыгина; 15) судя по кратковременному плаванию, можно заключить, что чрезмерное опасение нечаянного бедствия побудило их к скорому возвращению между тем имелось вблизи убежище с одной стороны в Шпицбергене, с другой — в Норвегии, Лапландии и, наконец, если крайность пришла, и в Гренландии; 16) что тамошнее море не только в сентябре, но в октябре и вообще никогда совсем не замерзает, а потому, дождавшись и сентября месяца, времени было достаточно для возвращения. В заключение коллегия предписывала моему отцу немедленно приехать в Петербург, захватить с собой все журналы, карты и примечания, но оговорилась: “Буде же и способнее к лучшему успеху в продолжении сего намерения, от них самих признано будет и обстоятельства дозволят, чтоб зимовать на Шпицбергене, какового от них предприятия коллегия, по известному их усердию, и ожидает в таковом случае отдается на их благоизобретение. Тогда же Чичагову сюда не ехать”.

Таким образом, граф Чернышев с уязвленным самолюбием дошел до того, что требовал, чтобы мой отец снова покинул Архангельск и зимовал с эскадрой на Шпицбергене. При совершенном непонимании дела коллегия, желавшая управлять экспедицией и быть разумнее [106] и опытнее даже при том условии, когда почти все члены ее далее Ревеля по морю не ездили, обвинила моего отца в трусости, боязливости, в нетерпении, а потому предлагала ему опровергнуть подозрения зимовкой на ледяных скалах вместе с белыми медведями. По мнению коллегии, не было препятствующих обстоятельств для зимовки экспедиции на Шпицбергене; вот до чего она дошла с своим необразованием и недоверчивостью!

Вице-президент Адмиралтейств-коллегии граф Чернышев тогда же написал моему отцу:

“Государь мой Василий Яковлевич! С какой прискорбностью читал я присланной от вас, мой государь, рапорт в коллегию о неожидаемом вашем возвращении к городу, того описать, конечно, не в состоянии. Что узнать вы однако ж можете, ежели вспомните участие, которое я имел в вашем отправлении, и сожаление мое о вашем отсутствии, чему вы сами, быв свидетели, засвидетельствовать можете. Оставалось одно мне то в утешение, что таковой жребий пал по собственному желанию на людей, которые не токмо благоразумием и знанием своим, но и беспредельной ревностью соответствуют важности поручаемой экспедиции, предпринятой к славе государствования нашей всемилостивейшей Императрицы и российского флота, сопряженной с славой и пользой отечества. И хотя, по любви моей к вам, обрадован я много был получением от вас известия, но, правду сказать, не из того места я его ожидал; а думал, что буде и действительно вам невозможно путь сей продолжить до желаемого места, то хотя, по последней мере, приобретет Россия сколько-нибудь чести и славы открытием по сие число неизвестных каких берегов или островов. Но все оное было как во сне; ибо не токмо и того мы не получили, но ниже было целью приуготовленной и великих денег стоящей экспедиции так далеко или по последней мере столь долгое время в Северном море, чтоб о непреодолимости сего прохода не токмо Европу, отворенными глазами смотрящую, но ниже самих себя уверить можно было.

Не причтите, мой государь, сию откровенность моего мнения к оказанию неудовольствия, но припишите к искренности моего к вам почтения и любви, которое нудит меня открыть свои мысли. Возможно ли удержаться и вам не сказать, что прискорбность моя много более умножилась, увидя вас самих уверенных о невозможности сего прохода, как то вы, кажется, в конце вашего рапорта знать дать хотите. Сего однако ж мы не токмо не ожидали, но из обстоятельств усмотреть не можем. [107]

Сверх того вы знали, мой государь, какое распоряжение здесь сделано было еще в ваше пребывание для случая принужденного вашего возвращения в первую кампанию, чтобы то было не токмо не к городу, не ниже в Колу, а на Шпицберген, то есть в Клокбайскую пристань, где хотя и не очень хорошее, однако ж нарочитое зимовье построено и провиантом пренаполнено ¹²⁹. Пускай половинное число оного от худой подкладки и пропало, но нынешним летом перевезенный такому повреждению не мог быть подвержен, о чем вы при отправлении отсюда уверены были. И буде бы оттуда сюда хотя не нынешней осенью, но будущею весной чрез нарочно присланное к нам судно дали знать о чаемой вами невозможности, тогда б мы, может быть, изыскали какой-нибудь способ прикрыть падающий на российских мореплавателей неизбежный стыд, о малотерпеливости их бытия в неизвестных водах, и приказали вам — или в здешние порты возвратиться, или какой-нибудь другой вояж сделать, дабы тем неудачливое предприятие прикрыть, и тем избавиться от насмешки, которая неминуемо последовать должна. В утверждение чего позвольте сказать, что редко случай найтись может, где бы известную всем пословицу употребить было можно, как ныне: синица море зажигала, море не зажгла, а славы много наделала.

Паки повторяю истинность уверения моего, что все сие к вам пишу не от уменьшения моей к вам любви и почтения, которое всегда к вам иметь буду. Заслуживаете вы то, конечно, от всех, кто вас знать удовольствие имеет, и не так бы чувствительна мне была вся оная первая неудача, буде бы не показалось мне, как то я выше сказал, что вы сами об успехе отчаиваться уже начинаете, какого заключения, кажется, из столь малого опыта сделать еще невозможно, а особливо вам, которого мне столь благородная твердость известна, и которое-то с таким непоколебимым и геройским духом предпринимали, и не имев еще время сделать то, что мы от терпеливости вашей ожидали и бессумнительно ожидаем; а такое заключение делать починаем уверены будучи, что вы хотя и возвратились, но от невозможности предпринятого окончить в нынешнюю кампанию, а что все исправя и приуготовясь в будущую, конечно, сделать не преминете, и как время еще тому довольное, того для таковая последовала коллежская и резолюция. Ваше же здесь бытие не токмо много к тому способствовать может, но и уверить вас о нелицемерном моем почтении и любви, с которой навсегда пребуду”, и т. д..

13 сентября 1765 года.” [108]

Вот как оценили подвиг моего отца, всей экспедиции, и поистине можно сказать: сытый голодного и замерзшего не понял. Благоразумной распорядительностью он спас суда от явной гибели, примерной заботливостью сохранил жизни людей, при этом проник к северному полюсу по неведомому пути и не так, как сказочные казаки или заблудившиеся в фантазии промышленники, которые, останавливаясь на Шпицбергене или Медвежьих островах, доносили о небывалых открытиях и добычах, и что же было наградой ему за все страдания, лишения и жертвы? — заключение коллегии и оскорбительное, хотя подслащенное, письмо графа Чернышева, желавшего затронуть самолюбие человека, сотворившего геройский подвиг. Его упрекнули даже за то, что он осмелился явиться в Архангельск; не только подобный город, но и Кола признавалась слишком роскошным местопребыванием. Одна Клокбайская пристань и сгнившая губа среди снежной степи считалась достойной обогреть начальника экспедиции и застывших, окровавленных его сподвижников. У солдат из-под ногтей сочилась кровь. Этими славными мореплавателями стыдилась российская коллегия, боявшаяся Европы, которая, по их понятиям, смотрела на них “с отворенными глазами”. Это верно: Европа, узнавшая впоследствии об экспедиции моего отца и недовольстве коллегии, смотрела на последнюю большими глазами ¹³⁰. Нелегко было перенести эти упреки моему отцу, и он обиделся не так за себя, как за своих товарищей и подчиненных. Получив приказание ехать в Петербург, он с свойственной ему благородной твердостью, непоколебимым и геройским духом (в чем согласен и граф Чернышев) полетел в столицу, чтобы защитить правоту свою и разбить нападки членов коллегии на поведение всей эскадры. Он отдал во всем подробный отчет и разубедил их в понятии о Северном море. Между прочим, присутствовавшие в заседании позволили себе делать ему замечания, заимствованные из показаний этого собрания. “Так как вы встретили, — говорили ему, — непреодолимые препятствия по направлению к северо-востоку, то должны были переменить путь и направиться к северо-западу, к Гренландии, где могли надеяться сделать открытия”. На это отец мой отвечал, что ему и в голову не могло прийти взять направление столь противоположное тому, которому следовать было приказано, так как в инструкциях ему было предписано простирать свои поиски к стороне полюса и на восток к Берингову проливу, а вовсе не к западу. Тогда коллегия поручила одному из своих членов, адмиралу Нагаеву ¹³¹, рассмотреть журнал экспедиции, и были принуждены, по рапорту этого [109] адмирала, отдать справедливость начальнику, капитанам и признать дарования, мужество и усердие, с которыми они исполнили свои обязанности.

