|
ЧИЧАГОВ П. В. ЗАПИСКИ АДМИРАЛА ЧИЧАГОВА, первого, по времени, морского министра. (См. “Русскую Старину” изд. 1886 г., т. L, май, стр. 221-252; июнь, стр. 463 — 486; т. LI, август, стр. 247 — 270; сентябрь, стр. 487 — 518; т. LII, октябрь, стр. 25 — 44; ноябрь, стр. 239-258; изд. 1887 г., т. LV, июль, стр. 5 — 54; сентябрь, стр. 523 — 544; изд. 1888 г., т. LVIII, июнь, стр. 535 — 561; т. LIX, июль, стр. 1 — 21.) XII. Приготовления к шведской кампании 1789 г. — Политика Англии, Пруссии и Швеции. — Состояние русского флота. — Современная стратегия. — Английские адмиралы и принц Нассау-Зиген. — Вице-адмирал Круз — Выбор главно-командующего. — Граф И. Г. Чернышев. — Ревель и состояние порта. — Контр-адмирал Козлянинов. — Свидание императрицы с В. Я. Чичаговым. — Инструкции и рескрипты. — Военный совет. — Дневные записки адмирала Чичагова. 1788 год окончился для России более удачно, чем могли предполагать. Не смотря на старания европейских держав усложнить восточный вопрос и парализовать действия русского флота, собиравшегося появиться снова в Архипелаге, кн. Потемкин одержал блистательные победы над турками, а адмирал Грейг разбил шведский флот и тем разрушил все планы короля Густава III. События, охватившие Францию, помешали ей участвовать в делах Востока; Австрия намеревалась с весны более энергично помогать России в войне с Нортой, следовательно, оставались только две державы — Пруссия и Англия, которые могли приложить старания, чтобы вредить интересам России. К услугам этих двух государств были, [226] по-прежнему, Польша и Швеция. Чтобы избежать войны с Польшею или, лучше сказать, отсрочить ее, императрица согласилась временно уступить настояниям польского правительства по некоторым придирчивым требованиям и обещала вознаградить ее насчет Турции; этим она вполне привлекла поляков на свою сторону. Так как Пруссии не удавалось поссорить Польшу с Россией, то она напрягла все усилия, чтобы уговорить Турцию и Швецию продолжать борьбу до последней крайности (“Это был хорошо наполненный год, писала императрица Гримму (Сб. И. О. XXIII, 473): турецкая война, шведская война, сумасшествие короля английского, взятие Очакова, смерть короля испанского, парламентские прения в Англии, польский сейм, шведский сейм, события в Голландии, поведение прусского короля в Польше и в Дании, морские сражения в Лимане и в Балтийском море и т. д”. – прим. Л. Ч.). В течение зимы 1789 года наше политическое положение несколько изменилось. Дерзкие заявления прусского короля вселили уверенность, что не обойдется без войны с ним; Англия распустила слух, что намерена послать свой флот в Балтийское море, а может быть Голландия присоединится к ней, вследствие чего Дания, которой угрожала также Пруссия отнятием Голштинии, склонялась отрешиться от союза с Россией. Шведский король, ободряемый Пруссией и Англией, действовал решительнее: ему удалось побороть революцию и привлечь на свою сторону все сословия, за исключением дворян, главных представителей которых он арестовал, дабы, при закрытии сейма, провозгласить себя самодержавным (По этому поводу императрица писала Гримму (Сб. И. Общ., XXIII, 68,471): “в эту минуту собирается в Швеции сейм и король велел арестовать в Финляндии 94 человека генералов и офицеров, из которых многие, узнав это, бежали к нам. Число их ежедневно увеличивается и может сделаться весьма значительным. Кажется, этот человек из числа тех, которые злейшего врага имеют в самом себе”. – прим. Л. Ч.). Эти обстоятельства сильно влияли на общественное настроение в Петербурге и большинство настаивало на заключении мира со шведами. Замечалась какая-то боязнь к продолжению войны (Вот что писал об этом гр. Безбородко гр. С Р.Воронцову (Арх. кн. Вор., кн. 13, стр. 158): “Со шведами мы намерены непременно помириться, хотя in statu quo, с соблюдением токмо decorum, и для того мы с гр. Александром Романовичем весьма не хотели вносить пункта о несвободе королю начинать войну без сейма. Сей пункт самый пустой и ненадежный...” - прим. Л. Ч.). Но [227] переговоры ни к чему не привели, так как Густав III боролся с внутренней неурядицей не для того, чтобы затем спокойно жить в Стокгольме. Тогда императрица решилась воспользоваться зимним и весенним временем для усиленной подготовки к следующей кампании. Масса народа была призвана к работе в Петербурге и в Кронштадте, но ими руководили лица, не имевшие достаточно хороших познаний в технике кораблестроения. Кроме кораблей, присланных в Кронштадт для исправления после гогландского сражения и вновь построенных, заготовлялось до 14-ти старых линейных, совершенно ветхих и негодных. Все это количество приходилось чинить в доках, которых недоставало для них, а потому исправления делались кое-как, с помощью замазывания щелей и заколачивания дыр досками. Вооружить совершенно заново, снабдить всем необходимым, набрать для них матросов и офицеров, при полнейшем недостатке в пушках, снарядах и людях, несколько приученных к морю, было мыслимо только в воображении адмиралтейств-коллегии и на бумаге. До 27-ми судов почти того же достоинства находилось у нас в портах ревельском и копенгагенском; если бы позаботились о снабжении их всем недостающим, то и тогда хватило бы работы до вскрытия вод. Не смотря на прошлогоднюю кампанию, которая, впрочем, ограничилась лишь одним сражением, выказавшем насколько неопытны были командиры кораблей и их команды, пришлось иметь на судах почти столь же несведущий контингента, как и до начатия кампании. Если принять в расчет число заболевших, умерших, убитых и раненых, наконец, вновь поступивших рекрутов, то на этих 27-ми судах оставался такой состав, с которым еле-еле можно было действовать в море. Но столь посредственный контингента, в виду желания иметь громадный флот, должен был еще ухудшиться. На строящиеся корабли и на готовящиеся к предстоящей кампании необходимо было отделить опытных матросов и офицеров из ревельской эскадры; таким образом, уравновесив силы, привели весь русский флот в вполне неудовлетворительное состояние как в отношении вооружения и снаряжения, так и в смысле снабжения людьми. Императрица также значительно увеличила свой гребной [228] флот, приказав построить большое число судов, подобных тем, какие были у неприятеля. Но она не имела Чапмана в своем распоряжении. Поэтому все было исполнено с поспешностью и, следовательно, гораздо хуже, чем у противников. Это были большие крестьянские телеги, в сравнении с хорошими и красиво навешанными каретами, но на них было возможно иметь артиллерию, а также и драться. Впрочем, слепая храбрость русских, столь же твердая, как и неистощимая, часто заменяет все недостатки в искусстве. С такими-то силами предположено было начать наступательную войну против шведов. В то время стратегия военачальника допускала лишь один способ получения преимущества пред неприятелем, а именно стремительную атаку. Так сложились понятия у современников моего отца и за это действие в особенности