МАТЕРИАЛЫ

к

РУССКОЙ ИСТОРИИ

XVIII ВЕКА.

(1788 г.)

Во все продолжение царствования Екатерины II, цесаревич и великий князь Павел Петрович, как известно оставался совершенно в тени. Одаренный с раннего детства блестящими способностями, добрым сердцем и острым умом, — питомец графа Н. И. Панина, одного из замечательнейших государственных людей своего времени., великий князь Павел Петрович не был приближен своею великою матерью в ряды ближайших и доверенных сотрудников ее в вершении дел государственных, и не имел в своем ведении, сколько-нибудь самостоятельном, ни одной из более важных отраслей государственного управления.

В отечественной истории Х?III в. много пробелов, — много событий и явлений ожидает самых обстоятельных исследований, и к числу таких-то предметов, без сомнения, принадлежит жизнь или, лучше сказать, положение великого князя Павла Петровича при дворе его матери. Притом, в то время, [298] когда в массе всевозможных трудов о царствовании Екатерины II, в груде изданных материалов, драгоценных для изучения характера этой государыни, образ Екатерины II вырастает пред нами необыкновенно рельефно, со всеми своими достоинствами и недостатками, — личность Павла до сих пор остается во многих отношениях загадочною. Пересматривая все, что писано о Екатерине и ее царствовании, много ли находим мы сведений о наследнике ее престола? Мы встречаем указания на участие Павла Петровича в тех или других официальных торжествах, — находим немало анекдотов (зачастую сомнительной верности) о своеобразной жизни великого князя и оригинальном его препровождении времени в уединенном Павловске или в месте его добровольного заточения — в ничтожном тогда сельце Гатчине. Перечитывая эти анекдоты, следя за потехами великого князя Павла, не совсем ясно узнаешь в этой личности те прекрасные свойства души и сердца, ту необыкновенную остроту ума, какую являл Павел в годы своего детства и юности. Невольно задаешь вопрос: неужели гатчинский затворник оставался безучастным зрителем всех тех реформ внутреннего строя России, какие происходили вокруг него? Неужели он был холоден к событиям, совершавшимся в сфере внешних отношений его отечества к прочим государствам? Могло ли быть, чтобы человек, хорошо образованный, — каким был Павел Петрович, — с тою страстью в кипучей деятельности, какую он явил впоследствии в четырехлетнее свое царствование, — в бытность свою великим князем не вдумывался в события, вокруг него совершавшиеся, не разбирал их критически, не вырабатывал себе постепенно наиподробнейшей и самой определительной программы порядка управления государством на то время, когда Провидению угодно будет предоставить ему бразды правления в империи?

Нет; потехи гатчинские не заполонили, да и не могли совершенно заполонить такую личность, — как Павел. Материалы, издаваемые нами в настоящей статье, как нельзя лучше свидетельствуют, что наследник престола, занятого Екатериной II, в тиши своей уединенной жизни, вдали от двора, пытливым оком следил за всем, что делалось, как в сфере внутреннего управления, так и в области внешних отношений России к другим государствам; он самостоятельно изучал разные отрасли управления, видел их недостатки, замечал больные места государственного организма, и, задолго [299] до своего восшествия на престол, выработал себе программу управления Россией и ясно определил цель этого управления.

Материалы, приводимые нами в настоящей статье, суть — копии с завещаний Павла Петровича, написанных им на 34 году от рождения и за восемь лет до восшествия его на престол. При каких обстоятельствах и по какому поводу составлены были эти завещания? В какой степени верны и как дошли до нас копии с этих актов? — вот вопросы, на которые мы должны дать ответы прежде, нежели приведем самые акты.

1788-й год бесспорно принадлежит к славнейшим годам царствования Екатерины II, в деле ее внешней политики. Россия, возвеличенная целым рядом самых блистательных побед, одержанных «екатерининскими орлами» в первое десятилетие царствования этой государыни, широко раздвинув свои пределы на запад и юг, находилась, в 1788 г., в новой и упорной борьбе с Оттоманскою Портою, возбуждаемою и руководимою Англией и Пруссией.... В то время, когда великолепный князь Тавриды, вместе с Суворовым с одной стороны, а герой Кагула, граф П. А. Румянцев с другой — вели счастливую борьбу с турками, на другом конце России, почти у самых ворот ее столицы — явился новый враг, враг самонадеянный, хвастливый, тем не менее энергический и предприимчивый: то был Густав III, король шведский. Вести о замыслах короля воспользоваться, как он думал, удобным временем для отторжения от России Петровых завоеваний, — рано достигли петербургского двора, и Екатерина, при всей уверенности в собственные силы и при всем презрении к такому ничтожному противнику, каким был в ее глазах Густав III, приняла, однако, заблаговременно меры для встречи и отражения врага, как на суше, так и со стороны моря. Большая часть русских войск была отвлечена войною с Турциею на юге, и на северо-западе России оставались силы весьма малочисленные; без сомнения, для придания этим войскам вящей бодрости — государыня, после некоторого колебания, разрешила наследнику цесаревичу, по его настоятельным просьбам, принять личное участие в военных действиях со шведами, но не во флоте, генерал-адмиралом которого великий князь считался еще с 1762 года, а на сухом пути, в Финляндии. Надобно полагать, что вопрос о дозволении Павлу Петровичу отправиться на театр военных действий был решен Екатериной, по крайней мере, за полгода до объявления самой войны Швеции. Так можно судить из следующих обстоятельств: [300]

1 января 1788 года, мы видим государя цесаревича с его супругою, Мариею Феодоровною, во дворце государыни на торжественном выходе императрицы по случаю празднования Нового года («Санкт-петербургские Ведомости». 1788 г. № 1, стр. 1-2).

Надо думать, что именно теперь, т. е. между увеселениями, сопровождавшими наступление Нового года, государыня объявила великому князю, что он примет личное участие в военных действиях, в случае, если произойдет разрыв с Швецией. По крайней мере, Павел Петрович уже 4-го января 1788 года, в Петербурге — без всякого сомнения, без ведома Екатерины — пишет три завещательные письма к своей супруге, затем одно письмо к детям (великим князьям Александру и Константину) и особый наказ, или, как сам Павел Петрович назвал этот документ, — «предписание» о порядке управления Россией. Каждый из первых четырех документов помечен «4 январем 1788 года», пятый акт не имеет пометки, но, как можно полагать, написан в один день с письмами.

Замечательна поспешность, с какою составлены эти акты: цесаревич пишет их в один день, пишет, как будто бы завтра выступает в поход, а между тем самая война еще и не объявлена Швеции. 15 января того же года, в Петербурге же, Павел Петрович составил еще один акт: это — официальное завещание, долженствовавшее быть представленным Екатерине и, без сомнения, своевременно представленное ей, — о распределении всех недвижимых и движимых его имуществ, в случае его смерти, между членами семьи, друзьями, приближенными и служителями Павла Петровича.

Между тем, только 21 июня 1788 года, шведы открыли военные действия в Финляндии, и великий князь Павел Петрович поспешил 1 июля отправиться в действующую армию (Зап. Храповицкого, стр. 71-73. Достойно замечания, что ни об отъезде великого князя в действующую армию, ни о пребывании его там, нет известий в русских газетах того времени. Мы, по крайней мере, не нашли этих известий в «Санкт-петербургских Ведомостях» 1788 года, в которых, между тем, помещено много сведений по поводу разрыва и затем войны России со Швецией; см. М 52, 64, 56; Прибавл. к № 67, № 68, Прибавл. к № 63 и проч.). Кампания сего года ограничилась несколькими незначительными стычками и приостановилась к сентябрю 1788 года отступлением шведов («Описание военных действий в Финляндии в 1788-90 г.» — статья Ал. Ск. в «Морск. Сборн.» 1857 г. № 9). [301]

Во всю бытность свою в армии, великий князь деятельно переписывался с матерью и с супругою и писал, между прочим, что 21 июля он в первый раз видел неприятеля и нюхал его порох, т. е. рекогносцировал шведские укрепления, причем шведы встретили русских пальбою (Зап. Храповицкого стр. 92, 97, 98, 102, 106, 108 и 109). Вообще, однако, как пишут некоторые современники, великий князь Павел Петрович, если не имел случая показать какие-нибудь особые воинские дарования, то явил в этом походе храбрость и присутствие духа (Жизнь Павла I, императора и самодержца всероссийского. Перев. с немецкого В. Кряжев. Москва. 1805, стр. 16). Тем с большим неудовольствием должен он был получить приказание своей матери вернуться в Петербург. Приказание это состоялось довольно скоро, и вот по какому случаю: герцог Карл Зюдерманландский, главнокомандующий шведской армией (Брат короля Густава III, царствовавший впоследствии в Швеции под именем Карла ХШ, род. 1748, ум. 1818), убедительно и несколько раз приглашал Павла Петровича съехаться с ним для переговоров; императрица, получив о том известие от цесаревича, запретила ему ехать на это свидание, а для отвращения самой возможности такового съезда, государыня написала 8-го сентября к сыну, чтобы тот вернулся в Петербург. 18 сентября 1788 года, наследник был уже в Петербурге; затем великому князю не пришлось принять участия в военных операциях, возобновленных в 1789 году, и он вновь был вынужден углубиться в свою обыденную, тихую жизнь в Гатчине, причем, время от времени, по прежнему являлся при дворе для участия в разных официальных торжествах. Так проходили годы. Завещания, некогда столь быстро заготовленные Павлом, лежали в шкатулке. Составитель завещаний не отступился, однако, от взглядов, выраженных в них в 1788 году; и, по восшествии на престол, 6 ноября 1796 года, Павел I весьма горячо, хотя и крайне своеобразно, принялся за осуществление их на деле.. В ночь на 12 марта 1801 года Павла I не стало. Новый государь поручил вернейшему другу своего родителя, вице-канцлеру князю Александру Борисовичу Куракину, разобрать бумаги покойного государя (Оставшийся от князя А. Б. Куракина его частный архив представляет, в нынешнем своем виде, 100 томов различного рода бумаг, и перешел, по наследству, от князя А, Б. Куракина к барону Михаилу Николаевичу Сердобину. Благодаря обязательности барона Михаила Николаевича, которому свидетельствуем глубочайшую признательность, мы получили теперь возможность весьма близко ознакомиться с этим драгоценным собранием материалов для истории последних лет царствования Екатерины II и всего царствования Павла I.

