С. П. КРАШЕНИННИКОВ

ОПИСАНИЕ ЗЕМЛИ КАМЧАТКИ

СТЕПАН ПЕТРОВИЧ КРАШЕНИННИКОВ И ЕГО ТРУД «ОПИСАНИЕ ЗЕМЛИ КАМЧАТКИ»

Имя Степана Петровича Крашенинникова давно и прочно вошло в историю науки.

Признание своих заслуг Крашенинников получил еще при жизни. Академия Наук в ряде постановлений одобрила основной труд Крашенинникова «Описание Земли Камчатки» — итог всей его научной работы.

Труд этот вышел из печати вскоре после смерти автора. «Конец житию его (Крашенинникова. — Н. С.) последовал в 1755 году февраля 12 дня, как последней лист сего описания был отпечатан», сообщает его первый биограф (Миллер) ¹.

Уже после первого издания труд Крашенинникова был переведен на западноевропейские языки (в 1764 г. — на английский язык, в 1766 г. — на немецкий, в 1767 г. — на французский, в 1770 г. — на голландский) и занял видное место в географической и этнографической литературе.

В 1786 г. «Описание Земли Камчатки» было переиздано Академией Наук.

В 1818 г., когда было предпринято издание «Полного собрания ученых путешествий по России», первым в этой серии было выпущено «Описание Земли Камчатки», изданное, таким образом, третий раз.

Академия Наук назвала имя Крашенинникова в числе своих наиболее выдающихся представителей.

«Нестором русской этнографии» назвал его крупнейший русский этнограф Л. Я. Штернберг ².

Восторженно о труде Крашенинникова отзывался и замечательный деятель русской науки Д. Н. Анучин. Отмечая, что «Описание Земли Камчатки» появилось ранее, чем были совершены кругосветные экспедиции Лаперуза, Кука, Форстера», Анучин указывал, что труд этот сохранил все свое значение «и в настоящее время, как одно из древнейших, правдивых и обстоятельных изображений быта и нравов населения «на берегах восточной Азии» ³. [14]

Крашенинникова по праву можно назвать классиком русской науки. «Классической книгой» называет его труд академик Л. С. Берг ⁴. Данные этой книги широко используют советские ученые самых различных специальностей: географы, этнографы, историки, лингвисты, археологи и т. д.

Однако мы далеко недостаточно знаем как этот труд, так и жизнь и работу Крашенинникова в целом; только недавно стала известной рукопись «Описание Земли Камчатки», и поэтому лишь настоящее издание печатается с учетом рукописи.

Впервые в настоящем издании публикуются рапорты Крашенинникова и некоторые другие его работы о Камчатке, являющиеся ценным дополнением к его основному труду.

Только недавно началась работа по созданию научной биографии Крашенинникова.

Вплоть до 1939 г. единственной биографией Крашенинникова являлась биография, (написанная Миллером и опубликованная в предисловии к первому изданию «Описания Земли Камчатки», на нее ссылались и ее повторяли все последующие биографы Крашенинникова.

В 1939 г. впервые на основе изучения архивных материалов А. И. Андреев написал и опубликовал краткую научную биографию С. П. Крашенинникова. В это же время была сделана попытка дать оценку разносторонним материалам и исследованиям Крашенинникова — попытка дать оценку Крашенинникова как этнографа, историка, лингвиста (статьи Г. М. Корсакова, Н. П. Никольского, С. Н. Стебницкого, H. H. Степанова ⁵). Академик Л. С. Берг дал оценку Крашенинникова как географа ⁶.

Всю эту работу по изучению жизни и творчества С. П. Крашенинникова, начатую с 1939 г., можно рассматривать лишь как первые шаги. Жизнь и творчество крупнейшего русского ученого XVIII века, сподвижника М. В. Ломоносова, должны стать предметом монографического исследования, для которого необходима в первую очередь публикация текстов С. П. Крашенинникова.

I

«Описание Земли Камчатки» (1755) С. П. Крашенинникова было первым монографическим трудом о крайних восточных владениях Российской империи.

С Камчаткой русские люди были к тому времени знакомы уже довольно давно.

Предания о первых русских людях на Камчатке были широко распространены во времена Крашенинникова в нескольких вариантах. В окончательном тексте своего труда Крашенинников так передает это предание:

«Кто первой из российских людей был на Камчатке, о том не имею достоверного свидетельства; а по словесным известиям приписывается [15] сие некакому торговому человеку Федоту Алексееву, по которого имени впадающая в Камчатку Никул речка Федотовщиною называется: будто он пошел из устья реки Ковымы Ледовитым морем в семи кочах; будто погодою отнесен от других кочей и занесен на Камчатку, где он и зимовал со своим кочем; а на другое лето, обшед Курильскую лопатку, дошел Пенжинским морем до реки Тигиля, и от тамошних коряк убит зимою со всеми товарищи, к которому убивству аки бы они причину сами подали, когда один из них другого зарезал: ибо коряки, которые по огненному их оружию выше смертных почитали, видя что и они умирать могут, не пожелали иметь у себя гостей толь страшных» ⁷.

В более раннем историческом очерке «О завоевании Камчатской землицы, о бывших в разные времена от иноземцов изменах и бунтах служивых людей», Крашенинников несколько иначе передает то же предание:

«Прежде завоевания Камчатской землицы сперва бывал в оной землице промышленной человек Федот кочевщик в 17 человеках, которой из Ленского устья пошел с промышленным же, Фомою называемом, в 7 кочах. Из оных кочей два пришли в устье Анадыря реки под командою Фомы промышленного и поселились в Анадырском остроге, которой в то время еще вновь заводился, а третей коч, на котором Федот был, пришел в устье Камчатки реки и по оной реке вверх дошел до впадающей в него по течению с правой стороны Никул речки, которая имеется в верстах во 100 ниже Верхнего острогу и ныне Федотовщиною называется, а остальные 4 коча без вести пропали. На устье помянутой речки Никул Федот с товарищи зимовал, а весною на том же коче из устья Камчатки реки в море вышел и, обшед Курильскую лопатку, шел по Пенжинскому морю до реки Пареня, где он с товарищи зазимовал. И той зимы от брата своего за ясырку зарезан, а потом и все оставшие от коряк побиты» ⁸.

Это предание было известно не только на Камчатке, но и в Якутске. Г. Миллер записал его в 1737 г. и внес его в свою работу «География и устройство Камчатки, на основании различных письменных и устных сообщений, собранных в Якутске в 1737 году».

«В реку Камчатку впадает ручей Никул или Федотиха, отмеченный первым поселением русских, — рассказывает Миллер, — история повествует, что поселенцы явились с устья Лены и, будучи занесены сюда бурей, явились на Камчатку за много лет раньше настоящего завоевания этой страны русскими. Прибыв к устью этого ручья, который и сохранил свое название по имени их предводителя, они здесь прочно осели» ⁹.

Предания, записанные Крашенинниковым и Миллером на Камчатке и в Якутске, подтверждаются данными камчатского казака Ивана (Игнатия) Козыревского; на чертеже Камчатки, составленном Козыревским, имеется река Федотовщина и к ней текст: «Зимовья два были. В прошлых годах из Якуцка города морем на кочах были на Камчатке люди, а которые у них в аманатах сидели, те камчадалы и сказывали, а в наши годы с оных стариков ясак брали, два коча сказывали, и зимовья знать и поныне» ¹⁰. [16]

Еще Крашенинников отождествил Федота Алексеева или Федота кочевщика со спутником Семена Дежнева в его экспедиции 1648 г. Эту расшифровку большинство последующих исследователей склонно было принять, и отождествление это весьма вероятно. Но если даже не принимать этого отождествления, то совершенно бесспорным на основании приведенных данных является тот факт, что русские побывали на Камчатке еще задолго до похода Атласова.

Данные о Камчатке находим и в ряде русских документов, составленных задолго до похода Атласова. На чертеже 1667 г. воеводы Петра Годунова имеется река Камчатка, впадающая в океан, омывающий с востока Сибирь. О реке Камчатке упоминается в «Списке с чертежа Сибирские земли» 1672 г. Имеется река Камчатка и на чертеже Виниуса, датируемом между 1672 и 1689 гг.

С этих чертежей данные о Камчатке переходят и в западноевропейские карты. Так на чертеже Витсена имеется Kamtzetna.

Данные о Камчатке до похода Атласова скудны и зачастую неточны. Характерно то, что общий чертеж Сибири С. У. Ремезова, составленный в 1698 г. и по времени как бы подводивший итог знаниям о Сибири в XVII веке, изображает Камчатку как реку с городом.

С похода Атласова начинается новый этап в изучении Камчатки.

«Скаски» пятидесятника Вл. Атласова от 3 июня 1700 г. и 10 февраля 1701 г. содержали исключительно богатый географический и этнографический материал, незамедлительно пущенный в оборот тем же Ремезовым. С. У. Ремезов еше до прибытия первой «скаски» Атласова в Москву просил разрешения у тобольского воеводы «списать» ее, так как она ему была нужна для «чертежа всей Сибирской земли» ¹¹.

На чертежах Ремезова этого времени Камчатка уже фигурирует как полуостров, на них дана подробно речная сеть, нанесены озера, горы, а также даны сведения о расселении народов.

После похода Атласова материал о Камчатке непрерывно растет. Включение Камчатки в состав Русского государства устанавливало регулярные связи центра с Камчаткой. С созданием административных центров («острогов») и с организацией административного аппарата в документальных источниках находят отражение различные стороны жизни на далекой окраине Русского государства. Эти материалы накапливаются в результате деятельности различных учреждений на Камчатке, а также в Якутске (в ведении его находилась Камчатка) и в Петербурге. Появляются и новые, более подробные и более точные карты, с 1720-1721 гг. начинаются геодезические съемки на территории Камчатки. Некоторые материалы о Камчатке дает первая экспедиция Беринга ¹².

Вторая экспедиция Беринга открывает новый этап в изучении и исследовании Камчатки ¹³. Камчатка становится объектом специального научного исследования; оно связано с тремя именами. Последовательно один за другим работают над изучением Камчатки Миллер, Крашенинников и Стеллер.

Работа Миллера интересна в двух отношениях. Во-первых, она как бы подводит итог всему предшествующему изучению Камчатки. Ни Миллер, ни Гмелин не поехали на Камчатку, как предполагалось первоначально, и Миллер ограничился сбором того материала, какой [18] можно было достать в Якутске. В декабре 1737 г. Миллер писал в Академию Наук: «В Якуцке времени в забавах терять не хотел для того, что тамошней уезд весьма велик, а особливо, что я тамошней архив в полном состоянии нашел и для того ничего упустить не хотел, дабы ежели бы нам в Камчатку ехать не случится, то бы я однакож в состоянии быть мог об отдаленнейших восточных и северных краях надлежащее известие учинить» ¹⁴. Работа Миллера «География и устройство Камчатки, на основании различных письменных и устных сообщений, собранных в Якутске в 1737 году» является сводкой всего того материала, который можно было собрать о Камчатке без специальной полевой работы на самой Камчатке. Во-вторых, работа Миллера послана была автором на Камчатку Крашенинникову как руководство в его полевой работе («вместо предводительства», как было написано в «ордере») ¹⁵. В связи со всем этим работа Миллера приобретает для нас особое значение.

