ОПИСАНИЕ ЗЕМЛИ КАМЧАТКИ

СОЧИНЕННОЕ

СТЕПАНОМ КРАШЕНИННИКОВЫМ

Академии Наук
ПРОФЕССОРОМ

ТОМ ВТОРОЙ

ОПИСАНИЕ КАМЧАТКИ

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

О КАМЧАТСКИХ НАРОДАХ

ГЛАВА 1

О КАМЧАТСКИХ НАРОДАХ ВООБЩЕ

Камчатка сколь дикое место по своему состоянию, столь, и дикими народами обитаемо. Иные из них живут как лопари, переходя с места на место с оленьими табунами своими; другие по рекам, в Восточное и Пенжинское море текущим, не переменяя жилищ своих и имея от ловли рыбной или морских зверей пропитание, а иные по островам, лежащим около Курильской лопатки, питаясь морскими ж зверьми, рыбою и всякими извергаемыми из моря и растущими около берегов вещами, как например репою морскою, капустою, раками ¹ и прочая. Первые живут в юртах из оленьих кож, а прочие в землянках. Все вообще житием гнусны, нравами грубы, язычники ², не знающие бога и не имеющие никаких писмян.

Природных тамошних жителей считается три народа: камчадалы, коряки и курилы. Камчадалы ³ живут в южной части Камчатского мыса, от устья реки Уки до Курильской лопатки, и на первом Курильском острову называемом Шоумшчу. Коряки в северных местах и вкруг Пенжинского моря до реки Нукчана, а вкруг Восточного окиана почти до Анадыря; а курилы на втором Курильском острову и на других до японского владения. Итак камчадалы с южной стороны имеют в соседстве курилов, а с северной коряков. Коряки [358] смежны с чукчами, юкагирями и ламутками, а курилы с камчадалами и японцами.

Камчадалов по разности языка можно разделить на два народа: на северной и южной. Северной народ, которой имеет свои жилища по реке Камчатке с вершины до устья, и по берегу Восточного окиана от устья Уки реки на юг до устья Налачевой, за столповой по справедливости почесться может: ибо оной и поступками в рассуждении других лучше, и нравами не столь суров, и в языке нигде почти никакой не имеет отмены. Напротив того, у прочих в каждом остроге особливое наречие примечается. Южной народ по Восточному морю от Налачевой до Курильской лопатки, а по Пенжинскому от Лопатки на север до реки Хариузовой имеет свои жилища ⁴.

Коряки разделяются просто на два же народа на оленных и сидячих. Оленные с табунами своими с места на место кочуют, а сидячие живут при реках, как камчадалы. В языке имеют такую разность, что оленные сидячих едва разуметь могут, а особливо тех, кои смежны с камчадалами, и многие слова их в своем языке употребляют.

Таким же образом разделяют некоторые и курильцов на дальних и ближних. Под именем дальних разумеются курильцы, на дальних и на втором Курильском острову живущие ⁵, потому что они выежжие с других островов; а под именем ближних жители первого Курильского острова и Курильской лопатки. Но сие разделение несправедливо. Ибо хотя объявленные первого острова и Курильской лопатки жители в языке своем, в обрядах и в телесном виде несколько от камчадалов и разнствуют, однако заподлинно известно, что они происходят от камчадалов, которых я называю южными: а помянутая разность происходит от соседства, обхождения и взаимного супружества с прямыми Курилами.

Камчадалы как северные, так и южные называют себя ительмень, житель, а в женском роде ительма, которое название происходит от глагола ителахса живу, как пишет господин Стеллер. Кима ителахса значит я живу, а мен человека; ма ителахсан, где он живет? Корни сих слов, по его ж объявлению, остались в языке камчадалов, которые живут между реками Немтиком и Морошечной. Всемилостивейшую государыню называют они коачь аерем, то есть государь сияющий как солнце, без различия полу: ибо солнце на их языке коачь, а государь аерем. Россиян вообще именуют брыхтатын огненные люди, по причине огненного оружия ⁶, которого они, не видая прежде [359] и не имея о стрельбе из него понятия, думали, что огонь не из ружья выходит, но что россияне огненное имеют дыхание. Коряки на их языке таулюган, курильцы — кушин и кужин ⁷.

⁸ Камчадалы между прочим имеют такое смешное обыкновение, что ⁹ всякую вещь своим языком назвать стараются, смотря на сходство ее имени ¹⁰, на действия и на другие обстоятельства: буде же понятие какой вещи им трудно, и сходства имени скоро не сыщут, то и чужестранное имя принимают, но так его испортя, что почти не будет иметь с сущим именем и подобия. Таким образом священник у них называется богбог, без сумнения для того, что часто бога упоминает; доктор дуктонас, студент сокейнахчь, студеной, хлеб брыхтатын аугчь, российская сарана; дьячок ки аангычь, морской вострохвост, утка, которая по их мнению также, как дьячок, поет; колокол кук, железо оачу, кузнец аазакиса, матрос учавешинитах, на верх лазящий, конопатчик, калупасан чай сокосох чайка, подполковник, которой будучи при следствии многих вешал, итахзашах вешатель ¹¹.

Оленные коряки сами себя называют тумугуту, россиян мельгы-тангы, как уже выше объявлено, камчадалов хончала, а о курильцах не знают. Сидячие себя называют чаучу, россиян так же как оленные мелагытангы, камчадалов нымылага, а курильцов куинала.

Курильцы себя называют уивут-секе, курильцов неясашных, кои на дальных островах живут, яункур, россиян синсиань, камчадалов ару-шрункур, а про коряк не ведают.

Что значат названия, о которых знаменовании не упомянуто, [360] того по причине грубости народов и неискусства толмачей не можно было проведать. Впрочем довольно видеть можно всякому, что мы ни одного народа собственным его именем не называем, но по большей части таким, каким они назывались от соседей, которые прежде от России завоеваны были, придав имени их свое окончание и несколько испортя. Таким образом камчадалов называем мы по коряцки, ибо камчадал от коряцкого хончала происходит; курильцов по камчатски, ибо курилец от куши имеет свое начало.

О происхождении коряцкого имени хотя неизвестно заподлинно, однако Стеллерово о том примечание, что слово коряка происходит от хора, оленя, весьма вероятно: ибо казаки по приходе к сему народу, может быть, часто слыша слово хора, или и видя, что благополучие помянутых иноверцов состоит в оленных табунах, прозвали их коряками, то есть оленным народом. Чукочи живущей в Чукоцком носу немирной народ, называется также испорченным именем чаучу, которое общее есть всем сидячим корякам. Одно неизвестно происхождение имени юкагирь, с которым народом оленные коряки пограничны в севере. Коряцкое имя едель, то есть волк, которым они называют юкагирей ¹² по причине пропитания их звериною ловлею, которую уподобляют волчьему хищению, за начало юкагирского наименования почесть сумнительно, хотя между обоими именами и есть некоторое сходство; особливо же что не знаем мы, как юкагири сами себя называют, и как соседи их, которые живут к Якуцку ближе.

Что касается до языка камчатских народов, то кх по числу народов три считается: камчатской, коряцкой и курильской; впрочем каждой язык ¹³ по разности наречия на особливые языки разделяется. В камчатском языке три ¹⁴ главные наречия ¹⁵, одно употребляется у северных, а другое у южных камчадалов. Сии два наречия так между собою различны, что можно бы их почесть и за два равные языка; однако камчадалы друг друга без толмача разумеют, хотя слова их наречий не имеют почти никакого сходства, чему господин Стеллер не без причины удивляется. Третьим наречием можно почесть язык, которым говорят жители Пенжинского моря от Воровской реки до Тигиля и которой состоит из обоих вышеписанных наречий и из некоторого числа коряцких слов. В коряцком языке ¹⁶ два же наречия, одно оленных коряк, а другое сидячих. О коряцком языке хотя и неизвестно заподлинно, сколько в нем наречий: ибо подданные российские говорят одним языком, а о других и сами не знают, однако сумневаться почти не можно, чтоб у них по разным островам не было [361] в языке по крайней мере такой же отмены, какова у камчадалов южных и у сидячих коряк по разным острожкам примечается.

Камчатской язык ¹⁷ выговаривается половиною в горле, и половиною во рте. Произношение их языка тихо, трудно, с протяжением и удивительным телодвижением, а сие ¹⁸ показывает людей боязливых, раболепных, коварных и хитрых, каковы они и в самом деле.

Коряки говорят из всего горла с великим криком и замешательством ¹⁹; слова в языке их долги, но слоги коротки: начинаются по большей части с двух гласных и на гласные же кончатся, как например уемкай, важенка или неежжалой олень. Нравы сего народа согласны с языком их, как в описании его объявлено будет.

Курилы говорят тихо, плавно, свободно и приятно. Слова в языке их посредственны, гласных и согласных в них умеренно; но и самой народ всех диких народов добронравнее, осторожнее, правдивее, постояннее, обходительнее и честолюбивее.

ГЛАВА 2

О ПРОИСХОЖДЕНИИ ЗВАНИЯ КАМЧАДАЛ И КАМЧАТСКОГО НАРОДА ПО ОДНИМ ТОКМО ДОГАДКАМ ²⁰

Хотя и выше сего объявлено, что звание камчадал происходит от коряцкого имени хончало, однако причины не показано, с чего коряки камчадалов так называют, и для того должно сообщить здесь изъяснение.

Некоторые пишут, аки бы помянутой народ камчадалами от россиан прозван по реке Камчатке, которая до их еще приходу называлась Камчаткою, по имени славного воина Кончата, и аки бы россиане от тамошних язычников чрез знаки приметя, что великая оная река Коншатка по их именуется, всех тамошних жителей прозвали камчадалами. Но сие есть искусной вымысел и предрассуждение, для того, что россианам с камчадалами чрез знаки говорить не было нужды: ибо при них довольно было толмачей из сидячих коряк, которые камчатской язык совершенно знают, 2) что имя Хончат камчадалам неведомо, 3) а хотя бы того имени и был у них человек, то река не могла прозваться его именем: ибо камчадалы ни рек, ни озер, ни гор, ни островов именем людей не называют; но дают им имена по некоим свойственным им качествам, или по сходству с [362] другими вещами, 4) что Камчатка река не Коншаткою, но Уйкуал, то есть большею рекою называется, как уже выше объявлено. А с чего коряки камчадалов зовут хончало, о том хотя заподлинно объявить и нельзя, для того что коряки и сами причины тому не ведают, однако не без основания думать можно, что кончало, есть испорченное слово из коочь-ай, что значит жителя по реке Еловке, которая течет в Камчатку и Коочь называется, как в первой части сего описания показано.

Камчадалы кроме общего имени ительмень, различают себя от большей части званием рек или других урочищ, где они жилища свои имеют: так например, кыкша-ай, житель при Большей реке, суачу-ай, житель при Аваче, коочь-ай, еловской житель и прочая: ибо ай приложенное к званию реки или другого какого урочища значит жителя того места, к которому прилагается, так как ительмень вообще камчатского жителя.

Которые Кончата славным воином тамошних мест называют, те в одном том ошиблись, что храбрость оную одному человеку приписали, которую надлежало приписать всем еловским жителям, из которых каждой коочь-ай или по их кончат называется. Ибо сие самая правда, что еловские жители издревле почитались храбрыми и славны были перед прочими; чего ради и корякам, как по соседству, так и по той знати под именем своим коочь-ай, которым они и от других камчадалов называются, были ведомы.

О перемене коочь-ай на хончала, и хончала на камчадала, в рассуждении нарочитого сходства имен, немногие, чаю, сумневаться имеют, особливо которым известно, коим образом и в самых европейских языках чужестранные слова портятся, а по тамошним местам тысячи оному примеров показать можно, как не токмо язычники, но и самые россияне чужие звания портят. Так, например, из Ус-кыг, то есть Ус речка, зделаны у них ушки, из Кру-кыг крюки, из Ууту утка, из Кали-кыг халилики, из Кужи курил или курилец и прочая.

Что ж касается до происхождения камчатского народа, до прежнего места жилищ их, до преселения в сии места и до времени преселения, того хотя с такою исправностию, какова требуется по исторической достоверности, показать и невозможно, ибо дикой оной народ, у которого все доказательства древности состоят в словесных преданиях, и сам ничего о том не ведает, но наипаче утверждает, что они на сем месте сотворены, и ни в какие другие места никогда не преселялись, а творцом своим и прародителем почитают Кутху, которой прежде живал на небе, как о том ниже объявлено будет пространнее ²¹, однако по склонности, по внешнему виду, по обычаям, по имени, по языку, платью, и по другим обстоятельствам думать можно ²², что камчадалы ²³ в древние годы преселились туда из [363] Мунгалии ²⁴, которой древности Стеллер приводит следующее в доказательство:

1) что камчадалы не знают, откуда они происходят, потеряв о том все предания ²⁵; чего ради верить начали, что Кутху на том месте их создал, как выше показано.

2) что они до приходу российских людей ни о каких других народах нимало не знали, выключая соседей своих коряк и чукочь, а о японцах и курильцах уведали они не весьма давно, или по причине бывшего торгу с ними, или потому что иногда выкидывало на берега их японские бусы.

3) что сии народы весьма умножились не взирая на то, что ежегодно много их погибало от катящегося с гор снегу, от бурь, от зверей, от потопления, от самоубивства и от войны между собою.

4) что они великое имеют знание в тамошних натуральных вещах, какую они имеют силу, и к чему угодны, чего в краткое время опытами изведать не можно, тем наипаче, что для такого исследования ²⁶ больше четырех месяцев в году не остается: ибо зима там долгая, а лето короткое, но и то время надлежит им употреблять на рыбную ловлю, как на главное пропитание.

5) что инструменты и всякая домовая посуда разнятся от посуды всех других народов, и что по обстоятельству их жития и нужды так хитро зделаны, что не видав образца и разумному трудно выдумать: такого состояния их санная езда на собаках.

6) что нравы их грубы, и склонность не разнствует от бессловесных животных, ибо они пекутся о удовольствии токмо плоти, которое почитают за вящшее благополучие, а о душе не имеют и понятия.

Что ж они произошли из Мунгалии, а не от других народов, то есть ни от татар по сю сторону Амура живущих, ни от курильцов, ни от японцов, о том думать побуждают нижеписанные обстоятельства. От поколения татар не можно, кажется, им быть для того, что в противном случае при своем преселении конечно заняли бы они места по Лене, которыми ныне владеют якуты с тунгусами: ибо они и по довольству к содержанию удобнее камчатских, и никем не были обитаемы. Буде же думать, что они в тех местах живали, но после выгнаны якутами по приходе их в те места, как тунгусы, которые [364] ныне живут в средине между братскими и якутами, то бы якуты и об них, так как о тунгусах имели хотя малое известие, чего однакож не примечено. Что они не от роду курильского, оное доказывается нравами и совершенным несходством в телесном виде; а что не от японцов, то вероятною древностью их преселения в те места, которое, кажется, случилось, прежде нежели японцы от китайцов отпали и поселились на нынешнем месте ²⁷. Причина тому, что камчадалы о употреблении железа и о железной руде, также и о других металлах не ведают, хотя мунгалы назад тому более двух тысяч лет и ружейной снаряд и домовые инструменты из железа делать начали, так как татары из меди ножи и кинжалы. Почему вероятно, что камчатские народы в начале самодержавного владения князей в восточных странах Азии удалились к морю так как лопари, остяки и самоядь ²⁸ убегая от нашествия других народов в Европе, и по берегу Пенжинского моря дошли до Камчатки. Ежели же бы камчадалы не старе тунгусов были преселение, то бы тунгусы при случае своего бегства не преминули дойти до Камчатки, как до места безопаснейшего по отдалению. Что ж те места заняты были толь многочисленным народом, то тунгусы не взирая на храбрость свою не могли против их отважиться, что непосредственно следует, что они задолго до приходу тунгусов поселились и умножились.