Список с завещаний этого государя, снятый рукою Куракина, помещен сим последним в особом томе его архива; том этот, in-folio, переплетен в красный сафьян, и на корешке вытеснена надпись: «К вечному хранению». Эти же слова собственною рукою князя Куракина повторены на первой странице книги. Затем в сборнике (прошнурованном и скрепленном красною сургучною печатью князя Куракина), вписаны копии с следующих шести актов, сверх акта (№ 1) о происхождении рода Мусиных-Юрьевых (21 февраля 1801 г.):

I Письмо великого князя Павла Петровича к великой княгине Марии Феодоровне (4 января 1788 года).

II. Второе письмо Павла к ней же (4 января 1788 года).

Ш. Третье письмо его же и к ней же (4 января 1788 года).

IV. Письмо Павла к детям его (4 января 1788 года).

V. Духовное завещание Павла, в 45 пунктах, о распределении движимого и не- движимого имуществ, — написано 15 января 1788 года в С.-Петербурге и начинается словами: «Во имя Отца и Сына и Святого Духа».

VІ. Наказ или предписание о порядке управления в 83 пунктах, составленный Павлом для детей. Пункты эти не имеют в оригинале общего заглавия, и под ними не выставлено числа, когда они составлены.

Документ о происхождении рода Мусиных-Юрьевых писан почерком не куракинским, — затем все остальные, поименованные нами шесть актов, писаны рукою самого князя А. Б. Куракина. Далее, в том же сборнике, и ухе другою рукою, написаны реестры драгоценным вещам императора Павла I; списки эти составлены уже после его смерти, — первые листы их обведены черным бордюром; вещи распределены так, как они завещаны разным лицам в 1788 г. и действительно, по смерти Павла в 1801 г. — вещи его (преимущественно драгоценные и разные ордена) были розданы так, как это предназначено было им в завещании 1788 г. Первый из этих списков вмещает в себе вещи, предназначенные «Его императорскому величеству», т. е. Александру I; другой список — «Ее императорскому величеству (Марии Феодоровне) и их императорским высочествам великим князьям»; затем идут: «Опись образам, хранящимся в гардеробе блаженной памяти государя императора Павла Петровича»; «Опись (рука Куракина) казенным бриллиантовым вещам, хранящимся в гардеробе блаженной памяти государя императора». Далее, в сборнике помещен новый ряд описей разным драгоценным вещам Павла, с заглавиями: «Их императорским высочествам великим князьям», «Разным особам»; при этом, против многих вещей, значащихся в описях, сделаны отметки, нередко рукою Куракина, кому отдана или куда употреблена та или другая вещь. Сборник (состоящий из 62 полулистов, из которых довольно много неисписанных) оканчивается описью на двух полулистах руки Куракина: «Сундук в зеленом кабинете под литерою А, в коем хранятся отобранные от Новикова бумаги»). При [302] исполнении этого поручения, Куракин нашел, как сам свидетельствует, «в собственной шкатулке» покойного императора, завещания Павла, написанные им в 1788 г. Свято чтя память своего друга и повелителя, Куракин, прежде чем передать подлинники завещаний кому следовало, собственноручно снял копии с этих бумаг и затем озаботился оставлением [303] у себя еще одной копии. Оба списка всех шести актов, составляющих ряд завещаний великого князя Павла Петровича, помещены были Куракиным в различные тома собрания его бумаг, как служебных, так и семейных.

В издании приводимых за сим памятников мы сохраняем в точности орфографию кн. А. Б. Куракина, пред глазами которого, как мы заметили, лежал оригинал.

Из описанного нами тома мы для настоящей статьи извлекаем вышепоименованные (№№ 2 по 7) документы. Копии с этих актов мы находим также в другом томе собрания бумаг князя Куракина. Этот том, также в переплете красного сафьяна; на доске переплета вытиснено золотом: «Au prince Alexandre de Kourakine»; на корешке: «Копии с завещаний покойного государя императора Павла». На первом листе сборника (in-folio, 62 полулиста) надпись: «Копии с завещаний покойного государя императора Павла I и список о милостях им излиянных в день его коронования. На вечную о нем память». На следующем листе рукою князя Куракина написано: «Копии с завещаний покойного государя императора Павла I, им сделанных, отъезжая в поход против шведов в 1788 году, и мною в его собственной шкатулке при порученном мне разборе бумаг его, после его кончины, найденных, в марте 1801 года». В самих копиях, при считке их со списком собственной руки князя Куракина, оказались некоторые, впрочем, весьма незначительные описки и пропуски, которые мы исправили при печатании по куракинскому списку. Вслед за «копиями», в настоящем томе собрания бумаг князя Куракина помещена копия же с указа Павла от 20 февраля 1801 г. о вступлении вице-канцлеру князю Куракину «по прежнему в должность, по его званию»; далее, два письма князя Куракина к государю цесаревичу (первое 7 августа 1791 года); далее, как значится из надписи руки Куракина: «Выписка из Memoire du Baron de Brilefeldt, сделанная мною, по повелению покойного государя императора Павла I, в его почивальной и на его собственном бюро, накануне несчастного дня его кончины, 10 марта 1801 года, дабы по оной учредить церемониал для приема ожиданных тогда депутатов из Грузии, в день их торжественной аудиенции и присяги». Вслед за выпиской идет длинный список, озаглавленный князем Куракиным так: «Список о всех милостях, излиянных покойным государем императором Павлом I, в день его коронации 5-го апреля 1797 года, благотворность и щедрость его великие души ознаменовавших, и примера себе ни в России и ни в каком другом государстве не имеющих!» Списком сим заканчивается настоящий том куракинского архива.

Мы привели возможно обстоятельное описание тех томов куракинского архива, из которых заимствуем в настоящей статье шесть актов; затем необходимо оговориться, что при чтении их, в особенности при чтении некоторых статей «предписания» (акт VІ), обороты речи до того тяжело и странно изложены, что самый смысл ее является довольно темным: эта темнота текста принадлежит или оригиналу (которого мы не имели случая видеть), или переписчику его, князю Куракину. [304]

I.

Любезная Жена моя!

Отъезжая в поход, необходимым нашел, по долгу закона и обязательствам звания своего, равномерно и Союза Нашего, оставить тебе сие письмо, как той особе, которая всю мою доверенность преимущественно имеешь, как по положению Своему, так и качествам души и разума, мне столь известным и драгоценным.

Призываю благословение Божие на тебя и на Себя, оставляю здесь детей своих под очами Любезнейшей Матери своей и твоими, с полным следственно удостоверением, о их сохранении и безопасности.

Ты знаешь мое сердце и душу, и что я ни в чем другом не полагаю истинного моего удовольствия и верховной должности бытия моего, как в общем благе и его целости.

Сие чувство руководствовало и всегда руководствовать будет всеми Моими делами. Оно, соединясь с Сыновнею Любовью, заставляет меня желать усердно, чтобы с настоящим царствованием продолжилось, сколь возможно долее, благоденствие Отечества.

Но природной мой пред ним долг, и сердечная к нему привязанность столь велики, что одно Его обеспечение занимает теперь всю мою душу и стало поводом сего письма моего к тебе, любезная жена моя.

Воображая возможность происшествий, могущих случиться в мое отсутствие, ничего для меня горестнее, а для Отечества чувствительнее себе представить не могу, как если бы внешним провидением суждено было в самое сие время лишиться мне матери, а Ему Государыни.

Таковое происшествие было бы истинное на Нас посещение Божие.

Признаюсь тебе, что считаю оное таким ударом, которого возможность удалил бы я со всем из своей мысли для своего спокойствия, если бы любовь моя к Отечеству, и долг мой пред ним не налагали на совесть мою обязательства огорчить себя воображением возможности сего происшествия для того, чтобы целость Его и обезопасность в толь несчастный момент непоколебимы остались.

Вот все мое намерение; а как основано оно на единой предосторожности, то и не хочу я волю свою, теперь тебе открываемую, прежде времени облепить формою Государского повеления. [305]

Я скажу тебе только меры, которые признаю надобными на сей несчастный случай, исполнение же которых с полною доверенностью, поручаю тебе, которой любовь ко мне и усердие к Отечеству и мне, и Ему столь известны.

