ОПИСАНИЕ КОРЯЦКОГО НАРОДА

Коряки розделяются на оленных и сидячих. Оленные называются чаучю, а сидячие нымылыгу. Оленные на одном месте не живут, но почти по всякой день с места на место кочуют, а сидячие с места на место не переходят. Оленные коряки кочуют по таким местам, где моху довольно, которой олени едят. Оленные живут по рекам Катырке, Опуке, Покаче, впадающим в Северное море и около Пенжинского моря от Паллана реки до Чондонского носу и дале. А сидячие живут по берегу Восточного моря от Олюторска на полдень до Уки реки, я вкруг Пенжинской губы от Подкагирной реки на полдень до Воровской реки, а на запад от Камчатки по рекам Пенжине и Оклану, Парене до Чондону. И сидячие больше селятся близ устьев рек, впадающих в моря, где рыбы довольно, а оленные больше кочуют по вершинам, потому что в вершинах моху больше, которым олени питаются.

Язык оленных коряк ни с какими иными языками, которые мне здесь слышать случилось, не сходен, и различных диалектов в нем не имеется. А сидячие коряки не токмо (хотя тем же языком говорят), весьма от оленных в языке разнствуют, но и между собою великую разность имеют. У них же многие камчатские слова в употреблении, токмо окончания переменены.

О людстве коряцком подлинного известия получить невозможно было, однако сказывают, что они множеством камчадалов превосходят, а ясаку платят по одной лисице или соболю, богатые и убогие. Случается, что убогой отдает в ясак зверей лутче богатого.

Начальных людей у них прежде не бывало, но кто в котором роду оленьми богат, тот в том роду и начальствовал, потому что все бедные и скудные оленьми около того сродственника его живут, которых они в работу отдают, а они их кормом и платьем снабдевают, а они табун его караулят, его как рабы слушают, раболепствуют им. А ныне такие богачи у них поставлены в тойоны и каждому тойону суд и росправу над своим родом иметь велено.

Холопей имеют чюкоцкого и камчатского народов полоненников, с которыми народами прежде сего частые брани имели, а с чюкоцким и поныне имеют. Суд и росправу между собою и прежде сего имели. За убивство, ежели кто убъет кого в своем роду, такого самого убивают, а буде в другом роду, то за ничто почитают. За воровство, учиненное в своем роду убивают же, а в другом же роду красть не запрещается. Пойманных в прелюбодеянии, как мужика так и бабу, убивают на том же месте, где застанут. [727]

В роды исстари розделены, но сколько их родов и как которой род называется, известия получить не мог.

Клятва и присяга им неизвестны. А долгов понеже никто из них на себя не имеет, того ради никакого до долгов касающегося поведения не знают. И знамен рукописных вместо подписи у них не имеется. Годам начала и конца не знают, месяцам имян не имеют и розделения дней в часы и годов в месяцы не знают.

Лекарей внутренних и внешних болезней между ими не находится, и ни жильной ни рожечной крови не пущают, и трав лекарственных и коренья не употребляют, но во всяких болезнях пользуются шаманством, а в тех местах тела, которые опухнут, кожу прокалывают или трудом жгут, но и то научились от камчадалов, а прежде в употреблении у них того не бывало.

Ветр северной называют гычигольоноа, верховая погода, южной эугельноноа, низовая погода, восточной конгенат, а западной генпевкыг.

Лето называют алааль, зиму лакалянг, весну киткетиг, а осень гетига.

Большого медведя или лося называют элуекыинг, то есть большой дикой олень. Плеады или утячье гнездо ата, Ориона юлтаят, криво уронил, Юпитера ичиваламак, красная стрела, Млечной путь чигей-ваем, дресвяная река.

Расстояние места щисляют по дням, а на день можно класть от 30 до 50 верст.

Люди в сем народе возраста среднего, от большей части сухощавые и малосильные, только очень легкие.

