С. П. КРАШЕНИННИКОВ

ОПИСАНИЕ ЗЕМЛИ КАМЧАТКИ

III

12 июня 1741 г. Крашенинников уехал с Камчатки и в конце 1742 г. был в Петербурге. Уехав из Петербурга в 1733 г. скромным студентом, Крашенинников возвращался через десять лет опытным исследователем, зарекомендовавшим себя в различных областях науки.

Только через два года, однако, в положении Крашенинникова в Академии Наук произошла перемена, и в 1745 г. он был произведен в адъюнкты. В 1750 г. Крашенинников был утвержден профессором натуральной истории и ботаники и назначен членом Академического и Исторического собраний Академии Наук.

Важнейшим фактом научной биографии Крашенинникова нового, петербургского периода в его жизни является подготовка к печати «Описания Земли Камчатки».

Опытный полевой работник и исследователь, выросший в зрелого ученого с твердо установившимися взглядами не только в области своей специальности, но и в других областях знания, Крашенинников становится одним из крупнейших русских ученых, ближайшим сподвижником великого Ломоносова как в его академической деятельности, так и в его борьбе за процветание отечественной науки.

А. И. Андреевым прекрасно выяснен факт совместного выступления Ломоносова и Крашенинникова по важнейшим научным вопросам, стоявшим в Академии Наук в это время. Совместно выступают они против диссертации Миллера, совместно дают отзывы о работах Тредиаковского, Гришова, ряде переводных работ и т. д.

«Насколько можно судить по отрывочным известиям источников, настоящие дружеские отношения существовали у Ломоносова только с Крашенинниковым», пишет А. И. Андреев ⁷⁷. В основе этой дружбы двух [44] крупнейших русских ученых середины XVIII века, бесспорно, лежала общность идейных позиций в вопросах развития русской науки и культуры.

Идейное лицо Крашенинникова — зрелого ученого — ярко отражают несколько его работ этого периода и в первую очередь (если не говорить об «Описании Земли Камчатки», которой коснемся особо) «Речь о пользе наук и художеств в государстве», замечания на диссертацию Миллера и незаконченное предисловие к «Описанию Земли Камчатки».

«Речь о пользе наук и художеств в государстве» (1750) ⁷⁸ перекликается по идеям, выраженным в ней, с многочисленными высказываниями Ломоносова о роли и значении науки. Напоминает она и более ранний документ — «Разговор двух приятелей о пользе науки и училищ» — известного деятеля и ученого В. Н. Татищева.

Общей темой и для Татищева, и для Ломоносова, и для Крашенинникова является, прежде всего, тема о преобразованиях в России в первой четверти XVIII века.

Время Петра I рассматривается как эпоха коренных изменений во всех областях жизни в России.

Крашенинников указывает на победы, одержанные «над страшными Европе неприятелями», на возвращение «наследственных земель российских, бывших у нас многие годы во владении», на «учреждение комерции, способствующее к удовольствию и жизни», «великолепное здание городов» и т. д. О силе и величии России «свидетельствует слава российского народа, наполняющая вселенную, ужасная неприятелям и полезная союзникам морская и сухопутная сила, военные и гражданские права, хранящие целость государства» ⁷⁹.

Выступая сторонником преобразовательных реформ Петра, Крашенинников, также как и Ломоносов, не мирился, однако, с тем засилием иностранцев в правящих кругах русского общества, какое создалось после Петра.

Крашенинников выступил союзником Ломоносова в борьбе последнего против немецкого засилья в Академии Наук, его союзником в борьбе за русскую национальную науку и культуру.

Роднит Ломоносова и Крашенинникова и то, что оба они выступают просветителями, защитниками просвещения и культуры.

Взгляды Крашенинникова на философию типичны для того периода развития философии, когда философия являлась «наукой над другими науками», когда философия «претендовала на универсальное объяснение мира».

У Крашенинникова философия, по существу, сливается с научным знанием, каких-либо границ, в понимании Крашенинникова, между наукой и философией не существует. Показательно в этом отношении само определение философии и разделение ее на отдельные части, как это дает Крашенинников: «Филозофия определяется от некоторых познанием всего возможного, по колику оно збыться может и разделяется на две главные части, на теоретическую и практическую. Первая показывает во всех телах чувствительных бытность, качество, количество, движение и все происходящие из того явления, и называется физикою, основание же имеет на математике. Вторая руководствует к познанию сил разума нашего, пределов его, должности нашей... к монарху и ближнему, обязательство к самому себе, [45] к дому своему, к сродникам и прочая, и называется филозофиею нравоучительною, которой так как и всему разумению преддверие логика» ⁸⁰.

Крашенинников подробно доказывает на отдельных примерах, сколь философия «полезна в государстве». Для этого он берет отдельные отрасли знания, которые рассматривает как часть философии, и показывает их роль и значение в практической жизни человека. Приведем его рассуждение об астрономии: «Из физических наук астрономия, которая упражняется в наблюдении течения светил небесных первою почитается. Смотреть в трубы на небо мажется не великая прибыль; кажется, что солнце, луну и звезды видят и не астрономы; кажется, что в них нет другой пользы, как токмо что солнце есть светило дня, а прочие нощи, от всего же того едино бывает человеческое утешение, а богатства с неба не падает. Но ежели обстоятельнее о том рассудим, то совсем отменится сие мнение. Всякому довольно известно, сколь нужно есть разделение времени на годы, месяцы и проч., однакож сей недостаток принуждены мы были терпеть, ежели б астрономия трудами своими не наградила. Сколько же она способствовала полезнейшей в свете навигации показанием способов, коим образом узнавать долготу и широту места. Кто бы без того мог отважиться предать себя открытому морю не ведая, как узнать, когда и где он находится? Сие можно видеть из различного состояния прежнего мореплавания с нынешним, которое по мере приращения астрономии переменялось. Прежде сего океан почитался пределом света, но потом целая часть света изобретена, да и поныне многие неведаные земли открываются. Какое же тем приобретено человеческому роду благополучие, свидетельствует все привозимое оттуда сокровище, и все до удовольствия в жизни касающиеся потребности, которыми пользуется весь свет чрез коммерцию. Чего ради не без причины можно сказать, что сие сокровище получено с неба посредством астрономии; и что есть иная польза в телах небесных, кроме той, которую мы знаем» ⁸¹.

Все науки связаны между собой как части единой философии, и взаимно обогащают друг друга. «Но как астрономия иным наукам способствует, так и без вспоможения других обойтиться не может. Ибо все они поелику части одной филозофии, подобной членам человеческого тела союз имеют и равное участие в действиях по взаимной близости или отдалению. Так, например, астрономия, как выше показано, служит к исправности географии, напротив того, оптика к ее совершенству, все же до самых вышних и нижних частей математики простираются: медицине нельзя миновать без механики, химии и натуральной истории; политическая география натуральной же истории необходимо должна касаться, и таким образом все толь твердо соединяются, что одна без другой не может быть в настоящей своей силе и исправности, так что ежели их разделить порознь, то сколько ж они бесполезны будут, сколько в соединении плода приносят. Возьмем от астрономии оптику, лишится зрительных труб, которыми она приобрела вящшее свое совершенство; отъимем другие части математики, на которых она основана, останется только то, чтоб глядеть на небо простыми глазами и утешаться одним зрением без всякой пользы. То ж разумеется и о других науках. Чего ради и надобность всех наук к совершенству филозофии столь же велика, как и всех членов и составов к совершенству человеческого тела» ⁸². [46]

Крашенинников подчеркивает принцип развития науки. Все «мастерства» и «художества» имеют исток «от простых и самых бедных начал». Источником же первых культурных приобретений человечества является нужда, материальные потребности. Эти элементы материалистического понимания находят у Крашенинникова обоснование в столь хорошо знакомом ему камчатском материале.

«Не можно сумневагься, чтоб между потребностьми жития человеческого ничего ие нашлось, чтоб не от наук вымышлено было. Нужда делает остроумными. Известно, что самые дикие народы имеют по обстоятельству состояния своего потребное к содержанию. Кто бы подумал, что без железа обойтись можно? Однакож есть примеры, что камень и кость вместо того служит на топоры, копья, стрелы, панцыри и прочая. Камчадалы, не учась физики, знают, что можно огонь достать, когда дерево о дерево трется; и для того будучи лишены железа, деревянные огнива употребляют. Искусство же показало им, что есть варить можно и в берестеной и в деревянной посуде. Чего ради все мастерства и художества по большой части от простых и самых бедных начал имеют происхождение. Так например строение кораблей без сумнения от лодок: архитектура от шалашей и прочая; а потом разумными людьми час от часу приводилось в лучшее состояние, пока напоследок пришли в совершенство нынешнего времени» ⁸³.

Крашенинников подчеркивает непрерывность развития науки, преемственность, научных открытий и изобретений. «Не всякое же дело от того приводится к окончанию, от которого начинается, но один следуя стопам другого всегда в нем поступает дале. И ежели бы никто не предпринимал таких дел, которых совершить не надеялся, то б род человеческой лишен был большей части всего своего нынешнего удовольствия. Что начато, тому совершиться почти завсегда можно, хотя не в один век, так во многие; а что отлагается, оное всегда еще начинать должно» ⁸⁴.

В особый раздел «филозофии нравоучительной» Крашенинников выделяет науки об обществе. «Филозофня нравоучительная ничто иное есть как руководство и к временному нашему благополучию и к вечному блаженству... Она показывает силы и пределы разума и все права должности нашей, как уже выше показано: изъясняет начала пороков и добродетелей, и всему что или полезно или вредно предлагает как некоторое родословие. Первое основание сей науки, так как и всей филозофии, есть логика, которая показывает средство, каким образом правильно рассуждать и познавать истинну» ⁸⁵.

Крашенинников решающее значение в «филозофии нравоучительной» придает законодательству.

Мудрое законодательство, мудрые правители играют решающую роль и в развитии «наук и художеств».

«Усмотрено сие мудрыми государями, и для того заведены везде Академии, чтоб им об одном приращении наук стараться, от которых исправности зависят и во всем исправности». Примером мудрого государя для Крашенинникова является Петр I. «Не могла утаиться польза сия наук и художеств от прозорливости государя императора Петра Великого. Ведал он совершенно, что кроме их не может никакое государство быть славно, довольно и безопасно; и для того неусыпное имел старание о просвещении учением своего отечества; восприял намерение учредить в самом посвященном имени своему городе селение [47] наукам и художествам; показал истинной знак монаршего своего о них благоволения, не отринув члена Парижской Академии Наук имени; и таким образом возбудил в подданных своих ревность к ним и охоту, которая с толь великим успехом поныне продолжается, что уже и простой народ за недостаток почитает не иметь в науках участия» ⁸⁶.

Выступив, подобно дворянину Татищеву, как идеолог «просвещенного абсолютизма», солдатский сын Крашенинников не может, однако, обойти «простой народ». Если учитывать, что речь была произнесена в торжественном собрании Академии Наук в день тезоименитства Елизаветы Петровны и перед этим цензуровалась, то станет понятным, что Крашенинников столь щекотливому сюжету, как «участие простого народа в науках», вряд ли мог уделить большее внимание. Показательно, однако, что Крашенинников не обошел этот вопрос и, подобно Ломоносову, выступил сторонником широкого приобщения народа к «наукам и художествам».

Крашенинников в своей речи подчеркивает преемственность и непрерывность научного знания. С этой точки зрения он подходит и к своему времени, указывая, что наука его времени продолжает научные начинания при Петре I, и вместе с тем пролагает пути для последующего развития науки.

При Петре сделано много, «но можно ли думать, что все ныне в таком состоянии, что не требуется к тому поправления? Есть еще во всем такой недостаток, что для награждения его не жизнь человеческая, но многие века потребны». «Сколько ж бы времена наши заслужили пороку, естьли бы мы наслаждаясь трудами предков наших, ничего вновь потомству не оставили? Из чего довольно рассудить можно, какая надобность и польза в способах к новым изобретениям, хотя они и не всегда бывают удачными» ⁸⁷.

