Мобильная версия сайта |  RSS
 Обратная связь
DrevLit.Ru - ДревЛит - древние рукописи, манускрипты, документы и тексты
   
<<Вернуться назад

ЧИЧАГОВ Л. М.

АДМИРАЛ ПАВЕЛ ВАСИЛЬЕВИЧ ЧИЧАГОВ

(род. 1765, ум. 1849 г.)

В ряду сподвижников императора Александра Павловича, в период его реформ, в ряду его первых по времени назначения, да и лучших по умственным и нравственным качествам министров, бесспорно был — Павел Васильевич Чичагов .

Краткую, но в высшей степени верную характеристику этого государственного мужа сделал на страницах “Русской Старины” бывший его адъютант, граф Федор Петрович Толстой — знаменитый медальер, товарищ президента императорской академии художеств, — человек в высшей степени правдивый:

“Павел Васильевич Чичагов — так характеризует его гр. Ф. П. Толстой, — был человек весьма умный и образованный; будучи прямого характера, он был удивительно свободен и, как ни один из других министров, прост в обращении и разговорах с государем и царской фамилией. Зная свое преимущество над знатными придворными льстецами, как по наукам, образованию, так и по прямоте и твердости характера, Чичагов обращался с ними с большим невниманием, а с иными даже с пренебрежением, за что, конечно, был ненавидим почти всем придворным миром и всей пустой, высокомерной знатью; но император Александр Павлович и императрица Елисавета Алексеевна его очень любили.

С низшими себя и с своими подчиненными и просителями, которых всегда принимал без различия чинов и звания, Чичагов обращался весьма приветливо и выслушивал просьбы последних с большим терпением”. (“Русская Старина” изд. 1873 г., том VII, январь, “Записки гр. Ф. П.Толстого”, стр. 44 — 45. [488]

Блестящее образование и природные способности довольно рано выдвинули Чичагова в ряд ближайших, непосредственных сподвижников Александра I-го; но вот после 1812 года он удаляется заграницу; опала над ним нового державного вождя России — императора Николая — сгущается и сгущается, и Чичагов проводит всю свою жизнь изгнанником, на чужбине, вдали от страстно любимого им отечества, умирает.

И этот ум, обогащенный массою знания, всю жизнь углубленный в труд, это сердце, исполненное глубокой и искренней любви к отечеству — погибли бесплодно для России, оставаясь вне ее пределов более тридцати лет.

Прошло после кончины Чичагова новые тридцать слишком лет и только теперь, по весьма счастливому и совершенно неожиданному случаю, один из его правнуков, Леонид Михайлович Чичагов, получат возможность оживить пред своими соотечественниками нравственный образ Павла Васильевича Чичагова.

В распоряжение Л. M. Чичагова поступило громадное и имеющее еще быть дополненным собрание собственноручных исторических трудов и Записок его знаменитого прадеда, а также множество документов, оправдывающих и подкрепляющих полные исторического интереса произведения пера адмирала П. В. Чичагова.

Труды эти постепенно явятся на страницах нашего исторического журнала “Русская Старина”. Ред.

I.

До сих пор на Павле Васильевиче Чичагове лежат обвинения за переправу Наполеона через Березину. Не вдаваясь в подробное разбирательство причин, побудивших современников адмирала, а также и историографов, отнестись пристрастно к Чичагову, должно однако указать на одно обстоятельство, которое весьма много помешало к оправданию его в глазах соотечественников.

В 1858 году, в Берлине появилась брошюра под заглавием: “Memoires de l'amiral Tchitchagoff”. Многие, конечно, помнят, какое впечатление произвела эта брошюра у нас и с какою ненавистью стали говорить об адмирале Чичагове, который переполнил свои записки недостойными отзывами о России и о русских людях, но никто не знает, кто был автор этого памфлета, каким образом появился он в печати. [489]

Поэтому я считаю своим долгом теперь, на основании документов, разоблачить преступные замыслы издателя мнимых записок адмирала Чичагова; я не мог этого сделать до сего времени, так как от меня была скрыта истина, как увидит читатель из последующего рассказа.

Адмиралу Чичагову не было суждено лично отвечать на обвинения соотечественников; при жизни императора Александра I — это было бы излишне, а в царствование императора Николая I он лишился возможности вернуться в Россию и даже узнать почему его наказали, отняв пенсию, имущество и средства к пропитанию.

