Мобильная версия сайта |  RSS
 Обратная связь
DrevLit.Ru - ДревЛит - древние рукописи, манускрипты, документы и тексты
   
<<Вернуться назад

АВТОБИОГРАФИЯ ГРАФА С. П. РУМЯНЦОВА.

Граф Сергей Петрович Румянцов, младший сын фельдмаршала графа П. А. Румянцова-Задунайского и брат государственного канцлера, принадлежал к замечательнейшим людям своего века и по образованию многостороннему, и по благотворности побуждений и действий. Оба брата были пламенными патриотами и всею общественною своею деятельностью оправдывали то изречение, которое красуется на изданных канцлером Румянцовым книгах (этих краеугольных камнях русской историографии): Non solum armis, т. е. действовать не одним оружием. Графы Румянцовы одушевлялись мыслию плодотворною и до наших дней не утратившею обязательной силы своей, мыслию о том, что прославленная успехами воинскими Россия должна стремиться к таковым же успехам в области самопознания и гражданского совершенствования. Граф С. П. Румянцов разделяет с братом и другом своим, государственным канцлером, честь учреждения Румянцовского музея, этого многоценного ученого и художественного собрания, стоившего несметных издержек и предоставленного ими в общественную собственность на благое просвещение. Россия не должна забыть графа С. П. Румянцова, ибо он первый не только заботился об освобождении крестьян от крепостной зависимости, но и деятельно подвинул к разрешению этот великий вопрос русской истории, отпуская на волю собственных крестьян ц будучи главным двигателем в образовании так

называемых вольных хлебопашцев (1803). О личных его качествах достаточно сказать, что Карамзин дорожил его дружбою и находил особенное удовольствие в его просвещенной беседе. С обширною начитанностью, с многосторонними познаниями в истории и словесности всех веков и народов, он соединял сведения математические и в то же время писал стихи по-французски и по-русски. До 83 лет возраста сохранял он бодрость ума и свежесть воображения, и понятно, что после такой деятельной жизни должны были остаться вместе с доброю памятью и следы письменные. По счастию, бумаги графа С. П. Румянцова перешли в надежные руки и не погибли от равнодушия наследников, как сплошь и рядом бывает. Они достались его родственнику Николаю Адриановичу Дивову, который, с истинно-просвещенною заботливостью, разобрал их, передал часть этих бумаг покойному Государю Николаю Павловичу, а все что касалось лично до обоих графов Н. и П. Румянцовых привел в порядок и сохранил бережно. По убеждению Н. А. Дивова, гр. Румянцов незадолго до кончины своей (1838) начал описывать собственную жизнь. К сожалению, автобиография эта, ниижепомещаемая, доведена только до 1786 года. Впрочем черты дальнейшей его жизни будут видны из разных бумаг, которые мы располагаем в порядке времени, связывая их дошедшими до нас сведениями.

П. Б. [841]


1755.

Родился граф 17 марта сего года в селе Стряпкове, лежащем ныне во Владимирской губ. Юрьевского уезда, данном в приданое покойной его матери 1. При сем случае заметить должно, что рождение сие последовало одиннадцать месяцев после рождения государ. канцлера 2, я что день сей замечателен в самом народе по течению с гор воды: следственно оживление натуры. Также в это же самое время сделалось домашнее примирение по случаю раздела с графинею Марьею Андреевною 3, о чем здесь и вносится ее собственное письмо 4.

То, что граф помнит о своем ребячестве, есть, что он в Петербурге был при кончине Елисаветы Петровны 5; потом воспитывался в Москве; а когда гр. П. А. 6 [842] назначен был в Малороссию на место Гетмана, то и графиня с детьми туда же отъехала. В это время воспитание графа было весьма в плохом состоянии, да и присмотр был такой слабый, что если бы оно продолжилось, то весьма бы худых следствий ожидать бы должно было. Граф. Екатерина Михайловна возвратилась с детьми в Москву, и тут пеклась уже по возможности о усовершенствовании их воспитания. Совсем тем было оно довольно плохо. Почему гр. С. П. может сказать, что он сам приобрел по охоте своей к познаниям то, чего французские тогдашние учителя доставить ему не могли.

