Неизданное письмо М. В. Ломоносова к Шумахеру по поводу соискания им профессорского звания

Деятельность свою при академии наук Ломоносов начал с 1742 года в звании адъюнкта. При разнообразных научных занятиях, Михаил Васильевич был вовлечен еще и в академические распри, которые поддерживались несогласием между Нартовым и Шумахером. Сильная натура Ломоносова проявилась при этом во всей своей необузданности. Он бранил членов конференции: «позорной немецкой бранью... ставил кукиши, бил в ладоши... Всех профессоров поносил непристойными словами, и Шумахера называл вором». На него была подана жалоба за «несносные обиды и бесчестье», и профессора заявили, что «без возвращения чести» они не могут оставаться на службе. Ломоносов по этой жалобе был арестован и пробыл под арестом с июня 1743 г. по январь 1744 г. Ему угрожало жестокое наказание, но 18-го января он был освобожден по высочайшему указу «для его довольного обучения».

Ссоры даже между ученейшими и образованнейшими людьми, доходившие до драки, в то время мало кого возмущали. Профессора из русских или иностранцев представляют собою те же типы насилия со свойственными каждой нации особенностями, поэтому не удивительно, что примирение следовало за ссорою, затем новая ссора и опять примирение. От того не может и особенно поражать нас, что отношения между Ломоносовым и Шумахером, вскоре после жестокой ругани, которая в настоящее время поссорила бы людей на веки, принимают миролюбивый характер. Все это известно! Известно также и то, что в апреле 1745 г. Ломоносов подал [731] прошение на Высочайшее имя о производстве его из адъюнктов в профессора (Билярский: «Материалы для биографии Ломоносова», стр. 61.). Неизвестным до сих пор оставалось письмо, которое в 1745 году 1-го мая Ломоносов написал Шумахеру на немецком языке по поводу этой своей просьбы, остававшейся по-видимому без внимания. Письмо к Шумахеру проникнуто чувством сознания своего достоинства всегда отличавшим Ломоносова. Человек, который позднее имел смелость да и нравственное право сказать, что легче академию отставить от него, чем его от академии, а зазнавшемуся немного вельможе заметить что он ни у кого, ниже у самого Господа Бога, в дураках быть не хочет, уже здесь выражается с сознанием своего достоинства и ставит на вид своему врагу Шумахеру, что хлопотами о нем, Ломоносове, он, Шумахер, заслужит себе благодарность лучших людей России.

Вот это письмо в переводе с немецкого (Текст письма автограф коего передал мне г. В. Кордт, следующий: (***) – прим. автора).

«Ваше Благородие,

Многоуважаемый господин Советник!

Мне хорошо известно, что Ваше благородие заняты многими более важными делами, так что мое прошение не могло быть тотчас же в канцелярии рассмотрено. Между тем, моя покорнейшая просьба к вашему благородию не простирается далее как только, чтобы о моем прошении, чем скорее, тем лучше, было доложено конференции, дабы я наконец звал при чем я и призван ли достойным того, на что я долгое время надеялся. Ваше благородие изволили дать мне понять, что мне следовало бы повременить [732] вместе с другими, которые тоже добиваются повышения. Однако, мне сдается, мое счастье вовсе уже не так крепко привязано к счастью других, чтобы мы не могли опережать или отставать один от другого. Я могу всепокорнейше уверить Ваше благородие, что милостью, которую Вы легко можете оказать, Вы заслужите не только от меня, во и от всех значительных лиц нашего народа больше благодарности, чем Вы быть может предполагаете. Да, Вам принесет более чести, если я достигну своей цели при помощи Вашего ходатайства, чем если это произойдет каким-либо другим путем. Я остаюсь в твердой уверенности, что Ваше благородие не оставите мою нижайшую и покорнейшую просьбу без последствий, а напротив поможете моему повышению скорым положением резолюции. Пребываю в полном высокопочитании Вашего благородия, высокоуважаемого мною повелителя, покорнейшим и послушнейшим слугой.

М. Ломоносов.

1-го мая 1745 года.»

Понимал ли Шумахер, с кем имел дело, представлял ли себе все высокое значение этого человека, или испугался покровителей его, только видно, что он взялся за дело. Письмо к Шумахеру было писано 1-го мая и уже 3-го вопрос о назначении Ломоносова профессором химии рассматривался в конференции академии. Об этом трактуют протоколы заседаний 3-го мая, 14-го и 17-го июня и, наконец, 22-го июня дело о Ломоносове было окончательно рассмотрено и о результате сообщено в академическую канцелярию 28-го июня (Билярский, стр. 61 — 64.).

Назначение Ломоносова профессором химии, во всяком случае, совпадает с тем временем, когда советник Шумахер распоряжался вполне самовластно — делал, что ему было угодно, так что вызывает наконец коллективную против себя жалобу служащих при академии (Ср. Любимова: «Жизнь и труды Ломоносова». Москва, 1872 г. стр. 55.).

По каким бы то ни было соображениям, но только Шумахер одумался, стал на сторону справедливых требований Ломоносова и дал ход его прошению. Печатаемое письмо нашего славного деятеля представляет собой не безынтересный вклад в историю академического быта в половине XVIII века.

Проф. Пав. Висковатый.

Дерпт (Юрьев Ливонский).

27-го марта 1888 г.

Текст воспроизведен по изданию: Неизданное письмо М. В. Ломоносова к Шумахеру по поводу соискания им профессорского звания // Исторический вестник, № 6. 1888