По смерти адмирала (в 1849 году) Записки его остались в руках младшей дочери, поставившей целью своей жизни — издать их в полной подробности и с оправдательными документами. Много лет прошло, покуда они приводились в порядок, рукописи переписывались, складывались в известной последовательности в главы, частью переводились с английского и итальянского языков на французский, которым пользовался адмирал больше всего при писании своих воспоминаний, получались из России оставшиеся в столе адмирала бумаги и письма деятелей его времени, как вдруг, в 1855 году, в “Revue contemporaine”, в Париже, появились выдержки из этих записок, сообщенные графом du Bozy, дальним родственником дочери адмирала по мужу. Желая прослыть литератором, этот граф похитил несколько листов из мемуаров Павла Васильевича, касающихся 1812 года.

Оскорбленная таким поступком своего родственника, дочь адмирала немедленно написала письма ко многим редакторам газет, в которых, между прочим, заявила:

“Je suis et je serai toujours etrangere a tout ouvrage traitant de la Russie et signe du nom de Comte du Bozy”, т. е. я всегда была и буду непричастна к трудам графа де-Бози, в которых говорится о России.

Это происшествие и крымская война задержали издание подлинных записок адмирала.

Наступил 1858 год. Граф де-Бози не только не одумался, но предпринял еще более отважные действия. Боясь неудачи [490] во Франции, он удалился в Берлин и издал там целую брошюру под заглавием: “emoires de l'amiral Tchitchagoff”, а затем повторил, быстро разошедшееся, первое издание в Лейпциге.

Нельзя исчислить сколько вреда принесли эти недостойные брошюры — честному имени Павла Васильевича.

Из нескольких листов записок адмирала немыслимо было составить что-нибудь цельное, но чтобы придать округленность и интерес, автор включил плохенькую биографию П. В. Чичагова, соч. M. Emile Chales, рассказы дипломата-англичанина из книги “Eastern Europe and the emperor Nicholas”, газетные статьи, собственные измышления, слышанные рассказы — и все это выдал за Записки Павла Васильевича. Преступление графа де-Бози не было бы еще так ужасно, если бы он не переделал записок адмирала, не придал бы к отзывам его о России (человека, любившего родину честно и свято, но выражавшего чувства, может быть, слишком громогласно, что зависело от взглядов и значения придаваемого слову любовь к отечеству), такие эпитеты, которые выставили его чуть не изменником и если бы все это автор не извратил с политической целью именно еще в 1855 году, чтобы надругаться над Россией.

Бедная дочь адмирала, нервная и впечатлительная, как и ее отец, решилась бороться до конца. Она начала свои преследования судом и одинокая вышла на защиту чести своего родителя и своей родины, пред людьми, враждебно настроенными, и пред судом, склонным надсмеяться, вместе с обвиняемым, над достоинствами ее отечества, с которым они только что вели упорную борьбу.

Можно себе вообразить, что испытала это женщина, дочь русского адмирала, несшая с ним один крест со времени злополучной переправы Наполеона через Березину! Этот процесс наделал много шуму в Париже и приобрел большую известность. Пришлось сверять подлинные записки адмирала с брошюрой графа де-Бози; тут же на суде, доказывать с какой целью автор-родственник извратил их, вдаваться в подробности, оскорбительные для бедной женщины и не подлежавшие, в [491] сущности, суждению французом. Но возмущенная до глубины души и пораженная наглостью графа де-Бози, она говорила столь увлекательно, умно и внушительно, что суд не мог надивиться ее самозащите и решил дело в ее пользу.

Запрещения, наложенные на подделки графа де-Бози, ни к чему не послужили и брошюры продолжали читаться с интересом. В сущности граф де-Бози ни чем не пострадал, а дочь адмирала, расстроенная нервно до болезненности, слегла в постель и вскоре получила нервный удар, окончившийся параличом.

Очернив память адмирала Чичагова в глазах его соотечественников, этот литературный преступник убил еще его дочь, которая с 1859 года, в продолжении 23 лет, не вставала с постели и скончалась в Париже при невыразимых страданиях лишь 31-го августа 1882 года.

Вот история берлинской брошюры, называемой — “Memoires de l'amiral Tchitchagoff”, которою столь пользовались историографы при своих исследованиях.

Вообще до сих пор имеются весьма ограниченные материалы для суждения об адмирале П. В. Чичагове и все они касаются, главным образом, деятельности его в 1812 году. Отзывы современников очень разноречивы и их разобрать, рассортировать и оценить, казалось бы, уже настало время.

С 1859 года никто не знал о судьбе, постигшей младшую дочь адмирала, и о местонахождении записок Павла Васильевича; только в 1881 году мне удалось совершенно неожиданно открыть их в Париже. К несчастию, они прошли через много рук; привести в порядок и приготовить их к изданию будет весьма нелегко. Между тем, эти записки составляют драгоценный материал для русской истории и вмещают в себе подробности из эпох Екатерины II, Павла I и Александра I. История нашего флота обогатится замечательными документами: письмами графа Безбородко к адмиралу Василью Яковлевичу Чичагову, во время шведской кампании 1789 — 1790 гг., и трудами Павла Васильевича Чичагова во время управления им морским министерством. Отечественная война 1812 года разобрана адмиралом очень подробно, причем его записки о [492] ней подкреплены документами и письмами, до сих пор неизбежными.

