Мобильная версия сайта |  RSS
 Обратная связь
DrevLit.Ru - ДревЛит - древние рукописи, манускрипты, документы и тексты
   
<<Вернуться назад

Дипломатические депеши датского посланника при русском дворе, Вестфалена, о воцарении императрицы Анны Иоанновны.

(15/26 января – 30 апреля/ 11 мая 1730 г.).

Для должной оценки помещаемых в русском переводе донесений датского полномочного министра и посла Вестфалена при Русском Дворе, прежде всего следует припомнить политические отношения, существовавшие со времен Петра Великого между Данией и Швецией с одной стороны и Россией и Данией с другой. Эти общеизвестные отношения подробно переданы в новейших исторических трудах по эпохе Петра Великого – Соловьева и Брикнера. а также в некоторых специальных монографиях (напр. см. биографию кн. Василия Лукича Долгорукого в «Русском Биографическом Словаре», в томе на букву Д, вышедшем в СПБ, в 1905 г., с. 511–522), а потому мы изложим их весьма кратко.

У датской королевской линии происходили давнишние распри с другой линией того же дома – шлезвиг-голштейнской. Распри эти возникли еще в половине XVI в., когда король датский Фридрих I разделил свое государство между двумя сыновьями, предоставив одному наследственную власть в королевстве Датском, другому в герцогствах Шлезвигском и Голштинском. Дания в течение всего XVII в. стремилась завладеть Шлезвигом, а в исходе этого века вражда Датского королевства к Шлезвиг-Голштинскому герцогству осложнилась неприязненными отношениями Дании к Швеции, из-за того, что дочь шведского короля Карла XI, старшая сестра Карла ХІІ, Гедвига вышла замуж за Фридриха, герцога шлезвиг-голштинского. Вследствие этого брака Карл XII [194] явился естественным сторонником герцога шлезвиг-голштинского и противником датского короля Фридриха IV.

В 1696 г. датский король Фридрих IV заключил союз с польским королем Августом II против Швеции. К этому союзу примкнул Петр Великий в 1700 г., немедленно по заключению мира с Турцией, надеясь в своих союзниках получить твердую опору в задуманной им войне против Карла XII. Союз этот, как известно, послужил началом «Великой Северной войны». Карл XII ловким и смелым нападением на Данию принудил датского короля заключить с ним сепаратный мир в Травендале, в то самое время, когда русские войска лишь только подступали к Нарве. Через шесть лет, в 1706 г. Карлу XII удалось заключить такой же сепаратный мир с польским королем в Альтранштадте, при чем Август II отрекся от польского престола в пользу посаженника Карла XII, Станислава Лещинского. Петр Великий остался, таким образом, без союзников. Но вскоре обстоятельства изменились: Полтавская победа, одержанная Петром Великим над Карлом ХІІ-м 27 июня 1709 г., побудила королей датского и польского возобновить с русским царем тройственный союз, который и был заключен 1 сентября 1709 г., при чем Август II был восстановлен на польском престоле. Между тем «домашние» распри Дании с герцогом шлезвиг-голштинским продолжались.

В 1713 г. Дания заняла своими войсками Шлезвигское герцогство, которое в следующем 1714 г. было присоединено к Дании. Голштинский герцог Карл-Фридрих, сын Фридриха и Гедвиги шведской, в то время несовершеннолетний и находившийся под опекой администратора Шлезвига-Гольштейна, своего дяди герцога Христиана-Августа, епископа Любского, лишившись лучшей части наследственных своих земель, решился обратиться за помощью к царю Петру. В Петербург прибыл голштинский уполномоченный Бассевич, впоследствии принявший деятельное участие в внутренних делах Петербургского Двора, хотя на первый раз он не достиг ничего существенная в пользу герцога Карла-Фридриха: Петр ограничился изъявлением сожаления о судьбе герцога и неопределенно обещал свою помощь в будущем. Но герцог не унывал, все-таки надеясь рано или поздно возвратить утраченную им область при помощи Петра Великого. Неожиданная смерть Карла XII в 1718 году и воцарение в Швеции его меньшей сестры, тетки голштинского герцога, Ульрики-Элеоноры, бывшей замужем за принцем Гессен-Кассельским, еще более укрепили эту надежду, вскоре, впрочем, оказавшуюся тщетной. [195]

