. ОПИСАНИЕ ПЕШИХ ТУНГУСОВ ИЛИ ТАК НАЗЫВАЕМЫХ ЛАМУТОВ Глава I. DrevLit.Ru

№ 40

Иоганн Альбрехт Корф

Понеже канцелярскою цидулою из Москвы от 21 марта 1754 года из высокой государственной Коллегии Иностранных дел по всевысочайшему Ея Императорского Величества указу в Геролдмейстерской Правительствующаго Сената канторе от всех в генеральском, штабском и обер-офицерских карактерах состоящих персон известие требовано, сколь долго каждой служил и в каких службах он находился и произведен? Какой чин он ныне имеет? Когда и по какому указу оной получил? Сколко каждой жалованья получают, каждого отечества и лета? Имеет ли мужеска полу детей и сколко оных лета и где они явлены? Где они в службе или в учении находятся? Сколко за кем мужеска полу душ и в котором уезде деревни состоят?

Мне ж, ниже подписавшемуся, по тому велено прислать в государственную Коллегию Иностранных дел скаску, как обо мне самом, так и обретающихся при мне в карактерах каждого за своеручным подписанием. Того ради, преминуть не могу всенижайше донесть, что я — курляндской шляхтич, и там в 1697 году родился. Имею от роду 56 лет и всевысочайшую честь с 1730 года, следователно, 25-й год, во всевысочайше[й] российской императорской службе состоять.

В 1730-м году, когда императрица Анна, достославныя памяти, всевысочайше придворной свой штат учредить изволила, получил и я милость, будучи пожалован камер-юнкером с обыкновенным тогда жалованьем. [107]

В 1731-м году пожалован я в действителные камергеры с жалованьем, как о том всевысочайше собственноручно подписанное императорское пожалование, которое в 1737-м году все камергеры получили, засвидетелствует.

В 1734 году соизволила Ея всевысочайше помянутое Императорское Величество мне собственноручно подписанным указом от 18 сентября повелеть вступить в президенство при Санкт-Петербургской Академии Наук, до далнего повеления, с президенским жалованием 3000 рублей.

В 1740-м году определен я чрезвычайным посланником при королевско-дацком дворе и в Нижнем-Саксонском округе с обыкновенным жалованьем по 6000 рублев. В 1741-м году Ея Императорское Величество при возшествии на всевысочайше наследно-родителской престол рескриптом от 26 декабря всемилостивейше соизволила меня посланником в Копенгагене продолжително оставить. В 1742-м году был я по силе рескрипта от 16-го декабря ¹ в камергерском чину подтвержден, и получил камергерской ключ.

В 1743-м соизволил Его Императорское Высочество, государь Великий князь пожаловать мне высочайше свой орден Святыя Анны. В 1744 году получил я честь по силе рескрипта от 26 июля и пожалован орденом Святого Александра.

В 1746-м году всевысочайше определен я рескриптом от 22 генваря чрезвычайным посланником при королевско-шведском дворе. В том же году дан мне рескриптом от 16-го сентября характер чрезвычайного посла с жалованием по 12000 рублей. В 1747 году в июле месяце сложил я по всевысочайшему указу посолской характер, и был акредитован вновь чрезвычайным посланником и полномочным министром при реченном дворе с обыкновенным жалованьем.

В 1748 году получил я рескриптом от 31-го генваря мой отзыв. Пожалован при том всевысочайше в тайные советники ² и повелено мне было чрезвычайным посланником и полномочным министром к королевско-дацкому двору с обыкновенным жалованьем 6000 рублев паки отправится.

Я не женат, також и деревень не имею.