Таково содержание «речи о пользе наук и художеств» — этого примечательного документа середины XVIII века, недостаточно оцененного до настоящего времени ни историками русской общественной мысли, ни историками русской философии.

Горячий сторонник развития науки и просвещения, Крашеминников отнюдь не был сторонником развития всякой науки. Развитие науки и просвещения у Крашенинникова было неразрывно связано с развитием России, ее укреплением, с интересами народа. «Науку», оторванную от интересов русского общества, «науку», умалявшую достоинство русского народа и унижавшую русское государство, — такую «науку» Крашенинников отнюдь не признавал наукой и готов был выступить против ее представителей. Интересно в этом плане его выступление против диссертации Миллера.

Бесспорно, Крашенинников не был специалистом по истории России, и его отзывы на диссертацию Миллера не опираются на самостоятельные изыскания в области ранней истории восточного славянства. Однако Крашенинников без колебаний примкнул к резкой и справедливой критике Ломоносовым норманистских позиций Миллера. Отзыв Крашенинникова не столь подробен, как отзыв Ломоносова. По существу, Крашенинников берет только один вопрос — о названии «Русь», возражая против производства его из шведского языка. В своем отзыве Крашенинников писал: «Означенную господина профессора Миллера речь по возможности рассматривал, и мне кажется, что самое его изъяснение происхождения российского имени всякому россиянину [48] досадно будет, особливо же для того что без всякого вероятного следствия и с принуждения производится оное от финского слова россоленн, которым они называют шведов; а именно будто бы новогородские славяне, услыша имя россов от финов, всех пришелцев из северных стран оным нарицали и будто потому и варяги от славян россиянами названы, а потом и сами славяне будучи под ведением варягов имя россиян приняли, подобным почти образом как геллы франками и британцы англичанами именованы» ⁸⁸. Крашенинников выдвигает четыре аргумента против теории Миллера. В своей аргументации Крашенинников не является оригинальным, повторяя в значительной мере Ломоносова. Важно, однако, в данном случае не это. Важно то, что Крашенинников в научном споре, имевшем принципиальную политическую основу, безоговорочно примкнул к критикам вредной научной концепции Миллера.

Развитие науки Крашенинников мыслил не в отрыве от интересов родной страны, а тесно связанным с ними. Развитие науки должно содействовать развитию производительных сил России, содействовать ее безопасности и процветанию. В этом плане Крашенинников осмысливал и свою работу и в этом плане зрелым ученым обрабатывал свои камчатские материалы.

Ярко это понимание своих задач как ученого, своего рода научное кредо Крашенинникова, раскрывает незаконченное им предисловие к «Описанию Земли Камчатки» ⁸⁹.

Крашенинников начинает его с призыва изучать родную страну. «Знать свое отечество во всех его пределах, знать изобилие и недостатки каждого места, знать промыслы граждан и подвластных народов, знать обычаи их, веру, содержание и в чем состоит богатство их, также места, в каких они живут, с кем пограничны, что у них произростит земля и воды и какими местами к ним путь лежит всякому, уповаю, небесполезно, а наипаче нужно великим людям, которые по высочайшей власти имеют попечение о благополучном правлении государства и о приращении государственной пользы, ибо, когда известно состояние по всем вышеписанным обстоятельствам, то всякого звания люди имеют желаемую пользу».

На отдельных примерах Крашенинников поясняет важность изучения родной страны: «бергмейстер например знает, где способнее и прибыльнее заводить заводы; медик откуда брать лекарственные травы и минералы, купец где отправлять купечество, и самой бедной крестьянин знает, где ему скорее и как можно выработать оброк свой».

Крашенинников подчеркивает государственное значение изучения страны и ее богатств: «Но всему тому глава вышшее правление, которое знает употреблять в государственную пользу все, чем которое место ни изобильно, и тем исправно вести государственную экономию; знает по состоянию мест снабдевать граждан и тем способствовать всеобщему благополучию; и знает где и коликим числом войска прикрыть государство от соседственных народов, чем содержать оное без народной тяжести, и тем сохранить целость, безопасность и благосостояние отечества».

Большое значение имеет изучение соседних стран, но в первую очередь изучать нужно свою страну.

«В начале обучить знанию своего отечества и его состоянию, а потом уже простираться к знанию окрестных государств и всего света, ибо стараться знать состояние других государств своего не ведая, не разнствует от того, кто, не выуча азбуки, филозофские книги читать учился, чему в противном случае часто быть должно». [50]

Крашенинников пишет колкие строки по адресу дворян, которые отказываются от науки и просвещения, и напоминает им политику Петра I.

«Однако есть такие, которые и тем славятся, что они не знают, на чем хлеб ростет, хотя показать честную природу и нежное свое воспитание, не памятуя или может быть не ведая, что блаженные и вечные памяти достойный великий монарх наш и воскреситель России государь император Петр Великий всеми образы старался получить во всем искусство, не выключая и мнимых подлых художеств».

Крашенинников перечисляет мероприятия Петра I, направленные к изучению и исследованию России, и касается в этом плане и Камчатской экспедиции.

Петр I «и во время ужасной войны не оставил пещися о обстоятельном описании своего владения, чего ради изволил отправить во всю Россию геодезистов для сочинения карт, бергмейстеров для изыскания руд и строения заводов, докторов для исследования лекарственных снадобей из произрастающих и других вещей, также где какие водятся звери, птицы и рыбы и прочая... Таким образом описана еще при жизни его величества Волга река по Астрахань... знатная часть Сибири... места по Дону... его величество не оставил отправить и в самые отдаленные пределы своего владения знатной экспедиции, которая известна под именем Камчатской экспедиции».

Изучение и исследование России включает и изучение населяющих ее народов. «Все европейские государства вообще не более как треть России». «Российское государство сколь есть обширно, сколь изобильно всем, что касается до человеческого удовольствия, столь и многими народами обитаемо, которые хотя по большей части житием, языком, законом и нравом между собою разнствуют, однако поныне не токмо точное состояние каждого порознь, но и имена их не всякому известны, выключая ближайших, каковы, например, татары, чуваши, мордва, черемиса, вотяки, пермяки, остяки, вогуличи и прочая».

Крашенинников не закончил своего предисловия, но из того, что им было написано, нам известно, как он предполагал его завершить. Начав с Первой Камчатской экспедиции, Крашенинников предполагал перейти от нее ко Второй Камчатской экспедиции, рассказать «кто во оную были отправлены», «что в котором вояже достойного примечания зделалось и когда оная кончилась», с тем чтобы читатель «Описания Земли Камчатки» знал, «при каком случае сочинено сие описание» и «чьими трудами пользовался» автор «в сочинении оного».

Так Крашенинников осмысливал свой труд как одно из звеньев в цепи научных экспедиций, направленных на изучение и исследование родной страны. «Какая от того прибыль, когда кто знает, что делается в Индии и Америке, а о своем отечестве столько имеет понятия, что едва известно ему то место, где он живет и где его поместье».

Как ученый-патриот, Крашенинников подходил к задачам научного исследования и мыслил их тесно связанными с развитием производительных сил, с развитием в целом просвещения в России, с укреплением государственности и безопасности своего отечества.

В дворянской империи середины XVIII века круг ученых, подобных Крашенинникову, был немногочислен. Лишь немногие, подобно Ломоносову и Крашенинникову, подымались над уровнем своих цеховых интересов и так широко понимали задачи развития науки в России.

Руководители судеб дворянской империи XVIII века не могли в должной мере оценить ученых-просветителей, ученых-патриотов. Ломоносов всю свою жизнь боролся в Академии Наук за процветание русской науки, наталкиваясь на равнодушие и косность, зачастую из прямое сопротивление. [51]

Не были оценены в должной мере и заслуги Крашенинникова. Характерный штрих. Семейство Крашенинникова после его смерти осталось в крайней бедности и без всякой помощи, труды и лишения отца их не были уважены. Ярко это подчеркнул в одной из своих комедий А. П. Сумароков. Чужехват в комедии «Тресотиниус» произносит следующий монолог, который явно имеет в виду Крашенинникова:

«Намнясь видел я, как честной, то по вашему и бесчестной, а по моему разумной и безумной принималися. Бесчестной — ат, по вашему, приехал, так ему стул, да еще в хорошеньком доме: все ли в добром здоровьи? какова твоя хозяюшка? детки? что так запал? ни к нам не жалуешь, ни к себе не зовешь? а все ведают, то, что он чужим и неправедным разжился. А честнова-то человека детки пришли милостыни просить, которых отец ездил до Китайчетова царства и был в Камчатном государстве, и об этом государстве написал повесть; однако, сказку-то ево читают, а детки-то ево ходят по миру; а у дочек то ево крашенинные бастроки, да и те в заплатах, — даром то, что отец их был в Камчатном государстве; и для того-то что они в крашенинном толкаются платьи, называют их крашенинкиными» ⁹⁰.

Так дворянская империя XVIII века вознаградила труды одного из наиболее передовых русских ученых своего времени — ученого-патриота, ученого-просветителя Степана Петровича Крашенинникова.

IV

Вплотную к обработке своих материалов о Камчатке Крашенинников, видимо, приступил не ранее конца 1748 г. — начала 1749 г.

В архивных материалах о деятельности Крашенинникова в Академии Наук за предшествующие годы нет никаких указаний на такого рода работу. Возможно, что, выполняя ряд поручений по Академии Наук, в которых он формально отчитывался, Крашенинников, так сказать, для себя, исподволь вел обработку и своих камчатских материалов, не считая необходимым отчитываться и в этой работе, поскольку он не был связан с ней каким-либо официальным поручением. Последнее является вероятным, если учесть быстрые темпы работы Крашенинникова над своим основным трудом в 1749 г. В середине 1749 г. он уже почти закончил первые три части. Столь скорые результаты наводят, естественно, на мысль о кропотливой работе предшествующих лет, не отраженной, однако, в академических документах того времени.

Официально Крашенинникову Академией Наук была поручена обработка его камчатских материалов в сентябре 1748 г. Причиной, которая заставила Академию Наук поставить вопрос о скорейшей подготовке к печати материалов Крашенинникова, а также и других участников Второй Камчатской экспедиции 1733-1743 гг., явилось дело профессора Гмелина. Будучи участником этой экспедиции И. Гмелин, уехав с разрешения Академии Наук временно за границу и захватив с собой некоторые материалы экспедиции, отказался вернуться в Россию и не вернул взятые материалы. 9 сентября 1748 г. Академией Наук было вынесено следующее решение: «Понеже примечено, многие камчатские известия разным людям в руки попались, и потому небезопасно, чтобы оные от иностранных прежде нежели здесь, в печать изданы были, от чего Академия Наук лишится пользы и чести; того ради в Канцелярии Академии Наук определено: помянутые известия поштучно на русском и латинском языках, так, как авторы их прислали, немедленно [52] напечатаны бы быти могли, и со временем зделать из них порядочную книгу, и для того к профессорам, адъюнктам и студентам Камчатской экспедиции послать указ, чтобы они привезенные свои дела, прилежно рассмотревши, в такое состояние привели, чтоб их печатать можно было». Данное решение передано было в числе других участников Второй Камчатской экспедиции и Крашенинникову, которому было поручено приведение в порядок как «собственных дел», так и материалов другого исследователя Камчатки, к тому времени покойного, Стеллера ⁹¹.

23 июня 1749 г. Крашенинников в рапорте в Академию Наук сообщил о первых итогах порученной ему работы. «По указу ее императорского величества из Канцелярии Академии Наук велено мне Стеллеровы и собственные мои камчатские дела приводить в порядок, в чем я поныне и упражняюсь и из Стеллеровых обсерваций привел к окончанию ихфиологию, а собственные мои только до половины», пишет Крашенинников. Здесь же Крашенинников сообщает и план своей работы, «чтоб Канцелярии Академии Наук известно было, каким образом я в делах моих поступаю». «Все мои обсервации, — пишет он, — по-русски ли они прежде, или по-латыни писаны были, имеют быть на русском языке и разделены на шесть частей, а что в которой части писано будет, тому приобщается оглавление». Оглавление представляет развернутый план первых трех частей и краткие указания о содержании четвертой, пятой и шестой.