 

1771.

В сем г. оказалась в Москве язва, и в самое то время граф занемог корью. Доктор, который его лечил, был из числа тех, кои болезнь сию язвою признать не соглашались, и граф помнит, что при посещениях своих они то утверждали; чем и подвергался сам граф довольной опасности, Наконец, когда получил он уже облегчение, и в Москве болезнь умножаться стала: то графини с ним переехала в село Аксиньино, в десяти верстал от Москвы. Тут узнали о возмущении в Москве, убиении архиерея и учреждении по Петербургской дороге карантина. Графиня решилась ехать в Петербург и прожила несколько дней близь Клина, у Ивана Григор. Наумова. Потом, выдержав карантин в Твери, прибыла в Петербург.

 

1772.

Во время отсутствия кн. Орлова, Государыня избрала Васильчикова и в тот самый день, в который был произведен он в камергеры, то граф Н. П. и гр. [843] С. П. произведены также в камер-юнкеры.

 

1773.

В сем г. Великий Князь вступил в супружество с принцессою Дармштадтскою, и гр. К. М. 7 дана была ей в обер-гофмейстерины. Граф был столько счастлив, что Имп. Екат. полюби его, открылась тогда г-ну Гримму, что она необыкновенного в нем человека усматривает. Придумала даже она завесть в Эрмитаже забаву письменную, к которой из молодых людей приглашались токмо два г. Р—вы. 8 Двор и город не оставил сего обстоятельства без замечания, и граф Шувалов 9, который далее, может быть, в своих заключениях шел, нежели прочие, писал графу прекрасные стихи французские. Поводом к тому было, что в стихах, которые гр. С. П. сам сочинял, много было мизантропического. Должно к сему прибавить, что стихи сии, гр. С. П. писанные на фр. языке, были кем-то переведены по-русски, под заглавием Духовный Сумароков. Г-н Левек, сочинитель Рос. Истории, был тем обманут так, что стихи сии переложил он прозою, не знав отнюдь, что графом они сочинены. Барон Гримм, познакомясь короче с обоими графами и видя милостивое расположение Императрицы к меньшему, принял на себя отвезть их в Голландию для учения при Лейденском университете. Оба графа ездили в Молдавию для [844] свидания с родителем 10 и возвратились в Петербург.

 

1774.

Отъезд барона Гримма в чужие края. Во время сего путешествия, сочинил гр. С. П. стихи Французские, которые столько показались бар. Гримму, что он препроводил их к Вольтеру. В сочинениях последнего можно видеть, с каким удивлением он писал о том к знакомым своим в Париж 11. Проезжая чрез Лейбциг, узнали мы о заключении Кайнарджисского мира.

 

1775.

Они пробыли в университете до 27 сентября и поехали в Париж, дабы с Гримом путешествовать по Италии. Проезжая чрез Женеву, видели Вольтера весьма уже старого и лежащего в пистоле. Впрочем, имел он также уже подозрение, что бар. Гримм не доброхотствовал ему по сближению своему с Императрицею: следственно мало ему ласки и явил; увидя же графа, сказал ему: вы, сударь, далеко пойдете.

 

1776.

В Венеции узнали мы о смерти Великой Княгини 12 и путешествии Великого Князя в Берлин. Мы сами также направились на сей город, где мы еще Его Высочество застали и нашли также при нем покойного [845] своего отца. Брак Его Высочества совершился в сем году, и графиня К. М. принимала принцессу на границе.

 

1777.

Возвратясь в Петербург, нашли они Завадовского, теряющего уже фавёр и без того недолговременный. Зорич заступал его место, и в самое это же время туда же приехал король Шведский. При празднике, ему данном на даче Нарышкина 13 случилось то происшествие, где я князю Потемкину дал почувствовать, что я подчиниться ему не намерен. О сем доказательство находится в двух письмах оригинальных гр. К. М. 14. Князь П—н, сколько ни старался привесть Императрицу на гнев, она по благорасположению своему к г. С. П. всегда смеялась его этому сердцу.