В 1719 г., не находя поддержки в Швеции, герцог голштинский снова обратился за помощью к Петру I. На этот раз русский царь обещал ему положительную помощь и звал его к себе в Петербург. Долго не решался на такой открытый шаг герцог Карл-Фридрих и прибыл в Петербург лишь в 1721г., в то время, когда уже заканчивались мирные переговоры России с Швецией в Ништадте. Петр Великий, считая голштинского герцога как сына старшей сестры Карла XII более законным наследником шведской короны, чем младшую его сестру Ульрику-Элеонору, надеялся установить кандидатуру Карла-Фридриха на шведский престол, но ему не удалось этого устроить. Тем не менее, видя в лице голштинского герцога такую «персону», при помощи которой в будущем возможны разные дипломатические «конъюнктуры» относительно престолонасления в двух соседних государствах, еще столь недавно враждебных друг другу, как Швеция и Россия, о политической унии между которыми он, по-видимому, мечтал, Петр помолвил с Карлом-Фридрихом свою дочь Анну Петровну. Трактатом, заключенным в 1724 г. между Петром и Карлом-Фридрихом, герцог и Анна Петровна отказывались за себя и за все свое потомство от всяких прав и притязаний на российскую корону, а секретными артикулами, приложенными к тому же трактату, император Петр I предоставлял себе «власть и мочь», по своему усмотрению, призвать к «сукцессии короны и империи Всероссийской» одного из рожденных из сего супружества принцев, и в таком случае герцог обязывался немедленно исполнить волю императора без всяких «кондиций».

Петр Великий не дожил до свадьбы своей дочери с голштинским герцогом. Брак был совершен в Петербурге лишь 21 мая 1725 г. Несмотря на расположение к Карлу-Фридриху Екатерины I, как мужу любимой дочери, положение его в Петербург явилось не только фальшивым, но прямо для него невыносимым, так как, близоруко опираясь на покровительство Екатерины I, герцог не съумел угодить всесильному в ее номинальное правление кн. Меншикову. В духовном завещании Екатерины I, составленном под диктовку кн. Меншикова, наследником русского престола назначался сын царевича Алексея Петровича – Петр; в случае его кончины без потомства, хотя и должна была наследовать жена голштинского герцога Анна Петровна с ее потомством, но это обещание является совершенной фикцией, так как в том же документе невестой Петра II объявлялась дочь кн. Меншикова, а сам князь назначался регентом [196] государства до совершеннолетия императора. Вскоре после смерти Екатерины I и воцарения Петра II, а именно в июне 1727 г., голштинский герцог Карл-Фридрих вместе с женой был выслан князем Меншиковым из Петербурга в свою Голштинию. 10/21 февраля 1728 г., у него родился сын Карл-Петр-Ульрих, впоследствии муж Екатерины II и злосчастный русский император Петр III, а вслед за его рождением умерла его мать Анна Петровна. Этого-то сына голштинской герцогини и называет Вестфален в своих донесениях «ребенком из Киля».

Покровительствуя голштинскому герцогу, Петр Великий не желал разрыва с Данией и, несмотря на двуличное поведение датского короля Фридриха IV, заключил с ним в 1716 г. новый союз и вступил в правильные дипломатические сношения. С 1707 г. по 1720 г. русским посланником в Дании был кн. Василий Лукин Долгорукой, а в 1722 г. определен датским чрезвычанным посланником в Россию Ганс-Георг Вестфален, или, как его называли в русских документах того времени, «Вестфал». Он занимал этот пост до 1733 г., т. е. в течение одиннадцати лет.