восхваляли адмирала Грейга. Мы приводили выше мысли и доводы адмирала Чичагова, почему он считал для нашего флота более выгодным держаться противоположной стратегии, которую некоторые находили тогда преступною. В настоящее время, после разительных примеров в истории Европы, когда испробованы все теории и применены на практике все блестящие идеи великих полководцев, стратегия дает свободу действий главнокомандующим и оправдывает все употребляемые ими средства к достижению превосходства над неприятелем. Было бы совершенно неподходящим утверждать теперь, что оборонительную воину имеет право вести только тот, кто заботится о спасении и о возможности отступить за укрепления. Весьма часто слабому приходилось бросаться в удобный момент на сильнейшего и тем выиграть битву, также как обороняющемуся — заставить малочисленного, но отважного противника разбиться о себя, как о стену. Несомненно, плохо обученное войско еще более теряет силу, когда атакует неприятеля. Одинаково сильные удары может наносить противнику и обороняющийся, и наступающий, лишь бы удалось вовремя остановиться, собраться, построить прикрытия или зайти в тыл неприятелю и выбрать слабый пункт позиции для атаки. В прежнее же время отважным и способным считали только атакующего, хотя обороняющейся должен иметь больше храбрости и выдержки. Не решись адмирал [229] Грейг напасть 6-го июля на шведский флот и предупреди его герцог Зюдерманландский, слава его была бы далеко не так велика. Но никто не мог поручиться, что этой атакой, которая принесла выгоду больше с нравственной стороны, он не затормозил кампанию. Шведский флот заперся в Свеаборге, испуганный действиями Грейга, и вышел оттуда не ранее того, как русский флот примерз к ревельскому и кронштадтскому портам. Существование флота обеспечилось до следующей кампании и так как не было никаких средств вызвать его в море, Грейг провел все лето в Ревеле, изобретая всевозможные планы. Предположим теперь, что атака была ведена со стороны шведов и они потерпели вдвое, так как наши капитаны сумели бы драться лучше, нежели управлять судном, нравственная сторона победы 6-го июля нисколько не уменьшилась бы, а известно, что первая неудачная атака влечет всегда за собою вторую, в надежде, что она будет счастливее; при таком предположении, есть данные, что шведы не стали бы скрываться, и Грейг мог получить случай окончательно разбить неприятеля, хотя бы на этот раз и атакой. Следовательно, нельзя брать на себя решение, что так-то было бы лучше, а так-то хуже; каждый действует как находит нужным, и все правы, если результаты приобретены в их пользу. Адмирал Грейг был замечательный флагман и начальник не потому, что он бросался в атаку, а вследствие его познаний, энергии, ума и душевных качеств. Россия многим ему обязана, что особенно выяснилось в первом же бою у Гогланда и за что он приобрел сразу любовь русского флота. О тактике и стратегии адмирала Чичагова скажем в свое время. Итак, мы выяснили приблизительно, как подготовлялся флот к предстоящей кампании. Число офицеров было крайне недостаточно и со смертью адмирала Грейга партия, приверженная к иностранцам, требовала, чтобы скорее выписали флагмана из-за границы (Императрица писала князю Потемкину (“Русск. Стар.” 1876 г., т. ХVI стр. 588): “Я смертью адмирала (Грейга) столь чувствительно тронута, что сказать не могу, и сия потеря для империи на сей случай есть несчастье, ибо не имеем во флоте кто мог бы с таковым же искусством и репутацией его место заменить”. Гарновский в своих записках говорит (“Русск. Стар.”, т. XVI, стр. 233): “хотят выписать господина Сюфрена”. – прим. Л. Ч.). Нашего посла в Лондоне [230] настоятельно просили о присылке английских моряков, и ожидалось их оттуда большое количество. Между прочими надеялись иметь английских контр-адмиралов Раулей, Рос, братьев Хоод (Hood), из которых один был лордом, Элиот, Хотам Пентон, Аллен, Саиер, Кинг, Фаулкнер, Говер, Иервис, Дункан, Дуглас; все они, вероятно, согласились бы явиться в Россию, при условии быть повышенными в чин генерал-адмирала (Имена этих адмиралов встречаются в письме императрицы к гр. С. Р.Воронцову от 3-го марта 1789 г. (Арх. кн. Вор., кн. 28, стр. 89): “Я вас прошу постараться пригласить на мою службу некоторых из тех, которые означены в прилагаемой ведомости, и, если возможно, в наискорейшем времени; потрудитесь их отправить сюда с той же быстротой, потому что, действительно, мы очень нуждаемся в нескольких хороших и сведущих моряках”. В ведомости помещена характеристика приглашаемых императрицею лиц и, кроме упоминаемых в записках П. В. Чичагова, там означены старшие капитаны кораблей: Стюарт, Пакер, Корнвалис, Макбрид, Фаншау, Амонд и Юнг. О стараниях гр. И. Г. Чернышева можно заключить из письма гр. С. Р. Воронцова к гр. Безбородко (Арх. кн. Вор., кн. 9, стр. 480): “Я получил письмо от гр. Чернышева, коим он просит меня, дабы я еще как можно более вызывал английских офицеров в нашу службу... Я должен еще вашему сият. сказать, что со времени, как Поль-Жонес взят на нашу службу, здешние морские офицеры потеряли охоту входить в оную, говоря, что он токмо что храбрый капер, но не служил нигде, ибо Франция ему дала патент офицерский для единого виду и для его спасения, когда кавалер Йорк требовал его выдачи от голландцев; что ни в какой службе ему не дали ранга капитана, а еще менее контр-адмиральский, и что служить под командой человека, который показывал храбрость всегда токмо что для корысти призов и раз токмо, чтобы не быть взятым и повешанным, они никак не могут”. Отчаянный Поль-Жонес, которому императрица почему-то протежировала, служил у Потемкина. О нем упоминается в письмах императрицы и Потемкина (см. “Русск. Стар.” 1876 г., т. XVI). Хороши бы мы были, если бы вся эта компания явилась управлять русским флотом. Отдавая иного рода предпочтете рыцарским качествам принца Нассау-Зигена (Нассау-Зиген, Карл, Генрих, Николай, Оттон, принц, прославившийся жизнью, исполненной приключений (род. 1743, ум. 1805), происходил от католической линии Зигенского дома. Биография его войдет в последующие записки адмирала Чичагова. – прим. Л. Ч.), который уже отличился в прошлую турецкую [231] кампанию на Черном море, где он командовал гребным флотом, императрица, находя, что там она может обойтись без него, призвала служить в Балтийское море и вверила ему начальство над всей вновь построенной гребной флотилией. Деятельность в портах доходила тогда до крайности. Наконец, пришло время императрице назначить главного начальника над флотом. Более решительным, храбрым и способным бросаться в атаку многие при дворе считали адмирала Круза, так как он служил в английском флоте (Круз, Александр Иванович (р. 1727, ум. 1799), происходил от древней датской фамилии. Был принят на русскую службу в 1753 г. в унтер-лейтенанты из английского флота. Похоронен в Кронштадте. На памятнике надпись: Громами отражая гром, Он спас Петров град и дом. – прим. Л. Ч.). Дабы склонить