Что касается до прежних жилищ камчатского народа, то они ²⁹, кажется, жили за Амуром в Мунгалии, и прежде с мунгалами были один народ, а оное доказывается следующими доводами: 1) что ³⁰ в камчатском языке много слов, которые имеют мунгальское или китайское свойство по окончаниям на онг, инг, оанг, чин, ча, чинг, кси, ксунт; однако ³¹ много бы того было, естьли бы кто многих и целых слов и согласных речений потребовал; ибо камчатской язык в одном народе и в одной земле диалектами разнится; но довольно для свойства языка и того, почему европеец, не учась языкам, знает из одного произношения, кто говорит по немецки, кто по францусски, по италиански, и прочая; наипаче разность слов сама доказательством, что преселение камчатского народа в самые древние времена было, и что поныне осталась одна тень сходства между языками, а не самое сходство, так как в еврейском и татарском ³². В утверждение сего может служить, что камчатской язык с мунгальским не токмо [365] в словах имеет сходство, но в склонении и произвождении: ибо мунгальском языке сие особливое, что много первообразных; 2) что камчадалы так как мунгалы ростом низки, телом смуглы, не мохнаты, черноволосы, малюбороды, лицем калмыковаты, с покляпыми носами, косолапы. Глаза у них впали, брови малы и редки, брюха отвислы, ноги и руки малы и тонки, походка тихая. Сверх того робость, хвастовство, раболепность к строгим, упрямство и презрение к ласковым обоим народам свойственны ³³. [366]

ГЛАВА 3

О ПРЕЖНЕМ СОСТОЯНИИ КАМЧАТСКОГО НАРОДА

До покорения российскому владению дикой оной народ жил в совершенной вольности; не имел никаких над собою начальников ³⁴, не подвержен был никаким законам, и дани никому не плачивал. Старые и удалые люди имели в каждом острожке преимущество, которое однакож только в том состояло, что их советы предпочитались; впрочем было между ими равенство, никто никем повелевать не мог, и никто сам собою не смел другого наказывать.

По внешнему виду сей народ и сходен с другими сибирскими народами, и некоторую имеет отмену, почему оной легко распознать можно, как уже выше показано. Сходство состоит особливо в том, что они телом смуглы и черноволосы, что глаза у них малы и лица плоски; а несходство, что лица у камчадалов не столь продолговаты и скуласты, как у других народов, что щеки у них одутловаты, губы толсты и рот превеликой, возрасту все по большей части среднего, плечисты и присадисты, особливо, кои живут при море, и морскими зверями питаются. Великанов по всей Камчатке не примечено.

В житье гнусны, никакой чистоты не наблюдают, лица и рук не умывают, ногтей не обрезывают, едят из одной посуды с собаками, и никогда ее не моют, все вообще пахнут рыбою, как гагары, волосов [368] на голове не чешут, но расплетают на две косы как мущины, так и женщины. У которых баб долгие косы, те для красы расплетают их на многие мелкие косы, а потом в две большие соединяют, и закинув на спину связывают на конце веревочкой. Когда волосы из кос выбиваются, то пришивают их нитками, чтоб были гладки, и потому оне столь вшивы, что рукою, как гребнем, подняв косы их чешут, и сметая в кучу пожирают, как выше показано. А у которых волосы малы, те парики объявленным образом зделанные носят, которые весом бывают до десяти фунтов, и голову сенною копною представляют; впрочем женской пол красивее, и кажется умнее, чего ради из баб и из коекчучей ³⁵ их больше шаманов, нежели из мужеска полу ³⁶.

Платье носят из звериных кож; питаются кореньем, рыбою и морскими зверями. Живут зимою в земляных юртах, а летом в балаганах; в зимнее время ездят на собаках, а летом, где судовой ход, батами, а где нет, пешие ходят. Тяжести мущины на плечах, а женщины лбом носят ³⁷.

О боге, пороках и добродетелях имеют развращенное понятие ³⁸. За вящшее благополучие почитают объядение, праздность и плотское совокупление; похоть возбуждают пением, пляскою и рассказыванием любовных басен по своему обыкновению. Главной у них грех скука и неспокойство, которого убегают всеми мерами, не щадя иногда и своей жизни. Ибо по их мнению лучше умереть, нежели не жить, как им угодно. Чего ради прежде сего самоубийство было у них последней способ удовольствия, которое до самого их покорения продолжалось, а по покорении так было умножилось, что из Москвы нарочные были указы, чтоб россиянам не допускать камчадалов до самовольной смерти.

³⁹ Впрочем живут они беззаботно, трудятся по своей воле, думают о нужном и настоящем, будущее совсем оставя. Богатства, славы и чести не ведают, чего ради нет между ними сребролюбия, любочестия и гордости, но токмо роскошь и похоть с своими плодами, а притом ярость, ненависть и мщение, чего ради и войны как между собою, так и с соседними народами имели они не для распространения земли, ни для приобретения власти, но по причине какой-нибудь обиды, или для похищения съестных припасов, а наибольше [369] для девок, которых они могли в жены брать с меньшим трудом, нежели как добровольно, ибо им жены весьма доставались дорого, как о том в своем месте объявлено будет.

По той же причине и торги у них не для богатства были, но для получения нужного к содержанию. Корякам давали они соболи, лисицы, рослые белые собачьи кожи, сушеной мухомор и другие мелочи, а от них получали шитое оленье платье и кожи. Между собою менялись тем, в чем один против другого имел изобилие и недостаток, в том числе почитались собаки, лодки, чаши, корыта, сети, кропива мятая и съестные припасы; а мена оная отправлялась под видом сведения дружбы, ибо когда кому что у другова нравилось, или в чем случалась нужда, то должен он был к другому приехать в гости, и сказать о том без зазору, что он в гости к нему приехал, хотя бы прежде и не имел с ним обхождения. Тогда хозяину надлежало потчивать его по обычаю, обрать все, что понравится ⁴⁰ и отпустить домой почти нагова, а потом самому к нему приехать, и быть приняту равным образом, при которых случаях оба получали то, в чем имели нужду, но о сем в особливой главе писано будет пространнее.

Поступки их безмерно грубы. Учтивства в словах и поздравления нет в обычае. Шапок не скидают, и не кланяются друг другу... Любопытны, и всякой вещи начало и происхождение объявить стараются, которое однакож не превосходит меры их понятия.

Все почти места в свете, небо, воздух, воды, землю, горы и леса населили они различными духами, которых опасаются и больше бога почитают. Жертвы дают при всяком случае, а иных и болваны при себе носят, или имеют в своих жилищах. А бога напротив того не токмо не боятся, но и злословят при трудных или нещастливых случаях.

Лет от рождения себе не знают. Счет, хотя у них и до ста есть, однако так им труден, что без пальцов трех перечесть не могут. Всего смешнее, когда им надобно считать больше десяти, тогда они пересчитав пальцы у рук, и сжавши обе руки вместе, что значит десять, остальное дочитают ножными перстами. Буде же число превзойдет дватцать, то пересчитав пальцы у рук и у ног в некоторое приходят изумление, и говорят: «Мача» то есть, где взять.

В году считают десять месяцов, из которых иные доле, а иные короче; для того, что они не по лунному течению их разделяют, но по тому, что когда делают, как видно из следующих их названиев:

1. Чужлингачь-кулечь грехов очиститель, ибо в сем месяце бывает у них праздник и грехов очищение

2. Кукамлилиначь-кулечь от великих морозов топорища ломаются

3. Балатул „ тепла начало

4. Кыдышкуннычь „ долгой день становится [370]

5. Кахтан „ наставой месяц

6. Куйше „ месяц красной рыбы

7. Ажаба „ „ белой рыбки

8. Кайко „ „ кайка рыбы

9. Кыжу „ „ белой рыбы

10. Кихтеру „ „ листопадной

Сей последней месяц до самого ноября или до их грехов очистителя продолжается, чего ради содержит в себе около трех месяцов. Но сии имена месяцам не у всех камчадалов употребительны, да токмо у тех, кои живут по реке Камчатке; а у находящихся от Камчатки в севере некоторым месяцам имена особливые, и в счислении их следующей порядок:

1. Келуооль — кулечь рекостав месяц.

2. Кыжати „ зверей следить удобной

3. Чужлингечь „ грехов очиститель

4. Кукамлилингчь „ от мороза топорища ломаются

5. Кыдышконнечь „ дни долгие становятся

6. Шижо „ лахтаки щенятся

7. Кууль „ тюлени щенятся

8. Кожа „ ежжалые олени телятся

9. Каю „ дикие олени телятся

10. Куилькожалидечь-кулечь рыбу промышлять начинают

Год разделяется на четыре части и лето называют они адамаль, зиму коелелю, осень кытхеиль, весну угаль, а когда которое время начинается или кончится, о том сказано мне, что они того не ведают; но господин Стеллер о разделении времени следующее пишет ⁴¹: камчадалы довольно знают, что свет сотворен не от века, но что оной воcприял начало со временем. Время от жителей Пенжинского моря иткуох или азкедь, а от жителей реки Камчатки еткуль или ельчичь без всякого в произведении основания именуется. От незнания движений главных планет разделяют они время удивительно, и действия движения на земле принимая в основание определяют оное. Вообще солнечной год разделяют надвое, считая по шести месяцов в каждой половине. Таким образом зима составляет у них год, а лето другой.

Величина каждого года определяется течением луны, и время от одного новомесячия до другова за число дней в месяце принимается. Летней год начинается у них с майя месяца, а зимней с ноября. Южные камчадалы май называют тава-коачь, то есть травничков месяц, ибо трава на их языке травник, а коачь луна и солнце. Причина названия месяца, что тогда травники ⁴² прилетают, и везде появляются. Июнь куа-коачь кокушкин месяц, что кокушка тогда кокует; июль етемста-коачь летней месяц; август кихзуя-коачь от промыслу рыбы [371] при лунном сиянии; сентябрь коазухта-коачь блеклой и листопадной месяц оттого, что в то время лист на деревье блекнет и опадает, октябрь пикис-коачь пигаличей месяц ⁴³, для того, что малая сия птица, которой во все лето на деревах одетых листьем не можно видеть, тогда оказывается. Сии шесть месяцев составляют лето и первой год. В зимнем году первой числится ноябрь, по их званию каза-коачь от делания кропивы, ибо кропива по их казаан называется, которую они тогда рвут, мочат, дерут и сушат. Декабрь ноккоосно-биль, несколько озяб, показывая, что тогда обыкновенно стужа начинается. Генварь зиза-коачь не трогай меня, оттого что почитается тогда за великой грех припадкою из рек пить воду, но надлежит в то время иметь при себе ковш или бараней рог которой вместо ковша употребляется. Причина тому, что они пьючи припадкою отмораживают губы. Февраль кича-коачь, от лестниц, по которым они на балаганы лазят, и по которым тогда усматривают что дерево от стужи бывает крепко; март агду-коачь от отверстия юрты, для того что в то время проталины около оного обыкновенно случаются; апрель масгал-коачь трясогускин месяц, для того что трясогуски тогда прилетают, и показывают своим прибытием, что зима и год окончились.

В сем известии господина Стеллера две вещи не недостойны примечания: 1) что попались ему, как видно, умные люди, с которыми он разговаривал, 2) что не у всех камчадалов одно число и имена месяцам.

Дней они не различают особливым званием, не разделяют их на недели или другие периоды, и числа дней в году и месяце не знают.

Время определяют по знатным некоторым приключениям, как например по приходу россиян, по великому камчатскому бунту, по первой Камчатской экспедиции. Письма никакого не знают, ни гиероглифических фигур для памяти не употребляют, но одних повестей и преданий держатся, которые час от часу в такой недостаток приходят, что от сущих действий, как бы одна тень остается.

Причины солнечных и лунных затмений не знают. Однако в случае их выносят на юрту огонь, и приказывают светилам, чтоб они светили попрежнему. Затмения солнца и луны называются по их кулечь-гужичь.

Из звезд знают имена токмо трем созвездиям: Большему медведю, Плеядам и трем звездам в Орионе. Медведя называют Кранхль,

Плеяды Дежичь или Ижичь а Ориона Укальтежид.

Гром и молнию иные врагам, а иные людям живущим в горелой сопке приписывают, как о том ниже объявлено будет.

Ветрам имена у них есть только знатнейшим, однако не одинакие. Живущие по реке Камчатке восточной ветер называют шангыш, снизу веющей, западной быкымых, северной бетежем северо-восточной коаспюль жировой, потому что оным ветром к берегам лед [372] нажимает, в котором случае бьют они много морских зверей, и едят жирно. Северо-западной тагь верховой, южной челюкымг. А живущие от реки Камчатки на север восточной ветр называют кунеушхт с моря дышущей, западной еемшхт с земли веющей, северной тын-гылшхт студеной, южной челюгынк, южно-западной гынгы еемшхт женская погода, для того что во время оного ветра небо по их мнению, как женщина, плачет.

Суд и расправа у них общая. Удовольствие обидимому равное воздаяние. Кто кого убил, сам от сродников убиенного был убиваем ⁴⁴. Ворам, кои часто приличались, обжигали руки обвив их берестою; но тех, кои в первой раз бывали пойманы, покраденые били без всякого от вора сопротивления, после чего принуждены были такие люди жить наедине без всякой помощи и без всякого с другими обхождения, как сущие плуты и политическою смертью казненые.

Неведомых воров наказывали они жжением становых жил каменного барана при собрании и при шаманстве, ибо по их мнению сводит после того злодея вместо, как жилы от огня сжимаются.

О имении и юртах никогда они не ссорятся, ибо для всякого земли, воды и произрастающих с животными довольно; о границах и пределах не бывает споров, ибо всяк со излишеством имеет пропитание от той реки и лугов, где его рождение.

Жен имеют по одной, по две и по три, сверх того некоторые содержат и так называемых по их коекчучей ⁴⁵, которые в женском платье ходят, всю женскую работу отправляют, и с мущинами не имеют никакого обхождения, будто бы гнушались делами их, или зазирались вступать не в свое дело.

Меры верстам не знают. Расстояние считают по ночам, сколько будучи в дороге ночевать должны...

Великое искусство имеют пересмехать всякого и точно представлять, кого похотят, по походке, по голосу, по речи и по всем приемам: таким же образом представляют они и зверей и птиц, и сие у них в числе не последних забав почитается.

Токмо ныне во всем последовала великая перемена. Старые, которые крепко держатся своих обычаев, переводятся, а молодые почти все восприняли христианскую веру ⁴⁶, и стараются во всем российским людям последовать, насмехаясь житию предков своих, [373] обрядам их, грубости и суеверию. Во всяком остроге определен начальник, которой тойон называется, и которому по высочайшему ее императорского величества указу поручены суд и расправа над подчиненными кроме криминальных дел. Во многих местах не токмо у тойонов, но и у простых людей построены избы и горницы по российскому обыкновению ⁴⁷, а инде и часовни для молитвы. Заведены там и школы, в которые сами камчадалы охотно отдают детей своих. Таким образом в краткое время много варварства без сумнания искоренится ⁴⁸.