При моих занятиях по истории воцарения императрицы Анны Иоанновны в исходе 1870-х годов, мне были доставлены, благодаря любезному посредству покойного академика Я. К. Грота, копии с подлинных донесений Вестфалена за время от кончины императора Петра II до коронации Анны Иоанновны включительно. Эти донесения хранятся в Копенгагенском королевском архиве и, по просьбе Я. К. Грота, копии для меня сняты под наблюдением профессора Е. Смита и им проверены. Все имеющиеся в моем распоряжении донесения Вестфалена, в количестве 30 писаны на французском языке и большею частью адресованы непосредственно к самому королю датскому Фридриху IV. Депеши за №№ 2, 7, 8, 11 и 12 писаны к датскому статс-секретарю по иностранным делам фон-Гагену; №№ 3 и 17 к неизвестному лицу, но, как видно, принцу датского королевского дома (Вестфален титулует его «monseigneur»). Французский язык Вестфалена весьма неправилен. К моей книге «Воцарение императрицы Анны Иоанновны» (Казань. 1880 г.) приложено лишь несколько неполных извлечений из депеш Вестфалена, без перевода на русский язык (см. приложение, стр. 64–88). В настоящее же время обнародую их в русском переводе, без всяких сокращений.

Донесения Вестфалена представляют весьма важный источник для истории воцарения императрицы Анны Иоанновны. Вследствие указанных выше отношений, сложившихся еще при Петре I между [197] Россией, Данией, Швецией и Голштинией, и имевших большое значение в вопросе о престолонаследии в России в 1730 г., эти донесения, по своему интересу далеко превосходят донесения многих других дипломатических агентов иностранных дворов при дворе Петербургском того времени. Вестфален, весьма естественно, опасался возможности избрания на русский императорский престол «ребенка из Киля», а потому употреблял вее средства для противодействия этой возможности. Следя внимательно за происходившими вокруг него событиями, он мирился с изменениями русского государственного строя, т. е. «кондициями» верховников, предложенными Анне Иоанновне, и с разными политическими проектами шляхетства лишь с точки зрения датских интересов. Для него, главным образом, было важно, разумеется, то обстоятельство, что, благодаря участию его давнишних политических друзей, кн. Долгоруких и кн. Дм. Мих. Голицына, которого он называет «великим», – русский престол достался курляндской герцогине Анне Иоанновне, а не «ребенку из Киля». Поэтому Вестфален сообщая подробности всего хода дела об ограничении самодержавия Анны Иоанновны, сомневается в прочности этого режима и приветствует разрушение замыслов «своих друзей», считая самодержавное правление в России более соответствующим датским интересам. (См. донесения №№ 5, 10 и 28). Во всех своих донесениях Вестфален сообщает интересные подробности не только о происходившем на его глазах в Москве, но и о разных слухах, бродивших в обществе, а также и о прежде бывших событиях, для объяснения происшествий 1730 г.

Д. Корсаков.

Казань./ Март 1908 г.

* * *

№ 1.
Москва. 26/15 января 1730 г.

Ваше Величество! Не знаю, предчувствие ли это, или результат каких-либо других обстоятельств, но я убежден, что происшествия, которых я сильно опасался, должны на днях совершиться. Очень многие из моих всеподданнейших донесений Вашему Величеству и неоднокранные представления по этому поводу могут подтвердить теперешнее мое опасение.

Ваше Величество! Сегодня шестой день, что юный монарх Россин (Петр II) болен оспой: по мнению одних – есть надежда на [198] счастливый исход, по мнению других – спасение невозможно. Вашему Величеству известно, что я не в состоянии дать такой оборота делу, чтобы в случае кончины царя, – от чего Боже избави, – революционное движение приняло бы благоприятное для нас направление.

Будь я из числа людей ко всему равнодушных, я, при теперешних обстоятельствах, мог бы сидеть сложа руки; но принимая к сердцу все интересы Вашего Величества, я падаю духом, чувствуя свое бессилие. Интересы Вашего Величества подверглись бы серьезным неприятностям, в случае восшествия на российский престол принцессы Елизаветы: эта возможность непременно должна быть отстранена.