императрицу к назначению его, докладчики ее уверяли, что весь флот этого желает, но императрица никогда бы не могла согласиться в столь важный момент на назначение Круза, человека нестерпимого характера, горячего, увлекающегося, легкомысленного, постоянно ссорящегося со всеми; обстоятельства были слишком серьезны и требовали распорядителя, по меньшей мере, хладнокровного, опытного и любимого всеми моряками. Придворные вельможи знали Круза понаслышке и говорили со слов других; вице-президент гр. Чернышев, который сам не любил Круза и знал, что почти не было человека во флоте, который бы не поссорился с ним, представлял кандидатом того же Круза, чтобы угодить сановникам и соблюсти политику. Более прозорлива была в данном случае, как и всегда, императрица: она наотрез отказала всем, просившим за Круза. Так как вице-адмирал Круз был одним из деятельных участников кампании 1789 г., то не мешает с ним поближе познакомиться. При всех упомянутых мною выше недостатках его, это был человек благороднейшей и добрейшей души, приятнейший собеседник, но, действительно, нестерпимый начальник и подчиненный. Он не признавал тех, кто не был с ним одного мнения, и потому ссорился из-за пустяков. В семилетнюю войну он ходил с моим отцом [232] в эскадре под Кольберг. Там он, будучи еще лейтенантом, выказал свою неустрашимость, и его ранили. В 1769 г. ему поручили корабль “Память Евстафия”, с которым он и отправился в Архипелаг. В Чесменском бою он довел свою храбрость до невероятия. Находясь все время впереди и на картечный выстрел от неприятеля, он заставил играть музыкантов, пока всех их не перебили, атаковал корабль турецкого главнокомандующего, который зажег, и чрез это же сам взлетел на воздух со своим кораблем. Сброшенный в воду, Круз спасся, ухватившись за какой-то обломок. Так как его неустрашимость доходила до безрассудства и почти весь его экипаж погиб, то им остались недовольны. Вследствие этого он поссорился с начальством. Вслед за тем его постигло второе несчастие: когда ему дали в команду корабль, взятый в плен у турок, он его навел на подводный камень и затопил. Команду еле-еле успели спасти и по необходимости высадили на неприятельской земле. При жизни Грейга ему не давали никакого командования и, в 1788 году, он начальствовал над двумя старыми запасными кораблями, простоявшими всю кампанию у Красной Горки. Из этого маленького очерка уже видно, что желание моряков не могло быть — подчиниться Крузу, как это докладывали императрице и что она хорошо поняла. В заключение я позволю себе сказать, что, вероятно, все в жизни своей встречали подобных людей, как вице-адмирал Круз: при всех задатках к тому, чтобы принести пользу службе, приходится отказываться от их услуг, благодаря неуживчивости, строптивости и горячности их характера (Храповицкий говорит в дневнике (стр. 223), что он, 30-го декабря 1788 г., сказал к слову: “весь флот, жалея о Грейге, ожидал в начальники Круза, выхваляя его храбрость”. В ответ императрица произнесла: “Он потерял “Евстафия” и “Родос”. Надежда на Козлянинова и других, что были на моей шлюпке”. Далее (стр. 282): “Вице-адмирал Круз прислал письмо, что считает себя обиженным против Мордвинова, не быв наряжен в поход”. Сказано в ответ: “Он несчастлив на море”. – прим. Л. Ч.). Затем, выслушав все предложения своих докладчиков, императрица назначила временно начальником ревельской эскадры [233] адмирала Чичагова, которому и послала, 27-го ноября 1788 г., следующий рескрипт: “Главную команду над портом Ревельским и над всеми имеющимися в оном кораблями, фрегатами и другими судами, с людьми, к тому принадлежащими, указали мы поручить вам до будущего нашего соизволения. Подробные наставления получите вы от адмиралтейской коллегии, мы же вкратце вам волю нашу объявляем, чтоб вся часть флота нашего, в помянутом порте на зиму оставшаяся, как наискорей и конечно к открытию вод в исправность и полную готовность к плаванию и действиям приведена была непременно: чего ради ежели вам потребно будет какое-либо в том пособие, вы сверх рапортов ваших по команде и прямо нам представляйте, а, смотря по надобности, можете и для удобнейшего на словах о всем изъяснения сами сюда приехать; на проезд ваш пожалованные от нас три тысячи получите из суммы на чрезвычайные по флоту расходы, в ведомство покойного адмирала Грейга отпущенной”. Граф Чернышев который во время начальствования адмирала Грейга сказывался более больным и бездействовал, теперь пожелал снова стать во главе управления и первым делом начал торопить адмирала Чичагова. В ответ на его письмо отец мой написал 30-го ноября: “Недавно мне именным ее и. в-ва указом содержание сего изображено, но приступить не прежде я могу, как по приезде моем в Ревель, куда и отправиться имею в первых числах наступающего месяца немедля”. Разумеется, смешно было требовать от него распоряжений, когда он находился в Петербурге. Читатели помнят, что адмирал Чичагов, еще отправляясь с экспедицией к северному полюсу, близко познакомился с деятельностью вице-президента адмиралтейств-коллегии, графа И. Г. Чернышева. Разочаровавшись в нем и в пользе, которую приносила коллегия, он решил теперь действовать самостоятельно, помимо графа и членов пресловутого комитета, которые ровно ничего не смыслили. Действительно, граф Чернышев был всем, чем угодно, но только не моряком. Отец его при Петре Великом состоял комиссаром во флоте и, вероятно, знал более сына по части морского искусства, [234] так как иначе Великий Преобразователь его бы не держал, но Иван Григорьевич был на просто камер-юнкером при дворе императрицы Елисаветы, а затем дипломат средней руки, что вполне соответствовало и натуре, и воспитанию его. Этот род занятий развил в нем большую ловкость и уменье говорить так, как говорят при дворе, и думать рассудком сановников. Таким образом, он угождал всем и выказывался гораздо умнее и лучше, чем был в действительности. В последние годы жизни Елисаветы он старался сблизиться с наследником Петром Феодоровичем, где его приняли радушно, и он понял, что выгоднее сделаться сторонником вел. княгини. Чернышев так хорошо замаскировал свои малые познания и даже необразованность, что, с восшествием на престол, Екатерина приблизила его к себе, в уверенности, что он будет хорошим помощником по организации флота. Таким образом, он попал в морскую службу за два года (1763 г.) до снаряжения полярной экспедиции, когда моему отцу пришлось с ним сговариваться и переписываться. Императрица его назначила прямо членом адмиралтейств-коллегии, сделала докладчиком по делам коллегии, командиром галерного флота и петербургского порта. Поэтому можно судить, сколько было хитрости в Чернышеве, что он сумел сделаться моряком в глазах монархини. В 1769 году его пожаловали в вице-президенты адмиралтейств-коллегии. Имея право, на основании высочайшего указа, относиться прямо к императрице по всем делам, адмирал Чичагов решил им безусловно пользоваться и, для интересов службы, обходить гр. Чернышева, отвечая ему лишь в свободное время на запросы любезными письмами. 