|
ТЕРЮШЕВСКИЙ БУНТ
(Окончание.) V. Вскоре затем от царевича последовал указ и выборным бурмистрам Терюшевской волости. Царевич напоминает последним, что еще минувшего 9 августа, вследствие доношения управляющего о «непристойных сборищах Мордвы и о похвальных словах», дан был указ, «по которому велено» было им, бурмистрам, «исследовать» это дело; «и ежели те противности происходили подлинно и винные сысканы будут, надлежащий указ учинить, сверх того егда-либо вы же, Мордва, чинили какие сопротивления присланным духовным чинам, о том такожде наижесточайше подтверждено. И что по следствию явится, о том от всех с обстоятельством велено прислать ко мне письменное доношение за своими руками,— и что по тому указу вы учинили, о том ко мне не ответствовали». А между тем факт возмущения подтверждается де письмом к нему, царевичу, нижегородского губернатора Данилы Андреевича Друцкого, где говорится, что «они похвалялись: кто ни приедет, намерены побить до смерти; да и с посланной командою из Нижнего солдаты хотели драться. И наипаче более требуют заводчиков, а новокрещена Несмеянку Кривова с товарищи, за которую де их противность надлежало бить кнутом того ради, пишет царевич, ежели подлинно против того управительского доношения и губернаторского письма чинено было и [800] кто противники и зачинщики по следствию явятся, тех, також и новокрещеных Несмеянку Кривова с товарищи, сыскав отдать в Нижегородскую губернскую канцелярию для подлинного следствия без всякой поноровки и послабления. А присланным духовным и прочим чинам сопротивления никакого отнюдь не чинить и быть послушным». Указ царевича, адресованный на имя представителей Мордвы, бурмистров, притом же составленный в таких энергических выражениях, которые в конец уничтожали надежду Мордвы «отбыть от крещения», казалось, сразу подействовал в благоприятную для «просветителей» сторону. Ибо вскоре после этого царевич получает от своего управителя доношение, в котором о «просветительных успехах» миссии и команд сообщалось, что «ныне де по увещанию в христианскую веру к крещению пришло с пятьсот человек, а достальные и по ныне не крещены и отлучились от домов своих», в виду «летней уборки хлеба», для чего, по определению Нижегородской губернской канцелярия, Мордве дан срок до 1 числа декабря, причем «взята с них подписка». Но уже далее из доношения можно видеть, что управляющий начинаете как будто сомневаться в исполнении Мордвою тех обязательств, какие она приняла на себя подпиской. А потому управляющий в конце концов принимается опять повторять свою прежнюю стереотипную «просьбу о присылке» от дому его высочества кого надлежит для увещания Мордвы, нарочного: понеже они без присланного нарочного к увещанию придти не могут. «А посланной де к его высочеству Мордве надлежит объявить, что от крещения отбыть никак невозможно будет, но чтоб они впредь никакого об отбытии от крещения надеяния иметь не могли». Но посланная к царевичу Мордва, прежде чем получить от него объявление о невозможности «отбыть от крещения», ухитрилась подать от себя царевичу прошение, содержание которого ясно показывает, насколько плохо было житье-бытье не только инородцев, но и самих русских крестьян. Управляющий, описывавший в таких ярких красках бедственное экономическое положение Мордвы и с таким рвением заботившийся об «озарении ее светом истины»,— не забывал в то же время, как видно из мордовского прошения, и своих интересов, запуская при всяком удобном случае свои руки в [801] опустошенные, по его жесловам, карманы «богомерзской Мордвы». Последнее обстоятельство, по-видимому, и было главною причиной поданной царевичу жалобы. Упомянув в начале своего прошения о том, как преосвященный Димитрий, епископ Нижегородский и Алатырский, «Мордовское кладбище сжег, а чего ради, того Мордве не объявил», Мордва говорит, что действительно они «сбежались на этот пожог, мня, что это не от преосвященного, а от воровских людей». Но как скоро узнали, «что оное учинилось по приказу преосвященного, то собранная Мордва ничего как преосвященному, так и при нем обретающимся не учинили. А что яко бы мы собранием на него