Однако же под предлогом, что одной подобного рода попытки недостаточно для удостоверения, что ни в какое другое время и ни в каком ином случае невозможно было бы получить больших результатов, на него возложили совершить в следующем 1766 году второе путешествие с той же целью и снабдив теми же инструкциями ¹³².

Комментарии

60. Каррачиоли Доменико, маркиз де Вилламарина (1715-1789), дипломат и ученый, неаполитанский посланник в Лондоне, Париже, Турине. В Париже пользовался большим успехом среди энциклопедистов. С 1780 г. вице-король Сицилии, где уничтожил инквизицию и провел ряд реформ в духе просвещения XVIII в., с 1786 г. министр иностранных дел.

61. Питт Уильям Младший (1759-1806), государственный деятель Великобритании. Получив в Кембридже юридическое образование, в 1781 г. был избран в парламент, министр финансов (1782-1783), премьер-министр (1783-1801, 1804). Добился ограничения прав Ост-Индской компании, в 1786 г. заключил договор с Францией, что открыло французский рынок для английских товаров, оказывал всемерную дипломатическую поддержку Швеции и Турции. После начала Великой французской революции один из главных организаторов коалиции против Франции. В 1802 г. выступил против Амьенского договора с Францией, в 1805 г. приступил к организации новой коалиции, но 23 января 1806 г. скончался.

62. Военная коллегия — орган центрального военного управления, созданный по именному указу Петра I от 11 декабря 1717 г., к работе приступила 1 января 1720 г. Состояла из двух президентов (первым был А. Д. Меншиков (1717-1724), вторым одновременно с ним — гр. А. А. Вейде, после 1720 г. он стал называться вице-президент), советников и асессоров. При Военной коллегии состояли: канцелярия, генерал-аудитор (судная часть), прокурор, генерал-фискал (тайный надзор) и др. В 1736 г. в подчинение Военной коллегии перешли все военные учреждения. С учреждением Военного министерства в 1802 г. вошла в его состав как главный орган, в 1812 г. упразднена (Государственность России. Словарь-справочник. Кн. I. М. 1996. С. 73-74).

63. Русско-турецкая война началась 25 сентября 1768 г. Поводом послужило отклонение Россией турецкого ультиматума о выводе русских войск из Польши. Боевые действия начались в январе 1769 г. вторжением войск крымского хана на Украину. Русская армия под командованием Суворова и Румянцева одержала ряд блестящих побед, что заставило Турцию начать мирные переговоры, завершившиеся подписанием соглашения 19 мая 1772 г. в Журже, но переговоры, проходившие с июля 1772 г. в Фокшанах, а затем в Бухаресте, закончились безрезультатно. 1 ноября 1772 г. Россия заключила мирный договор с крымским ханом Сахиб-Гиреем, по которому Крым был объявлен независимым от Турции и под покровительством России.

В 1773 г. военные действия возобновились. 10 июля 1774 г. был подписан Кучук-Кайнарджийский мир, по которому к России отходили крепости Кинбурн, Керчь и Еникале, и таким образом она снова получала свободный выход в Черное море.

64. Подгоричани Иван Михайлович (?-1779), граф, из старинного сербского рода. Перешел на службу России в 1759 г. полковником. За отличия в Семилетней войне произведен в бригадиры (1762), генерал-майор (1766). Участник русско-турецкой войны (1768-1774). Отличился в сражениях под Рымником, Браиловым, Кагулом (1770). В ноябре 1770 г. подал в отставку по болезни. Уволен в чине генерал-поручика (1770).

65. Панин Петр Иванович (1721-1789), граф. Службу начал в 1736 г. солдатом в лейб-гвардии Измайловском полку, в том же году произведен в офицеры и отправлен в действующую армию фельдмаршала Б. К. Миниха (крымские походы 1736-1739 гг.), участвовал во взятии Перекопа и Бахчисарая. Во время войны со I Швецией (1741-1743) служил в Финляндии под командой фельдмаршала П. П. Ласси. К началу Семилетней войны-генерал-майор (1755). Отличился в боях при Гросс-Егерсдорфе (1757) и Цорндорфе (1758), при Кунсрсдорфе (1759), за что получил чин генерал-поручика. В 1760 г. участвовал во взятии Берлина, был кенигсбергским генерал-губернатором, командовал русскими сухопутными и морскими силами в Померании и Голштинии. В 1762 г. пожалован в генерал-аншефы и назначен сенатором. В 1767 г. возведен в графское достоинство. В 1769 г. назначен командующим II армией, расположил свои части на зимние квартиры между Бугом и Азовским морем так, чтобы обезопасить южные границы России от набегов Крымских татар. В 1770 г. захватил Бендеры, содействовал сдаче Аккермана. Награжден орденом Св. Георгия I-го класса. В том же году вышел в отставку. Поселился в Москве и являлся одним из вождей оппозиции правительству; ориентировался на наследника престола. Посмотря на это, был назначен командующим всеми войсками, действующими против Пугачева (1774). После подавления мятежа (1775) уволен в отставку.

66. 1-я Архипелагская экспедиция русского флота с Балтийского моря на Средиземное и Эгейское была организована в соответствии со стратегическим планом русско-турецкой войны 1768-1774 гг., цель ее заключались в отвлечении части сил Турции с Дунайского и Черноморского театров военных действий путем нанесения ударов с тыла. В экспедиции участвовало 5 эскадр (20 линейных кораблей, 6 фрегатов, 27 вспомогательных судов) с десантом более 8 тысяч человек. Командовал всеми русскими эскадрами А. Г. Орлов.

67. Чесменское сражение произошло 26 июня 1770 г. в Чесменской бухте Эгейского моря. За два дня до этого эскадра А. Г. Орлова в бою с турецкими судами под командой алжирца Д. Хасан-бея потопила флагманский корабль “Реал-Мустафа”, в результате чего было нарушено управление остальными судами. Под огнем русских кораблей турки обратились в бегство, укрывшись в Чесменской бухте. В ночь на 26 июня авангард русской эскадры под командованием Грейга вошел в бухту и, встав на якорь, открыл огонь по судам противника. Брандер под управлением лейтенанта Д. Ильина сцепился бортами с турецким кораблем и поджег его. Огонь перекинулся на другие корабли, к утру весь турецкий флот был уничтожен: погибло 15 линейных кораблей, 6 фрегатов, около 50 мелких судов. Корабль “Родос” был захвачен, с ним несколько галер и шлюпок. Турки потеряли убитыми свыше 10 тыс. человек. Русская эскадра не потеряла ни одного корабля. В память о сражении была отлита серебряная медаль, командование эскадры получило ордена, памятные обелиски установлены в Гатчине и Царском Селе, в Петербурге построены Чесменский дворец и Чесменская церковь.

68. Вейсман фон Вейсенштейн Отто Адольф (?-1773), барон. Из лифляндских дворян, на службе с 1744 г. Принимал активное участие в Семилетней войне (1758-1763), был в сражениях при Гросс-Егерсдорфе и Цорндорфе, дважды ранен. В 1768 г. командовал Белозерским полком, располагавшимся в Польше. Во время турецкой кампании 1769 г. действовал во всех сражениях, в 1770 г. — при Ларге и Кагуле, в 1771 г. овладел Тульчей и Исакчей. 24 июня 1773 г. убит у деревни Кучук-Кайнарджи.

Один из самых талантливых генералов армии Екатерины II. Его высоко ценил Суворов. Он писал после гибели Вейсмана: “Вейсмана не стало, я остался один”.