15-го декабря 1788 года отец мой прибыл в Ревель (Дабы успокоить графа Чернышева, комендант Ревеля Воронов поспешил на другой же день донести: “Вчерашнего числа ввечеру господин адмирал и кавалер В. Я. Чичагов в Ревель прибыл, но команды как флотской, так и порт по сей день еще не принял. 16-е декабря”. (Морск. Арх.). Довольно трудно было принять все в одни сутки. – прим. Л. Ч.). Порт мог вместить в себе не более десяти кораблей, несколько фрегатов и легких судов. В отношении [235] содержания и защиты он был в самом ужасном состоянии. Адмирал занялся приготовлением всего, что только могла дать отдыхающая природа этой страны, дабы флот имел возможность выступить в море, тотчас по открытии навигации. На его представления, императрица ему поручила исправить порто-выя стены, которые были в полном разрушении, и привести их в оборонительное состояние. Она дала ему одновременно и средства к этому. Адмирал также вошел в переписку с вице-президентом адмиралтейств-коллегии, графом Чернышевым, дабы позаботились о вооружении эскадры, зимовавшей в Кронштадте, и чтобы она могла быть готова одновременно с эскадрой ревельской. Императрица, с своей стороны, поощряла в работах и придавала им возможную энергию. Между другими неудобствами Ревельского порта в том виде, в каком он находился, главнейшее состояло в затруднении добыть пресную воду для кораблей, но, благодаря розыскам, было открыто средство провести воду из озера, лежащего на одной из окрестных высот, и это облегчило деятельность флота. Скажем несколько слов о состоянии самого флота и о командирах судов. 74-х пушечным кораблем “Всеслав” командовал Михаил Макаров, который после гогландского сражения был отправлен в Кронштадт для исправления судна. “Мстиславом” командовал Григорий Муловский, и отец мой не застал его в Ревеле, по случаю отпуска. Командир “Св. Петра” Денисов был также в отпуске. “Ярослав” не имел командира, так как Джон-Бикс умер от болезни, а капитан Эльфинстон, назначенный на его место, находился в отпуске в Петербурге. Георгий Тат, командир “Кир-Иоанна”, был на лицо, также как и Карл фон-Брейер и Петр Карцов, командовавшие “Св. Еленой” и “Изяславом”. “Вышеслав” чинился в Кронштадте, а “Болеелав” не имел начальника. Тревенен, командир “Родислава”, жил в Петербург. “Возмислав” был разбита. Николай Пиенгуков со “Славой” зимовал в Ревеле. “Бречеслав” чинился в Кронштадте. Фон-Гревенс, командир “Подрожеслава”, был в отпуску. фон-Сиверс зимовал в Ревеле с “Перемыславом”. “Надеждой Благополучия” командовал сперва Игнатий Лотырев , а затем князь Дмитрий Трубецкой, но [236] последний был сменен за слабое исполнение адмиральских сигналов и определен на корабль “Св. Петр”; после него назначались командиры: Сиверс, раненый и больной, а потом Николай Бодиско. Капитан-лейтенанты Сакен и Качалов, командиры бомбардирских судов “Победитель” и “Страшный”, находились в отпуску. “Иоанн Богослов” чинился в Кронштадте, а “Ростислав” и “Память Евстафия” с командирами Одинцовым и Хомутовым остались в Ревеле (Вот что писал В. Я. Чичагов в апреле гр. Чернышеву по этому поводу (Морск. Арх.): “Нет капитана на стопушечном корабле на место Одинцова... За нужное почитаю уведомить, что и капитан Карцов не надежен; он очень нездоров, хотя еще и не отказывается от кампании. Капитан, который пожалован из моих генерал-адъютантов, еще едучи из Петербурга, на дороге заболел и оставлен был на почтовом дворе. Время же к выходу нашему за гавань очень близко, ибо лед слаб, хотя еще не тронулся”. – прим. Л. Ч.). Из этого перечня уже видно, что мой отец, явившись в Ревель с повелениями немедленно заняться заготовлением всего необходимого для флота, нашел мало помощников (Кстати будет привести письмо В. Я Чичагова к гр. Чернышеву, касающееся Денисова и Одинцова (Мор. Арх. 22-го января 1789 г.): “Взятия по указу от командиров “Ростислава” и “Болеслава”, кои в ночное время, будучи под парусами, сошлись и несколько повредились, объяснения представлены от меня...; но я, читав их, нахожу противоречущими. Но, приняв в уважение: ночную темноту, узкость места и множество судов, трудно предостеречься от подобных случаев. Известно вашему сият., что капитан Денисов во всю прошедшую кампанию поступал похвально, то прошу в сем случае оказать ему милость и избавить его от нарекания”. – прим. Л. Ч.). Для того, чтобы лучше судить, до какой степени велика была нужда во флоте в самых необходимых вещах, приведем краткие выписки из писем адмирала Чичагова к гр. Чернышеву: 5-го января 1789 г. “Теперь у нас крупы на сухопутную дачу нет и купить менее 10 рублей и то небольшое количество не можно... На помещаемых во флоте армейских солдатах мундиров нет и прочей амуниции... Один русский купец объявил желание принять на себя достройку ревельской гавани, и по сие время никто другой не отыскался; к закупке же собою на то всех материалов надежды не предвидится” (Из дальнейших писем (Морск. Арх.) видно, что купец этот был Елизар Попов; план постройки сделан инженером бароном Паленом. Из обязательства Попова явствует, что строили восточную сторону гавани на 63 сажени длиной в море и за 18,500 рублей. В. Я. Чичагов требовал, чтобы постройка была окончена к маю месяцу и работа началась в январе месяце В апреле (24-го) адмирал писал гр. Чернышеву: “при наступлении теплого времени, когда обмерзший по наружности гавани лед отделился, то и усмотрено, что гавань не только сгнила, но и отверстия имеет такие, что при волнении легко размыть ее может”. – прим. Л. Ч.). 22-го [237] января. “Масло здесь дорого и трудно отыскать большое количество... Клюквы для наливки очень мало, не знаю, однако, ее пользы. В капусте кислой также недостаток. Лучше бы заготовить сушеной. Я таковой некогда имел бочонок, присланный ко мне от И. И. Черкасова; употреблял ее на море со вкусом, остаток же привез на берег и забыта была больше года, а вспомня, варил и нашел тот же вкус. Желающих быть толмачами шведского и чухонского языка отыскивать было приказано, и приходили ко мне три человека негодные и пьяницы. По дороговизне хлеба нельзя надеяться, чтобы сварили хорошее пиво, а худое и скоро окисаемое вредно”. 29-го января: “Интендантская экспедиция требует от нас чугунного балласта 0,25 часть для отсылки в Кронштадт. Недостаток же наш полагает наполнить каменным или песчаным балластом: но из рапортов капитанских усматривается, что корабли, кои назначены были в Средиземное море, за помещением на оных разного груза, не имели полного балласта, а по снятии тех вещей, теперь все облегчены и нужно еще догружать, не убавляя настоящего. Каменного балласта но близости нет, а песок очень мелок, да что будет стоить одна перевозка в таком месте, где и лошадей отыскать не можно, а более всего самое нужное время к вооружению употребится на погрузку балласта”. 