напали и хотели убить до смерти и церкви Божии пожечь, оное на нас, на Мордву, обношение напрасно». Но, говорится далее, несмотря на то, управитель тотчас по отъезде преосвященного собрал человек с 20 Мордвы и переслал их в качестве мятежников в Нижегородскую губернскую канцелярию. Там их держали «с 7 недель в острогах» и наконец из-под великого страха крестили. А из канцелярии на место происшествия были посланы «капитан с командою из 160 человек, да с ними жь и протопопы». Прибывшие власти, по словам просителей, начали с того, что сожгли «мордовские кладбища в шести деревнях и при тех кладбищах лес и деревья со пчелами, которые к пожжению и не следовали, и хотя б надлежало и пожечь, чтоб объявить Мордве, чтобы пчелы или мед хозяин выбрал. И того выбрать не дали, а растощили они, пожигатели, по себе». Также точно было поступлено и с амбарами, в которых «они молились Богоматери и Архангелу Михаилу». После таких предварительных мер стали добираться и до самой Мордвы. Так, «крестьянин деревни Кудрина, Иван Васильев, ловил Мордву» и отводил в приказную избу «для невольного крещения». «Оный же Иван Васильев неведомо за что бил Мордовок непорядочно, которые Мордовки были беременны и от побойного Васильева безвременно выкинули». Недовольствуясь однако тем, он отбирал у них, Мордвы, без всякой церемонии не только движимое, но и недвижимое имущество. У одного Мордвина, Гуляя Любимова, было унесено денег 50 руб. и на 1.000 рублей других предметов. Но и оффициальные власти поступали не лучше: присланный капитан ездил с командою по деревням и «Мордву для [802] невольного крещения сыскивал и возил под караулом под шпагами и у мордовских жен косы обрезывал», деньги же, скот и другие домашние вещи — обирали. Далее Мордва жалуется на рекрутские наборы: «В прежние и нынешние наборы,» говорит Мордва, «по жеребью отдавали в рекруты по шести человек с подмогой каждому по 25 рублей». Но эти рекруты по обыкновению бегали, а потом приходили креститься и были отпускаемы на волю. А вместо их требовали других, а когда и эти крестились, хотя бы и невольно, то требовали опять новых и т. д., чем «весьма их, Мордву, разоряют». Предметом последнего пункта жалобы является сам управитель, князь Баратаев. Про последнего просители говорят, что он бил Мордву кнутом и после того по битой спине натирал солью для того, чтобы крестились и от того «поныне больны и будут ли живы или нет»! «Да он же, управитель, с подьячими — Борисом Скурихиным, Иваном Швецовым, Матфием Толкачевым, брал с нас, Мордвы, по четыре копейки с души, чтобы нас, Мордву, до крещения не допустить, да сверх того для оного их крещения, чтобы не допустить, собрал с двора по тридцати по пяти копеек; да с нас же, Мордвы, собрано на оное жь дело по семи гривен с двора. Да он же, управитель, ныне обирает с нас по пяти копеек с души, а на какие потребы — не ведаем». В конце своей жалобы Мордва просит царевича дать указ, «чтобы ко крещению обращать Мордву по силе Ее Императорского Величества указа, а не из-под неволи; в излишних от управителя сборах исследовать и излишние сборы запретить», кроме положенного 1 рубля 50 коп. Если же они, Мордва, «не били челом» ранее этого, так потому, что «были опасны от управителя и подъячих», ибо и «ныне которые жь Мордва надлежали ко крещению, по тем деревням ездил пищик Фрол Тебринов и обирал с деревни по рублю, но только куда употреблены — о том мы неизвестны». Царевич внял мольбам Мордвы и, по-видимому, решился исследовать дело об «излишних сборах», обязав однакоже просителей подпиской в том, что они не будут голословны, а подтвердят все вышеизложенное неопровержимыми доказательствами. Мордва, конечно, согласилась и дала расписку. Об этом посольстве Мордвы, равно как и о содержании поданной ею жалобы царевичу, конечно, не мог не знать [803] управляющий. И вот, чтоб обеспечить себя на будущее время от могущих возникнуть для него неприятностей, он вкупе с гг. офицерами, присланными из Нижегородской губернской канцелярии, вновь обнародовал строжайшие постановления, которыми Мордве было «повелено» «отнюдь никаких челобитен и писем никому не писать», под