Лица имеют продолговатые и круглые, больше узкие. Головы небольшие. Глаза от большей части узкие, малые, черные. Брови густые и редкие. Носы не так плоски, как у камчадалов, однакож короткие, щеки плоские. Рот большой. Губы всякие. Зубы белые, средние. Бороды узкие, короткие, редкие, черные, но и те выщипывают, волосы на голове жесткие, которые по всякое лето бреют. На тайных удах у мужчин волосов мало, а у женщин и меньше, а вытеребливают ли они или от природы не мохнаты, про то доспроситься не мог, токмо то слышал, что их женщинам стыдно густые волосы иметь около тайного уда, так что они за великую брань почитают, ежели кто их назовет мохнатой уд. Кожа на теле их жестка; на ногах, на руках и на грудях волосы очень редкие, имеют волосы и пеготелые, уродов и горбатых сказывают, что между ими не имеется, а такие люди находятся, которые от нечаянного толкновения обмирают.

Они от большей части правдивые, стыдливые, трудолюбивые, упрямые, сердитые, к прелюбодеянию и блуду страха ради убивства не весьма склонны. Хвастливы и горды так, что они никого против себя не почитают и думают, что никакие люди, ни самые росснаны, такого роскошного жития не имеют. Купцы, которые чрез те места ехали, сказывали мне, что они называли их бедными людьми, что они такое дальнее странствование принимают одного ради брюха, чтоб им жирной оленины поесть, а как оные о России и о ее довольстве россказывали, они все то за ложь почитали и говорили, буде бы де хорошо там было, то б де они сюда не ездили. Сидячие коряки сами себя почти за холопей их почитают и такое оленным почтение отдают, какого ни одного из русских не удостоили. Ежели пастух олевных коряк мимо которого острожка едет, то все навстречу к нему выходят и с радостию к себе в острог принимают и чего б он ни потребовал, всем его довольствуют. Они ж их боятся больше нежели [728] русских людей и, какую б им коряка юбиду не зделал, убить его не смеют. Анадырские ясашные зборщики в Олюторской и в другие остроги, где сидячие коряки не очень мириы, никогда не ездят, понеже они часто их убивают, когда одни к ним приежжают; буде хотя одного коряку с собою привозят, то опасаяся его, и русских убить не смеют (В рукописи зачеркнуто: В войне никакого искусства не имеют, и очень боязливы, так что дватцать человек чукчей легко могут стоять против пятидесяти человек коряк. Они же, ежели неприятели нечаянно на них нападут, о обороне уже не думают, но жен своих и детей сперва, а после и самих себя убивают.

Скупость безмерную имеют в скоте, которого так берегут, что редко про себя на корм убивают, хотя кто из них и до тритцати тысяч табуну имеет, но все довольствуются падиною).

Родители до детей очень ласковы, а с робячества их не нежат, но как холопей держат, по дрова и по воду посылают, а при кочеванье, что и на оленях везти можно, то на себе носить заставляют, дабы с малолетства к трудам приобыкли.

Клятвы у них больше нет, как только "инмокон кеим метин-метик", то есть, правда, я тебе не солгу.

Бранные их слова кая-вычиган, ты жупан, илага-пылачиган, мухуй мугы ублужу. Учтивости в словах и поздравления у них нет, шапок скидать и на колени падать обычая не имеют же, и гостей, к кому кто приедет не встречают, но поступают с сим нижеписанным образом. Ежели гость приедет, то, выпрегши из саней оленей своих, сидит на санях, а в юрту не идет, пока хозяйка закричит из юрты "эпко" (в юрте), потом гость в юрту входит, а хозяин сидя на своем месте, говорит ему "коион" (сюда), а как к нему подойдет, то, указав на место молча,-- говорит "катваган", садись. Про гостей нарочно убивают оленей и их подчивают.

Мущины их, как и выше объявлено, волосы на голове бреют и бороды вырывают, а женщины волооов никогда не чешут, по одной косе на обоих висках имеют, которые так у них и свалялись, чужих волосов к своим волосам не приплетают, никогда не моются, ногтей не обрезают, в ушах серег не носят, токмо некоторые из них имеют наручни медные и жестяные. Платье носят самое худое наверху чтоб и тем придать себе безобразия, хотя и без того мерзки, и то они вместо убранства почитают, ибо это безобразие и нечистота во всех в чести у них имеется. А которая из женщин ведет себя почище, ту зазрят и доброю не почитают и думают, что она красится не ради иной какой причины, только чтоб мужчины ее любили.