Опубликованная только в 1774 г. в виде приложения к «Beschreibung von dem Lande Kamtschatka» Стеллера и не сыгравшая после опубликования труда Крашенинникова никакой роли в науке, работа Миллера имеет большое значение для оценки всего того, что было сделано Крашенинниковым на Камчатке: она почти как в зеркале отражает все то, что было известно о Камчатке до поездки Крашенинникова.

Миллер использовал как «различные письменные» (в том числе геодезические материалы), так и «устные сообщения».

Работа его начинается с определения местоположения Камчатки. «Хотя название «Камчатка» принадлежит, собственно, только одной реке, а не целой стране, тем не менее вошло в привычку называть таким образом тот большой полуостров, который простирается к югу от реки Анадыря и ограничивается с востока Великим океаном, а с западной стороны заливом, известным под названием Пенжинского моря. Географическое положение Камчатки определяется, согласно наблюдениям и предположениям, пространством, находящимся между 52-м и 64-м градусами северной широты. Что же касается долготы, то крайнее западное побережье находится на расстоянии, примерно, 27 градусов восточнее города Якутска, который, по астрономическим исчислениям, находится предположительно в 100 градусах от Санкт-Петербурга».

Далее следует описание двух «главных» рек на Камчатке: Камчатки и Быстрой. Сведения о первой даются более обстоятельно, так как она «уже измерена и описана геодезистами». Использованы при этом описании и «устные сообщения». Так, если геодезисты отмечают «маленькую реку» Халилики, приток Камчатки, то «согласно устных сообщений», «она представляет собою только небольшой ручей». О реке Крестовке Миллер сообщает, очевидно, также на основании устных сообщений, что русские вдоль по ее течению добрались до реки Камчатки и в устье его обозначили занятие края водружением там креста».

Рассказывая об острогах по рекам Камчатке и Быстрой, Миллер отмечает, что недалеко от Нижнего Камчатского острога «было приступлено к постройке нового поселения, а в двух верстах вниз по течению реки заложен мужской монастырь, но от всего этого со времени последнего мятежа не осталось и следа». Миллером сообщаются сведения и об огнедышащих горах по реке Камчатке. [19]

При наличии различных сведений Миллер сопоставляет их. Так, им отмечается «маленькая река, которую геодезисты именуют Оратышем, но настоящее название которой, по устным же сообщениям, Радуга».

Описывая относительно подробно реки Камчатку и Быструю, Миллер о других реках дает скудные сведения, указывая следующее: «Остальные камчатские реки, впадающие в море как на востоке, так и на западе, известны почти исключительно только по имени. По тем местностям еще не было совершено достаточно путешествий; равным образом их не подвергли таким точным измерениям и съемкам, как места, расположенные вдоль названных главных рек».

Однако и при описании этих рек Миллер также — там, где представляется возможным, — корректирует одни данные другими. Так, говоря о реке Таловке, Миллер отмечает, что «дальше, через 36 верст, находится значительный ручей Кузьмина, который, по ошибочному определению геодезистов, впадает якобы в следующую реку Пенжину, но, по единодушному заявлению всех знающих местность, втекает в Таловку». Цифровые данные относительно рек, сообщаемые геодезистами, по мнению Миллера, носят условный характер. «Необходимо иметь в виду, — пишет Миллер, — что все вышеприведенные расстояния исчислены по дороге, которая находится в довольно значительном отдалении от морского побережья. Поэтому и выводы относительно отдаленности устьев указанных рек могут быть признаны имеющими только приблизительный характер».

Изложив данные о реках (главным образом данные геодезистов о длине рек и расстояниях между ними), Миллер переходит к характеристике «языческого населения» Камчатки, которое принадлежит к трем народностям: курильцам, язык которых распадается на два наречия, камчадалам и корякам. Касается Миллер происхождения названия «Камчатка» и высказывает следующие соображения:

«Относительно происхождения названия «Камчатка» некоторые уверяют, будто во времена занятия русскими страны среди камчадалов проживал выдающийся человек, по имечи Кончат. Однако, это далеко не достаточно достоверно. Еще менее обосновано мнение, будто якутский казачий атаман Владимир Атласов, положивший начало подчинению Камчатки русским, и дал этой стране ее название, некоторым образом созвучное их собственному имени: якутские архивные данные удостоверяют, что в Якутске еще за десять лет до этого Камчатка называлась этим своим именем.

Вероятнее всего, что это имя перешло к русским от коряков. Проживающие по берегам реки Олюторы называют камчадалов на своем языке «кончало», а так как русские именно от коряков получили первые сведения о реке Камчатке и о камчадалах, то можно предположить, что русские слышали упоминание коряками страны, реки или народа под таким названием. И разве трудно было из коряцкого слова «кончало» при неправильном его произношении и с прибавлением русского окончания возникнуть (в устах сибирского казака) названию «Камчатка»!

Термин «курильцы» Миллер выводит из «курида», — так камчадалы называют курильцев.

Термин «коряк» Миллер затрудняется объяснить («название коряков не находит ни объяснения, ни достаточного обоснования»).

Далее Миллер касается сбора ясака и указывает, какие группы «причислены» в этом отношении к тем или иным острогам. Рассказывая об этих группах, Миллер сообщает сведения о жилище коренного населения и описывает кратко летние и зимние («подземные») жилища. [22] Ввозятся на Камчатку: «товары, которыми пользуются как русские жители, так и языческое население для пошивки одежды» («обыкновенное немецкое и русское полотно, всевозможного рода китайские шелковые ткани, особенно фанза, китайская хлопчатобумажная материя, известная под названием китайки, бухарский ситец, русская белая и в полоску холстинка, шкуры северных оленей в сыром и обработанном виде, лосиная кожа, также в сырье и в отделке, шкуры росомах, особенно такие, на которых есть белые пятна, юфтяная и подошвенная кожа, а также оленьи шубы, называемые парками»), крупные разноцветные стеклянные бусы, идущие на украшение у языческих племен, иголки и нижи для русского населения, ножи, топоры, огнива, медные, латунные и железные котлы и, вообще, всякие железные изделия, наконец порох и свинец, а также китайский, черкасский и голландский листовой табак и водка — «самые, лучшие и ценимые на Камчатке товары».

Таковы сведения о Камчатке, которые сообщает в своем обзоре Миллер. Сознавая всю неполноту и краткость этих данных, Миллер заканчивает их следующим образом: «Мне следовало бы упомянуть еще о некоторых обстоятельствах, близко касающихся туземцев-язычников на Камчатке, например об их религии, образе жизни, нравах и обычаях, если бы только имеющиеся на этот счет сведения были достаточны для исчерпывающего повествования. Но так как я вынужден отложить это до другого раза, то вместо этого добавлю здесь о соседних с Камчаткой странах то, что об этом известно в данных краях».

В своем заключении «о соседних с Камчаткой странах» Миллер сообщает о Курильских островах, побережье к западу от Камчатки (Охотское побережье) и, наконец, приводит некоторые соображения о проливе между Азией и Америкой.

Таково содержание работы Миллера «География и устройство Камчатки, на основании различных письменных и устных сообщений, собранных в Якутске в 1737 году». Нельзя отказать Миллеру в том, что он использовал все данные, какие можно было собрать в Якутске о Камчатке. Сводка получилась добросовестная, но вместе с тем краткая и далеко не полная. Дать исчерпывающую работу о Камчатке можно было, только собрав материалы на самой Камчатке.

Задача эта с успехом была разрешена Степаном Петровичем Крашенинниковым.

II

Жизненный путь Степана Петровича Крашенинникова во многом напоминает жизненный путь его великого современника — Михаила Васильевича Ломоносова.

Так же как Ломоносов, Крашенинников вышел из народа.

Так же как Ломоносов, Крашенинников силою своего таланта пробился к высотам науки и стал одним из блестящих представителей русской науки XVIII века. Подобно Ломоносову, Крашенинников был патриотом своей великой родины и неустанно ратовал и боролся за развитие русской науки и русской культуры...

Наконец, так же как Ломоносов, Крашенинников испытывал большие лишения, а дворянская империя после его смерти даже не обеспечила семью этого крупнейшего русского ученого XVIII века.

Скудны и во многом неясны данные о первых годах жизни Степана Петровича Крашенинникова.

Н. И. Новиков, располагая какими-то не дошедшими до нас материалами, а скорее всего устными сведениями (после смерти Крашенинникова к этому времени прошло семнадцать лет и, несомненно, живы [23] были его дети), писал в 1772 г., что отец Степана Петровича был солдат, а сам он родился в Москве ¹⁶.

В 1724 г. тринадцатилетний ¹⁷ Крашенинников попадает в Славяно-греко-латинскую академию, где и обучается по 1732 г. включительно.

Семью годами позже, в 1731 г., в ту же академию поступил и Ломоносов, скрыв свое крестьянское происхождение, так как указ Синода 1723 г. предписывал: «помещиковых людей и крестьянских детей, также непонятных и злонравных, отрешить и впредь таковых не принимать».

Биограф М. В. Ломоносова Б. Н. Меншуткин, оценивая научную подготовку Ломоносова в академии, справедливо отметил: «Понятно, что в академии он не мог найти того, к чему так стремился — естественных наук» ¹⁸. Не получил и Крашенинников подготовки в тех областях, в которых позже работал с таким успехом, — в области географии и натуральной истории.

Один любопытный факт отражает характер тех знаний, которые были получены Крашенинниковым в Славяно-греко-латинской академии.

Когда академик Байер экзаменовал в 1733 г. в Академии Наук Крашенинникова и его товарищей, он отметил о лучших (в числе их был и Крашенинников), что у них хорошее понимание «логики аристотелической»; что же касается их представлений о физике, то они «так стары и непорядочны и в терминах так смешаны, что я и сам того разобрать не мог» ¹⁹.

Неудивительно поэтому, что когда Крашенинников вместе с другими студентами уезжал в Сибирь, то академические власти просили Миллера давать им ежедневно уроки географии ²⁰.

Имея неплохую общеобразовательную подготовку и хорошее знание латинского и греческого языков, Крашенинников должен был заново учиться географии и натуральной истории.

Подробная фактическая история путешествия Крашенинникова в Сибирь и на Камчатку уже дана А. И. Андреевым в упоминавшейся его статье, являющейся первой научной биографией С. П. Крашенинникова.

Не останавливаясь поэтому на фактической стороне, коснусь лишь некоторых важнейших вопросов, связанных с экспедицией Крашенинникова.

