Описание жизни моей, детям моим, быв под арестом (1799 года, декабря 25 дня).

Я предпрнял, любезные мои дети, описать вам жизнь мою для того, что оное чтение всегда должно быть приятно детям, любящим своего родителя, тем паче, что из оного вы можете почерпнуть многое к пользе вашей, быв в общежитии (иногда против своего желания) между людей таких, коих должно остерегаться по их коварности, и каковых есть большая часть к всеобщему людей несчастию в свете. При том увидите, какие, смотря по временам, надо брать предосторожности, дабы не впасть в подобные моим несчастия безвинно. Хотя я и имел от природы склонность к справедливости, к исправлению всех моих обязанностей со стороны службы и приватного в общежитии человека, хотя имел правила не делать никому зла, а делать сколько возможно добра, которое и делал, сколько имел сил, даже злодеям моим, но со всем тем имел неприятелей, которые за мое добро платили мне злом и неоднократно ввергали меня в несчастие в такое время, когда легко находили оное возможным. Однако же если бы и теперь был случай воздать им добром, я бы не отказался, без всякаго самолюбия, не искав себе в том похвалы, но единственно от склонности к добру, за что ежечасно и благодарю Всевышнего Творца, что влиял в меня таковые склонности, чему, [98] любезные дети, и вас прошу следовать, ибо оно приятно тем, кто в том находит собственное удовольствие, а похвально тем, кто его не чувствует, но делает, тем паче ежели оное употребляет вместо мщения, от которого себя удерживает. Се есть долг честного человека, кроме того, что всякий благовоспитанный должен так мыслить, поелику благовоспитание полагается в добродетелях человека и в образовании его сердца, а не в том, чтобы уметь быть светским и приятным в компаниях, что не иное есть, как хороший переплет на хорошей книге, которая и без переплета также похваляема знающими читателями; переплет же служит только для тех, кои не читают, а только любуются им как игрушкой. Так и внешние дарования человека похваляемы только теми, кои никогда не вникают в сердце человеческое; но благовоспитанный человек требует образования сердца, дабы мог назвать кого-либо именем благовоспитанности. Не мешает, однако же, как хороший переплет книге, так и знание быть светским и обходительным человеком, но это не есть вещь самая нужная, а только украшение добродетелям человеческим. Почему я сам и не тщился о сем украшении, а старался себя более укрепить в добродетеляхъ; сие требует размышления и твердости, а то только практики светской жизни; ибо есть много глупых, коварных и вредных людей, но знающих свет, коих люди несмысленны? называют благовоспитанными; но они нечто иное есть (как я выше сказал) хороший переплет на дурной или глупой книге.

В описании жизни моей за нужное почитаю коснуться умоначертания того века, в коем я жил, и тогда бывшего правления, ибо все сие для вас полезно знать, яко сынов того отечества, а при том и откуда род наш происходит и колико древность и знатность его требуют от вас вящших сил быть ему полезными.

Род Трегубовых происходит от Султана Кабардинскаго, имевшего прозвище Трегуб, бывшего самовладетельным бывшей Золотой орды, за Волгой, около Царицына. Оный выехал служить во время княжения Великого Князя Ивана Васильевича, в XV веке, в Россию, с двумя сыновьями и многим числом его подданных татар, и дан был ему в удел город Курмыш и Закудемские волости. От одного его сына царевича Даньяра (о коем в истории российской князя Щербатова упоминается, что в 1471 году ходил с войсками на Новгород) пошел род Трегубовых, а от другого, который имел пять сынов, произошли пять разных фамилий, по прозванию каждаго из них (как [99] тогда обычай был), какъ-то: от Молвы – Моловениновы, от Хитра – Хитровы, от Сабура – Сабуровы и проч.

Дед мой, отец отца моего, Алексей Максимович Трегубов жил во время царствования прославившего Россию и просветившего ее Петра Первого, век которого достоин чтения, по его деяниям и проницанию, по привязанности к своему народу и желанию его просветить. Хотя строгость Государя выходила иногда из границ, но сие приписать надобно умоначертанию того непросвещенного века, ибо каков ни был его ум, но воспитание и привычки иногда брали поверхность над рассудком.