Как первоначальный план «Описания Земли Камчатки», как самый ранний замысел его автора, оглавление представляет значительный интерес и имеет существенное значение для истории труда Крашенинникова. Привожу его полностью.

«Часть первая:

Гл. 1 — О географическом положении Камчатки

2 — О внешнем виде Земли Камчатки

3 — О знаменитейших реках вообще

4 — О Большей реке

5 — О Аваче

6 — О Камчатке

7 — О Тигиле

8 — О реках, впадающих в Пенжинское море, между Большею рекою и Тигилем

9 — О реках, впадающих в Пенжинское море, между Тигилем и Подкагирною

10 — О реках, впадающих в Восточное море, между Анапкоем и Камчаткою рекою

11 — О реках, текущих в то же море между Камчаткой и Авачей

12 — О реках, которые от усть-Авачи до Курильской лопатки в Восточное и от Лопатки на север до устья Большей реки в Пенжинское море впадают

13 — О Курильских островах

14 — О приливе и отливе Пенжинского моря.

Часть вторая:

Гл. 1 — О недостатках Камчатки в рассуждении других мест, которые тамошним жителям нечувствительны

2 — О натуральных ее недостатках [53]

3 — О климате оной страны

4 — О огнедышущих горах

5 — О горячих ключах

6 — О рыбах

7 — О зверях

8 — О птицах

9 — О некоторых травах и кореньях, в пищу употребляемых.

Часть третья:

Гл. 1 — О камчатских народах вообще

2 — О начале камчатского народа и отчего название камчадал происходит

3 — О прежнем состоянии камчатского народа. О внешнем виде и их грубости

4 — О камчатских острожках

5 — О мужской и женской работе

6 — О домовой посуде и других потребностях

7 — О платье

8 — О езде на собаках и равных к шой принадлежащих приборах

9 — О военном оружии, хитростях и признаках измены

10 — О боге и сотворении земли

11 — О шаманах

12 — О праздниках и бывающих при том церемониях

13 — О пирах и забавах

14 — О сведении дружбы

15 — О сватаньи и свадьбах

16 — О плодородии камчадалов, родах жен их и именах мужских и женских

17 — О болезнях и лечении

18 — О погребении умерших

19 — О разных наречиях камчатского народа с приобщением краткого вокабулярия.

Часть четвертая содержать имеет описание коряк и курилов.

Часть пятая будет о завоевании Камчатки и о бывших в разное время бунтах и изменах.

Часть шестая: о нынешнем состоянии камчатских острогов, о содержании служивых и о подсудных к каждому острогу камчатских или коряцких острожках».

Свое сообщение, при котором приложен был план, Крашенинников заканчивает указанием на то, что «первые три части вскоре окончатся», а последние «замедлятся», так как летом он должен будет «трудиться в ботанике» ⁹². В тот же день (23 июня), когда Крашенинников подал свой рапорт, состоялось постановление Канцелярии Академии Наук: «Оные обсервации, которые состоят в шести частях, рассмотреть профессору и ректору гимназии господину Фишеру и, что им усмотрено будет за непристойное, поправить и, по рассмотрении, оные взнесть в Канцелярию при репорте» ⁹³. Рассматривал ли Фишер «обсервации» Крашенинникова, неизвестно, а всего скорее, что нет, так как никаких следов этот просмотр не оставил в документах того времени. Ни звука о просмотре Фишера не говорит и Крашенинников в своих отчетах за 1749-1750 гг. В отчете за «майскую треть» 1749 г. он указывает: «упражняюсь в приведении в порядок камчатских дел», в отчете за [54] «сентябрьскую треть» 1750 г. — «приводил в порядок известия, принадлежащие до камчатской истории» ⁹⁴.

Камчатские «обсервации» Крашенинникова 1748-1750 гг. не дошли до нас, и о них мы можем судить только по приведенному выше плану. Исходя из содержания плана, весьма близкого к плану будущего «Описания Земли Камчатки», «обсервации» 1748-1750 гг. нужно рассматривать как первую редакцию труда Крашенинникова.

Новое решение Академии Наук существенно изменило весь дальнейший ход работы Крашенинникова. Проводился ли просмотр «обсерваций» Крашенинникова кем-либо из состава Академии Наук, неизвестно, но 1 марта 1751 г. состоялось специальное решение о его труде: «Понеже профессор Крашенинников был в самой Камчатке и прислал описание оной в Академию, которое ему ныне надлежит пересмотреть вновь, и те места, о которых покойной адъюнкт Штеллер в Описании своем упоминает, а оного нет в Описании оного Крашенинникова, то их внесть либо в самой текст или сообщить оные в примечаниях с прописанием авторова имени» ⁹⁵.

Крашенинников, начиная с 1748 г., работал над материалами Стеллера. Отметим, что он был не единственным, кто работал над материалами покойных участников Второй Камчатской экспедиции. Профессору Винцгейму поручено было Академией в том же 1748 г. «пересмотреть дела покойного Кроера и из того сделать, что надлежит» ⁹⁶.

Работая с 1748 г. над приведением в порядок материалов Стеллера и уже закончив в 1749 г. обработку той части, которая касалась «ихфиологии», Крашенинников мог в сравнительно короткий срок выполнить новое решение Академии Наук.

В августе 1751 г. он сообщил о завершении работы над первыми двумя частями в новом плане: «Велено мне камчатское мое описание снесть с описанием покойного адъюнкта Стеллера, и чего в моем описании не найдется, то взять мне из помянутого Стеллерова описания и внесть в текст или в примечания с объявлением авторова имени. И во исполнение объявленного ордера приведено мною к окончанию две части камчатского описания с прибавлением Стеллеровых примечаний и с объявлением его имени, которые при сем прилагаю и покорнейше прошу, чтоб оные, кому надлежит, посланы были для рассмотрения» ⁹⁷.

В апреле 1752 г. Крашенинников представил третью часть «Описания Земли Камчатки», законченную в соответствии с решением Академии Наук от 1 марта 1751 г., а в марте 1753 г. в Канцелярию Академии Наук поступила и четвертая, последняя часть. Весь материал, который Крашенинников первоначально предполагал разбить на шесть частей, был уложен автором в четыре части без коренной, однако, ломки первоначального плана. План 1748 г. в основном был выдержан; в большинстве случаев сохранилась даже последовательность намечавшихся глав.

При подготовке четвертой части Крашенинников встретился с трудностями, связанными с задержкой Миллером нужных для работы Крашенинникова материалов якутского архива. Миллер задерживал их и, видимо, не хотел передать Крашенинникову. В сентябре 1752 г. последний вынужден был обратиться с особым рапортом в Академию Наук, в котором он излагал все обстоятельства дела и просил оказать давление на Миллера. «К четвертой части камчатского описания, — писал Крашенинников, — потребны мне некоторые документы из якутской [56] архивы, зачем оная часть поныне не приведена к окончанию, о чем я и прежде предлагал Канцелярии, по которому моему представлению истребовано от профессора гд-на Миллера оной архива, а за чем по сие время не сообщена от него, не ведаю; а понеже обьявленное писание печатать уже начали, и последнею частию необходимо ускорять должно, чтоб в печатании не учинилось препятствия, того ради Канцелярию Академии Наук покорно прошу, чтоб повелено было давать мне якуцкой архив по одной книге на краткое время купно с оглавлением содержащихся в каждой книге дел; таким образом может быть я недели в две со всею архивою исправлюсь. А ежели без потребных доказательств отдать печатать четвертую часть так, как она сочинена по словесным известиям, то в годах будут великие ошибки, а в важных и достойных памяти обстоятельствах крайней недостаток, а следовательно, вся книга в исправности сама с собою несогласна» ⁹⁸. Вторичное представление Крашенинникова возымело действие, и нужные материалы были им получены.

С августа 1751 г. по март 1753 г. последовательно тремя рукописями Крашенинниковым были представлены все четыре части его труда. Рукописи эти приходится рассматривать как вторую редакцию «Описания Земли Камчатки».

Рукописи Крашенинникова 1751-1753 гг. долгие годы считались утраченными. Только в 1938 г. они были случайно обнаружены Г. А. Князевым и Л. Б. Модзалевским в главной физической обсерватории в Пулкове, а затем переданы из Пулковской обсерватории в Архив Академии Наук СССР. Все три рукописи оказались переплетенными в один современный Крашенинникову переплет и имели помету библиотекаря библиотеки Академии Наук СССР А. И. Богданова «Из типографии 1756 декабря 3» ⁹⁹. С того времени рукописи эти изучались Л. Б. Модзалевским, А. И. Андреевым и Н. Н. Степановым, некоторые наблюдения которых и были уже изложены в соответствующих изданиях ¹⁰⁰. Изучение этого переплетенного тома, имеющего сейчас шифр архива Академии Наук СССР, разр. II, оп. I, No 288, не может считаться, однако, доведенным до конца и сейчас. Ниже мы сообщаем ряд дополнительных данных об этой рукописи, которая в дальнейшем, без сомнения, будет привлекать все большее и большее внимание, как один из интереснейших памятников русской науки XVIII века.

Об обсуждении рукописи Крашенинникова в Академии Наук мы имеем далеко не полные данные, о многом приходится догадываться и строить гипотезы, исходя из последующей переделки текста.

В дошедших до нас документах подробно отражено лишь обсуждение первой и второй частей. Отзывы на них предложено было дать Ломоносову, Миллеру, Попову, Фишеру и Тауберту. Отзывы Попова и Тауберта не имеют принципиального значения, Фишер вообще не дал отзыва. Внимания заслуживают отзывы Ломоносова и Миллера, отзывы во многом противоположные и сыгравшие различную роль для труда Крашенинникова.

Краткий отзыв М. В. Ломоносова — дань внимания и уважения великого русского ученого к научным заслугам своего младшего товарища: «Присланную ко мне сентября от 24 дня при ордере книгу, сочиненную профессором Крашенинниковым, называемую Описание Земли Камчатки, свидетельствовал, которую признаю за достойную напечатания ради изрядных об оной земли известий. Не великие и немногие [57] неисправности в штиле, которые автор сам при печатании исправить может, не столь важны, чтобы сей книги печатание хотя мало могли препятствовать» ¹⁰¹.

Читая рукопись Крашенинникова, Ломоносов, видимо, отчеркнул на полях ее эти «не великие и немногие неисправности в штиле». Так только можно раскрыть значение тех карандашных помет Ломоносова, которые установлены Л. Б. Модзалевским, опубликовавшим впервые и отзыв Ломоносова на труд Крашенинникова ¹⁰².

Отзыв Миллера о рукописи занимает четыре листа. Бесспорно, Миллером в его отзыве были сделаны некоторые ценные и полезные замечания, но в целом отзыв Миллера — придирчивый, не лишенный и известной мелочности, хотя Миллер всячески и старается создать иное впечатление. В некоторых местах отзыв явно груб и резок. Наконец центральными пунктами отзыва являются пункты, в которых Миллер всячески старается оградить свой научный престиж и научный престиж Стеллера от малейшей критики Крашенинникова. Перед нами жрец науки, не останавливающийся перед грубым окриком по отношению к своему бывшему студенту для того, чтобы удержать последнего в границах «должного приличия» к его бывшему профессору.

Ввиду большого значения отзыва Миллера в дальнейшей судьбе рукописи Крашенинникова привожу его полностью:

«1. Понеже по определению его высокографского сиятельства гд-на президента оное описание свидетельствовать велено не мне одному, но и прочим г-дам профессорам, что чаятельно в Историческом собрании чиниться будет: то я отлагаю до того времени все партикулярные и мелочные примечания, которые ко исправлению оного служить могут, а здесь только объявляю, что вообще всему оному описанию в пользу служить может.