[Jogann Albreht Korff]

Копенгаген, маия 3-го дня 1754. ³

***

Приложение ⁴:

Яко Вашего Императорскаго Величества щедротою, милостию и милосердием начатое высочайше благополучное правителство удивлением всех народов стало, тако оныя и тем во утешение и ободрение, которые о высочайшем Вашего Императорскаго Величества сожалении всенижайше просят. И понеже я за моими крайнейше-бедными обстоятелствами в число на после реченных надлежу, того ради Ваше Императорское Величество всемилостивейше да позволите, что я кратким представлением оных себя к стопам Вашего Императорскаго Величества во всенижайшей надежде всещедрого услышания и вспоможения во глубочайшем благоговении подвергаю. Ваше Императорское Величество за противно принять не извольте, что я мое представление самым первым времянем [108] начинаю, в котором я сподобился службы Ея Императорскаго Величества высочайше блаженныя и достославнейшия памяти достигнуть.

Высочайше упомянутое Ея Императорское Величество, яко тогдашная императорское Высочество, вдовствующая герцогиня курляндская возтребовала в 1728-м году одного кавалера для своих тогдашних дел послать в Москву. И тако я из моей маетности в Митаву указом позван, где мне сие предложение учинено, которое я с глубочайшим послушанием приняв, поехал в карактере камер-юнкера и с жалованьем 500 ефимков в Москву, где до 1730-го году в таком состоянии пребывая основание долгам своим положил. В 1730-м году высочайше упомянутое Ея Императорское Величество на престол вступила, когда я высочайшей милости и чести удостоен — в тогдашний гоф-штат камер-юнкером при обыкновенном жалованье принят быть. Воспоследованная же славная коронация требовала иждивения, чем мои долги вельми умножилися.

По совершении сей высочайшей церемонии мне от тогдашнего обер-камергера Бирона дано знать, не имею ли я охоты в Курляндию ехать для приведения тамо моих дел в порядок, которое, может быть, за отсутствием моим не в лутчем состоянии находится. И хотя я охоты не имел сею поездкою новых напрасных иждивеней чинить, однакож, не смел в том прекословить, доволно признавая, что в том особливыя склоняющия причины знатно скрыты. И следствие показало, что я не ошибся. Чего ради о позволении к тому просил, которое получил при комисии, чтоб к сеймику повод подать, на котором бы биронской фамилии право природного шляхетства дано было. И понеже я все сие от себя производить имел, дабы виду быть не могло, якобы от помянутого обер-камергера оное ищется, того ради и к сей моей поездке и к другим потребным при том иждивениям мне ни одного рубля не дано. Так что я принужден был от помянутого обер-камергера две тысячи гулденов албертовых по облигации занять. Я о затруднениях упоминать не хощу, которые я в сем деле изобрел, пока оное к состоянию приведено. Но токмо столко предъявляю, что я курляндских депутатов в Москву ехать склонил, которые Ея Императорское Величество возшествием на императорский престол имянем земских чинов поздравляли и ему обер-камергеру право природного шляхетства представили.

Сия, туда и сюда, поездка и переезды в Курляндских и Семигалских погостах для приуготовления персон к будущему сеймику с другими при том росходами стала мне с лишком двух тысяч ефимков. От которых трудов я иной выгоды не имел, окроме, что по моем возвращении от помянутого обер-камергера зело холодно и с великою немилостию я принят, чему прямого основания я по сей час сведать не мог. И еже более году продолжалось. В то время я двор в вящей магнифиценции изобрел, нежели оной при отъезде моем оставил. И такая магнифиценция еще умножалась. В 1731-м году получил я от Ея Императорского Величества милость и пожалован действителным камергером с жалованьем.

В 1732-м году по прибытии двора зимою в Санкт-Петербург получил я в месяце июне указ в Курляндию ехать и тамо до далнейшаго указу жить. Моя комисия состояла в том, чтоб тамошних персон к будущему избранию герцога приуготовить и препятствовать, чтоб тамо ничего предпри[н]ято не было, что сему намерению противно. Но прежде назначения меня к тому Ея Императорское [109] Величество пожаловала мне две тысячи рублев, которые я ко удоволствию на росплату с моими свояками употребил. А понеже оных не достало, то бывшей обер-камергер мне еще тысячу ефимков по облигации в займы дал, которые с прежнею суммою еще не заплачены. Для пребывания моего в Курляндии получил я тысячу рублев придачи к моему камергерскому жалованью. Но понеже я в Митаве всегда жить и потребное на домашней обиход и стол запасать принужден был, ибо (между тем времянем моя маетность со всеми принадлещащими домашними вещми выгорела) сия негоциация требовала, чтоб я частыми трактаментами некоторое знакомство и обхождение с здешним шляхетством иметь старался, дабы оное мало по малу к намеренному пути преклонить. Того ради, пока мое пребывание тамо продолжалось, а имянно до февраля месяца 1734-го году, я четыре тысячи ефимков своих приложил, которые я в разных местах занять и мою малую маетность во оных заложить принужден был.