Алексей Максимович от ран, в шведскую войну полученных, принужден был взять свою отставку в малом чине, т. е. капитаном; женат был на Арсеньевой; имел за собою, со взятыми в приданое, более 1.000 душ, что в тогдашнем веке считалось большим богатством или имением. Он был человек суровый, но справедливый; для доказательства же его твердого и похвального образа мыслей, не безполезно вам рассказать один случай в его жизни. Продавалось тогда село Овторово, смежное с селом Лаптевым (Владимирской губернии), которое теперь за мною с братьями моими, где Алексей Максимович, женившись, и пребывание всегда имел, ибо оное из рода Арсеньевых в приданое получил. Просили за Оное Овторово, имевшее в себе тогда до 200 душ, 1.500 руб. Он его не купил, не смотря на смежность и дешевую цену. Для чего же? Для того, что имел своих денег наличных только 500 рублей, а 1.000 рублей надобно было занять; но он не хотел, говоря, что стыдно в его лета быть должну. Похвальная стыдливость, предохранявшая тогда многих от неоплатных долгов, в наш век видимых, в который не только не стыдятся занять, но даже и не платить долга. Когда он езжал в поле и находил крестьян на работе, то равно наказывал ленивого и дурно обрабатывающего землю мужика, как своего, так и чужого. Жаль, что такой человек не употреблен был к государственным должностям.

Это было золото, сокрытое в навозе, как сказал Томас в своем сочинении.

Имел он двоих детей: сына Якова Алексеевича, а моего отца, и дочь Татьяну Алексеевну, бывшую в замужестве за Николаем Васильевичем Зубовым, которого внук, князь Платон Александрович Зубов, играл столь значительную роль во время царствования блаженные памяти любимой народом государыни Екатерины Второй.

Отец мой, Яков Алексеевич, рожденный в 1728 году, [100] служил в армии в конном полку, был в шведском походе и, быв еще молод, женился на княжне Юсуповой Екатерине Алексеевне, а меньшая княжна Анна Алексеевна была за Абрамом Степановичем Лопухиным, генерал-поручиком, который умер в отставке сего 1799 года, а Анна Алексеевна умерла в 1794 году.

У них остался сын Степан Абрамович, который служит теперь при дворе камергером.

Оный прижит ими через 18 лет после женитьбы; мать его, Анна Алексеевна, желая иметь детей, лечилась долгое время и доказала тем, что натуре чрез искусство во многих случаях можно помогать.