69. В начале августа 1787 г. Турция ультимативно потребовала возвращения Крыма и признания Грузии, перешедшей под покровительство России по Георгиевскому трактату 1783 г., вассальным владением султана. Россия отвергла ультиматум, и 13 августа Оттоманская Порта объявила ей войну. В конце августа турецкий флот начал боевые действия, пытаясь взять Кинбурн силами десанта, но войска Суворова разгромили его. Послать суда Балтийского флота в Средиземное море, как это было в 1769 г., оказалось невозможным из-за враждебной позиции Англии и начавшейся вскоре русско-шведской войны. Действиям армии активно помогал Черноморский флот, обстреливая базы и уничтожая отдельные турецкие корабли. В 1789 г. русские войска под командованием Суворова одержали победы под Фокшанами и при Рымнике. 8 июля 1790 г. флот под командованием Ф. Ф. Ушакова обратил в бегство турецкую эскадру в результате Керченского морского сражения и таким образом сорвал высадку десанта в Крыму. 28-29 августа Ушаков нанес серьезное поражение турецкому флоту у мыса Тендра. 14 декабря Суворов штурмом овладел Измаилом. В июне 1791 г. отряд М. И. Кутузова форсировал Дунай и разбил турок при Бабадаге, на Кавказе русские штурмом овладели Анапой, 28 июня войска Репнина нанесли турецкой армии поражение при Мачине. Разгром 31 июля турецкого флота Ушаковым при Калиакрии ускорил заключение Ясского мирного договора, который был подписан 29 декабря 1791 г. Договор подтвердил присоединение Крыма к России, русская граница была установлена по Днестру.

70. Русско-шведская война (1788-1790) началась вследствие стремления Швеции вернуть территории, утраченные по Ништадтскому миру 1721 г. и Абоскому мирному договору 1743 г. Летом 1788 г. шведский король Густав III заключил союз с Турцией, решив напасть на Россию, силы которой были отвлечены русско-турецкой войной. Воспользовавшись пограничным инцидентом 21 июня 1788 г., шведы начали военные действия. Шведская армия во главе с королем двинулась на Фридрихсгам (соврем. Хамина), Вильманстранд (соврем. Лапенранта) и Нейшлот, шведский флот под командованием брата короля герцога К. Зюдерманландского должен был напасть на русский флот у Крошнтадта и силами десанта овладеть Петербургом. В дальнейшем П. В. Чичагов подробно описывает весь ход войны.

71. Рибас, де, (Дерибас) Осип (Иосиф) Михайлович (1749-1800). Испанец по происхождению, родился в Неаполе. В 1769 г., встретившись в Ливорно с гр. Орловым, был приглашен на русскую службу, участвовал в похищении кн. Таракановой. В 1772 г. после увольнения из королевских войск Неаполя в чине майора явился в Петербург и поступил на службу в Сухопутный шляхетный кадетский корпус. Участвовал в турецкой кампании волонтером (1774). В 1780 г. познакомился с Потемкиным, служил под его началом. Отличился в русско-турецкой войне 1787-1791 гг.: в чине майора участвовал в сражении в Днепровском лимане, награжден орденом Св. Владимира 3-й степени (1788), за действия при покорении Гаджибея (1789) и овладение двумя турецкими судами награжден орденами Св. Георгия 3-го класса и Св. Владимира 2-й степени, составил одобренный Суворовым план штурма Измаила (1790), командовал гребной флотилией и десантом при его штурме, захватил 130 турецких знамен, за что был награжден шпагой, украшенной алмазами, и получил 800 душ крестьян. В 1791 г. произведен в контр-адмиралы, успешно действовал против турок в устье Дуная, в сражении при Мачине. Награжден орденами Св. Георгия 2-го класса и Св. Александра Невского. С 1793 г. назначен командующим гребной флотилией на Черном море.

В 1793-1797 гг. руководил строительством военно-торгового порта в Гаджибее (Одесса). В 1799 г. произведен в адмиралы и назначен управлять Лесным департаментом. 1 марта 1800 г. уволен за злоупотребления “в лесных доходах”, но 30 октября вновь принят на службу и назначен помощником вице-президента Адмиралтейств-коллегии. Составил план укрепления Кронштадта и приступил к его осуществлению.

Умер 1 декабря 1800 г., похоронен на Смоленском лютеранском кладбище в Петербурге.

72. В Варшаве в ночь с 17 на 18 апреля 1794 г. произошло восстание, во время которого спящие русские войска были частично вырезаны. После подавления восстания в 1795 г. Россия, Пруссия и Австрия произвели третий раздел Польши, в результате которого она перестала существовать как суверенное государство.

73. Костюшко Тадеуш Андрей Бонавентура (1746-1817). Родился в небогатой шляхетской семье. Учился в школе монашеского ордена (1755-1760), в Рыцарской школе в Варшаве (1765-1769), в военной академии в Париже (1769-1774). В 1774 г. вернулся в Польшу, но вынужден был оставить службу и в следующем году уехал в Америку, где участвовал в Войне за независимость, получил благодарность Конгресса и чин генерал-бригадира. В 1784 г. снова приехал в Варшаву, но не получил командной должности в польской армии. Лишь в 1789 г. получил чин генерал-майора и назначение командиром бригады. В 1792 г. участвовал в боевых действиях против русских войск, потерпел поражение, однако упорное сопротивление сделало его национальным героем. В 1793 г. возглавил борьбу патриотических сил за возрождение Польши. 24 марта 1794 г. в Кракове провозгласил начало Польского восстания. 10 октября 1794 г. в бою под Мациовицами был тяжело ранен, взят в плен, привезен в Петербург и заключен в Петропавловскую крепость. В 1796 г. освобожден с другими пленными Павлом I. Уехал в США, в 1798 г. переехал в Париж. Отверг предложения Наполеона и Александра I о сотрудничестве. Отказавшись от политической деятельности, жил на своей вилле под Парижем, позднее поселился в Швейцарии, где и умер. Прах его перевезен в Краков.

74. Римский-Корсаков Александр Михайлович (1753-1840). В 14 лет записан капралом в лейб-гвардии Преображенский полк, участвовал в русско-турецкой войне (1787-1791), награжден орденом Св. Георгия 4-го класса и золотой шпагой “за храбрость”. В 1793 г. в чине генерал-майора отправлен при графе д’Артуа в Англию, где пробыл до мая 1794 г., затем волонтер в австрийской армии принца Кобургского, действовавшей во Франции. Участвовал в походе в Персию (1796). Награжден орденом Св. Александра Невского. По возвращении в Петербург командовал Семеновским полком. Командовал в Швейцарии центральной армией, однако действия против французов оказались неудачными. Павел I отстранил Римского-Корсакова от службы и сослал в деревню (1799). При Александре I снова принят на службу, произведен в генералы от инфантерии, назначен управлять белорусскими губерниями. В 1805 г. назначен командующим резервной армией на западных границах России (1806-1808). В 1808-1812 гг. по слабости здоровья не служил. В 1812-1830 гг. — военный губернатор в Литве. С 1830 г. член Государственного Совета. Умер в 1840 г.

75. Герман Иван Иванович (?-1801). По происхождению саксонец. На русской службе с 1770 г. Сражался при Ларге и Кагуле, тогда же им были составлены карты Молдавии и Валахии (1770-1772). Служил на шведской границе и составил карту Финляндии (1773). В чине майора в отряде П. М. Голицына участвовал в подавлении восстания Пугачева (1774). По поручению Екатерины II составил план Царицынского загородного дворца (1775), затем был послан в Астрахань и Кизляр для составления карты местности между Тереком, Кубанью, Доном и Волгой и определения границ земли войска Донского (1776-1777). Ему было поручено закрыть от набегов горцев Волгу и Дон, для чего он заложил 9 крепостей, положив начало Кавказской линии (1778-1782). В 1783 г. назначен командиром Владимирского пехотного полка, действовал на Кавказе. В 1790 г. произведен в генерал-майоры, после разгрома турецкого корпуса в верховьях Кубани награжден орденом Св. Георгия 2-го класса. В 1792 г. назначен генерал-квартирмейстером в Литве, в 1794 г. командовал особым корпусом в Польше, занимался организацией работ по съемке и картографированию губерний, перешедших к России после раздела Польши. Летом 1798 г. командирован на юг России для составления соображений об укреплении Севастополя и Черноморского побережья. В 1799 г. командовал десантом в англо-русской экспедиции, посланной в Голландию. 8 сентября при Бергене разбит французами и взят в плен, однако до получения в Петербурге известия о его пленении произведен в генералы от инфантерии. Уволен от службы, по возвращении принят снова, но без всякого назначения.

76. Император Павел I убит в ночь с 11 на 12 марта (с 23 на 24 марта) 1801 г.

77. Генеральное сражение между русско-австрийской и французской армиями произошло 20 ноября (2 декабря) 1805 г. близ местечка Аустерлиц в Моравии во время русско-австро-французской войны 1805 г. Русскими войсками командовал Кутузов. Медленные действия союзных войск позволили Наполеону подготовиться к сражению. После жестокого боя, длившегося с 7 часов утра до позднего вечера, союзники отступили. Русские войска потеряли свыше 16 тыс. убитыми и ранеными. 4 тыс. попали в плен, у французов убито и ранено около 12 тыс. человек.