В правоте души твоей и советах находил я всегда прямую отраду и пользу; и так погрешил бы я пред Отечеством и пред собою, если бы не препоручил особенно тебе исполнения всего того, что в отсутствие мое на таковой случай за нужно поставляю.

Во первых, поручаю тебе, как скоро постиг бы момент сего несчастного случая, немедленно объявить Сенату, Синоду и первым трем Коллегиям сие мое к тебе письмо, которого содержание в тот же самой час и возымеет силу Моей точной воли и повеления, которым утверждаю тебя правительницею на время моего отсутствия, почему и обнародуй сие несчастное происшествие, а письмо сие объяви в Сенате при уверении о моем благоволении всех и каждого. Прикажи от имени Моего Синоду, Сенату и первым трем Коллегиям о принятии от всех должной присяги мне и Сыну моему Александру, как наследнику, обнадежа непременностью попечения моего о истинном всех благосостоянии. Объяви Синоду, Сенату и трем Коллегиям, чтобы остались в прежней своего звания масти, относительно до упражнения по Государственным текущим делам.

Сенат, Синод, три первые Коллегии, все прочие гражданские, военные и судебные места, шефы разных команд и установлений, словом сказать все места и все шефы, без изъятия, должны, без малейшей остановки, отправлять, по их званиям, все обыкновенные текущие дела, на узаконенных уже основаниях, которые все имеют оставаться до моего возвращения точно в прежнем положении, не вводя в них никаких и ни малейших новостей (и) перемен, по каким бы то причинам и поводу ни было.

Тебе, как Правительнице, смотреть бденным оком, чтобы оно везде, и во всей точности наблюдаемо было.

Тебе, Любезная Жена, препоручаю особенно в самой момент предполагаемого несчастия, от которого удали нас боже, весь собственной Кабинет и бумаги Государынины, собрав при себе в одно место, запечатать Государственною печатью, приставить к ним надежную стражу, и сказать волю Мою, чтобы наложенные печати оставались в целости до Моего возвращения.

Будь бы в каком-нибудь правительстве, или в руках частного какого человека, остались мне неизвестные, какие бы то ни было повелении, указы, или распоряжении в свет неизданные, оным, до моего возвращения, остаться не только без всякого и малейшего действия, но и в той же непроницаемой тайне, в какой по тот час сохранялись.

Со всяким же тем, кто отважится нарушить, или подаст на себя [306] справедливое подозрение в готов(н)ати преступить сию волю мою, имеешь поступить по обстоятельствам, как с сущим, или как с подозреваемом Государственным Злодеем, предоставляя конечное судьбы его решение самому мне по моем возвращении; затем пребываю твоим верным Твой верной

С.-Петербург. Генваря 4 дня, 1788 года.

Любезная Жена моя!

Богу угодно было на свет меня произвесть для того состояния, которого хотя и не достиг, но не менее во всю жизнь свою тщился сделаться достойным. Промысл Его соединил меня с тобою, Любезная супруга, в такое время для нас обеих, которое никакое человеческое проницание предназначить не могло, и тем самым показал и нас обеих беспосредственным образом волю Свою, и запечатлел ее, исполнив Наш союз Любви и Согласия, и дав нам Залог оной, детей Любезных Нам. Таковой Его особливой милости мы ни чем не заслужили, а относить ее должно к попечению Его о Отечестве. О великие обязательства возложены на Нас! Обеих их тебе, о дражайшая Супруга, исполнять, а мне тебе, при последнем моем часе, советами помогать. Но прежде нежели приступлю к сему важному вспомоществованию, должен тебе отворить сердце свое. Тебе самой известно, сколь я тебя любил и привязан был. Твоя чистейшая душа пред богом и человеки стоила не только сего, но почтения от меня и от всех. Ты мне была первою отрадою и подавала лучшие советы. Сим признанием должен пред всем светом о твоем благоразумии. Привязанность к детям, залогом привязанности и любви ко мне была. Одним Словом не могу довольно тебе благодарности за все сие сказать, равномерно и за терпение твое, с которым сносила состояние свое, ради меня и по человечеству случающиеся в жизни Нашей скуки и прискорби, о которых прошу у тебя прощения и за все сие обязан тебе следующими советами. Будь тверда в Законе, которой ты восприяла и старайся о соблюдении непорочности Его в Государстве. Не беспокой совести ни чьей. Государство почитает тебя своею, ты сие заслуживаешь, и ты Его почитай отечеством. Люби Его и споспешествуй благу его. Я преподаю тебе средства к тому. Ты прочти мои бумаги и в них найдешь [307] то, чего я от тебя желаю и от детей своих, и по тому исполняй. Здесь предстоит награждение добродетелей твоих наибольшее, слава, которую ты приобретешь, делая то для Отечества, что тебе остается и на которое намерение ты с таковою решимостью и охотою поступила. Благоразумие твое тебя наставит на путь правый и бог благословит твои добрые намерения. Старайся о благе прямом всех и каждого. Детей воспитай в страхе Божии, как начале Премудрости, в добронравии, как основании всех добродетелей. Старайся о учении их наукам, потребным к их званию, как о том, что преподавая знании открываешь рассудок. Не пренебрегай и телесных выгод, ибо от них здоровье к понесению трудов и наружность благообразная, пленяющая глаза. Все сие клони к поспешествованию бодрости и твердости духа, которой будучи напряжен к добру всем качествам души. Укрепи их в намерении моем о наследстве и законе оного, и в приведении в порядок прочих частей, но старайся им внушить, что человек всякой должен подчинять себя рассудку, а особливо такой, которой Богом призван подчинять страсти других и управлять Людьми и целым Государством и Народом. Таким только себя подчинением может удержать других во оном, а особливо своих собственных потомков, подавая им пример, а свою же совесть успокоить. Отличай тех, кто нам верные были и привязаны. Тебе их имена известны, равномерно как и подвиги. Будь милостива и снисходительна и следуй в сем Своей душе благодетельной. Награди всех тех, кто у нас служили. Воспитавших и тебя и меня особливо награди. Вместе с сим получишь ты волю мою о детях и прочие распоряжения. Ты все сие разбери и в свое время сделай, а между тем укрепляйся терпением и добродетельми. Бог да благословит всю жизнь твою. Прости друг мой, помни меня, но не плачь о мне; повинуйся воле того, которой к лучшему все направляет. Прими мою благодарность. Твой всегда верный Муж и друг

ПАВЕЛ.

С.-Петербург. Генваря 4 дня, 1788 г.

III.

Совесть моя, долг пред богом и Государством и обязательства звания моего, равномерно и союза нашего побудили меня оставить тебе сию волю мою, как той особе, которая всю мою доверенность [308] преимущественно заслуживаешь, как по положению своему, так и качествам души и разума, мне столь известным и драгоценным.

Призываю благословление Божие на тебя.

Ты знаешь мое сердце и душу, и что я ни в чем другом ни полагаю истинного моего удовольствия и верховной должности бытия моего, как в общем благе и Его целости.

Сие чувство руководствовало всегда всеми моими делами. Оно соединясь с сыновною любовью заставляет меня внутри души моей желать усердно, чтобы с настоящим царствованием продолжилось, сколько возможно долее, благоденствия отечества.

Но природной пред ним долг и сердечная к нему привязанность столь велики, что одно Его обеспечение занимает теперь всю мою душу, и стало поводом сего письма моего к тебе.

Воображая возможность происшествий могущих случится, ничего горестнее и чувствительнее себе и для отечества представить не могу, как если бы внешним провидением суждено было лишиться матери моей Государыни Императрицы. Такое происшествие было бы истинное посещение божие.

Таковую возможность отдалил бы я со всем от своей мысли, если бы любовь моя к отечеству и долг мой пред ним не налагали на совесть мою обязательства огорчить себя воображением возможности сего происшествия для того, чтобы целость Его и безопасность в столь несчастный момент, непоколебимы остались.

Таковое происшествие может последовать равномерно и после моей смерти, то те же самые обязательства налагают на меня равной долг предосторожности, открывая тебе те меры, которые признаю надобными на таковой случай, исполнение же которых с полной доверенностью поручаю тебе, которой Любовь ко мне и усердие к отечеству столь известны.

В правоте души твоей и советах находил я всегда пряную отраду и пользу; и так погрешил бы я пред отечеством и пред собою, если бы не препоручил особенно тебе исполнения всего того, что на оба случая за нужно поставляю.

Сим должен пред всем светом был тебе.