2. Кажется, что всякой читатель при оном гд-на Крашенинникова описаний яко за недостаток почитать будет, что он о себе нималого известия не дал, для чего, когда и как он на Камчатку отправлен был, какими дорогами ехал и какие способы имел и употребил к познанию того, о чем он в своем описании пишет. Чего ради по моему мнению ему надлежит сие пополнить по данной ему от гд-на Гмелина и от меня инструкции и по его с дороги к нам присланным репортам и путешественным описаниям, что первую часть его описания составлять может.

3. При географическом описании Камчатки, которое у него первую часть составляет, кажется что надлежит приобщить обстоятельную ландкарту всей земли Камчатки, которая по его описанию весьма исправно сочиниться может, а не токмо об одной реке Камчатке как он намерен. Чем в описании можно будет убегать от многих мелочных до положения мест касающихся обстоятельств, для которых только на ландкарту ссылаться должно.

4. В оном описании часто упоминается о высоте полуса, что кроме того, где обсервации взяты, учинить не надлежало, особливо когда ландкарта сообщена будет, на которой все то изобразится. [58]

5. Некоторые ненужные обстоятельства, как например расстояние на саженях, строение и число казармов, балаганов, шалашей, людьских изб, кладовых анбаров, выкинуть можно, а особливо для того, понеже не все места господином Крашенинниковым с теми же мелочными обстоятельствами описываются.

6. Примечании есть во многих местах весьма приятные и полезные, токмо оным в других главах быть надлежало, например, рассуждении о земных переменах на Камчатке случившихся надлежащ до натуральной истории в другой части описанной. О баснях камчадальских по всему описанию рассеянных способнее на одном месте в третьей части при описании народов объявить. В главе о реке Тигиле описана река Еловка, которая в Камчатку впала, и с сею рекою вместе описана быть должна. О дорогах на Камчатке в разных местах при случае объявлено, о чем особливую главу сочинить можно.

7. Морской берег от реки Пенжины до реки Амура не надлежит до Камчатки, но оной описан быть должен в моей сибирской географии, которая не иным чем, как морем, окончатся не может. Следовательно, дабы об одном деле не писать двояко, то описание оного берега здесь надлежит выключить.

8. Не желаю я чтоб гд-н Крашенинников упоминал о Описании Земли Камчатки в 1737 году из разных по то время собранных известиев мною сочиненном. Намерение мое при том только было, чтоб гд-ну Крашенинникову при отправлении его на Камчатку дать наперед некоторое знание той страны для описания которой мы его отправляли, и дабы он по тому мог испытать и проведать о подлинном Земли Камчатки состоянии. А когда мое сочинение ему так и служило, и повидимому не без пользы было, то весьма неприлично, что он теперь некоторые в нем находящиеся известия опровергает. Таким образом ни с какими письменными сочинениями учинить не обычно, а меньше с теми, которые сам сочинитель за подлинные и за совершенные не признает, и оные в печать выдать не намерен. Однако сим я не спорю, чтоб гд-н Крашенинников не мог в свое описание взнесть все то, что у меня о Камчатке написано, а особливо то, что к дополнению его известиев потребно, как например о Курильских островах. Токмо он может при том объявить, что такие известии ему от меня сообщены, не упоминая о прежнем моем Земли Камчатки описании.

9. Вышеписанное рассуждение о неопровержении писменных сочинений надлежит такожде наблюдать при описании покойного господина Штеллера, которое гд-ну Крашенинникову в пользу своего описания употребить позволено. Никому от того пользы нет, когда гд-н Крашенинников в некоторых местах упоминает, что гд-н Штеллер писал неосновательно, что ошибся, что обманулся. Несогласие между Штеллеровыми и его известиями только тогда описать должно, где сумнительно, которые больше веры достойны.

10. При второй части о выгоде и о недостатках Камчатки, которая опыт истории натуральной оной земли составляет, кажется, что порядок бы лутче был наблюден, ежели бы гд-н Крашенинников в 1) главе описал перемену воздуха и погоды, в 2) состояние земли где камениста, пещанна, иловата, где черная земля, где болота, где горы, где леса, а все только вообще, в 3) о огнедышащих горах, в 4) о ключах горячих (из которых двух последних глав надлежит еще некоторые известия о местоположении оных взнесть в первую часть по местам где прилично), в 5) о металлах, в 6) о лесах, в 7) о травах и так далее. Общее рассуждение есть такое, чтоб о всем том писать наперед, что с следующим имеет некоторое сообщение.

11. Советовал бы я чтоб всем натуральным вещам [59] приписать латинские названия под текстом якобы в примечаниях. При травах гд-н Крашенинников некоторые тех имен латинских писал русскими литерами, что обыкновенно всех ученых людей противно. Что надлежит до китов, то советую согласить с сими известиями Андерсонову книгу о Изландии, которую я гд-ну Крашенинникову сообщить могу» ¹⁰³.

В январе 1752 г. в Академии Наук состоялось заседание Исторического собрания, посвященное разбору первых двух частей книги Крашенинникова и сведшееся фактически к разбору замечаний Миллера. Историческое собрание по ряду вопросов не поддержало Миллера. «Партикулярные и мелочные примечания» Миллера, которые тот собирался огласить на данном заседании, Историческое собрание отказалось заслушивать, «понеже сие Описание разными гд-ами профессорами уже рассматривано и апробовано и для того в собрании читано не будет». Собрание не стало связывать Крашенинникова «исправлением партикулярных и мелочных примечаний» Миллера, предоставив полную свободу автору («оставляется гд-ну автору»). Не поддержало Историческое собрание Миллера и в вопросе композиции представленного труда (пп. 6, 7 и 10). «Все что гд-н профессор Миллер объявляет о порядке и расположении глав, то оставляется на волю гд-на автора, рассудит ли он за благо, какие перемены зделать или нет» — таково было решение Исторического собрания. Не согласилось Историческое собрание также признать монополию Миллера на описание морского берега от Пенжины до Амура: «Хотя господин профессор Миллер и объявляет что морской берег от реки Пенжины до Амура не надлежит до Камчатки, но в его сибирской географии описан быть имеет, однако сие не препятствует оного и здесь описывать, потому что когда гд-н Миллер тот же берег описывать будет, то двояким трудом и двояко известия утверждаются».

Таким образом, во многих важных вопросах Историческое собрание оградило Крашенинникова от мелочной опеки Миллера и его «партикулярных и мелочных примечаний» и предоставило автору полную свободу.

Некоторые замечания Миллера были приняты Историческим собранием, поскольку они уже были предусмотрены и автором и Академией Наук. Так, признано было «справедливым» замечание Миллера о необходимости внесения данных о том, «для чего, в какое время и как он (Крашенинников. — Н. С.) отправлен» и было вынесено решение «гд-ну автору в предисловии или в каком нибудь приличном месте удовольствовать гд-на Миллера»; одновременно было отмечено, что «профессор Крашенинников тож зделать и прежде намерен был». Принято было замечание и о ландкарте и тут же было разъяснено Миллеру, что «обстоятельную всей Земли Камчатской ландкарту по авторову описанию сочинить уже приказала Канцелярия».

Приняты были Историческим собранием и некоторые другие замечания Миллера (о высоте полюса, латинских названиях, описании дорог на Камчатку и т. д.).

Важнейшее значение для судьбы труда Крашенинникова имело принятие Историческим собранием замечаний Миллера об использовании Крашенинниковым трудов Миллера и особенно Стеллера. В заседании было постановлено: «в. Примечания гд-на профессора Миллера о [60] описании Земли Камчатки, которое в 1737 году им Миллером из разных, по то время собранных известиев сочинено и гд-ну Крашенинникову при его отправлении на Камчатку только для того вручено, чтоб ему наперед той страны дать некоторое знание, справедливы, и того ради гд-ну автору где о вышеписанном в описании упомянуто переправить и ненадобное выключить должно. 9. Тоже наблюдать имеет гд-н автор и о Штеллерсвом описании, о котором деле гд-н Миллер в сем пункте рассуждение свое дал».

В осуществление решения Исторического собрания Крашенинников вынужден был внести исправления в текст первой и второй частей. Исправления вносились в текст той же рукописи, которая представлена была Крашенинниковым. Целый ряд полемических мест, посвященных Стеллеру, был выброшен, ряд мест был переделан, выброшены были ссылки на работу Миллера, произведены были и некоторые другие исправления, вызванные замечаниями Миллера. В результате создана была третья редакция первой и второй частей «Описания Земли Камчатки», существенно отличающаяся от второй. Видимо, ввиду спешки работы текст с исправлениями не был перенесен на беловой экземпляр, и в таком виде в том же январе 1752 г. рукопись Крашенинникова была возвращена в Академию Наук, откуда в марте 1752 г. была отправлена в академическую типографию.

Просмотр третьей части труда Крашенинникова проходил в сентябре 1752 г. Особую позицию опять занял Миллер. Все прочие члены Исторического собрания «согласно установили, что они ничего в сем описании не нашли, чтобы печатанию сей части воспретить могло, и потому оную и печати удостоили». Единственное пожелаиие их сводилось к уточнению названий глав. Миллер в особом письменном «мнении», подчеркнув в нем свои обиды в связи с непринятием его предложения о зачтении «Описания Земли Камчатки» в Историческом собрании, вновь указал на «погрешности, которые б можно было поправить, ежели бы повелено было оное прочесть в Историческом собрании». Эти «погрешности» не были раскрыты Миллером в его «мнении», так как, продолжал он, «мое предложение тогда за благо не принято, того ради и ныне о том упоминать за излишно почитаю».

Ввиду столь неясного характера усмотренных «погрешностей» Канцелярия Академии Наук вынесла столь же неясное решение: «А что гд-н Миллер пишет в своем мнении о исправлении автором неисправностей, то в прежней части от автора оные уже исправлены, да и ныне исправитца могут» ¹⁰⁴.

Исходя из этого решения, Крашенинников провел переработку третьей части в том же направлении, в каком проведена была переработка первой и второй частей и в декабре 1752 г., опять-таки не перенося новый текст в беловой экземпляр, а сделав все исправления в тексте представленной на рассмотрение рукописи, сдал ее в Академию Наук, откуда она и была направлена в академическую типографию.

О просмотре четвертой, последней части труда Крашенинникова мы не имеем никаких данных в дошедших до нас документах, за исключением краткой пометы о том, что в Историческом собрании «найдено, что помянутая часть весьма изрядно сочинена, и для того господа заседавшие оную апробовали и к печати удостоили». Думается, однако, что это заключение является последним звеном в длительной и сложной, как нам представляется, истории просмотра четвертой части. Такой вывод невольно напрашивается при анализе тех исправлений, какие внес Крашенинников в представленную им четвертую часть. [62]

Характер исправлений в четвертой части совершенно иной, нежели в первых трех, и отсюда совершенно бесспорен вывод, что, исправляя четвертую часть, Крашенинников не мог руководствоваться замечаниями Миллера к первым двум частям, которые были навязаны автору Историческим собранием. Были сделаны какие-то новые замечания, которые либо были фиксированы в документах того времени (но документы до нас не дошли), либо, возможно, не были фиксированы вовсе. Последний вариант мы считаем также возможным, исходя из характера сделанных исправлений.

Приведем ряд исправлений Крашенинникова, для того чтобы сделать более ясным, данный вопрос. Рассказывая о казачьих бунтах на Камчатке, Крашенинников в ряде случаев смягчил первоначальные краски и выбросил места, откровенно повествовавшие о методах расправы администрации с участниками бунтов. Так, в рассказе о наказании участников казачьего бунта 1711 г. Крашенинников зачеркнул тексты: «некоторым уши резаны и ноздри рваны», «на плахи кладены и биты кнутом в проводку по улицам, а иные вместо кнута батожьем». В рассказе о наказании участников казачьего бунта 1713 г. был зачеркнут текст: «главными ворами на плаху клал, а потом бил кнутом в проводку, многим уши резаны и ноздри пороты». Зачеркнутым оказался и текст, дававший некоторые обобщения в фактической истории этих бунтов: «и после того до наших времен не было между тамошними казаками никакого замешательства для того что старые изменники бунтовщики, в числе которых был всякой сброд, перевелись, а вновь посылаются люди».