78. Беннигсен Леонтий Леонтьевич (1745-1826). С 1759 г. служил в ганноверской армии, участник Семилетней войны. На русскую службу поступил в 1773 г. премьер-майором Вятского мушкетерского полка. Участник русско-турецких войн (1768-1774, 1787-1791), кампании в Польше (1792, 1794), персидского похода (1796). С 1798 по 1801 г. в отставке. Участвовал в убийстве Павла I. Виленский военный губернатор и начальник литовской артиллерийской инспекции (1801-1804). В начале войны с Францией (1806-1807) командовал корпусом, одержал победу в сражении под Пултуском, был назначен главнокомандующим русской армией. Выиграл сражение под Прейсиш-Эйлау, но во Фридландском сражении потерпел поражение. После окончания войны вышел в отставку. Отечественную войну 1812 г. начал советником при Главной квартире I Западной армии, с августа — начальник Главного штаба русской армии. В конце кампании из-за разногласий с Кутузовым выслан из армии. В заграничных походах 1813 г. командовал польской армией. Под Дрезденом разбил главные силы корпуса маршала Сен-Сира, сражался под Люценом, Бауценом, Лейпцигом. В 1814 г. командовал II армией в Молдавии. В 1818 г. уволен из армии и уехал из России. Был награжден орденами Св. Георгия 1, 2, 3-го классов и всеми российскими орденами высших степеней.

Умер 21 сентября 1826 г. в поместье Бантельн близ Ганновера.

79. Чичагов пишет о событиях русско-прусско-французской войны (1806-1807), когда Англия, Россия, Пруссия, Швеция и Саксония выступили против наполеоновской Франции. В октябре 1806 г. французы разбили прусско-саксонские войска и заняли Берлин. Русская армия под командованием фельдмаршала М. Ф. Каменского сосредоточилась под Пултуском и Остроленкой, французы заняли Варшаву. В январе 1807 г. русские во главе с Беннигсеном начали наступление в Восточную Пруссию. Наполеон, узнав об этом, направил свои главные силы в обход левого фланга русских, чтобы отрезать их от России. С арьергардными боями русские войска отошли к Прейсиш-Эйлау, где 26-27 января они успешно отразили натиск французов, но 2 июня под Фридландом русская армия потерпела серьезное поражение. 13 июня 1807 г. был подписан невыгодный для России Тильзитский мир.

80. Каменский Николай Михайлович (1776-1811). Родился 27 декабря в Одессе. В 1779 г. зачислен корнетом в Новотроицкий кирасирский полк, с 1787 г. адъютант своего отца, М. Ф. Каменского. В 1797 г. шеф полка своего имени (позднее Архангелогородский пехотный полк), по личной просьбе переведен в действующую армию под командование Суворова, отличился во время швейцарского похода. В кампанию 1805-1807 гг. участвовал в сражениях под Аустерлицем, Прейсиш-Эйлау и др. Успешно действовал во время русско-шведской войны (1808-1809). В феврале 1810 г. заменил П. И. Багратиона на посту главнокомандующего Дунайской армией во время русско-турецкой войны 1806-1812 гг.

В начале 1811 г. тяжело заболел лихорадкой, в апреле уехал в Одессу, где и скончался 4 мая.

81. Прозоровский Александр Александрович (1732-1809), князь. Учился в Сухопутном кадетском корпусе, в 1754 г. произведен в подпоручики. Участник Семилетней войны (1756-1763). Во время Русско-турецкой войны (1768-1774) действовал на Днепре, был в сражениях под Хотиным и Очаковом, участвовал в покорении Молдавии и Крыма. За отличия награжден золотой шпагой с алмазами (1775), за действия против восставших татар получил орден Св. Георгия 2-го класса (1778).

В 1780 г назначен управляющим Орловско-Курским генерал-губернатором. В 1782 г. произведен в генерал-аншефы “с выключкой из штатного армейского списка”. Прозоровский был этим так оскорблен, что уехал в одно из своих имений, где пробыл безвыездно шесть лет (1783-1790).

Императрица, озабоченная борьбой с масонством, призвала Прозоровского на службу, назначив его главнокомандующим в Москву с подчинением ему войск не только московских, но и смоленской губернии, и в Белоруссии (1790-1795). Павел I переименовал его в генералы от инфантерии и назначил командиром Смоленской дивизии. В 1797 г. уволен в отставку со ссылкой в деревню.

При Александре I возвращен на службу, в 1807 г. произведен в фельдмаршалы, а в следующем году назначен главнокомандующим русской армией во время войны с Турцией. Умер в лагере за Дунаем близ Мачина.

82. Имеется в виду Афонское сражение между русской и турецкой эскадрами во время 2-й Архипелагской экспедиции. Оно произошло 19 июня 1807 г. у полуострова Афон (ныне Айон-Орос) в Эгейском море. Русской эскадрой командовал вице-адмирал Д. Н. Сенявин. Морское сражение началось на рассвете 19 июня, во второй половине дня турецкая эскадра начала беспорядочный отход, русские корабли преследовали противника. Турки потеряли 3 линейных корабля и 4 фрегата, свыше 1000 человек убитыми и ранеными, потери русских — 78 убитых и 172 раненых. 25 июня капитулировал турецкий десант на Тенедосе. 12 августа турецкое командование подписало перемирие.

83. Трехдечный корабль — трехпалубный, от англ. deck — палуба.

84. Чичагов описывает события русско-шведской войны 1808-1809 гг. Россия в этой войне стремилась к установлению полного контроля над Финским и Ботническим заливами и обеспечению безопасности Петербурга. В феврале 1808 г. русские войска под командованием Буксгевдена перешли границу и начали наступление. Успешные действия русских на суше сопровождались неудачами на море. Тем не менее в ноябре 1809 г. было заключено перемирие, отклоненное Александром I. Буксгевден был заменен Б. Ф. Кноррингом, успехи которого заставили шведов капитулировать, что привело к свержению шведского короля в результате переворота. 7 марта 1809 г. было заключено Аландское перемирие, вновь отклоненное Александром I. Снова начались боевые действия. 5 сентября 1809 г. был подписан Фридрихсгамский мирный договор, по которому России отошла вся Финляндия до р. Торнео и Аландские острова.

85. Французская армия подвергла Пфальц страшному опустошению. Эта война, которая известна еще как Орлеанская, распространилась на другие районы Германии, Нидерланды и Испанию и продолжалась до 1697 г.

Людовик XIV не только вел беспрерывные войны, но и отличался религиозной нетерпимостью. В 1681 г. он вступил в борьбу с папой Иннокентием XI за подчинение церкви, в 1685 г. отменил Нантский эдикт 1598 г. По этому соглашению гугеноты получили свободу вероисповедания и богослужения в городах, своих замках и других местностях, кроме Парижа, а также некоторые политические и административные права.

86. Национально-освободительное движение в Греции за избавление от турецкого ига началось в 1821 г., когда генерал-майор русской службы А. К. Ипсиланти возглавил восстание греческих патриоток (сам Иненланти в июле 1821 г. был арестован в Австрии). В 1822 г. принято первая греческая конституция, объявлявшая страну независимым государством. Россия поддерживала повстанцев дипломатическим путем. В апреле 1827 г. избран президент Греции И. Каподистрия, в 1809-1827 гг. находившийся на русской дипломатической службе. Окончательно судьбу Греции решила русско-турецкая война (1828-1829), завершившаяся Адрианопольским мирным договором 1829 г., одна из статей которого предусматривала автономию Греции. 3 февраля 1830 г. Греция получила независимость.

87. Кандидатура царя Федора Иоанновича дважды выдвигалась на престол Речи Посполитой (1573-1574, 1587).

88. В 1764 г. королем Польши был избран Станислав Август Понятовский, фаворит Екатерины II. Великое княжество Литовское тогда было частью Речи Посполитой.

89. Чичагов имеет в виду захват Москвы польскими войсками в 1610 г. Королем Польши в то время был Сигизмунд III, который поддержал Лжедмитрия II и начал открытую интервенцию против России. Москва была освобождена народным ополчением под руководством Д. Пожарского и К. Минина в октябре 1612 г.