Поручаю тебе тогда немедленно объявить Императором сына нашего большого Александра, и сие мое к тебе письмо Сенату, Синоду и трем первым коллегиям. Если сын мой большой останется малолетен, то поручаю тебе правительство, как правительнице, и со оным опеку детей наших до совершеннолетия, сего требует порядок и безопасность Государства. При тебе быть совету Правительства, которому нет дела до опеки. Совету сему состоять из шести особ первых двух классов по выбору Твоему. В сей совет правительства входит всем делам, подлежащим решению самого [309] Государя, и всем тем, которые, как к нему, так и в совете его вступают; однако ты имеешь, как Правительница, во всяком случае голос решительной. Совершеннолетие начинается шестьнадесять лет. Жениться и замуж иттить детям нашим не позволяю инако, как с воли твоей, и, во всяком случае, надеюсь от детей своих и сверх сего повелеваю, отдавать тебе, которая достоинствами и добродетелями преисполнена, которую любил, как самого себя, и ни в чем с собою не разлучал, подолгу к тебе большему, нежели ко мне, ибо ты их на свет произвела, и помня наш союз и Любовь; то, чем они мне должны были, любить и почитать тебя и согласоваться с волею твоею. Тем более должны они тебе всем сим, что ты помогла утвердить на предбудущие веки тишину и спокойствие и тем самым блаженство Государства. Их долг удвоить Любовь и благодарность свою к тебе, сохранять свято против тебя то, что и Господь Бог в Заповедях и святом Писании предписал детям к родителям и посвятить на то жизнь свою. Я не сомневаюсь, чтобы они не соблюли сего свято, помня Закон божий, отеческую волю и долг сыновей, облегчая поведением своим печаль твою о мне.

Тебе оставляю, как виновнице блаженства веков, все преимущества, каковыми бы при жизни моей пользовалась, миллион доходу, исключая содержания Двора, место пред снохою, равномерно и знаки орденов св. Андрея и св. Александра.

Сим письмом исполнив долг званья своего, совести и Любви моей к тебе, пребываю твоим верным

С.-Петербург. генваря 4 дня. 1788 года.

Любезные дети мои!

Достиг я до того часа, в которой угодно всевышнему было положить предел жизни моей. Иду отдать отчет всех дел своих строгому судии, но правосудному и Милосердому. Сей отчет тем важнее, чем труднее исполнение должностей и обязательств послания, на которое призван был Святою волею Его. Конец жизни моей, приблизившийся прежде начала послания моего, побуждает меня сложить все обязательства и должности по лучшему разумению моему и чистой совести на вас, детей моих. Вы теперь обязаны пред Престолом Вышнего посвящением жизни вашей отечеству, заслуживать и за меня и за [310] себя, что избрал он нас и предопределил. Сии причины побудили меня вам сию последнюю мою волю написать. Живите между собою мирно, помните все, что одна в вас кровь.

Большой люби своих меньших и помни, что если бог предопределил тебе прежде на свет произойти, то сим самым приблизив тебя к престолу, возложил большее обязательство Любви и снисхождения к брату твоему, которой твой лучший друг. Меньшой люби равномерно большего своего и помни, что предопределено Богом тебе второе место; и так имей свято почтение к воле Божией, сохраняя оное к брату твоему. Помните оба, что вы посланы от Всевышнего к Народу, а не народ к вам, и для его блага; и так пекитесь о нем, сохраняя его, а лучше сохранение тишина, которой пример подавайте вы между собою, ибо вы пример всему, а нигде оное столь не нужно, как в нашем Государстве, которое не наслаждалось много плодами тишины. Осталась у вас Мать вселюбезнейшая, достоинствами и добродетелями преисполненная, которою я любил, как самого себя и ни в чем ее с собою не различал, то, по долгу к ней большему, нежели ко мне, ибо она вас, на свет произвела, и, помня наш союз н любовь, отдавайте ей то, чем вы мне должны были. Любите и почитайте ее и согласуйтесь во всем с волею Ее. Тем более вы должны Ей всем сим, что она помогла согласием своим утвердить на предбудущие веки тишину и спокойствие, и тем самым блаженства Государства, в образе, порядке и праве наследства; и следственно помогла утвердить судьбу и состояние не только ваше, но Сынов сынов ваших. О, коликие новые обязательства возложены на вас к ней! Вы Ей не только жизнью одолжены, но и состоянием. И так удвойте любовь и благодарность вашу теперь к ней. Сохраняйте свято противу ее то, что Господь Бог в заповедях и Святом Писании предписал детям к родителям и посвятите всю свою жизнь на то. Я не сомневаюсь, чтобы не соблюли свято сего, и помня Закон Божий, Отеческую волю и долг сыновей, облегчайте поведением своим печаль Ее о моей смерти. Я вам все сие повелеваю и заклинаю вас именем Божиим. Вам вручит жена моя от меня прочие распоряжения мои в свое время.

Призываю на вас благословление Божие во всех ваших делах, согласных с Святым Законом Его.

Вдове моей, как виновнице блаженства предбудущих веков, оставляю все преимущества, каковыми при жизни моей пользовалась бы, миллион доходу, исключая двор и место пред снохою. Равномерно за подвиг Ее, знаки ордена св. Андрея и Александра, которые сам носил.

Вы получите сию мою волю, когда вы возмужаете. Когда Бог окончит жизнь (В другом списке: «дни») Бабки вашей, тогда тебе, старшему, вступить по ней и [311] волю мою при короновании твоем объявить и присягнуть вместе со всею нациею, в соблюдении Святом Права наследства и обязательств, до сего касающихся, за котором и установи самодержавство, основанное на законах, которые утверди по лучшему твоему разумению. Нет мне нужды говорить о выгодах такового правления, сим даю лучший залог любви к Отечеству и детям, способствуя к доброму управлению, чрез что обеспечиваю совесть каждого из своих потомков; и тем самым утверди все состоянии и дай им бытие и существование. Сим должен быть пред Создателем отечеству, роду своему и потомкам.

Призываю на всех сих благословление Божие и Имя Святое Его. Да направит он стопы ваши на путь истины. Да пошлет вам дух Разума, Премудрости и Ангела мирна, верна наставника и Хранителя душ и телес ваших.

Исполнив долг мой последний, даю вам свое благословление. Простите меня, если в чем волею, или неволею согрешил; я же прощаю вас от чистого моего сердца. Будьте счастливы, счастием земли вашей и Спокойствием души вашей. Бог вам да даст Его, как меня сподобил в жизнь свою оным наслаждаться. Ваш навсегда благосклонный

ПАВЕЛ.

С.-Петербург. Генваря 4 дня. 1788 года.

І

Отъезжая в Армию на случай тот, что там Всемогущему Богу угодно будет век мой прекратить, почитаю долгом моим против самого себя и против тех, с коими во связи крови, дружбы и иных обязательств состою, о распоряжении моего движимого и недвижимого имения, теперь в моем действительном владении находящегося, следующую последнюю волю мою начертать, прося Ее Императорское Величество Государыню Мать мою, чтобы последним знаком Ее любви и благоволения ко мне оную бы Жене моей точно и непременно исполнить позволила:

1) Гатчину со дворцом и находящимся в нем с садом, зверинцем и прочими принадлежностями и селениями Гатчинскую волость саму по себе составляющими, отдаю я жене моей.

2) Каменный Остров, со дворцом и находящимся в нем, отдаю [312] старшему Моему Сыну, на том же точно основании как сам оным владел; Арсенал во дворце оного находящийся Ему же.

3) Прочие волости Гатчинского ведомства отдаю Сыну Моему Константину.

4) Все мои картины и статуи в Зимнем дворце в С.-Петербурге находящиеся отдаю Жене моей.

5) Каменный дом мой, что в Луговой Миллионной с большою библиотекою и инструментами в оном находящимися отдаю Сыну Моему Константину, исключая картин, которые в других местах не быв помещенными в оном же хранятся; их отдаю Жене моей.

6) В Зимнем дворце находящуюся библиотеку мою отдаю Сыну моему Александру, равномерно и планы, хранящиеся, как у Плещеева, так и у Малте.

7) В Зимнем дворце находящейся Кабинет моих Естампов, собственного моего приобретения, прошу Государыню Мать мою принять, как знак моей всегда невредимо к ней хранившейся любви и преданности.

8) Павловскую больницу, что в Москве, препоручаю Жене моей, а Каменно-островских Инвалидов Сыну моему Александру.

9) Гардероб мой из платья сделанного, также белье и кружева мои и обувь, разделить на три равные части по жребию между моими тремя камердинерами: Петром Жванцовым, Михайлом Бендерским и Василием Бутайсовым; а все куски разных парчей и материй моего гардероба отдаю камердинеру моему Ивану Кутайсову.

10) Исключая перстней, шпаг, знаков разных орденов и Аметистовова прибора на фрак от Жены моей шедшего, все мои прочие бриллиантовые вещи и жемчуга отдаю я трем дочерям моим, Александре, Елене и Марии, разделяя оные между ими поровну целыми сортами по жребиям; а означенной аметистовой, от жены моей шедшей прибор на память Ее ко мне Любви, отдаю старшему моему Сыну в Первородство с заступлением.

11) Все бриллиантовые шпаги мои разделить поровну и по жребию между моими Сыновьями, исключая шпаги Петра II-го, которую оставляю Сыну моему Константину и его Роду в фидеи-комис.

12) Золотую мою шпагу, которую, ежедневно сам носил и медную от моего Отца Петра III-го идущую, отдаю на память мою Сыну Моему Александру.

13) Звезду Андреевскую со крестом бриллиантовым отдаю Сыну моему Александру, а жемчужную звезду сыну моему Константину.