И так отец мой, женившись, вышел в отставку и по некотором времени определился директором над таможней Шелеговской в Смоленске, бывшей против польского тогда местечка, называемаго Ляды, где я и родился в1756 году; но я был не первый. Старше меня, кроме трех сестер, умерших в младых летах, была сестра Авдотья, которая с 1775 года в замужестве за Александром Васильевичем Салтыковым, тайным советником и кавалером Св. Анны и Мальтийского Ордена. У них в живых одна дочь Екатерина Александровна, родившаяся в 1776 году, в замужестве за генерал-майором Николаем Федоровичем Тишинским. После Авдотьи Яковлевны родился Алексей Яковлевич, который, служа полковником в Крыму в 3-м гренадерском Екатеринославском полку, умер в 1785 г. сентября 5-го. Он был любим всеми, а паче своими солдатами, которые его оплакивали, как дети любимого отца, а одного гренадера с великим трудом могли оттащить от гроба, когда по обыкновению церковному, после отпевания, все прощались с усопшим. Пример привязанности редкий в простом солдате, завидный случай, достойный подражания, и редко кто того удостоивается от людей, не бывших ни в дружбе, ни в родстве. Один Петр Великий так был оплакиваем своим народом, как он своими солдатами. Он был также счастлив со стороны репутации. Князь Потемкин, человек проницательный и отменно искусный в познании людей, сам его избрал в сей любимый полк единственно потому, что почитал его добродетельным человеком, в чем нимало и не ошибся, хотя с ним не был короток, и князя просили о помещении в оный другого. Императрица Екатерина II также разумела о нем с хорошей стороны. Когда он был еще гвардии Семеновского полка поручик и послан был с командой для содержания караула в Царское Село, [101] то вышеупомянутая государыня, яко имевшая проницательный разум, видно заметила в нем умного человека, что никогда не пропускала случая, чтобы не сделать ему какого приветствия и даже заставила его один вечер в собрании рассказывать себе похождения его, когда он был пленником у турок, вместе с российскими посланниками Обрезковым Алексеем Михайловичем и Левашевым Павлом Артемьевичем. В Турцию он был послан в 1768 г. курьером, быв еще гвардии сержантом, и не доехав далее, как до Ясс, по причине войны, объявленной России, и по обыкновению в таких случаях Порты Оттоманской, взят был под арест. Чему у меня есть и журнал, его рукой писанный. В сем плену он пробыл три года и возвратился в 1771 году в Петербурга, за что в том же году в декабре был прямо из сержантов пожалован в подпоручики, а в начале 1772 годл (год, в который я приехал служить в Петербурга), он отправился (в апреле) на конгресс с князем Григорием Григорьевичем Орловым, тогда бывшим графом. Он поехал вместе с того же полка поручиком Александром Николаевичем Самойловым ², ныне графом и тайным действительным советником, в отставке со времени царствования императора Павла Первого. Самойлов есть племянник того славного умом князя Потемкина, который толикие услуги оказал своему отечеству покорением Крыма без войны и один только мог быть исполнителем дальновидных намерений Великой Екатерины. Потемкин есть виновник спокойствия России от набегов крымских татар взятием Крыма, сего плодоносного и владычествующего над Черным морем края, следственно он же виновник сильного нашего в том крае военного флота, держащего в узде Оттоманскую Порту, и тем более виновник сего, что один в Совете утвердительно взял на себя приобщить Крым к России, не подвергая ее на тот раз войне. Он виновник завоевания земель, где процветает теперь торговля, как, например, новосозданный город Одесса, в короткое время чрезвычайно населившийся; он создатель Николаева и Херсона, где строятся военные корабли, и основатель столь твердой границы, как Днестр. Он же виновник спокойствия от набегов кавказских народов завоеванием земель от турок и поселением тут черноморцев, прежде называвшихся запорожцами, народа военного и для своей безопасности пекущегося возбранять набеги и быть бдительною стражею. Он был не менее человек, ненавидящий всякое педантство или [102] донкишотство и обряды, продолжавшиеся в нациях или от заблуждения, или от привычки, или упрямства, и потому уничтожил все то, что отнимало время у солдата и его попусту озабочивало безо всякой пользы; запретил солдатам пудриться, остриг их в кружок, так что солдат мог за час до развода идти в баню и поспеть к должности, и не мучиться, не спав целую ночь, причесавши с вечера, яко болван, свою голову; сделал им куртки, яко одеяние, которое нигде не мотается и не мешает легкости, свойственной и нужной солдату, и шаровары, кои избавляют солдата от чулок, кои для него дороги, и позволяют носить онучи холщевые, кои здоровее для ноги и которых под шароварами не видать, при том просторны и солдата не беспокоят, если только висят на помочах, которые не накрест лежат на плечах, ибо таковые режут плечо. Он уничтожил гусарские полки, рассуждая, что не платьем бьют неприятеля, что прилично утешаться и заниматься щегольством людям несмысленным, поелику гусарское одеяние убыточно для офицера, получающего только четвертую часть того жалованья, что стоит мундир, а для гусара оно тягостно. Повеления его доказывают, что он старался и учить солдата только тому, что необходимо нужно против неприятеля, запрещая строго все ребяцкие игрушки и паче парадные разводы, яко утеха, а не польза. Таков был сей полезный человек своего отечества, достойный памятника от потомства. Он хотя был расточителен и дорого стоил государству, но если бы он и этой слабости не имел, то превзошел бы всех славных в свете людей.

Заслуги его отечеству и польза, чрез то ощущаемая всеми, не могут быть куплены за те деньги, что он расточил. Замечательно было в нем и воображение его; он ничего не любил не чрезвычайного: если строил что, то так огромно, что нельзя назвать партикулярным строением, но публичным зданием; концерты, для него сочиняемые, составлялись от 300 до 500 человек и вмещали в себе все роды инструментов.