Смягчено было Крашенинниковым также описание восстаний ительменов, в частности зачеркнуты были места, раскрывавшие слишком откровенно тяжесть колониальной политики царизма и невыносимую эксплоатацию, какой подвергались ительмены со стороны камчатских правителей. Так, в рассказе об одном из ранних восстаний Крашенинников зачеркнул текст: «принуждены они были терпеть крайнее раззорение и гибель». В рассказе о методах управления Афанасия Петрова, приведших к восстанию ительменов, Крашенинников оставил слова «от несносных обид и налогов» и выбросил непосредственно продолжавшееся «и грабительства», а также следующий факт, иллюстрировавший конкретно это «грабительство»: «более полугода морил их голодом, чтоб у него награбленные его олени покупали дорогою ценою». Зачеркнутым оказался и следующий текст, рассказывавший об обидах ительменов: «которым обиды их весьма чувствительны были, особливо когда они сверх ясаку брали у них, что ни попало, вводили их неволею в долги неоплатные, навязывая насильно товары свои и всякую безделицу дорогою ценою и за те долги брали детей их себе в холопство».

Приведем еще два примера, наглядно иллюстрирующих характер исправлений Крашенинникова. Оставив текст «из острожков покоренных силою брали они (казаки — Н. С.) довольное число в полон женского полу и малолетних, которых разделяя по себе владели ими как холопами», Крашенинников зачеркнул продолжение, конкретно раскрывавшее этот факт «и продавали, и пропивали, и проигрывали, как бы право на то имея». Зачеркнуто было и следующее место, раскрывавшее особенности торговли казаков с ительменами: «в том числе бывали такие бессовестные люди, что однажды задолжа камчадала вечно должником почитали, ибо ежели камчадал не в состоянии был заплатить всего долгу, то уплата его не почиталась в уплату, хотя бы на нем и один токмо соболь остался, а 30 уплочено было».

Можно было бы привести ряд аналогичных примеров, но думается, что и приведенных достаточно, чтобы сделать следующий вывод. [63] Четвертую часть труда Крашенинникова обсуждали (где и в какой форме — об этом можно только гадать), и в результате обсуждения Крашенинников вынужден был дать более смягченное изображение быта и событий на Камчатке, нежели то, какое он дал раньше, правдиво и добросовестно рисуя по архивным материалам и «словесных известиям» нравы эпохи и исторические события.

Таков основной характер исправлений Крашенинникова в четвертой части. Отмечу, что подобными исправлениями не исчерпываются все исправления в четвертой части. Есть исправления и другого типа, но они не имеют такого принципиального значения.

В результате всей той значительной правки, которой подверглись все части труда Крашенинникова (вторая редакция), фактически создалась новая редакция труда, которую можно считать третьей, апробированной Историческим собранием и отправленной в печать.

Новый беловой экземпляр труда, заключающий третью редакцию, как я уже указывал, не был написан, и в типографию отравлена была прежняя рукопись, сплошь испещренная помарками, исправлениями, зачеркиваниями, рукопись, представившая в свое время значительные трудности для набора, а сейчас представляющая значительные трудности для ее изучения (многие зачеркнутые места рукописи расшифровываются только при помощи лупы).

Ввиду значительного интереса этой рукописи дадим ее описание. Рукопись Архива Академии Наук СССР (шифр — разр. II, оп. I, No 288) представляет собой рукопись на 334 листах, в переплете. На оборотной стороне верхнего переплета надпись: «Из типографии 1756 декабря 3». Заголовка в рукописи нет. На лл. 1-2 дано «Оглавление Камчатского описания» (перечень глав всех четырех частей), на лл. 3-60 — первая часть, на лл. 61-169 — вторая часть, на лл. 170-197 — указатель к первой и второй частям, озаглавленный «Кратчайшее изъявление вещей на книгу первого тома Камчатской истории, собранных по алфавиту скорого ради приискания», составленный, как указано было, Л. Б. Модзалевским, библиотекарем Академии Наук А. И. Богдановым, на лл. 198-279 — третья часть, на лл. 280-319 — четвертая часть, на лл. 320-334 об. — «Реестр собранных вещей по алфавиту находящихся во втором томе Камчатской истории», составленный тем же Богдановым.

Останавливаясь на отдельных частях рукописи, отметим, что «Оглавление Камчатского описания» (оглавление ко всем четырем частям) не совпадает зачастую с заголовками глав в тексте самой рукописи, а также и с заголовками глав в печатном издании. Для сравнения даем соответствующую таблицу на стр. 65-71.

Исходя из таблицы можно сделать несколько любопытных выводов. «Оглавление Камчатского описания», помещенное на отдельных вложенных в рукопись листах, несомненно было составлено до написания третьей и четвертой частей. Если заголовки глав первой и второй частей в «Оглавлении Камчатского описания» по содержанию совпадают с заголовками глав этих частей в самом тексте рукописи, хотя и имеются некоторые стилистические расхождения, то в отношении третьей и четвертой частей здесь нет такого совпадения. Представляя «Оглавление Камчатского описания», Крашенинников предполагал для третьей части 21 главу и для четвертой — 11, материал же в процессе последующей работы был оформлен в третьей части в 22 главы и в четвертой части — в 9. Изменилось содержание и отдельных глав. В третьей части дана была особая, не запроектированная в «Оглавлении...» глава под заголовком «О пище и питии камчатского народа и о приуготовлении оные»; дана была также новая глава «О различных наречиях камчатского народа» и, с другой стороны, не была написана [64] проектировавшаяся глава «Собрание слов всех объявленных народов», а соответствующий словарный материал был распределен по главам «О различных наречиях камчатского народа», «О коряцком народе» и «О курильском народе». Что касается четвертой части, то здесь также произошли изменения. Материал планировавшихся 3-й и 4-й глав был объединен в одной 3-й главе, а материал 8-й и 9-й — в одной 7-й.

Переходя к основному тексту рукописи, нужно отметить, что рукопись писана несколькими почерками, имеет поля, на которые вынесен ряд исправлений в основном тексте; в свою очередь, эти исправления также часто зачеркнуты; исправления очень часты и в основном тексте. Зачеркивания сделаны различными способами и густота их различна; многие места так тщательно зачеркнуты, что восстанавливаются только с лупою.

Как уже было сказано, на полях рукописи имеется несколько помет рукою М. В. Ломоносова, указанных Л. Б. Модвалевским. В дополнение отметим следующее. На л. 61 (введение ко второй части) подчеркнуто «млеком и медом» и на полях поставлен NB. Крашенинников в связи с этим зачеркнул «кипящие млеком и медом» и написал «всем изобильные». На л. 61 об. подчеркнуто «землицы» (заголовок 1-й главы второй части) и на полях поставлен NB, а несколько выше написано «земли». Исправления в связи с этой пометой Крашенинниковым не было сделано. На л. 68 (1-я глава второй части) Ломоносовым исправлена описка Крашенинникова, в слове «Еоля» зачеркнуто «я» и на полях поставлено «а».

Имеется еще несколько помет, сделанных уже не Ломоносовым. Так, на полях л. 70 об. по поводу описания юрты против строк «дым из верху ее весьма густой идет» имеется помета: «каким образом из нее выходит кверху или книзу». На л. 86 против текста «в прежние времена было там соболей невероятное множество: один промышленной мог изловить их без дальнего труда до семидесят и осмидесят» на полях помета: «в год или в день». В издании 1755 г. в связи с этой пометой в тексте появилось «в год». На л. 137 против текста описания чаек над словами «как бритва» (описание клюва — «по краям вострой, как бритва») поставлен + и на полях помета «переменить», что вызвало новую редакцию — «по краям весьма острой».

Говоря о других особенностях рукописи, необходимо остановиться на двух главах: 8-й второй части «О зверях морских» и 2-й третьей части «О происхождении звания камчадал и камчатского народа по одним токмо догадкам». Первая глава написана несколькими фрагментами, порядок которых не совпадает с печатным изданием. После абзаца: «Водятся наибольше около каменных гор... обыкновенно водится» (л. 112 рукописи; изд. 1755, стр. 270; наст. изд., стр. 275) следовал текст о морских котах, заключающий один абзац: «Коты морские... с сиза черная» (л. 112 рукописи; изд. 1755, стр. 275; наст. изд., стр. 277), далее следовал текст о бобрах морских с абзаца: «Бобры морские...» (л. 112 об. рукописи; изд. 1755, стр. 286; наст. изд., стр. 283) по абзац: «Есть еще в тамошних морях и другие некоторые звери...», обрывавшийся на середине фразы: «Но сколько о белуге, яко известном многим звере, писать здесь нет нужды, столько коровы морские достойны пространнейшего описания, тем наипаче, что о сем животном» (л. 113 об. рукописи; изд. 1755, стр. 289; наст. изд., стр. 284-286). После этого Крашенинников дополнил весь этот текст прибавлениями, сопроводив их особыми пометками. В связи с этим на л. 112 ил. 112 об. были сделаны приписки «смотри в прибавлениях» и соответствующие части текста размечены звездочками. На лл. 114-115 об. имеется прибавление о сивучах, дополнявшее текст, заканчивавшийся [71] на л. 112, с припиской наверху «О льве морском или сивуче внесть в текст»; на лл. 116-119 аналогичное прибавление к тексту о котах морских с пометой «О котах морских внесть в текст»; на лл. 120-123 продолжение текста, оборванного на л. 115 об. на середине фразы (продолжение начинается с текста «писатели натуральной истории по ныне несогласны...»).

Вторая глава третьей части «О происхождении звания камчадал и камчатского народа по одним токмо догадкам» начинается с текста «Что ж касается до происхождения камчатского народа...» (л. 201 рукописи; изд. 1755, т. II, стр. 10; наст. изд., стр. 363); текст этот идет с л. 201 по л. 204, испещренный различными помарками и исправлениями; к нему написано добавление, ставшее началом главы, помещенное на лл. 204 об.-205. В связи с таким написанием этой главы в тексте имеются три пометки: на л. 201 пометка «внесть от чего [72] произошло звание камчадал до конца главы, см. лист 7 на обороте» (л. 7 первоначальной нумерации третьей части соответствует л. 204 современной нумерации всей рукописи), на л. 204 об. пометка «NB, писать с начала» и на л. 205 пометка «Писать, что касается до происхождения камчатского народа и проч. смотри лист 4 гл. 2» (л. 4 соответствует л. 201 современной нумерации).

Дополнение к тексту, разорванное с основным текстом, имеется и в 3-й главе четвертой части (подобно 8-й главе второй части). Обширное примечание о японском судне, прибитом в 1729 г. к берегам Камчатки (наст. изд., стр. 491-493) помещено в самом конце рукописи на лл. 318 об.-319 об. с пометкой «О японцах внесть в ноты (примечания. — Н. С.) при конце 3 главы сей книги», в соответствии с чем на л. 293 имеется соответствующая пометка «Ноты под сию статью смотри по окончании книги».

На л. 247 после заголовка «Песня на подполковника Мерлина, маеора Павлуцкого и студента Крашенинникова» в тексте рукописи отсутствуют ноты, имеющиеся в печатном тексте, и имеется пометка «Здесь подведутся ноты».

На л. 222 на полях имеется единственный во всей рукописи рисунок, изображающий алаки, или лямки (принадлежность собачьей упряжи).

Таковы основные особенности рукописи «Описание Земли Камчатки», хранящейся сейчас в архиве Академии Наук СССР. В рукописи заключены фактически две редакции труда Крашенинникова — вторая и третья.

Рукопись, как было уже отмечено выше, поступила в академическую типографию и с нее печаталась книга. Несколько моментов наглядно подтверждают это. На полях рукописи имеются знаки, определявшие разбивку текста рукописи по печатным листам издания 1755 г. Рукопись, испещренная помарками, исправлениями и добавлениями, несомненно встретила значительные трудности при наборе. В связи с этим на л. 120 (в тексте главы 8-й второй части) на полях имеется пометка наборщика «Прошу назначить куда оное вставить», и тут же ответная пометка «Смотреть в оригинал и набирать по х».