7-го февраля: “Мы нуждаемся в квартирах для рекрут и особливо для больных... Прошу приказать, чтобы меньше присылали хворых и изнуренных рекрут, да чтобы обуты и одеты были...” 21-го февраля: “Купленные покойным адмиралом Грейгом 19 лодок совсем к десанту неудобны, потому что они беспалубные и разве употребятся для перевозки людей на самом ближнем расстоянии и где не может быть волнения” и т. д. К довершению всего, цейхмейстера Лемана определили в Кронштадт и мой отец остался без главного помощника и [238] руководителя артиллерийским делом. На его место назначили Ламздорфа. Таким образом январь и февраль месяцы прошли в хлопотах по устройству и заготовлению всего необходимого для флота. Тем временем императрица решилась дать Копенгагенской эскадре другого начальника и выбрала лично ей известного контр-адмирала Козлянинова. О нем упоминалось уже в предыдущей главе, но, не смотря на похвалы, которых он удостоился от адмирала Грейга после Гогландского сражения, в дальнейшей своей деятельности он выказал весьма малые способности. В средних числа февраля месяца императрица вызвала его из Ревеля в Петербург, чтобы объявить ему повеление принять Копенгагенскую эскадру (Вызов Козлянинова в Петербург был сделан запискою императрицы к В. Я. Чичагову (Семейный Архив): “Прикажите контр-адмиралу Козлянинову сюда на короткое время приехать. Вам доброжелательная Екатерина”. – прим. Л. Ч.). Когда Козлянинов вернулся в Ревель, то вручил моему отцу следующее письмо от императрицы: “Василий Яковлевич! Отпуская с сим контр-адмирала Козлянинова, желаю, чтобы вы на время поспешили сюда приехать, препоруча до возвращения вашего команду в Ревеле над флотом помянутому контр-адмиралу. Вам благосклонная Екатерина. 6 марта 1789 года”. До сих пор императрица не высказывала окончательно решения, кого она назначает главным начальником флота; моему отцу было только приказано принять командование над Ревельской эскадрой и стараться с возможной поспешностью приготовить ее к выступлению. Этот призыв адмирала в столицу должен был иметь какое либо особенное значение и действительно, при первом же свидании, императрица ему объявила, что на него возлагается обязанность начальствовать над всем флотом. 3-го апреля адмирал пошел прощаться с государыней, так как все дела и разговоры были окончены и более важнейшие ожидали его в Ревеле. Когда он вошел и императрица допустила его к целованию руки, то заметил, что на столе лежал образ св. Николая Чудотворца, в золотом окладе и усыпанный бриллиантами. [239] — “Это вам мое благословение”, — сказала она, указывая на образ. — “Благослови, матушка!” — воскликнул адмирал, падая на колени, растроганный сердечным вниманием императрицы. Она взяла образ в руки и трижды перекрестила им седую голову моего отца. Затем, крепко поцеловав адмирала в лоб, она вручила ему икону. — “Да хранит вас Чудотворец, ваш покровитель”, (т. е. моряков), — сказала императрица. — “Это наш Нептун, матушка!” — отвечал, улыбаясь, адмирал. — “Почему же”, — спросила императрица? — “Он покровительствует морякам, а без ветра, тем паче попутного, флоту счастья не добыть, матушка”. Императрица смеялась от души, а адмирал остался доволен, что сумел шуточкой ободрить государыню, которая в душе боялась за решение продолжать кампанию и сомневалась, существует ли у моряков надежда победить неприятеля (Храповицкий пишет в дневнике (стр.271): “изволила сказывать о даче образа Чичагову и что он назвал Чудотворца нашим Нептуном. Причина сему Спиридов. С ним говорено было, что ветры е. в — ву всегда попутны и что изволить ему отдать свое счастье. При прощании, вздумал он просить узелков; вдруг непонятны были его речи, но решились в тот же день послать к нему образ Иоанна Войственника, с коим он отправился, и во время сражения при Чесме надел на шею на голубой ленте”. – прим. Л. Ч.). 31-го марта 1788 г. императрица подписала рескрипты на имя адмирала Чичагова и вице-адмирала Козлянинова, вмещающие в себе инструкции для предстоящих действий (Храповицкий свидетельствует, что императрица подписала указ перекрестясь (стр. 270). – прим. Л. Ч.). “Вверив вам предводительство морских сил наших в Балтийском море”, говорилось в рескрипте моего отца: “против неприятеля нашего короля шведского назначенных, мы тем оказали вам знак особливого нашего благоволения и надежды на ваше усердие к службе, радение и искусство. Флот наш, на действия в помянутом море определяемый, будет составлен: во-первых, из 10 кораблей, 4 фрегатов и 2 бомбардирских, ныне в Ревеле имеющихся, и из такового же числа кораблей и фрегатов, от Кронштадта отправляемых; из эскадры, ныне в Копенгагене [240] находящейся, и из 3 кораблей с несколькими фрегатами или другого рода судами, назначаемых для охранения Финского залива во время отдаления вашего и в запас для подкрепления флота, чего ради сии три корабля в вашем личном распоряжении состоять будут. Гребной же флот, независимо от сего вооружаемый, будет под начальством предводителя сухопутной пашей армии. Вследствие сего, первое и главное попечение ваше и прочих вам подчиненных долженствует к тому обращено быть, дабы все назначенные в следующую кампанию для действий корабли и суда как наискорей в полную готовность приведены были, так, чтобы, по вскрытии вод, Ревельская часть на рейд выведена была и, по открытии удобности к плаванию, и Кронштадтская в соединении с первою поспешить могла, дабы тем упредить прибытие неприятельского флота в Финский залив и от него могущее быть затруднение в соединении двух наших эскадр, а напротив того скорее поставить вас в превосходство против оного. Впрочем, мы не ожидаем, чтобы неприятель ускорил ваш выход на рейд, полагая, что вы все силы и способы вопреки тому употребить не упустите. По выходе вашем на рейд и по приготовлении всего потребного, первое внимание и наблюдение ваше должно быть на пост при Гангуте. Занятие сего важного поста для нас тем выгоднее и нужнее, что оно послужить к пресечению сообщения между Финскими береговыми и прочими шведскими местами, да и прибытие Галерной флотилии неприятельской от Стокгольма затруднено тем будет. Мы уверены, что вы заблаговременно о состоянии нынешнем того поста осведомиться не оставите, ибо имеем известие, что со стороны неприятеля нашего положено укрепить оный и потому лучшие меры ваши восприймите, с тем, однако же, дабы в дальнейшем плавании, вам предлежащем, остановка произойти не могла. Если бы неприятельский флот в превосходных силах приближался к вам и вы предвидели бы, что он может воспрепятствовать соединению обеих эскадр наших, наипаче же заградить путь к выходу Кронштадской — в сем случае не оставьте взять такое положение, которое по благоусмотрению вашему признано будет выгоднейшим и надежнейшим к недопущению неприятеля исполнить его намерение и к обеспечению для эскадры Кронштадтской как выхода свободного из тесных мест, так и соединения с Ревельской, в чем мы на ваше искусство и осторожность полагаемся. Как скоро обе помянутые эскадры наши соединятся, то, вверив охранение поста Гангутского упомянутой