страхом тяжкой за это ответственности. Несмотря, однако, на эти запрещения, обстоятельства заставили Мордву опять идти к царевичу с новым прошением следующего содержания: «Сего ноября месяца до праздника Св. Архистратига Михаила за неделю приехали двое порутчиков с командою со сто человек в село Богоявленское, а потом спустя неделю приехали в деревню Борцово и услыша, что со всего мирского приговору хотели послать для прошения к Вашему Высочеству Мордвина Кондратья Надежина да Лобку Чанаева с товарищи, то поимав оных двух Мордвинов, вышепоказанные порутчики били их двух всенародно кнутом на страх Мордве всей волости и бив кнутом на другой день насильно их окрестили»; «при этом порутчики объявили всенародно, что если и мы креститься не будем, то-де всем нам будет такое жь наказание». Тогда они, Мордва, стали просить у гг. порутчиков «срока для справки с указом Ее Величества,» говоря, что «если подлинно о насильном крещении такой указ имеется, то все мы без прекословия креститься будем». «Оные жь, порутчики, услышав такое от нас прошение и озлобясь на всю Мордву, приказали команде своей, солдатам, стрелять из ружей, и прежде для страху стреляли пыжами, а потом и с пулями, и при этом побили несколько человек до смерти, которые в то жь время не отходя с места померли, да ранено 11 человек». При этом были свидетели русские люди, помещичьи крестьяне. Прошение заканчивалось просьбою к царевичу: «оградить их от смертного убивства и всеконечного раззорения». Управляющий в своем доношении от 1 ноября сообщает царевичу о приезде в Терюшевскую волость по Высочайшему указу порутчика Казанского гарнизона Дмитрия Козьминского с командою в 40 человек, которому велено «собрать из возмутившихся деревень Мордву и отправить для следствия в Нижегородскую губернскую канцелярию, если нельзя будет взять [804] всех, то по крайней мере лучших из них по пяти и больше человек из каждой деревни». Но когда это распоряжение стали приводить в исполнение, то Мордва, «собрався в деревне Борцове многолюдственно,— никого взять не дали», говоря: «что де заодно помрем, а крестить себя не дадим, и кто приедет, то всех побьем до смерти». Порутчик уехал с командою опять в село Богоявленское, где он имел квартиру, и 30 октября рапортовал о том куда следует. Губернатор же и преосвященный, которым он, управляющий, вручил 30 октября письмо его высочества, пришли единогласно к тому заключению, что «в виду мордовских противностей отбыть от крещения будет никак невозможно», и 4 ноября прислали еще порутчика Ивана Леонтьева Хрипунова с 60 человеками солдата, с которыми дан и заплечный мастер. Им дана инструкдия, что «если Мордва ко крещению не послушна будет, то, взяв на подмогу помещичьих крестьян, ловить Мордву и крестить». «А буде же противны еще учинятся», то команде велено «поступать с ними, яко с злодеями». «А прежние возмутители и бунтовщики Несмеянко Васильев, Шатрейко Плакидин с товарищи, собрався многолюдственно, идут Московскою большой дорогой с своею братией, о которых объявил крестьянин деревни Бокшеева, Никита Иванов, видевший их около города Володимера. А куда идут, — о том неведомо». «Если же,» говорить управляющий, «таковые явятся к его высочеству, тобь повелено было прислать их в Терюшевскую приказную избу для отсылки в Нижегородскую губернскую канцелярию». Следствием жалобы Мордвы на управляющего был указ царевича от 16 ноября, которым управляющий князь Баратаев «за непорядочный дела и за лишние сборы» отрешался от места; а для следствия о «беспорядочных делах его» был послан артиллерии капитан Шмаевский, которому, кроме того, поручено было «до времени ведать крестьян и Мордву судом и расправой». Прибыв на место своего назначения, капитан Шмаевский стал производить следствие и 17 декабря уже доносил царевичу, что по приезде своем, он «нашел Мордву в великом собрании и что до него произошло у них сражение с командой порутчика Хрипунова», причем побито Мордвы 15 человек, а из команды ранены порутчик и 5 человек солдат, [805] но неопасно. Указа о своем прибытии он не мог объявить, ибо «никого Мордвы к делу не пришло». Не дождавшись Мордвы он