Я постоянно признавал безусловную необходимость действовать в этом смысле, и по крайней мере раз десять обращал на то внимание Вашего Величества и Вашего королевского совета. В виду чрезвычайной важности данного обстоятельства мне было бы совершенно невозможно предаваться в настоящее время преступной беспечности; я должен действовать, несмотря на отсутствие денежных средств, потому что того требует интерес Вашего Величества.

Так как дальнее расстояние ставит меня в невозможность своевременно получить от Вашего Величества повеление, указание, или разъяснение, как мне поступать в этом крайне опасном обстоятельстве, то я пришел к мысли написать письма четырем важнейшим из Долгоруких, убеждая их выказать себя, в случае кончины царя, людьми мужественными и твердыми. Это циркулярное письмо было написано в следующих выражениях:

«Ваше Сиятельство! Дело безотлагательное, но так как я боюсь не застать Вас дома, то прибегаю к перу, чтобы предостеречь Вас о нижеследующем: господа голштинцы этой слободы (Здесь речь идет о Немецкой Слободе в Москве), их единомышленники шведы и другие злонамеренные люди распространяют там о болезни Вашего юного монарха слухи, наводящие ужас; ужас этот еще более усиливается их открытыми уверениями, будто бы царь умирает, и принцесса Елисавета непременнно найдет средства завладеть российским престолом или лично для себя, или же для своего племянника, находящаяся в Киле. Надеюсь, что, по милосердию Божиему, предположения злоумышленников не оправдаются.

Между тем, если это действительно совершится, то такое [199] событие прежде всего несомненно и неизбежно повлечет за собою сильное гонение на фамилию Долгоруких, в особенности на личность княжны, невесты теперешнего государя, а затем снова подчинить дела России иностранному управлению, которое заставить русских во всех случаях принять меры ложные и не соответствующие истинным интересам России.

Будучи совершенно искренно благонамерен (что известно всем), предан знаменитому дому Долгоруких и вследствие единства интересов обоих дворов (Датского и Российского), всеми силами желая блага России, – я ожидаю, что, при Вашей испытанной осторожнюсти и при той власти, которой располагают в настоящее время Долгорукие, Вы предпримите спасение Вашего отечества, сохраняя, в случае кончины царя, права Вашей племянницы. Для этого Вам следует соединиться с другими русскими вельможами, в твердой и непоколебимой решимости довести дело до полного окончания. Трудное предприятие должно начаться во что бы то ни стало и для его успешного разрешения не должно действовать наполовину. Если мощная и твердая решимость двух людей, каковы Толстой и Меншиков, могла доставить российскую корону покойной царице, несмотря на множество затруднений; – почему бы не доставить подобного же преимущества столь добродетельной принцессе, какова Ваша племянница? Обсудив, рассмотрев и взвесив все эти обстоятельства, приходишь к убеждению, что спасение России и благосостояние Вашего семейства зависит от жизни царя и от решения, которое Вы примете в том случае, если его похитить смерть.

Сделайте, господа, в последнем случае крайнее усилие – и Вы избавите себя и Ваше отечество от тысячи печальных.

Простите, Ваше Сиятельство, ту свободу, с которой я выражаю мое усердие к Вам и Вашему знаменитому роду в особенности; главным же образом к моему отечеству и затем уже к Вашему. Вследствие взаимных отношений их действительных интересов, наши отечества должны бы были быть навсегда тесно между собою связаны, но это никогда не может осуществиться, если на российский престол вступит принцесса Елизавета, или же ее племянник» (Отрывок из приводимого Вестфаленом письма к князьям Долгоруким напечатан на русском языке (по словесному пересказу князя В. Л. Долгорукого, при допросе его в 1739), Арсеньевым в примечаниях к его «Истории царствования Петра II, см. стр. 149–150, примеч. 104).