Прежде всего далеко не ровно шла учеба Крашенинникова, которая одновременно была и выполнением определенных заданий. Материалы самой экспедиции не раскрывают интимных взаимоотношений между талантливым студентом и его профессорами и одновременно начальниками — Миллером и Гмелиным, в силу чего создается впечатление о дружной работе всего отряда, будто Миллер и Гмелин руководят работой студентов, учат их, а последние (в том числе и Крашенинников) растут под их руководством. Лишь ряд лет спустя вскрылось, что далеко, не все было гладко в этих взаимоотношениях. Михаил Васильевич Ломоносов в своей работе «История академической канцелярии», написанной страстно и горячо, раскрыл некоторые интимные моменты работы Камчатской экспедиции. [24]

Вспоминая, как из Славяно-греко-латинской академии взяты были двенадцать студентов в Академию Наук, Ломоносов с горечью рассказывает: «...взяты были из Московских Заиконоспасских школ двенадцать человек школьников в Академию Наук, между коими находился бывший после профессор натуральной истории Крашенинников... оных половина взяты с профессорами в Камчатскую экспедицию, из коих один удался Крашенинников, а прочие от худова присмотру все испортились» ²¹. Касается Ломоносов и специально работы Крашенинникова под руководством Миллера и Гмелина. Рассказывая об отъезде Гмелина за границу и поручительстве за него Ломоносова и Миллера, Ломоносов вспоминает: «Первой сыскался друг его профессор Миллер и в товарищи склонил к себе профессора Ломоносова, которой сколько ласканием Миллеровым, а больше уверился словами покойного Крашенинникова, которой о Гмелинове добром сердце и склонности к российским студентам Ломоносову сказывал, что де он давал им в Сибири лекции, таясь от Миллера, которой в том ему запрещал» ²².

О режиме, который был установлен Миллером в экспедиции, сам Миллер под горячую руку проговорился в 1750 г., более чем десять лет спустя после экспедиции.

В 1750 г. Ломоносов и Крашенинников (тогда уже профессор) дружно выступили с критикой норманистской работы Миллера «О начале российского народа». В том же году Крашенинников назначен был вместо Миллера ректором академического университета.

Свою обиду на Крашенинникова Миллер выразил в несколько странной форме в беседе с Г. Н. Тепловым, одним из советников президента Академии Наук К. Разумовского. Об этой беседе Миллера с Тепловым и последующей затем беседе Миллера с Разумовским рассказывается следующим образом в документе, подписанном самим Разумовским: «И понеже к следствию той диссертации (Миллера. — Н. С.) в собрании академическом определен был в должность секретаря бывший тогда адъюнкт, который ныне профессор Крашенинников, который при том почти первый голос давать или сходного с делом изъяснения от него, Миллера, требовать должен был, то он, Миллер, из единой, как видно, злости поносил его, профессора Крашенинникова, некоторым господам профессорам и господину асессору Теплову говорил, что он, Крашенинников, был у него под батожьем... Как в присутствии моем помянутый господин асессор, Теплов по его должности, как он член канцелярии академической, ему, Миллеру, говорил о ослушании им, Миллером, команды, презрении указов и дерзостных порицаниях, которые он противу своих товарищей, а особливо против профессора Крашенинникова произносит, тогда он, Миллер, предо мною самим, отпираясь от того всего, невежествуя, ругал оного господина асессора Теплова, а между тем мне ж самому он, Миллер, не закрылся, что Крашенинникова под батожьями он имел» ²³.

Вряд ли нужно доказывать, что Миллер фигурально выразился и «батожье» не приходится понимать в буквальном смысле слова. «Под батожьем имел» следует понимать «под начальством имел». Однако и эта расшифровка (вряд ли возможна какая-либо другая) говорит о многом и в соединении с показаниями Ломоносова бросает яркий свет на взаимоотношения начальника Миллера и подчиненного Крашенинникова. [25]

В годы новой учебы до своего отъезда на Камчатку (1733-1737) Крашенинников напряженно работал.

По сохранившимся работам Крашенинникова мы можем судить и о них и о научном его росте. Эти работы можно разбить на несколько групп. К первой относятся описания отдельных участков того пути, который совершили путешественники. Таковы, например, «Описание пути от Аргунских серебряных заводов до имеющихся по Онону реке теплых вод и оттуда до Читинского острогу» ²⁴, «Описание пути от Итанцынского острогу до Баргузина, от Баргузина до теплых вод, а оттуда через Байкал море и Косою степью прямою дорогою до Верхоленского острогу» ²⁵, «Описание пути от Олекминского острога до имеющихся у речки Кептендея соляных ключей и до соляной горы и оттуда возвратно до Олекминского острога» ²⁶.

Работы эти по преимуществу географического типа. Крашенинников фиксирует в них определенный участок пути, указывает реки, речки, горы, урочища и т. д., отмечает остановки в пути и т. д.

Для характеристики такого типа работ приводим один отрывок из «Описания пути от Аргунских серебряных заводов...»:

«Серебренка речка от Аргунских заводов в 7 верстах, вышла с северрной стороны верстах в 20 из хребта и от переезду в верстах в 10 в реку Аргунь впала; немного повыше переезду сей речки течет в него с западной стороны из хребта речка Грязнуха. Чалбуча речка от Серебренки в 7 верстах вышла с западной стороны верстах в 6 из хребта и от переезду в 4 верстах в Аргунь впала. Буралакит сопка (Яшмовая гора) по левую сторону дороги от Чалбучи речки в 3 верстах. Она Яшмовою горою для того называется, потому что в ней яшму добывают.

Килга речка от Буралакита в 3 верстах, вышла с западной стороны верстах в 10 из хребта и от переезду верстах в 4 в Аргунь впала.

Точилная гора на правой стороне от речки Килги в 2 верстах. Она Точилною горою для того называется, потому что в ней точилы имеются. Против сей горы на левой стороне дороги есть небольшое озерко.

Нижняя Борзя речка от Точилной горы в 20 верстах, вышла с западной стороны из Газимурского хребта и от переезду в версте в Аргунь впала.

Середняя Борзя от Нижней в 5 верстах вышла с западной стороны из того ж хребта с Нижней Борзею и от переезду верстах в 3 в Аргунь впала. Здесь лошадей переменяли».

Вторая группа работ Крашенинникова этого периода — описания определенных объектов, интересовавших экспедицию по линии натуральной истории. К числу их относятся: отчет о поездке на теплые воды р. Онона ²⁷, описание теплых вод реки Онона ²⁸, отчет о поездке на теплые воды реки Баргузина ²⁹, описание теплых вод реки Баргузина ³⁰, описание теплых вод, реки Тунки ³¹, отчет о поездке на соляные ключи у реки Кептандей ³².

Для характеристики этой группы работ приводим отрывок из отчета о поездке на теплые воды реки Баргузина. «А июля 31 дня, как мы оные воды свидетельствовали, то мы вели [26] кое несходство нашли между теплыми водами и между описанием оных вод, которое в Нерчинске жители вашему благородию (Гмелину. — Н. С.) в бытность вашу в Нерчинске словесно предъявили, а имянно:

1) Сказали они, что де теплые воды имеются на восточном берегу текущей в Онон речки Киры от берегу в версте, а по сказыванию бывших с нами вожей, от теплых вод до речки Киры целой день езды.

2) Теплые де воды текут ручьем из под каменной горы и потом в маленькое озерко собираютца, а оные де воды из горы так горячи текут, что в них и мясо свариться может, да и на самом озерке еще нарочито горячи. А по нашему следствию, оные воды с полудни на север из под каменной горы двемя ручьями выходят, и потом вместе соединяются, и текут ручьем до самого своего устья, где они в речку Кисон-усу впадают, а оные воды ни в какое озерко не собираются, и мясо в них свариться не может, потому что вышеписанной кусок мяса, которой мы июля 30 дни в вечеру во оной ключ опустили, поутру сырой выняли, и оные воды не так горячи, чтоб рука не терпела, но такие, какая живет в банях теплая вода, которая не очень горяча, ни студена, но умеренную теплоту имеет...

3) Живущие де около тех мест тунгусы оных вод во время болезней для получения здравия употребляют, и из оных вод для устужения их каналы проводят, и во оных от внешних болезней купаются и мужеской де пол с женским особливые каналы имеют. А мы будучи там никаких проведенных из ручья каналов не видали, кроме того, что на обоих ключах близ вершин их каменья великие от натуры тут лежат, которые помянутых ключей течение отчасти остановляют, отчего сделалось, что в тех местах помянутые ключи глубины на ¼ аршина имеют. Из оных мест то, которое на западном ключе, кругом бревнами четвероуголно огорожено и сверху прутьями покрыто, и в том месте мужеской пол купается, а то, которое на восточном ключе кругом не огорожено, но только сверх прутьями же покрыто, и в сем месте женской пол купается. У обоих вышеписанных мест ход, которым больные в помянутые места заходят, с западной стороны сделан, а кроме сих мест никаких каналов не имеется».

Третья группа работ представлена двумя небольшими работами этнографического типа: «Реестр, сколько под Баргузинским острогом и Баргузинского ведомства острожками ясашных тунгусов имеется и на сколько родов разделены» и «Описание братских мужиков Иркуцкого ведомства» ³³. В этих работах Крашенинников перечисляет роды тунгусов и бурят, сообщает численность ясачных людей в каждом роде и кратко характеризует занятия и образ жизни.

О некоторых работах Крашенинникова этого периода мы узнаем только из его отчетов. Так, в отчете о поездке на реку Онон Крашенинников сообщает: «Также описал здесь принесенную ему от стрелка птицу, называемую жолну, которой описание вместе с описанием сих вод при сем рапорте прилагаетца». Особенно разнообразна была его деятельность при поездке на баргузинские теплые воды. Помимо работы над прямым заданием, Крашенинников последовательно просматривал дела Баргузинского острога («о изменах баунтоеских и кучидских и верхо-ангарских ясашных тунгусов выписали»), написал «вокабулариум тунгуского языка», «сочинил реестр имеющимся около тех мест (Баргузинского острога. — Н. С.) деревам, зверям, рыбам и птицам ³⁴, написал «вокабулариум» бурятского языка, написал «реестр присудным деревням» близ Верхоленского острога, выписал из «старинных дел» [27] Верхоленского острога «все то, что нам казалося принадлежащим до истории Верхоленского острогу», наконец «приехавши в Тутурскую слободу... сочинил реестр присудным деревням к помянутой слободе».

Особенного внимания, однако, заслуживают две работы Крашенинникова, стоящие несколько особняком от всех вышеперечисленных работ, выполненных по прямому заданию Миллера и Гмелина. Это «Дорожный журнал» ³⁵, который вел Крашенинников в 1734-1736 гг. и небольшая этнографическая монография «О соболином промысле» ³⁶.

«Дорожный журнал» Крашенинников вел с 27 сентября 1734 г. по 4 февраля 1736 г. Характер записей (ряд записей чисто личного характера) указывает на то, что журнал велся Крашенинниковым для себя, а не в порядке выполнения задания. Маршрут, отраженный в «Дорожном журнале»: Кузнецк, Томск, Енисейск, Красноярск, Канск, Удинск, Иркутск, Селенгинск, Нерчинск, Аргунск, Чита, Баргузин.