отправился в Нижний с письмами его высочества к губернатору и архиерею. Несмотря на представления его губернатору о крайнем разорении вотчины, губернатор объявил, что в силу полученных им указов сената и синода «команды вывесть не может до тех пор, пока не будут переловлены зачинщики и пока вся Мордва не будет крещена». Когда же он, капитан, заметил, что все таковые зачинщики уже были представлены князем Баратаевым в губернию, но что их отпускать из-под караула не следовало бы, то губернатор сказал, что крещение их учинено по желанию. «А между тем, прибавляет капитан, эти зачинщики уже успели пустить слухи, что де указу о крещении Мордвы неволей не имеется и силой де их архиерей не крестит», причем ироиически замечает, что их интересует, разумеется, «более принуждение Мордвы ко крещению не по указу, а не сыскание зачинщиков». Архиерей сказал ему почти то же, что и губернатор, прибавив между прочим, что «он неотменно крещение Мордве учинить намерен; ибо кроме полутораста человек прислан еще маиор Онгор с пятисотною командой». Когда эта команда стала собираться на свои квартиры в деревню Лапшиху, то на ариергард ее, говорит капитан, «напала Мордва с оружием и визгом, на подобие Татар, и вступила в бой». Барабанщик, находившийся при патронных ящиках, ударил тревогу. «Команда из Лапшихи бросилась по тревоге назад, и с Мордвой учинилось хмелевое сражение, во время которого Мордвы побито наповал 74, ранено 30, в плен взято 130 человек», которые немедленно были препровождены в Нижний. Команда же эта, соединившись с той, которая была в селе Богоявленском, расположилась бивуаком в д. Инютино, пользуясь, в виду отсутствия жителей, бесплатным продовольствием. Однако он, капитан, «велел одному крестьянину вести верную записку всему, что тою командой возьмется указного и самовольно». Далее капитан сообщает об отсылке присланных ему трех человек Мордвы в Нижний; потом упоминает о разговоре его с губернатором, который выразил надежду, что после такого страха Мордва примет крещение добровольно. Архиерей, же, услыша от него, капитана, что Мордвы близ 100 человек побито, никаких дальних [806] разговоров не имел, а, по-видимому, усумнился, что такое не по желанию его бесчастие последовало и дал письмо к его высочеству. Упомянув далее о том, что им получен указ об отставлении от должности управляющего князя Баратаева и о принятии от последнего письменных документов, капитан находит нужным «подать в сенат челобитную о виденном им разорении волости»; причем приложил и черновую форму ее, видоизменить которую представляет на благоусмотрение его высочества. В своем post scriptum’е капитан, по поводу получения им от царевича ордера, пишет, что еще до получения оного он обращался к губернатору с просьбой о выводе Владимирского драгунского полка из Лыскова в город Курмыш,— «где и штабский двор имеется и другие способности»,— и что губернатор согласился на это и дал соответственная распоряжения полковнику Боскулову. Отставив от должности князя Баратаева, царевич решился наконец произвести дознание о злоупотреблениях, которые дозволял себе делать прежний его управляющей при сборе денег. Он пишет теперь капитану Шмаевскому, чтоб тот прежде всего постарался узнать, собраны ли оброчные деньги, князем Баратаевым или нет. Если нет, то он, капитан, «приложил бы все свое старание, чтоб оные зажилые деньги взысканы были». Потом царевич говорить, что у него, как повелено указом, были лучшие из крестьян Терюшевской волости, которые донесли, письменно показали и подписались, что им всем крестьянам и Мордве от управителя и подьячих Бориса Скурихина, Матвея Толкачева и от прочих великие были обиды, разорения и поборы. «По этому поводу царевич просит капитана, чтобы тот собрал свидетельские показания и произвел о всем том дознание». «А подъячих, чтоб они не могли устрашить народ, велеть заковать и содержать под караулом до окончания следствия», князю же Багратаеву сказать, чтоб «он не смел крестьянам и Мордве никаких обид делать». 