Теперь, когда я могу представить на суд истории данные, основанные на несомненных документах, проливающих совершенно иной свет на личность и деятельность адмирала Павла Васильевича Чичагова, к моему истинному горю нет уже в живых наших уважаемых историографов — генерала Модеста Ивановича Богдановича и Александра Николаевича Попова, положивших своими исследованиями основание для всестороннего и серьезного изучения отечественной войны.

II.

В последнее время в “Русской Старине”, именно в изд. 1882 г., том XXXVI, декабрь, стр. 488 и 489, в интересных записках Якова-де-Санглена, явился, между многими другими, рассказ о столкновении императора Павла I с Павлом Васильевичем Чичаговым.

Затем в “Историческом Вестнике” о том же эпизоде явились подробности из печатных записок Шишкова.

И тот, и другой рассказы — не верны.

Весьма любопытно проследить, как извращается рассказ этот и даже самый факт в записках современников: де-Санглена, адмирала Шишкова и другие, и как вообще старались адмирала Чичагова обвинить даже в тех случаях, когда он являлся не действующим, а страждущим лицом.

Я. И. де-Санглен — в царствование Павла I переводчик адмиралтейств коллегии — не мог быть непосредственным свидетелем происходившего между императором Павлом и Чичаговым и записал анекдот, основываясь на слухах, ходивших тогда по городу. Между прочим приводятся де-Сангленом небывалые изречения Павла I и Павла Васильевича, и говорится о том, что император “немилосердно бил” Чичагова, оборвал у него мундир, камзол и, не без сопротивления истязуемого, крепко державшегося “за фалды царского сюртука”, вытолкал его собственноручно вон, крича: “в крепость его!”, [493] на что вытолкнутый Чичагов, обратясь к государю, будто бы сказал: “прошу книжку мою с деньгами поберечь; она осталась в боковом кармане мундира” и т. д.

Иначе рассказывается, и также по неверным слухам, в записках адмирала А. С. Шишкова и в книге “Eastern Europe and the emperor Nicholas”, изданной одним английским дипломатом.

Павел Васильевич, по свидетельству этих рассказчиков, будто бы обиделся, что Павел I наградил его за смотр балтийскому флоту, где служил самолюбивый, надменный и крайне резкий в поступках и словах Чичагов, орденом св. Анны 4-й ст., т. е. первым орденом на шпагу, когда он имел уже георгиевский крест и золотую шпагу с надписью “за храбрость”, и потому он, не стесняясь, при всяком удобном случае, выражал свое неудовольствие против государя. После какой-то дерзости со стороны Чичагова, государь его уволил от службы и отправил на жительство в деревню. Остальное в том же духе и также неверно, так напр.: адмирал Шишков говорит, что любимец императора, адмирал Бушелев, спасал Чичагова, защищал его и выпрашивал у Павла I прощение Павлу Васильевичу. Все это ложь.

Я мог бы еще указать на многие варианты этого эпизода в записках современников, но не стоит того; везде обвиняется П. В. Чичагов; ограничусь лишь рассказом графа де-Местра, разыгравшего роль друга Чичагова, потому, что этот умный иностранец превзошел всякое вероятие и обернул факт в самую безобразную сторону. Он пишет в Италию (“Русский Архив”, 1871 г. стр. 120):

“Его приключения (т. е. Чичагова) с Павлом прелестны. Однажды, после страшной сцены между ним и императором, Павел сказал ему, что в нем нет больше надобности и что он уволен. Адмирал тотчас разделся при государе и оставил двор в рубашке. Согласитесь, что это нагло и могло произойти только здесь”.

Таким образом уже в царствование Павла I старались современники запятнать скромного бригадира Чичагова, который больше жил в отставке, сидел в крепости и затем на [494] несколько часов возводился в чин контр-адмирала, чем служил и кому бы то ни было мешал. Почему, спросят меня, его не любили?

По простой причине: всякий сознавал, что он был очень умен и образован; что при первой надобности в дельном начальнике, его вызовут из деревни, выпустят из каземата и посадят на первое место; эта боязнь заставляла всех сослуживцев не любить и опасаться его. Ни в одних записках нельзя найти указания, чтобы Павел Васильевич сделал кому-нибудь зло; а многие его хулят и осуждают.

Действительное же и злополучное столкновение императора Павла I с Павлом Васильевичем Чичаговым произошло так.

III.

