|
К НРАВАМ ВРЕМЕН ИМПЕРАТРИЦЫ ЕЛИСАВЕТЫ. I. У Императрицы Елисаветы Петровны был любимый стремянный Гаврилыч, человек ей преданный, простой и прямодушный, который говорил ей правду без обиняков; она слушала его милостиво 1. Однажды ехав верхом подле ее кареты, он вынул из кармана березовую тавлинку понюхать табаку. Императрица, увидев это, сказала ему: «не стыдно ли тебе, Гаврилыч, нюхать из такой гадкой табакерки; ты ведь Царский стремянный!» – «Да где же мне, Матушка, взять хорошей? не красть же стать»,– отвечал Гаврилыч. – «Добро, я тебе пожалую золотую табакерку»,– примолвила Императрица. После того прошло несколько месяцев, Гаврилыч не получал обещанной табакерки. Случилось ему быть при Дворе, как близкому человеку к Государыни, среди вельмож, у которых зашел разговор о справедливости; разумеется, дворские люди говорили, что правда светлее солнца. Гаврилыч слушал их речи и наконец, не утерпя, сказал: «Уж куда вам толковать о правде, когда и сама Царица не всегда-то говорить правду». Тогда еще не уничтожено было роковое слово и дело; хотя его и не закричали, но услужливые перемигнулись друг с другом и тихомолком передали Императрице дерзкие речи стремянного. Добрая и милостивая Государыня, призвав к себе Гаврилыча, ласково спросила его: «Как я слышу, будто ты меня называешь несправедливою; да скажи пожалуй, в чем я перед тобою несправедлива?» – «Как в чем»,– возразил смело Гаврилыч,– «обещала, Матушка, золотую табакерку, да и до сих пор не сдержала слова». – «A! [90] виновата, забыла». И с сими словами она пошла в спальню свою и вынесла оттуда ему серебряную вызолоченную табакерку. – Гаврилыч взял ее, и, посмотрев, сказал: «Все-таки несправедлива, обещала золотую, а даришь серебряную». – «Ну, подай же мне ее, я принесу тебе настоящую золотую»,– сказала засмеявшись Императрица. «Нет, Матушка, пусть же эта останется у меня буднишною, а пожалуй-ка мне за вину свою праздничную»,– примолвил Гаврилыч. Как сказано, так было и сделано. II. Императрица Елисавета Петровна любила маскерады, театры и Русские простонародные увеселения. С Гаврилычем зимою она катывалась на коньках по льду прудов в Красном селе и в Измайлове; летом, наряженная в великолепный сарафан и кокошник, ходила с придворными в хороводах, сама певала с девушками хороводные, а в Святки святочные песни. При ней, сказывали старожилы, жили припеваючи. Мужской наряд Императрице так же шел, как женский; она прекрасна была и в сарафане и в гвардейском мундире и в охотничьем платье и в пышном роброне с бочками и фижмами. Одетая в великолепный мундир на одном маскераде, она подошла к Великой Княгине Екатерине Алексеевне (Екатерине II), которая, остановив на ней свои глаза с особенным участием, сказала ей: «К счастию женщин, что Вы, Государыня, не мущина». – «Если б я была мущиной,– отвечала Императрица: то тебе бы первой отдала яблоко». При этом слове Великая Княгиня поцеловала у ней руку, а Государыня обняла ее с материнскою нежностью 2. [91] III. Ко Двору ее вызвана была славная певица Габриелли, которая пением своим восхитила Государыню, основательницу лучшей в свете певческой капелли. Она поручила Генерал-Фельдцехмейстеру П. И. Шувалову спросить ее, не угодно ли Габриелли остаться при Дворе Императрицы, и сколько требует себе годового жалованья? Габриелли потребовала десять тысяч рублей, сумму, огромную по тогдашнему веку. Шувалов заметил ей, что Фельдмаршал в России получает только десять тысяч рублей. – «Так пусть он у вас и поет!» – отвечала певица 3. И. С. Текст воспроизведен по изданию: К нравам времен императрицы Елизаветы // Москвитянин, № 1. 1842 © текст -
И. С. 1842 |
|