Вот предначертанный мною план, который я так или иначе постараюсь привести в исполнение, чтобы отвратить угрожающий [200] нам удар восшествия на российский престол цесаревны Елизаветы или ее племянника.

№ 2.
Москва 30/19 января 1730.

26-го числа этого месяца я сообщил о болезни юнаго монарха России, сегодня, 30-го, со слезами на глазах уведомлаю о его кончине, но вместе с тем, к нашему утешению, и о восшествии на российский престол вдовствующей герцогини Курляндской Анны Ивановны.

В следующей моей депеше Вы найдете подробное и систематическое изложение этих двух великих событий со всеми сопровождавшими их обстоятельствами, а пока смею Вас уверить, что, предчувствуя кончину царя, я с первого же дня предпринял всевозможные меры для отстранения от престола принцессы Елизаветы и сына голштинского герцога, – что могут засвидетельствовать Долгорукие, Голицыны, генерал Бонн и баров Остерман, в данном случае представлявший всего более затруднений.

№ 3.
Москва, 2 февраля – 22 января 1730 г.

Ваше Высочество! Тот образ жизни, который вел покойный юный монарх России: пребывание на охоте с утра до ночи, не взирая ни на какую погоду, неправильность в еде, целые ночи, проводимые в танцах, вследствие этого недостаток сна, привычка пить холодное, разгорячившись – все это заставляло меня постоянно опасаться за его жизнь, тем более, что у него до сих пор не было еще оспы. Это справедливое опасение не покидало меня даже среди всеобщего веселья придворных празднеств, на которые меня постоянно приглашали, и данным давно побуждало меня выведывать о настроении умов относительно выбора преемника юному монарху, в случае его внезапной кончины.

Ваше Высочество! Я совершенно верно и вполне основательно постиг намерения русских вельмож в этом отношении, что доказывается сопоставлением только что совершившегося великого события кончины царя и назначения ему в преемницы герцогини курляндской – с прилагаемым при сем извлечением, из моего донесения королю от 21 апреля прошлого года, а это донесение находится, в свою очередь, в связи с другим моим донесением от 2 декабря 1728 г.

Событие это произошло в то время, когда его менее всего ожидали. Имея точные сведения о настроении русских вельмож, я не решился оставаться в бездействии и счел себя обязанным [201] извлечь выгоду из этого настроения, обратив угрожавшую нам революцию сколько возможно ко благу короля.

Но, принимая в соображение, что в подобного рода обстоятельствах невозможно успешно действовать, не имея некоторых денежных средств, я отправился к английскому консулу и, представляя ему опасность конъюктуры и необходимость моего вмешательства в это дело, попросил его ссудить мне сколько-нибудь денег.

Он был так щедр, что тотчас же предложил мне до 20 тысяч рублей, а в случае надобности и больше, но я попросил у него пока только 6 тысяч, и он немедленно вручил мне 3 тысячи червонцев. Едва успел я получить это вспомоществование, как тотчас же принялся за дело: распределение полутора тысяч между четырьмя лицами доставило мне сведения обо всех поступках министров: шведского, голштинского, немецкого и бланкенбургского (В 1730 году при Русском дворе состояли посланниками упоминаемых держав следующие лица: Шведский – Дитмар; Голштинской – граф Бонде и генерал Тессин; Бланкенбургский – барон Крамм. Император Немецкий, Карл VI, имел двух уполномоченных при Русском дворе: посла, графа Братислава, и резидента, Гогенцольцера. Характеристики всех этих лиц находятся в депешах Испанского посланника герцога де-Лириа. (См. эти характеристики в русском переводе, в «Сыне Отечества» 1839 г., т. XII)), равно как и обо всем происходившем у принцессы Елисаветы; это дало мне возможность успешно им противодействовать, уведомляя предводителей революции обо всех заговорах в пользу возведения на престол ребенка из Киля под опекой принцессы Елисаветы.