ГЛАВА 4

О КАМЧАТСКИХ ОСТРОЖКАХ

Под именем острожка разумеется на Камчатке всяко камчатское жилище, состоящее из одной или несколька земляных юрт и из балаганов ⁴⁹. По камчатски такие жилища называются атынум, а казаки прозвали их острожками без сумнения от того, что по приходе их на [374] Камчатку укреплены были оные земляным валом или палисадником, как у сидячих коряк в севере и поныне укрепляются ⁵⁰.

Юрты ⁵¹ делают они следующим образом: выкапывают землю аршина на два в глубину, а в длину и в ширину, смотря по числу жителей. В яме почти на самой средние ставят четыре столба толстые, один от другого что сажени и дале. На столбы кладут толстые перекладины, а на них потолок накатывают, оставя почти на средине четвероугольное отверстие, которое и вместо окна, и вместо дверей и вместо трубы служит. К помянутым перекладинам прислоняют с земли бревна же, которых нижние концы на поверхности земли утверждаются и обрешетя их жердями покрывают травою, и осыпают землею, так что юрта снаружи имеет вид небольшого круглого холмика, но внутри они четвероугольные, однако почти всегда две стены бывают доле, а две короче. У одной продолговатой стены между стоячими столбами бывает обыкновенно очаг, а от него вывод, которого внешнее отверстие гораздо ниже помянутого. Делается ж сей вывод для того, чтоб входящим во оной воздухом выгоняло дым вон из юрты чрез верхнее отверстие.

Внутри юрты подле стен делают они полки, на которых спит [376] семья подле семьи рядом. Токмо не бывает полков против очага: ибо там обыкновенно стоит домовая посуда их, чаши и корыта деревянные, в которых и себе и собакам есть варят. А в которых юртах полков нет, там вкруг мест, где спят, положены бревна, а самые места усланы рогожами.

Украшения в юртах никакого нет, кроме того, что у некоторых стены обвешены бывают плетеными из травы рогожами, а по их званию чирелами.

У северных камчадалов бывает в юртах по два идола, из которых один называется хантай, а другой ажушак. Хантай делается наподобие сирены, то есть с головы по груди человеком, а оттуда рыбою, и ставится обыкновенно подле огнища; а для чего и во образ кого, другой причины не мог выведать, кроме того, что есть дух сего имени. Идол ⁵² сего хантая ежегодно делается новой во время грехов очищения, и ставится со старым вместе, по числу которых можно узнать, сколько которой юрте лет от построения. Ажушак есть столбик с обделанною верхушкою наподобие головы человеческой, ставится над домашнею посудою, и почитается за караульщика, отгоняющего от юрты лесные духи, за что и кормят его камчадалы по всякой день, мажут ему голову и рожу вареною сараною или рыбою.

Сего идола и южные камчадалы имеют и называют ажулуначь, но вместо хантаев есть у них по грядкам колье с обтесаными головками, именуемое урилыдачь.

Входят в юрты по лестницам стремянкам, под которыми обыкновенно очаг бывает, и для того во время топления юрты непривычному трудно входить и выходить из юрты: ибо и лестница так горяча бывает, что ухватиться нельзя; и проходя сквозь дым должно переводить дух, чтоб не задохнуться. Но камчадалам то не препятствует, ибо они по своим лестницам, на которых ступенях токмо носками становиться можно, так как белки наверх взбегают; и бабы с малыми робятами за плечьми сквозь дым ходить не опасаются, несмотря на то, что они и коекчучи ⁵³ имеют позволение входить и выходить чрез другое отверстие, которое просто жупаном называется. Впрочем естьли мущина пойдет жупаном, тотчас причину подаст над собою смеяться: ибо сие у них столь странное дело, что казаков, которые при первом случае не обыкнув ходить сквозь дым, выходили жупаном, почитали они всех коекчучами ⁵⁴.

Головни из юрт выметывают в верхнее отверстие ущемя в две нарочно для того зделанные палки, которые называют андрюнами, и тот за великого щеголя и удальца почитается, которой большие головни из глубокой юрты выбрасывает метко.

В сих юртах живут камчадалы с осени до весны, а потом выходят в балаганы. Южные камчадалы юрту нзывают тгомкегсчичь, а северные кузучь или тимусчичь; верхнее отверстие оночь, нижнее [377] линем, закрышку его шолоначь, отчего весь выход казаки называют жупаном; стоячие столбы в юрте кокод, а толстые бревна, которые с земли прислоняются к перекладинам, кошпед.

При каждой юрте бывают по малой мере столько балаганов ⁵⁵, сколько семей в острожке: ибо оные и вместо кладовых анбаров, и вместо летних покоев служат, а делаются следующим образом. Сперва ставят девять столбов вышиною сажени по две и больше, в три ряда в равном расстоянии. Столбы связывают перекладинами, на перекладинах мостят пол кольем, и устилают травою: поверх полу делают из колья ж высокой востроверхой шатер, которой обрешетя прутьями или тонкими кольями ж, покрывают травою. Траву прижимают кольем, а для крепости, чтоб не сносило ветром, концы верхнего колья с концами нижнего связывают ремнями и веревками. Двери у них делаются с двух сторон, одни против других прямо. Ходят на балаганы по таким же лестницам, как в зимние юрты.

Такие балаганы бывают у них не токмо при зимних юртах, но и на летовьях, где корм промышляют, и сие строение по обстоятельству тамошних мест весьма способно и нужно: ибо в разсуждении тамошних мокрых погод во время рыбной ловли принуждены они бывают досушивать рыбу под балаганами. Но есть и другая тамошним жителям выгода от балаганов; ибо когда они с летних промыслов в домы возвращаются, то сушеную рыбу обыкновенно оставляют до зимы в балаганах по большей части без караулу, токмо отставя прочь лестницу. И таким образом корм их хранится в целости от зверей, которые на балаганы попасть не легко могут; а ежели бы оное строение не столь высоко было, то бы звери ничего им не оставили, ибо есть примеры, что медведи взлазят иногда и в балаганы, несмотря на все трудности, особливо же в осеннее время, когда в реках рыба и по полям ягоды перемежаются.

На летних промыслах при балаганах делают травяные шалаши, которые по камчатски бажабаж, а по русски барабарами ⁵⁶ называются В них они по большей части есть варят и рыбу чистят в ненастливую погоду, а казаки соль варят из морской воды.

Многолюдные острожки обставлены бывают вкруг балаганами и издали показывают преизрядной вид. Всякой такой острожек кажется городом по причине балаганов, которые и сами мы не видав почитали башнями.

Камчадалы строят свои острожки обыкновенно по островам в густых тальниках, или на таких местах, которые от натуры крепки, и безопасное имеют положение, расстоянием от моря не меньше 20 верст, а иногда и гораздо дале; а на устьях рек бывают у них летовья. [378]

Однако сие касается до одних южных камчадалов, кои живут по Пенжинскому морю, а по Восточному морю есть острожки и подле самого моря.

Всякой острожек ту реку, при которой живет, почитает за владение своего рода, и с той реки на другую никогда не преселяется. Естьли по какой нибудь причине одна или несколько семей пожелают жить особливыми юртами, то делают оные выше или ниже острожка по той же реке или по посторонней, которая течет в реку их. Чего ради думать можно, что на всякой реке живут сродники, которые происходят от одного прародителя. Сами камчадалы, по объявлению Стеллера, говорят, что Кут, которого иногда богом, а иногда прародителем называют, на каждой из камчатских рек жил по два года, и детей родив оставлял их на природном их месте, от которых каждая река имеет ныне своих жителей. Таким образом Кут их дошел до Озерной реки, которая течет из Курильского озера и аки бы совершив течение и труды свои приставил к горе баты свои и отбыл с Камчатки.

На промыслы звериные ходят камчадалы по своим же рекам, что, может быть, преж сего наблюдалось строго, но ныне желающие промышлять морских зверей, ходят верст по двести от своих жилищ на Авачу и на Курильскую лопатку.

ГЛАВА 5

О ДОМОВОЙ ПОСУДЕ ⁵⁷ И О ДРУГИХ НУЖНЫХ В ЖИТИИ ПОТРЕБНОСТЯХ

Вся камчатская посуда и все экономические их принадлежности, состоят в чашах, корытах, берестеных кужнях ⁵⁸, а по тамошнему чуманах, да в санках и лодках; в чашах и корытах варили они есть и себе и собакам, кужни употребляли вместо стаканов, санки к езде зимою, а лодки летом. Чего ради и писать бы о том более нечего, естьли бы сей народ так как другие имел тогда или знал употреблять металлы. Но как они без железных инструментов могли все делать, [380] строить, рубить, долбить, резать, шить, огонь доставать, как могли в деревянной посуде есть, варить, и что им служило вместо металлов, о том, как о деле не всякому знаомом, упомянуть здесь не непристойно, тем наипаче, что сии средства не разумной или ученой народ вымыслил, но дикой, грубой и трех перечесть неумеющий. Столь сильна нужда умудрять к изобретению потребного в жизни!

Прежние камчатские металлы до прибытия почти россиян были кость и каменье ⁵⁹. Из них они делали топоры, ножи, копья, стрелы, ланцеты и иглы. Топоры у них делались из оленьей и китовой кости, также и из яшмы, наподобие клина, и привязывались ремнями к кривым топорищам плашмя, каковы у нас бывают теслы. Ими они долбили лодки свои, чаши, корыта и прочее, однако с таким трудом и с таким продолжением времени, что лодку три года надлежало им делать, а чашу большую не меньше года. Чего ради большие лодки, большие чаши или корыта, которые по тамошнему хомягами называются, в такой чести и удивлении бывали, как нечто зделанное из дорогова металла ⁶⁰, превысокою работою, и всякой острожек мог тем хвалиться пред другими, как бы некоторою редкостью, особливо когда кто, наваря в одной посуде пищи не одного гостя мог удовольствовать, ибо в таких случаях один камчадал против дватцати человек съедает, как о том ниже объявлено будет. А варили они в такой посуде рыбу и мясо каленым каменьем.

Ножи они делали из горного зеленоватого или дымчатого хрусталя наподобие ланцов востроконечные ⁶¹ и насаживали их на черенье деревянное. Из того ж хрусталя бывали у них стрелы, копья и ланцеты, которыми кровь и поныне пускают. Швальные иглы делали они из собольих костей, и шили ими не токмо платье и обувь, но и подзоры весьма искусно.

Огнива их были дощечки деревянные из сухого дерева, на которых по краям наверчекы дирочки, да кругленькие из сухого ж дерева палочки, которые вертя в ямочках огонь доставали. Вместо труту употребляли они мятую траву тоншичь, в которой раздували загоревшуюся от вертения сажу. Все сии принадлежности обертя берестою каждой камчадал носил с собою, и ныне носят, предпочитая их нашим огнивам для того, что они не могут из них так скоро огня вырубать, как достают своими огнивами ⁶². Но другие железные [381] инструменты, топоры, ножи, иглы и прочее, и от них так высоко почитаются, что с начала их покорения и тот себя почитал за богатого и щастливого, у кого был какой-нибудь железной обломок. Не пропадет у них и ныне даром ни иверешок из перегорелых котлов железных; могут они делать из них клепики, стрелы, или что-нибудь полезное; причем то удивительно, что они не калят железа, но холодное положа на камень куют камнем же вместо молота. Таким образом поступают с железом не токмо камчадалы, но и коряки и другие дикие народы, особливо же чукчи, которые ⁶³, покупая у наших железные котлы дорогою ценою, перековывают в копья и стрелы ⁶⁴; ибо им, как немирному народу, никаких железных инструментов продавать не велено, но о посуде никто прежде не думал, чтоб они покупали на сей конец. То ж делают они и с оружием огненным, которое отбивать им у наших случается, ибо они стрелять из него не умеют, по крайней мере скоро его портят, не зная как замки разбирать и чистить, и как винтовки смазывать. Иглы, у которых уши отломятся, умеют они весьма искусно починивать, каковы б они малы ни были. Расклепывают кончик, где уши были, камнем, и другою иглою просверливают новые и так делают, пока уже одно почти вострее только останется.

Железную и медную посуду еще во время моей бытности токмо те употребляли, которые знали, что честь и чистота, и старались российскому житию последовать; в том числе были знатнейшие новокрещеные тойоны, которые живут близ российских острогов, и часто имеют с нашими обхождение, а прочие деревянной своей посуды и поныне не оставляют.

Сказывают, будто железные инструменты знали камчадалы еще до покорения российской державе, а получали их от японцов, которые приежжали к Курильским островам, а однажды и на Большую реку морем; и будто камчадалы японцов шишаман называют для того, что чрез них узнали железные иглы, ибо игла по камчатски шишь называется. Что касается до Курильских островов, то сумнения нет, что прежде сего приезжали туда японцы на бусах, и торговали: ибо я и сам достал с Курильских островов японскую саблю, лаковой [382] поднос и серебряные серги, которые ниоткуда получены, как только на Японии; а бывала ли когда японская буса на Большей реке, о том заподлинно утверждать нельзя, для того что кажется трудно поверить, чтоб такие мореходы, каковы японцы, отважились итти для купечества в незнаемые страны и проведывать пристанищ с трудом и опасностью; разве, может быгь, приносило когда такое их судно погодою, как то нередко случается.

Из всей работы сих диких народов, которую они каменными ножами и топорами весьма чисто делают, ничто мне так не было удивительно, как цепь из моржовой кости, которая привезена на боту «Гаврииле» из Чукоцкого носу. Оная состояла из колец, гладкостию подобных точеным и из одного зуба была зделана; верхние кольца были у ней больше, нижние меньше, а длиною была она немного меньше полуаршина. Я могу смело сказать, что по чистоте работы и по искусству никто б не почел оную за труды дикого чукчи и за деланную каменным инструментом, но за точеную подлинно. В рассуждении недостатка в инструментах чукоцкой оной художник конечно не скучлив был к работе, и имел довольно свободного времени, которое мог употребить на сию безделицу: ибо смотря по другим вещам сколь продолжительно они делались от камчадалов, сумневаться не можно, что он употребил на сию работу не меньше года времени. А к чему сия цепь была употребляема, о том неизвестно, ибо казаки нашли оную в пустой чукоцкой юрте.

Коряцкие куяки, которые они из мелких ⁶⁵ продолговатых косточек сшивают ремнями, и их так называемые костяные троерогие чекуши, которые насаживают они на долгие ратовища, и в военное время употребляют ⁶⁶, также не недостойны примечания: ибо кость так гладко обделана, что лоснится. Что касается до санков их, каким образом их делают, о том писано будет в главе о собачьей езде; а здесь сообщим мы известие о лодках, где какие в тех местах употребляются, и из какого дерева обыкновенно бывают.

Камчатские лодки, или по тамошнему баты, делаются двояким образом, и по разности образцов разными именами называются, одни кояхтахтым, а другие тахту. Кояхтахтым от наших рыбачьих лодок никакой не имеют отмены, ибо и нос у них выше кормы, и бока разложисты; а у лодок тахту нос и корма с боками равны или и ниже, бока не разведены, но внутрь вогнуты, чего ради к езде весьма неспособны, а особливо в погоду, ибо вода в них тотчас заливается. Кояхтахтым употребляются по одной реке Камчатке от вершины до самого устья, а в других местах как по Восточному, так и по Пенжинскому морю тахту.