выше небольшой эскадре в 3-х кораблях, которая, имея при себе и несколько легких судов, будет достаточна для удержания оного и потребных наблюдений, вы должны будете отправиться с помощью Божьей, имея в виду выручить эскадру нашу, в Копенгагене находящуюся, дабы она к флоту нашему присовокуплена быть могла, и искать неприятеля. Желательно было бы, чтобы означенная наша эскадра могла с вами соединиться прежде дела с неприятелем или же, шествуя по следам его, поставить его между двух огней. На сей конец какие даны от нас наставления вице-адмиралу Козлянинову, для командования оного посланному, усмотрите из приложения. Вы оными соображаться не оставьте, наипаче же приложите старания к открытию и обеспечению сношения с означенным вице-адмиралом, уведомляя его о времени выхода вашего на [241] рейд, соединения с кронштадской эскадрой и отправления в дальнее плавание и в битву. Если вы ускорите выход шведского флота из Карлскроны, то и должны употребить все способы для поспешного сближения с эскадрой копенгагенской, направляя шествие ваше с надлежащим наблюдением на берега шведские и стараясь препятствовать выходу неприятеля до тех пор, покуда упомянутая наша эскадра с вами сойтися может. По соединении всех частей флота нашего, буде неприятель еще не успеет выйти из порта, нет нужды его блокировать, но, дав свободно выйти, принудить его к бою и стараться учинить оный решительным в пользу нашу с всемерным истреблением шведского флота. Хотя уверены мы, что вы все знание флагмана, в столь преимущественной степени и толикою доверенностью снабденного, свойственную имеете, а потому полагаем, что, в случае сближения вашего с неприятелем и боя с ним, не упустите сделать все распоряжения, которые успех в сторону нашу обнадежить могут, но дабы не оставить ни едине мысли, которая к руководству и наставлению вашему служить может, мы признали за благо подтвердить тут. Во-первых: переменять в боевом порядке линии, дабы продолжать бой новыми судами, второе: стараться выигрывать ветер у неприятеля и, насколько возможно, с помощью его устремляться на один из флангов неприятельских и поражая оный с переменой кораблей, как выше сказано. Третье: спуститься на ближнюю дистанцию и всеми образами истреблять корабли неприятельские. Четвертое: 4 корабля и 2 фрегата из самых лучших в ходу вооружить охотниками отменной храбрости, при начальниках надежных и предприимчивых, кои и должны употребить все способы к нападению на корабль главного адмирала неприятельского и взять оный на абордаж. Пятое: иметь сигналы ясные, дабы отвратить всякое недоразумение и от того вред для службы и успеха в деле. Шестое: самые легкие из фрегатов употребить для помощи поврежденным кораблям. Покуда Бог благословит оружие наше успехами на море, не можем полагать, чтобы действия сухопутных наших войск могли быть далеко простираемы, ибо того и самая необходимая осторожность требует; но, по одержании победы над неприятельским флотом и при утверждении решительного владычества нашего на Балтийском море, откроется уже полная удобность усилить действия наши как со стороны армии нашей, так и гребной флотилии. Сверх поражения неприятельских главных морских сил, не меньше нужно, чтобы вы прилагали попечение пресекать по всей возможности его сообщение, транспорты и подвоз всяких надобностей для войск и флотов шведских, к чему вы не токмо легкие суда, при флоте имеющиеся, обращать можете, но дозволяем вам употреблять и арматеров, снабдя желающих вооружиться патентами, флагами и прилагаемыми при сем инструментами, и хотя надлежит держаться во всей точности правил нейтральных, от нас изданных и от многих держав принятых, но где есть видимая опасность и для нейтральных судов войти в порт неприятельский, там сии правила действия не имеют. Сие наипаче предпишите наблюдать в рассуждении поста Гангутского и Свеаборга, ибо когда первый нами занят, а пред последним шебеки и другие легкие суда крейсировать станут в самой близости, так что вход [242] в порт тамошний затруднен будет, тогда уже не может настоять ни малейшего сомнения, что порт Гельзинфорский или Свеаборгский неинако как запертым почесться должен. Что до внутреннего управления вверенных вам морских сил наших касается, главное дело состоит в том, дабы каждый служение на него возложенное приходил с усердием и радением, ожидая за ревностную службу, храбрость отличную и прилежание монаршего нашего благоволения и награды, так как за леность, робость и тому подобное неизбежного по закону взыскания, и чтоб вообще воинская дисциплина во всей точности и строгости наблюдаема была, в чем мы на ваше бдение и попечение полагаемся. Потребными для флота нашего провизиями вы будете снабдены от адмиралтейского нашего департамента; но не меньше к попечению вашему относиться будет, каким образом подвоз удобнее оной в продолжение кампании, смотря по вашим движениям, обеспечить; и хотя заготовление всего для вас нужного происходит в границах наших, в запас, однако ж, на непредвидимые случаи, а при том и для издержек, в штат не входящих, определена будет от нас сумма в распоряжение ваше, о которой краткие ведомости имеете доставлять нам ежемесячно. Из сей суммы определяем вам на стол, со дня назначения вас к предводительству флотом нашим и покуда оное продолжится, по 1,000 рублей на месяц; пожалованные же вам на подъем 10,000 рублей получите из кабинета нашего. Трофеи, амуниции и провиант, в добычу у неприятеля полученные, имеют всегда казне нашей присвоены быть, прочие же вещи, в добычу получаемые, да будут разделены служащим нам, на основании законов. Буде кто из флагманов и прочих чинов генеральского штаб и обер-офицерского чина в деле против неприятеля окажет себя отличною храбростью и искусством и, по установлениям нашим об орденах военных св. великомученика и победоносца Георгия и св. равноапостольного князя Владимира, достойным сея почести, о таковых представлять нам, описывая их подвиги, на основании статутов. На убылые места по флоту, вами предводимому, от последнего обер-офицерского класса, включая по морской части и капитанов-лейтенантов и того ранга, а по солдатской команде и премьер-майоров по старшинству и достоинству за отличные же против неприятеля подвиги и без старшинства производить вам позволяем, повелевая о таковых рапорты ваши и списки с показанием о произведенных за отличные подвиги, за какие именно, присылать в адмиралтейскую нашу коллегию, дабы от нее надлежащие патенты изготовлены были. Буде, паче всякого чаяния, из флагманов и иных особ генеральского и бригадирского чинов окажутся кто нерачительным в своей должности пли что повеленное упустит или иного неисправным явится, таковых вы, по усмотрению вашему, имеете отправить сюда прямо, донеся нам и адмиралтейской нашей коллегии в подробности о причинах, вас к тому побудивших. Штаб-офицеров, когда они равномерно в каких-либо упущениях должностей или в преступлениях окажутся, приказывать судить военным судом, и если по роду