14) Звезду и крест прусского ордена Черного орла бриллиантовые, шпагу французскую, идущую от графа д'Артуа и золотые мои пряжки, которые всякий день ношу, отдаю моему верному другу Князю Александру Куракину. [313]

15) Крест Анненский бриллиантовый, который носил на шее, оставляю участвовавшему в моем воспитании Тимофею Ивановичу Остервалду.

16) Перстень бриллиантовый с портретом покойного Короля прусского от него собственноручно мною полученный, отдаю я на память Мою Сыну Моему Александру.

17) А трость с костяным набалдашником, точенным Женою моею, которою ежедневно же употреблял, отдаю Сыну Моему Константину.

18) Три картины сухими красками Женою моею писанные, и в разные времена от нее полученные, памятные вещи, так как и часовые цепочки, отдаю на ровные части и по жребию Моим дочерям.

19) Анненский крест простой золотой, который всякий день носил, отдаю я Николаю Ивановичу Салтыкову.

20) Четыре кованные серебряные звезды, которые всегда носил, отдаю две Андреевские, одну графу Валентину Платоновичу Мусину Пушкину (Генерал-Аншеф граф В. П. Мусин-Пушкин (род. 1735, ум. 1804 г.) был назначен 23 июня 1788 г. главнокомандующим русской армией в Финляндию в войне против шведов. Малоуспешность кампании сего года Екатерина II приписывала вялости и непредприимчивости гр. Мусина-Пушкина. См. Записки Храповицкого. М. 1862, стр. 6971 и 100), другую князю Ивану Сергеевичу Барятинскому; а две Володимерские Карлу Ивановичу Сакену и Петру Ивановичу Пастухову.

21) Митрополиту Московскому отдаю трость с изумрудным набалдашником и мою двуместную красную карету, в которой всегда ездил.

22) Весь мой экипаж, т. е. городовые и дорожные кареты со всеми цуковыми лошадьми и приборами отдаю Жене моей.

23) Тестю Моему отдаю все мои турецкие палатки, а теще столовый синий фарфоровый сервиз, который при Каменно-островском дворце.

24) Моих верховых лошадей, собственного седла моего, отдаю я здесь оставшихся двух — князю Алексею Куракину, двух — Григорию Кушелеву, последнюю — Екипаж-мейстеру Василию Маркову и ему же двух кавалерских по его выбору; а из прочих верховых и молодых в учении находящихся, по две — подполковнику моего полка Кноррингу и капитану Штейн-веру; да сверх того Кушелеву, Кноррингу и Штейн-веру, каждому из них по два из богатых моих конских уборов. Обоз мой отдаю камергеру Федору Вадковскому, ему же половину моего седла верховых лошадей и подъемных со мною в походе бывших; а другую половину тех и других — полковнику Христофору Бенкендорфу.

25) Палатки и конские уборы, что со мною в походе, отдаю князю [314] Репнину с исключением моей собственной палатки, которую на память оставляю жене моей.

26) Серебряный походный сервиз мой отдаю лейб-меднку моему Крузу.

27) Чайный походный серебряный сервиз мой отдаю лейб-хирургу Блоку.

28) Фарфоровый десертный столовый сервиз, что шел от гер. Курляндского, в ежедневном употреблении моего стола служивший, отдаю лейб-хирургу моему Беку.

29) В род графов Паниных отдаю я перо бриллиантовое с бантом, что на Андреевской шляпе носил, и портрет мой, который вручит Жена моя на память моей любви к покойному воспитателю моему; и еще возлагаю на моего старшего Сына и всех моих Потомков наблюдение долга моей благодарности противу рода означенного воспитателя моего покойного графа Никиты Ивановича Панина, которую краткость моего века не дозволила мне им доказать.

30) Плещееву отдаю уборы со всех моих шлюпок.

31) Лафермиеру и Николаю, двое столовых часов, золотом оправленных из камня оникс, и Лафермиеру еще перстень бриллиантовый, Королем Шведским мне подаренной с моим портретом; а Николаю перстень от Государыни моей Матери мне пожалованный под № 27, также с моим портретом; и еще каждому по две тысячи рублей.

32) Если когда Жена моя от бремени разрешится, и Бог дарует мне третьего Сына, то предписываю, чтобы назначенные в 3-тей статье Сыну моему Константину Гатчинские волости были между ими пополам разделены, наблюдая, чтобы новые Скворицы достались Сыну моему Константину, а старые Скворицы третьему моему Сыну, и чтобы число душ на ровную часть каждого достающихся были бы к одному месту отведены.

33) Если же родится у меня четвертая дочь (Родилась дочь — Екатерина 10 мая 1788 г_. в С.-Петербурге. (См. в Зап. Храповицкого о рождении Екатерины Павловны на стр. 61.) Великая княжна Екатерина — бывшая впоследствии в замужестве за принцем Петром Ольденбургским, А потом за королем Виртембергским, ум. в 1818 г.), тогда предписываю, с отменою 10-той статьи, чтобы все бриллиантовые вещи мои в оной означенные, были разделены таковым же образом, как в оной изъяснено, на четыре ровные части, и, по жребию, между моими четырьмя дочерьми; а тогда Гатчинские волости в дележ нейдут, и остаются одному Сыну моему Константину.

34) Два конские убора, работы жены моей, так как и несколько валтрапов, Ее же трудов, разделить обоим моим Сыновьям Александру и Константину пополам и по жеребью. [315]

35) Генерал-Майорше Швеховой, при воспитании моих дочерей находящейся, отдаю крест бриллиантовый, которой на Андреевской шляпе сам носил.

36) Бриллиантовые, собственные мои пряжки, отдаю третьему моему Сыну, если он родится; а если Бог мне не дарует, то оные и пряжку портупейную бриллиантовую орденскую отдаю герцогу Петру Голштинскому Епископу Любскому.

37) Государыню мать Мою прошу пожаловать сто тысяч рублей на дачу в построенные мною церкви на Каменном Острове и в Павловском, на разделение между нищими и на награждение служившим при мне придворным конюшенным и собственным людям моим, с пристойным разделением сей суммы на сии три предмета.

38) Еще же Государыню Мать мою прошу вместо Меня продолжить пенсии, мною даваемые каждому по смерть его.

39) Жене моей препоручаю Именем моим раздать рядовым моего Кирасирского полка и батальона моего каждому по одному рублю, а офицерам моего батальона тысячу рублей.

40) Жене моей поручаю купить для Епинуса табакерку с бриллиантами, в тысячу рублей; капитану Штейн-веру табакерку в такую же цену и оные им от меня вручить; Епинусу же отдаю еще мои бриллиантовые запонки.

41) Золотые запонки и галстучную золотую пряжку, ежедневно мною употребляемые, оставляю я на память мою Жене моей.

42) Шкатулку медью оправленную, от покойной Ланд-Графини мне доставшуюся, оставляю старшему Моему Сыну и по нем в род для соблюдения бумаг, в оной хранящихся.

43) Библию жемчугами унизанную, от Петра II-го идущую, оставляю старшему моему Сыну и в его род.

44) Полковнице Бенкендорфовой поручаю старшему моему Сыну в свое время купить тысячу душ.

45) В заключении же всего прошу Государыню Мать мою оставить Жену мою в тех покоях Зимнего дворца, в коих я с нею столь долго и счастливо жил.

ПАВЕЛ.

С.-Петербург. Генваря 15. 1788. [316]

VI.

НАКАЗ.

1.

Предмет каждого общества блаженство — каждого и всех. Общество не может существовать, если воля каждого не будет направлена к общей цели. Для того правительство, правительства разного рода. Лучшее то, которое ближайшим способом преимущественно достигает до своего предмета. Из того разные роды правления рождаются. Чем больше земля, тем способы исполнения труднее, следственно первое попечение должно быть облегчать их. Самое простое облегчение сего рода препоручение исполнения одному, но связано с неудобствами человечества.

2.

Положив правила кем земле быть управляемой, должно сказать, что нет лучшего образа как самодержавной, ибо соединяет в себе силу Законов и скорость власти одного.

3.

Для того положить Закон кому именно быть Государем.

4.

Законы у нас есть, но в порядок привести в их смысле. Новых не делать, но сообразить старые с государственным внутренним положением, а указы почитать просто Учреждениями, а не Законами.

5.

Законы для наблюдения. За неблюдением должно смотреть. Государь, будучи человек, за всем усмотреть не может хотя бы и не имел страстей; то для того и другого надобны правительства. Таков Сенат, прочие судебные места и проч.

6.

Государь будучи над всем, смотреть (sic) за разными частями, и для того в облегчение не только ума Его, но и совести иметь Ему [317] совет, составленный из особ, которым поручено смотреть за разными частями и родами дел государства.

7.

В государев совет все дела входят по всем частям, следственно от всех частей главному быть в нем. Я разумею дела до государственного правления касающиеся, а не текущие по законам и без того. Сии главные суть: канцлер юстиции, канцлер иностранных дел, вице-канцлер юстиции, вице-канцлер иностранных дел, военный министр, морской министр, финанц-министр, коммерц-министр, и государственный казначей.

8.

Сказав о способах безпосредственных к достижению предмета общества т. е. блага утверждением законов, — сказать должно: сие состояние законы утверждают. Таковое первое дворянство. Оно подпора государства и государя и для того придать ему уважения, не допуская в него лишних членов или не достойных и имея с государем равный интерес должно его на службу обращать.