На лице и на теле никаких фигур не вышивают, а вышивают себе лица и руки бабы сидячих коряк, которые противным образом стараются красоты себе придать, того ради белятся и румянятся. Вместо белил трутся гнильтиною таловою, а румянятся выбрасывающейся на моря травою, которую собирают и сушат и, когда надобно, омоча в нерпичий жир мажутся, а называют те свои румяны ханару, а камчадалы ханжу. Сидячие коряки не так ревнивы, как оленные; к тому же некоторые из них и к женам своим спать допущают друзей, когда к ним в гости приедут, таким же образом и от друзей принимаются и за обиду себе почитают, ежели друг, которого кто женою почтит, с нею не перебыв, встанет, однакож сие очень редкие делают.

Зимнее и летнее их платье делается из оленьих кож. Летом носят выпороточьи куклянки, штаны ровдужные и торбасы, а все их платье от камчатского мало разнствует, ибо и камчадалы оленье платье от них получают. Зимою такое ж, токмо мохнатое, из рослых [729] оленьих кож шитое, торбасы, штаны и чажи, по камчатски же шитые. Бабы их так же, как камчадалки, и хоньбы носят.

Кавганов, фуфаек, рубашек и чюлков русских не носят и не покупают и никаких русских и немецких, шелковых и шерстяных материй; платья себе не шьют, но одними оленьими кожами довольствуются, из рыбьих и птичьих кож платья но делают же. Как мужчины, так и бабы, вдовы и девки платье носят одинаков, кроме хоньбов, которые только женской пол носит. Робята их такое же платье носят, как камчадальские, только тем разнствует, что на ногах и на руках оное глухое делается, и на ногах, чтоб скоро не протаптывалась, кожа очень толсто нашивается. А шьется платье у которого по двои рукавы одни глухие, а другие неглухие.

Привесов никаких не имеют, кроме того, что бабы на воротах носят медные наигольникл, при которых у некоторых привешено по колокольчику; да нагие ни летом ни зимою ше ходят.

На одном месте ни трех дней не живут, но летом и зимою почти по всякой день кочюют. Чего ради весь их багаж всегда в чемоданах на санях лежит привязан, а в юртах кроме нужного платья и постели ничего у них нет. Кочюют на день верст по десяти и меньше.

Юрты их делаются подобны братским и покрываются оленьими кожами. Внутри перегородок нет. Посредине юрты огнище, над которым воткнуты колышки, и на них положены поперечины, где котлы вешают. А в колышки обыкновенно привязывают сучек и щенят. У платья исподнего подолы жилами и горлом собачьим вышивают и шерстью нерпичьей крашеною росцвечивают, а верхнее шьют без подзоров. Исподнее обыкновенно крашеное живет, потому что вверх мездрою шьют, а верхнее вверх шерстью. За самое лутчее пыжечье белое и пестрое платье почитается, которое вкруг рослою белою собачиною опушено. Такая собачья кожа покупается у них по оленю и по два.

Между летними и зимними юртами никакого различия нет, кроме того, что летние юрты старыми кожами, а зимние новыми для большего тепла покрываются. В одном месте юрты по четыре и по пяти бывает, но больше по одной. Летом в их юртах жить можно, но зимою от безмерного дыму, которой до самой земли ходит, очень трудно.

Военное их оружье лук, стрелы и копье. Лучшие мужики имеют у себя костяные куяки и железные, а скудные из нерпичьих кож шитые, на левой руке наручни для того, чтоб когда лук тянут тетивою по руке не било.