(Весь следующий рассказ помещаем здесь в переводе с французского из рукописных подлинных записок моего прадеда, Павла Василье вича Чичагова, том IV. В этом томе излагаются события о конце царствования Екатерины II и о вступлении на престол Павла Петровича. – прим. Л. Ч.)

Император Павел I, с воцарением на прародительском престоле, уничтожил ордена Георгия и Владимира, установленные его матерью, Екатериной Великой, и уволил от службы почти всех заслуженных ее генералов. Василий Яковлевич Чичагов, самый старейший и выдававшийся способностями адмирал (отец П. В. Чичагова), имел орден Георгия 1-й степени. Думая, что гнев императора, может быть, не коснется его, Василий Яковлевич продолжал служить; но однажды, в полицейском приказе, между распоряжениями о новой дамской моде, введенной монархом, и назначениями мелких чиновников, старец прочел о снятии с него Георгиевской ленты. Это не только обидело старика, но и убило его. Кушелев, бывший чуть не в чине мичмана под командою Василия Яковлевича, возведенный императором в звание морского министра, добился до того, что старика-адмирала Чичагова уволили от службы. Павел [495] Васильевич, обиженный за отца, хотел было то же выйти в отставку, но Василий Яковлевич воспротивился, говоря, что “честному человеку всегда следует служить и приносить пользу своему отечеству, какое бы тяжелое время не переживала родина”.

Одновременно с переустройством сухопутных войск, император Павел занялся флотом. Желая лично управлять маневрами, при помощи Кушелева, император приказал вооружить в Кронштадте 50 судов для переезда в Ревель.

Павел Васильевич командовал фрегатом “Ратвизан”. Когда все приготовления были окончены, император прибыл в Кронштадт со всей своей фамилией на собственной яхте. Не успели суда выйти в море, как поднялся сильный ветер, и разыгралась буря. В продолжении трех или четырех дней император и августейшее семейство страдали морской болезнью и 50 судов бездействовали. Экипаж Павла Васильевича был ему совершенно незнаком и, по-видимому, адмирал Кушелев нарочно назначил на “Ратвизан” своих любимцев, которым дал инструкцию вывести из терпения командира.

Кушелев находился безотлучно при больном императоре, который, между прочим, ему сказал:

— “Так как ветер дует со стороны Ревеля, то я ограничусь маневрами впереди Кронштадта, но в будущем году я уже начну путешествие из Ревеля; чтобы приплыть в Кронштадта по ветру”.

Когда ветер стих, начались маневры по сигналам, подаваемым с императорской яхты, которые заключались только в бесконечных поворотах направо и налево, что было очень затруднительно, при большом числе судов и малых расстояниях между ними. К вечеру флота стал на якоря и Павел Васильевич, выведенный из терпения невозможными маневрами и безобразным экипажем своего фрегата, подал рапорта о болезни и высадился в Кронштадте. Император Павел, рассерженный стараниями Кушелева, немедленно послал командира всего флота и главного доктора освидетельствовать Павла Васильевича, который, предчувствуя последствия рапорта, улегся в постель. Благодаря домашнему доктору Чичагова, уверившему, что у последнего ночью была сильная лихорадка, означенные выше [496] два лица доложили императору о действительной болезни командира “Ратвизана” и гром прошел мимо.

У Павла Васильевича Чичагова было еще два брата. С одним из них произошло следующее: состоя в чине подполковника, он получил награду, причем император в грамоте, писанной собственной рукою, называл его полковником. Желая убедиться, произведен ли он в следующий чин, Чичагов написал письмо Кушелеву, испрашивая разъяснений. На это Кушелев ответил:

— “Конечно нет, потому что вы должны видеть надпись на конверте, которая адресована вам, как подполковнику”.

Видя, что нет возможности служить при интригах Кушелева, Василий Яковлевич, наконец, согласился на просьбы сыновей, разрешить им всем подать в отставку. Павел Васильевич надеялся, что император не откажет ему в следуемой пенсии, но в вышедшем приказе об увольнении его от службы, было обозначено, что монарх, в виду молодости адмирала, повелел пенсии не выдавать.

Кроме этой неудачи, у Павла Васильевича было на сердце громадное горе. Оканчивая свое морское образование в Англии и останавливаясь во время плавания с эскадрами в английских портах, он сильно полюбил дочь командира одного порта, мисс Проби, которая вскоре была объявлена его невестой. Почти с увольнением от службы, пришло к нему известие о смерти отца невесты и о том, что последняя теперь с нетерпением ждет приезда Павла Васильевича. Не зная никого из любимцев императора Павла, Павел Васильевич решился обратиться с просьбой к графу Безбородко, который в конце царствования Екатерины II впал в немилость и поэтому был ее сыном возведен в княжеское достоинство. Князь Безбородко взялся хлопотать о дозволении Чичагову ехать жениться в Англию, но последствиями его разговора с императором было следующее приказание, отданное в ежедневнике:

— “В просьбе Чичагова отказать в виду того, что в России есть довольно девушек и для сей цели ему нечего ездить в Англию”.