9.

Второе Духовенство, которого святость должностей делает столь уважения достойна и для того заслуживает особливого внимания и присмотра, дабы понятию о боге учили в прямой силе, а не суеверию.

10.

Среднее состояние, которого промыслы, торговля и рукоделие сделали необходимым для нужд в обществе, должно заниматься так и при том отделено быть, чтобы общество ни в чем недостатка не имело, а чтобы промыслы свободно текли для государства и для них собственно, и тем самым распространять в нем изобилия.

11.

Крестьянство содержит собою все прочие части и своими трудами, следственно особого уважения достойно и утверждения состояния не подверженного нынешним переменам его, из благодарности Отечества и для того, чтобы тем лучше трудились и государство имело тем вернее снабжение. [318]

12.

Но сего предписания не довольно, ибо исполнение потребно; а прежде оного быть не может, пока каждое состояние и каждой оного член не узнает воспитанием пространства своих должностей, к первому предмету благу общества, а сего достигнуть не можно без воспитания, от которого понятие прямое закона, самого себя и вещей и следственно нравы, без которых опять общество бедственно, ибо члены развратны.

13.

Для сего школы и училища, основанные на правилах правления, дабы воспитанием влагалось понятие вещей к назначенной цели и напряжении каждого, по мере состояния, исполнением должностей к общей цели общества.

14.

Торговля, служа к богатству земли, сводит народы и тем самым полирует права и открывает новые стези смыслу человеческому и способам государственным.

15.

Мануфактуры, фабрики и ремесла — отрасли сего, сила и следственно и целость общества, — и так о них пещись отменно, а особливо у нас, где сия часть запущена.

16.

Сюда к промыслам принадлежит вино и соль. Последняя запущена и так стараться исправить, а первое основано на злоупотреблении, ибо коронной монополь развратительной для нравов; и так искать сей доход не прибавлять, а убавлять, заменяя прилежанием в других отраслях.

17.

Руды и заводы, будучи свойства промыслов, о них я понимаю,— как о средствах государственных, которым предел положа, дабы иметь иные в запасе, а не в разработывании на нужду; надлежит уважить состояние приписных к ним крестьян, их судьбу переменить и разрешить.

18.

Таким образом, проходя все части, в предмете блаженства общего, не меньшего частного уважения заслуживают государственные [319] крестьяне, однодворцы, черносошные и пахотные, которых свято, по их назначениям, оставлять, облегчая их судьбу. Они прямые государственные. — Экономические оставить на их нынешнем основании, но доходы с них никуда не определять, как на монастыри и богоугодные заведения, а за сим, что останется на прямые, государственные необходимости, ибо их назначение отдателей на богоугодные дела. Дворцовые остаются на содержание Двора, на государские жалованья и на уделы фамильные.

19.

Доходы государственные — Государства, а не Государя, и составляя богатства его, составляют целость и так знак, и способ благополучия Земли. Они двоякие: или с земли, или с промысла. Первые держат соразмерно возможности с надобностью, ибо уделяются от имений частных людей. Другие поощрят, ибо основаны на трудах и прилежании, всегдашние средства силы и могущества земли. Поощрение сие одобрение и способствование.

20.

Изображение всякого товара и вещи торговой — деньги, а торг или промысел основан на труде, и так деньги представляют промысел и труд; чем больше сего, тем больше оного, и так держать их в сей тройной пропорции, популяции, труда и сношения с другими землями чрез торговлю.

21.

Когда сия пропорция прямо сыскана, тогда имеет Государство прямо кредит, ибо вещь всякая торговая в своей прямой цене и следственно согласно с доброю верою, и для того момента должна вошед однажды в свою пропорцию, никогда не переменятся. То по сему нынешнюю тотчас привести, нечувствительно, в сей баланс.

22.

Долги государственные и партикулярные выводят вещи сии из баланса, и так их, мало по малу, истреблять, а особливо последнии, ибо разоряют частных людей, происходят от роскоши и порчи нравов, и так все сие разом прекращать, одно для другого, зачиная с корня.

23.

Расходы размерять по приходам и согласовать с надобностями государственными, и для того верно однажды расписать так, чтобы [320] никак не отягчать земли, но помнить, что может быть случай, где нужда заставит больший расход делать и так не в плоть и обрезы класть, и притом некоторое количество иметь в казне, но не большое, дабы не отвратить оного от нужного течения.

24.

Распорядясь, как сказал выше, не может не произойти морального и физического равновесия, доводящего до общей доброй веры во всех частях. За которою смотреть, ибо основание тишины и блаженства каждого и всех, и достижение цели закона Божия, предмета первейшего.

25.

Для достижения такового предмета и сохранения его — необходимо стараться постановить правила общей безопасности, рождающейся от стечения всех вещей к одному предмету и для соблюдения оной учредить земскую и городовую полицию.

26.

Показав, что составляет по частям внутреннее, непоколебимое и твердое состояние государства, основанное на предмете первом общества, блаженстве каждого и всех, показать надлежит, что для сего потребно, для того же предмета, с внешних сторон, что разумеется под политическим внешним положением. Оно должно быть сообразно с положением физическим и моральным всякого государства, в рассуждении соседей своих, которым стараться наибольше делать добра. Нам большой нужды нет в чьей либо помощи. Мы довольно сильны сами собою, если захотим пользоваться своею силою.

27.

Чтобы сие равновесие соблюсти надлежит нам смотреть прилежно с кем прилично быть в связи и в какой. Связи суть разные, обязательств, которые вечны быть не могут, а по обстоятельствам государственным переменяются, и для того их никогда таковыми не делать. Нужды, которые сами собою рождаются по разным случаям. Родства, которые никогда не должны заставлять забывать прямого, государственного интереса и суть последние всегда, ибо обыкновенно идут на персону. [321]

28.

Из сего видно, что первой политический предмет требует, чтобы не давать никому над собою воли и не входить ни в чьи интересы и виды слепо, желая, чтобы соседи наши были в равновесии, дабы никто не мог угрожать вольности другого; а соблюдать беспристрастием и поведением, основанном на правосудии, благоразумии и твердости, уважение и доверенность к Государству. За сим следует прямое, политическое благосостояние.

29.

Показав таким образом в чем политическая цель состоит, теперь должно сказать как до сего предмета достичь можно. Доброю верою в поведении, которое на первее быть должно на честности основано. Союзами в севере с державами, которым больше в нас нужды, а местничества с нами иметь не могут; военною силою приведя в непоколебимое сильное состояние пропорциональным количеством и дисциплиною; не входя нигде в дело прежде времени и за других.

30.

Ясно видно, что если нравы нужны для внутреннего благополучия государства политического, то столь же оно нужно для наружной безопасности. Они залог и основание всему, и так достижением до сего доходит государство до первого предмета блаженства каждого и всех.

31.

В 29-м пункте говорено о надобности военной силы; нет нужды более о сем распространяться, ибо каждый знает на какой конец военная сила в обществе; говорено тоже о пропорции, в какой ей быть, и что ее душа. Здесь однако же должно о ней сказать, что пространство земли нашей требует большую оборонительную силу, а тем паче и наступательную; но препятствует сему малое количество жителей по таковому пространству, и так, заключаясь в возможности, должно государство иметь военную силу свою расположенною по четырем главным границам и внутри. Иметь их, в сообразность соседей, достаточно всем нужным снабженных всегда комплетных, ибо от некомплета земля большой урон терпит, или ложным счетом обороны или безвременным, скорым и сильным набором.

32.

Государство, будучи окружено со многих сторон морями, необходимо надобен ему флот на каждом из сих морей, которой столь же [322] надобен в своем употреблении, сколько надобны сухопутные силы. Для обеих сих военных частей надобны арсеналы, запасы всему по разным частям и школы для военных наук. Притом войска и флоты учить, и Государю смотреть.

33.

Когда все части государства будут приведены порядком до равновесия, в котором должны быть, чтобы оное могло неразрушимо и невредимо стоять, тогда можно будет сказать, что прямо направлено общество на прямой путь свой блаженства каждого и всех, что согласно с законом Божиим и следственно не может не иметь благословенья во всем Его вышней Десницы.

Приведенные нами акты важны, как для характеристики Павла I, так еще более для уяснения многих законоположений, обнародованных этим государем в течение четырехлетнего его царствования. — Предоставляя исследователям царствования Павла I и жизнеописателям сего государя указать все значение приведенных нами документов и разобрать их строго критически, — мы укажем лишь на некоторые указы и законоположения императора Павла, которые представляют прямое развитие мыслей, высказанных им в 1788 году.

В обращениях к Марии Феодоровне нельзя прежде всего не остановиться на том глубоком чувстве любви, дружбы и высокого доверия, каким исполнены все строки писем великого князя Павла. Великая княгиня была истинным другом своего супруга; она была его советником, была подпорою во многие тяжкие минуты его жизни.