Третья редакция труда Крашенинникова, представленная в рассмотренной рукописи, почти совпадает с печатным изданием этого труда, но именно только почти совпадает. Сам собою напрашивающийся вывод об идентичности текста третьей редакции с печатным изданием, поскольку с него и печатали издание 1755 г., приходится отбросить при внимательном сравнении рукописи и издания 1755 г. Печатное издание 1755 г. приходится рассматривать как четвертую редакцию труда Крашенинникова.

И дело не только в том, что при печатании автор дополнил то, о чем он сделал особые пометки в тексте рукописи. В этом плане при печатании добавлена была 12-я глава во второй части «О приливе и отливе Пенжинского моря и Восточного окиана». В эту главу вошли все материалы на лл. 145-169 об. рукописи, но вновь написан был весь литературный текст (изд. 1755, стр. 350-354; наст. изд., стр. 333-336); а к материалам добавлено было «Примечание прилива и отлива морской воды в Большей реке 1739 года) (с 27 мая по 29 июня)». Точно так же при печатании «подведены» были ноты для песни, отсутствующие в тексте рукописи.

Дело, однако, не только в этом. При внимательном сравнении издания 1755 г. с текстом рукописи обнаруживаются и другие расхождения. Некоторые места из рукописи, несмотря на то что они не были зачеркнуты, не вошли в издание 1755 г. Так, опущен был следующий текст, имеющийся в рукописи (л. 231). «По смерти надеются они (камчадалы. — Н. С.) получить жен своих по прежнему и старики о сем раю [73] весьма радуются и по той причине кажется не боятся, но губят себя безвременно, топятся, давятся, морят себя голодом и живые отдаются собакам своим на съедение». Некоторые места рукописи вновь подверглись переработке. Так, текст рукописи (л. 85 об.) «в Большерецке нынешней генерал-лейтенант и господин Шубин не знаю сколько лисиц поймал в яме» для издания переработан был следующим образом: «в Большерецке некоторой человек несколько лисиц поймал у своей избы в яме» (т. I, стр. 214). Имеется еще ряд аналогичных мест.

Говоря об этом исправлении текста третьей редакции, нужно подчеркнуть, однако, что значительного количества таких исправлений по содержанию текста мы не имеем. Печатное издание 1755 г. воспроизводит в основном по содержанию третью редакцию. Исправлений по существу в гранках (очевидно, все эти исправления сделаны были в гранках) сделано было немного.

Проведена была, однако, вторично значительная редакционная работа — стилистическая правка текста. Для того чтобы наглядно представить эту редакционную работу, приведу самое начало книги в двух вариантах (рукописная третья редакция и редакция печатного издания). Внизу (в знаменателе) дана третья редакция, над ней — окончательная редакция печатного текста.

«О Камчатской земле издавна были известия, однако по большей части такие, по которым одно то знать можно было, что сия земля есть в свете; а какое ее положение, какое состояние, какие жители, и прочая, о том ничего подлинного нигде не находилось. Сперва мнение было, что и земля Ессо соединение имеет с Камчаткою, и почиталось не безосновательным чрез долгое время: потом явилось/нашлося, что между помянутою землею и Камчаткою не токмо морской пролив есть, но и островов много /морской пролив, но и многие острова находятся. Однако в определении ее положения и от того не воспоследовало/последовало никакой исправности, так что даже до наших времен по однем токмо догадкам представлялась она на картах с превеликою ошибкою, о чем свидетельствуют самые карты не токмо прежних веков, но и недавно сочиненные. В самой России начали знать/больше знать о Камчатке с тех пор, как она приведена в подданство. Но как всякого дела начало несовершенно, так и первые об/о ней известия недостаточны и неисправны были/недостаточны были и неисправны, что однакож некоторым образом награждено от двух бывших в те места экспедиций/экспедиций, а наипаче от последней: ибо при том случае морскою командою нетокмо описаны/командою описаны не токмо берега вкруг Камчатки с восточную сторону до Чукоцкого носу, а с западную до Пенжинской губы, и от Охоцкого/Охоцка до реки Амура, но изследовано и положение островов между/островов как между Япониею и Камчаткою, и между Камчаткою и Америкою/так между оною же и Америкой, а академическою командою определено точное положение Камчатки чрез астрономические обсервации, описаны тамошние места по всем обстоятельствам как до натуральной, так и до политической истории принадлежащим, из которых сообщаются здесь токмо те известия, которые касаются до географии и политической истории, а протчие их наблюдения/наблюдения их со временем изданы будут в особливых книгах».

Приведенное место не является каким-либо исключением.

Редакционная правка проведена по всей книге в целом.

Исходя из всего вышесказанного (добавление 12-й главы во второй части, частичная правка текста по существу содержания и редакционная правка всей книги), печатную редакцию приходится рассматривать как четвертую и последнюю редакцию книги Крашенинникова. [74]

Кем проводилась редакционная работа, а также частичные исправления во время печатания «Описания Земли Камчатки»? Думаю, что нет никаких оснований предполагать, что все это было проведено кем-либо другим, кроме Крашенинникова. В предисловии к первому изданию 1755 г., написанном Миллером, последний указал, что «конец житию его (Крашенинникова. — Н. С.) последовал в 1755 году февраля 12 дня как последней лист сего описания был отпечатан». Вся работа по отпечатанию текста проведена была при жизни автора.

Исходя из этого, можно думать, что вся редакционная работа выполнена была им лично. Во всяком случае никаких указаний иного порядка мы не имеем, и за отсутствием их печатную редакцию приходится рассматривать как четвертую авторскую редакцию.

Такова сложная и довольно запутанная история написания и печатания классического труда Крашенинникова.

«Описание Земли Камчатки» явилось первой исследовательской монографией о наиболее отдаленной части Русского государства и вместе с тем фиксацией того состояния (и хозяйственного и политического), в каком находилась Камчатка в конце 30-х годов XVIII века.

Как научный труд «Описание Земли Камчатки» входит в историю науки, занимая в ней почетное и видное место; как фотография состояния Камчатки «Описание Земли Камчатки» является историческим свидетельством не меньшей, а зачастую и большей ценности, нежели другой документальный материал того времени (отписки, акты и т. д.). [65]

V

Крашенинников приехал на Камчатку пять лет спустя после крупного восстания ительменов и сорок лет спустя после появления на Камчатке отряда Атласова.

На Камчатке к этому времени сохранились еще следы первых русских поселений.

На реке Канучь, прозванной русскими Крестовой, Крашенинников видел крест, поставленный еще Атласовым, с надписью. На речке Никул он видел развалины первых русских зимовий.

Сохранились ко времени Крашенинникова и предания о первых русских походах на Камчатку и первых ее поселенцах, предания о прежней казачьей жизни с ее вольностью и безнаказанностью и вместе с суровостью и опасностью в постоянных военных походах. Недаром в результате этой жизни сложилась и соответствующая пословица: «На Камчатке можно прожить семь лет, что ни сделаешь, а семь де лет прожить, кому бог велит». Немало таких преданий и рассказов о прошлой жизни Крашенинников запечатлел в своем труде. Некоторые из них Крашенинников записал от ительменов.

Рисуя картины прошлой жизни на Камчатке, Крашенинников зачастую комбинировал данные преданий, ходивших как среди русского, так и среди ительменского населения. Такова, например, превосходная зарисовка казачьих сходбищ в ясачной избе: «Прежде сего лучшее сходбище у них было в ясашной избе; там были суды, советы, споры и зерновое место; а когда завелись кабаки, тогда все помянутое в них происходить начало. Игроки приходили туда с соболями или лисицами; а когда того не доставало, приводили холопей. Лучшее у них место на палатях; игрывали в великую сумму по тех пор, пока оба оставались наги, ибо соболи и лисицы расходились на вино, на картеное и на световое; а кто в выигрыше оставался, тот доволен бывал мнимою прибылью, что бирал письмо в долгу, которой они кабалой называли. Почти поверить тому нельзя, какое при том бедные их холопи терпели мучение, часто [76] случалось, что в один день доставалось им иметь по двадцати хозяев, о чем и поныне многие с горестию воспоминают» ¹⁰⁵.

Более близки по времени пребывания Крашенинникова на Камчатке были события, связанные с крупным фактом в политической жизни Камчатки — с восстанием ительменов 1731 г. Историю этого восстания Крашенинников в основном писал по документальным материалам. Однако и здесь камчатские старожилы дали ему такой дополнительный материал, какой невозможно было бы найти в официальных сообщениях и реляциях. Такова характеристика одного из вождей восстания — Федора Харчина, набросанная со слов казаков и его брата: «Харчин, видя, что ему в остроге не защититься, одевшись в женское платье, ушел из острога, и хотя за ним была погоня, однако не могли догнать; ибо он так резво бегал, что мог постигать диких оленей, как о том сказывают многие казаки и брат его, которого я застал в живе» ¹⁰⁶. Таков эпизод с «попом поганым». Федор Харчин после захвата Нижнего Камчатского острога, «как новокрещеной, призвав новокрещена и умеющего грамоте, приказал ему петь молебен в священном одеянии, и за тот молебен велел выдать ему 30 лисиц, записав в книге таким образом: «По приказу комисара Федора Харчина выдано за молебен Савину, ибо так оной новокрещеной назывался, 30 лисиц красных, чего ради после до самого выезду моего называли его попом поганым» ¹⁰⁷. По рассказам старожилов, несомненно, написана и картина поведения восставших ительменов на пытках и казни. «Безстрашие, с каким тамошней народ к смерти ходит, можно всякому разсудить по одному сему примеру, что при помянутой казни один смеючись жаловался на свое нещастие, что ему на виселице последнему быть надлежало. Подобно безстрашию жестокосердие их в терпении телесного наказания. Как их ни мучь, более не услышишь, как ни, ни, и то от первого удара, а потом как безчувственные молчат закуся язык, и более того допытаться у них пристрастием не можно, как токмо что в допросе добровольно сказали» ¹⁰⁸.

Записывая предания и рассказы о прошлой жизни и событиях на Камчатке и восстанавливая таким образом историю Камчатки со времени первых походов до восстания 1731 г. включительно, Крашенинников основное внимание в своем труде уделяет Камчатке его времени, ее природе и богатствам, животному и растительному миру, наконец населению, его обычаям и нравам. Труд Крашенинникова с исключительной полнотой охватывает различные стороны Камчатки.

Крашенинников отчетливо осознавал значение своего труда как первого фундаментального труда о Камчатке.

«О Камчатской земле издавна были известия, однако по большой части такие, по которым одно то знать можно было, что сия земля есть в свете; а какое ее положение, какое состояние, какие жители и прочая, о том ничего подлинного нигде не находилось», писал он на первых страницах своего труда ¹⁰⁹. Труд Крашенинникова с исключительной полнотой осветил и положение и состояние Камчатки и ее население и все «прочая». Нельзя не подчеркнуть в этом отношении исключительную продуманность плана, по которому написано «Описание Земли Камчатки». Последовательно даются география Камчатки, описание богатств, находящихся в недрах Камчатки, описание растительного и животного мира, описание населения, их занятий, обычаев и верований и, наконец, исторический очерк Камчатки. [77]

Крашенинников был горячим сторонником дальнейшего освоения Камчатки, прекрасно понимал ее значение для Русского государства: «О состоянии Камчатки трудно вообще сказать, недостатки ли ее больше, или важнее преимущества. Что она безхлебное место и нескотное, что великим опасностям от частых земли трясений и наводнений подвержено, что большая часть времени проходит там в неспокойных погодах, и что на последок одно почти там увеселение смотреть на превысокие и нетающие снегом покрытые горы, или живучи при море слушать шуму морского волнения и, глядя на разных морских животных примечать нравы их и взаимную вражду и дружбу; то кажется, что оная страна больше к обитанию зверей, нежели людей способна. Но ежели напротив того взять в рассуждение, что там здоровой воздух и воды, что нет неспокойства от летнего жару и зимнего холоду, нет никаких опасных болезней, как например моровой язвы, горячки, лихорадки, воспы и им подобных; нет страху от грома и молнии, и нет опасности от ядовитых животных, то должно признаться, что она к житию человеческому не меньше удобна, как и страны всем изобильные, которые по большей части объявленным болезням или опасностям подвержены, особливо же, что некоторые недостатки ее со временем награждены быть могут» ¹¹⁰.