Домашняя их посуда: котлы железные и медные, лодки деревянные да берестяные, чюманы из которых пьют, а прежде сего в них и есть варивали (В рукописи зачеркнуто: Посуды, из которой едят или пьют, никогда не моют, но собакам дают вылизывать, и в стряпне никакой чистоты не имеют. Ибо собаки, как выше объявлено, привязываются около огнища, и кормят их мало, то когда мясо на лотки вынимают, тогда собаки с лотков оное хватают, а они от них отнимают, и после их есть не брезгуют, да и пьют пополам же с ними. Понеже они не избирают место к поставлению юрты при воде, но только бы оное было на доброй моховяце, где б оленям кормно, то почти завсегда для питья снег тают в лотках или котлах, приставя оной к огню, и когда оной тается, то сперва собаки нализываются, а остатки уже им достаются.).

Топоры и ножи прежде бывали у них каменные и костяные, а огнива деревянные, которые и поныне больше употребляют. На верхушках огнив делают болванчики, которых называют гыйгый и почитают их за караульщиков оленных табунов, однакож жертвы им не воздают. [730]

Питаются олениною и прочими дикими зверями, каких промыслят, кроме собак да лисиц; кровь и выметков и кал оленей, которой в желудке парной, едят же, а которой в кишках, того не едят. За самое лучшее кушанье почитают означенной кал, с кровью да с жиром смешанной, которой приготовляется следующим образом. Когда оленя убьют, то в желудок с калом наливают крови и кладут жиру, намешав вместе квасят, а, уквася, коптят его над огнем и засушивают и едят, а называют его ямгою, а русские манялом. Рыбы мало запасают.

Едят все вареное. В стряпне их скверность от прочих здешних народов не разнствует. Мяса не моют, в чем бы оно завалено ни было, посуды не чистят, но когда оная очень засалится, то собакам дают облизывать. Большей сладкости в свете не знают кроме голубики с сараной истолченной.

Трав, коренья и коры с деревьев в пищу не употребляют, разве по нужде в голоду. Ягоды едят, но в зиму их не запасают. Голубель паче всех любят. Вина не сидят и сидеть не из чего не умеют, но, вместо вина, мухомор едят и так жадны до него, что когда один наестся, то все его караулят, чтоб на землю не мочился, но б ковши, с которыми они за пьяным ходят; мочи его которой напьется, тот больше пьяного бесится, которой сам мухомор ел, а иных напитков никаких, кроме воды, не имеют.

Табак курят моховой и дым глотают, а любят очень сильной. Черкасского табаку не употребляют. Порошек нюхают и за губы кладут редкие. Трубки курительные больше имеют деревянные.

Ездят на оленях. Завод к езде надлежащей: сани, лямки, узда и ключка.

Оленные сани длиною около сажени делаются. Полозье под ними шириною вершка в полтретья, назади шире, а у головашек уже. Головашки не круто загибаются, а к ним пришиваются доски, которые у саней по краям имеются и по передним концам на низ лучком изогнуты, а под доски пришиваются на ребро брусочки на средине широкие, а по концам узкие, не толстые, столько числом, сколько копыльев (а копыльев бывает до десяти). У каждого брусочка насредине проверчены бывают по две дырочки, сквозь которые палочки продеваются, и так делается решотка. Оные палочки или батожки кончаются под перекладкою близ головашек на досках крайних пришитою, а задние их концы также и концы крайных или побочных досок кверху загнуты, а по сторонам близ их ставятся по нескольку палочек, из которых передние ниже, а задние равны вышиною загнутым батожкам и доскам, наверх их накладывается нащеп, которого концы привязываются к четвертому копылу от заднего. В сем месте бабы сидят. Копылье под саньми из одного дерева лучком гнутое, прямо поставлено, кроме одного переднего, которой назад наклонен и привязан ремнями позаду первого брусочка, а ножки его к полозьям ремнями ж привязаны. Прочие копылы каждой перед своим брусочком прямо ремнями подвязан, а ножками к полозьям же привязаны. Между первым и другим копылом на полозьях выдолблены ушки и сквозь левое продет ремень, которым стянута побочная доска, чтоб оная крепко решотку к копыльям жала, когда олень санки потянет, передним копылом из-за своего брусочка не выпала, а правая доска ремнем же привязана к ножке переднего копыла для означенной же причины. Сквозь крайние доски посреди перекладины продеты ремни и крест на крест привязаны к другому копылу от переднего, чтоб оные доски врозь не расходились. Лямки оленьи подобны собачьим алакам и надеваются оленям на правые лопатки. Правого оленя [731] лямочной потяг обвивается около батожков санной решотки близ правой стороны, а протягивается на левую сторону, где слабко ремнем привязывается к крайней доске, а левого оленя потяг привязывается к тем же решотошным батожкам близ левой стороны. Правого оленя лямочной потяг доле левого, чего ради правой олень немного впереди идет, а оба бегут по левую сторону саией.