 

1778.

Графиня оставила двор, поехала в Москву, и граф С. П. се туда препровождал.

 

1779.

Возвратился я в Петербург, и в августе получил я известие, что лишился я сей дражайшей для меня матери, лишение, которое мне и теперь еще чувствительно. При крестинах Великого Князя Константина, сделан был я камергером.

 

1780.

Печаль, в которую я был погружен, подвигла меня искать утешения в [846] странствии. Поехал я чрез Швецию, среди зимы, с намерением даже объехать Финской залив. В Вазе переехал я однакож оный по льду, и тем я до тысячи верст сократил пути самого трудного. Описано все это с подробностию в письмах моих к покойному моему брагу. Из Стокгольма поехал я в Копенгаген, где нашел Российскую эскадру. Адмирал Борисов взял меня на собственный корабль и высадил в Голландии, откуда я на пакет-боте переехал в Англию.

 

1781.

При представлении моем к королю Английскому, сей государь, в простоумии своем, счел меня за брата, г-на Ранцова, что бы еще ничего не значило, еслибы сей Ранцов, род пострела, не принужден бы был уйти из Англии: поелику он замечен был в числе той черни, которая грабила Сардинского посланника дом, во время возмущения лорда Гордона. Таковое от короля приветствие решило меня сказать нашему посланнику, что хотя я и не замечаю тут желания меня оскорбить, однакож после этого во дворец не поеду. Между тем, имел я многих знакомых в знатных Англичанах, и два брата королевские, которые с ним были в ссоре по причине своих браков, меня осыпали ласканиями и всяким отличием. Ездил я с лордом Гербертом в Баз, где целительные воды ему и мне были полезны. На пути пробыл я несколько дней в Внльтоне, замке отца его, лорда Пемброка. Возвратившись в Лондон, встретил я, у Сардинской посланницы, лэди Голдернес, которая была близка к королеве; она хотела непременно знать причину моего против двора поведения. Когда я ей все сказал, то она извиняла короля в неумышленности и [847] уверяла меня, что королева крайне о том сожалеет и готовится удовлетворение мне сделать приятное. Король был тогда в Виндзоре, и по наставлению этой леди поехал я туда гулять по террассе, по которой и их величества вседневно прогуливались. Хотя я и весьма просто был одет и с чсрнию сидел на лавочке, королева, увидев меня, тотчас мужа остановила, и сказала мне, что она с большим сожалением не видит меня у двора. Чувствуя такое ее к себе милостивое расположение, ответствовала, я, что болезнь одна была тому причиною. Готовился я после того, при наступлении зимы, оказать свою благодарность ее величеству, как между тем, получил я известие, что тетка моя, графиня Брюсова 15 прибыла в Спа. Отправился я сам тотчас туда. У сих вод нашел я собрание многих значительных особ Европы. Многие французские дамы со мною познакомились, и тем предъуготовил я себе приветствие в самом Парнасе. Ехав во Францию, встретил я г-жу А., прекрасную и имеющую дарование разума и таланта. Связь моя с нею продолжалась во все время моего во Франции пребывания. Приедучи в Париж, не судил я за нужное представиться королю в Версали, почитая то за единый обряд, который ни к чему иностранных весть не мог. Но как между тем известен уже я был по вышеупомянутым письмам Вольтера, но знакомству мною сделанному с французскими дамами в Спа, равно как и по приятелям бар. Гримма: то я вместе удачно беседовал с отличными философами и с красавицами. К некоторым из сих последних даже писал я стихи, которые в Русском производили [848] удивление (сморт. собр. моих франц. стихов). Некоторые из моих знакомых дам, замечая, что при всей моей веселости имею я что-то мизантропическое, предложили мне играть с ними Мольерову пиесу. Графиня Диана Полиньякова, гр. Собран и г-жа Дандли, дочь славного Гельвециуса, играли в пиесе; мужчины были: князь Де Пуа, барон Жоку и проч. Когда пиеса началась, то граф д’Артуа в дверях явился, как бы простой зритель; но хозяйка, которая о сем посещении была предъуведомлена, пригласила его в залу. Несколько времени после поехал я на маскарад в оперном доме. Мужчины тогда езжали без платья и без масок, а женщины все совершенно закутанными. Одна из них подошла ко мне, приглашая меня по зале прогуляться. После некоторых веселых слов спросила она меня, почему она никогда меня не видит в Версале? Вопрос сей показал уже мне, что не говорю я с простою женщиною, и что тут есть умышленность. Ответствовал я, что, видя к себе такое благорасположение, не скрою я истинной тому причины. В Версале, сказал я, находится у швейцаров обыкновению две росписи — большая и маленькая. Не считая попасть в последнюю, не вижу для себя лестного быть в первой. Дама сия рассмеявшись сказала, что в маленькую росписи никто не попадает, не бывши в большой хотя для формы; и что она мне советует представиться королю по обыкновению; а она уже берет на себя ввести меня во все маленькие росписи. Не мудрено было мне тогда же догадаться, что эго была сама королева; и я с чувством живейшей благодарности сказал, что в сем ее наставлению подчинюсь. Когда был я представлен, то, к удивлению всех послов и знатных присутствующих, королева с отменною веселостию [849] сказала мне, что она слово свое сдержит и сама представит меня после обеда герцогине Полиньяк, своей любимице, занимающей при дворе первое место. В следствие сего приказания пошел я к герцогине, где нашел я и королеву с малым избранным обществом. Она смеючись сказала герцогине, что представляет ей знакомца, сделанного ею в маскараде. Эта герцогиня отличалась не только красотою предстою, по еще пленяющею нравственностию. Она вставши сказала мне, что весьма королеве обязана по этому сличаю, и пригласила меня приезжать и в те времена, когда королева у ней бывает. Потом открыты мне были уже и прочие случаи, где мог я невозбранно видеть ее величество. Все это подало повод одному из писателей жизни сей нещастной королевы поставить и меня в числе приписываемых ей любовников; однакож, я здесь объявляю, что кроме весьма милостивого с ее стороны обхождения, ничего не случилось.