90. Орлов Григорий Григорьевич (1734-1783), генерал-аншеф, генерал-фельдцейхмейстер. Окончил Сухопутный кадетский корпус. Участвовал в Семилетней войне. Активный участник переворота 1762 г., после переворота — камергер двора, возведен в графское достоинство (1762), был фаворитом Екатерины II, имел от нее сына Алексея (родился в апреле 1762 г.), ставшего родоначальником графов Бобринских. Инициатор учреждения Вольного экономического общества и его первый президент (1765). В 1771 г. руководил подавлением “чумного бунта” в Москве. В 1772 г. возглавлял русскую делегацию на переговорах с Турцией в Фокшанах. С 1775 г. в отставке.

Умер в Москве 13 апреля 1783 г.

91. Прозвище, данное Западной Европе.

92. Англичанин, преклоняя колена, целует руку своего государя, который не смеет ему в том отказать. П. Ч.

93. П. В. Чичагов в 1782 г. в чине поручика был назначен адъютантом к своему отцу. В том же году в его эскадре ходил из Кронштадта в Средиземное море и обратно, с 1783 по 1789 г. находился в Петербурге при отце, во время войны со Швецией в эскадре отца командовал кораблем “Ростислав”, 1792-1793 гг. провел в Англии и плаваниях за границей, а по возвращении командовал разными кораблями в составе флота, главным командиром которого был В. Я. Чичагов.

94. Le maitre gui prit soin d’instruire ma jeunesse,
Ne m’а jamais appris a faire une bassesse.

95. Самый большой из Командорских островов был открыт экипажем пакетбота “Св. Петр” под командованием В. Беринга в ноябре 1741 г., когда судно возвращалось от берегов Америки. На этом острове В. Беринг скончался 8 декабря 1741 г., и позднее Кук назвал остров его именем.

О. Медный из группы Командорских островов открыт в 1743 г. сержантом Е. Басовым. Описание островов произвели П. К. Креницын и М. Д. Левашов в 1768 г. (Русские экспедиции по изучению северной части Тихого океана в первой половине XVIII в. Т. I. М. 1984.; Русские экспедиции по изучению Тихого океана во второй половине XVIII в. Т. II. М. 1989.).

96. Умнак — один из Алеутских островов из группы Лисьих. Но по определению Г. А. Сарычева (1790 г.) — “один из числа знатнейших Лисьих островов, простирающихся грядою до самой Америки”.

97. Шергин Семен — приказчик купцов Григория и Петра Пановых из г. Тотьма Вологодской губернии.

98. Шишкин П., посадский житель г. Тотьма Вологодской губернии, участвовал в плавании на боте “Св. Иулиан” и после возвращения в 1762 г. в Нижнекамчатск составил карту островов Умнак и Уналашка (Уналяска). Карта была отправлена в Тобольск, где по указанию Д. И. Чичерина исправлена и вместе с реляцией послана в Петербург. На карте, не имеющей градусной сетки, изображены Камчатка, Чукотский полуостров, Командорские и Алеутские острова, в том числе Умнак и Уналашка. Вся гряда Алеутских островов вытянута на север. Северо-западная часть Америки показана полуостровом Алакшан (Аляска) и рядом других, расположенных севернее его. Между Чукотским полуостровом и Америкой расположена Земля якутского дворянина (часть побережья Северной Америки).

Карта Шишкина является одной из первых карт не только Алеутских островов, но и части Северной Америки. Несмотря на ошибки в изображении, она имела большое значение и в числе других была вручена Креницыну перед отправкой в экспедицию.

99. Юрлов Андриян, поступил на флот гардемарином в 1735 г., участник Второй Камчатской экспедиции. В 1746 г. “за бытность в Камчатской экспедиции” произведен в мичманы. После прекращения деятельности экспедиции остался на Дальнем Востоке, плавал в Охотском море. В 1756-1757 гг. зимовал на острове Матуа (Курильские о-ва). В 1757 г. произведен в шкиперы I ранга, служил в Охотске, в 1775 г. произведен в лейтенанты и назначен командиром Охотского моря.

100. Чичагов передает содержание реляции, в которой речь идет о плавании казака Нижнекамчатского острога С. Т. Пономарева и посадского жителя г. Яренска С. Г. Глотова на судне московского купца И. Никифорова, тобольского купца И. Снигирева и иркутского купца Н. Трапезникова “Св. Иулиан”. Судно вышло в плавание 2 сентября 1758 г. Путешествие было удачным. Мореплаватели привезли богатую добычу и открыли два неизвестных острова Алеутской гряды — Умнак и Уналашку. Названия островов — алеутские, сохранившиеся до настоящего времени. 12 сентября 1762 г. Глотов и Пономарев представили в Большерецкую канцелярию рапорт о плавании, в котором указали имена компанейщиков, перечислили 16 других Алеутских островов и указали, где какие водятся звери, а также количество привезенной пушнины. На основании этого рапорта и написана реляция Д. И. Чичерина. Рапорт Глотова и Пономарева приложен к “Запискам адмирала П. В. Чичагова”, опубликованным отдельной книгой (Архив адмирала П. В. Чичагова. СПб., 1885 г., вып. I; Русские экспедиции... Т. II. С. 60-65, 74-76).

101. Адмиралтейств-коллегия — высший орган управления военной и административно-хозяйственной деятельность военно-морского флота России. Учреждена 11 апреля 1717 г. по указу Петра I. Кроме того, ведала военно-морским образованием, гидрографической частью, снаряжением морских экспедиций и т. д. Порядок ее деятельности определялся “Регламентом об управлении Адмиралтейства и верфи и должностях Коллегии адмиралтейской и прочих всех чинов, при Адмиралтействе обретающихся...” (1722), с 1765 г. — “Ея Императоского величества регламентом...”. Упразднена с 1 января 1828 г. на основании положения “О предварительном образовании министерств” от 24 августа 1827 г. Первым президентом Адмиралтейств-коллегии был генерал-адмирал Ф. М. Апраксин.

102. Указ Екатерины II от 4 мая 1764 г. касался только экспедиции, организованной для описания и освоения новых островов, открытых в Тихом океане. Ввиду секретности она была названа Комиссией для описи лесов по рекам Каме и Белой. Начальником экспедиции был назначен капитан-лейтенант П. К. Креницын, его помощником — лейтенант М. Д. Левашов. Инструкция, составленная для этой экспедиции вице-адмиралом А. И. Нагаевым, была утверждена Адмиралтейств-коллегией 26 июня 1764 г. Согласно инструкции Креницын и Левашов должны были проверить сведения Глотова и Пономарева относительно островов Умнак и Уналашка, обследовать другие острова, о которых сообщалось в рапорте, описать их и положить на карту. (Русские экспедиции. Т. II. С. 76-77).

103. Название “Возобновление китовых и других звериных и рыбных промыслов на Шпицбергене” получила другая экспедиция, секретный указ об организации которой последовал 14 мая 1764 г. В нем говорилось: “Для пользы мореплавания и купечества на восток наших верных подданных за благо изобрели мы учинить поиск морского проходу Северным океаном в Камчатку и далее”. Указом предусматривалось: начать экспедицию от Архангельска, идти до западных берегов Шпицбергена, затем к берегам Гренландии и северо-западному мысу Северной Америки; для путешествия на трех судах отправить опытных офицеров, а также кормщиков и мореходов, которые бывали на Шпицбергене и Новой Земле, на каждое судно взять для зимовки “по тамошней промышленской избе”, снабдить провиантом на 2-3 года; из денег Адмиралтейства отпустить на расходы 20 000 руб.; офицеры повышались в рангах, всем участниках плавания полагалось двойное жалование, в случае смерти кого-либо была обещана выплата пенсии семье; главному командиру повелевалось дать инструкцию, при подготовке экспедиции “присутствовать статскому советнику и профессору Михайле Ломоносову” (Русская Тихоокеанская эпопея. Хабаровск. 1979. С. 334-335).

Инструкции обеим экспедициям неоднократно обсуждались в июне 1764 г. на заседаниях Адмиралтейств-коллегии. Северная экспедиция должна была начаться одновременно с экспедицией Креницына на Алеутские острова. В процессе работы было подготовлено “секретное прибавление” к инструкции, врученное Креницыну. В нем определялись его действия в случае встречи с кораблями Чичагова в районе Алеутских островов, однако такая встреча не состоялась.