23 февраля капитан Шмаевский извещал царевича, что все возложенный на него поручения им исполнены. А относительно отправки вина 40 ведер, овса 40 четвертей и сена 200 пудов генерал-майору Стрешневу, капитан говорит, что для того «он определил было надежного человека села Терюшева крестьянина Якова Бурмистрова, но «он, Бурмистров, от [807] всего того отрекся», выставляя на вид, что «ему нужно ехать на низ для промыслу». «А так как этому крестьянину нужно будет давать показание по делу князя Баратаева и других,—то он не посмел его отпустить и тот крестьянин со злости поехал, как слышно, в Москву, а зачем,— неизвестно. Поэтому он, капитан, просить царевича примерно наказать Бурмистрова за такое ослушание и самовольство. Затем Шмаевский передает, что он просил губернатора вывести от Мордвы команду, на что губернатор соглашался, но лишь с тем условием, чтобы он, капитан, дал росписку в том, что «представит все требования от Мордвы, кои к следствию потребны». Но он не мог согласиться на такое условие, в виду того, что «многие из Мордвы, розыскиваемые по следствию, как слышно, находятся в Москве». Что касается до оброчных денег, «то оне», извещает Шмаевский, «сбираются крайне без всякого послабления, и как скоро в сборе будет денежная казна, то подушные деньги заплачены, а оброк оставлен будет не укоснительно». Отправив это доношение царевичу, капитан Шмаевский получил в тот же день от него письмо, коим царевич уведомлял, что им «назначен управителем Терюшевской волости камер-юнкер Василий Кверкверлицзин», и просил капитана, по сдаче всех дел приказной избы Кверкверлицзину, немедленно ехать в Москву, где «он очень нужен». Из указа царевича новому управляющему видно, что он возлагал большие надежды на «челобитную», поданную по мысли капитана Шмаевского в Правительствующий Сенат. Ибо здесь,— по поводу указа, данного прапорщику Коробову из губернской канцелярии, о постройке часовни в д. Сивухе для наставления и утверждения в христианской вере Мордвы, а также и о постройке домов для причта, — царевич приказываете Кверкверлицзину «объявить оному таящемуся в Терюшевской волости прапорщику», что он ничего этого не сделает до тех пор, пока «не воспоследует из Сената и Синода резолюция». А тем временем велите управляющему составить ведомость всем крестившимся «своею волей и из-под неволи», с прописанием «их прежнего мордовского и настоящего христианского имени и с обозначением лет», каковую ведомость, представить ему немедленно. [808] Новый управляющий в своем доношении царевичу говорит, что несмотря на все его просьбы у губернатора о выводе команды, оная продолжает стоять в Терюшевской волости, причиняя крайнее разорение крестьянам, так что «в платеже подушных денег отрицаются». И эти постои продолжаются второй год все на счет крестьян и Мордвы. Когда же он, управляющий, стал просить губернскую канцелярию о зачете этого в подушные деньги, то ему было сказано, что «зачтено быть не может за противность мордовскую и за сборища». Теперь он советует царевичу «о выводе команды, причиняющей остановки в платеже подушных и оброчных денег, и о зачете продовольствия в подушные деньги подать в Сенат челобитную вместе с ведомостью расходов, употребленных во время постоя команды». Далее, описывая рекрутские наборы, управляющий говорит: «непрестанно происходит мена пяти человекам рекрутам, одних крестя отпускают, а других некрещеных взыскивают, и так без конца, причем купленные квитанции по крещении без пользы остаются на руках купщиков». Большинство рекрут «ловится драгунскою командой, чрез что великую обиду крестьянам чинят». Видя, например, богатого крестьянина, напускаются на него, отбирают единственного сына и «отпускают домой за большие взятки», а потом идут к другому, третьему и т. д., так что «ни один день свободы нет». И если такое ненормальное положение продолжится, то Мордве совсем «нельзя будет жить в домах». Затем управляющий сообщаете, что «подушные за русских крестьян за первую половину года он уже отправил в Нижний, а за Мордву удержал до получения от его высочества распоряжения, ибо если заплатить их из денег, собранных с русских крестьян, то как зачету, так и взыскания с них оброку ожидать будет не без труда». В следующем указе царевич уведомляете нового управляющая, что Правительствующий Сенат послал в Нижегородскую Губернскую Канцелярию по делу Мордвы Терюшевской волости о выводе команды и о прочем. По получении этого указа, царевич велит подать его немедленно по назначению. «А отправлен, говорит, оный указ в Терюшево с грузинским иеромонахом Ефремом и Белоградской волости крестьянином Семеном Пигасовым». [809] VI. Как мы уже видели из предыдущего, хлопоты царевича наконец увенчались успехом: просьба, поданная в Сенат,— об удалении войск из Терюшевской волости и о «прочем»,— была разрешена в желанном для Мордвы смысле. 