В «Дорожный журнал» Крашенинников записывал все, что заинтересовывало его в пути, все, что привлекало его внимание. А интересовало его очень многое. Любознательный студент внимательно наблюдал жизнь и обычаи тех народов, среди которых ему приходилось бывать (татары, буряты, тунгусы, монголы и др.). и нравы русского населения в Сибири, и енисейские писаницы и т. д. Многие записи Крашенинникова, бесспорно, и сейчас представляют значительный интерес и должны быть использованы современными исследователями, а сам «Дорожный журнал» заслуживает публикации.

Для характеристики содержания «Дорожного журнала» приведем из него несколько отрывков.

Вот несколько зарисовок быта «тюлиберских татар» на реке Томи:

«28 дня (сентября 1734 г. — Н. С.) от Терехиной деревни поехавши, Першуткину деревню проехавши, приплыли в вечеру в Мамышевы татарские юрты, в которых живут тюлиберские татары, где мы ночевать принуждены были, понеже для великих на Томе реке мелей ночью никоим образом ехать невозможно было. У сих татар юрты очень худо построены, иные на подобие русских изб, а иные из досок зделаны круглые и на подобие башни вверху сведены и все так землею осыпаны, что издали никак не можно за юрту признать, двери так малы, что немалому человеку почти полском лесть в них надобно. А полу в них нет, а на средине сделан комель, в котором днем и ночью, зимой и летом огонь беспрестанно кладут. Мы в сии юрты приехавши ни единой почти бабы не видали, понеже они думают, что к ним неприятели идут, все в лес разбежались...

30 дня поутру приплыли мы до Сустанаковых юрт, в которых живут тюлиберские татары; тут видели мы девку, которая четыре косы имеет, по две на стороне, вины опрашивая для чего сия девка от девок и от баб разнствует, понеже у девок кос по 10 и по 20 имеют, а у баб только по две по одной по стороне заплетаются. Узнали, что эта девка зговорена, и для того четыре косы имеет, а когда уже замуж выдет, то ей те четыре косы в две заплетают. Бабы татарские и девки сверх волосов мужские шапки надевают.

Тут же видели мы у трех дворов по 4 березки поставлены, на восток наклоненные, из которых на трех обрески китайчетые, стамедные, хамовые и зенденные навешены, а на четвертой передней из них повешена заячья кожа, на всех лапах его близ лап лоскутки красные привязаны. У сих березок оные татары по всякой год жертву приносят богу, наваривши браги великую кадь и к тем березкам вынесши, на них льют, и сами пьют, и таким образом бога молят, о котором [28] сказывают, что с нашим богом на небе вместе живет, и меж собою великое содружество имеют. Они также как и татары барсаяцкие камски имеют, у них всех есть инструмент, которой русские бубном, а они тюрю называют, обод у него, как у сита, на одной стороне кожа, как на барабане натянута. Внутри его вдоль зделана толстая палка, а посредине него, где рукою держать, тоне выделано. Сквозь оную палку поперег продет железной прут, на котором железцы повешены, на одной стороне 4, а на другой пять, внутри ж на ободе также некоторые железцы навешены. В сей инструмент бьют колотушкою зайчинною, а иные собольею, неведомо чем набитою, а бьючи в него камы призывают чорта. У него во всем помощи просят. Они сказывают, что его видят в подобие стени человеческой. Мы говорили для чего не у бога, но у чорта помощь просят, сказали, что бог помощи нам как дать может, понеже он высоко живет, а чорт также как и мы на земле, того ради луче нам помочь и может».

А вот некоторые наблюдения над бытом русского населения в. Томске:

«В сем городе все почти по старине поступают, что из следующего явно есть. В поезду у них живут тысяцкие и бояры и во время венчания, как запоют «Исайя ликуй», священник берет не жениха, а тысяцкого за руку, тысяцкой же жениха, а жених невесту, как мы 13 октября видели.

У иных же бывают в поезду мальчики, которые по плечам шолковыми кушаками крест на крест повязаны, как мы 27 октября видели. Они напереди всех ехали, а называют тех мальчиков боярами. В Тобольске зговореные девицы по всякой день воют, тех девиц называют они пахабными, которые не воют...

К тому же у женщин кунтышы с долгими рукавами, шапки рогатые, а у мущин русские кавтаны и бороды, которое у них в таком употреблении есть, что мы во всю нашу бытность там не видали 10 женщин, которые бы по-немецки убраны были, но все или в треухах или с рогами, или рукава у кунтышей их по полу волочатся. А больше такой кунтыш на голову наложивши ходят. А мущины також де немногие без бород или в немецком платье ходят, но всякого чину дворяне, дети боярские, конные и пешие, казаки и торговые, кроме солдат и приезжих почти все с бородами и русское платье носят».

Эти замечательные бытовые зарисовки нравов туземного и русского населения Сибири ярко показывают, какую превосходную школу в эти годы прошел будущий исследователь Камчатки.

Не менее примечательна и работа «О соболином промысле», являющаяся, пожалуй, лучшим, что было дано в XVIII веке по этой теме. Позже, в несколько переработанном виде, Крашенинников включил ее в «Описание Земли Камчатки».

Большие трудности стояли перед Крашенинниковым при разработке этой темы. Сам Крашенинников справедливо отметил их в самом начале своей статьи:

«Трудно и почти невозможно человеку, которой сам на соболином промысле не бывал и никакими кроме жилых мест не езживал, описать все обстоятельства, которые в ловле соболей примечания достойны, потому что соболи не живут в близости от жилья, но в отдаленных местах, на высоких горах и в густых лесах, и так от людей бегают, что по многим местам, в которых прежде их бывало довольное число, ныне ради поселений людей и следу их не находится...

Еще труднее есть чрез промышленных людей, которых во всей Сибири множество находится надлежащее о соболином промысле известие получить. Ибо редко такие находятся, которые бы все [30] обстоятельства своего промыслу охотно объявили, и токмо на одной Лене реке случилось найти таких верных людей, которые кроме того, что до настоящего промыслу принадлежит, и о имеющихся при оном промысле суеверия не утаили».

Крашенинниковым собраны были материалы у китайских, теленбинских, чечюйских, киренских и баргузинских промышленников. Больше всего материалов получено было у витимских. При переработке этой статьи для главы в «Описании Земли Камчатки» Крашенинников оставил только витимский материал, озаглавив главу «О витимском соболином промысле».

Первоначальный вариант этой работы интереснее, чем окончательный текст. В нем Крашенинников проверяет показания одних промышленников показаниями других, сопоставляет их, дополняет одни данные другими и т. д.

Три года напряженной полевой работы в Сибири создали из Крашенинникова того изумительного и проникновенного наблюдателя и исследователя, каким он выступает на Камчатке. Именно эта предварительная работа, а не многочисленные инструкции Миллера и Гмелина, объясняет прежде всего размах и глубину работы Крашенинникова на Камчатке, хотя некоторое значение в направлении работы имели, конечно, и эти инструкции.

В путешествие на Камчатку Крашининииков отправился из Якутска 5 июля 1737 г. и прибыл 28 октября в Большерецк ³⁷.

12 июня 1741 г. Крашенинников покинул Камчатку, пробыв там таким образом, четыре года. Четыре года Крашенинников проработал один, на самой отдаленной окраине Российского государства, в той стране, где, по словам Карамзина, «человек поселился вопреки натуре, среди глубоких снегов, влажных туманов и гор огнедышущих» ³⁸.

Неприветливо встретила Крашенинникова Камчатка. В пути судно «Фортуна» дало течь («такое учинилось нещастие, что судно вода одолела и уже в шпагаты забиваться стала»). В воду сбросили почти весь груз, бывший на судне, чтобы облегчить его («чего ради все, что было на палубах, также и из судна груз около 400 пуд в море сметали»). Пострадал и Крашенинников, который лишился всего своего груза. «Провианту моего брошено в море 11 сум, также чемодан с бельем. И больше у меня не осталось, как только одна рубашка, которая в ту пору на мне была», писал он в своем первом рапорте с Камчатки ³⁹.

Трудны и тяжелы оказались и условия работы на Камчатке. Об этих трудностях скромный студент лишь изредка сообщает в своих рапортах. Занятый постройкой светлых и удобных «хором» для Миллера и Гмелина, Крашенинников пишет о избах русского населения на Камчатке, в которых ему пришлось жить «...у всех у них черные избы, к которым у некоторых проделаны маленькие каморки, и в те пущается тепло окнами из черных изб. Но в оных каморках зимою как ради стужи, так и ради угару жить невозможно, и мне оное от того известно, что случилось жить в такой каморке и ради беспрестанного от угару беспокойства вытти в черную избу» ⁴⁰.

Два года (1739 и 1740) Крашенинников не получал денежного [31] жалованья. Соответствующий указ не был прислан из Охотска. «А чего ради о том неизвестно, — пишет Крашенинников, — и я от того ныне терплю немалую нужду и палcя в долги». В Охотск Крашенинников не сообщил об этом «за опасением, дабы оное мне в вину не причлось, что кроме коммандиров бил челом», как указывает он в своем рапорте ⁴¹. «Коммандирам» же (Миллеру и Гмелину) Крашенинников не сообщал, очевидно, не желая беспокоить их своими просьбами и рассчитывая на то, что «коммандиры» не забудут его. С приездом Стеллера на Камчатку в 1741 г. Крашенинникову выплачено было денежное жалование за прошлые два года, но зато отказано было в хлебном жаловании. Крашенинников вынужден был обратиться к своим «коммандирам»: «...велено... на своем коште провиант ставить, в чем мне будет немалая нужда, понеже купить негде, а и покупать по здешней цене нашего жалования на один только хлеб достанет, ибо в год понадобится одному человеку 25 пуд, а пуд и в дешевую пору здесь по 4 рубли покупается, а харчю и платья и купить не на что» ⁴² (денежного жалования Крашенинников в год получал 100 рублей). Несмотря на все эти трудные условия, нехватку материальных средств, зачастую отсутствие помощи со стороны камчатской администрации, Крашенинников развернул кипучую деятельность, которая и сейчас поражает своей широтой и размахом.

Характер и направление работы Крашенинникова на Камчатке предопределены были характером и направлением работы отряда Миллера и Гмелина в Сибири и подготовкой Крашенинникова до поездки в Камчатку, а также инструкциями, которые он получил от своих «коммандиров», отправляясь в свое путешествие. Инструкции подобного рода Крашенинников получал и позже, уже на Камчатке.

Прежде чем перейти к итогам работы Крашенинникова на Камчатке, ознакомимся с многочисленными работами исследователя на материалах одного ограниченного отрезка времени.

Перед Крашенинниковым стояла задача всестороннего исследования совершенно неизученной области, по размерам превышающей многие европейские страны. С точки зрения нашей научной специализации Крашенинников должен был работать как географ, ботаник, зоолог, ихтиолог, этнограф, историк, лингвист. К этому перечислению специальностей можно было бы прибавить еще немало других.