Узды оленьи подобны конским обротям. У узды правого оленя на лбу живут по три и по четыре косточки на подобие коренных зубов, зделанные о четырех зубках, а накладываются они для того, чтоб скорее оленя на бегу остановить, ибо когда надобно остояться, тогда коряка за узду крепко тянет, а теми зубками оленя в лоб колет, отчего оной и останавливается; у левого оленя узды таких зубков не бывает, потому что большая сила в правом олене, а буде правой остановится, то и левой не побежит. Сверх означенных косточек к уздам на затылке привязываются долгие и кривлеватые кости с зубцами, но оные тогда только употребляются, когда случится ехать на упрямых оленях. Уздами оленей правят, и когда надобно вправо поворотить, то ездок за узду оленя дергает, а буде влево, то уздою хлещет его по всему боку. Ездоки сидят близ головешек, а ноги кладут в самые почти головашки на полозье.

Ключка, которою оленей погоняют, палочка не толстая, длиною аршина в полтора и больше. Наверху имеет костяной шарик круглой, с одну сторону островатый, а на низ крючок. Шариком оленей бьют, а крючком отдевают потяги, ежели оленем заступить случится.

Оленные сани называются чаучю уетик, полозье пактылнгу, решотки гыву, брусочки уякау, перекладина у головашек укыинг, головка у саней гыпогынген и якыи, копылье гынгу, место, где бабы сидят, моинген (хвост), дыры на полозьях лугуму, правого оленя узда койлгнен, узда левого оленя явилнган, потяг илнгнен, ключка элоэль, шар на ключке тымпету, крючек на ней же калякал.

Оленей кладут, яиц не вынимают, но зубами перекусывают, а чтоб при том кожи на яйцах не прокусить, то кусают их сквозь ровдугу.

Оленей не доят и молока их ни на что не употребляют. У жен и детей особливые табуны. Если робятам, когда родятся только отделяют на их долю по нескольку оленей.

Корму иного олени не едят кроме моху.

На них езда скорее собачьей, токмо оных в пути часто кормить надлежит. Ежели наскоре и на добрых оленях ехать, то можно ста полтора верст в день выехать.

Лодок и байдар коряки оленные не имеют, и морских зверей и рыб не ловят, кроме пастухов, но и те мало рыбы промышляют.

Муская работа состоит в промыслу зверей, в делании саней, шестов и юрты, луков и стрел, в пасьбе оленных табунов, а женская в выделывании кож на платье, на них же лежит портная и сапожная работа и стряпня.

Кожи на платье так же выделывают, как в опиоаснии камчатского народа объявлено, Токмо оные при деланье вместо икры калом оленьим намазывают. И их дела кожи лучше камчатского. Оленьи кожи разные имена, как русские, так и коряцкие имеют; рослые кожи от русских постелями, а от коряк наман; кожи больших оленей осенние, которые не так рослы, от русских недорости, а от коряк гайнгай-налган, телячьи кожи от русских пыжиками, а от коряк хайюналган; кожи выпоротых из брюха телят и выметков от русских выпоротки, а от коряк килкаюю-налган; кожи, с которых шерсть сбита и выделаны от русских ровдуги, а от коряк начеюган называются. [732]

Шьют оленьими жилами, которые намелко розделяют и сучат, как нитки.

Клей делают, как камчадалы, из рыбьих кож. Кожи по-камчадальски же ольхою красят.