8 июля 1744 года из Правительствующего Сената в Нижегородскую Губернскую Канцелярию последовал указ, в котором было сказано, что «Правительствующий Сенат и Святейший Синод обще слушали челобителя артиллерии генерала-лейтенанта и кавалера Грузинского царевича Бакара, который просил, чтоб имеющуюся в Терюшевской волости команду вывесть и с которого времени та команда довольствовалась зачесть крестьянам и Мордве в подушный оклад, а о насильном крещении Мордвы исследовать, как Ее Императорского Величества указы повелевают,— согласно приказали: Терюшевской волости Мордве из Нижегородской Губернской Канцелярии указ с крепким подтверждением, дабы они впредь таких противностей, как прежде от них оказались, чинить не дерзали. И когда той войтчины в которых деревнях случится быть от конторы новокрещеных дел или Нижегородского архиерея духовные персоны для проповеди слова Божия, то оной войтчины крестьянам тем проповедникам никакого озлобления и препятствия под опасением тяжкого истязания отнюдь не чинить; и ежели кто из некрещеных добровольно пожелает восприять веру греческого исповедания, таковому бы в том воспрещения не чинить же. Также той волости управителей обязать письменно, чтоб они ту Мордву ни до каких противностей не допускали, за ними смотрели накрепко, а ежели от слабого тех управителей смотрения от того Мордвы хотя малое что в противность произойдет, то в ту волость прислана будет наибольшая военная команда и как с ним, управителем, так и с противными Мордвою поступлено будет яко с противниками, как указы повелевают, без всякие пощады, не приемля от них никаких отговорок. И по объявлении им о том указе и по взятии подписок, обретающуюся ныне в той волости команду отвесть возвратно. А из Святейшего Синода и Нижегородскому епископу накрепко подтвердить, дабы [810] он в призвании и крещении в веру греческого исповедания Мордвы и прочих иноверцев поступал, как правило святых отцов и указы повелевают, а неволею и по принуждению в христианскую веру не крестить, дабы в прежнем от того не могло произойти никаких худых следствий. И Нижегородской Губернской Канцелярии о том по сему Ее Императорского Величества указу и в Святейший Правительствующий Синод ведение и в Военную Коллегию указ отдан. Из Сената послан июля 8 дня 1744 года». По поводу этого указа нижегородский губернатор и царевич обменялись письмами, которые мы и приводим дословно. Губернатор писал: «Светлейший царевич! высокомилостивый государь мой! Вашего высочества милостивое ко мне писание, отпущенное из Москвы июля от 12, мною получено 20 числа исправно, за которое вашему высочеству приношу всепокорнейшее благодарение и служу моим ответом в силе полученного Ее Императорского Величества указа из Правительствующего Сената о выводе из Терюшевской вашего высочества вотчины команды и о прочем услуги мои оказать не преминую без умедления, и вотчины вашего высочества, как прежде, не оставлял и впредь мои услуги за милость вашего высочества оставить не должен, в чем извольте быть уверены. Да и до получения указа определением Губернской Канцелярии прапорщика со всею командой вывесть велено, который на сих днях выведется. В надежде на высокую вашего высочества милость, покорно прошу вашу патриотическую милость бывшему управителю, князю Мелхиседеку Баратаеву, и милостиво от него взятое возвратить, чем меня вашего высочества верного слугу много одолжить изволите. Истинно доложу, что на него много нанесено напрасно. И тако при покорнейшем моем вашему высочеству поклоне имею именоваться, светлейший