Когда к лодкам тахту пришиваются набои, что обыкновенно делается у жителей Бобрового моря, тогда они байдарами называются ⁶⁷, [383] и жители в них гоняются по морю за морскими зверями. Дны у таких байдар колют они нарочно, и зашив китовыми усами конопатят мохом или мягкою кропивою, ибо примечено ими, что нерасколотые байдары на морских валах колются, и бывают промышленикам причиною погибели. Островные курильцы и на Лопатке живушие, байдары строят с килем, доски пришивают усами ж, а конопатят мохом.

По всей Камчатской земле не делают лодок ни из какого дерева кроме тополи, выключая курильцов, которые того не наблюдают: ибо они строят байдары свои из леса, выбрасывающегося из моря, которой приносит из Японии, Америки и с берегов китайских, а у иих не ростет лесу к строению удобного. Северные камчатские народы, сидячие коряки и чукчи делают свои байдары из кож лахташных, как уже выше объявлено, а причина тому может быть недостаток же в удобном лесе, или что не имевшим железа коженые делать способнее было.

В батах и рыбу ловят, и кладь возят по два человека, из которых один на носу, а другой на корме сидит. Вверх по рекам взводят баты на шестах с превеликою трудностью, ибо на быстрых местах стоят иногда с полчетверти все вытянувшись на шесты, которыми опираются, пока лодка на поларшина подастся. Однако несмотря на все трудности удалые камчадалы взводят таким образом баты и с грузом верст по двадцати вверх, а налегке переходят верст по тритцати и до сорока. Чрез реки перегребают обыкновенно стоя, как волховские рыбаки в челноках своих.

Клади на больших батах можно возить пуд по тритцати и по сороку. Когда кладь лехка, но озойна, какова например сухая рыба, то перевозят оную на паромах, сплотив два бата вместе, и намостя мост, однако вверх по быстрым рекам паромы проводить и трудно и продолжительно, чего ради употребляются они токмо по реке Камчатке, которая по глубине своей и умеренной быстрине к тому способна; а по другим рекам только вниз по рекам на паромах ездят, а вверх редко, и то по нужде, когда по окончании рыбных промыслов у моря надобно переезжать в острог со всем домашним прибором и с малолетнымии или когда кладь такова, что в бат уместить нельзя, как например бочки и кадки с рыбою, которые насаливают рыбы у моря.

ГЛАВА 6

О МУЖСКОЙ И ЖЕНСКОЙ РАБОТЕ

В камчатском житье, как в крестьянстве, в разные времена и работа бывает различная. Летнее время мущины трудятся в ловле рыбы, в сушении ее, в перевозке от моря на свои жилища, в припасе собакам корму, костей и кислой рыбы; а женщины между тем чистят изловленую рыбу, пластают, а иногда и в ловле мужьям способствуют. Излишнее время употребляют они на собирание разных трав, коренья [384] и ягод не токмо на пищу, но и в лекарства: делают сладкую траву, которую прежде токмо на пищу, а ныне и для сидения вина употребляют, готовят кипрей ⁶⁸ и траву, из которой плетут ковры свои, епанчи, мешечки и другие домашние мелочи, и все как съестные, так и другие припасы имеют на руках своих.

Когда осень настанет, тогда мущины упражняются в ловле осенней рыбы, в промысле различных птиц, гусей, лебедей, уток и прочая; водятся с своими собаками, вывязывая и выдерживая их, как якуты лошадей своих; заготовляют лес к деланию саней и другой работе потребной; а женщины водятся с кропивою, рвут, мочат, мнут, обдирают и кладут под балаганы, ходят по тундрам и вынимают из мышьих нор лилейные коренья, или по тамошнему сарану, разного роду ⁶⁹.

Зимою мущины ходят за соболями и лисицами, вяжут сети для ловли рыбы, делают санки, ездят за дровами, перевозят запас свой из разных мест, где летом приготовили, а не успели перевезти оседью; а женщины наибольше трудятся в сучении ниток на сети. И сия их работа так продолжительна, что одна баба едва столько насучить может, чтоб мужу достало потребных сетей на лето, а у которых семья побольше, те готовят и с излишеством, и меняют другим на угодные себе мелочи, каковы например иглы, шелк, наперстки, ножики и прочая.

Весною, когда реки проходят, и рыба, которая в них зимовала, к морю подъимается, мущины упражняются в ловле ее, или ездят к морю, и промышляют вахню, которой по морским губам бывает тогда великое довольство; а некоторые и в дальние места на Восточное море и на Курильскую лопатку для ловли морских бобров и других морских зверей отлучаются; а женщины ходят по тундрам, собирают черемшу и другие молодые травы не токмо для награждения обыкновенного тогдашнего недостатку в пище, но и для забавы: ибо они зелень так любят, что ⁷⁰ во все вешнее время почти из роту не выпускают. Женской пол весь тогда по тундрам ходит, и вечером с превеликими ношами домой возвращаются, однако тех нош не станет им на сутки.

Сверх того до мужеской работы принадлежит юрты и балаганы строить, юрты топить, стряпать, собак кормить, при случае гостей подчивать, собак обдирать и других зверей, когда понадобятся на платье, и в приуготовлении домового и военного снаряду; а женская работа состоит в выделывании кож на платье и обувь, в шитье [386] платья и обуви, ибо они у камчадалов и портные и сапожники, а мущине за то приняться такое бесчестие, что тотчас почтется за коекчуча. Чего ради с первых времен всех казаков, у которых иглу в руках или шило видали, почитали они за коекчучей, ибо у них шьют токмо одни бабы и коекчучи, которые и в женском платье ходят, и женскую работу отправляют, мужской отнюдь не прикасаясь. До них же касается, красить выделанные кожи, также лечить и шаманить. А каким образом выделывают они кожи и красят, чем шьют и клеят, о том здесь же сообщить должно.

Всякие кожи, которые на шубы употребляют, например оленьи, тюленьи, собачьи, бобровые, делают они одинаким образом. Сперва мочат мездру водою, и камнем утвержденным в средину палки сбивают болонь и жилы, которые остаются при снимании; потом намазывают жеваною икрою квашеною или свежею, и свернув кожу топчут ногами по тех пор, пока мездра провянет; после опять скоблят и натирают, продолжая работу до тех пор, пока мездра мяхка и чиста будет.

А которые кожи ровдугами или замшею зделать намерены, с тех сперва сбивают жилы и болонь объявленным же образом, потом коптят их в дыму с неделю, после мочат и парят, чтоб шерсть отопрела, а наконец намазывают икрою, мнут, топчут и скоблят камнем, как выше показано.

Оленьи и собачьи кожи на платье красят ольхою чрез многократное натирание мелко изрубленною корою; а тюленьи, которые на платье, обувь или на ремни, которыми санки обвиваются, особливым образом: оправив с кожи шерсть, сшивают оную мешком вверх шерстью, и сваря крепко ольховой рубленой коры вливают в помянутой мешок, и зашивают. Спустя несколько времени вешают мешок оной на дерево, и бьют палкою, потом опять дают лежать некоторое время, а после опять вешают, и бьют палкою, и сие продолжают по тех пор, пока краска в кожу довольно въестся, тогда расшивают мешок, растягивают кожу и сушат на воздухе, а наконец мнут до мяхка руками, и употребляют в дело. Такие кожи на сафьян много походят, однако ламутки, как пишет Стеллер, лучше их умеют выделывать, а называют их мандарами, и каждую кожу продают до осьми гривен.

Тюленью шерсть, которую просто называют краскою, и окладырают ею платье и обувь, красят они бруснишным соком сваря его с ольховою корою, с квасцами и с каменным маслом, и сия краска бывает жаркова цвету.

Платье и обувь шивали они костяными иглами, а вместо ниток употребляли оленьи становые жилы, которые разделя сучат как нитки, сколь тонки или толсты надобны.

Клей делают они из рыбьих сухих кож, а особливо из китовой. Оные кожи обвертывают в бересте, загребают в горячей пепел, и немного спустя вынимают, и употребляют на что надобно. Им можно клеить столь же крепко, как лучшим карлушчетым клеем. [387]

ГЛАВА 7

О КАМЧАТСКОМ ПЛАТЬЕ

Материя, из которой камчадалы прежде сего носили платье и ныне по большей части носят, оленьи, собачьи, нерпичьи и других как морских, так и земных зверей, и птичьи кожи, которые они без разбору в одну шубу сшивали, что еще и мне в курильских парках случилось видеть, но однако в верхнем платье имеют отмену ⁷¹, хотя оная и не весьма велика.

Верхнее платье по казачьи называется куклянка, от северных камчадалов коавис, а от южных кахпитачь; а делаются куклянки двумя разными покроями: у одних подол бывает ровной, а у других назади с нарочитою выемкою и с хвостом долгим; первые под именем куклянок круглых, а другие под именем куклянок с хвостами известны. Впрочем шьются из кож оленьих длиною несколько ниже коленей с широкими рукавами и с кулем, которой на голову в случае вьюги поверх шапки надевается. Ворот у них как только голове пройти, к вороту пришиваются собачьи лапы, которыми в погоду лице закрывают. Вкруг подолу, рукавов и вкруг куля апушиваются куклянки рослою белою собачиною, что выше всякого пуху почитается. На спине пришиваются к ним ряски из ремешков распестренных краскою, а иногда и по две великие шишки, расшитых шелками или различных цветов ремешками и распестренных краскою ж. Надеваются обыкновенно парами, нижняя шерстью, а верхняя мездрой вниз. У нижней мездра красится ольхою, а на верхнюю выбираются кожи таких шерстей, каковы в чести у них, а именно черная, белая и пегая, которая выше всех почитается. Однако сего платья за сущее камчатское почесть не можно: ибо они от коряк его получали, а сами шивали наиболее из собачьих кож, из соболей, лисиц, еврашек и из каменных баранов, впрочем тем же покроем, как выше показано.

Есть еще платье, называемое камлеи, которое парами же носится, а разность его от куклянок состоит в одной длине, что оно делается почти по пяты, сверх того никакими красками не красится. Но и сие от коряк же получается.

Лучшее платье, которым и казаки и камчадалы щеголяют, по казачьи называется парка, от северных камчадалов тингек, а от южных тангак, длиною бывает с куклянку, в подоле шире, а подмышками уже, с рубашечным воротом и с рукавами узкими. Вкруг подолу, вороту и вкруг рукавов обшивается подзорами и окладывается бобровым пухом.

Подзоры у северных камчадалов чисту, а у южных еганем называемые, шьются следующим образом. Замшеной ремень шириною пальца на полтора разчерчивается клетками в три ряда, клетки длиною бывают около полувершка, и каждая разным шелком разшивается, включая верхней ряд, которой через клетку вышивается [390] белыми волосами из бороды оленьей. К такому ремню сверху и снизу пришивают по красному или черному мандарному ремню, которой узорами ж из собачья горла выделанного на подобие лайки распестрен. К ремням пришивают собачье ж горло вырезанное зубцами и обложенное крашеною шерстью. Но шелковые подзоры начали шить по покорении, а до того распестряли их оленьими волосами, крашеною шерстью и собачьим горлом.

Вышепомянутое платье и мущины и женщины без разбору носят, а разность между мужским и женским состоит в нижнем платье и в обуви. Женское нижнее платье, в котором они дома обыкновенно ходят, содержит и штаны и душагрейку вместе сшитые. Штаны длиною и шириною подобны голанским брюкам, и также подвязываются ниже колена; а душагрейка с воротом, которой на веревочке и стягивается и распускается. Сие платье называется хоньбами и с ног надевается. Оно бывает летнее и зимнее; летнее шьется из ровдуг, или из кож морских зверей, выделанных на подобие ровдуг, а зимнее из оленьих и из кож каменных баранов, которое они носят иногда вверх, а иногда вниз шерстью. Мужское покоевое или домашнее платье есть ременной пояс по их махва, у которого напереди пришит мешечик для прикрытия тайного уда, а назади ременные мохры для прикрытия заду, впрочем бывает оной раскрашен и нерпичьего крашеною шерстью. В сем платье хаживали прежде сего камчадалы не токмо дома, но и на промыслах в летнее время, но ныне употребляется оно токмо у отдаленных от российских острогов, а ближние носят рубахи, которые покупают у русских.

Летние штаны как у мужеского, так и у женского полу одинакие; шьются из разных кож наподобие портков, каковы носят мужики деревенские, токмо поуже. Зимние мужские штаны хотя тем же покроем бывают, как летние, однако с тою отменою, что шире, и что огузье у них вниз шерстью, а сопли, на которые обыкновенно оленьи или волчьи камасы употребляются, вверх шерстью. Поконец соплей бывает ровдужной, или суконной опушень, в которой ремень продевается для завязывания обуви, на которую надеваются, чтоб снег за оную не засыпался.

Мужская обувь от женской вообще разнствует тем, что у мужской голенищи коротки, а у женской по колено долги, впрочем шьется из различных кож. Которую носят летом в мокрую погоду, та делается из сырой тюленьей кожи вверх шерстью наподобие поршней, каковы носят сибирские казаки и татары, когда бечевой ходят, ибо и поршни шьются из сырой же лошадиной или коровьей кожи вверх шерстью. Зимнюю обувь, в которой ходят на промыслы, шьют из сушеной рыбьей кожи, а особливо чавычьей, кайковой и няркиной, но она хороша токмо в морозы, а в мокрую погоду тотчас распалзывается. Наиболее употребляют на зимнюю обувь оленьи камасы, которые носят вверх шерстью, подошва у них бывает из лахташной кожи, а для большего тепла собирают их и из лоскутья оленьих камасов, у которых шерсть долга, и из медвежьих камасов, в которых [392] подошвах сверх тепла и сия есть выгода, что можно ходить и по скользким местам без опасности.

Лучшая обувь, которою также как парками казаки и камчадалы щеголяют, шитые торбасы, которые походят несколько на упуки и также подвязываются ремнями. Подошва у них бывает из тюленьей белой кожи, головы из красной мандары, взъемы из белой ланки, или по их собачья горла, а голенища из замши или из тюленьей крашеной кожи, к которым наверху широкие подзоры пришиваются, каковы к паркам. Сия обувь такой важности, что естьли на холостом ее увидят, тотчас будет подозрение, что у него есть любовница. Такие торбасы по камчатски называются згоейнут и дзилет ⁷².

Чулки носят они из собачьих кож, а называют их чажами, но наибольше обвивают ноги тоншичем, отчего по скаскам их не меньше чажей тепла, а притом сия выгода, что не потеют ноги.

Шапки носят такие ж как якутские, но господин: Стеллер объявляет, будто преж сего бывали у них шапки из птичьих перьев и из звериных кож безверхие, наподобие старинных наших треухов бабьих, токмо с тою отменою, что уши у камчатских шапок не сшивались вместо. Летом носят они берестеные умбракулы, которые завязываются на затылке, а у курильцов летние шапки плетеные из травы наподобие венчика.

Женской лучшей головной убор парик, о котором выше упомянуто. Сии парики так любы им бывали и милы, что по объявлению Стеллера, препятствовали многим к восприятию православной веры для того, что при крещении снимали с них такое странное украшение; а у которых натуральные волосы по паричному расшиты были, тех остригали к чувствительной их печали и горести. Девки расплетали волосы свои на мелкие косы, которые для лоску мазали тюленьим жиром. Но ныне все отменилось, ибо как женщины так и девки по российски убираются. Носят телогреи и юпки, носят рубахи с манжетами, носят кокошники, чепцы, и золотые ленты, а своим разве токмо то не гнушаются, которым лет по 80 от роду.