Во время пребывания моего в Париже, г-жа Лавальер, красавица своего времени, а тогда уже в старости бывшая, до того меня полюбила, что звала меня всегда своим фаворитом, и во всех случаях старалась доставлять мне знакомых и отличие.

 

1782.

Ездил я вторично в Спа, после чего возвратился опять в Париж, где и приготовлялся долго еще пробыть. Приятная жизнь, которую я там вел, и отличие, которым во многих случаях я пользовался (смотр. переп. бар. Гримма с граф. Ник. П. и донесения Маркова из Парижа) не позволяли мне и думать о выезде.

 

1783.

Но брат мой Ник. Петр., бывши тогда во [850] Франкфурте 16, дал мне знать, что Государыня желает меня употребить, и что сие сообщено ему так, чтоб он то до меня довел. Не мог уже я тогда с приличностию отговориться, но не без печального чувства решился в Россию возвратиться. Выехал и из Парижа 27 апреля; однакожь при свидании моем с братом ничего более от него узнать не мог, как-то, что расположения Императрицы действительны. Приехал я в Петербург в июне месяце. Княгиня Дашкова издавала тогда журнал (Собеседник), в котором вносились сочинения Императрицы. Княгиня тотчас пригласила меня быть соучастником, давая мне знать, что будет то приятно самой Государыне. Не быв расположен представлять просто сочинителя, решился я завесть посредством сего журнала переписку с самою Императрицею (сочинительницею Российск. Истории и Былей и Небылиц). Письмо мое первое, до Российской истории касающееся, было, мне кажется, писано не без удачи; но слышал я, что Государыня, чувствуя искусное с моей стороны ласкательство, сказала, что немногие из Русских поймут оное и сочтут противное. Едва ль сие заключение Императрицы не было справедливо. Ирония, к которой я прибегнул, одних остроумных удовлетворяет. Второе мое сочинение, при котором я приложил отрывок до Государя Петра Великого касающийся, совсем был неудачен. Императрица была крайне недовольна и препоручила княгине Дашковой сделать сего моего сочинения пересмотр строгий и мне чрез журнал объявить 17. Впрочем имя своего я никогда не [851] ставил, так тут мое лицо не терпело. Дядя мой, Фельдмарш. кн. Голицын, умер в конце сего года, и я, не отлучаясь от него, имел тут случай познакомиться с Н. П. И.