По возвращении моем в Санкт-Петербург Ея Императорское Величество показала ко мне высочайшую милость, пожаловала в том году 18-го сентября мне дирекцию в Академии с президентским жалованьем. Сие приращение щастия моего меня в доброе состояние привесть могло б, когда бы мои долги в прежних годех вельми не умножились, так, что я при обыкновенных необходимых росходах мало из моих долгов уплатить мог.

В 1736-м году злощастием пришел я у Ея Императорского Величества в немилость. Я признаваю с прискорбным чувствием, что я оную заслужил. Но я при том и уверен, что оная по несравненному, щедрому усердию монархини высочайше блаженныя памяти так долго не продолжилось бы, когда б тогдашней обер-камергер оную продолжить не старался. Ибо, хотя он высочайшее императорское имя, сим моим печалным обстоятелством часто вменяя, употреблял, то, однакож, я подлинно уверен, что я нещастие свое никому иному, окроме оного, причесть не имею, несмотря на то, что мне трудно б было прямую причину тому разведать. Все, что я о том признать мог, было, что он начал ко мне иметь подозрение. Еже по избрании герцогском и, как он столко новостей в противность курляндским фундаменталным уставам предпри[н]ял, вельми умножилось, хотя я и ни во что не мешался. Да и от всякой корреспонденции удерживался. Так что и о своих домашних делах писать не хотел. Сие мое утесненное состояние до отъезду моего сюда меня изнуряло. И Богу сведущу, сколко я при том претерпел.

Незадолго пред объявлением о высочайшем супружестве Ея Императорского Высочества, моей всемилостивейшей правителницы и государыни велел он мне в одно время быть к себе в кабинет, в которой я с великим страхом пришол. Но паче всякого чаяния засвидетелствовал он, что сожалеет, не имея доволной силы мне милость Ея Императорского Величества паки исходатайствовать, и вопросил меня при том: “Не угодно ли мне какая посылка?”. И хотя мне все сие непонятно и чуждо показалось, то, однакож, я ему униженным образом за оное возблагодарил, предав мое щастие и долгами отягощенное состояние попечению оного. На что он ничего мне не ответствовал. А я гораздо печалнее от него пошел, нежели к нему пришел. [110]

И тако лето прошло, а о том более уже не упоминалось. В наставшую потом зиму звал меня одиножды тайной советник Сум на обед. При чем он случай принял меня нечаянно вопросить, как я намерен к себе самому поступить, и [говорил], что он никакой надежды не видит, чтоб мои обстоятелства при дворе лутче быть могли, а я не стараюсь из оных себя вывесть, что он по сие время мое терпение за некакое действие рефлекции поставлял, а ныне имеет он оное оплошности приписывать, и дабы я ему или кому другому у тогдашнего герцога в милости бывшему открылся и таким посредствием министерского чина при чужестранном дворе доступить старался. Я тот час дознался, что он не сам собою мне о сем предлагал. Того ради ответствовал я ему, что я за такого вменен быть не хощу, якобы я самого себя доволно искусным к такому чину поставлял, и сие — причиною, что я оного искать не буду, и что Ея Императорское Величество меня обойти не изволит, когда надеется, что я какую службу в том чину показать в состоянии, а в протчем ему за доброжелателство его благодарствую, но токмо прошу ни слова о мне не терять или же я принужден был бы в том отрещися. Я по всему тому увидел, что меня от двора удалить хотят, яко же я в апреле месяце, как наимнейшее о том помышлял, в Копенгаген ехать определен, да еще чтоб в восемь дней совсем отъехал.

