ДЕРЖАВИН Г. Р.

ЗАПИСКИ

ИЗ ИЗВЕСТНЫХ ВСЕМ ПРОИЗШЕСТВИЕВ И ПОДЛИННЫХ ДЕЛ,

заключающие в себе

ЖИЗНЬ ГАВРИЛЫ РОМАНОВИЧА ДЕРЖАВИНА

ОТДЕЛЕНИЕ I

С рождения его и воспитания по вступление в службу

Бывший статс-секретарь при императрице Екатерине Второй, сенатор и коммерц-коллегии президент, потом при императоре Павле член Верховного Совета и государственный казначей, а при императоре Александре министр юстиции, действительный тайный советник и разных орденов кавалер, Гавриил Романович Державин родился в Казани, от благородных родителей, в 1743 году, июля 3-го числа ¹. Отец его служил в армии и, получив от конского удара чахотку, переведен в Оренбургские полки ² премьер-майором; потом отставлен в 1754 году полковником. Мать его была из рода Козловых ³. Отец его имел за собой, по разделу с пятерыми братьями, крестьян только 10 душ, а мать — 50. При всем сем недостатке были благонравные и добродетельные люди. Помянутый сын их был первым от их брака; в младенчестве был весьма мал, слаб и сух, так что, по тогдашнему в том краю непросвещению и обычаю народному, должно было его запекать в хлебе, дабы получил он сколько-нибудь живности. В том же году ⁴ отец его по комиссии командирован был к следствию купцов Корякиных в город Яранск.

Примечания достойно, что когда в 44-м году явилась большая, весьма известная ученому свету комета ⁵, то при первом на нее воззрении младенец, указывая на нее перстом, первое слово выговорил: «Бог!» ⁶ Родители с взаимной нежностью старались его воспитывать; однако же когда в последующем году родился у него брат, то мать любила более меньшего ⁷, а отец старшего, который на четвертом году уже умел читать. За неимением в тогдашнее время в том краю учителей; научен от церковников читать и писать. Мать, однако, имея более времени быть дома, когда отец отлучался по должностям своим на службу, старалась пристрастить к чтению книг духовных, поощряя к тому награждением игрушек и конфеток. Старший был острее и расторопнее, [10] а меньший глубокомысленнее и медлительнее. В младенческие годы прожили они под непрестанным присмотром родителей несколько в сказанном городе Яранске, потом в Ставрополе, что близ Волги, а наконец, в Оренбурге, где старший, при вступлении в отроческие лета, то есть по седьмому году, по тогдашним законам ⁸, явлен был на первый смотр губернатору Ивану Ивановичу Неплюеву и отдан для научения немецкого языка, за неимением там других учителей, сосланному за какую-то вину в каторжную работу некоторому Иосифу Розе, у которого дети лучших благородных людей в Оренбурге, при должностях находящихся, мужского и женского пола учились. Сей наставник, кроме того, что нравов развращенных, жесток, наказывал своих учеников самыми мучительными, но даже и неблагопристойными штрафами, о коих рассказывать здесь было бы отвратительно; был сам невежда, не знал даже грамматических правил, а для того и упражнял только детей твержением наизусть вокабул и разговоров и списыванием оных, его, Розы, рукою прекрасно, однако, писанных. Чрез несколько лет, посредством такового учения, разумел уже здесь упомянутый питомец по-немецки читать, писать и говорить ⁹, и как имел чрезвычайную к наукам склонность, занимаясь между уроков денно и нощно рисованию, но как не имел не только учителей, но и хороших рисунков, то довольствовался изображением богатырей, каковые деревянной печати в Москве на Спасском мосту продаются, раскрашивая их чернилами, простой и жженою вохрою, так что все стены его комнаты были оными убиты и уклеены. В течение сего времени отец имел комиссии быть при межевании некоторых владельческих земель, то от геодезиста, при нем находящегося, сын получил охоту к инженерству. Наконец, когда отец его в 1754 году получил отставку, для которой ездил в Москву, в бытность в оной государыни императрицы Елисаветы Петровны, то и сей любимый сын его был с ним с намерением, чтоб записать его в кадетский корпус или в артиллерию; но как для того надобно было ехать в Петербург, а дела отца его, которые он должен был кончить в Москве, паче же недостаток, что издержался деньгами, ехать ему в сию новую столицу не дозволили, то возвратился он в деревню с намерением в будущем году непременно записать сына в помянутые места. Хотя ему и вызывались некоторые особы в Москве принять его в гвардию, но он по недостатку своему на то не мог согласиться; однако же по приезде в деревню ¹⁰ в том же году в ноябре месяце скончался, и тем самым пресеклись желания отца и сына, чтоб быть последнему в таких командах, где бы чему-нибудь ему научиться можно было.