Женщины всякую работу делают в перчатках, которые шьются без пальцов, и никогда их не скидают.

Лица прежде сего умывать не знали, но ныне белятся и румянятся. Вместо белил употребляют гнилое дерево, которым мелко истертым натираются, а румянятся некоторою ⁷³ травою морскою, которая видом как елочка. Сию траву мочат они в тюленьем жиру и намазывают щеки столь же красно, как румянами.

Большее щегольство и наряды бывают у них зимою, когда много проезду. Естьли появился сторонней, то все за наряд принимаются, моются, белятся, и одеваются в лучшее платье.

Но естьли которой камчадал пожелает и себя одеть и [393] домашних, то ему понадобится не меньше ста рублей на самое росхожее платье, ибо там и шерстяные чулки, которые здесь по дватцати копеек продаются, меньше рубля купить ему нельзя для того что и российские жители ниже того не покупают, из чего о других вещах рассуждать можно. Курильцы всякое дорогое платье покупать больше в состоянии, нежели камчадалы, ибо они на одного бобра морского, которые и на Камчатке от 15 до 40 рублев продаются, столько могут купить, сколько камчадал лисиц на дватцать, а бобра курильцу легче достать, нежели камчадалу пять лисиц, для того что в самой хорошей под и зверем довольной, лучшей промышленик едва десять лисиц в зиму промыслит, а курилец и в худой год поймает трех зверей, не упоминая о морских привалах, при которых случаях получают они великое богатство ⁷⁴.

ГЛАВА 8

О ПИЩЕ И ПИТИИ КАМЧАТСКОГО НАРОДА И О ПРИУГОТОВЛЕНИИ ОНЫХ

Уже выше сего объявлено, что камчадалы питаются кореньем, рыбою и морскими животными, а во второй части описаны и самые оные вещи, которые служат к их содержанию. Чего ради здесь должно упомянуть об одном токмо их приуготовлении, и различных каждой пищи наименованиях, зачиная от рыбы, которая за хлеб их почесться может ⁷⁵.

Главная их пища ⁷⁶, которую должно почесть за ржаной хлеб, есть юкола, которую делают они из всех рыб лососья роду. Каждую рыбу разнимают они на шесть частей, бока с хвостом особливо вешают и сушат на воздухе; и сия сушеная рыба свойственно юколою называется; спинки и тиоши, или по их пупки, особливо готовят, а больше паровят. Голову квасят в ямах, пока весь хрящ покраснеет, и едят их вместо соленых почитая за приятное кушанье, хотя вони от них терпеть почти не можно. Тело, которое по снятии боков остается на костях, особливо снимают и сушат вязками, которое в толчение употребляют, а кости на особливых же вязках сушат для содержания собак своих. Таким образом готовится юкола и у других народов из всяких рыб, и везде известна под именем юколы, а едят оную наибольше сухую. Камчадалы свом языком называют ее заал. Второе камчатское любимое кушанье икра рыбья по их именуемая инетоль, которая трояким образом приуготовляется: 1) сушится на воздухе вязками, 2) вынимается из перепонки, в которой как в [394] мешечке содержится, и наливается в стебли или дудки различных трав, а особливо сладкой травы, и у огня сушится, 3) делается прутьями, и в листье травяном сушится. Никто не ходит на промысел или в дорогу без сухой икры как без надежного содержания. Буде у камчадала фунт икры, то он долго жить может без другой пищи, всякая береза и ива запас его, и он корку с сих дерев с икрою столь же приятно есть может, как другие кушанья, но икрою и коркою порознь питаться долго не может. Ибо икра безмерно клейка, и так в зубах вязнет, что трудно и вычистить, а кора суха, так что и тому надивиться довольно нельзя, когда они для забавы и без икры иногда едят ее вместо конфектов; ибо другой, сколько бы ни жевал ее, подлинно не свободно проглотит, но когда оба сии кушанья вместе употребляются, то одного недостаток, как они говорят, другим награждается.

Есть еще четвертой образец приуготовления икры, но оной не у одних камчадалов, но и у коряк примечается. Свежую икру кладут они в ямы, усланные травою, и, закрыв травою ж и землею, квасят, и сия кислая икра почитается, у них за такое ж приятное кушанье, как у нас зернистая икра свежая. Но коряки квасят оную в мешках кожаных, а не в ямах.

Третье кушанье камчатское называется чуприки, которые готовят из разных рыб следующим образом. В юртах, в балаганах и в барабарах над очагом делают они помост из колья, и кладут на оной рыбы в вышину до трех аршин, после того натапливают юрту или балаган, как баню, и скутывают жарко; естьли рыбы на помостах не много накладено будет, то она поспевает скоро, и бывает тогда готова, как юрта простывает; в противном же случае натапливают их по нескольку раз перемешивая рыбу. Такая рыба бывает полужареная и копченая и вкусом весьма приятная, так что сей вымысел приуготовления рыбы может почесться за самой лучшей на Камчатке: ибо весь сок и жир весьма тихо, и как бы в вольной печи выжаривается. Тело рыбье в коже, как в мешке лежит, которую снять можно без трудности. Потрох и кишки вынимаются из рыбы, когда она поспеет. Тело растирается мелко, сушится на рогожах досуха и кладется в мешки из травы плетеные. И сие есть настоящая камчатская порса, которую и тунгусы около Охотска также готовят. Вяжут же такую жареную рыбу и плетенками не растирая тела, и едят сухую, как юколу.

Самое деликатное камчатское кушанье кислая рыба, которую они квасят в ямах таким же образом, как о кислой икре показано, а называют оную хуйгул. Можно за истинну сказать, что сквернее духу не бывает от упади, однако камчадалам кажется оной ароматным. Иногда сия рыба так в ямах изгнивает, что не инако ее, как ковшами черпают; но такая для собак употребляется, и подбалтывается в опаны их вместо муки овсяной.

Господин Стеллер пишет, что и самоядь рыбу квасит же, и для мерзлой земли бывает рыба их гораздо лучше. И якуты такое же имеют обыкновение; роют глубокие ямы, наполняют рыбою, пересыпают золою, покрывают листьем, и засыпают землею, и сей их [395] вымысел гораздо лучше; ибо от рыбы не бывает вони. Тунгусы и казаки в Охотске таким же образом как и якуты готовят рыбу, токмо с сею отменою, что вместо дровяного пеплу употребляют пепел из пережженой морской травы. Свежую рыбу варят в корытах, выбирают на лотки и простудя едят с прихлебкою, которая делается из сладкой травы в воде моченой.

Что касается до мяс морских и земных зверей, то варят их в корытах с разными кореньями, а особливо с сараною: похлебку пьют ковшами или чашами, а мясо с лотка едят руками, и похлебки все вообще, в том числе и собачью, называют опанга. Китовой и нерпичей жир едят вареной с кореньями ж и паровленой в ямах. Вареной жир, а наипаче нерпичей, кроят ремнями, и сколько в рот захватят, столько можем отрезывают у самых губ, и целком глотают, как крохали или чайки рыбу.

Главное и богатое кушанье, которое готовится на пирах или в праздники, называется селага, а по-казачьи толкуша. Делается из различных кореньев и всяких ягод толченых с икрою, с нерпичьим и китовым жиром, а иногда и с вареною рыбою. Толкуши из кислых ягод и сараны весьма приятны, потому что и кислы, и сладки и сытны; но нестерпима скверность в приуготовлении, а особливо тех толкуш, которые делаются жидкие: ибо баба, которая век свой рук не мывала, потолокши коренье в поганой чаше, разбивает оное по локоть обнаженною грязною рукою, которая потом бывает как снег бела в рассуждении тела. Кратко сказать, брезгливому не снести и приуготовлении сего кушанья без движения внутренних.

Что касается до питья, то камчадалы не знали кроме воды до самого своего покорения; для веселья пивали они мухомор в воде настоянной, о чем ниже будет объявлено, а ныне пьют и вино, как и тамошние российские жители, и совсем на нем пропиваются. Воды пьют много после обеда. Ввечеру никто не ложится спать не поставя у побели ведра воды, притом кладут в нее много льду и снегу, чтоб не нагревалась, поутру ни у кого ни капли воды не увидишь в посуде. Зимою особливо забавляются они снегом бросая часто по горсти в рот; и женихам, которые работают у будущих тестей своих, летом самая трудная служба довольствовать их снегом, ибо они должны бывают ходить по снег на высокие горы, в какую бы ни случилось погоду, в противном же случае может досадить им непростительно.

ГЛАВА 9

О ЕЗДЕ НА СОБАКАХ И РАЗНЫХ К ОНОЙ ПРИНАДЛЕЖАЩИХ ПРИБОРАХ

Что камчадалы и тамошние казаки зимою собак вместо лошадей к езде употребляют, о том уже выше упомянуто. А здесь объявить должно, каковы их собаки, что к езде на них требуется и как на них ездят. [396]

Камчатские собаки от наших дворовых простых собак ничем не разнствуют, ростом они по большей части средние, и шерстью так как наши различные, однакож можно вообще сказать, что там белых, черных и серых больше, нежели других шерстей.

К езде употребляются кладеные, а запрягают их обыкновенно по четыре в санки, по две в корени и по две напереди, и четверня собак называется там нартою, так как здесь шесть лошадей цугом.

Приборы надлежащие к езде на них: санки, алаки, побежник, узда, ошейники, вязки и оштал.

Санки, по их шежхед, делаются о двух копылах. Копылье ⁷⁷ гнутся из кривова березового дерева, наподобие раздвинутого циркуля, вышиною в три четверти, а расстояние между ножек внизу на поларшина. На каждом копыле в изгиби проверчены по две дирочки. Ножки у них близ нижнего конца зарублены, а на самом конце вырезаны. Сквозь помянутые дирочки продеваются в оба копыла тоненькие батожки, которыми оные связываются, расстоянием на аршин между собою. К каждому батожку приплетается ремнями другой батожок равной длины и толщины. Передние концы оных батожков с задними так крепко стягиваются ремнем, что с обоих концов становятся дугою. Вдоль по батожкам привязываются лучки зверх рожками один от другого на четверть и меньше. Рожки у помянутых лучков зарублены, за которые зарубки прикрепляются оные к ремням, коими концы батожков стянуты. По концам батожков кладутся поперечные палочки, и увиваются ремнями ж. Таким образом оснуется решетка, которая бывает наподобие долгого глубокого и узкого лотка, длиною аршина полутора и доле, а шириною в поларшина и уже. Полозье, на которое ставится объявленная решетка, длиною бывает четвертей в 11, шириною вершка в полтора, а толщиною едва в полдюйма. В тех местах, где стоят копылье, оставляются горбки, кверху вострые, а в средине прорезаные, на которые поставленное копылье привязывается продеваемыми сквозь прорезаные горбки и к зарубкам на ножках копылья находящимся прикрепляемыми ремнями. Головки у полозья бывают не круты, но отлоги, и по концам вместо вязка поперечною палкою перевязаны ⁷⁸.

Алаки или лямки делаются из широких мяхких и вдвое изогнутых ремней, которые на собак через переднюю лопатку накладываются, правой собаке через левую, а левой через правую. К концам алаков привязывается долгой и тонкой ремень с кляпом на конце, потягом называемой, которой объявленным кляпом в кольцо находящееся на поперечине у головашек вкладывается. [398]

Побежник называется долгой ремень, у которого на одном конце привязывается кляп, который вкладывается в кольцо на средине поперечины головашек укрепляемое, а на другом цепочка, у которой как по концам, так и на средине кольца. Оной побежник служит вместо дышла, а цепочка на нем вместо коромысла, ибо им коренные собаки связываются, чтоб врознь не разбегались.

Уздою отзывается такой же ремень с кляпом и цепочкою, которою передние собаки связываются, токмо гораздо доле: ибо конец его с кляпом к кольцу ж на головашках прикрепляется.

Ошейники делаются из широких же ремней, а на них по кляпу висячему на коротких ремнях, которые в кольца цепочки на узде или побежнике продеваются. Делаются ж ошейники и из медвежьей кожи вверх шерстью, и для прикрасы на собак надеваются.

Вязки, на которые собак вяжут, делаются ⁷⁹ костяные или деревянные, у которых на одном конце дирочка, а на другом зарубка. В дирочку вкладывается кляп от ошейника, а за зарубку привязывается долгой ремень, чтоб собаке около столба ходить было можно. Оные вязки для того употребляются, что собаки от ремней или от веревок отъедаются, а железных цепей у них не бывает.

Ошталом называется кривая палка, длиною аршина в полтора, которым собак погоняют, останавливают и правят. Для понуждения собак делаются на головке оной палки побрякушки или колокольчики, останавливают уткнув оштал перед копылом передним и бороздя дорогу. А правят, буде надобно влево, то бьют ошталом по снегу и кричат «уга», буде же вправо, то бьют в передней копыл и кричат «хна», «хна», «хна»; между тем ногами бороздят и собак одерживают. Как оштал, так и санки для прикрасы увиваются разноцветными ремнями, и оное за немалое щегольство почитается.

Санки по-камчатски называются шежхед, копылье ошод, алаки тенаун, потяги игошежид, узда куйгулы и побежник конопошана.

Сидят на санках опустя ноги на правую сторону, а оседлав санки сидеть почитается за великой порок, ибо таким образом сидят на них камчадальские женщины; таково ж бесчестно и то, ежели б кто взял к своим санкам проводника, для того, что басы с проводниками ездят.

Нарта добрых собак покупается на Камчатке рублев по пятнатцати, а со всем заводом становится около 20 рублев. Я знал одного на Камчатке охотника, которому обходилась нарта собак рублев и по шестидесят.

О неспособности езды на собаках из одного строения санок рассудить можно, что ездоку необходимо должно быть осторожну и стараться хранить равновесие; в противном же случае узкие и высокие санки и на самых малых раскатах или ухабах опрокидаются, причем ездок подвержен бывает немалому страху, особливо на пустом месте, ибо собаки убегают, и не станут, пока в жилье [400] придут, или за что нибудь на дороге зацепятся, а он принужден бывает пеш итти, чего ради в таких случаях всякой старается, как можно, за санки схвататься, и тащен бывает иногда с версту, пока собаки выбившись из силы остоятся. В которых сей наибольше порок, что оные как в сем случае, так и в опасных местах, как то на крутых спусках на нужных через речки переездах бегучи надрываются, и ничем их остановить не можно, и для того на объявленных спусках собак выпрягают, и в поводу водят оставя токмо одну, которая бы санки правила, чтоб дорогой катились, а под полозье подвязывают ременные кольцы, чтоб не катки были.

На крутые горы поднимаясь должно итти пешком, ибо собаки и простые санки взвозят с нуждою. Глухой клади возят на нарте по пяти пуд не считая корму, которой подводчики для себя и для собак берут на дорогу. С кладью по торной дороге переежжают верст по 30 на день и больше, а налегке, особливо же весною по насту, на костяных полозьях верст по полтораста.

Когда выпадает глубокой снег, то не проложа дороги на собаках ехать не можно, прокладывают дорогу подводчики, а по-тамошнему каюры на лапках, которые бродовщиками называются.