Все это удалось как нельзя лучше, и я нимало не сомневаюсь, что король обратит свое милостивое внимание на важную услугу, оказанную мною и в этом случае. Не говоря уже об уплате моего долга английскому консулу, я имею честь сообщить, что тот же человек, которого великий Голицын присылал ко мне с уверением, что ни принцесса Елисавета, ни ее племянник не взойдут на престол, 30 числа прошлого месяца около о часов утра уведомил меня об избрании теперешней царицы. В тот же день после обеда я отправился к супруге этого посланного и подарил ей небольшую филиграновую шкатулку, заключающую в себе тысячу дукатов. Впоследствии это не может не отозваться на интересах короля.

Правда, что я действовал, не получив на то никакого приказания, но как устроить, чтобы заручиться им в должное [202] время? Если бы теперешняя царица умерла завтра, не было ли бы в интересе короля, чтобы я подвинул небо и землю для отстранения и на этот раз голштинского ребенка и принцессы Елисаветы, хотя бы это стоило королю сто тысяч рублей и даже больше? Что значить, милостивейший государь, горсть денег в сравнении с интересами Дании, спасенными в столь серьезном деле, как восшествие на российский престол личности, удовлетворяющей, или неудовлетворяющей нашим целям.

По крайней мере уж не из уважения к России будут впредь великие державы Европы почтительно относиться к герцогу голштинскому: до сей поры это возбуждало сильные распри между министрами и служило великим державам, – которые завидуют приобретению нами Шлезвига, – предлогом для объяснения их пристрастия к герцогу.

Что касается меня лично, я заслужил в России такую репутацию, что все осыпают меня похвалами. Господин Кефоэд (Г. Кофед (Kofoed) – секретарь Вестфалена) по совести и чести может засвидетельствовать это, потому что все открыто говорят и утверждают, что при этом дворе нет ни одного иностранного министра, который бы подобно мне служил своему государю. Великий Голицын еще вчера сказал это генералу Бонну («Великим» Голицыным Вестфален называет главу тогдашних верховников, инициатора ограничения самодержавной власти императрицы Анны Иоанновны, – князь Дм. Мих. Голицына. Это прозвище весьма важно, так как показывает то значение, какое имел кн. Д. М. Голицын в глазах тогдашних представителей западноевропейских государей при нашем Дворе. – Бон – немец, генерал-от-инфантерии русской службы) в присутствии 20 человек, а барон Остерман раз двадцать повторял то же герцогу де-Лириа и другим (Герцог-де-Лириа, испанский посланник при Русском Дворе с 1727 по 1731 г., автор двух весьма интересным сочинений, важных источнинов для русской истории первой половины ХVIII в.: а) Дневника, в) Характеристик разных лиц, бывших при Русском Дворе с 1727 по 1731 г. Переводы этих сочинений на русский язык (изд. 1822, 1839 и 1845 г.г.) не вполне точны и неполны. Лучший перевод 1839 года, помещенный в «Сыне Отечества», т.т. VII и XII). И так я должен бы был естественно надеяться, что в Копенгагене во всяком случае не могут быть мною недовольны. Льщу себя этим, не превозносясь, и поручаю себя, милостивейший государь, Вашему доброму расположению и милостивому покровительству.

Приложение к депеше № 3.

Извлечение из одного из моих донесений королю от прошлого 21-го апреля (1729 г.). [203]