И таким образом, мать осталась с двумя сыновьями и с дочерью одного года в крайнем сиротстве и бедности; ибо по бытности в службе самомалейшие деревни, и те в разных губерниях по [11] клочкам разбросанные, будучи неустроенными, никакого дохода не приносили, что даже 15 рублей долгу, после отца оставшегося, заплатить нечем было; притом соседи иные прикосновенные к ним земли отняли, а другие, построив мельницы, остальные луга потопили. Должно было с ними входить в тяжбу; но как не было у сирот ни достатку, ни защитника, то обыкновенно в приказах всегда сильная рука перемогала; а для того мать, чтоб какое где-нибудь отыскать правосудие, должна была с малыми своими сыновьями ходить по судьям, стоять у них в передних у дверей по нескольку часов, дожидаясь их выхода; но когда выходили, то не хотел никто выслушать ее порядочно; но все с жестокосердием ее проходили мимо, и она должна была ни с чем возвращаться домой со слезами, в крайней горести и печали, и как не могла нигде найти защиты, то и принуждена была лучшие угодья отдать записью купцу Дрябову за 100 рублей в вечную кортому ¹¹, на которых и построил он для суконной своей фабрики, в Казани находящейся, сукноваляльную мельницу, которая и теперь в деревне Комаровке существует и которую после, при межевании, старший сын, будучи уже один наследник, не хотя нарушить слова матери, за ним утвердил. Такое страдание матери от неправосудия вечно осталось запечатленным на его сердце, и он, будучи потом в высоких достоинствах, не мог сносить равнодушно неправды и притеснения вдов и сирот. При таковых, однако, напастях мать никогда не забывала о воспитании детей своих, но прилагала всевозможное попечение, какое только возможно было им доставить; а для того ¹² отдала их в научение, за неимением лучших учителей арифметики и геометрии, сперва гарнизонному школьнику Лебедеву, а потом артиллерии штык-юнкеру Полетаеву; но как они и сами в сих науках были малосведущи, ибо как Роза немецкому языку учил без грамматики, так и они арифметике и геометрии без доказательств и правил, то и довольствовались в арифметике одними первыми пятью частями, а в геометрии черчением фигур, не имея понятия, что и для чего надлежит.

Когда же большому сыну настал 12-й год, то мать, дабы исполнить закон и явить герольдии в положенный срок детей своих, в 757 году ездила в Москву, желая также, по явке в оной и по получении доказательств на дворянство, записать их в помянутые места, куда отец хотел; но как против всякого чаяния в герольдии не могла она объяснить хорошенько роду Державиных, но которым городам и в которых годах предки их служили, то и произошло затруднение; а для того, чтоб отвратить оное, должно было обратиться к некоему подполковнику Дятлову, живущему в Можайском уезде, происшедшему от сестры мужа ее, который, приехав в Москву, доказал истинное дворянское происхождение явленных недорослей от рода Багримы-мурзы, [12] выехавшего из Золотой Орды при царе Иване Васильевиче Темном, что явствует в Бархатной книге вообще с родами: Нарбековыми, Акинфиевыми, Кеглевыми и прочими ¹³; но как на таковое изыскание древности употреблено много времени, то зимней порой и не можно уже было доехать до Петербурга, а как летний путь по недостатку не был под силу, то и возвратились в Казань, с тем чтобы в будущем году совершить свое предположение.