Лапки ⁸⁰ делаются из двух не весьма толстых брусков, на средине двемя поперечинами распертых, а по концам вместо стянутых и напереди кверху загнутых, и ремнями часто переплетенных. На впорках привязывается путло, которое на ногу надевается. Бродовщик должен иметь на обеих ногах по объявленной лапке, и оставя собак на месте итти вперед на некоторое расстояние, а потом воротиться тою же дорогою к собакам, и весть их по проложенной дороге. А потом оставя их паки итти вперед, и так мучиться до самого жилья. В сем случае езда бывает толь медленна, что в день едва десять верст переехать можно. Употребляются ж к прокладыванию дороги и обыкновенные лыжи, однакож не столь часто. Ни один подводчик без лыж или без лапок в дальнюю дорогу не ездит. ⁸¹ Вящшее неспокойство в езде бывает, когда на пустых местах застанет вьюга. Тогда с возможным поспешением надлежит с дороги в лес сворачивать, и лежать вместе с собаками, пока утихнет погода, которая иногда по неделе продолжается. Собаки лежат весьма тихо, но в случае голоду объедают все ремни, узды, побежники и прочие санные приборы. Буде погода захватит несколько человек вместе едущих, тогда проежжие имеют сию выгоду, что они могут шалаш себе зделать, и окопаться снегом, но камчадалы шалашей мало делают, а отлеживаются наибольше в ямах усланных с дерев ветвями, обернувшись в свою куклянку и рукава спустя; причем так их заносит снегом, что ни рук, ни ног, ни головы не видно. Под снегом, оборачиваются они как шар, однако весьма осторожно, чтоб снегу, которым занесены, не рассыпать; ибо они под снегом лежат как [401] в юрте имея скважину для дыхания, которая над ртом протаевает. Естьли платье на них узко и подвязано поясом, то сказывают они, что стужи не можно тогда вытерпеть для того что платье от паров намокнет и греть не будет.

Когда погода застанет на чистой тундре, в таком случав ищут какого нибудь бугорка, и под него ложатся, а чтоб не занесло и не задушило снегом, то каждую четверть часа вставши отрясаются. Но понеже в восточные и южно-восточные ветры бывает обыкновенно мокрой снег, то проежжие обмокнув часто замерзают, ибо такие погоды наибольше кончатся северным ветром и стужею.

Кроме сильных ветров зимняя езда и потому опасна, что многие реки или не везде становятся, или с полыньями превеликими, которые и в самые жестокие морозы не замерзают. А понеже дорога наиболее по рекам бывает, для того что берега гористы, и инде почти непроходимы, то редкой год проходит, чтоб людям в езде не случилось урону, ибо инде должно пробираться по самым узким закраинам, а буде обломятся, или санки в воду скатятся, то нет никакого спасения. Быстрина реки не допустит справиться, а хотя б в том кому и пошастливилось, то обмокнув погибает с большою мукою, когда нет жилья в близости.

Немалая же трудность состоит и в том, что много случается ездить чрез частой ивняк, где надлежит опасаться, чтоб не потерять глаз или не переломать рук и ног, особливо же что собаки в трудных и бедственных местах всю силу употребляют, чтоб бежать скорее, и сброся хозяина свободиться от тяжести ⁸², как уже выше объявлено.

Лучшая и спокойная езда в месяцах марте и апреле по насту, однако притом сие неспокойство, что по две и по три ночи принуждено иногда ночевать на пустом месте, а камчадалов трудно принудить, чтоб они расклали огонь для варения или для обогрения, ибо они с своими собаками едят сухую рыбу, сидя на цыпочках, спустя штаны и куклянку. Причем довольно надивиться нельзя: 1) что они могут и сладко спать в сем бедном положении, 2) теплоте их природной, что они стужи мало чувствуют, ибо они вставши поутру столь теплы и красны бывают, как бы в теплом покое спали. Но сия теплота почти всем тамошним диким народам свойственна. Я видал некоторых иноверцов, коим образом они на пустых местах с вечера ложились к огню голою спиною, а как уснул, и огонь потух, то хотя спина и заиндевела, однако они спали без просыпу, будто бы их огнем пригревало. [402]

ГЛАВА 10

О ВОЕННОМ КАМЧАТСКОМ ОПОЛЧЕНИИ

Хотя камчадалы до покорения Российскому государству не были властолюбивы, и о распространении границ ни малого не имели попечения, как уже выше показано, однако столь часто между собою воевали, что году не проходило, в котором бы сколько нибудь острожков раззорено не было. Главное намерение брансй их состояло в том, чтоб получить пленников, которых они в тяжкие работы употребляли, а особливо женского пола, которых они брали в наложницы и в супружество, а о причине была ли она или нет, законна ли или незаконна, не много они рассуждали. Иногда соседственные остроги и за то друг против друга вооружались, что дети между собою поссорились, а естьли кто кого позвав в гости не столько, как надлежало, подчивал, то сие вменялось за такую обиду, которую мстить надлежало не инако, как погублением всего острога, в котором случалось толь неприятельское действие.

Но в войне действовали они больше обманом нежели храбростью, ибо они так робки, что явно напасть не отважутся, кроме необходимой нужды; а сие тем удивительнее, чем сей народ меньше жалеет о своей жизни, ибо они и добровольно умирать не сумневаются. В неприятельские острожки врывались они ночным временем, что могли делать без препятствия для того что караулов у них не бывает. Таким образом и малолюдством губили они знатное число неприятелей без всякой себе опасности и сопротивления. Вся трудность к одержанию победы состояла в том, чтоб ускорить взбежать на юрту не выпустя из нее ни человека, и стать над окном с палкою или с чекушею, ибо осажденным по состоянию строения юрт должно выходить тем окном по человеку, которых осаждающие и бить и вязять могли в небольшом числе.

С пленниками мужеска полу особливо знатнейшими удальством своим поступали они с обыкновенным всем тамошним народам бесчеловечием. Жгли, резали, кишки из живых мотали, вешали за ноги, и всякие делали наругательства торжествуя при том о победе над неприятелями. Такое мучение случилось терпеть и некоторым казакам во время большого бунта, когда вся Камчатка находилась в движении.

Тогдашние их междуусобия немало способствовали казакам к покорению всего народа; ибо когда они в виду одного острожка преступали к другому, то не должно было казакам опасаться, чтоб осажденные получили помочь; напротив того, соседи радовались их погибели, или смотрели с удовольствием, как казаки на приступах действуют, а после и сами были побеждаемы.

Против казаков употребляли они обыкновенную свою хитрость, которою и больше их губили, нежели оружием. Когда казаки требовали ясаку с какого нибудь непокоренного острожка, то весьма редко имели сопротивление, но почти всегда приниманы были с честию [403] и любовию как приятели: дарены щедро, подчиваны довольно, и ни в чем не имели отказу. Таким образом приведши их в оплошность побивали в ночное время, или выбравшись все вон из юрты зажигали оную с казаками. Такою хитростью в двух местах погибло человек до семидесять, которое число в рассуждении тамошнего малолюдства можно почесть за великое. Случалось же иногда, что камчадалы не улуча способу побить казаков при первом покорении, по два и по три года сряду ясак платили, а после побивали зборщиков, которые обыкновенно в малолюдстве посылаются.

Но хитрости их, которые казакам прежде бедственны были, ныне служат к предосторожности. Ибо они чрезмерно ласковых приемов опасаются, и почитают их за знак несумненной измены. То ж разумеют, когда камчадалки ночью из юрты вон выбираются: ибо они не могут смотреть на кровопролитие, чего ради и мужья их никогда при них убийства не делают. Когда камчадалы сны рассказывают, что мертвые им виделись, когда часто разъежжают в дальные гости, из того бунт и измена немалая заключается, по крайней мере не один острог, но несколько вместе отложатся.

В таких случаях бьют они казаков, где ни попадутся, также и камчадалов, кои стороны их не оставляют, и с изменниками не вступают в согласие. А когда прослышат на себя поход, то не к сопротивлению готовятся, но к долговременной осаде. Выбирают места высокие и утесы, строят там свои острожки, и укрепясь ожидают своих неприятелей. Приступающим храбро противятся, стреляя из луков, и употребляя всякие способы к защищению. А когда увидят, что неприятель премогает, то всякой камчадал заколов жену и детей своих или стремглав низвергается, или с оружием устремляется на неприятеля, чтоб не умереть без отмщения. И сие на их языке постелю под себя достать называется. В 1740 году при мне была привезена с Утколоки девка, которую тамошние изменники в торопливости не успели дорезать, когда острожек их приступом брали; прочие от мала до велика были перерезаны, а сами изменники с горы, на которой сидели, побросались в море.

С начала покорения Камчатки были токмо два явные на Камчатке нападения: первое в Большерецком остроге 1710 году, а другое в 1713 году, когда отправление было для покорения камчадалов авачинских; однако оба случаи были им весьма неудачны, ибо при осаде Большерецка, хотя они и надеялись на великое свое множество так, что казаков, которых сидело в осаде 70 человек, шапками заметать не сумневались, однако как 35 человек выслано было на вылазку, то не могли они и первого стремления выдержать, но все обратились в бегство, кому куда способно было. А понеже они приплыли к острогу на батах, то бросаясь в оные, иные перетонули, а иные побиты; и сия их погибель столь была велика, что реки запрудились трупами. Авачинские иноземцы не меньше имели надежды победить походчкков, ибо каждой имел при себе ремень, на котором бы вести пленников, однако вместо того сами побиты или в плен [404] взяты. В авачинской поход отправлено было казаков сто дватцать, да сто пятьдесят человек камчадалов; из чего можно рассуждать о множестве неприятелей, когда они такое множество по рукам разобрать надеялись.

Военное оружие и збруя их состоит в сайдаках, стрелах, чекушах, копьях и куяках. Сайдаки ⁸³ у них делаются из дерева лиственишного, и оклеиваются берестою, а тетивы из китовых жил. Стрелы обыкновенно бывают в аршин и в три четверти с костяными или каменными копейками, а называются они разными именами по разности копейцов. Стрела с костяным тонким копейцом пеныи, с широким аглпынш, с каменным копейцом кауглачь, тупая стрела с костяною головкою или томар ком, деревянной томар тылишур. Стрелы их хотя и весьма плохи, однако опасны в сражении, ибо они ядом бывают намазаны, от которого раненой человек тотчас опухает, и в сутки умирает почти обыкновенно. И сей беды иным образом не можно избавиться, как высасыванием из раны яду. У копей их копейца бывали каменные ж и костяные, как уже и выше объявлено. Чекушки по их уакарель называются, у них костяные рагульки о четырех рожках, которые насаживаются на долгие ратовья.

Куяки или латы ⁸⁴ делали они из рогож своих или чирелов, также из нерпичьих и моржовых кож на ремни искроенных, которые ремни один под другой подвязывали так, что они могли складываться как фижмы. Надевали их с левого боку, и как душагрейку завязывали на правом. Сзади пришивали высокую доску, для защиты головы, а спереди такую же к груди, токмо короче.

В дальние походы ежжали они на собаках, а в ближние пешком ходили. В летнее время, где способно было, там наибольше употребляли паромы, на которых могли сидеть во многолюдстве.

В пешей их ходьбе сие достойно примечания, что они по двое в ряд никогда не ходят, но всегда по одиначке, а притом всегда по одним тропам, которые везде глубоко пробиты. Необыкновенному по их тропам ходить крайнее мучение, для того, что оные так узки, что одна только нога и то прямо устанавливается, ибо сей народ ступень в ступень ходит.

Господин Стеллер причиною междуусобных браней тамошних народов ненависть же и роскошь объявляет, но с некоторыми особливыми обстоятельствами, которые ⁸⁵ сообщим здесь в дополнение. [405]

Хотя, пишет он, в Камчатке главного начальника прежде и не было, но всяк жил по своей воле; однако две внутренние страсти: ненависть и роскошь причиною были, что камчадалы сами свой покой и мирное житие отвергли, и тем время от времени больше умалялись ⁸⁶, и приходили в изнеможение. К неприятельским действиям побуждали их женщины, властолюбие и всякие домовые вещи и уборы. Но чтоб каждой мог неприятелю противиться, то поддавались они старшим, храбрейшим и умнейшим людям, и по одержании некоторых побед начальникам своим оказывали такую любовь, какая потребна была к намерению их, чтоб мщением, получением добычи и равномерным ее разделением укрепиться во своей власти. Чего ради и между сими народами есть знаки, что они имели в мысли своей нечто высочайшее, то есть чтоб быть владетелями, отчего наконец последовало одного карода разделение на разные, и учинились многие равносильные стороны.

Сперва начали коряки и от Тигиля вошед в Камчатку следовали западным берегом до Большей реки. После того восстали шантальцы под предводительством умного и храброго мужа Шандала. А как сей власть свою распространить вознамерился, желая получить ласкою то. что зависело от силы и оружия, то есть чтоб наложить дань на всех камчадалов мужеска полу и женска, то зделались паки две стороны, одна у вершин реки Камчатки, которая продолжалась до приходу россиан, а другая в Кроноках, которая простиралась жилищами до самой Лопатки. Наконец живущие от Голыгиной реки до Компаковой отпали от жителей Курильской лопатки. И хотя сии люди малочисленнее были, однако всех других превосходили силою, храбростию и разумом, нападали на различные остроги, отводили в плен женской пол и малолетных; ибо мать нынешнего тойона первого Курильского острова, именем Купени, была пленница, родом из Ичинского острожка, которой лопатские жители погромили уже по прибытии россиан в ту сторону, чего ради островские жители ичинских камчадалов почитают за родню свою.

Около реки Апалы есть несколько гор, которые имена получили от происходивших там сражений. А сии лопатские жители, или просто курилы, потому были непобедимы, что они нападали нечаянно, пригребая на байдарах своих по морю, и отходя с получением корысти без опасности погони, ибо камчадалы морских судов не имеют.

Что касается до властолюбия, которое в сих известиях господина автора упоминается, аки бы оно главною причиною было разделения тамошнего народа, то хотя сие и вероятно, ибо кто может подумать, чтоб и в самых диких народах не было властолюбия, или по крайней мере тщания о преимуществе, когда оное и в бессловесных животных примечается, однако предпринимать учреждение самодержавного владения и налагать дани, кажется потребно большее [406] рассуждение, нежели каково камчадалы имеют. Что они ходили войною друг на друга, что в плен брали, и похищали съестные припасы и имение, из того заключить нельзя такого важного предприятия, каково о учреждении самодержавства, тем наипаче, что такому человеку, каким описывается Шандал, надлежало прежде власть свою утвердить над своим родом, и иметь в совершенном послушании, которого однакож и с самого начала покорения Камчатки нигде ни следу не примечено, но напротив того везде совершенное равенство. А разделение народов и разсеяние по разным местам Камчатки могло зделаться и по другой причине, как например по тесноте места, по недостатку довольного к пропитанию для множества, и прочая ⁸⁷. Самое имя Шандал весьма мне сумнительно, был ли когда камчадал так называемой, для того что ежели бы такое имя у камчадалов было, то бы оно не вышло и поныне из употребления, однако нет его между мужескими и женскими именами нигде в Камчатке. Мне кажется, что под сим именем должно разуметь всех шантальских жителей, которые живут около урочища Шанталы, как под именем Кончата всех еловских жителей. Ибо сие правда, что оные шантальцы были прежде сего и славны и многолюдны, так что один острог их более двух верст в длину простирался, и балаганы толь тесно построены были, что по балаганам хаживали они чрез все помянутое расстояние, да и ныне оной острожек почти всех камчатских острожков многочисленнее народом.