Как перекрещивались и шли эти линии работы? Приведем данные за период ноябрь 1737 г. — июль 1738 г. Отчету за этот период посвящен шестой рапорт Крашенинникова своим «коммандирам» ⁴³.

17 ноября Степан Петрович потребовал от администрации Большерецкого острога, чтобы для «сочинения истории о Камчатке» присланы были «старожилы, как из русских, так и из иноземцов». По указанию большерецких жителей, Крашенинников просил прислать служивого Михаила Кобычева («из русских старее нет здесь»), а «из иноземцов» — Тырылка с Авачи реки и Игуру с реки Островной. 18 ноября Михайло Кобычев уже прибыл в распоряжение Крашенинникова, а за «иноземцами» Крашенинников вынужден был послать определенного к нему для рассылок служивого, так как большерецкие власти медлили с отправкой.

7 декабря Крашенинников отправил «требование» к «курильскому зборщику» Андрею Фурману, в котором просил, чтобы тот, будучи на Курильских островах: 1) купил «у курильских иноземцов»: «лутчее их платье» мужское и женское; 2) у тех же «иноземцов» купил японских [32] денег, «понеже слышно, что у них много находится японских денег золотых, серебряных и медных»; 3) приказал «курильским мужикам» промыслить бобра, кота и сивуча «по мужичку и по жоночке»; 4) приказал промыслить им же рыб морских, одну касатку, «а о другой сказывают, что яйца несет»; 5) выслал к Крашенинникову двух «курильских мужиков» «для розговору». 23 декабря вернулся посланный Крашенинниковым служивый и привез «иноземца» Тырылка, а об Игуре объявил, что тот «скорбен и привезть де его с собою никоими мерами невозможно».

По рассказам Михаила Кобычева и других старожилов, Крашенинников пишет «известия», кто с самого «начала бывал на Камчатке и кем она и в котором месте сперва завоевана, и отчего она Камчаткою называется... о всех прикащиках которой после которого на Камчатке был, и откуда прислан, и благополучно ли он выехал или на дороге убит и от кого, о бунтах служивых людей, о изменах иноземческих и о походах». История Камчатки доведена была в этих «известиях» по 1724 г.

По рассказам «иноземца» Тырылки, Крашенинников пишет другую работу — «описание о их иноземческой вере, о праздниках, о свадьбах и о прочем».

31 декабря Крашенинников затребовал от большерецких властей, чтобы они прислали служилых, которые бывали в походах «на авачинских изменников» в 1724, 1725 и 1726 гг., так как Кобычев «за слепотою от тех годов никуды в походы посылан не был».

3 января 1738 г. от тех же властей Степан Петрович затребовал ведомость «сколько имеется иноземческих острожков» в ведении Большерецкого острога, с данными о числе ясакоплательщиков.

17 января Крашенинников отправился в очередное путешествие по Камчатке. Вести «метеорологические обсервации», которые непрерывно велись им в Большерецке, Крашенинников поручил обученному им служивому Шишкину.

21 января путешественник приехал на речку Бааню (приток реки Большой) к горячим ключам и здесь «сочинил... описание оным ключам на латынском языке и сделал план». 23 января Крашенинников был у горячей речки недалеко от острожка Мыхшу и здесь «тоже чинил», что и у горячих ключей. 29 января он наблюдал вулкан («горящую гору») на реке Аваче против острожка Паратунэ и 2 февраля вернулся обратно в Большерецк. В результате поездки 17 января — 2 февраля Крашенинников написал «Описание дороги, по которой из Большерецка до горячих ключей и оттуда до горячей речки и до горящей горы ехал», а также пополнил работу, составленную по рассказам «иноземца» Тырылки. «Также спрашивал у иноземцов о их вере и о прочем, и что в описании чрез бывшего у меня в Большерецке иноземца Тырылка сочиненном неисправно было, то здесь исправлено, а инде пополнено». Наконец, проезжая через «иноземческие острожки», Крашенинников приобрел ряд интересных вещей: «шелехов красной меди 9, которые найдены на разбитой недавно японской бусе, костяной топор, деревянное огниво, да каменную иглу, которою кровь пускают». Все эти приобретения отосланы были им Миллеру и Гмелину для Кунсткамеры. Вместе с ними посланы были и подаренные Крашенинникову книжка «на четверть листа незнаемым языком писанная», взятая на японской бусе (подарок сына боярского Матвея Новограбленого), японский компас медный (подарок «корпораща» Большерецкого острога Ф. Паранчина) и «11 шелехов японских медных, да нож и топор каменные, которые употребляли здешние иноземцы прежде завоевания Камчатки, когда здесь железа не было» (подарок посадского человека Р. Вешнякова). [33]

25 февраля Крашенинников послал «ордер» на Авачу толмачу М. Лепихину, чтобы он привез коряцкого тойона, «понеже слова коряцкие еще не писаны были». Когда коряцкий тойон был привезен, то Крашенинников «чрез него слова их языка записал. Также в сочиненной реестр зверям, птицам и рыбам слова их языка написал».

10 марта Крашенинников отправил обученного им Степана Плишкина на Курильскую лопатку, дав ему ряд заданий (описать дорогу на Лопатку, достать бобра, кота и сивуча «по мужичку и по жоночке», достать колчедан, описать первый Курильский остров, купить на острове «японских писем и денег», собрать на Лопатке и на острове «всякие роды камней и земли», «также и травы», привезти двух «курильских мужиков» и т. д.).

19 марта Степан Петрович отправился в новую поездку — «в Курильскую землицу», оставив для производства метеорологических обсерваций пищика Аргунова. На Озерной реке Крашенинников, будучи у горячих ключей, «сочинил описание... и сделал им планы». В Большерецк он вернулся обратно 1 апреля и «сочинил описание пути» от Большерецка до горячих ключей. 15 апреля Крашенинников отправил на Авачу служивого к живущим на Аваче «иноземцам», поручив ему обеспечить с Авачи доставку зверей, рыб и птиц.

В апреле и мае в Большерецке Крашенинников занимался устройством опытного сада («огорода»). В мае же ему прислали рыб, «а имянно»: вахню, рамжу, камбалу, красную рыбу, а с Авачи — двух молодых бобров («мужичок да жоночка»), три утки («кара, савка и урил») и рыбу «суку».

14 июня Степан Петрович затребовал от большерецких властей плотника «для делания ящиков, в которых бы зверей, птицу и рыб и прочее» послать Миллеру и Гмелину, а 15 июля отправился к морю и поставил столб на устье реки Большой для измерения прилива и отлива моря. Здесь же, на устье реки, Крашенинников «несколько рыб» описал и «набил также» и собирал травы и описывал те, которые не видал в путешествии с Гмелиным. 19 июля прибыл посланный на Авачу и другие реки служивый для закупок «иноземческого самого лутчего платья мужского и женского и ребячья». Часть привезенного им Крашенинников отослал «как излишнее, а иное негодное», часть принял для последующей отсылки в Кунсткамеру («ходьбы бараньи, ходьбы котовые, штаны мужские котовые, два малахая, двои торбасы, три пояса и волосы бабьи накладные»).

19 же июля прибыл и другой служивый, посланный Крашенинниковым на Курильскую лопатку, — С. Плишкин. Плишкин привез с собой описание проделанного пути, привез также «морских зверей» — кота и нерпу, «две морские рыбки», из птиц — «урила, старика, а третью де которой русского названия не знает»; из платья — шубу птичью и шапку и японских вещей — «поднос да чашу, саблю да сергу». Привез Плишкин и «иноземцов» с Курильских островов.

Привезенные Плишкиным курилы были использованы Крашенинниковым как информаторы. Своим «коммандирам» Степан Петрович рапортовал: «Написал я их языка слова и спрашивал о их вере и обычаях, также спрашивал об островах дальних Курильских, сколь они велики, какие на них места, гористые или ровные, жилые или пустые и прочая. И сочинил реестр зверям, птицам и рыбам около островов находящимся...»

Таковы вкратце данные о работе Крашенинникова за время с ноября 1737 г. по июль 1738 г.

Сообщая о ходе работы за это время своим «коммандирам» в рапорте No 6, Степан Петрович как бы подытоживает ее в конце рапорта: [34]

«А что вообще до учиненных от меня дел касается, то я с ноября 15 дня прошедшего 1737 году продолжаю метеорологические обсерватории.

Зимою ездил в поездки... в пересматриванье старинных дел и в сочинении истории о камчатском народе и о завоевании Камчатки упражнялся...

При начатии весны старался я о завождении огорода, в котором сеял репу, редьку, ячмень и садил все те травы, которые найти мог, и которые высушенные и вашему благородию посланы, а деревья садить не успел...

Как рыба в реке появилась, то всех родов описывал рыб и набивал... также описывал и набивал птиц, которых достать мог, которых с прочими вещами посылаю при сем до вашего благородия...

Летом собирал я и описывал травы и сушил, с которых описаниев копии, также и сушеных трав каждого рода по одной до вашего благородия посылаются...»

Приведенный материал дает наглядное представление о характере работы Крашенинникова на Камчатке.

Крашенинников ездит по Камчатке и пишет «описания путей»; записывает от «иноземцов» — ительменов, коряков и курилов — слова их языка, расспрашивает об их занятиях, быте и верованиях и сочиняет «вокабуляриумы» и этнографические работы; расспрашивает старожилов русских и «иноземцов» о прошлом, о завоевании Камчатки и восстаниях местного населения и пишет историю Камчатки; производит метеорологические обсервации и наблюдает прилив и отлив моря; собирает вещи, характеризующие быт местного населения, и отсылает их в Кунсткамеру; изучает рыб и морских зверей, изучает растительность Камчатки, устраивает опытное поле и производит опыты по вырашиванию на Камчатке злаков и овощей и т. д.

Будучи не в состоянии охватить сам лично всех направлении и участков развернутой работы, Крашенинников обучает прикомандированных к нему служивых людей, инструктирует, посылает их с отдельными поручениями и получает от них ценный материал.

Крашенинников проявил себя на Камчатке не только как прекрасный полевой работник, но и как талантливый организатор научной работы. Итоги этой работы можшо оценить только теперь, когда все работы Крашенинникова этого периода (или точнее почти все) выявлены А. И. Андреевым в Архиве Академии Наук СССР. [35]

Работы эти можно разбить на несколько рубрик.