«Не могу довольно тебе благодарности за все сие сказать», — говорит Павел во втором письме к ней, от 4 января 1788 г. — равномерно и за терпение твое, с которым сносила состояние свое, ради меня, и по человечеству случающиеся в жизни нашей скуки и прискорбии…»

Тем не менее, однако, при всей беспредельной любви, связующей двух супругов, Павел Петрович, для «блаженства» всего государства, призвал Марию Феодоровну на «великий подвиг», как он сам выражается; он решил, что она должна отстранить от себя всякую мысль о восшествии [323] на престол после его смерти, а предоставить этот престол старшему своему сыну... Мария Феодоровна, оправдывая любовь и доверие к себе супруга, подвигнулась на этот подвиг, — о чем и свидетельствует сам Павел Петрович. Факт этот весьма знаменателен. Кто не знает, как тяжело пришлось России по смерти Петра Великого, в продолжении полустолетия, оттого, что не было точного, твердого закона о престолонаследии? Павел Петрович, на самом себе испытавший всю настоятельную необходимость установления такого закона, как видно из приведенных нами документов, весьма рано стал готовиться к осуществлению важной мысли — установить порядок престолонаследия на самых незыблемых основах. Мысль о сем предмете, назревавшая в голове Павла в течение многих лет уединенной жизни, выразилась, наконец, по вступлении его на престол, известным «Актом, Высочайше утвержденным в день священной коронации (5 апреля 1797 года) Его Императорского Величества, и положенный для хранения на престоле Успенского собора». (П. С. 3. т, ХХIV. № 17,910) Этот акт, определивший порядок престолонаследия в нашем отечестве и легший одним из краеугольных камней всего строя государственного управления, издан, как известно, с следующим вступлением:

«Мы, Павел, Наследник, Цесаревич и Великий Князь, и Мы, — супруга Его, Мария, Великая Княгиня.

«Во имя Отца и Сына и Святого Духа.

«Общим Нашим добровольным и взаимным согласием, по зрелом рассуждении и с спокойным духом постановили сей акт Наш общий, которым по любви к Отечеству избираем Наследником, по праву естественному, после смерти Моей, Павла, Сына Нашего большего, Александра, а по нем все Его мужеское поколение.»

Далее в акте изложены «все правила престолонаследства и объяснены причины оных»; затем акт установляет порядок учреждения правительства и опеки на случаи малолетства государя, при этом некоторые места целиком взяты из приведенных нами писем в. к. Павла Петровича к Марии Феодоровне: таковы постановления о времени совершеннолетия государя, о назначении совета правительства, о числе его членов, о порядке решения в нем дел, и проч. Подлинный акт подписан Павлом и Марией, с приложением печатей, и затем выставлено число: «Санкт-Петербург. Генваря 4-го, 1788 года». Был ли этот акт в том виде, как он обнародован в [324] 1797 году, составлен в 1788 году, мы не знаем. но вся сущность его, действительно, заключается в трех письмах Павла к Марии Феодоровне от 4-го января 1788 года, и, следовательно, означенный печатный акт служит наисильнейшим доказательством полной достоверности приведенных нами документов.

Тогда же, в 1788 году, государь, как видно из приведенного нами завещания его детям (акт I?) — завещал своей супруге «за подвиг ее, знаки ордена Св. Андрея и Александра, которые сам носил». Павел успел при жизни возложить орден Св. Андрея на свою супругу; звезда жемчужная св. Апостола Андрея с бриллиантами, как видно из отметки кн. А. Б. Куракина в списке орденов имп. Павла (список сохранился в Куракинском архиве). пожалована была Марии Феодоровне 1 января 1799 года; назначение сего ордена особе женского пола было исключением из общего правила так как, по установлению о российских императорских орденах, утвержденному императором Павлом 5 апреля 1797 года (П. С. 3. т. XXIV, № 17, 908), — для особ женского пола был только один орден св. Екатерины. — Точно также Павел, по воцарении, подтвердил волю свою, выраженную в 1788 году, о ежегодном отпуске Марии Феодоровне по 1 мил. руб. в год (П. С. 3. т. XXIV, № 17,906: «Учреждение об Императорской фамилии 5 апреля 1797 г.», см. примеч. а, к п. 1, § 77)…

Но наиболее интереса; в ряду приводимых нами выше актов, заключается в наказе или «предписании» великого князя Павла Петровича о порядке управления России и указания его на те вопросы, какие, по его мнению, наиболее всего требовали разрешения. Почти каждый пункт этого наказа послу- жил зерном многих законоположений, изданных впоследствии времени императором Павлом_; — в этом мы убедились при тщательном пересмотре более 2,200 указов, разных уставов и положений, обнародованных в период времени с 7 ноября 1796 по 11 марта 1801 года и нашедших себе место в Полном Собрании Законов».

Остановимся, напр., на пар. 8-м наказа: в нем выражен взгляд Павла на то высокое значение, какое должно иметь дворянство, и для поддержки которого, по мнению составителя наказа, необходимо: «придать ему (т. е. дворянству) уважения, не допуская в него лишних членов или не достойных»... Взгляд этот проведен в указах императора Павла: от 4 декабря 1796 г., [325] о запрещении правительствам самим собою вводить в дворянское достоинство и выдавать на оное грамоты без Высочайшего утверждения» (П. С. 3. т. XXIV, № 17, 608) — и от 20 января 1797 г., «о составлении общего дворянских родов гербовника» (П. С. 3. т. XXIV, № 17, 749; см. там же, по сему предмету указы: 19 марта 1797 г. (№ 17, 881); — 7 авг. 1797 г. (№ 18, 081);— т. XXV: маниф. 1 янв. 1798 г. (№ 18, 302); — указы: 22 июля 1798 г. (№ 18, 595);—31 янв. 1799 г. (№ 18, 834); — 31 дек. 1799 г. (№ 19, 238); т. XXVI, №№ 19, 432, 19, 531 и 19, 647). — Затем мы видим несколько постановлений, изданных Павлом и клонящихся к возвышению дворянства, либо к улучшению материального быта его сословия. Укажем на некоторые из сих постановлений в хронологическом порядке их обнародования: Высочайшим приказом, 14 декабря 1797 года, дворянам, определяющимся в военную службу, повелено отправлять службу рядового не “более трех месяцев (П. С. З. т. XXIV, № 18, 267); причем, 17 апреля 1798 г., государь строго-на-строго запретил представлять унтер-офицеров не из дворян, не только в обер-офицеры, но даже в портупей-прапорщики и в подпрапорщики (П. С. З. т. XXV, № 18, 486). Манифестом, 18 декабря того же года, объявлено об учреждении государственного вспомогательного банка для дворянства. Этот замечательный от милости Павла к передовому сословию государства заключается следующими словами: «Основав таким образом правила месту..., ласкаемся Мы приятною надеждою, что дворянство всей Нашей империи, ощутив истинную цель благих Наших намерений, ко спасению их самих и их потомства стремящихся, обратить щедроту Нашу во благо, искупить имения свои из рук корыстолюбивых ростовщиков, заплатить все свои долги, и тем возвращая доброе имя и полное к себе доверие, усугубить попечения свои на распространение всякого рода полезного хозяйства, а паче и паче сокращая в домах своих излишества, роскошью внушаемые, прилепится к похвальной умеренности» и проч. (П. С. 3. т. ХХI?, № 18, 274). В этих словах так и виден Павел с своею строгою умеренностью в жизни, с своим нерасположением к той роскоши, которая так заполонила и разорила российское дворянство в эпоху царствования Екатерины (Сравни при этом п. 22-й Наказа Павла (см. акт VI)).