Павлу Васильевичу оставалось описать свое горе князю [497] Семену Романовичу Воронцову, нашему послу в Лордоне, с которым он был в прекрасных и вполне сердечных отношениях. Князь Воронцов немедленно же послал от себя письмо своему другу, генерал-прокурору князю Лопухину, который был близок к камергеру Федору Васильевичу Растопчину — любимцу императора — и присовокупил, что в Англии о Павле Васильевиче высокого понятия. и особенно драгоценны похвалы главного начальника флота лорда Спенсера.

Князь Лопухин получил это письмо как раз в то время, когда готовились снарядить экспедицию в Голландию, обещанную англичанам для действия против французов. Узнав от князя Лопухина мнение англичан о Павле Васильевиче Чичагове, император просил генерал-прокурора немедленно известить Чичагова, что он дозволяет ему жениться и согласен был бы принять его на службу, а через Кушелева послал ему сказать, что он зачислен на службу контр-адмиралом и должен тотчас явиться во дворец в Павловск.

Адмирал Чичагов, прибыв во дворец, прежде всего, направился к Кушелеву, который, перечитывая вечерний рапорт, со списком всех приезжих лиц в Павловск, выразил сомнение, чтобы государь принял адмирала ранее завтрашнего утра. Волей-неволей пришлось Павлу Васильевичу ожидать приказания, сидя наедине со злым интриганом. Завязался разговор.

Кушелев: Довольны ли вы, что вас приняли на службу?

Чичагов: Я не имею особых причин быть довольным; только вследствие болезни я выпросил увольнение в отставку и в настоящее время, как вы видите, мое здоровье еще более расстроено, чем когда я выходил со службы. С другой стороны нечего особенно радоваться, так как мне не возвращено мое старшинство.

Кушелев: Разве государь не может делать, что ему угодно и так, чтобы никто не имел права жаловаться? Разве он не в праве из простого поручика сделать фельдмаршала? То, что вы называете “обойти по службе” — всякий день делается в войсках; согласно вашим идеям, все высшие чины армии должны были бы подать в отставку. [498]

Чичагов: Я прекрасно знаю, что государь может делать что ему угодно; я ведь не жалуюсь и ничего не прошу; но раз он меня обижает, то не может мне запретить это чувствовать. Впрочем, если бы вся армия сделала как я, то она подала в отставку именно в том случае, который вы предполагаете. Когда касается чести, то всякий ее защищает по своим понятиям, принципам — и вот каковы мои.

Кушелев: Ну-с, раз вы уже приняты на службу, желали бы вы лучше остаться в Балтийском море или посланным быть в Англию?

Так как Кушелев прекрасно знал, что адмирал просил позволения императора ехать жениться в Англию, то Павел Васильевич понял, что в вопросе была задняя мысль и призадумался над ответом. Адмирал, вспоминая состав начальствующих лиц в эскадре, отправляемой в Голландию, пришел к убеждению, что ему желали подстроить ловушку.

Чичагов: Я бы предпочел остаться в Балтийском флоте.

Кушелев: Почему это?

Чичагов: Потому, что Барятинский, бывший в чине мичмана, когда я имел чин капитана, сделался теперь старше меня и мне бы не хотелось находиться под его командой.

Таким образом, до вечерней зари адмирал должен был выслушивать наставления Кушелева, а затем, после доклада императору рапорта, последний объявил, что государь примет Павла Васильевича на другое утро.

На следующий день в 7 часов утра, на вахт-параде, император обошелся с адмиралом очень ласково, дал ему кисловать руку, что Чичагов исполнил преклонив колено, и был видимо в хорошем расположении духа. Желая адмирала назначить главным начальником эскадры в Голландию, он старался его задобрить и приказал сейчас же после парада прийти к нему в кабинет.

В то время, как Чичагов дожидал у дверей кабинета позволения войти, появился Кушелев и узнав, что адмирал еще не был у императора, сам скользнул в дверь.

Прислужливый фаворит боялся, чтобы Павел Васильевич Чичагов не перебил ему карьеры и потому составил себе в [499] голове новый план интриги. Войдя к императору, Кушелев прямо объявил, что адмирал не желает ехать в Англию, с эскадрой, что его женитьба только предлог к отъезду из России, чтобы передаться на сторону англичан, и это было бы затруднительно и опасно, на глазах целой флотилии.

Император страшно рассердился и приказал Чичагова немедленно уволить в отставку и отправить в деревню.