I. Описания поездок Крашенинникова по отдельным районам Камчатки.

Таких описаний написано было 10. В 1738 г. — 3 («Описание пути от Большерецкого острога вверх по Большой реке до теплых вод и оттуда до имеющейся на Аваче реке близ ее устья горелой сопки» ⁴⁴ — поездка была с 17 января по 2 февраля; «Описание пути от Большерецкого острога до впадающих в Озерную реку теплых вод и оттуда возвратно до Большерецкого острога» ⁴⁵ — поездка была с 19 марта по 1 апреля; «Описание пути от Большерецкого острога по Пенжинскому берегу до Верхнего Камчатского острога» ⁴⁶ — поездка была с 19 ноября по 2 декабря); в 1739 г. — 6 («Описание пути от Верхнего до Нижнего Камчатского острога» ⁴⁷ — с 2 января по 15 января; «Описание пути от Нижнего Камчатского острога до устья реки Камчатки и оттуда до Табкачаулкик острожка» ⁴⁸ — с 11 февраля по 13 февраля; «Описание пути от Нижнего Камчатского острога до имеющихся вверху Камчатки ключей» ⁴⁹ — с 19 февраля по 20 февраля; «Описание пути от Нижнего Камчатского острога до реки Авачи, до Паратуна острожка» ⁵⁰ — с 18 марта по 13 апреля; «Описание пути от Большерецка до Верхнего Камчатского острога водяным путем» ⁵¹ — с 23 августа по 16 сентября — и «Описание Камчатки реки от Верхнего Камчатского острога до устья Камчатки реки по румбам» ⁵² — с 17 сентября по 7 октября); в 1740 г. — («Описание пути от Нижнего Камчатского острога по Восточному морю на север до реки Караги и вверх по Караге и вниз по Лесной до Пенжинского моря, а по Пенжинскому морю до устья Тигиля, а от устья Тигиля до Харчина острога, имеющегося на реке Еловке» ⁵³ — с 11 января по 21 марта).

По своему характеру эти «описания путей» однотипны с аналогичными описаниями путей, которые Крашенинников составлял в Сибири. К «описаниям», составленным лично Крашенинниковым, нужно добавить «Описание пути от Курильского озера до Лопатки» ⁵⁴, написанное служилым человеком Степаном Плишкиным, одним из помощников Крашенинникова на Камчатке, как отчет о его поездке в марте — июле 1738 г.

Все эти «описания путей» использованы были позже Крашенинниковым при составлении первой части «Описания Земли Камчатки», но далеко не полностью. В частности, не все данные об «иноземческих острогах» вошли из этих «описаний» в «Описание Земли Камчатки».

II. К «описанию путей» по своему характеру примыкают «журналы» Крашенинникова.

Сохранилось три таких журнала, существенно отличающихся один от другого.

«Путевой журнал от Большерецка до Нижнего Камчатского [36] острога и оттуда возвратно до Большерецка» (с 19 ноября 1738 г. по 13 апреля 1739 г.) в основном фиксирует расстояния и погоду в пути ⁵⁵.

Журнал с 9 июня по 3 октября 1740 г. ⁵⁶, не имеющий заголовка, носит характер поденных записей для памяти. В него внесены как записи, относящиеся к работе («2 (июля. — Н. С.). В острог пришел... и послал пищика Аргунова до Опачи за травами»), так и записи чисто личного порядка («От 20 августа чирьями занемог, а августа 31 безмерно одолели»). К последнему журналу примыкает и по времени и по содержанию «Путевой журнал», который Крашенинников начал в Большерецке 24 ноября 1740 г., а закончил 6 ноября 1742 г. на Соли Камской ⁵⁷. Этот «Путевой журнал» лишь частично охватывает камчатский период в жизни и работе Крашенинникова. Записи в нем более подробны, чем в предыдущем, но характер их тот же. С одной стороны, в нем встречаем детальное описание праздника в Кыкчикском острожке (29-30 ноября 1740 г.), а с другой стороны записи чисто личного порядка.

III. К «описаниям путей», составленным Крашенинниковым в результате его поездок по отдельным районам Камчатки, примыкают такие же «описания», но составленные Крашенинниковым в результате рассказов местного населения.

Таких «описаний», составленных по расспросам — 3. В 1738 г. было составлено «Описание Курильских островов по сказыванию курильских иноземцов и бывалых на оных островах служилых людей» ⁵⁸. В июле 1738 г. вернулся с Лопатки и Курильских островов командированный туда Плишкин, привез с собою «иноземцов» — курилов, и Крашенинников расспрашивал их «об островах дальних Курильских, сколь они велики, какие на них места гористые или ровные, жилые или пустые и прочая». В феврале 1739 г. Крашенинниковым было написано «Описание рек, впадающих в Восточное море, имеющихся между оными носов от устья Камчатки реки до Олюторского носу по сказыванию укинских тойонов Начики и Корича и бывалых там служивых людей» ⁵⁹. О написании этой работы в рапортах имеются две записи, обе от февраля 1739 г. («чрез знающих про реки, впадающие в Восточное море, которые не от приказной избы присыланы, но самохотно о реках сказывали, сочинено описание оным рекам от устья Камчатского до Олюторского носу, а далее никто не бывал из служивых, а в Пенжинское море от реки Хариузовой до Лесной» и «присланы ко мне два тойона укинские Начика да Коричь да шаман Карымлячь, чрез которых... справливался, прямо ли сказывали служивые про впадающие в Восточное море реки и речки»). Наконец, в январе 1740 г. было написано «Описание рек от Лесной на севере до Подкагирной реки, сочиненное по сказыванию Подкагирной реки сидячих коряк» ⁶⁰. В рапортах прямых указаний на написание этой работы нет, но именно в январе 1740 г. Крашенинников в одной из своих очередных поездок беседовал с сидячими коряками в этом районе и провел ряд работ («написал язык сидячих коряк» и т. д.).

IV. Описания жизни, быта и обычаев народов Камчатки (этнографические работы).

Крашенинников дал описание быта и обычаев камчадалов, курилов, коряков и чукчей в ряде работ. Отметим их в порядке [37] последовательности написания. В декабре 1737 г. Крашенинников написал «Описание камчатского народа. О Камчатке, откуда она звание получила и о живущих на ней народах» ⁶¹. «Описание было написано по рассказам ительмена Тырылки. Ительмен Тырылка специально привезен был к Крашенинникову в Большерецк с Авачи 23 декабря 1737 г. («по сказыванию здешних жителей... старее нет... из иноземцов живущего на Аваче реке Тырылка»), и здесь до 31 декабря (31 декабря Тырылка был уже отпущен на Авачу) Крашенинников через «Тырылка иноземца сочинил описание о их иноземческой вере, о праздниках, о свадьбах и о прочем». В январе-феврале 1738 г., будучи в поездке на Авачу, Крашенинников проверил данные Тырылки и сделал некоторые исправления («Также спрашивал у иноземцов о их вере и о прочем, и что в описании чрез бывшего у меня в Большерецке иноземца Тырылка сочиненном неисправно было, то здесь исправлено, а инде пополнено»).

В июле 1738 г., пользуясь сведениями, которые сообщили ему привезенные Плишкиным с Лопатки курилы, Крашенинников написал «О курилах, живущих на Поромусир и Оннекута островах, которые от русских другим и третьим курильским островом... называются» ⁶². В рапорте соответственно в свое время он сообщал своим «коммандирам»: «Чрез привезенных им, Плишкиным, иноземцов написал я их языка слова и спрашивал о их вере и обычаях».

Летом 1738 г. Крашенинников написал небольшую статью, специально посвященную приготовлению вина из «сладкой травы» — «О заготовлении сладкой травы и сидении из нее вина» ⁶³. В одном из рапортов Крашенинников особо отметил: «Летом... описывал травы... да сочинил же де я описание сладкой травы и описал способ сидения вина из помянутой травы с доказательством как и от кого оной способ найден...»

В ноябре 1738 г. Крашенинников присутствовал на церемонии одного из ительменских праздников и написал «Описание праздника, который праздновали камчадалы на реке Кыкчике в Нижнем Кыкчикском острожке ноября 21 и 22 чисел 1738 г.» ⁶⁴.

«Что у них на празднике делалось, то все ничего не опуская, описал», сообщал он Миллеру и Гмелину.

Несомненно, февралем 1739 г. датируется статья Крашенинникова «Об укинских иноземцах». В феврале 1739 г. к гаему были присланы два укинских тойона, и Крашенинников у них «спрашивал о их вере и прочих поведениях». Итогом этих бесед, несомненно, и явилась данная статья.

В сентябре 1739 г. Крашенинников начал свою новую работу о камчадалах. Материал, накопленный после февраля 1738 г., времени окончательной редакции «Описания камчатского народа», несомненно требовал нового оформления. Первые сведения о новой работе датируются сентябрем 1739 г. «Ездил я вверх по речке Ратуге до имеющегося на оной камчатского острожка для смотрения свадебного пира, о котором в описании камчатского народа объявлено», сообщает в одном из рапортов Крашенинников. Работа эта продолжена была и в 1740 г., когда Миллер прислал Крашенинникову специальный вопросник по описанию народов. «В проезде через камчатские острожки спрашивал я камчадалов против присланных от вашего благородия допросов, и в чем они между собой не согласовали, о том в описании и объявлено», гласит запись, относящаяся к февралю 1740 г. Итогом этих занятий в 1739-1740 гг. явилось «Описание камчатского народа, сочиненное по [38] сказыванию камчадалов», существенно отличающееся от «Описания камчатского народа» 1737-1738 гг.

Написав две общие работы об ительменах и несколько небольших работ, посвященных им же, Крашенинников вплоть до 1740 г. мало внимания уделял второй основной народности на Камчатке — корякам. Сознавая это, он писал в своем рапорте от 7 июня 1740 г.: «Понеже по силе данной от вашего благородия инструкции и присланных ордеров велено мне всех здешних народов нравы и поведения описать, а коряк в близости около Камчатки (реки. — Н. С.) не имеется, и чтоб оный народ без описания не остался, а притом бы и берег Восточного моря от Камчатки на север описан был, намерение восприял я ехать из Нижнего до реки Караги, а оттуда вверх по ней до ее вершины и на Лесную реку, где сказано мне, что часто оленные коряки прикочевывают».

Итогом изучения коряков в 1740-1741 гг. были две работы Крашенинникова: «О коряках оленных» ⁶⁵ и «Описание коряцкого народа» ⁶⁶. Первая работа датируется мартом 1741 г. В записи в одном из рапортов Крашенинникова, относящейся к марту 1741 г., сообщается: «...собрал некоторые известия о оленных коряках чрез коряку оленного... Иные известия при сем посылаются до вашего благородия». В конце «О коряках оленных» сообщаются краткие данные и о чукчах. На время написания второй работы нет указаний ни в рапортах Крашенинникова, ни в тексте самой работы. Думается, что ее нужно датировать также 1741 г., а может быть, даже 1742 г., исходя из следующих соображений. Как отмечает рапорт от 7 июня 1740 г., до этого времени Крашенинников не написал никаких «описаний» коряков («и чтоб оный народ без описания не остался»). Рапорты 1741 г. не содержат данных об «описании коряцкого народа». Рапорты 1742 г. более кратки, нежели рапорты предыдущих лет (о них далее), и возможно, что в этих кратких рапортах и опущено «Описание коряцкого народа».

Все эти работы, посвященные быту, занятиям и обычаям народов Камчатки, написанные Крашенинниковым на Камчатке в 1737-1742 гг., явились позже основным материалом для написания третьей части «Описания Земли Камчатки».