От души желаю, чтобы болезнь царя обошлась без последствий, но если он умрет в теперешнее время и при тех обстоятельствах, в которых я нахожусь, грозит неминуемая опасность видеть на российском престоле сына умершей герцогини голштинской, или принцессу Елисавету, что чрезвычайно сильно отзовется на интересах короля Фридриха IV. Между тем, если бы приняли во внимание то, что я имел смелость представить в известном донесении от 9 декабря 1728 г. (Этого донесения не имеется в моем распоряжении. Как видно, в нем шла речь об уплате денег из датского государственного казначейства некоторым из русских вельмож с целию возведения на престол, в случае смерти Петра II, одной из трех дочерей царя Иоанна: Екатерины (герцогини Мекленбургской), Анны, или Прасковьи. Вероятно, датское правительство предлагало Вестфалену действовать в этом случае сообща с послом немецкого императора графом Вратиславом, но он отклонял в то время этот союз, под предлогом близкого родства между русским императором Петром II и императором немецким: мать Петра II была родная сестра императрицы немецкой), и дали бы мне возможность располагать значительной суммой, с уполномочием уплатить и остальное, я бы мог вполне надеяться на возведение на престол герцогини мекленбургской, или одной из ее сестер, совершенно без всякой помощи графа Братислава. Я не столь неразумен, чтобы ввериться в этом деле имперскому министру, после смерти последнего из племянников императрицы.

Надеюсь, что тревога по поводу теперешней болезни царя обойдется без несчастных последствий, однако не мешает быть ко всему готовым. Вследствие этого – то именно и осмеливаюсь еще раз всенижайше напомнить Вашему Величеству содержание моей вышеупомянутой депеши от 9 декабря прошлого года, имея основание надеяться, что об ней поразмыслят, в виду нашего же блага и интереса; по крайней мере, при подобном отношении к делу, мне не в чем будет себя упрекнуть.

На днях я прочел в амстердамской газете, в статье из Гамбурга, о приезде курьера, посланного бароном Штамбке в Киль (Барон Штамбке, голтшинский посол при С.-Петербургском Дворе в 1729 г.); он везет герцогу приятную весть: Его Царское Величество (царь Петр II) назначил его подполковником своей Преображенской гвардии, с годовым окладом в 6 тысяч рублей, и в то же время решил образовать немецкий полк, который будет именоваться Голштинским, а назначение всех офицеров предоставляет герцогу. Но зная, что ничего подобного в [204] действительности не существует, считаю своим долгом всенижайше и всеподданнейше уверить в этом Ваше Величество. При принцессе Елизавете до сих пор находился отряд из шести конных гренадер при одном унтер-офицере; отряд этот, по приказанию царя, был у нее отнят в прошлую субботу.

№ 4.
Москва, 2 февраля – 22 января 1730 г.

Ваше Величество! В моем всеподданнейшем донесении от 26-го числа прошлого месяца я сделал надлежащее сообщение о болезни юного царя, а частным письмом на имя господина статс-секретаря фон-Гагена уведомил о кончине царя и о восшествии на российский престол вдовствующей герцогини курляндской. В то же время я всеподданнейше сообщил, что принялся действовать, дабы, если возможно, спасти интерес Вашего Величества, в случае смерти юного монарха. За несколько дней перед тем я написал письмо, помещенное в вышеупомянутом донесении моем от 26-го числа прошлого месяца, для подготовления умов к возможности смерти юного монарха; тогда же в разных местах мною были «приняты меры, чтобы, в случае революции, обратить ее к нашему благу.

В тот же вечер (26-го января), когда письмо мое уже было отправлено на почту, Василий Лукич Долгорукой, кавалер нашего первого ордена, пришел ко мне с уверением, что болезнь царя принимает благоприятный оборот, и что можно надеяться на его быстрое выздоровление. Несмотря на то, он весьма одобрял совет, данный мною ему и его фамилии, и выражал полную уверенность, что, как для его отечества, так и для Дании ничто не может быть полезнее возобновления прежних отношений между обоими государствами; с своей стороны он примет для достижения этого всевозможные меры и ручается, что и друзья его с удовольствием будут содействовать тому же плану. Далее он мне сказал следующее: «Долгорукие определили свой образ действий, если, к несчастью, последует кончина царя; что же касается голштинского ребенка и принцессы Елисаветы, то ни тот, ни другая не взойдут на российский престол – не только Долгорукие, но и многие другие фамилии скорее допустят изрубить себя в куски.