Торгу между собою не имеют, ибо им друг у друга купить нечего, но торгуют с сидячими коряками. Продают им шитое из оленьих кож платье, оленины и ежжалых оленей, а у них за то берут соболи и лисицы. Ежжалого оленя продают лисиц по десяти и больше, шитые куклянки по две и по три лисицы, а кожи оленьи по лисице (В рукописи зачеркнуто: Самок оленьих у коряк трудно купить, ибо оные их кроме добрых друзей ни за какую цену не продадут, а кому и уступят, то яловую или которая редко телится, да и за лисиц 20 или 30 возьмут оные самки.).

Теми же товарами и с русскими торгуются, а меняют свои товары на котлы медные и железные, ни ножи, топоры, копья и на моховой табак, на иглы и на игольники, на наперстки и корольки, токмо оных мало берут и для робят.

За медные трех и четырех фунтовые котлы дают оленя по два неежжалых, за железные небольшие по оленю, за топоры по оленю ж или по две куклянки, за ножи то куклянке, а прочие мелочи покупают на оленьи кожи и на камасы. Табаку мохового дается золотников по 5 за куклянку, а когда его и много в коряки навезут, то свыше 20 золотников не дается, а продают куклянки в русских острогах рублев по пяти и по четыре, а олени обыкновенно по шести рублев. Но их торги от русских весьма отменны, ибо оные в запас ничего не покупают, каково б дешево ни было, а когда понадобится, то и за гривенник трехрублевого дать не жалеют. И это всем здешним народам свойственно есть.

Свадьбы их по-камчатски справляются, и жен берут больше из своего роду или из чужого да равных себе, богатой богатую, а убогой убогую. А свыше трех никогда не берут.

Годов определенных к супружеству у них нет, однакож очень малых не женят, но таких, которой бы девку схватать и за нее, каков бы богат ни был, работать мог. Степени свойства к супружеству запрещенные: родные сестры, падчерицы, дочери и матери, а на мачихах, тетках, сестрах двоюродных женятся. Жениху с невестой жить и вместе спать позволяется, хотя ее и не схватает, ггежмо оба бывают одеты и она по их обычаю бывает опутана. А понеже они вместе калыму за невесту зарабатывают, то до прошествия урочных лет хватать ее не позволяется. Работают за невесту года по 3, по 4 и по 5 лет.

Похищения жен и насильства между ними не слышно.

При свадьбах никаких церемоний не бывает и знаков действа при брачном сочетании не смотрят.

Наложниц не имеют, токмо некоторые жупанов держат, которые их языком кейев называются. Жупан у них не только не в чести имеется, но и за бесчестных признаваются и имя их кейев за бранное употребляется.

Жены их живут по особливым юртам и в разных местах, а каждой жене от мужа свои табуны и пастухи определены.

Свекрам и деверьям никакого от жен особливого почтения нет.

Чревоношение и роды болезненнее камчадальских. При родинах и бабки повивальные бывают.

Очищения после родин иного не бывает, токмо ставят родильницам под подол пареной в воде кедровник. Из юрты не выходят [733] они после родин и людям не кажутся дней до десяти. Между тем, когда с места на место кочюют, возят их в покрытых санях. После родин жены с мужьями по месяцу и больше не совокупляются, а во время месячины совокупляются, но, не все.

Имяна младенцам старухи дают с следующим колдовством. Ставят две палочки и к ним на нитке привязывают камень бараньей, кожею одет, и наговаривают на одной неведомо что, а при том спрашивают от камня, как имя младенцу дать, а камню припоминают имяна умерших родников. И на котором имяни покачнется камень, то и имя младенцу дают.

Примеры имян обоего пола:

Данные при рождении имяна на возрасте некоторые переменяют. Робят кормят грудью до двух и до трех годов, а после приучают к мясу. Колыбелей и пеленок не имеют, но в юртах робят на земле кладут, а при кочеванье за пазухами и за плечами возят. Чюжих детей усыновляют и наследствия сподобляют. Детей всякому ремеслу (какое между ними имеется) учат и бьют их.