Приветствуя первые мероприятия Елизаветы по устройству земледелия и скотоводства на Камчатке, Крашенинников писал, что «о скором размножении скота по удобности и довольному корму тамошних мест нет никакого сумнения». Он же подчеркивал большие перспективы Камчатки в области торговли благодаря близости ее с Америкой, Японией и Китаем. «Лесу на строение судов как на Камчатке, так и в Охоцке довольно; мяхкой рухляди, тюленьих кож, гарна, то есть оленьих кож, деланых и неделаных, рыбы сушеной, китового и нерпичья жиру, похожих у тамошних народов товаров, достанет к отправлению купечества. Пристаней, где стоять судам немало, в том числе Петропавловская такого состояния, что в рассуждении пространства ее, глубины, натурального укрепления и прикрытия от всех ветров трудно сыскать подобную ей в свете» ¹¹¹.

Крашенинников дал первые сведения о ряде ископаемых Камчатки (железо, охра и др.), подробно описал растительный мир полуострова и сообщил пути использования полезных растений, подчеркнул богатые перспективы Камчатки в области организации морского промысла и т. д.

Обрисовывая, перспективы освоения богатств Камчатки, Крашенинников делал общий вывод что Камчатка «во всем, что принадлежит к довольному человеческому содержанию, не будет иметь оскудения» ¹¹².

Тщательно и подробно описывает Крашенинников занятия, быт и верования коренного населения Камчатки — ительменов — в третьей части своего труда. Необычный и своеобразный мир открылся для русского исследователя на далекой окраине Русского государства.

Общая оценка материалов, собранных Крашенинниковым на Камчатке об ительменах, неоднократно давалась в литературе XIX-XX веков. Л. Я. Штернберг указывал, что «старый русский путешественник XVIII века» Крашенинников, «столкнувшись впервые с первобытным народом — камчадалами, прекрасно описал их в своей книге». При этом Л. Я. Штернберг подчеркивал, что Крашенинников, «как человек, живший в XVIII веке, не имел никаких предвзятых теорий, не знал никакой этнографии, и потому его выводы являются особенно ценными, как [78] выводы непосредственные, без всяких предубеждений» ¹¹³. В эту оценку Л. Я. Штернберга необходимо внести лишь ту оговорку, что если, действительно, Крашенинников «не знал никакой этнографии», так как этнографии в его время как особой научной дисциплины не существовало, и к наблюдаемым им явлениям он подходил, не имея «никаких предвзятых теорий» этнографического порядка, то, с другой стороны, мировоззрение Крашенинникова наложило свой отпечаток на его характеристику занятий, быта и верований изучавшегося им населения.

С точки зрения рационалиста многое в быте и верованиях камчатского населения представлялось Крашенинникову нелепым и смешным. «Все мнения их о богах и о дияволах беспорядочны, глупы и столь смешны, что, не зная камчатских фантазий, не можно сперва и поверить, чтоб они за истинну утверждали такую нескладицу», писал Крашенинников ¹¹⁴. Шаманские обряды для Крашенинникова лишь «грубый обман», и это «всякому бы можно было приметить, есть ли бы кто не был ослеплен суеверием». Самих шаманов Крашенинников последовательно называет «ташеншпилерами» ¹¹⁵.

Уровень науки XVIII века и указанный подход к описываемым им явлениям не позволили Крашенинникову глубже заглянуть в корни и истоки этих явлений. Надо подчеркнуть, однако, что, оценивая многое как «смешные вымыслы» и «нелепые суеверия», Крашенинников тщательно и добросовестно описывал их, сохранив их, таким образом, для науки XIX-XX веков, которая смогла уже дать и иное объяснение явлениям, зафиксированным исследователем XVIII века.

Не все, однако, можно было объяснить в быту и занятиях народностей Камчатки «смешными вымыслами» и «суевериями». Примитивная материальная культура ительменов при всей своей примитивности обеспечивала жизнь и дальнейшее развитие этого народа. Наблюдая ее, Крашенинников подходил к материалистическим выводам.

Подробно, не обходя малейших деталей, рассказывает Крашенинников о занятиях ительменов и других народов, о их каменных орудиях, деревянной посуде, изготовлении орудий. «Но как они без железных инструментов могли все делать, строить, рубить, долбить, резать, огонь доставать, как могли в деревянной посуде есть, варить, и что им служило вместо металлов, о том, как о деле не всякому знаемом, упомянуть здесь не непристойно, тем наипаче, что сии средства не разумной или ученой народ вымыслил, но дикой, грубой и трех перечесть неумеющий. Столь сильна нужда умудрять к изобретению потребного в жизни!» ¹¹⁶ Некоторые изделия прямо поразили Крашенинникова своей искусной работой: «Из всей работы сих диких народов, которую они каменными ножами и топорами весьма чисто делают, ничто мне так не было удивительно, как цепь из моржовой кости... Оная состояла из колец, гладкостию подобных точеным и из одного зуба была зделана; верхние кольца были у ней больше, нижние меньше, а длиною была она немного меньше полуаршина. Я могу смело сказать, что по чистоте работы и по искусству никто б не почел оную за труды дикого чукчи и за деланную каменным инструментом, но за точеную подлинно» ¹¹⁷.

При всем своем отрицательном отношении к «смешным вымыслам» и «суевериям» народностей Камчатки, Крашенинников и в них зачастую открывал рациональное зерно. «Басни камчадальские сколь ни глупы, однако их, по моему мнению, вовсе презирать нельзя», [79] писал Степан Петрович. В них он находил рациональные зерна, дающие материал для объяснения ряда явлений. Так, в «басне» о происхождении озер Кайначь и Кульхколянгын, которые «по камчатскому суеверию зделались от ступени горы Шевелича», Крашенинников видел «некоторое известие о древней перемене сих мест, которая по причине многих огнедышущих гор и частых преужасных трясений земли и наводнений и поныне нередко примечается» ¹¹⁸. Многое, Крашенинников угадывал чутьем. Так, описав празднество «очищения грехов», Крашенинников делает следующее заключение: «О сем действии, так как и о китовом... хотя сами камчадалы сказать и не умеют, касается ли оно до их суеверия или нет, и для чего бывает, однакож мне кажется, что оное представляется вместо комедии только для увеселения, или чтоб им прямых китов и волков промышлять и есть, как с травяными поступали» ¹¹⁹. В этом заключении Крашенинников совершенно правильно подчеркнул магическое значение церемоний на празднике.

Крашенинников понимал значение собираемых им материалов по этнографии ительменов для науки. Под воздействием культурных связей с русским населением многое в быту начинало уже изменяться. Необходимо было зафиксировать все для будущих исследователей. Так, о том же празднике «очищения грехов» он писал: «При праздновании бывает у них между прочим много и таких мелочей, которые не достойны воспоминания, но понеже всему у них непременной порядок, то опишу я все обряды их с начала до конца праздника обстоятельно, не опуская никакой безделицы не столько для удовольствия читателя, ибо такие мелочи читать больше скуки, нежели приятности, но наипаче для того, чтоб не погибла память толикого их заблуждения... ибо ныне все оные языческие обряды оставлены, и чрез несколько лет совершенному предадутся забвению к некоторому ущербу истории» ¹²⁰.

Крупнейшей научной заслугой Крашенинникова явилось то, что он зафиксировал драгоценнейший материал для науки. Для этнографов и историков первобытного общества материал Крашенинникова — один из тех, на основе которых строится наука о первобытном обществе.

Бережно описывая старый ительменский быт и тем сохраняя его для науки, Крашенинников отчетливо видел и те изменения, которые уже шли в нем. «Токмо ныне во всем последовала великая перемена, — писал он. — Старые, которые крепко держатся своих обычаев, переводятся, а молодые почти все восприняли христианскую веру, и стараются во всем российским людям последовать, насмехаясь житию предков своих, обрядам их, грубости и суеверию» ¹²¹.

Крашенинников отметил и важнейшие из этих перемен в быту. «Во многих местах не токмо у тойнов, но и у простых людей построены избы и горницы по российскому обыкновению, а инде и часовни для молитвы. Заведены там и школы, в которые сами камчадалы охотно отдают детей своих» ¹²². В быт ительменов, хотя и медленно, входила железная и медная посуда. «Железную и медную посуду еще во время моей бытности токмо те употребляли, которые знали, что честь и чистота, и старались российскому житию последовать; в том числе были знатнейшие новокрещеные тойоны, которые живут близ российских островов, и часто имеют с нашими обхождение, а прочие деревянной своей посуды и поныне не оставляют» ¹²³. Входила в быт и русская [80] одежда, особенно быстро у женщин. Описывая старинную ительменскую женскую одежду, Крашенинников уже указывает, что «ныне все отменилось, ибо как женщины, так и девки на российски убираются. Носят телогреи и юпки, носят рубахи с манжетами, носят кокошники, чепцы и золотые ленты, а своим разве токмо те не гнушаются, которым лет по 80 от роду» ¹²⁴.

Отмечая изменения в быту ительменов под влиянием русских, Крашенинников указывал явления и обратного порядка. Русское население, в свою очередь, воспринимало опыт местного населения, заимствовало от него навыки в ведении хозяйства в трудных и незнакомых для него условиях камчатской природы. «Казачье житье на Камчатке не разнствует почти от камчадальского, — писал Крашенинников, — ибо как те, так и другие питаются кореньем и рыбою, и в тех же трудах упражняются: летом промышляют рыбу и запасают в зиму, осенью копают коренье, дерут кропиву, а зимою вяжут из оной сети. Вся разность состоит в том: 1) что казаки живут в избах, а камчадалы по большой части в земляных юртах; 2) что казаки едят больше вареную нежели сухую рыбу, а камчадалы больше сухую; 3) что казаки из рыбы делают различные кушанья, как например: тельное, пироги, блины, оладьи и прочее, чего камчадалы до российских людей не знали» ¹²⁵.

Приводя материал о культурных взаимоотношениях русских и ительменов, Крашенинников выступает как сторонник сближения русских и местного камчатского населения. Рационалист, отрицательно относившийся к «басням» и «суевериям» ительменов, Крашенинников тем не менее не смотрел на них с высоты как представитель какой-то высшей расы. Во взглядах Крашенинникова нет реакционного расизма, столь характерного для многих западно-европейских этнографов XIX-XX веков. Крашенинников выступает как прогрессивный ученый прогрессивный мыслитель, достойный представитель великого русского народа.

Крашенинников, как уже было отмечено, прекрасно понимал значение Камчатки, лежащей на крайнем северо-востоке Русского государства и в своей книге настойчиво доказывал необходимость дальнейшего освоения этой территории. Государственный интерес — вот тот критерий, с которым подходил Крашенинников ко всему, что происходило до него и в его время на Камчатке.

С этой точки зрения он осмысливал и все важнейшие события. Так, о «походе» Федота Алексеева Крашенинников писал: «сей поход и не вольной был и не великой важности, для того что не последовало от него никакой пользы, не токмо в рассуждении государственного интереса, но ниже в рассуждении надежнейшего известия о земле Камчатке» ¹²⁶. Первым походом, который имел значение в «рассуждении государственного интереса», Крашенинников вполне последовательно считает поход Владимира Атласова, закончившийся постройкой ряда острогов на Камчатке и объясачиванием части населения.

Ко всем движениям, которые могли хоть в малейшей степени ослабить власть центра над Камчаткой, от кого бы ни исходили они — от казаков или от ительменов, Крашенинников относился отрицательно. Это не значит, однако, что Крашенинников оправдывал все те жестокости и насилия, которые творил царизм над ительменами, и что он считал их, так сказать, в порядке вещей.