 

1784.

При всех обнадеживаниях, мне данных, не усматривал я никакого решения, и принужден был прибегнуть к просьбе к ускорению оного. Между тем тетка моя, супруга умершего фельдмаршала, отказала мне 50 т. Принять я их не хотел и писал о том к обер-камергер? князю Голицыну, который отверг равно мое намерение.

 

1785.

Еслибы связь сердечная, в которую я вошел, не утешала меня достаточно, то я бы весьма негодовал на брата, который хотя и невинно, но вывез меня из Парижа, где я, так сказать, жизнь вел совсем необыкновенную.

В сем году решилась наконец Императрица наименовать меня посланником к курфнрсту Баварскому. Хотя сей двор и привлекал тогда внимание Европы, признаюсь ониакожь, что не счел я для себя его столь лестным. Просил я Императрицу письмом освободить меня от оного назначения, представляя, что тем отдаляюсь я от отечества на долгое время, проводив уже и так несколько лет вне оного. Для подачи сего письма избрал я секретаря Пастухова, как такого, с котором Императрица ни связи со мной, ни происков подозревать не могла. От Пастухова ответ мне был сделан, что Государыня [852] приказала мне объявить, что подданный своих употребляет она как ей угодно и как польза Империи того требует. Когда желал я от него слышать, что произошло при подаче самого письма, то он вверил мне, что Императрица очень разгневалась, письмо мое разодрала и сей ответ приказала мне сделать; а когда уже он из комнат ее вышел, то камердинер его воротил, и Государыни ему сказала, чтоб он в письме своем никакого такого выражения не внёс, которое бы меня опечалило. Мог бы я еще продлить несколько сие свое неприятное положение, высматривая случая; однакожь, решился и тотчас повиноваться, уверен будучи, что при благоволительных расположениях Императрицы ничто так в пользу мою не подействует. Просил я вице-канцлера представить меня, как назначенного посланника, для принесения Государыне благодарности; и когда целовал я руку Императрицы, то она с улыбкою весьма милостивою и свое удовольствие изъявила. Граф Безбородко, зная все, что происходило, сказал мне, что причины печалиться я иметь не должен, давая мне знать, что между тем, как я съезжу проститься с отцом своим, может последовать я перемена. В самом деле, возвращаясь уже в Петербург, получил я в Москве эстафету, извещающую меня о назначении новом — в Берлин. Возвратился я в Петербург в ноябре месяце.

 

1786.

Мартинисты начали привлекать внимание правительства. Императрица сама сочиняла комедии, дабы их предать поруганию. С своей стороны писал я к сочинителю одной из сих комедий, и Государыня нашла письмо мое заслуживающим быть по ее [853] приказанию внесенным в журнал (Растущий Виноград), что приказала графу [854] Завадонскому 18. 19 мая поехал я в Берлин.