О храбрости тамошних народов можно вообще сказать, что те, кои далее живут к северу, наглее и отважнее. Из камчадалов за военных людей почитаются еловцы и шантальцы, по них курильцы и авачинцы, с которыми казаки много труда имели при завоевании.

Комментарии

1. Питаются... репою морскою, капустою, раками. О морской репе и раках см. выше. Капуста — это морские водоросли ламинарии. О морских водорослях Камчатки см.: «Камчатская экспедиция Ф. П. Рябушинского, Ботан. отд., вып. II, М., 1914: В. П. Савич. Альгологический объезд Авачинской губы в мае 1909 г., стр. 449-472 и Н. Н. Воронихин. Морские водоросли Камчатки, стр. 473-524. — Л. Б.

2. В рукописи зачеркнуто: безбожники (л. 198). — Ред.

3. В рукописи зачеркнуто: по реке Камчатке от вершины до устья, по впадающим в нее посторонним рекам и речкам и по берегу Восточного моря на юг до устья реки Налачевой, а на север до Уки реки (л. 198). — Ред.

4. К сожалению, Крашенинников слишком скупо охарактеризовал отличие между северной и южной группами ительменов, чтобы можно было вывести какие-либо заключения. В дальнейшем быт ительменов настолько изменился, что исследователи более позднего времени подобного разделения уже не обнаружили. — В. А.

5. В рукописи зачеркнуто: а на прочих островах до Японии (л. 198 об.). — Ред.

6. В рукописи зачеркнуто: которое им до покоренья Камчатки незнаемо было (л. 199). — Ред.

7. В рукописи зачеркнуто: Стеллер в своем описании рассуждает, что брыхтатын или по его брахтатах прозваны от того, что как якуцкие казаки то есть сложное имя из двух слов из брах и татах. Брах по его мнению есть якуцкое испорченное слово бар-ях, ступай, которое камчадалы слышали от казаков при первой их бытности, ибо юные по большей части были якутчане и говорили якуцким языком, а тэтах значит нэ камчатском языке давай, которым они всех россиан кроме казаков называют. Итак по его догадкам звание брах тахтах значит ступай, давай. Но хотя сия догадка по сходству помянутых слов не весьма невероятною кажется, однако я в том не могу быть с ним согласен для того что я не слыхивал у камчадалов другова общего имели россианам какова бы кто чину и достоинства ни был, кроме брыхтатын, а брыхтатын с большим основанием можно произвесть от брумичь огонь, нежели от барях-татах, ибо и другие тамошние народы россиан огненными же называют, как например коряки мельгытанги от милыган огонь. Впрочем и сам автор в другом месте свою догадку несколько отменяет, ибо пишет он, что брахтати по толкованию некоего старого камчадала значит чужих людей, ибо тати на их языке чужой, а не давай, знаменует, а что значит брах, о том он не упоминает, без сумнения для того, что утверждаясь на вышеобъявленном основании, почитает сие слово за якуцкое. В известиях о коряках почти согласен с моим мнением, ибо пишет он, что брахтатын слово переведенное с коряцкого мельгытанги, и потом-де вероятнее, что оно значит огненных людей, а не ступай, давай (л. 199-199 об.). — Ред.

8. В рукописи зачеркнуто: на другом языке (л. 199 об.). — Ред.

9. В рукописи зачеркнуто: Они никакова чужестранного слова в свой язык не принимают, но всякую вещь и всякое достоинство, о котором не имеют они понятия называют своим языком так как бы то между ими было употребительно (л. 199 об.). — Ред.

10. В рукописи зачеркнуто: на другом языке (л. 199 об.). — Ред.

11. В рукописи зачеркнуто: Однако ни в каких названиях не примечается у них таких сложных имян, которые бы состояли из чужестранного и собственного их названия, каково есть брахтати по мнению гд-на Стеллера, что, также несколько подает причины к сумнению (л. 200). — Ред.

12. В рукописи зачеркнуто: для того, что они не имея оленьих табунов сктаются (л. 200 об.). — Ред.

13. В рукописи зачеркнуто: на особливые диалекты (л. 200 об.). — Ред.

14. В рукописи: два (л. 200 об.). — Ред.

15. Примерно такие же данные о распределении ительменских диалектов были собраны Дитмаром в 50-х годах XIX в. (К. Дитмар. Поездки и пребывание в Камчатке в 1851-1855 гг. Ч. I. Исторический очерк по путевым дневникам. СПб., 1901, стр. 482). — В. А.

16. Стеллер третьим наречием почитает чукоцкой.

17. В рукописи зачеркнуто: по примечанию гд-на Стеллера (л. 201). — Ред.

18. В рукописи зачеркнуто: по мнению его (л. 201). — Ред.

19. В рукописи зачеркнуто: Слова их состоят из долгих слогов (л. 201). — Ред.

20. В рукописи зачеркнуто: несколько вариантов заголовка:

От чего звание камчадал происходит

О сумнительном происхождении и о невозможно

О начале камчатского народа и отчего звание камчадал происходит (л. 201). — Ред.

21. В рукописи зачеркнуто: Гд-н Стеллер о происхождении сего народа рассуждает (л. 201 об.). — Ред.

22. В рукописи зачеркнуто: заключает (л. 201 об.). — Ред.

23. В рукописи зачеркнуто: за несколько тысяч лет (л. 201 об.). — Ред.

24. В рукописи зачеркнуто: а не из других мест, как некоторые объявляют, которые авторовы рассуждения сообщать здесь не неприлично кажется по крайней мере для того и вначале пишет он, что якуты, которые, по свидетельству языка их сходного с крымским и нынешним турецким будучи татарского поколения ничего не знают о камчадалах; тунгусам, которые живут на западе и одними коряками от камчадалов отделяются, до нынешнего веку были они почти неизвестны ж, хотя тунгусы часто доходили войною до самой реки Пенжины; коряки соседи камчатского народа токмо одних их называют намалан как бы людей против обычая их живущих, в земляных юртах, а естьли бы преселение пх было во времяна не столь древние, то бы они объявленным народам не могли быть столь неизвестными. Сверх того могут употреблены быть в некоторое доказательство и следующие обстоятельства (л. 201 об.). — Ред.

25. В рукописи зачеркнуто: по причине древности (л. 201 об.). — Ред.

26. В рукописи зачеркнуто: не имеют они способного времени (л. 202). — Ред.

27. В рукописи зачеркнуто: Таким образом кажется не останется иного места происхождения сего народа кроме Мунгалии, а преселение их может быть учинилось задолго до разделения монархии Чингиз-хана великого и прежде происхождения тунгусов и мунгалов (л. 202 об.). — Ред.

28. В рукописи зачеркнуто: в начале самодержавного правительства (л. 202 об.). — Ред.

29. В рукописи зачеркнуто: думает Стеллер, что сии народы (л. 202 об.). — Ред.

30. Камчатской и коряцкой народ должно разуметь за один народ, как из следующего явствует, а объявленные окончания токмо в коряцком языке примечаются.

31. В рукописи зачеркнуто: говорит автор (л. 202 об.). — Ред.

32. В рукописи зачеркнуто: славянском и венденском, впрочем обещался он сие доказать (л. 203). — Ред.

33. В рукописи зачеркнуто: Но хотя рассуждение гд-на Стеллера благоразумно, однако при том нахожу я некоторые причины к сумнению: 1) что вышеобъявленных окончаниев в камчатском языке отнюдь не находится, как читатель может сам видеть из приобщенного при конце части сей собрания слов различных наречий; 2) как могли препятствовать камчадалы прихождению тунгусов ближе к Камчатке, когда между ими и тунгусами и в то время коряки жили; разве он под именем камчадалов и коряков включает. Но естьли сие принять и положить что коряки и камчадалы один народ, и в одно время или несколько лет спустя одни после других преселились, то удивительно отчего у коряк и камчадалов такая разность в языке, когда они всегда в соседстве жили и имели обхождение? Между славенскими и другими языками, которые происходят от одного начала, везде есть остатки коренных слов как сущее доказательство их происхождения, хотя разделение народов за многие веки случилось, и хотя народы одного языка не имеют между собою никакого почти сообщения, а в языке коряцкого народа (оленных разуметь должно) трудно сыскать слово, которое бы походило на камчатское, не упоминая о разности окончаний, которые тому не могут препятствовать. Но может ли сие служить к подтверждению авторова мнения, что сидячие коряки говорят смешанным языком из камчатского и коряцкого, о том искуснейшим рассуждатв оставляется. А мне по причине помянутой разности языка сумнительно и происхождение камчатских народов из Мунгалии: ибо кроме того, что нет вышепомянутых окончаний, которые от гд-на автора приводятся в доказательство, не можно сыскать ни слова, которое бы хотя несколько походило на (зачеркнуто: мунгальское) манжурское, как то от искусных в манжурском языке подтверждается.

Рассеяние чуди по разным странам и разделение на разные народы, которые ныне под именем лопарей, остяков, вогуличей и прочая известны, хотя также в древние времяна случилось, однако по объявлению знающих у всех народов в коренных словах примечается некое сходство с чуцким языком; для чего ж бы не быть тому же у коряк и камчадалов с манжурами, особливо что с коряками в соседстве живут тунгусы манжурской породы, которые по объявлению автора не недавно ж в те места преселились?

Внешний вид и страсти не великое по моему мнению доказательство; особливо что почти все азиатские народы лицом широки, волосом черны, голотелы, робки, коварны и хитры, хотя в рассуждении самой точности по разности климата и разнствуют. Сие самое принуждает меня оставлять в сумнении авторово решение вопроса, откуда Америка получила жителей: ибо по его мнению нет нужды ссылаться ныне на людей прежде Адама, или на селения, которые в древние времена заведены африканским флотом, для того что Камчатка под 56° ширины отстоит не более 50 миль от Америки и на оном расстоянии многие острова в проливе находятся.

Что касается до американцев, которых автор почитает за коряцкой народ, доказывая сходство обоих народов в росту, в лице, в волосах, в произношении из горла, в платье, в лодках, в приуготовлени сладкой травы и тоншичу, в рубашках из кишок китовых, в шляпах, в украшении лица рыбьими костями, в обыкновении дарить иностранных орловыми и сокольими крыльями, в том я ни спорить не могу, ни согласиться для того что мне не известны объявленные автором обстоятельства. Но его решение вопроса, откуда жители в Америке, кажется мне не довольно к совершенному доказательству их происхождения. Ибо хотя положить, что американцы коряцкой природы хотя поблизости расстояния между Чукоцким иосом и Америкою могли переежжать из Америки в Азию и из Азии в Америку, однако из того столь же мало следует, что американцы из Азии, так и то, что коряки из Америки. Но по моему мнению последнее с большим еще основанием утверждать можно, ибо кажется странно, чтоб бесчисленное множество американцов произошло от коряк, которых всех купно с камчадалами и чукчами не будет и тритцети тысяч. Разве так думать, что большая часть преселилась в Америку, а на Камчатке остались немногие люди. Но сие искусным в языках и испытателям в языках и испытателям древности оставляется да рассуждение. Может быть и то не без основания заключается, что в Америке жители из Африки, и ежели то правда также и объявленное сходство американцов с коряками, то коряк можно почесть за народ американской, которые по какой-нибудь причине принуждены были оставить отечество и поселиться в сей стране, однако в обоих случаях не можно сказать, чтоб американцы произошли от коряцкого народа, но паче что коряки некая часть американцов (лл. 203-204). — Ред.

Вопрос о происхождении ительменов до сих пор остается открытым. Археологические памятники Камчатки изучены крайне слабо, из них датировке Поддаются лишь поселения сравнительно позднего времени — около X и XI веков. При этом установлено, что находки северных районов полуострова имеют большое сходство с соседними культурами северо-восточной Азии, в первую очередь с древней корякской, в то время как находки южных районов тяготеют к Амурскому побережью и Курильским островам.

Сложный вопрос о происхождении ительменов и формировании их как особой народности может быть в целом решен лишь дальнейшим комплексным изучением археологических, этнографических, лингвистических и антропологических данных. Многие заключения автора «Описания Земли Камчатки» об этногенезе ительменов, в наше время, естественно, звучат наивно. Но заслуга участников Великой Северной экспедиции — Крашенинникова и Стеллера — состоит именно в том, что они впервые поставили эту проблему и правильно осветили в ней некоторые существенные вопросы. Например, антропологические отличия между ительменами и айнами легли в основу их отрицательного суждения об общности происхождения этих двух народностей. Совершенно справедлива также характеристика ительменов, как более древних обитателей северо-востока, чем тунгусы и др. — В. А.

34. Как наблюдательный исследователь, Крашенинников зафиксировал элементы родового строя у ительменов. К таким элементам следует отнести: общинное расселение ительменов по берегам рек, общее название для жителей одной реки, родовая собственность угодий, сознание общности своего происхождения от одного из детей Кутхи, наличие родовых старейшин — представителей родовой демократии, родовая месть, родовые войны и военные предводители, экзогамность брака и др. Материалы Стеллера в некоторой мере дополняют данные Крашенинникова по родовой организации ительменов. Но оба исследователя не суммировали эти материалы, что они не смогли сделать по уровню научных знаний того времени — В. А.

35. В рукописи: Красиков (л. 205 об.). — Ред.

36. Большое участие женщины в отправлении религиозного культа у камчадалов представляет собою не что иное, как живые следы еще недавно существовавшего у них материнского права и является отражением примитивности их экономической жизни (каменный век) и общественного быта и свидетельствует о том, что камчадалы до прихода русских были одной из самых отсталых народностей Крайнего Севера. — И. О.

37. Ношение тяжестей подобным образом характерно и для коряков (W. Jосhlson. The Koryak. Memoir of the Amer. Mus. of Nat. History, Vol. VI, p. II, Leiden — New York, 1908, стр. 605-606).

О способах ношения тяжестей см. О. Mason. The Human Beast of Burden. Report of the U. S. National Museum. 1887, Washington, 1889. — В. А.

38. В рукописи зачеркнуто: пекутся токмо о плотиугождении, как животное бессловесное (л. 206). — Ред.

39. В рукописи зачеркнуто: Живут как Стеллер пишет (л. 206). — Ред.

40. В рукописи зачеркнуто: почти босова (л. 206 об.). — Ред.

41. В рукописи зачеркнуто: что и камчадалы год разделяют на 12 месяцов (л. 207 об.). — Ред.

42. Травник. Об этом кулике см. выше. — Л. Б.

43. Пигаличей месяц. Как указано в прим. к наст. изд. стр. 323 пиголицы на Камчатке нет. — Л. Б.

44. В рукописи зачеркнуто: кто чужую жену насильствовал, тот сам был насильствован (л. 208 об.). — Ред.

Люди превращенного пола встречались также и у других племен северо-востока Сибири и островов Северной Америки (В. Г. Богораз-Тан. Чукчи. Т. II. Религия. Л., 1939, стр. 103-136). — В. А.

45. В рукописи зачеркнуто: Красиков (л. 209). — Ред.

46. Массовое крещеные камчадалов было проведено в 40-х годах XVIII века на основании сенатского указа от 2 января 1742 г.