Когда он был еще офицер гвардии и бедный человек, то и тогда не любил быть в кругу сотоварищей, а был уединен и занимался прожектами. Словом, это был человек, рожденный для играния первой роли в государстве, чего и достиг, подобно Бонапарту, без всякой подпоры, единственно своим умом, и держался до смерти, имея больших людей себе злодеями. Умер Потемкин в 1791 году в октябре месяце, ехав лечиться из Ясс в Николаев, где как здоровое местоположение сего города, [103] им созданнаго, так и вода могли дать ему облегчение ³. Замечательно, что оный город был построен не более, как в три года, бригадиром Фалеевым. Выбор сего достойного человека делает честь проницанию князя Потемкина, который его знал, когда в первую турецкую войну, начавшуюся в 1768 году, тот был сидельцем в суконной лавке, и видно тогда еще заметил, что оный человек достоин по уму своему быть употребленным в государственные должности и полезнее будет своему отечеству, нежели мерить сукно. И подлинно он не ошибся в его на все способностях. Честь и ту надо воздать г-ну Фалееву, что он был наиблагодарнейший человек, каковых в свете немного, и надо искать со свечкой, так как Диоген искал человека. Фалеев, после смерти князя Потемкина, жил недолго и умер точно с печали, потеряв своего благодетеля, доставлявшего ему средства к услугам отечеству. Мне на это скажут, может быть, что Фалеев пополам с князем подрядами грабили казну. Правда, я не буду защищать их с этой стороны, но польза государственная, от их заслуг проистекшая, всегда для меня затмит ущерб в казне денежной. Надобно себе только вообравить, что будто бы народ, в благодарность им, обложил себя податью и нам оную подарил за их великие услуги. То худо, когда без заслуг казну обкрадывают. Я говорю вообще для того, что и Фалеев был во многом князю Потемкину помощник.

Теперь возвратимся к Алексею Яковлевичу. Я его оставил поехавшего на конгресс с Самойловым, что также делает ему честь со стороны его репутации, ибо был сам еще с небольшим 22 лет, но отец Самойлова, Николай Борисович, поручил ему сына и просил не оставлять. Конгресс скоро рушился, и Алексей Яковлевич остался до окончания войны волонтером. Алексей Яковлевич имел слабость к картам, играл без всякого рассчета и потому никогда не имел денег; страсть предосудительная, ввергающая людей в несносные несчастия, ибо когда свои все проиграют, то принимаются за казенные и подвергают себя тем всем бесчестиям, по закону определенным. Он имел побочного сына от одной итальянки, жены морского бригадира Алексиано. Сын оной назван Иваном Алексеевичем Раславским и воспитывался у сестер моих – Варвары, которая дала ему [104] 50 душ в Кашире, и Надежды, родившихся после брата Алексея, и умерших в девках.

Потом по старшинству следует сестра Екатерина Яковлевна; замужем за графом Василием Андреевичем Толстым, человеком отменно честным и любящим родных своих, что есть немалое дарование в веке сем, когда родство уже ни во что не считается от испорченности нравов и фальшивых правил воспитания, ибо толкуют молодому воспитаннику, что он должен снискивать любовь в знатных и в свете живущих, но и не поминают о том, что прежде всего должно снискать любовь родных, в каком бы положении они ни были, и тем самым поддержать связь между ближними ⁴.

После Екатерины Яковлевны родился я в 1756 году октября 12-го, а после меня Александр Яковлевич. Он в отставке полковником и кавалер Георгия 4-го класса, который получил в Шведскую войну в 1790 году; по сие время холост, нрава сурового и необходительного, и как, при дурном воспитании, природного ничего хорошего не имел, то и остался с большими пороками; (захватчив и бесстыден, не имея ни на что правил), от непросвещения самолюбив до крайности, словом несчастливый человек, у коего похвалить совсем нечего и потому останется навек таков, каков родился. Впоследствии сделался ханжа и не переменил свойств своих. После Александра родился Федор Яковлевич,– бригадир в отставке, по упрямому и своеобычливому характеру потерял место в Комиссариате; имеет много побочных детей, а достатку не более 175 душ, и словом впал в нищету оттого, что не имеет дальновидности ни в чем, не просвещен, захватчив, но добрый человек. После Федора рождена Анна Яковлевна, воспитанная в Петербурге, в обществе благородных девиц, заведении Великой Екатерины. Это заведение есть памятник, служащий к славе Екатерины, ибо она старалась тем и бедным подать способы быть просвещенными.