————

Посольство гр. С. П. Румянцова не было удачно. Еще не выезжая из Петербурга, по живости ума своего, он вздумал написать к тогдашнему любимцу Ермолову письмо, в котором рассуждал о своем назначении. Государыни приказала гр. Безбородке выговорить ему, что с подобными представлениями он мог бы скорее обращаться в иностранную коллегию и что ему пора ехать в Берлин (Письмо 11 мая 1786). В Пруссии гр. Румянцов еще застал в живых Фридриха Великого. С кончиною его (17 авг. 1786; наши отношения к Пруссии замешались, так что в 1788 г. едва не дошло до явной войны. Государыня была недовольна образом действий графа Сергея Петровича и в Августе этого года заменила его графом Нессельродом. «Румянцов скучен. Велено скорее изготовить отравление Нессельроду», записал Храповицкий под 3 числом Августа 1788 г.

Возвратившись в Петербург, гр. Румянцов снова предался удовольствиям досужей жизни, сочинял провербы, играл на домашних театрах, пленял общество своим остроумием. Сильною поддержкою были ему заслуги отца и дружба Государыни с его теткою А. Н. Нарышкиной. Помещаем письма его к отцу из Петербурга в Малороссию, относящиеся к этому времени.


Комментарии

1. Мать графа С. П. Румянцова, гр. Екатерина Михаиловна, род. 25 сент. 1723, ум. 22 авг. 1779 (родная тетка жены Суворова) была дочь фельдмаршала кн. Михаила Михаиловича Голицина старшего от второго брака его с княжн. Татьяной Борисовной Куракиной. Она принадлежала к важнейшей знати, между тем как супруг ее был человек нового происхождения.

2. Т. е. графа Николая Петровича Румянцова (1754-1826).

3. Румянцовой, бабкою графа Сергея Петровича.

4. Вот ото письмо:

«Невестушка, радость моя, здравствуй и с ребятишками. Радуюсь, что все наши хлопоты уже окончились без посторонних людей. Таперича будем жить так, как и прежде жили; а особливо ставлю: щастлив Сережа, что он мир с собою принес, и для того он еще мне милее. Поцелуй их, свет мой, от меня. Мать ваша г. Марья Румянцова». С.-Петербург. Апреля 18 ч. 1755». Из за чего была ссора, нам неизвестно.

5. Т. е. 23 декабря 1761.

6. Граф Петр Александрович Румянцов назначен управлять Малороссиею на место графа Разумовского в начале 1765.

7. Т. е. графиня Екатерина Михаиловна, мать автора.

8. Т. е. два графа Румянцова.

9. Т. е. Граф Андрей Петрович. По его примеру гр. С. П. Румянцов впоследствии тоже отличался опытами во Французской словесности и писал так называемые провербы. (См. Записки гр. Комаровского, XVIII век, кн. 1, стр. 335).

10. Тогда шла первая Турецкая война.

11. Вольтер писал к г-же Епиналь 8 июля 1774: «Не знаю где теперь Гримм; говорят, что он путешествует с графами Румянцовыми: ему следовало бы привезти их в Женеву; тем, кои рождены для того, чтобы служить опорою власти неограниченной, не мешает взглянуть на республику».

12. Наталии Алексеевны.

13. Известная дача по Петербургской дороге, Александра Александровича Нарышкина, женатого на тетке гр. Румянцовых, см. выше, стр. 195.

14. Т. е. матери автора. Писем этих у нас не имеется.

15. Графиня Прасковья Александровна Брюс.

16. Нашим посланником.

17. См. Собеседник 1783, ч. VII, стр. 164-181. Журнальная деятельность гр. С. П. Румянцова могла бы быть предметом историко-литературного разыскания. В статьях его много остроумия.

18. Растущий Виноград 1786 г., месяц июль. Статья гр. Румянцова озаглавлена так: «Домовая записка о заразе новомодной ереси и о средствах исцеляющих от оной», под псевдонимом Правдубаев.

Текст воспроизведен по изданию: Автобиография графа С. П. Румянцева // Русский архив, № 5. 1869

Еще больше интересных материалов на нашем телеграм-канале ⏳Вперед в прошлое | Документы и факты⏳

Главная страница  | Обратная связь
COPYRIGHT © 2008-2024  All Rights Reserved.