Сколь великою радостию я случай возимел высочайшей Ея Императорскаго Величества указ исполнить, толь великое прискорбие возчювствовал, когда я о моих домашних делах думал, которые мне в толь краткое время в порядок привесть надлежало. И тако я к моему бывшему началнику приходил, представляя ему мои великие долги и прося его о позволении, чтоб я в том высочайшей милости у Ея Императорскаго Величества просить мог. На что он мне ответствовал, что Ея Императорское Величество о том и слышать не хощет, и тако уже надобно мне подумать каким-нибудь образом с моими кредиторами разделатся. А при том он меня увещавал, чтоб я впредь гораздо бережнее поступал.

И потому мне ничего более не осталось, как толко самые нужнейшия долги моими на проезд полученными денгами заплатить. А дабы сие паки некоторым образом поправить и по меншей мере путь мой исправить, то я принужден был намерение взять и оному мою наследную маетность представить. Но он мне ответствовал, что он ныне за дорагим строением в Курляндии и за другими росходами в состоянии не находится за то заплатить. А ежели я оную его брату генералу-адъютанту перепустить хочю, то, может быть, он тому купец будет. В чем таким образом соглашенось, и я получил 2000 рублев от помянутого его брата, дав от меня писменное обнадеживание, что я реченную маетность ему продажею перепустить хочю. На что я несколко дней спустя, как я о том более ничего не упоминал, такое обнадеживание получил, что по отъезде моем уже старание приложится о моих петербургских долгах более к моему удоволствию изходатайствовать, нежели, как ныне того учинить мочно.

Но как я толко в Копенгаген приехал, то я ведомость получил, что о покупке весма иной проэкт зделался, о чем предъявлять зело пространно б было. А между тем я с сими 2000-ми рублев и, оставя с лишком 10000 рублев долгу, отъехал и дорогою во время такого года, когда известным образом в Германии для жестокой зимы во всем несказанной недостаток был, почти третьею частью [111] болше иждивеней издержал. В Копенгаген я, денгами изтратився, приехал, яко же я тот час для моего учреждения экипажа, содержания 2000 ефимков с великими процентами занять принужден был. А понеже здешнее место само собою в Европе велми дорогое находится, то я тою волностию, которою чюжестранные министры первы[й] год здесь имеют, ползоватся хотел, и разные провизии из чюжих краев выписал, ибо я думал здесь несколко лет пропроводить.

А ныне я оные провизии с немалым убытком паки с рук збываю. Тот дом, в котором я живу, я не инако, как на 3 года нанять сыскал, за что я ежегодно по 560-ти ефимков плачю, не считая всяких малых починок, кои я на себя перенять принужден был. И хотя я за все 3 года платить не буду, однакож, я принужден за целой год заплатить, не взирая на то, что я толко с Михайлова дня и тако полгода во оном жил. К чему еще многие другие здешние зело дорогие обстоятелства присовокупляются. И тако я более 3000 ефимков сверх определенного посланничего жалованья чрезвычайных росходов имел.

Крайнейшая нужда принуждает меня Вашему Императорскому Величеству мои последния, но мне зело прискорбныя обстоятелства и притчины моих долгов, так пространно представлять. Ко освященным Вашего Императорскаго Величества стопам я припадаю и превысочайшаго Вашего милосердия милости прошу, понеже я без того от моего смятного состояния свободится не могу.

Всевышши[й] Бог Вашего Императорскаго Величества правителство долговремянною жизнию и многою славою да благословит. Я же со всеподданнейшею верностию и ревностию до моей кончины со всеглубочайшим респектом пребуду.

Вашего Императорскаго Величества всеподданнейше покорнейши[й]
Иоган Албрехт Корф.

РГАДА, ф. 248, оп. 1/102, д. 8122, ч. 2, лл. 727-731 об.

Комментарии