Павел Васильевич терпеливо стоял у дверей царского кабинета, как вдруг ему доложили, что адмирал Кушелев его просит к себе.

Интриган сидел за столом и спешил писать приказ об увольнении Чичагова в отставку. Кушелев в нескольких словах объяснил адмиралу, что император рассердился на желание его остаться в Балтийском флоте и освобождает его от службы вообще.

— Значит я уволен в отставку? — спросил Павел Васильевич.

— “Да”, — ответил коротко Кушелев.

— Очень вам благодарен, потому это все, что я желал, — сказал Чичагов.

Только уселся Кушелев писать начатый приказ, как за ним пришли от государя.

— “Император вас просит к себе”, — произнес Кушелев, вернувшись чрез несколько минут.

Государь стоял окруженный своими адъютантами и по глазам было видно, что он сильно прогневался.

— “Вы не хотите мне служить?! Вы желаете служить иностранному принцу?!” — закричал император, когда вошел адмирал в кабинет.

Павел Васильевич догадался в чем дело и хотел было открыть рот, чтобы уверить государя в невозможности этого, желал доказать, что английская конституция не дозволяет приема иностранцев, но император затопал ногами и еще сильнее закричал:

— “Я знаю, что вы якобинец; но я разрушу все ваши идеи! Уволить его в отставку и посадить под арест!” — произнес он, [500] обратясь в Кушелеву и к адъютантам. “Возьмите его шпагу! Снимите с него ордена!”

Адмирал выслушивал крики императора совершенно хладнокровно и первый снял с себя регалии, передавая их адъютанту.

— “Отослать его в деревню, с запрещением носить военную форму; или нет, снять ее с него теперь же!” — продолжал сердиться император.

Флигель-адъютанты бросились на адмирала как на зверя и с необыкновенной быстротою раздели его. Павел Васильевич не терял присутствия духа и соображая, что император может, наконец, дойти до последней степени наказания и послать его в Сибирь, вспомнил, что ему будут необходимы деньги, и громко, с достоинством обратился к одному из флигель-адъютантов с просьбой вернуть бумажник, оставшийся в мундире. Это хладнокровие до того поразило услужливых адъютантов, что они остолбенели и смутились; один из них только решился ответить, что они доставят ему бумажник.

— “Уведите его!” — закричал опять император.

Залы и коридоры Павловского двора были переполнены генералами и офицерами, собравшимися после парада, и Павел Васильевич, шествуя за Кушелевым, прошел в одном белье мимо этой массы блестящих царедворцев, поздравлявших его получаса тому назад с милостивым вниманием, оказанным ему императором на вахт-параде.

Не успели Кушелев с адмиралом дойти до квартиры, — как флигель-адъютант подал первому собственноручную записку государя, в которой было приказание посадить адмирала в Петропавловскую крепость в отделение государственной тюрьмы.

Усадив почти голого адмирала в карету, прежде всего его повезли к петербургскому военному-губернатору графу Палену, который принял Павла Васильевича очень ласково и старался успокоить.

— “Мы теперь только это и видим”, — говорил граф — “сегодня вас, а завтра может быть и меня”.

Ужасно было пребывание адмирала в крепости! Император Павел лично приезжал осмотреть помещение ареста Павла Васильевича и найдя его слишком чистым и светлым, приказал [501] пересадить адмирала в каземат. Между прочим император счел необходимым написать следующее письмо отцу Павла Васильевича:

— “Ваш сын, сделавшись недостойным моих милостей, должен нести вину; что же касается до вас, то я вам сохраняю мое расположение”. (Перевод).

Весьма интересны подробности долгого тюремного заключения Павла Васильевича; но я ограничусь тем, что скажу, что бедный адмирал чуть не умер в каземате от нервной горячки и только благодаря стараниям графа Палена, сенатора (Алексан. Семен.) Макарова (См. о нем заметку кн. А. Б. Лобанова-Ростовского в “Русской Старине”, 1878 г., т. XXII, стр. 126. – прим. Ред.), коменданта крепости — умного и честного князя Долгорукова, он был спасен.

На многие просьбы графа Палена, император Павел, наконец, ответил запиской следующего содержания:

— “Господин генерал от кавалерии, граф фон-дер-Пален. Извольте навестить господина контр-адмирала Чичагова и объявить ему мою волю, чтобы он избрал любое, или служить так, как долг подданнической требует без всяких буйственных сотребований и идти на посылаемой к английским берегам эскадре, или остаться в равелине; и обо всем, что от него узнаете, донесите мне. Впрочем, пребываю к вам благосклонным. Павел”.