Поелику же в 1758 году открылась в Казани гимназия ¹⁴, состоящая под главным ведомством Московского университета, то и отложена поездка, а записаны дети в сие училище, в котором преподавалось учение языкам: латинскому, французскому, немецкому, арифметике, геометрии, танцованию, музыке, рисованию и фехтованию, под дирекциею бывшего тогда асессором Михаила Ивановича Веревкина ¹⁵; однако же по недостатку хороших учителей, едва ли с лучшими правилами, как и прежде. Более ж всего старались, чтоб научить читать, писать и говорить сколько-нибудь по грамматике и быть обходительным, заставляя сказывать на кафедрах сочиненные учителем и выученные наизусть речи; также представлять на театре бывшие тогда в славе Сумарокова трагедии, танцовать и фехтовать в торжественных собраниях по случаю экзаменов; что сделало питомцев хотя в науках неискусными, однако же доставило людскость и некоторую розвязь в обращении. Старший из Державиных оказал более способности к наукам, до воображения касающимся, а меньшой к математическим; однако же во всех классах старший своей расторопностью блистал поверхностью и брал пред меньшим преимущество, который казался туп и застенчив. Вследствие чего старший отличался в рисовании, а потому когда директор в 759 году сбирался главному куратору Ивану Ивановичу Шувалову дать отчет в успехах вверенного ему училища, то и приказал отличившимся ученикам начертить геометрию и скопировать карты Казанской губернии, украсив оные разными фигурами и ландшафтами, дабы тем дать блеск своему старанию о научении вверенного ему благородного юношества. В числе сих отличных был и старший Державин ¹⁶. Когда же директор в 1760 году из Петербурга возвратился, то в вознаграждение учеников, трудившихся над геометрией, объявил каждого по желанию записанными в службу в полки лейб-гвардии солдатами, а Державина в инженерный корпус кондуктором, вследствие чего и надели все принадлежащие званию каждого мундиры. Почему Державин при бывших торжествах в гимназии и отправлял должность артиллериста, быв при артиллерии и при представлении фейерверков.

А когда нужно было по указу Сената в том же 1760 году снять с города Чебоксар план с различением домов, против повеления того правительства не по плану построенных, и отправлен для того [13] сказанный директор Веревкин (ибо он в то же время был и член губернской канцелярии), то за неимением тогда в гимназии геодезии учителя, ибо бывший в той должности капитан Морозов умер, то и взял он старшего Державина вместо инженера с собою, подчиняя ему несколько из учеников для помощи. Поелику же они все, как выше сказано, учились геометрии без правил и доказательств, и притом никогда на практике не бывали, то, приехав в город, когда должно было снимать оный на план, и стали в пень, тем паче что с ними и астролябии не было. В таком затруднительном случае требовали наставления от главного командира; но как и он не весьма далек был в математических науках, то и дал наставление весьма странное, или паче весьма смешное, приказав сделать рамы шириной в восемь сажен (что была мера по сенатскому указу широты улицы), а длиной в шестнадцать и, оковав оные связьми железными и цепями, носить множеством народа вдоль улицы, и когда сквозь которую улицу рама, не проходя, задевала за какой-либо дом, из коих некоторые были каменные, то записывать в журнал, который дом сколько не в меру построен против сенатского положения; а на воротах мелом надписывать: «Ломать». Сие, может быть, не непоискусству его, но из хитрости приказано было для того, чтоб народу и хозяевам более сделать тревоги; ибо когда с идущих мимо города по Волге судов сганиваемы были бурлаки для ношения помянутых рам, то суда остановлялись, а знатные граждане устрашены надписью, что их домы ломать будут, то и уважали более давшего таковое странное повеление. Следовательно, и искали чрез всякие средства у него милости граждане, чтоб не ломали их домов, а судовые хозяева, чтоб не воспрещали далее их плавания. Притом к сугубому жителей устрашению, а особливо богатого купечества, у которых внутри города построены были кожевенные заводы, вымыслил он, господин Веревкин, средство доказать им, что делают они не токмо нечистоту и зловоние в городе, но и вред здравию; то приказал он, при собрании чиновников воеводской канцелярии, магистрата и народа, вынуть у самых заводов несколько со дна реки грунту, который не что иное оказался, как кожевенные стружки, ольховая и дубовая кора, и положить оные в горшки, а воду налить в бутылки и то же самое сделать выше по реке, где никаких заводов не было, и тот вынутый дрязг запечатать печатьми его, Веревкина, магистрата и воеводской канцелярии, написав на привязанных к ним ярлыках, где и при ком именно горшки наполнены и бутыли налиты. Сделав сие, приказал горшки и бутыли выставить в открытых местах на солнце, а как они простояли таким образом три дни в летние жаркие дни, то, при собрании тех же чиновников и народа, приказал распечатать. Натурально, что оказались в них черви и весьма скверный запах. По поводу чего [14] и дал он воеводской канцелярии и магистрату предложение, чтоб действие заводов было до указу от Сената остановлено и кож бы на них ни под каким образом не делали и в реке не полоскали. Вследствие чего и поставлены были при заводах крепкие караулы. Но как оттого хозяевам заводов произошел крайний убыток, что в чанах кожи гнили, мастера и работные люди получать должны были работные деньги понапрасну, то и старались хозяева производить свое изделье тайным образом, заставя угрозами или подкупом молчать караульщиков, в чем и трудности не было, ибо они были не военные люди, а их же сограждане, находившиеся при воеводской канцелярии и магистрате рассыльщиками. Поелику же со стороны г. Веревкина были приставлены тайные лазутчики, то в один день рано на заре и захвачено было великое множество кож, вывезенных из чанов для полоскания на реку. Тут воевода и бургомистр должны были прибегнуть к снисхождению г. асессора, которого как-то умилостивили, а тем и кончилась сначала толь страшная комиссия. Державину приказано было план города, нарочно огромной величины сделанный (который ни в какой обыкновенной комнате умещаться не мог, а черчен на подволоке одних купеческих палат), не докончив, свернув и уклав его под гнетом на телегу, отвезти в Казань, что им и исполнено.