царевич, высокомилостивый государь мой, вашего высочества покорный слуга князь Данило Друцкий». На письмо губернатора царевич отвечал: « Сиятельнейший князь, милостивый государь мой! Письмо вашего сиятельства, отпущенное июля 21 дня, я с крайним моим удовольствием того жь июля 30 дня получил. Что же изволили писать о команде, находящейся в Терюшевской волости, а по определению Нижегородской Губернской Канцелярии ваше сиятельство оную изволили вывесть, за оное и прия, ваше сиятельство, бывшие [811] благодеяния покорно и весьма благодарствую, которые чувствительно и навсегда в благодарной моей памяти иметь не премину, о чем препокорно прошу, как оных волостей управителей, так и иные вотчины в неотменной милости вашего сиятельства содержать и не оставлены бы были. В оном же изволили писать об управителе князе Мелхиседеке Баратаеве, чтобы взятое возвратили ему, а на него же принесено много напрасно, о том обо всем оной князь Баратаев желает и от меня приказано, чтоб обстоятельно и сущею правдой разобрать и по окончании не токмо онаго, что уже чрез многие от мужиков жалобы на него показаны, но и впредь сколько показано будет, ради вашего сиятельства много ему упущу. Причем и остаюсь, сиятельнейший князь, вашего сиятельства покорный слуга». Вскоре Кверкверлицзена сменил новый управляющий камер-юнкер Иван Могеварнаков. Этому последнему были посланы царевичем один за другим два указа. Напомнив управляющему о том, что расходы по постою команды должны быть зачитаемы в податные деньга, царевич затем пишет, что у него были Мордвин Афонасий Бакаров и с ним другой — Вогородин с челобитьем. Они жаловались на то, что им приходится платить за крещеных из Мордвы, притом числящихся в других вотчинах. А потому он, царевич, приказывает объявить Мордве, что «за такое замерзелое объявление присланный по приговору Мордвин был жестоко наказан и скован», а тех, которые давали ему приговоры, он повелевает «наказать жестоко и держать под караулом до указа». Потом он дает понять, что жаловаться на такого рода платеж значит жаловаться на Высочайший указ, «которым повелено за крещение иноверцев наистрожайше некрещеным подати класть». Не желая же принять «христианский закон», дающий многие льготы, они, продолжает царевич, «плуты сами себя раззоряют». Ибо подати чем далее, тем более будут увеличиваться: «понеже известно нам, что почти все других уездов, как Алатырские, так и Арзамазские и прочие Мордва, приходят в православную христианскую веру и крестятся; кроме оной нашей волости замерзелых беззаконников и яко скотов Мордвы», и это происходит, как полагает царевич, не от чего иного, «как токмо от крайнего безумия, упрямства, непослушания и замерзелости». Он, царевич, опять повторяет, что ему было бы [812] весьма приятно, если бы Мордва последовала его совету и крестилась,— они бы могли тогда поправиться в экономическом отношении, пользуясь Высочайшим указом, «которым через три года не токмо за другие, но ниже за себя платить не поведено, а рекрут вечно не брать». По получении этого указа, царевич приказывает управляющему «собрать сход и объявить Мордве указ». Если же будет замечена со стороны их «какая-либо противность», то немедленно известить его, царевича, об этом, и «с таковыми будет поступлено особливо». Если же кто крестится, то немедленно сложить с него подушные и донести о том в Нижегородскую Канцелярию. При сем царевич сообщает, что посылается обратно к ним новокрещеный Афонасий Бакаров, которого велит управляющему защищать от обид и содержать его отменно от других крестьян. «А что велено за крестившихся иноверцев подати и прочие сборы собирать с некрещеных иноверцев, о том послана для ведома и объявления Мордве с оного указа копия». Такой указ, не допускавший «никакого опущения» и каравший строго «за всякую супротивность», конечно не мог быть приятен Мордве, и при первом же применении его на деле возбудил крайнее недовольство среди последней. Через своих поверенных Мордва опять подала царевичу прошение, в котором жаловалась на обиды, причиняемые им стряпчими и бурмистрами, которые принуждают-де их креститься, бьют и ловят Мордву