V. Исторические работы

Таких работ Крашенинниковым было написано две под одним и тем же названием: «О завоевании Камчатской землицы, о бывших в разные времена от иноземцов изменах и о бунтах служивых людей». В ноябре-декабре 1737 г. была написана первая из этих работ на основе показаний русских старожилов, и доведена она была до 1724 г. ⁶⁷. «Чрез служивого Михаила Кобычева с другими старожилами, которых на то призывал, собрал я известия, кто с самого начала бывал на Камчатке и кем она и в котором месте сперва завоевана... по его же сказыванию о всех прикащиках которой после которого на Камчатке был, и откуда прислан, и благополучно ли он выехал или на дороге убит и от кого, о бунтах служивых людей, о изменах иноземческих и о походах историю написал по 1724 год», сообщает Крашенинников в своем рапорте.

В декабре 1738 г. Крашенинников начал работать над второй редакцией исторического очерка Камчатки. Если в основу первой редакции были положены показания большерецких служивых людей, то для второй редакции таким материалом послужили показания служивых Верхнего Камчатского острога. Пробыл Крашенинников в Верхнем Камчатском остроге с 8 декабря 1738 г. по 2 января 1739 г. На это время, очевидно, [39] и падает написание второй редакции ⁶⁸. «Выспрашивал у старожилов Ивана Лосева с товарищи о завоевании Камчатки, о построении острогов и о бытности прикащиков, в чем великое несходство нашлося между сим описанием и описанием, сочиненным по сказыванию большерецкого жителя Михаилы Кобычева, о чем явствует в приложенном при сем описании о завоевании Камчатки», сообщает Крашенинников в рапорте.

Обе редакции исторического очерка (большерецкая и верхнекамчатская) основаны исключительно на «словесных известиях». Крашенинников пересматривал архивный материал в острогах Камчатки, но не использовал его. Крашенинников в это время явно еще недооценивал документальный материал. Показательна следующая запись: «А живучи в означенном остроге (Верхне-Камчатском. — Н. С.) пересматривал я старинные дела, которых хотя и много было, однакож из них к выписанию годного мало нашлося, ибо все почти книги ясачного збору и челобитные были».

Впоследствии Крашенинников изменил свое отношение к документальному материалу. Четвертая часть «Описания Земли Камчатки» построена в основном на документальном материале с использованием, однако, и «словесных известий» большерецкой и верхнекамчатской редакций исторического очерка.

VI. Словарные записи («вокабулярии» языков народностей Камчатки).

Крашенинников систематически вел работу по записи слов народностей Камчатки. В его рапортах неизменно фигурируют записи, отражающие эту работу. Уже в первом рапорте с Камчатки Крашенинников сообщает, что он «написал слова здешнего большерецкого языка» (ноябрь-декабрь 1737 г.). В феврале 1738 г. привезен был в Большерецк коряцкий тойон с Авачи, и Крашенинников «чрез него слова их языка написал». В июле 1738 г., когда Плишкин привез в Большерецк с Лопатки курилов, Степан Петрович «чрез привезенных им, Плишкиным, иноземцов написал их языка слова». В декабре 1738 г. Крашенинников опять вел записи ительменского языка, на сей раз в районе Верхнего Камчатского острога («написал слова их языка чрез новокрещена тойона Егора Мерлина, при чем служивый Андрей Дехтерев толмачем был»). В феврале 1739 г. Крашенинников вновь вел записи ительменского языка от укинских ительменов («присланы ко мне... два тойона укинские Начика да Корячь да шаман Карымлячь, чрез которых написал я слова их языка»). В январе 1740 г. им снова велись записи по корякскому языку («написал я язык Карагинского острова», «притом же написал язык сидячих коряк»). В последующих рапортах Крашенинников не отмечает аналогичной работы. Однако, как я уже отмечал, рапорты 1741 г. очень кратки, и вряд ли можно сомневаться, что и в 1741 г. Крашенинников вел работу по записи слов и обработке словарного материала в виде словарей. Все эти словари датированы А. И. Андреевым 1738 г., что представляется весьма сомнительным.

Известны до настоящего времени 4 «вокабулярия» Крашенинникова.-1) Vocabularium latino — lamuthico — Kamtschatzico — coriaccicum ⁶⁹. 2) Vocabularium latino — coriace — Karaginice ⁷⁰, 3) Vocabularium latino — curilice — chuhachtscha — Kamtschtzice — ukinice ⁷¹, 4) Vocabularium latino — tigilice ⁷². [40]

Датировка этих «вокабуляриев» весьма затруднительна, так как Крашенинников нигде в своих рапортах не сообщает об оформлении собранного им словарного материала в «вокабулярии». Исходя из тех же рапортов, можно для некоторых из них только установить, не раньше какого времени они могли быть составлены.

Первый «вокабулярий» мог быть составлен в 1738 г.

В 1738 г. у Крашенинникова был уже для него соответствующий материал. Второй «вокабулярий» мог быть составлен не ранее 1740 г., так как только в 1740 г. Крашенинников имел записи карагинцев.

Датировать третий и четвертый «вокабулярии» вообще невозможно, так как никаких сведений о том, когда Крашенинников собирал чукотский словарный материал, а также материал с Тигиля, мы не имеем. Возможно, что составление их падает на 1741 г. — время, когда рапорты Крашенинникова кратки и не сообщают о всей его работе.

VII. Работы по «натуральной истории».

Эта группа работ весьма обширна, так как одной из главнейших задач Крашенинникова на Камчатке являлось изучение Камчатки в отношении флоры, фауны и т. д.

Рапорты Крашенинникова довольно подробно освещают его работы по отдельным разделам «натуральной истории». Первой работой его на Камчатке было составление «реестра» зверям, птицам, рыбам, деревьям и травам у Большерецкого острога. «Приехавши в Большередкий острог, сочинил я имеющимся в здешних местах зверям, птицам, и рыбам и растущим около здешнего места деревам и травам реестры с русскими и камчатскими названиями», пишет Крашенинников в своем первом рапорте. Работа эта падает на октябрь — ноябрь 1737 г.

В январе 1738 г., будучи в одной из своих поездок, Крашенинников написал описание горячих ключей на реке Баане и сделал план («Будучи у горячих ключей, сочинил я описание оным ключам на латынском языке и сделал план...»). Сделаны были такое же описание и план «горячей речке» у острожка Мыхшу на Большой реке в том же январе 1738 г. В марте 1738 г. Крашенинников составил описание и планы горячим ключам на реке Озерной.

Летом 1738 г. Крашенинников начал работу по описанию рыб («как рыба в реке появилась, то всех родов описывал рыб»). Летом 1738 г. начались работы и по описанию птиц и трав («также описывал птиц», «летом... описывал травы»). 3 июля 1738 г., пользуясь сведениями, полученными от курилов, привезенных Плишкиным, Крашенинников сочинил особый «реестр зверям, птицам и рыбам около островов находящимся».

Наряду с этими работами по составлению «реестров» зверям, птицам, рыбам и травам, «описаний» горячих ключей Крашенинников непрерывно ведет работу и по «метеорологическим обсервациям». «С ноября 15 дня прошедшего 1737 году продолжаю метеорологические обсервации», пишет он в одном из рапортов в 1738 г. С 1 ноября 1738 г. к составлению «метеорологических обсерваций» определен был и служивый Плишкин, обученный для этого Крашенинниковым. С января 1739 г. «метеорологические обсервации» начаты были и в Нижнем Камчатском остроге. Составлять их были определены обученные Крашенинниковым служивый Василий Мохнаткин и казачий сын Егор Иконников. Обучение их продолжалось в январе и феврале 1739 г., с марта 1739 г. Крашенинников смог поручить им самостоятельную работу. «Марта по первое число обучал я определенных для чинения метеорологических обсерваций служивого Мохнаткина и казачья сыта Иконникова, с марта с первого числа велел им начать метеорологические обсервации». [41]

«Метеорологические обсервации» велись и в последующие годы как самим Крашенинниковым, так и обученными им служивыми. Круг их был расширен.

Систематически в последующие годы велась работа и по описанию трав, птиц и рыб, а также работа по описанию «горячих ключей». Ко всем этим работам прибавилась работа по наблюдению «прилива и отлива морской воды», итоги которой заносились в особый журнал.

Результаты всех этих наблюдений и специального изучения и исследования вылились в «журналы», «реестры», «обсервации» и «описания», из которых не все, видимо, дошли до нас. Весь этот материал явился основой для второй части «Описания Земли Камчатки».

* * *

Теперь, когда нам известны камчатские материалы Крашенинникова, можно внести полную ясность в тот спор, который завязался еще в XVIII веке вокруг двух книг, написанных на одну и ту же тему: «Описание Земли Камчатки» Крашенинникова (1750) и «Beschreibung von dem Lande Kamtschatka» Стеллера (1774).

Обвинения издателя книги Стеллера — Шерера, выдвинутые против Крашенинникова, уже тогда были признаны неосновательными. Виднейшие ученые XVIII века — Бюшинг, Паллас и др. — справедливо опровергли недобросовестные нападки Шерера. Один из них писал: «...Шерер не постыдился презрительно отзываться о Крашенинникове и его «Описании», называя его учеником Стеллера и обвиняя, что он воспользовался собранием последнего, заимствовал его карты, рисунки и т. п. Что тут постыдного, что Крашенинников, в звании студента, признан был способным к выполнению возложенных на него поручений? Он не был ни учеником, ни подчиненным Стеллера: каждый из них имел свою собственную инструкцию. Крашенинников скоро возвысился благодаря своей учености, а в Камчатке не мог пользоваться собраниями и рисунками Стеллера, потому что был там гораздо прежде, чем Стеллер, который провел только зиму на Камчатке, а следующим летом отправился в морское путешествие для отыскания американских берегов». [42]

Бюшинг справедливо отметил, сравнивая обе книги: «Крашенинников не искажал и не сокращал сочинения Стеллера, но составил исследование из своих собственных и стеллеровских наблюдений, которое вышло на русском языке в 757 страниц в большую четверку, тогда как стеллеровское напечатано на 384 страницах в восьмую долю листа. Крашенинников выбрал из стеллеровской рукописи, что он находил хорошего, и часто ссылается на него, сообщая притом свои собственные наблюдения и примечания» ⁷³.

К тому, что было установлено еще в XVIII веке, в настоящее время можно добавить следующее. Располагая камчатскими материалами Крашенинникова, легко сейчас сопоставить соответствующие места «Описания Земли Камчатки» с этими камчатскими материалами. Для всех четырех частей своего труда Крашенинников располагал достаточным материалом. Обязанный по постановлению Академии Наук использовать материалы покойного Стеллера, Крашенинников сделал это исключительно добросовестно, всюду ссылаясь на него, чего нельзя сказать о Стеллере.