преступлений подлежать будут смертной [243] казни или лишению чинов или чести, о таковых, заключа приговор в суде, с мнением вашим представлять в нашу адмиралтейскую коллегию, самим же, их отреша от начальства, арестовать, кои же подвергнут себя аресту, или денежному вычету, или другому исправлению, вам самим конфирмовать, а об обер-офицерах заключенные сентенции, если бы они их лишению чинов с написанием в рядовые осуждены были, самим же конфирмовать; но буде они, по важности преступлений, подлежать будут смертной казни или лишению дворянской чести, и в том никакого облегчения не заслуживают, о таких представлять равным же образом в адмиралтейскую коллегию, как выше о штаб-офицерах сказано. В наказание низших чинов, в разных преступлениях оказывающихся, поступать по точности воинских морских и сухопутных установлений, но что касается до смертной казни, сим секретно и для единственного вашего сведения предписываем: чтобы все в преступлениях смертной казни подлежащие, не натуральною смертью, но политической казней наказываемы были. Подтверждаем притом точное исполнение указа нашего, в первый день января 1782 года данного, о неупотреблении пыток и пристрастных расспросов, повелевая наблюдать и за подчиненными вашими, дабы они сему же следовали. Реляции ваши имеете присылать к нам столь часто, сколь удобность то дозволит, доставляя при оных краткие дневные записки ваших движений и действий, да и с командующим сухопутною армией нашей в Финляндии генералом графом Мусиным-Пушкиным иметь переписку и сношение, для дел же, сохранения тайны и особливой осторожности требующих, прилагаются при сем цифирные на российском и французском языках ключи с наставлением, как их употреблять. Сии ключи иметь будут вице-адмирал Козлянинов, до соединения его эскадры с флотом, и полномочный наш министр в Копенгагене барон Криднер”. Мы привели здесь полностью рескрипт несколько длинный, имея к тому основания и цель. Хотя в конце была подпись императрицы, но, конечно, она лично не принимала участия в составлении этого плана кампании, поручив его всецело военному совету. Сама императрица не приписывала значения этому ареопагу в подобных случаях; он был полезен для рассмотрения дел текущих, обсуждения вопросов хозяйственных, но, конечно, не мог выработать плана кампании. Привычка комитетов касаться мелочей, упуская из виду главное, не раз выводила из терпения императрицу, которая гениальным умом своим решала вопросы вдвое скорее и лучше. Эти подробные и длинные инструкции, полные содержания наружного, но не внутреннего, могли поставить человека, неопытного в обращении с ними, в положение безвыходное. Вред их был велик уже потому, что, в случае неудачи, исполнителя [244] судили в том же совете и обвинение всегда строилось на соблюдении или несоблюдении пунктов инструкции, бессмысленной в основе и придирчивой в мелочах. К числу подобных планов и наставлений следует отнести вышеприведенный рескрипт на имя адмирала Чичагова. Из него можно было заключить, что главная задача — соединиться ревельской эскадре с кронштадтской и затем с копенгагенской. Совет рассуждал в надежде, что шведский флот будет бездействовать, пока мы не достигнем цели. Он мыслил, что неприятель не успеет покинуть Карлскроны ранее того, как ревельская эскадра подойдет туда же и последняя поставит его между двух огней, в виду появления одновременно вице-адмирала Козлянинова. Сведения членов совета не простирались до того познания, что Ревельский порт освобождается от льда позже Карлскронского, и, наконец, им не пришло в голову, что должен делать адмирал Чичагов со своими 8-ю кораблями, если весь шведский флот кинется на него, чтобы воспрепятствовать соединению эскадр и с намерением каждую из них разбить по одиночке. Мой отец был приглашен в совет и, как опытный человек в сношениях с подобными комитетами, предоставил им писать, что вздумается, лишь бы они его освободили от присутствования в заседаниях и от потери времени. Поэтому члены совета, а может быть и сам гр. Чернышев, заблагорассудили дать адмиралу Чичагову даже тактические наставления, в роде — стараться переменять корабли во время боя, нападать на фланги неприятеля со всей эскадрой и т. п. Недавние примеры в гогландском сражении были ими непоняты и за наилучшее было сочтено предложить повторение атак Баранова, Коковцева, Вальронда и других. В виду важного значения, какое должна иметь в предстоящей кампании копенгагенская эскадра, мы принуждены привести здесь выписки из рескрипта, данного вице-адмиралу Козлянинову. В нем значилось: “Рескриптом, от нас к полномочному министру нашему в копенгагенском дворе барону Криднеру отправленным, предписали мы ему объясниться и постановить с министерством короля датского, нашего союзника, о действиях, предлежащих со стороны его величества на море [245] и сухом пути в пособие нам против неприятеля, вследствие союзных обязательств между нами и Данией имеющихся. Но как с одной стороны нельзя полагать, чтоб сей двор решился соединить свои морские силы с нашими для общего наступления на вероломного врага, поправшего мирные договоры, а потому дальнее пребывание эскадры нашей в тамошних водах было бы совершенно бесплодно, лишая нас способов действовать; с другой же — соединение этой эскадры с главной частью флота нашего не может быть обеспечено и благонадежно до тех пор, покуда последняя не приблизится к Карлскроне, ибо эскадра, вам вверенная, должна будет проходить мимо того порта и превосходного пред ваян в числе шведского флота, то и положили мы, чтоб эскадра сия осталась в тамошних водах, покуда флот наш, составленный из частей ревельской и кронштадтской, успеет сблизиться с неприятельским и тем самым подаст вам удобность с ним соединиться, поставляя таким образом флот неприятельский между двух огней, или же, если последний успеет гораздо ранее выйти и к Финскому заливу сблизиться, в таком вы можете беспрепятственно и сами пуститься в плавание и, продолжая оное по следам неприятеля, идти к большому нашему флоту (?); но как быть может, что неприятель, считая на превосходные в количестве своп морские силы, похочет открыть действия свои попыткою на эскадру вашу, в таком случае мы от доброй веры союзника нашего, короля датского, ожидаем, что со стороны его приняты будут все меры к отражению врага. Когда же наверное обнадежится, что флот наш весь вышел на встречу шведскому, делом попечения вашего будет поспешать к соединению с флотом нашим и, сходно вышесказанному, теснить неприятеля, поставляя его между двух огней”. Читая подобное наставление, можно предположить, что Козлянинов будет обладать большими силами для достижения предписанного, но вслед за этим в инструкции говорится: “Видев из донесения контр-адмирала Повалишина, что корабли: один, оставшийся в Норвегии, да два корабля и один фрегат, льдами поврежденные, востребуют немалого истребления, считаем (?), что до тою времени, покуда настанет удобность к отплытию вашему для соединения с флотом, починка