Если не маловажны законоположения, изданные императором Павлом с целью, так сказать, возвеличения дворянства и [326] упрочения его материального быта, то несравненно важнее меры того же государя относительно улучшения крайне печального состояния крестьян помещичьих. Меры эти суть прямое развитие того, что было выражено Павлом по сему вопросу в 1786 году: «крестьянство — писал цесаревич великий князь в своем наказе детям особого уважения достойно и утверждения состояния, не подверженного нынешним переменам его.» Павел, по восшествии своем на престол, не замедлил выразить это «уважение» к сословию, которое, по его мнению, «содержит собою все прочие части... своими трудами.» Таким образом, преемник той самой государыни, которая, при всей великости ума и при всей своей энергии, не нашла возможным что-либо предпринять к улучшению крайне бедственного положения крестьян, манифестом 5 апреля 1797 года установил трехдневную барщину и запретил в остальные четыре дня принуждать крестьян работать на своих владельцев (П. С. 3. т. XXIV, № 17, 909); около того же времени государь особым указом (П. С. 3. т. XXIV, № 17, 809, им. ук. от 16 февр. 1797 года) запретил продажу дворовых людей и крестьян без земли с молотка, а 16 октября 1798 года состоялась высочайшая резолюция о непродаже малороссийских крестьян без земли (П. С. 3. т. XXV, № 18, 706). Ранее того сенатским указом (П. С. 3. т. XXIV, № 17, 583 — 27 ноября 1796 г.): «людям ищущим вольности» предоставлено право апелляции на решения присутственных мест, хотя бы со стороны «Уездных стряпчих и было на те решения удовольствие». Из числа прочих законоположений императора Павла, направленных к «благотворению» сельскому населению, назовем следующие: отмену подати, собираемой с поселян хлебом — (налога крайне отяготительного для крестьян) и установление вместо того сбора в казну денег, по 15 коп. за каждый четверик (П. С. 3. т. ХХI?, № 17, 628 — ук. 10 дек. 1796 г., также ук. 18 дек. 1796 г. № 17, 661); — запрещение «включать в отдачу помещикам тех из казенных крестьян, которые прежде состояния о пожаловании высочайшего указа подали просьбы о записке в купечество» (П. С 3. т. XXIV, № 17, 880 — ук. 19 марта 1797 г.); запрещение начальникам губерний отягощать обывателей не нужными работами (П. С. 3. т. XXIV, ук. 5 мая 1797 г., № 17, 956). Указом 3 декабря 1797 года ходатайство и перенос дел о людях, ищущих вольности, возложено на прокуроров, и хотя крестьяне, по силе [327] сего указа, должны были оставаться, до окончательного решения их дел, в полном повиновении у помещиков, но последние обязывались подпискою никаких наказаний сего рода людям без ведома земской полиции не делать (П. С. 3. т. XXIV, № 18, 261); в тех же случаях, «когда губернские прокуроры апробуют решения палат относительно утверждения крестьян, ищущих свободы, во владении помещиков», означенным крестьянам, указом 29 ноября 1798 года, предоставлено было право самим апеллировать в высшие учреждения (П. С. 3. т. XXV, № 18, 768. Меры, какие принимал Павел для улучшения быта крестьян, как ни были они значительны по сравнению с тем, что было сделано до него н даже после него в первую четверть XIX века, не достигали, однако, своей цели; но в этом едва ли можно винить государя, искренно желавшего положить конец злу. Как бы то ни было, но между крестьянами, более чем когда-либо, стали ходить толки и слухи о полном освобождении их от крепостного ига, — так что правительство, далекое еще от столь решительного шага, вынуждено было прибегнуть к мерам укрощения крестьян и подчинения их помещикам. См. сего рода указы и манифесты имп. Павла в П. С. 3. т. ХХІV: №№ 17, 638; 17, 780; 17, 769; 17, 958; — т. ХХVI № 19, 479. См. также указы императора Павла в П. С. 3. т. XXV, №№ 18, 368; 18, 896; т. XXVI, №№ 19, 250 и нек. другие, упрочивавшие силу крепостного ига.). Бедственное положение крестьян приписанных к различным заводам, также весьма рано обратило на себя внимание Павла Петровича Будучи еще наследником престола, он, в приведенном нами выше наказе, писал: «надлежит уважить состояние приписных к ним (т. е. заводам) крестьян, их судьбу переменить и разрешить (См. выше акт VI, п. 17).» По восшествии на престол, Павел I, хотя и не успел в кратковременное царствование свое сделать что-либо существенное к «перемене и разрешению судьбы» приписных к заводам крестьян, тем не менее, кое-что в этом направлении все-таки было им предпринято; так, напр., указом 16 марта 1798 года, Павел хотя и. разрешал покупку крестьян к заводам и фабрикам, но он это сделал в видах устранения множества злоупотреблений, вытекавших из прежних запрещений таковых покупок собственно для купцов-заводчиков и фабрикантов, причем относительно производства работ распространил на заводских крестьян всю силу манифеста 5 апреля 1797 года о трехдневной барщине, и постановил немедленно отбирать крестьян в казну в случае закрытия тех заводов или фабрик, к которым крестьяне покупались (П. С. 3. т. XXV, № 18, 442).

Павел обратил также внимание на улучшение быта [328] мастеровых людей казенных горных заводов, вследствие чего и был утвержден им доклад сената: «о правилах довольствования провиантом Екатеринбургского ведомства горных заводов и монетного дела мастеровых людей и об увольнении их от вычетов на госпиталь и лазарет, а также и от процентов за вещи и одежду, для них заготовляемые (П. С. 3. т. XXV, № 18, 965 —14 мая 1799 г.).»

Более существенные меры приняты были в обозреваемый нами период времени, с конца 1796 по начало 1801 года, относительно улучшения быта казенных крестьян, «облегчить судьбу» которых Павел Петрович также ставил, в 1788 г., в число заветных своих желаний (См. выше, акт VI, п. 18). Таким образом, те из них, которые не имели в своем владении 15 десятин на душу, наделены Павлом I землею в означенном размере, а «где оброчных земель оказывалось столь мало, что и чрез отдачу всех их того количества не составится, там указывалось отдавать крестьянам все земли оброчные, сколько их есть: ибо — так гласил доклад сената — чрез таковое удовлетворение крестьяне, землями скудные, придут в лучшее состояние (П. С. 3. т. XXIV, № 18, 256 , 27 ноября 1797 г.; см. также сен. ук. 19 авг. 1798 г. (т. XXV, № 18, 638): «о учинении казенным палатам уравнительной разверстки земель между казенными поселянами вообще по губернии...» Благодетельное действие указа 27 ноября 1797 г., о назначении казенным крестьянам 15 десятин на I душу, было несколько умалено указом 7 апреля 1799 г. (т. XXV, № 18, 925); см. также относительно устроения быта казенных крестьян указы: 10 янв. 1800 г. (т. XXVI, № 19, 244): «об отдаче мельниц, построенных иждивением казенных крестьян, в их владение безоброчно;» от 27 июня 1800 г. (№ 19, 462); — ук. 27 янв. 1801 г. о правилах наделения и уравнения казенных крестьян землями» (№ 19, 735) и проч.)... »

Экономические крестьяне, также не были забыты: 28 января 1798 года, император Павел дал следующий указ сенату: «по дошедшему до Нас сведению, что во многих губерниях крестьянам экономическим разные чинятся притеснения, повелеваем Сенату Нашему, обратить на сие внимание свое, и, в отвращение такого зла, наблюдать за управляющими в губерниях, на отчете коих останется преступление, частными начальниками, ведомству их подчиненными, учиненное; обличившегося в оном, немедленно предать суду (П. С. 3. т. XXV, № 18, 852)...»

«Законы у нас есть, писал Павел в 1788 году: но (надобно) в порядок привести в их смысле...» и проч. (См выше акт VI, п. 4). Верный этой мысли, Павел, восемь лет спустя, в первые [329] же дни по восшествии на престол, дает указ генерал-прокурору: «собрать в Уложенной Комиссии и во всех архивах изданные дотоле узаконения и составить из них три книги законов Российской империи: уголовных, гражданских и казенных дел»; и в тот же день (16 декабря 1796 г.) го- сударь повелел Сенату рассматривать взносимые от генерал-прокурора оканчиваемые в Уложенной Комиссии узаконения (П. С 3. т. XXIV, №№ 17, 662; 17, 664; 17, 697)....

Мы сделали лишь самые беглые указания на некоторые законоположения, обнародованные императором Павлом, чтобы доказать ту связь, какая существует между идеями, положенными в основание этих указов, и теми мыслями, какие высказывал Павел в то время, когда в своем уединении, будучи еще наследником престола, он подготовлял себя к тяжкому труду управления государством. — Ни место, ни самая цель нашей статьи не позволяют нам изложить дальнейшие сравнения мыслей, выраженных Павлом в 1788 году и проводимых им в указах с конца 1796 по 11 марта 1801 г. Мы, напр., не упомянем здесь — о мерах императора Павла, принятых им в развитие своих мыслей, высказанных в 1788 г., относительно лучшего устроения государственных финансов: увеличения доходов, уменьшения расходов и установления надлежащего соответствия между теми и другими (Ср. пар.: 21, 22 и 23 акта VI (см. выше) с ук. имп. Павла I: П. С. 3. т. XXIV, №№ 17, 609; 17, 614; 17, 627; 17, 797; т. XXV: №№ 18, 763; 18, 864, и друг.); относительно дела питейного и продажи соли (Ср. п. 16 акта VI (см. выше) с указами имп. Павла I: в П. С. 3. т. XXIV, №№ 17, 815; 17, 826; 17, 954; 17, 957, т. XXV № 18, 399. Из сих последних указов (5 мая 1797 г.: о назначении общего срока, к явке желающим для произведения в Камер-Коллегии торгов как на винную поставку, так и на питейный откуп — и 25 февр. 1798 г. о повсеместном распубликовании условий на питейный откуп с 1799 года) между прочим видно, что император Павел не нашел, как надо ду- мать, удобным и своевременным осуществить замечательную мысль, высказанную им в 1788 г. относительно питейного дохода; — см. также указы Павла в П. С. 3. т. XXIV: № 18, 044; 18, 084; 18, 250; т. XXV: №№ 18, 399; 18, 703 и друг.); о развитии гор- ного дела, фабричной промышленности и торговли (Ср. в акте VI пар.: 14, 15, 17, с указами имп. Павла I в П. С. 3. т. ХХІV: №№ 17, 567; 17, 604; 17, 607; 17, 678 и друг.); относительно устроения войска и флота и проч. и проч. Таковой труд, вместе с надлежащим и всесторонним обсуждением всего значения напечатанных нами документов, необходимо предоставить тому, кто возьмет на себя задачу составить историю царствования императора Павла I, на основании обстоятельно [330] и возможно полно собранных материалов, как печатных, так (и это гораздо важнее) до сих пор не изданных.

Будем же надеяться, что близко время, когда отечественная история обогатится такого рода в высшей степени важным и полезным трудом, и личность императора Павла, до сих пор столь мало разъясненная, выяснится вполне.

М. Семевский

8 января, 1867 г. С.-Петербург.