Стеллер прибыл на Камчатку 20 сентября 1740 г., и уже 27 октября Крашенинников получил от него «ордер» следующего содержания: «Господин студент Крашенинников! Понеже по силе 37 пункта данной мне от господ профессоров Гмелина и Миллера инструкции велено по приезде моем в Большерецкий острог принять вас в мою комманду и пересмотреть у вас всякие вами с приезду вашего на Камчатку по сих пор чиненные наблюдения и исследования по данной вам от оных господ профессоров инструкции и посменным наставлениям; которые мне сомнительны покажутся ваши наблюдения те исправить, чтоб никакого сомнения не осталось. Чего ради по получении сего быть вам у меня в комманде и чиненные вами наблюдения с приезду вашего сюды на Камчатку по сих пор мне при репорте объявить, а при том какие у вас имеются казенные книги и материалы и сколько при вас имеется служивых реестр объявить» ⁷⁴.

Проработав четыре года на Камчатке, Крашенинников вынужден был, таким образом, передать свои материалы Стеллеру. По существу, это была настоящая трагедия исследователя, лишавшегося результатов своего неустанного, напряженного труда в столь тяжелых условиях. Характер переписки между участниками Второй Камчатской экспедиции не дает нам возможности выяснить, как воспринял этот приказ Крашенинников. Некоторые интимные моменты взаимоотношений между Крашенинниковым и Миллером вскрылись только значительно позже. Они доказывают, что Миллер в ряде случаев препятствовал научной работе Крашенинникова. О взаимоотношениях Крашенинникова и Стеллера таких материалов пока не обнаружено. Нам известно лишь, что Крашенинников после приезда Стеллера совершил только одну научную поездку. 24 ноября 1740 г. он отправился из Большерецкого острога для изучения коряков, а 8 марта вернулся обратно, не осуществив основной задачи поездки, так как пробраться к ним не удалось («утколоцкие и поднагирные коряки изменили, и несколько казаков и служивых побили»). Крашенинников все же «собрал некоторые известия о оленных коряках», 10 марта он подал рапорт Стеллеру и в тот же день получил от него «ордер», согласно которому он должен был выехать с Камчатки летом того же года.

Какие материалы передал Крашенинников Стеллеру, нам точно не известно, но то, что они были переданы, доказывается наличием в бумагах Стеллера, переданных после его смерти в Академию Наук, [43] бумаг Крашенинникова. В этих бумагах фигурируют «Латынские обсервации до истории натуральной касающиеся, чиненные студентом Крашенинниковым, на 24 листах» и «Русское географическое описание Камчатки и других мест, сочиненное студентом Крашенинниковым на 33 листах» ⁷⁵.

Только ли эти материалы переданы были Крашенинниковым Стеллеру, или же это только часть переданных материалов, сказать трудно, так как никаких других данных нет.

То, что Стеллер использовал материалы Крашенинникова при написании «Beschreibung von dem Lande Kamtschatka», уже отмечено в современной литературе академиком Л. С. Бергом ⁷⁶. Следует подчеркнуть, что, используя материалы Крашенинникова, Стеллер не ссылается на них. Лишь в одном месте своего труда Стеллер указывает на работы Крашенинникова, а также Горланова: «Что касается, в частности, рек, то из них крупнейшие, начиная от их истоков, со всеми в них впадающими речками и ручьями, и кончая их впадением в море, равно как и свойства их берегов, названия этих рек и причины их наименований, поскольку это оказалось возможным исследовать, пространно описаны, особенно на русском языке, и обследованы обоими студентами». Внимательный сравнительный анализ работы Стеллера и камчатских материалов Крашенинникова может выявить вое те места в работе Стеллера, в которых он опирался на материалы Крашенинникова.

Комментарии

1. «Описание Земли Камчатки», стр. 93 (здесь и далее настоящее издание).

2. Л. Я. Штернберг, Первобытная религия в свете этнографии. Л., 1936, стр. 54.

3. Д. H. Aнучин. О задачах русской этнографии. «Этнографическое обозрение», 1889, кн. 1.

4. Л. С. Берг, Очерки по истории русских географических открытий. М.-Л., 1946, стр. 144, 322.

5. А. И. Андреев, Жизнь и научные труды С. П. Крашенинникова; его же, Переводы труда С. П. Крашенинникова «Описание Земли Камчатки»; Г. М. Корсаков, Лингвистические материалы С. П. Крашенинникова и их значение для исследования палеоазиатских языков; Н. П. Никольский, С. П. Крашенинников как этнограф Камчатки; С. Н. Стебницкий, Нымыланы-карагинцы по материалам С. П. Крашенинникова; H. H. Степанов, С. П. Крашенинников как историк Камчатки. (Все перечисленные статьи опубликованы в сборнике «Советский Север», 1939, No 2. В этом же сборнике в приложении к статье А. И. Андреева дан ценный список трудов С. П. Крашенинникова.)

6. Л. С. Берг. Там же, стр. 322-323.

7. «Описание Земли Камчатки», наст. изд. стр. 473-474.

8. ААН, ф. 21, оп. 5, No 60, л. 32 об.; см. также ААН, р. 1, оп. 13. No 10, л. 74.

9. Работа Г. Миллера была опубликована только в 1774 г. как приложение к работе Стеллера «Beschreibung von dem Lande Kamtschatka». Здесь и позже я пользуюсь переводом А. Н. Горлина и Г. Г. Генкеля, сделанным в 1938 г. (перевод Стеллера и Миллера — в архиве Института этнографии АН СССР).

10. Этот документ обнаружен И. И. Огрызко (см. его примечания в настоящем издании).

11. Н. Н. Оглоблин. Источники «Чертежной книги Сибири» Семена Ремезова. СПб., 1891, стр. 9-10.

12. Материалы об изучении Камчатки до второй экспедиции Беринга собраны в трудах Л. С. Берга: «Открытие Камчатки и экспедиции Беринга». М.-Л., 1946; «Первые карты Камчатки». «Известия Географ. о-ва», 1943, No 4.

13. См. также А. И. Андреев, Очерки по источниковедению Сибири. XVII век. Л., 1940, о картах Ремезова.

14. А. И. Андреев, Труды Г. Ф. Миллера о Сибири в изд. Г. Ф. Миллер. История Сибири, т. I, М.-Л., 1937, стр. 70.

15. А. И. Андреев, Жизнь и научные труды Степана Петровича Крашенинникова. «Советский Север», 1939, No 2, стр. 11.

16. Н. Новиков, Опыт исторического словаря о российских писателях. 1772, стр. 50-54.

17. В 1939 г. А. И. Андреев установил новую дату рождения Крашенинникова: 31 октября 1711 г. («Советский Север», 1939, No 2, стр. 6).

18. Б. Н. Меншуткин, Жизнеописание Михаила Васильевича Ломоносова, М.-Л., 1947, стр. 19.

19. Материалы для истории Академии Наук, т. II, 1896, стр. 96.

20. «Советский Север», 1939, No 2, стр. 8.

21. П. С. Билярский, Материалы для биографии Ломоносова. СПб., 1865, стр. 052.

22. Там же, стр. 060-061.

23. Материалы для истории Академии Наук, т. X. СПб., 1900, стр. 583-584.

24. ААН, ф. 21, оп. II. No 24, лл. 71-78.

25. Там же, лл. 95-105.

26. Там же, лл. 180-191.

27. Там же, No 131, лл. 5-12 об.

28. Там же, лл. 13-14

29. Там же, лл. 15-23 об.

30. Там же, лл. 25-26.

31. Там же, лл. 27-28.

32. Там же, лл. 31-33 об.

33. ААН, ф. 21, оп. 5, No 131, лл. 29-29 об.

34. Там же, лл. 30-30 об.

35. ААН, р. I, оп. 13, No II, лл. 19-40 об.

36. Там же, ф. 21, оп. 5. No 170, лл. 1-16.

37. В пути из Якутска на Камчатку Крашенинников написал работы: «Описание пути от города Якутска до Охотского острога» (ААН, ф. 21, оп. 5, No 34 лл. 138-150) и «Перечень пеших тунгусов или ламутов, живущих около Охотского острогу.» (ААН, ф. 21, оп. 5, No 34. лл. 151-151 об.) и вел «путевой журнал» (ААН, ф. 1, оп. 13, No 10, лл. 56-62 об.).

38. Д. Бантыш-Каменский, Словарь достопамятных людей русской земли, ч. III, М., 1830.

39. ААН, ф. 21, оп. 5, No 34, л. 49-49 об.

40. Там же, л. 98-98 об.

41. ААН, ф. 21, оп. 5, No 34, л. 100-100 об.

42. Там же, лл. 112-113.

43. Там же, лл. 55-74 об.

44. ААН, ф. 21, оп. 5, No 34, лл. 152-159 об.

45. Там же, лл. 160-165.

46. Там же, лл. 170-177. А. И. Андреевым это описание ошибочно датировано 1739 г. («Советский Север», 1939, No 2, стр. 60). Точную датировку дают рапорты Крашенинникова.

47. Там же, лл. 177-188.

48. Там же, лл. 188-189 об.

49. Там же, лл. 189 об.-191 об.

50. Там же, лл. 195 об.-201 об.

51. Там же, лл. 206-211 об.

52. Там же, лл. 211 об.-229. А. И. Андреевым последние два описания ошибочно датированы 1740 г. («Советский Север», 1939, No 2, стр. 60).

53. Там же, лл. 229 об.-253.

54. Там же, лл. 166-169.

55. ААН, Ф. 21, оп. 5, No 34, лл. 202-205 об.

56. ААН, р. I, оп. 13, No 10, лл. 254-255.

57. Там же. лл. 288-318.

58. Там же, лл. 214 об.-217; ф. 21, оп. 5, No 60, лл. 80-83 об.

59. Там же, лл. 191-195 об.; р. I, оп. 13. No 10, лл. 155-157 об.

60. Там же, л. 258 об.; р. I, оп. 13. No 10, лл. 190 об.-191 об.

61. ААН, ф. 21, оп. 5, No 34, лл. 284-292 об.; р. I, оп. 13, No 10, лл. 63-70.

62. Там же, No 60, лл. 29 об.-32; р. I. оп. 13, No 10. лл. 217 об.-219.

63. Там же, No 60, лл. 40 об.-42.

64. Там же, No 34, лл. 76 об.-80; No 60, лл. 42 об.-46.

65. ААН. р. I, оп. 13, No 10, лл. 70-71 об.

66. Там же, лл. 113 об.-125 об.

67. ААН, ф, 21, оп. 5, No 60, лл. 32 об.-40.

68. AAH, p. I, оп. 13, No 10, лл. 74-94 об.

69. Там же, лл. 194-199.

70. Там же, лл. 208-209 об.

71. Там же, лл. 209-214.

72. Там же, лл. 222-223.

73. П. Пекарский, История Академии Наук, т. I, 1870, стр. 608-609.

74. ААН, р. I. оп. 13, No 11, л. 153.

75. П. Пекарский, История Академии Наук, т. I, 1870, стр. 613.

76. Л. С. Берг, Очерки по истории русских географических открытий. М.-Л., 1946, стр. 324.