В 1761 году получил г. Веревкин от главного куратора Ивана Ивановича Шувалова повеление, чтоб описать развалины древнего татарского, или Золотой Орды, города, называемого Болгары, лежащего между рек Камы и Волги, от последней в 5, а от первой в 50 или 60 верстах ¹⁷, и сыскать там каких только можно древностей, то есть монет, посуды и прочих вещей. Не имея способнейших к тому людей, выбрал он из учеников гимназии паки Державина и, присовокупя к нему несколько из его товарищей, отправился с ними в июне или июле месяце в путь. Пробыв там несколько дней, наскучил, оставил Державина и, подчинив ему прочих, приказал доставить к себе в Казань план с описанием города и будь что найдется из древностей. Державин пробыл там до глубокой осени и что мог, не имея самонужнейших способов, исполнил. Описание, план и виды развалин некоторых строений, то есть ханского дворца, бани и каланчи, с подземельными ходами, укрепленной железными обручами по повелению Петра Великого, когда он шествовал в Персию, и списки с надписей гробниц, также монету медную и несколько серебряной и золотой, кольцы ушные и наручные, вырытые из земли дождем, урны глиняные или кувшины, вырытые из земли с углями, собрал и по возвращении в Казань отдал г. Веревкину. Он монеты и вещи принял, а описание, план, виды и надписи приказал переписать и перерисовать начисто и принесть к нему тогда, как он в начале наступавшего года по обыкновению будет собираться в Петербург для отдания [15] отчетов главному куратору об успехах в науках в гимназии; но как в начале 1762 года получено горестное известие о кончине государыни императрицы Елисаветы Петровны, то он наскоро отправился в столицу, приказав Державину сделанное им доставить к нему после.

Скоро потом Державин получил из канцелярии лейб-гвардии Преображенского полка паспорт 1760 года за подписанием лейб-гвардии майора князя Меншикова, в котором значилось, что он отпущен для окончания наук до 1762 года. А как сей срок прошел, ибо тогда был того года уже февраль месяц, то и должен он был немедленно отправиться к полку, тем паче что не имел уже никакой себе подпоры в Веревкине, на которого место в директоры Казанской гимназии прислан был некто профессор Савич ¹⁸. [16]

Комментарии

1. На шестом десятке лет Державин в следующих стихах вспоминал свою Казань:

О колыбель моих первоначальных дней,
Невинности моей и юности обитель!
Когда я освещусь опять твоей зарей,
И твой по-прежнему всегдашний буду житель?
Когда наследственны стада я буду зреть,
Вас, дубы Камские, от времени почтенны,
По Волге между сел на парусах лететь
И гробы обнимать родителей священны?

(Из стихотворения «Арфа»).

В примечании к последнему стиху (у Львова) сказано, что в Казанском уезде, в селе Егорьеве, находится фамильное кладбище Державиных.

Память Державина увековечена в Казани, кроме известной статуи на дворе университетского дома (1847), учреждением стипендии для трех студентов (1843), которые содержатся на проценты пожертвованных второй женой его денег (8 371 руб.) и называются Державинскими пансионерами, без обязательства служить казне.

2. В Пензенский пехотный полк Оренбургского корпуса, как показано у митроп. Евгения, в его Словаре светских писателей. Ч. 1. Стр. 166.

3. Отец ее был ротмистром, а дед стольником (см. «Ключ» Остолопова).

4. В подлинной рукописи слова: «в том же году» написаны вместо зачеркнутых: «в 44-м году».

5. Комета 1744 года принадлежала к числу наиболее замечательных. Она отличалась длинным хвостом с шестью загнутыми лучами и производила сильное впечатление в народе. В Шацком уезде было даже дело по поводу слухов о предвещаемых будто бы этой кометой бедствиях.