Анна Яковлевна вышла из сего монастыря в 1779 году, а умерла в 1792 от лекаря, который даванием сильных лекарств в месяцы сделал у ней чахотку, и не более как чрез три месяца она скончалась. Сие подает нам правило остерегаться незнающего лекаря, яко и самой чумы. Она укрепила свою часть,– 60 душ, сестре Марье Яковлевне, как вместе воспитанной, с коей была более дружна, чем с другими; была простодушна и [105] ласкова. Сестра Анна похоронена в селе Лаптеве, где похоронен и дед наш Алексей Максимович Трегубов. Поэтому долг наш есть стараться никогда не выпустить из рода нашего оное село, как родовую деревню, могущую сделаться командорством для потомков рода Трегубовых, ибо она вообще приносит до 3.000 дохода, число, которое полагается для командорства, а по древности рода нашего старший в роде всегда уже оным будет пользоваться, ибо ни продать оное, ни заложить нельзя будет. Имение это не должно выпустить из рук и потому еще, что тут лежат дед наш и сестра; к чему, любезные дети, надо иметь уважение и без крайних обстоятельств не продавать в чужие руки. Уважение к праотцам своим есть долг священный и при том взаимственный, ибо потомки ваши также в вас будут почитать своих праотцев, почтения достойных, если не пренебрежете, при воспитании, внушить им оное. Рожденная потом Мария Яковлевна воспитывалась также в монастыре Смольном, вместе с Анной Яковлевной вышла в 1794 году замуж за итальянского музыканта Джолио. Со стороны философической рассуждая, она сделала похвально, ибо выбирала человека, а не знатность породы и богатство, и нашла в нем хорошего друга и доброго человека. Как воспитанная в публичном воспиталище, где обыкновенно, кроме наук, никаких правил к жизни, свойственных тому веку, в коем живет, не преподавалось, и оттого всякая из них, вышед в свет, делает уже сама себе оные или не имеет никаких во всю жизнь, из чего и произошло, что она сделала себе свои правила, несходственные с обычаями и предрассудками того века, в коем жила, и вышла замуж, презря, что оный союз делает к ней от публики презрение, а родным всем поношение. По крайней мере, если не могла превозмочь своей страсти или рассудила презреть предрассуждение, должна была продать имение и удалиться в чужие края, где ее не знают, ибо непростительно есть презирать принятые в общежитии обычаи, поелику оные все почти основаны на пользе общественной, и тот, кто оные нарушает, есть преступник, который не заслуживает сожаления, но наказания. Марья Яковлевна, презря молву, или обычай, тоже как бы презрела какой установленный закон, ибо все законы взяли свое начало от обычаев; удалением же из отечества призналась бы тем в своем проступке и заслужила бы как от родных, так и от публики снисходительное сожаление, ибо всякий с удовольствием сам спешит извинить проступок того, кто в нем признается.

После Марьи Яковлевны несколько было рожденных девочек; [106] в младенчестве умерших, ибо нас было всех 19-ть, а последний был брат Дмитрий Яковлевич, родившийся в 1769 году. Он отставку взял конной гвардии поручиком, при восшествии на престол Императора Павла 1-го, поелику служба уже стала строже, а он ее ничего не знал, не имея склонности, то и принужден был ее оставить. Он человек тихий и скромный, но фальшивый, что происходит от дурного воспитания, т. е. при воспитании не получил никаких правил. Живя в деревне, спился. Воспитание наше состояло в том, что нанимали нам учителей для французского языка, и стоим мы нашим родителям довольно дорого.

Хотя оный язык способствовал много к просвещению из нас того, кто хотел воспользоваться, и мы должны благодарить родителей, что не жалели денег; но, со стороны образования сердца и правил, всякий из нас, если их имеет, то уже сам их себе сделал на свой манер, а при воспитании оное было позабыто. В России много таких, которые и не знают, в чем состоит настоящее воспитание, а особливо по незнанию языков чужеземных им и прочесть о том не случалось. Следственно, по наслышке, что в общежитии называют хорошо воспитанным того, кто говорить чужим языком и знает обращение, тому все и следовали, упуская самое важное, чтобы примером своим образовать сердце своих детей, т. е. кротостию, скромностию, чистосердечием, разными добродетелями, исполняя христианский закон не молением и постом, но на деле, ибо пример все производит, а не слова, и никакое доказательство без примера сего не подействует. Однако же дети иногда являются с такими пороками, каких родители их не имели, но родители не старались в начале искоренить их, внушая к ним омерзение и стыд, оттого проистекающий, чему натурально воспитанники легко должны бы поверить, не находя таковых пороков в своих родителях,