Согласно этому указу, на Камчатку была направлена миссия в составе архимандрита Тобольского Спасского монастыря Иосифа Занкевича, 7 священников, 3 диаконов, 10 дьячков и пономарей, 3 солдат и нескольких толмачей (Полное собрание законов Российской империи, Собр. 1-е, No 8507. В дальнейшем — ПСЗ). — И. О.

47. Побывавший на Камчатке через 30 лет после Крашенинникова капитан Тимофей Шмалев писал: «Примечания достойно, что с 1741 г по Камчатке, почти в каждом острожке, вместо прежних земляных юрт и летних балаганов построены деревянные избы по русскому обыкновению» (ЦГАДА, портф. Миллера 528-1, тетр. 19, л. 2 об.). — И. О.

48. В 1741 г., по распоряжению капитана Беринга, на Камчатке была открыта первая школа. Она находилась в Большерецке. В следующем году, 1742, такие же школы были открыты в Нижнекамчатске, Верхнекамчатске и в Тигиле. В этих школах обучались не только казацкие дети, но и дети камчадалов.

В 60-х и 70-х годах XVIII века, помимо перечисленных школ, на Камчатке функционировало еще 10 школ, открытых специально для коренного населения. Это были: Машурская школа на 23 человека, Камаковская на 20 человек, Ааменская на 10 человек, Ключевская на 15 человек. Паратунская на 10 человек, Курильская на 12. человек, Укловская на 13 человек, Ичинская на 30 человек, Ханрюзовская на 26 человек, и Еловскня на 28 человек. Учителями в эти школы назначались между прочим и камчадалы, обучавшиеся в школах, основанных еще в 40-х годах в русских острогах.

Сенатским указом от 15 января 1764 г. ученикам-камчадалам было назначено казенное довольствие.

Однако к 1784 г. из этих десяти школ не осталось уже ни одной. (И. Циунчик. Просвещение на Камчатке. Петропавловск, на Камчатке, 1913).

Распространение грамотности среди камчадалов в XVIII веке подтверждается нахождением в одном из портфелей Миллера письма камчадальского тойона Ивана Сторожева, написанное им собственноручно, по-русски. Оно было адресовано капитану Шмалеву и датировано 16 июня 1774 г. (ЦГАДА, портф. Миллера 528-1, тетр. 19, л. 46). — И. О.

49. В путевых дневниках Крашенинников дает некоторые сведения о численности ительменских острожков. Количественное соотношение между зимними и летними жилищами по этим данным представляется примерно в следующем виде: как правило, острожек состоял из одной, двух или трех зимних юрт; четыре и более составляли редкое явление, например Ешкун из 5 юрт, Когаподам из 4 юрт, Машура — из 9 юрт. Как правило, в острожке при 1-3 юртах было 7-12 балаганов. К таким острожкам относились: Ашумтан, Каван, Ука (при 3 юртах 8-9 балаганов), Горбунов, Начика, Кирганик, Кууюхчен, Хапича (при 1 юрте 7-8 балаганов), Коажчхажу, Сашажучь (при 1 юрте 10 балаганов), Шапина, Калахтырка (при 1 юрте 9-11 балаганов), Козыревский, Кыратель, Ламахаручев, Чакажу, Шемечь, Шеван (при 2 юртах 8-11 балаганов). Острожков с меньшим количеством балаганов известно лишь два: Каликин (при 2 юртах 4 балагана) и Калигарский (при 1 юрте 5 балаганов).

Большее количество балаганов имели лишь несколько многолюдных селений. Кроме вышеупомянутых Ешкуна с 19 балаганами и Кошподама с 22 балаганами, при Верхне-Еловском было 16 балаганов на 1 юрту, при Маякине — 17 балаганов на 1 юрту, при Нижне-Кыкчинском — 26 балаганов на 1 юрту, при Оглукоминском — 30 балаганов на 3 юрты, при Крутогоровском — 39 балаганов на 2 юрты, при Уажчю — 44 балагана на 1 юрту.

Стеллер указывает, что прежде остроги были многолюднее и насчитывали до двухсот и даже до трехсот жителей (G. W. Steller. Beschreibung von dem lande Kamtschatka. Frankfurt und Leipzig, 1774).

О том же говорят и отписки В. Атласова: «А юрты у них зимние земляные, а летние на столбах... И юрта от юрты поблиску, а в одном месте юрт ста по 2, по 3 и по 4» (Колониальная политика царизма на Камчатке и Чукотке в XVIII в. Сборник архивных документов. Л., 1935, стр. 31). В другом месте В. Атласов указывает число юрт по реке Камчатке: «на 5 сот и больше есть» (там же, стр. 27).

Повидимому, Атласов имеют в виду количество всех жилищ в остроге, как зимних, так и летних. Дальше он говорит: «а в остроге в одной зимней юрте, а в иных острогах в 2 юртах живет человек по 200 и 150. А летние юрты около острогов на столбах — у всякого человека своя юрта» (там же, стр. 32).

Из сопоставления этих источников можно констатировать, что с начала XVIII века по 40-е годы того же века организация ительменских селений претерпела существенное изменение. — В. А.

50. В рукописи зачеркнуто: В каждом острожке живет по большей части одна фамилия, которая посредством супружества неописанно размножается, как гд-н Стеллер объявляет. Ибо камчадалы прежде сего выдав дочерей своих редко отпускали в чужие острожки, напротив того зятья их должны были к ним преселяться; оставя природное свое место и сродников. Таким образом, в котором острожке много было девок, тот скоро мог учиниться многолюдным и казаки при случае первого походу на Камчатке человек по триста в одном острожке находили. Тогда фамилия приходила в такое умножение, что живучи вместе не могла получать довольного пропитания, то разделялась на части и поселялась на той же реке, а на другую не отходила (л. 209 об.). — Ред.

51. Подобный тип полуземлянки сохранился примерно до конца XVIII в. и был вытеснен избой русского типа. Сарычев, проехавший по дороге от Петропавловска до Большерецка, не видал ни одной землянки (Сарычев. Путешествие флота капитана Сарычева по северной части Сибири... с 1785 по 1793 г., ч. I, СПб., 1802, стр. 179). О том же говорится и в статье «О переменах, происшедших на Камчатке со времени описания оной Крашенинниковым» («Сиб. вестн.», 1824. ч. IV, стр. 345-346).

Наряду с избой, особенно на западном побережье, бытовали еще в XX в под названием «юрты» небольшие постройки, построенные из горбылей и сверху обложенные дерном (В. Н. Тюшов. По западному берегу Камчатки. Зап. Геогр. общ. по общ. географии, т. XXXVII, 2, СПб., 1906, стр. 446-447.). — В. А.

52. В рукописи зачеркнуто: образ (л. 210). — Ред.

53. В рукописи зачеркнуто: красики (л. 210 об.). — Ред.

54. В рукописи зачеркнуто: красиками (л. 210 об.). — Ред.

55. С распространением на Камчатке русской избы балаганы, как летние жилища, постепенно теряют свое значение и служат лишь хозяйственным постройками и вешалами дли сушки рыбы. Местами они сохранились и до настоящего времени. Наиболее приближающийся к описанию Крашенинникова тип балагана — пирамидальный — бытовал еще повсеместно на западном побережье в конце XIX века и в начале XX века (В. Н. Тюшов. Там же, стр. 155-156, 398-399; М. С. Сергеев. Народное хозяйство Камчатского края. М.-Л.,1936, стр. 204). — В. А.

56. Исправлено по рукописи (л. 211), в изд. 1755 г. «барабанами». — Ред.

57. В «скасках» (отписках) В. Атласова, относящихся к 1700 и 1701 гг., имеются точные указания, что «посуду деревянную и глиняные горшки делают те камчадальцы сами», а в другой отписке: «а у многих де соболей хвостов нет, для того что они, камчадалы, у соболей хвосты режут и мешают в глину и делают горшки, чтоб глину шерстью вязало» (Колониальная политика царизма на Камчатке и Чукотке в XVIII в. Сборник архивных документов, Л., 1935, стр. 31, 28).

В работах же участников Великой Северной экспедиции Крашенинникова и Стеллера отсутствуют какие-либо указания на наличие гончарного производства у ительменов. Маловероятно, чтобы такие наблюдательные исследователи могли не заметить бытование глиняной посуды, поэтому данные В. Атласова у некоторых исследователей вызывали сомнение. Лишь археологические раскопки на полуострове полностью подтвердили сообщение В. Атласова (W. Jocheison. Archaelogical Investigations in Kamchatka. Publ. by the Carnegie Inst. of Washington, No 388, 1928, русский перевод в Изв. Геогр. общ., т. LXII, вып. III). — В. А.

58. Кузовок, плетенка (корзина) (Толковый словарь живого великорусского языка В. Даля. СПб. — М., 1913, т. II, стр. 544). — В. А.

59. Это подтверждают и археологические раскопки (W. Jocheison. Archaelogical Imestigations in Kamchatka. Publ. by the Carnegie Inst. of Washington. No 338, Washington, 1928) (Русский перевод: В. И. Иохельсон. Археологические исследования на Камчатке. Изв. Геогр. общ., т. LXII, вып. III, IV, 1930: I. Shnell. Prehistoric Find from the Island World of the Far East. The Museum of Far Eastern Antiquities. Bull. No 4, Stockholm, 1932). — В. А.

60. B рукописи зачеркнуто: и с высоким мастерством было здечано (л. 212 об.). — Ред.

61. В рукописи зачеркнуто: в середине шире (л. 212 об.). — Ред.

62. Из различных способов получения огня наиболее распространенным являлось добывание его посредством трения. Прибор для добывания огня состоял из деревянного бруска с дырочками, в которых вращалось лучковое сверло или просто палочка, как у ительменов. Таким способом получали огонь чукчи, коряки, эскимосы, айны. (W. Воgоras. The Chukchee. Material Culture. Memoir of the Amer. Museum Nat. History, vol. VII, p. I, Leiden-New York, 1904, стр. 118-119; W. Jochelson. The Koryak. Memoir of the Amer. Mus. of Nat. History, vol. VII, p. II. Leiden — New York, 1908, стр. 565; E. W. Nelson. The Eskimo about Bering strait. 18 annual Rcp. of the Bureau of Amer. Ethnology. Washington, 1899, стр. 75-76; R. Torri. Etudes archéologiques et ethnologiques. Les Ainou des Iles Kuiriles. Journ. of the Coll. of Science lmper. University of Tokyo, vol. XLII. I. Tokyo, 1919, стр. 202-204. О добывании огня см.: W. Hоugh. The Methodes of Fire-Making. Rеp. of the U. S. Nat. Mus. for 1890. Washington, 1892). У чукоч и коряков добывание огня трением сохранялось еще в XX веке, но, за немногими исключениями, оно потеряло свое практическое значение и диктовалось лишь религиозными обрядами (В. Г. Богораз-Тан. Чукчи. Т. II. Религия. Л., 1939, стр. 55-58; W. Joehelson. The Koryak. Memoir of the Amer. Mus. of Nat. History, vol. VI, p. I, Leiden-New York, 1905, стр. 33-36). — В. А.

63. В рукописи зачеркнуто: винтовки, ружья и всякую посуду, которую им отбивать у наших случается, перековывают обыкновенно (л. 213). — Ред.

64. Изображения наконечников камчадальских стрел см. у С. И. Руденко, Культура доисторического населения Камчатки. «Сов. этнография», 1948, No 1 (стр. 152-179). — Л. Б.

65. В рукописи зачеркнуто: чисто обделанных (л. 213 об.). — Ред.

66. В рукописи зачеркнуто: по искусству работы (л. 213 об.). — Ред.

67. В настоящее время термин байдара применяется на северо-востоке исключительно для кожаной лодки. — В. А.

68. Seeale spiculis geminatis Liiin. Svec. p. 30.

69. Кроме ительменов, собирание различных съедобных растений широко распространено у чукоч и коряков, хотя в их хозяйстве оно имело меньшее значение. Сбор корней из мышиных нор сопровождался подобными же обрядами, как и у ительменов (наст. изд. стр. 251-252; W. Воgoras. The Chukchee. Memoir of tlie Amer. Mus. of Nat. History, vol. VII, Leiden-New York, 1908, стр. 577-580.). — В. А.

70. В рукописи зачеркнуто: весною редкую бабу увидишь дома, все почти беспрестанно едят оную (л. 215 об.). — Ред.

71. В рукописи зачеркнуто: чего ради и разными именами называют оное (л. 216 об.). — Ред.

72. В рукописи зачеркнуто: чулков не знали, но обвивали ноги мятою травою или тоншичем (л. 218). — Ред.

73. Fucus marinus abietis forma. Pinus maritima s. fucus teres etc. Dood app. 326. Raj Lyn.

74. В рукописи зачеркнуто: Ныне морские бобры не столь много курильцами промышляются. — Ред.

75. В рукописи зачеркнуто: что касается для приуготовления пищи оное взятое из Стеллерова описания, которой как в других многих вещах, так и о сем обстоятельные известия оставил (л. 219). — Ред.

76. В рукописи зачеркнуто: Самой простой и скорой их корм (л. 219). — Ред.

77. В рукописи зачеркнуто: отод (л. 221 ). — Ред.

78. Собачьи легковые сани, описанные Крашенинниковым, представляют большой интерес по своей конструкции и не находят параллелей у других народов Сибири. В настоящее время они совершенно вышли из употребления и сохранились лишь в количестве нескольких экземпляров в музеях СССР. Полное исчезновение их относится ко второй половине XIX века (Н. В. Слюнин. Охотско-Камчатский край. Естественно-историческое описание. СПб., 1900, т. I, стр. 506). — Б. А.

79. В рукописи зачеркнуто: ременные или веревочные, а к веревкам (л. 222 об.). — Ред.

80. Лыжи такого типа бытуют у чукоч по настоящее время. — Б. А.

81. Из Стеллерова описания.

82. В рукописи зачеркнуто: и сие есть самое злое свойство в тамошних ежжалых собаках (л. 224 об.). — Ред.

83. Сайдаки. Весь прибор для стрельбы из лука: лук в чехле и колчан со стрелами (В. Даль. Толковый словарь русского языка, под редакцней Ушакова. М. 1940, т. IV, стр. 20). Крашенинников, повидимому, понимает под сайдаком лишь лук. — В. А.

84. Подобный тип панцыря из моржовой кожи был известен чукчам и, повидимому, эскимосам (W. Воgоras. The Chukchee. Memoir of the Amer. Mus. of Nat. History, vol. VII. Leiden — New York, 1904, стр. 161-162). О панцирях берингоморского района см.: W. Hough. Primitive American Armor. Rep. of the U. S. Nat. Mus. for 1893, Washington, 1895. Рогожный панцырь, повидимому, имеет южное происхождение, так как отсутствуют какие-либо указания о бытовании его у других народов крайнего северо-востока Сибири. — В. А.

85. B рукописи зачеркнуто: хотя ни утверждать, ни опровергать мне не можно для того что мне о том не случилось слышать, однако сообщать здесь кажется не непристойно, тем наипаче, что в них никакой невероятности не содержится (л. 227). — Ред.

86. В рукописи зачеркнуто: пришли в малолюдство (л. 226). — Ред.

87. Совершенно очевидно, что Крашенинников правильно критикует Стеллера. На этом примере мы можем видеть, как выдающийся русский ученый Степан Крашенинников критически воспринял материалы Стеллера. — И. О.