их кончена будет; но ежели бы нельзя было успеть, а время и способы к отплытию вашему наступят, в таком случае нет нужды, чтобы вы их ожидали, но можете оставить их для составления особой небольшой эскадры”. Одновременно с вышеприведенным рескриптом адмирал Чичагов получил еще второй, более важный и существенный в данную минуту, а именно: “Гошпиталь для пользования больных от флота нашего позволяем поместить в Екатерининском нашем дворце, при Ревеле состоящем, который и для других надобностей по обращению там флота служить может”. По этому распоряжению императрицы вполне можно судить [246] до какой степени нуждался флот даже в помещениях и каких жертв потребовала шведская война. Не смотря на то, что дворец этот был недавно отстроен и роскошно отделан, государыня, вследствие рассказа моего отца о бедственном положении солдат, отдала его в их распоряжение. Адмирал В. Я. Чичагов вел особую дневную записку для императрицы, которую, после кампании, представил ее величеству. В нее вошли все его распоряжения, с описанием действий в Балтийском море, и мы позволим себе, по временам, представлять читателям выписки из этой записки, которые придадут рассказу нашему большую ясность и познакомят с мыслями главнокомандующего. “С 1-го числа марта по 30-е апреля, писал мой отец в начале своего дневника, с помощью подчиненных мне от вашего и. в — ва, занимался я распределением по кораблям высших и нижних чинов, дополняя и уравнивая недостаток последних рекрутами, получаемыми от адмиралтейской коллегии и заменяя одного корабля избытком старослужащих недостаток оных на другом, а прочее число поровну наполняя рекрутами, дабы всякий корабль мог быть равно другому способен к действию и готов на поражение неприятеля. Корабли и прочие суда освидетельствовал в их крепости, исправил, где надобно было, повреждения оных в корпусе и оснастке, переменил поврежденные мачты, снабдил необходимым запасом снастей и такелажа, артиллерией и снарядами, приготовил надобные гребные суда и брандеры, снабдил на пятимесячное время всеми морскими провизиями по регламенту и налил все полное число положенных на корабли бочек пресной водою (В семейном архиве хранится письмо императрицы, сопровождавшее этот указ: “Василий Яковлевич. Препровождаю вам пункты, служащие в наставление каким образом содержать больных в госпиталях. Соизволяю, чтоб оные в точности наблюдаемы были по команде вашей”. –прим. Л. Ч.). При сем последнем запасе, увидя величайшее затруднение, сопряженное с излишним убытком казне вашего и. в — ва и потерянием немалого времени, и знав притом с каким затруднением, издержками денег на перевозку и потерей времени, так как и разбитием немалого числа гребных судов и бочек, особливо в осеннее время, получал прошедшего года флот пресную воду: старался я изыскать [247] способ к отвращению таковых затруднительных и убыточных неудобств в получении оной, что и удалось мне с помощью находящегося при ревельском порте архитектора подпоруческого чина Керпа и одного морских батальонов сержанта Финка, обучавшегося гидравлическому искусству; ибо, решившись провести текущую из Еркальского озера к Катеринтальскому дворцу весьма здоровую воду, сделал я водовод. А как помянутые Керн и Финк охотно взялись за сделание сего водовода и, быв определены от меня к сему делу, оказали столько усердия, неутомимости в трудах и знания, что в один месяц и 21 день совершенно окончили сию немалую работу, и корабли уже могли получать из оного воду, то, признавая сей их ревностный труд за весьма полезный для службы вашего и. в — ва, в воздаяние за оный, по данной мне от вашего и. в — ва власти, произвел я первого в поручики, а другого в подпоручики морских батальонов. Излишним почитаю распространяться о пользе и выгодности сего водовода, но смею об этом сказать только одно, что нельзя иметь при Ревеле лучшей удобности к скорому и притом столь здоровой воды налитию толь многочисленного флота, какой в нынешнее лето находится в Балтийском море, как о сем в своем месте после сказано будет. Приняв в свое ведение от ревельского губернского правления Екатеринтальский вашего величества дворец, употреблено мною старание о приведении построенных при оном разных жилищ, уже опустевших и большей частью от ветхости развалившихся, в выгодное и покойное для больных флотских служителей состояние, отделкою оных приличным образом; а покои самого дворца назначил я для больных офицеров и помещения медицинских чинов и аптеки, сделав сим предписание об усердном попечении и смотрении за болящими, пользуя их и содержа по правилам, какие при всемилостивейшем вашего величества указе, данном мне в 6-й день апреля, присланы (19-го апреля адмирал доносил императрице (Морск Арх): “К исходу апреля флот в Ревеле будет готов, но еще ревельский рейд весь льдом покрыть, также и Финский залив. А к стороне Балтийского порта и далее, сколько видеть можно, везде море открыто”. – прим. Л. Ч.). [248] Также обращено внимание и на исправление упадшей от ветхости передней части ревельской гавани, дабы иметь защиту от бурных ветров стоящим кораблям и оборону в случае неприятельского покушения к нанесению вреда судам вашего величества: в чем и успели и часть сия пространством на 63 сажени отстроена вновь и пушками во всей исправности снабжена. Но как и затем еще осталось исправить весьма обветшалую часть этой же гавани на 230 сажен, то дабы и оную в лето сего года приняты были попечения исправить, не оставил я 26-го апреля с приложением плана и профили в адмиралтейскую коллегию представить. Наблюдая всемерно, дабы неприятель нечаянно не приблизился в Финский залив, который даже до сего времени (т. е. до 20-го апреля) был весь покрыть льдом, и не имея возможности потому выслать никакие суда для наблюдения, отправил я для того в Балтийский порт надежного и знающего штурмана с предписанием весьма рачительно обозревать с возвышенности маяка, когда, по вскрытии тамошних вод, пойдут суда, их путь и движения, и буде увидит какие, тотчас с нарочным давать о том мне знать, описывая обстоятельно величину оных, флаги и число”. К этому времени относится любезное письмо императрицы к адмиралу В. Я. Чичагову. 25-го апреля она писала: “Уведомление ваше об успехах в приуготовлении части флота, предводительству вашему вверенного, в Ревеле находящегося, служит к особливому моему удовольствию. На попечете ваше возлагаю, чтобы как скоро откроется удобность к выходу на рейду, корабли и прочие суда выведены были и, при наступлении удобности к плаванию, в оное отправиться могли, а дабы и те корабли и суда, кои из Кронштадта под командою контр-адмирала Спиридова назначены к составлению помянутого флота приуготовлением, выведены на рейду и самым отправлением для соединения с ревельскими поспешали, сделано от меня новое подтверждение адмиралтейской коллегии”. П. В. Чичагов (Продолжение следует) Текст воспроизведен по изданию: Записки Адмирала Павла Васильевича Чичагова // Русская старина, № 8. 1888
|
|