6. Примечание Державина: Два сии происшествия совершенные были правда, и, может быть, Провидением предсказано чрез них было, первым (то есть что запекали его в хлебе) — трудный путь его жизни, что перешел, так сказать, чрез огонь и воду; вторым — что напишет оду «Бог», которая от всех похваляется.

7. Этого меньшого брата, умершего в 1770 году, звали Андреем (см. биографию Державина у митроп. Евгения).

8. О явке недорослей на смотр было несколько законов, начиная с 1720 года. Подробные правила по этому предмету всего обстоятельнее изложены в указах Анны Ивановны, 9 и 19 февраля 1737 года; мальчиков от семилетнего возраста велено было являть и записывать в СПб. у герольдмейстера, а в Москве и губерниях у губернаторов; когда им исполнялось 12 лет, они опять представлялись на некоторого рода экзамен в науках; в 16 лет они уже обязаны были ехать в Петербург или в Москву, для представления в герольдию или в Сенат.

9. По свидетельству И. И. Дмитриева (см. отрывок из его «Записок» — «Москвитянин». 1842 г. № 1. Стр. 160), Державин, кроме немецкого, не знал никакого другого иностранного языка. Впоследствии, благодаря большой начитанности, он познакомился довольно близко с иностранной словесностью, и в сочинениях его есть переводы из греческих, латинских, итальянских и французских писателей и подражания им; но все это лишь по русским и немецким переводам. Вообще, в первую половину прошедшего века почти исключительным проводником образованности служил у нас немецкий язык; с царствования Елисаветы, и особенно при Екатерине, быстро распространяется знание и французского языка.

10. Казанскую («Ключ» Остолопова).

11. Слово кóртома доселе употребляется по губерниям, и преимущественно восточным; оно значит — наем; дом окортомили — дом наняли; кортомщик — наемщик, жилец в доме.

12. Тут следуют в рукописи зачеркнутые слова: «На другой год после смерти мужа ездила с ними в Москву».

13. В Бархатной книге (изд. Миллера, 1787. Ч. II. Стр. 421) вместо Золотой орды названа Большая орда и вместо Кеглевых — Теглевы. Державин обозначил эти имена неверно, точно так, как выше назвал царем Иваном Васильевичем <великого> князя Василия Ивановича Темного. Восточное происхождение Державина приводит нам на память, что Пушкин был правнук араба, что Жуковский родился от турчанки и что в самом имени Карамзина слышны восточные звуки (кара — черный).

14. Указ о Казанской гимназии выдан 21 июля 1738 года, а открыта она Веревкиным в начале следующего года.

15. Веревкин (†1795), воспитанник Сухопутного шляхетного корпуса, славившийся живостью характера и остроумием, принадлежит к числу плодовитейших наших писателей. Он напечатал более полутораста томов разных своих сочинений и переводов (см. список их в «Москвитянине». 1842. № 12. Стр. 398-402). В октябре 1761 года, по доносу учителей гимназии Оттенталя и Дювиллара на разные беспорядки, Шувалов отставил его от директорства и прислал на его место профессора Савича (см. его биографию в Словаре профессоров Московского университета). Но Веревкин еще два года оставался в Казани в должности губернаторского товарища. Ниже Державин по старой памяти называет его еще директором. Впоследствии они встретились на службе во время Пугачевщины у Бибикова и графа Панина: Веревкин был директором походной канцелярии графа Панина.

16. В записках И. И. Дмитриева сказано, что Державин обратил на себя внимание Веревкина, снявши простым пером с гравированного эстампа портрет императрицы Елисаветы Петровны, и что Веревкин представил этот портрет И. И. Шувалову.

17. Это теперь село Богородицко-Успенское.

18. Я. К. Грот, в превосходных статьях своих («Современник». 1743. № 2, 4, 11 и 12), к сожалению обнимающих лишь первую половину жизни Державина, справедливо заметил, что недостаток первоначального серьезного образования значительно восполнялся для Державина разнообразными впечатлениями его юности. В самом деле, первые годы Державина прошли в частых переездах по огромным пространствам Волжского края, начиная от Яранска (ныне юго-западный город Вятской губернии), до Оренбурга и киргизских владений. Великолепная степная природа лучше всякого систематического учения воспитывала в нем поэта и отозвалась потом в широте и смелости его художественных приемов.

Текст воспроизведен по изданию: Г. Р. Державин. Записки. М. Мысль. 2000