В Петергофе. Июля 1-го дня 1799 года (См. этот же рескрипт императора Павла — фон дер-Палену в “Русской Старине” изд. 1872 г. том V, стр. 249. Там же, — в примечании, — приведен очерк жизни и службы Павла Васильевича Чичагова. – прим. Ред.).

Граф, обрадованный решением помиловать адмирала, тотчас полетел с этой запиской в крепость и показал ее Чичагову.

— “Очень досадно, что мне не задали этого вопроса раньше”, — сказал Павел Васильевич, — “потому что, по всем вероятиям, я отдал бы предпочтение первому из этих предложений”.

— “И отлично”, — ответил граф, — “я сейчас напишу донесение государю и надеюсь, что вас скоро освободят”.

На другое утро вошел в каземат сенатор Макаров в сопровождении цирюльника и стал собирать Павла Васильевича [502] в путь. Двор в то время имел свое пребывание в Петергофе. Исхудалый и бледный Павел Васильевич поскакал туда, прямо из крепости, зная нетерпение государя и всегдашнее его желание немедленно же видеть у себя прощенного сановника. Как ни тяжело было ему свидеться опять с Кушелевым, но придворные порядки того требовали и адмирал прежде всего представился своему врагу (Чичагов сделал это во исполнение высочайшего повеления: “Господин в генерал от кавалерии граф фон-дер-Пален, — писал 2-го июля 1799 г император, — освободя контр-адмирала Чичагова, прикажите ему явиться в Петергоф к адмиралу графу Кушелеву. Пребываю впрочем вам благосклонный. Павел”. См. “Русская Старина”, изд. 1872 г, том V, стр. 250. – прим. Ред.). Кушелев со злой иронией заметил, что тюрьма послужила в пользу адмиралу, потому что он потолстел. Павел Васильевич был одет в какой-то пиджак, и так как все его платье хранилось в Павловске, в гардеробном шкафу его величества, то Кушелев поспешил послать туда курьера.

Через несколько часов адмирала ввели в царский кабинет и император, прижав руку Чичагова к своему сердцу, произнес:

— “Позабудем все, что произошло; не будем больше об этом думать. А все-таки, я не понимаю, как вы могли так поступить, в особенности с этим” — и государь указал на георгиевский креста, висевший на мундире адмирала.

Павел Васильевич даже удивился словам императора уничтожившего этот орден, который он, т. е. Павел I, не только не ценил, но ненавидел.

Затем монарх продолжал:

— “Знаете ли на что похож ваш поступок? Это точно я бы напился пьян и стал бы танцевать в этом состоянии”.

Трудно было адмиралу что-либо ответить на эти слова и он счел более благоразумным молчать.

— “Если вы якобинец, говорил император, то представьте себе, что у меня красная шапка, что я главный начальник всех якобинцев и слушайтесь меня”.

“Я знаю”, — ответил адмирал с достоинством, “что вы носите [503] корону, которую нельзя сравнить с красною шапкою и которой, по моим принципам, следует повиноваться”.

— “В таком случае”, сказал император, “я вам сейчас дам поручение и позабудем все, что произошло и останемся друзьями”.

Адмиралу не дали возможности свидеться с престарелым отцом и услали в Ревель, где он принял начальствование над эскадрой, посылаемой в помощь англичанам.

Кампания эта была неудачна, так как император Павел вскоре поссорился с англичанами и адмирал Чичагов, женившись на мисс Проби, вернулся с флотилией в Ревель.

Тем временем, его меньшой брат, Василий Чичагов, старший церемониймейстер большого двора, успел навлечь на себя гнев императора, и его, уволив от службы, выслали из Петербурга с запрещением выезжать из деревни.

Старик отец, Василий Яковлевич, соскучившийся по адмиралу, прислал последнему письмо в Ревель, которым извещал, что он больной, почти слепой и умирающий, прибыл в Петербурга, чтобы еще раз перед смертью прижать к сердцу милого сына и познакомиться с новою невесткою, и умолял Павла Васильевича испросить высочайшее разрешение на поездку его в столицу.

Адмирал Павел Чичагов немедленно же послал нарочного с письмом к Кушелеву; но до получения ответа от последнего пришло в Ревель второе письмо Василия Яковлевича, где он в слезах рассказывал о жестоком поступке императора с ним. Не успел старик, по приезде в Петербург, разложить свой чемодан, как явилась к нему полиция с приказанием, на основании высочайшего повеления, тотчас же покинуть столицу. Причина не была объяснена. Между тем, Павлу Васильевичу государь разрешил трехдневный отпуск. Василий Яковлевич, надеясь все-таки увидеться с сыном, придумал остановиться в имении своего старого друга, в нескольких верстах от Петербурга, и что же?... Этот старый друг, услыхав о высылке Чичагова из столицы и боясь поэтому дружеского визита, поспешил выехать куда-то со всей семьей, чтобы адмирал не мог застать его дома. [504]

Бедный старик вернулся в Малороссию разбитый и физически, и нравственно.