и отнимают у них последние пожитки. Наконец, рассказав о том, как в с. Успенском, «в нощное время бунтовал денщик Микешка», как их «Мордву всю согнали и повезли было в Терюшев» и как «на дороге Мордва отбилась», просители заканчивают свое прошение просьбой к царевичу «не допустить раззорить их в конец». В то же самое время управляющей Могеварнаков доносил царевичу, что, в силу полученного им от его высочества указа, он «неоднократно посылал приставов и пищиков для сбора с некрещеной Мордвы денег, но что они на сборы не являлись» и говорили, что «платить за посторонних не будут». А потом Мордва, «собрався многолюдством в Сеекине Большом, учинили присланному капралу Федору Безделкину с солдаты в крещении, такожде и в платеже денег, противность и драку и прибили села Успенского попа Алексея Мокеева едва не до смерти, а капрал с солдаты и с протопопом села [813] Терюшева Алексеем Михайловым спасся, запершись в мордовской избе». В виду этого «в Терюшово был прислан поручик Штендер с командою в 25 человек, которому поручено забирать Мордву и отсылать к следствию в Нижний». Но эта команда, пишет далее управляющий, на первых же порах встретила такое вооруженное сопротивление со стороны Мордвы, что поручик Штендер принужден был просить из Нижнего новых подкреплений. Предвидя для себя с приходом войск новое разорение, Мордва, очевидно, решила наконец покориться необходимости. Уже в следующем доношении управляющего мы читаем, что оная некрещеная Мордва по прибытии команды из Нижнего «вторичной противности никакой уже не показала и через несколькое возможное от меня, всенижайшаго, к ним увещание склонились от своего замерзелого и поганого беззакония ко крещению. И уже осталось весьма малое число некрещеных, и то для того, что такое множество вдруг окрестить успеть невозможно; однако уповательно, что чрез одну неделю и все крещены быть имеют». В виду этого обстоятельства, говорит управляющий, он и не отослал в Нижегородскую Губернскую Канцелярию «чинивших сопротивность капралу и попам; да и в присланном из Сената указе сказано: ежели Мордва и прочие иноверцы в какиех винах будут находиться, кроме двух важных пунктов и смертоубийств, а будут креститься, такием всем вины их отпускать». Так происходило это громадное дело, тянувшееся почти целых два года и обогащавшееся время от времени не лишенными интереса драматическими эпизодами. Затеянное по инициативе Нижегородского епископа Димитрия сначала невзначай и якобы ad majorem Dei gloriam, оно приняло впоследствии исключительно почти полемический характер, где религия играла только роль ширмы... Но наконец это дело окончилось и, как видно из последнего документа управляющего, в желанном для Нижегородского епископа смысле, ибо Могеварнаков сообщил здесь царевичу: «уповательно, что через одну неделю — и все крещены быть имеют». Таким образом старания преосвященного во что бы то ни стало «крестить Мордву» по-видимому наконец достигли своей цели, и честолюбие его, оскорбленное было «зломерзкой Мордвой», явилось уже вполне удовлетворенным. Но едва ли, однако, [814] вышеуказанное извещение управляющего могло подействовать благотворным образом на владыку, чтоб доставить «покой и усладу его душе». Он очень хорошо, конечно, сознавал, что лавры «неутомимого и ревностного просветителя», пожатые им среди стонов и криков о пощаде, для «евангельского апостола» были во всяком случае не особенно привлекательными лаврами, если только не «тернием с шипами». Притом преосвященному лучше, чем кому-либо, известно было, какие средства иногда он пускал в ход для выполнения такой гуманной в существе дела «просветительной миссии». Пред его воображением должны были еще носиться картины из не очень далекого прошлого, когда он сам был свидетелем того, сколько было пролито крови и слез, сколько совсем, быть может, невинных людей поплатилось своею жизнию, без достаточного к тому всякого основания, за то только, что так, а не иначе хотел владыка, настойчиво искавший поддержки в своих требованиях у властей и команд. А. Титов. Текст воспроизведен по изданию: Терюшевский бунт // Русское обозрение, № 10. 1893
|
|