104. М. В. Ломоносова давно занимала мысль о возможности похода из Северного Ледовитого океана в Тихий. В 1755 г. он составил “Письмо о северном ходу в Ост-Индию Сибирским океаном”, но время для организации экспедиции тогда оказалось неподходящим: Россия готовилась к Семилетней войне. После окончания войны, 20 сентября 1768 г. Ломоносов передал президенту Адмиралтейств-коллегии великому князю Павлу Петровичу сочинение “Краткое описание разных путешествий по северным морям и показание возможного проходу Сибирским океаном в Восточную Индию”. Ученый выступал за широкое исследование Арктики в интересах России. Ломоносов полагал, что к северу от Шпицбергена и Новой Земли есть свободное от льда пространство между 65 и 80° с. ш., и это позволит проложить путь из Архангельска через высокие широты Арктики в Тихий океан.

22 декабря 1763 г. “Краткое описание...” поступило на рассмотрение “Морской российских флотов и адмиралтейского правления комиссии”. Изучив проект Ломоносова, Комиссия передала его на рассмотрение Адмиралтейств-коллегии.

105. В этом заседании был Ломоносов, и ему, по секрету, сообщили те указы Императрицы, и что ему было поручено руководить отправкой экспедиции и снабжением ее научными сведениями (см. копию коллежского определения 14 мая 1764 г. в Морском архиве).

106. Бабаев Василий Матвеевич (1724-1783). Из мелкопоместных дворян. В 1739 г. поступил в Морскую академию учеником, произведен в гардемарины (1744), лейтенант (1748). Был в кампаниях на Балтийском море, неоднократно ходил из Кронштадта или Ревеля в Архангельск и обратно (1744-1759), командуя бомбардирским кораблем “Самсон”, участвовал в осаде крепости Кольберг (1760-1761). 1 июля 1764 г. произведен в капитаны II ранга и командирован в Архангельск в составе экспедиции В. Я. Чичагова. В 1766 г. пожалован “вечным пенсионом” в размере половинного жалования и назначен затем командиром корабля “Полтава”. 11 марта 1768 г. уволен от службы с чином капитана I ранга.

Умер в Петербурге 2 ноября 1783 г. (Общий морской список. Т. II. СПб. 1885. С. 22-24. РГАВМФ. Ф. 212. Оп. 11. Д. 2136. Л. 113, об. 115, 155, об. 156).

107. Подлинное определение хранится в Москве в архиве министерства иностранных дел.

108. Чернышев Иван Григорьевич (1726-1797). Родился в Петербурге 24 ноября. Начальное образование получил в доме родителей. В 1739 г. определен в Сухопутный кадетский корпус, в 1741 г. направлен в русское посольство в Дании, где чрезвычайным посланником состоял его брат Петр, через год вместе с братом переехал в Берлин. Возвратился в Петербург и в чине подпрапорщика зачислен в лейб-гвардии Семеновский полк (1745), произведен в гвардейские прапорщики (1746). В том же году женился, оставил службу и был определен в камер-юнкеры, вскоре уехал за границу, откуда вернулся в 1755 г. “За примерные труды на благо Отечества” пожалован в камергеры, награжден орденом Св. Анны (1756). По поручению Елизаветы Петровны посетил Дрезден, Вену, Париж, через Польшу возвратился в Россию, получил от польского короля орден Белого Орла (1756-1757). Назначен обер-прокурором Сената, затем главным директором Комиссии о коммерции при Сенате (1760). Весной 1761 г. на посту второго полномочного министра отстаивал интересы России на Аугсбургском конгрессе.

В Россию возвратился только с воцарением Екатерины II. В день коронации, 22 сентября 1762 г. пожалован в генерал-поручики, назначен членом Духовной миссии.

В марте 1763 г. назначен членом Адмиралтейств-коллегии, в ноябре возглавил Морскую российских флотов и адмиралтейского правления комиссию, с 1764 г. состоял докладчиком Императрицы по делам морского ведомства, 30 декабря в чине вице-адмирала назначен главным командиром галерного флота и портов. Сопровождал Екатерину II во время ее плавания от Твери до Симбирска. 28 июня 1768 г. назначен чрезвычайным и полномочным послом в Великобритании, где пробыл до середины 1770 г. Вернувшись в Россию, вступил в должность вице-президента Адмиралтсйств-коллегии. Награжден орденами Св. Андрея Первозванного, Св. Александра Невского (1775), избран почетным членом Российской академии (1776). При учреждении ордена Св. Владимира получил орден 1-й степени (1782).

После передачи управления галерным флотом принцу Нассау-Зигену, был пожалован алмазными знаками к ордену Св. Андрея Первозванного “за труды в вооружении флотов при управлении морским департаментом” (1790).

В 1791-1796 гг. лечился за границей. При вступлении на престол Павла I произведен в генерал-фельдмаршалы от флота и назначен президентом Адмиралтейств-коллегии с условием, чтобы “генерал-адмиралом не быть” (генерал-адмиралом был сам Император).

12 февраля 1797 г. скончался в Риме, тело перевезено в Петербург. Похоронен в Благовещенской усыпальнице Александре-Невской лавры.

109. Ямес Ламбе (Иван Васильевич) (?-1787), корабельный мастер из Англии, на русской службе с 4-го августа 1737 г. В течение службы (1737-1783) построил несколько десятков военных кораблей, в числе которых: 100-пушечный “Три Иерарха”; 80-пушечные “Святослав” и “Чесма”; 66-пушечные Леферм”, “Благополучие”, “Фридемакер”, “Полтава”, “Москва”, “Св. Александр Невский”, “Северный Орел”; 54-пушечные “Шлиссельбург”, “Варахаил”; фрегаты “Аполлон” “Ягудиил”, “Россия”, “Гремящий”; пинки “Слон”, “Лев”, “Соломбал” и “Гогланд” и др. С 1751 г. майор, с 1757 г. подполковник, 22 сентября 1763 г. произведен в обер-сарваеры ранга полковничьего, 7 июля 1776 г. произведен в бригадиры.

110. См. коллежское определение 2 июня 1764 г. в московском архиве министерства иностранных дел.

111. Из числа упомянутых указов мы нашли в московском архиве министерства иностранных дел один — Указ губернатору Головцыну: “Всемилостивейше повелели мы нашей Адмиралтейской коллегии возобновить китоловный промысел на Шпицбергене. А как по многим к тому приготовлениям надобно, может быть, будет от Архангельской губернии вспоможение, то для оное вам по ее требованию чинить со всякой возможной скоростью повелеваем. Екатерина. С.-Петербург, июня 10 дня 1764 г.”.

112. Немтинов Михаил Степанович. 25 мая 1745 г. поступил в Морскую академию учеником, после окончания которой, произведен в мичманы (1751). В 1763 г. в чине лейтенанта, командуя пинком “Слон”, ходил из Кронштадта в Архангельск, на следующий год, командуя тем же пинком, плавал к о. Шпицберген, произвел его опись и составил карту, организовал базу для экспедиции под руководством В. Я. Чичагова. В составе этой экспедиции командовал пинком “Лапоминка” (1765-1766). В 1767-1768 гг. из-за болезни оставался в Архангельском порту, в 1768-1773 гг. служил в Архангельске, плавал в Балтийском море.

В 1774 г. командовал в Кронштадте брандвахтенным судном “Гремящий”. 19 июля отстранен от командования. “Гремящий” пытался остановить английскую яхту “Игель”, шедшую под адмиральским флагом. Фрегат сделал два холостых выстрела, затем Немтинов приказал выпалить из пушки и послал шлюпку в погоню. После этого генерал-адмирал (великий князь Павел Петрович) приказал Адмиралтейств-коллегии: “В определении офицеров на такой важный пост, каков брандвахта, поступать осмотрительнее и не поручать такой должности престарелым и увечным офицерам с тем, чтобы они тут вместо отставки были, но таковым, коих расторопность, исправность в должности и сведение законов коллегии известны”.

10 июля 1775 г. по случаю торжеств в честь годовщины Кучук-Кайнарджийского мира дело о происшествии велено уничтожить и предать забвению. 7 июля 1776 г. уволен от службы с чином капитана I ранга и пенсионом “за бытность на Шпицбергене”.

Еропкин Василий. В 1775 г. поступил кадетом в Морской корпус, в 1756-1762 гг. был в кампаниях на Балтийском море, участвовал в осаде Кольберга, дважды ходил Кронштадт-Архангельск-Кронштадт. В 1757 г. произведен в гардемарины, а на следующий год в мичманы, следующие два года плавал в Финском заливе, с 1764 г. участвовал в экспедиции Чичагова в чине старшего лейтенанта. В 1769 г. произведен в капитан-лейтенанты, командовал пакетботом “Почтальон” в эскадре адмирала Спиридова во время первой Архипелагской экспедиции.