Эскадра Павла Васильевича перешла на зиму в Кронштадт, где делались приготовления к войне с Англией.

В начале весны вдруг потребовал в себе Чичагова начальник порта, адмирал Ханыков, желавший из предосторожности лично сообщить Чичагову о высочайшем повелении его препроводить в Петербург.

Привыкший уже к превратностям судьбы, Павел Васильевич спокойно уселся в сани и двинулся в столице, в сопровождении двух фельдъегерей.

Представившись адмиралу Кушелеву, Чичагов был введен к императору. Его Величество принял Павла Васильевича очень милостиво, сообщил о предстоящей войне с Англией, о вероятной осаде Кронштадта; защиту Кронштадта он поручил Чичагову.

— “Ежели неприятель захочет взять Кронштадт сзади, я ему противопоставлю эскадру Барятинского”, — прибавил государь. (Как известно, с тылу крепости, по мелководью, не может пройти военное судно).

Затем император сел около маленького стола и приказал адмиралу последовать его примеру.

— “Англичане хотят мне объявить войну”, — сказал монарх, — “и это их министр Пит будет управлять ей. Но вы, не правда ли, знаете, что Пит пьяница?”

“Я не думаю, ваше величество, чтобы он слыл за такового”, — ответил Чичагов, — “по крайней мере в Англии; но я слышал, что он за обедом пьет бутылку портвейна

— “Ну-с”, — продолжал император, — “он пьет бутылку портвейна, а я пью маленькую рюмку малаги и только вследствие режима, и потому, что того требует мой желудок; и этот человек хочет бороться со мною!”

После нескольких подобных фраз, его величество простился с адмиралом и приказал ему прийти на другой день.

Явившись в назначенный час, адмирал застал у государя графа Палена, адмирала Кушелева, флигель-адъютанта графа Ливена и генерала Седмарадского (?), назначенного защищать берега и столицу от неприятеля. [505]

Император начал объяснять свой план кампании.

Генералы решительно не понимали мыслей его величества и граф Пален, человек тонкий и прекрасный военный, все время поддакивал государю, говоря:

“Sehr militarisch, Ihre M. (т. е. весьма воинственно, гениально).

— “А вы, адмирал”, — продолжал император, обращаясь к Чичагову: — “будете иметь суда для защиты прохода между Кронштадтом и Кроншлотом (ширина этого прохода не превосходила 200 саженей и на таком малом пространстве можно было поставить не более одного судна).

— “Затем”, — сказал государь, — “я приказал выстроить батареи для защиты рейда; вы будете иметь канонирную шлюпку, которую поставите на пути следования неприятеля; тогда как я и Кушелев будем на берегу, где я поставлю гусарский кордон, чтобы вас поддержать”.

Павел Васильевич, на глазах которого делались приготовления в Кронштадте, знал, что еще не приступали к постройке морских батарей, требующих несколько лет усиленной работы, и свидетель происходивших безобразий, хотел было открыть государю истину, когда император, окончив свой план кампании, спросил его:

— “Что же вы скажете на все это? Я вам позволяю говорить откровенно”.

К счастью, только что адмирал раскрыл рот, чтобы говорить, как император вышел на минуту из комнаты и приказал его подождать. Тогда граф Пален, пользуясь удобным моментом, быстро подошел к Павлу Васильевичу и тихо произнес:

— “Ради Бога, мой милый адмирал, образумьтесь, я чувствую ваше намерение, здесь можно только говорить “да” и “очень хорошо”; иначе вы рискуете привлечь на себя новые неудовольства, без того, чтобы это к чему-нибудь послужило”.

Таким образом, граф Пален опять спас Чичагова от беды. Кушелев, виновник всех беззаконий, уверил императора, что работы по укреплению порта окончены и в блестящем виде и ни за чтобы не простил адмиралу его разоблачений.

Павел Васильевич объявил императору, что он ничего [506] не может сказать против и думает, что если англичане взойдут в залив, то никак уже не выйдут.

Когда адмирал удалился, то государь сказал про него: — “Он исправился, тюрьма ему принесла пользу”.

Вскоре (т. е. менее, чем через два года) император Павел скончался.

Леонид Мих. Чичагов

Текст воспроизведен по изданию: Адмирал Павел Васильевич Чичагов // Русская старина, № 6. 1883

Еще больше интересных материалов на нашем телеграм-канале ⏳Вперед в прошлое | Документы и факты⏳

Главная страница  | Обратная связь
COPYRIGHT © 2008-2024  All Rights Reserved.