О болезнях, что оные шаманы лечат, объявлено выше сего, а как от скорбей бегают и что при том делают, также и о сожжении тел коряцких и о их поминках писано от меня прежде; токмо того не объявлено, как оленей любых умершему избирают, о чем здесь объявляется. Под сани, на которых мертвого везти хотят на сожжение, подкладывают толстой кол и как олени чрез тот кол потащат сани, а полозье не заскрипит, то знак есть, что те олени годны и любы умершему, а ежели заскрипят, то не любы, и случается, что пар по десяти оленей переменяют под умершим для изобрания любых ему оленей.

О умерших сказывают, что они живут, и того ради их совсем отпущают, а живут на небе и табуны оленьи имеют. А воздается за доброе и наказание за злое будет ли им не знают, только то сказывают, ежели под которым на сожжение повезенным на дороге санки опрокинутся, тому худое житье на небе будет.

Бога и ангелов не знают, а диаволы есть и шаманы их именами называют, только тот коряка, с которым я разговаривал, ни одному имени не знал.

Молитвенных правил не имеют. Грому не боятся, понеже в здешних местах страшных громов не бывает и никогда никого громом не убивает.

Шаманы их бьют в бубен в ношебном платье, а особливого для шаманства платья не имеют.

Жертву дают, когда вздумают. Убивают оленя или собаку и оленью голову и часть языка, а собаку совсем втыкают на дерево и оборачивают к востоку, а иные к ушам и серьги привязывают, а кому ту жертву отдают, того и сами не знают, токмо при том приговаривают "ва-го коинг якпилуку гангева", "на, да и сюда что-нибудь посылай". А которого оленя или собаку дьяволом отсулят, тех совсем на землю бросают. [734]

Горам и рекам, где по их суеверию враги живут, жертву приносят же. Когда мимо тех мест пройти случится, не дошед немного, убивают оленя и, отрезав голову, кожу с нее снимают, и мясо все съедают, а кость головную на кол втыкают и к тем местам оборачивают.

Сидячие коряки ничем от камчадалов не разнствуют, кроме того, что шаманов имеют с бубнами, что женщины их лица вышивают, что собак врагам в жертву приносят, напоследок что к строению острожков избирают такие места, к которым бы трудной приступ был, а на низких местах малю селятся. Камчадалы острожки имеют на низких местах.

Холопей имеют чюкоцкого и камчатского народов полоненников, с которыми прежде сего беспрестанно воевали. Войну с камчадалами самоохотно продолжали, потому что оная была всегда прибыльна. Война с камчадалами у них прекратилась, когда Камчатка пришла под российское владение, а от чюкочь и поныне покою не имеют, ибо оные по всякую почти зиму партиями на них набегают и попрежнему их разоряют, а с чюкчами поневоле, ибо те находя на их урочища великие им чинили разорения, полоня их и убивая и табуны оленные отгоняя, в чем состоит все богатство их. Но хотя в такой нужде они против чюкочь на бой выходить и отваживались, но однакож всегда розбиты и бегством спасать себя принуждены бывали {В рукописи зачеркнуто: Чего ради оные в то время, когда чукчи обыкновенно на них приходят, требуют для обороны из Анадырска служивых людей, а табуны свои отгоняют к Чендонскому носу. А собою обороняться не могут.}.

Учтивства в словах и поздравления и поклонов у них нет и шапки не снимают и на колени не кланяются.

Обычай у них есть друг друга дарить платьем, собаками ежжалыми, а ныне и ясаками, ежели у друга нет.

Мужики волосов преж сего не стригали, а ныне уже некоторые стригут. Женщины к своим волосам пришивают и чужие волосы, которые в бесчисленные маленькие косы росплетают и их назад заметывают. У девок так, как у мужиков, по две косы по вискам.

Они не моются, не купаются, и ногтей не обрезывают.

Колец в ушах не носят, но нитки бисеру. На лице никаких фигур не натирают и не вышивают.

Зимнее муское платье: парка собачья илн оленья, да куклянка баранья или оленья, штаны долгие до самых пят, которые делаются из оленьих камасов или из нерпы или из котов, а огузье у них собачьей кожи.

(Архив Академии Наук СССР, р. I, оп. 13, № 10, лл. 113-125).