Умер 29 сентября 1770 г. в порту Мудро.

113. Панов Никифор Денисьевич. В 1745 г. поступил на службу гардемарином. 24 мая 1748 г. произведен в мичманы. 2 сентября 1762 г. зачислен в штат Морского кадетского корпуса. С 20 апреля 1764 г. капитан II ранга, командовал кораблем “Нептунус”. В 1765-1766 гг. участвовал в экспедиции Чичагова, командуя судном “Панов” во время плавания от Колы в Северный Ледовитый океан. 22 декабря 1766 г. в чине капитана I ранга “пожалован вечным пенсионом” в размере половинного жалования по чину, в котором находился во время экспедиции. Назначен командиром корабля “Екатерина”. 21 декабря 1767 г. по болезни уволен от службы. 11 марта 1768 г. произведен в чин бригадира.

114. Борноволоков Петр (1733-?), из мелкопоместных дворян. Из-за неявки на службу в срок 5 марта 1749 г. зачислен во флот матросом II статьи. Обучался в Московской академии, 6 июля 1752 г. переведен в Петербург и определен в Морскую академию учеником, в 1753 г. переименован в кадеты Морского корпуса. В 1755-1762 гг. плавал на разных судах в Балтийском море, сделал несколько переходов из Архангельска в Кронштадт и обратно. В 1756 г. произведен в гардемарины, в 1758 г. в мичманы. В 1764-1766 гг. в чине капитан-лейтенанта ходил к Шпицбергену в составе экспедиции Чичагова. 22 декабря 1767 г. пожалован “вечным пенсионом” в размере половинного жалования “за бытность в экспедиции”. 31 декабря 1767 г. уволен от службы, 11 марта 1768 г. произведен в капитаны II ранга (Общий морской список. Т. I. С. 55.; РГАВМФ. Ф. 212. Оп. 11. Д. 2136. Л. 98 об.-99).

Озеров Федор (1733-?), из мелкопоместных дворян. 14 августа 1749 г. поступил в Морскую академию учеником, в 1753 г. переименован в кадеты Морского кадетского корпуса. С 1755 г. гардемарин, с 1758 г. мичман. В 1755-1761 гг. плавал в Балтийском море, совершил переход из Архангельска в Кронштадт, в 1760-1762 гг. ходил из Ревеля и Кронштадта под Кольберг. 20 апреля 1764 г. произведен в лейтенанты и назначен в экспедицию В. Я. Чичагова. С 1 июля капитан-лейтенант. На одном из судов экспедиции отправился из Архангельска в Колу, где зимовал, в Архангельск вернулся в 1766 г. 5 июля 1769 г. за пьянство в Коле и недостойное офицера поведение разжалован в матросы на один год. 9 ноября 1770 г. уволен от службы с возвращением чина капитан-лейтенанта, через полгода принят вновь на службу с тем же чином и откомандирован в Донскую флотилию. В 1772 г. командовал в Азовском море кораблем “Новопавловск”. 20 февраля 1774 г. уволен в отставку. (Общий морской список. Т. II. С. 304-305; РГАВМФ. Ф. 212. Оп. 11. Д. 2136. Л. 156 об.-158.)

Поярков Петр Махайлович (1734-?), из мелкопоместных дворян. 26 января 1753 г. определен в Московскую академию, в июле того же года переведен в Петербург и зачислен в Морской кадетский корпус. С 1757 г. гардемарин, с 1758 г. мичман. В 1757-1763 гг. плавал на Балтийском море, сделал несколько переходов из Кронштадта в Архангельск и обратно. 20 апреля 1764 г. произведен в лейтенанты, прибыл из Ревеля в Кронштадт и командирован в Архангельск в составе экспедиции Чичагова. В 1766 г. аттестован командиром судна Бабаевым: “Поведения честного, должность свою исправлял как подобает исправному морскому офицеру, к произвождению быть достоин, которого навсегда в команде своей иметь желаю”. 22 декабря того же года пожалован вечным пенсионом в размере половинного жалования. В 1767-1768 гг. состоял в разных комиссиях, в 1769 г., будучи командиром судна “Чичагов”, потерпел крушение у Поркалауда, в 1770-1772 гг. командовал разными судами в Балтийском море, в 1773-1775 гг. в эскадре адмирала Грейга совершил плавание в Средиземное море. 29 апреля 1776 г. уволен в отставку с чином капитана I ранга. (Общий морской список. Т. II.; РГАВМФ. Ф. 212. Оп. 11. Д. 2136. Л. 105 об.-106; 129 об.-130).

115. Пинк, пинка-промысловое и торговое судно XVI-XVII вв. с косыми парусами и острой кормой. В русском флоте использовалось как транспортное судно.

116. См. рапорт архангельской городской конторы над портом 2 октября 1764 г. — в коллегию (московском архиве министерства иностранных дел).

117. В бытность мою морским министром я нашел эти письма Ломоносова в Морском архиве. (Прим. П. Ч.)

118. Гадлеев квадрант — морской угломерный прибор, изобретенный в 1731 г. английским механиком и астрономом, вице-президентом Лондонского королевского общества Джоном Гадлеем (Хэдли). Правильное название прибора — октан. Он служил для точного определения высоты небесных светил, что было крайне важно для установления местонахождения судна в открытом море.

119. Плениснер Фридрих (Федор) Христофорович (? — после 1779). На русской службе с 1730 г. Капрал Конногвардейского полка в Петербурге (1730-1735). За “некоторые вины” был сослан в Охотск (1737). Выполнял различные поручения командира Охотского правления. 9 февраля 1740 г. взят Берингом во 2-ю Камчатскую экспедицию, “как умеющий живописному искусству для раскрашивания... двух пакетботов и малых ботов и шлюпок” (РГАВМФ. Ф. 216. Оп. 1. Д. 29. Л. 282-283). Раскрасил внутренние части судов, помогал вычерчивать карту Камчатки и план Петропавловской гавани. В 1741 г. на пакетботе “Св. Петр” плавал к северо-западным берегам Америки, зимовал на острове Беринга, на Камчатку вернулся в августе 1742 г. Во время плавания и зимовки делал зарисовки берегов, зверей, рыб, однако, где находятся эти рисунки, неизвестно. 31 августа 1742 г. отослан от 2-й Камчатской экспедиции в Большерецкую приказную избу для возвращения из ссылки в Петербург (Там же. Д. 66. Л. 607 об.)

В 1751 г. капитан Вятского полка, с 1 января 1752 г. майор, в 1760 г. премьер-майор, затем подполковник Якутского полка, назначен командиром Анадырского края.

В 1763 г. отправил партию казаков и промышленников под руководством сержанта С. Андреева из устья Колымы на поиски Большой Земли (Америки). Экспедиция обследовала Медвежьи острова и составила их топографическое описание, по инициативе Плениснера их и назвали Медвежьими.

Описал Анадырь от острога до устья, организовал сбор сведений о численности, вооружении, быте, нравах чукчей, географии и экономике Чукотки и Аляски, подготовил экспедицию к берегам Америки под руководством И. Б. Синдта, способствовал составлению карт путешествий и представлял их в Петербургскую академию наук. В 1772 г. полковник, в 1776 г. переехал в Петербург (Материалы... Т. X. СПб., 1883. 544-545; Атлас географических открытий в Сибири и в Северо-Западной Америке в XVII-XVIII вв. М. 1964.; Белов М. И. История открытия и освоения Северного морского пути Т. I. М. 1956; Алексеев А. И. Береговая черта. Магадан. 1978.; Русские экспедиции... Т. II. М. 1989. и др.).

120. Любопытная в отношении историческом эта инструкция замечательна еще и тем, что она была последним ученым трудом Ломоносова, написанным ровно за месяц до его кончины. Он умер 4 апреля 1765 г. и составлял свою инструкцию уже больной предсмертным недугом. Она была отпечатана Соколовым в его небольшой брошюре “Ломоносов и экспедиция Чичагова”, Спб, 1854 г., которая ныне уже большая библиографическая редкость.