Я оставил повествование о родителе моем, для окончания родословной всех детей его. Теперь же возвратимся к нему. Строгие правила его, вне корыстолюбия, доказывают то, что, служа в таком месте ⁵, где другие обогащаются, он ничего не нажил, да и не хотел там оставаться и перемещен был в судный приказ ассессором, а потом в Нижний прокурором и к монетному двору директором. В бытность его там, в 1762 г. скончалась Императрица Елисавета, Государыня набожная, но слабая, которою владели фавориты, и, к несчастию ее, такие, [107] которые не о благе отечества пеклись, а о себе и своей силе. По ней вступил в правление Петр 3-й, который умер в июне 1762 года, а по нем та Великая Екатерина, мать своих подданных, которая дала им почувствовать, что вольность народа состоит не в необузданности, но в мудром, кротком и на милосердии основанном правлении. Во время ее правления всякий чтил себя столько же вольным, как и республиканец, имея ту выгоду монархического правления, что не опасался междоусобий, каковым подвержена бывает всякая республика. Она первая дала право своему народу самому для себя избирать судей и быть ими судиму, и не она уже в том виновна, что мы сами против себя делали из того злоупотребление, выбирая судей не по достоинству, а по пристрастиям или по каким-либо собственным видам. Таков есть порочный человек, что находит и в том свои выгоды, чтобы быть судиму криводушным судьею.

Отец мой, взяв опять отставку, был определен в 1763 году в Москве вице-директором Павловской больницы, а чрез некоторое время в берг-контору главным,– место, где другой мог бы нажить имение от заводчиков, но не он, ибо он не принимал даже и таких подарков, каковые не за дело какое, но единственно от любви к нему заводчики присылали со своих заводов.

Отец мой был редкий чадолюбивый отец, редкий сосед по деревне, ибо никогда не касался не только чего чужого, но и свое нередко уступал, избегая тяжеб; привязанность имел ко всем своим родным и сам искал первый помириться с обидевшим его, как он поступил с родным племянником своим, покойным графом Александром Николаевичем Зубовым, отцом князя Зубова.

Выйдя в отставку из берг-конторы и получив при отставке чин статского советника, он оставался при одной больнице великого князя и наследника, а ныне Императора Павла I-го, но и ту оставил, быв обижен тем, что в главные директоры, мимо его, пожалован был обер-камергер князь Александр Михайлович Голицын. Потеряв в 1787 году в апреле месяце мать мою, а свою супругу, кою очень любил и всегда был ей верен, жил вдовцом до 1791 года, в коем в мае месяце и скончался в подмосковной, «Николаевское» именуемой. Он был трудолюбив и великий садовник, не любил большого света, а любил деревню, охотник был строить, но при всем том любил покойную жизнь и оттого имение прожил и ничего не приобрел и оставил лишь половину того, что имел прежде. [108]

Теперь приступаю к описанию жизни матери моей, урожденной княжны Юсуповой. С тех пор, как я ее зачал помнить, она всегда любила людей, в чем главная страсть ее была и отчего и прожилась. Она не только любила быть сама в компаниях, но любила более их у себя иметь и быть с лучшими людьми знакомой. Не было, может быть, недели, чтобы не имела собрания. Хотя была богомольна, но не совсем наблюдала христианские должности, ибо была насмешлива и горяча к окружавшим ее; имела пристрастие к некоторым из детей, из чего происходило два зла: тех, которых любила, баловала и чрез то делала их порочными или невеждами, а тех, коих не так любила, оставляла без призрения и в нужде и также порочными. При всем этом она имела природный разум, была добродетельна к бедным, что и вознаграждало с избытком другие слабости, ибо поможение бедному есть наипервейшая добродетель в свете, которая равняется справедливости.

Мать моя скончалась в Москве в 1787 году в апреле месяце, в страстную субботу, и похоронена в Хотьковом монастыре, в 7 верстах от Троицкой Лавры, ближе к Москве, где и родитель мой похоронен и сестра Варвара. Быть может, она могла бы продлить свою жизнь, если бы не столько употребляла в жизни своей лекарств, которые все в ней ослабили, а особливо желудок, из чего и следует, что не надо употреблять лекарства без крайней нужды.

(Окончание следует).

Комментарии

1. Из бумаг, скончавшегося в 1905 г. тайного советника Алексея Владимировича Телесвицкого.

2. Умер в 1815 году.

3. Князь Потемкин умер точно оттого, что, приехав в армию, нашел рескрипт, данный кн. Репнину, заключить мир. Из сего видно, что Екатерина заметила в Потемкиие желание продолжать войну для каких-нибудь видов, ею неапробованных.

4. У графа Василия Андреевича было четыре сына: Сергей, Андрей, Яков и Александр и дочь Екатерана.

5. В таможне.

Текст воспроизведен по изданию: Дела давно минувших лет. (Записки сенатора Николая Яковлевича Трегубова) // Русская старина, № 10. 1908