Апологетом насилия Крашенинников не был и «государственный интерес» не отождествлял с интересами царизма. В своей работе, дав яркий материал о восстаниях ительменов, Крашенинников показал те [81] причины, которые вызывали эти волнения: наряду с желанием «получить прежнюю вольность» он указывал и на те бесчисленные поборы и налоги, которыми было обложено население, и те бесчинства и беззакония, которые творили администрация и казаки над беззащитными ительменами. И материал об эксплоатации коренного населения Камчатки был настолько показателен и убедителен, что академическая цензура не пропустила его целиком, заставив Крашенинникова выбросить ряд ярких фактов.

Труд Крашенинникова как исторический памятник исключительной ценности, в котором соединились и документальная точность, и яркость и красочность бытовых зарисовок, памятник, который, сохранив всю свежесть и аромат эпохи, всегда привлекал внимание не только ученых, но и художников слова.

Труд Крашенинникова внимательно изучал великий поэт русского народа А. С. Пушкин. Он подробно законспектировал в 1837 г. труд Крашенинникова и особенно тщательно историческую часть, выделив заметки по ней особо, под отдельным заглавием «Камчатские дела» ¹²⁷. Как показывает конспект, наибольшее внимание Пушкина привлекли личности Влад. Атласова — «камчатского Ермака», как его называет Пушкин, — и Федора Харчина, вождя восстания 1731 г. О последнем в заметках дан большой материал, причем одна яркая деталь в образе Харчина настолько привлекла внимание поэта, что он выделил ее даже в особый параграф: «§ 88. За ним пустилась погоня; но он так резво бегал, что мог достигать оленей. Его не догнали» ¹²⁸.

Под влиянием труда Крашенинникова Пушкиным была задумана и статья о Камчатке, от которой сохранились небольшой набросок и краткий план. В наброске Пушкин дает образы смелых русских землепроходцев.

«Завоевание Сибири постепенно совершалось (в течение целого столетия). Уже все от Лены до Анадыри реки, впадающие в Ледовитое море, были открыты казаками, и дикие племена, живущие на берегах или кочующие по тундрам северным, были уже покорены смелыми сподвижниками Ермака. Явились смельчаки, сквозь неимоверные препятствия и опасности устремившиеся посреди враждебных и диких племен, приводили их под высокую царскую руку, налагали на них ясак и бесстрашно селились между ими в своих жалких острожках» ¹²⁹.

Статья Пушкина не окончена, и мы можем только гадать о дальнейших замыслах поэта. Думается, судя по пушкинскому конспекту труда Крашенинникова, что в статье Пушкин отобразил бы и те фигуры, которые при чтении «Описания Земли Камчатки» привлекли его наибольшее внимание: и Влад. Атласова — «камчатского Ермака», и Федора Харчина, который бегал «так резво, что мог достигать оленей». В опубликованной главе из «Курса истории русской литературы» М. Горького, прочитанного в 1909 г. для рабочих каприйской школы, М. Горький упоминает Крашенинникова. Материалы Крашенинникова использованы были М. Горьким в создании образа русского народа.

Интересно отметить, что М. Горький сопоставляет Крашенинникова с русскими землепроходцами XVII века. Поездки Крашенинникова по Сибири и особенно по Камчатке, бесспорно, давали известное основание для такого сближения. Не будучи пионером, первооткрывателем Камчатки, Крашенинников явился на ней пионером научного исследования. [82]

* * *

Более двухсот лет отделяют нас от путешествия Крашенинникова на Камчатку. Большой и сложный исторический путь прошла за два столетия Камчатка.

Великая Октябрьская социалистическая революция делит этот путь на два неравных и по числу лет и по значимости исторических событий отрезка времени. Царизм мало интересовался Камчаткой. Отсталым и заброшенным оставался этот край вплоть до Октябрьской революции. Природные богатства края хищнически расхищались. Коренное население края было лишено всякой помощи и защиты. То, о чем думал просветитель Крашенинников — о всестороннем развитии хозяйства на Камчатке, приобщении коренного населения к культуре великого русского народа и его подъеме в хозяйственном и культурном отношении, — не могло осуществиться в условиях царской России.

За годы советского строительства из отсталой, заброшенной колонии царской России Камчатка превратилась в экономически высокоразвитый район Советского Союза на северо-востоке Азии, неразрывно связанный с родной страной. Неузнаваемо изменился весь облик этой окраины. В итоге сталинских пятилеток выросло мощное и развитое социалистическое хозяйство: рыбная промышленность, зверобойное и китовое дело, промышленное оленеводство и пушное звероводство, угольная и лесная промышленность, сельское хозяйство.

Туземное население Камчатского края приняло самое горячее участие в социалистической перестройке старой Камчатки. Из объекта колониальной эксплоатации царской России оно стало активным и сознательным участником социалистического строительства. Коренные изменения произошли в отсталом хозяйстве народностей Камчатки. Основным фактом явилось здесь то, что на смену отсталого, раздробленного и индивидуального хозяйства появилось передовое, обобществленное социалистическое хозяйство. Наряду с коренными изменениями в технике и экономике хозяйства в корне изменилась и культура народностей Камчатки. Грандиозное культурное строительство, развернувшееся на Камчатке, полностью приобщило народности Камчатки к общесоветской социалистической культуре.

В годы Великой Отечественной войны население Камчатки грудью защищало свою великую родину от немецко-фашистских и японские захватчиков. «Все народы Советского Союза, — писал товарищ Сталин, — единодушно поднялись на защиту своей Родины, справедливо считая нынешнюю Отечественную войну общим делом всех трудящихся без различия национальности и вероисповедания. Дружба народов нашей страны выдержала все трудности и испытания войны и еще более закалилась в общей борьбе всех советских людей против фашистских захватчиков» ¹³⁰.

Более двух веков отделяют современную социалистическую Камчатку от Камчатки времен Крашенинникова, Камчатки каменного века и первобытного хозяйства и культуры. И вместе с тем труд Крашенинникова и сейчас не потерял своего научного значения. Этот труд говорит нам о славной странице в истории русской науки, о начальном этапе научного исследования далекой территории Русского государства. Труд этот не бесстрастен и холоден, подобно многим научным трудам. Крашенинников был горячим патриотом своей великой родины и страстно ратовал за освоение неизведанных богатств Камчатки и укрепление России на берегах Тихого океана. [84]

В память первого исследователя Камчатки одна из гор в районе озера Кроноцкого — огромный разрушенный вулкан — носит название горы Крашенинникова.

«Описание Земли Камчатки» — энциклопедия Камчатки середины XVIII века, один из интереснейших памятников русской науки XVIII века. В этой энциклопедии ученые самых различных специальностей до настоящего времени черпают для себя драгоценные материалы. Для географов этот труд — один из основных по истории русских географических открытий. Для естественников труд Крашенинникова дает материалы по истории первоначального изучения природы и естественных богатств Камчатки. Этнограф и историк первобытного общества черпают в труде Крашенинникова интереснейшие материалы по истории первобытного общества. Лингвистические материалы, собранные Крашенинниковым в его труде, проливают свет для лингвиста на полностью не изученный до настоящего времени вопрос об этногонии и глоттогонии народностей Камчатки. Наконец и историк СССР не может пройти мимо труда Крашенинникова; для него труд этот — один из интереснейших источников по истории первой половины XVIII века.

«Описание Земли Камчатки» входит в сокровищницу русской культуры и науки как классический труд, из которого и сейчас мы черпаем материалы, а имя солдатского сына Степана Петровича Крашенинникова, просветителя XVIII века, — в плеяду передовых деятелей русской культуры и науки. «Он был из числа тех, — как прекрасно выразился другой русский просветитель XVIII века, — кои ни знатностью породы, ни благодеянием щастия возвышаются; но сами собою, своими качествами, своими трудами и заслугами прославляют свою породу и вечного воспоминания делают себя достойными» ¹³¹.

Комментарии

77. А. И. Андреев, Ломоносов и Крашенинников. Сборник «М. В. Ломоносов». М.-Л., 1940, стр. 293.

78. Напечатана в сборнике «Торжество Академии Наук... празднованное сентября 6 дня в Санкт-Петербурге», 1750, стр. 53-98.

79. «Торжество Академии Наук...», стр. 57.

80. «Торжество Академии Наук...», стр. 71.

81. Там же, стр. 72-74.

82. Там же, стр. 76-78.

83. «Торжество Академии Наук...», стр. 83-84.

84. Там же, стр. 87-88.

85. Там же, стр. 91.

86. «Торжество Академии Наук...» стр. 84-85, 95.

87. Там же, стр. 84, 88-89.

88. ААН. р. I, оп. 13, No 12.

89. ААН, ф. 3, оп. 1, No 838.

90. Н. С. Тихонравов, Сочинения, т. III, ч. 2, М., 1898, стр. 313.

91. «Материалы для истории Академии Наук», т. IX. СПб., 1897, стр. 405.

92. «Материалы для истории Академии Наук», т. IX. СПб., 1897, стр. 746-748.

93. Там же, стр. 746-748.

94. «Материалы для истории Академии Наук», т. X. СПб., 1900, стр. 23.

95. ААН, ф. 3, оп. I, No 151, л. 13.

96. Астроном Людовик Делиль-де-ла-Кройер.

97. ААН, ф. 3, оп. 1, No 151, л. 16.

98. ААН, ф. 3, оп. 1, No 151, лл. 38-38 об.

99. Архив Академии Наук СССР. Обозрение архивных материалов, т. II. Под редакцией Г. А. Князева и Л. Б. Модзалевского, 1946, стр. 219.

100. Архив Академии Наук СССР, т. II. стр. 219. Статьи А. И. Андреева и Н. Н. Степанова в сборнике «Советский Север», Л., 1939, No 2.

101. Рукописи Ломоносова в Академии Наук СССР. Научное описание. Составил Л. Б. Модзалевский. 1937, стр. 321.

102. 2 На листке, вложенном в рукопись Крашенинникова, Л. Б. Модзалевским отмечено: «На л. 3 на полях помета рукою М. В. Ломоносова в два слоя.

Можно прочитать отдельные слова верхнего слоя «sunt странное».

Ломоносову же, повидимому, принадлежат и карандашные пометы (см. на л. 61, 61 об. и 68). На л. 81 об. и др. пометы чернилами И. Г. Гмелина (?): «Кратчайшее изъявление вещей на книгу первого тома Камчатской истории собранных по альфавиту скорого ради приискания» — писано рукою библиотекаря АН А. И. Богданова, то же для 2 тома.

103. ААН, ф. 3, оп. 1, No 151, лл. 23-26. Отзывы Попова, Тауберта и вся переписка по просмотру первых двух частей труда Крашенинникова там же, в деле Канцелярии Академии Наук, озаглавленном «По резолюции Канцелярии Академии Наук о Описании Камчатки, сочиненном профессором Крашенинниковым», ф. 3, сп. I, No 151, лл. 12-58.

104. ААН, ф 3, оп. 1, No 151, лл. 51-52 об.

105. «Описание Земли Камчатки», наст. изд., стр. 506.

106. Там же, стр. 495

107. Там же, стр. 495.

108. Там же, стр. 498.

109. Там же. стр. 97.

110. «Описание Земли Камчатки», наст. изд., стр. 193.

111. Там же, стр. 194-195.

112. Там же, стр. 194.

113. Л. Штернберг. Первобытная религия в свете этнографии, Л., 1936, стр. 263.

114. «Описание земли Камчатки», наст. изд., стр. 409.

115. Там же, стр. 455-456.

116. Там же, стр. 378, 380.

117. Там же, стр. 382.

118. «Описание Земли Камчатки», наст. изд., стр. 106-107.

119. Там же, стр. 420.

120. Там же, стр. 415.

121. Там же, стр. 372-373.

122. Там же, стр. 373.

123. Там же, стр. 381.

124. «Описание Земли Камчатки», наст. изд., стр. 392.

125. Там же, стр. 505.

126. Там же, стр. 475.

127. А. С. Пушкин, Полное соб. соч. в 6 томах, изд. 2-е, 1934, т. 6, стр. 257-284.

128. Там же, стр. 273, 282.

129. Там же, стр. 284.