121. Полузамкнутое море Северного Ледовитого океана, расположено между островами Гренландия и Баффинова Земля. Открыто в 1616 г. Уильямом Баффином, английским полярным исследователем во время экспедиции 1615-1616 гг. на судне “Дискавери”, целью которой было исследование Гудзонова и Баффинова заливов. Соединяется с Атлантическим океаном через Денисов пролив, изобилует фиордами и заливами, богато фауной.

122. Остров в Атлантическом океане в группе Канарских островов, территория Испании. До 1884 г. через остров проводили меридиан, который в ряде стран был принят за начальный.

123. Креницын Петр Кузьмич (?-1770). В 1742 г. поступил в Морскую академию, через год был произведен в гардемарины, в 1748 г. в мичманы. В 1747-1748 гг. участвовал в гидрографических работах в Финском заливе. В 1760-1761 гг., командуя бомбардирским кораблем “Юпитер”, участвовал в осаде крепости Кольберг. В 1762-1764 гг. в чине капитан-лейтенанта командовал фрегатом “Россия”. В мае 1764 г. назначен начальником экспедиции по изучению и описанию островов, открытых в Тихом океане, произведен в капитаны II ранга. В 1765 г. вместе с лейтенантом М. Д. Левашовым прибыл в Охотск, в 1767 г. перешел в Нижнекамчатск и в 1768 г. на галиоте “Св. Екатерина” отправился к Алеутским островам. Зимовал на о. Умнаке, где встретил весьма враждебное отношение аборигенов. После трудной зимовки в бухте Екатерины потерял три четверти команды, умерших в основном от цинги. В конце июня 1769 г. возвратился в Нижнекамчатск.

4 июня 1769 г. произведен в капитаны I ранга, 4 июля 1770 г. утонул в реке Камчатке. Его именем названы острова в заливе Аляска, гора и мыс на о. Онекутан (Курилы), мыс в Бристольском заливе и пролив между островами Харимкотан и Онекутан (Глушанков И. В. Секретная экспедиция. Магадан. 1972.; Русские экспедиции... Т. II.; История Русской Америки. Т. I. M. 1997. и др.).

124. “Прибавление о северном мореплавании на восток по Сибирскому океану” также принадлежало Ломоносову.

125. Это наставление принадлежит перу Алексея Ивановича Нагаева, наполнено примечаниями и очень велико.

126. Этот рапорт от 22-го августа 1765 г. с надписью “по секрету” найден нами в московском архиве министерства иностранных дел и заключает в себе полное путешествие экспедиции на северный полюс.

127. Так в тексте. Апробация (лат.) — одобрение.

128. Ярыгин Федор. В 1753 г. поступил в Морской корпус кадетом. В 1756-1759 гг. находился в кампаниях в Балтийском море, совершил переход Кронштадт-Архангельск-Кронштадт. Произведен в гардемарины (1757), в мичманы (1758). Командовал палубным ботом (1759), участвовал в осаде Кольберга (1760-1761). Произведен в унтер-лейтенанты (1762), находился в береговой команде в Кронштадте. В 1764 г., командуя гукором “Св. Дионисий”, шел из Архангельска к о. Шпицбергену, в широте 78° при сильной стуже выдержал шторм. В гукоре открылась течь и Ярыгин вынужден был оставить судно в Белом море и спасать экипаж на шлюпках. 20 ноября 1765 г. за умелые действия при спасении команды произведен в лейтенанты. В том же году выбыл из флота до 1769 г.

129. Мы видели из рапорта В. Я. Чичагова, что он даже не мог войти в эту губу, и в каком виде он нашел там постройки и провиант.

130. Доказательством, что экспедиция В. Я. Чичагова совершила подвиг, неоцененный тотчас вследствие недостаточной образованности его современников, служит то, что путь его означен на картах всего света, а также на русской, изданной Гидрографическим департаментом в 1841 году*.

* Сохранилось несколько карт экспедиции Чичагова: “Карта морская, плоская, содержащая в себе остров Шпицберген, с показанием во оной чрез разные румбы плавания...” 1765 г. На карте подпись: “флота капитан Василий Чичагов” (РГАВМФ. Ф. 1331. Оп. 4. Д. 22.); “Карта меркаторская плавания судна, имянуемого “Панов” от мыса Горна в Клокбайский залив и из оного залива до мыса Типецы” 1766 г. (Там же. Д. 23.); “Карта острова Шпицберген с указанием пути плавания судна капитана Бабаева в 1766 г. вдоль западного берега Шпицбергена” (Там же. Д. 24); “Географическая карта северного полушария от полюса до параллели 35 градуса” 1766 г. карта “сочинена при чертежной Государственной адмиралтейской коллегии”, показан путь плавания судов экспедиции Чичагова в 1765 г. (Там же. Д. 36.) и др.

131. Нагаев Алексей Иванович (1704-1781), адмирал, один из первых ученых-картографов. Родился 17 марта в селе Сертыкино недалеко от Москвы в семье мелкопоместного дворянина. Поступил в Морскую академию (1715), которую окончил одним из первых, произведен в мичманы (1721) и назначен на строительство канала в Кронштадте. В декабре 1722 г. назначен на должность преподавателя и воспитателя гардемаринов Морской академии. В 1730-1734 гг. находился в Астраханском порту, выполнял гидрографические работы по описи побережья Каспийского моря, позднее составил карту этого региона. В 1739-1740 гг. руководил гидрографическими работами по промеру фарватера от Петербурга до Выборга, в 1740-1743 гг. плавал между Архангельском и Кронштадтом. В 1745 г. возглавил работу по анализу материалов Второй Камчатской экспедиции Беринга, на их основе составил карту Берингова моря. Летом 1746 г. командовал 66-пушечным кораблем “Фридемакер”. Осенью того же года Адмиралтейств-коллегия поручила Нагаеву “приведение морских карт в самую аккуратность”, и через 6 лет был составлен атлас карт разных частей Балтийского моря (1752), напечатанный только в 1789 г. под названием “Лоция или морской путеводитель, содержащая в себе описание фарватеров и входов в порты в Финском заливе, Балтийском море, Зунде и Скагерраке находящихся...”. По предложению Нагаева в Кронштадте создан первый в России пост систематических наблюдений за погодой и морем, прогнозировавший наводнения при западном ветре (1752). Занимался преобразованием Морской академии и организацией Морского шляхетного кадетского корпуса, был назначен первым его директором и занимал этот пост в течение 8 лет. Составил свод новых сигналов для флота. Во время Семилетней войны руководил описью прусских берегов. В 1762 г. назначен членом Адмиралтейств-коллегии и членом комиссии “для приведения флотов в лучшее состояние”, произведен в контр-адмиралы. С 1764 г. вице-адмирал, командир Кронштадтского порта. Принимал активное участие в организации экспедиций Креницына и Чичагова. В 1765 г. назначен советником в Адмиралтейств-коллегию. В 1767 г. закончил составление первой обобщающей карты северной части Тихого океана. В последующие годы Нагаевым были описаны и составлены карты р. Москвы и р. Оки (1768), берега и устье р. Колымы и Медвежьих островов, Камчатки (1770-1772).

Умер Нагаев в Петербурге 8 января 1781 г. После него осталось много бумаг, из которых видно, что он собирался напечатать оба путешествия Беринга, журналы плаваний Чичагова и Креницына, материалы для биографий русских моряков и др

132. Несмотря на все доводы В. Я. Чичагова оставить эскадру зимовать в Архангельске, где люди могли быть лучше помещены, суда снабжены провиантом и т. д., граф Чернышев настоял на своем прежнем распоряжении, т. е. приказал зимовать всем в пустынной и дикой Коле. Эскадра тотчас по отбытии начальника в Петербург оставила Архангельск, о чем и рапортовал командир над портом в коллегию 9 октября 1765 года (московск. архив): “три судна, именуемые Чичагов, Панов и Бабаев, да 2 адмиралтейские большой пропорции палубные бота, по удовольствию морской провизией и сухопутным на зимнее время провиантом, под командой капитана Бабаева сего октября 5 числа в путь свой отправились, а 8 числа по полученным в контору над портом от оного капитана Бабаева и со обстоящей при здешнем порте дальней брантвахты рапортам показано: объявленные три судна и два бота 6 числа пополуночи в 10-м часу мимо брантвахты прошли, которые, дошед за прямой за противностию ветра, легли на якори; а 7 числа пополуночи в 7-м часу снявшись с якорей при ветре Z O прошли чрез бар, а в 10-м часу и в повеленной путь отправились благополучно. А флота господин капитан Чичагов отбыл в Санкт-Петербург.