Только что он ушел от меня, как Дмитрий Голицын, руководивши всей революцией, о которой идет теперь речь, прислал мне насчет этого важного дела те же уверения. Тогда я пошел к моему секретарю Кефоеду, исключительно для того, [205] чтобы он мог засвидетельствовать мое предсказаниё ему о случившемся. Я объявил ему, что интерес Вашего Величества спасен в случае смерти царя, что я в этом деле уверен и буду спать покойнее, чем спал до сих пор.

Это произошло 26-го января вечером, после отправления почты.

На другой день, 27 января, полагали, что юный монарх настолько вне опасности, что караул вошел во дворец с музыкой и барабанным боем. Разгласили тогда, что вся сыпь вышла наружу, и что в некоторых местах оспины начинают уже созревать; однако ошиблись, потому что в ночь с 27 на 28 снова показалось множество оспин в горле и даже в носу, что мешало ему дышать; вскоре последовал сильный жар, и 28-го поняли, что его жизнь в опасности.

Утром 29-го не оставалось, по-видимому, никакой надежды на выздоровление; к 3 часам пополудни болезнь еще значительнее усилилась, так что члены Совета и 3 генерал-фельдмаршала князь Голицын, князь Долгорукой и князь Трубецкой были вынуждены беспрестанно входить в спальную Его Величества; послали тоже за архиепископом новгородским (Феофан Прокопович) для совершения над Его Величеством таинства елеосвящения.

Между тем выведали от старой царицы, бабки юного монарха (Евдокия Феодоровна, рожденная Лопухина, первая жена императора Петра I, мать царевича Алексея Петровича. Она р. в 1669 г. ум. 27 августа 1731 г. С 23 сентября 1698 по 1718 г. монахиня, с именем Елены, в Покровском девичьем монастыр в г. Суздале; 1718–1725 г. в Ладожском Успенском девичьем монастыре; с весны 1725 г. до осени 1727 г. в заключении в Шлиссельбургской крепости. По воцарении Петра II вызвана им в Москву и пребывала сначала в Новодевичьем, а потом в Вознесенском монастыре), пожелает ли она взять на себя правление, в случае смерти юного монарха, ее внука? Она отказалась, ссылаясь на частые немощи и слабость ума и памяти: и то, и другое – говорила она – не могли не ослабеть значительно под гнетом невыразимых страданий, которые заставила ее претерпевать в течение 30 лет злоба врагов, особенно же в царствование Екатерины Алексеевны. Однако около 10 часов вечера она отправилась во дворец своего внука и оставалась в покое, смежном с комнатой больного; там, молясь на коленях перед распятием, ожидала она исхода печальной сцены его кончины; Он уже не мог говорить и в четверть первого по полуночи отдал Богу душу.

Тогда 3 фельдмаршала и весь Верховный Совет пошли за ней и подвели ее к постели усопшего; заметив, что он умер, [206] она громко вскрикнула и упала в обморок. Были вынуждены тотчас же пустить ей кровь, и стоило величайшего труда привести ее в чувство.

Верховный Совет и 3 фельдмаршала оставили ее там на попечении медиков и хирургов и перешли в другой покой для рассуждения о выборе нового государя на место умершего. Один только барон Остерман, ссылаясь на то, что он иностранец, не хотел принимать участия в этих рассуждениях, однако же обещал согласиться с тем, на чем они порешат между собою относительно престолонасления, и советовал им быть единогланными и единодушными.

Когда заперли комнату и положили ключ на стол, оба Долгорукие (Князья Василий Лукич и Василий Владимирович. Племянница их – невеста Петра II, княжна Екатерина Алексеевна Долгорукова), кавалеры нашего первого ордена, начали говорить в пользу своей племянницы, невесты умершего монарха. Тайный советник Дмитрий Михайлович Голицын кротко заметил им, что их племянница, хотя и перед лицом церкви, но все же получила со стороны царя только обещание на ней жениться: самое таинство брака еще не было совершено, и умерший монарх духовным завещанием тоже ничего не поставил в ее пользу относительно престолонасления – следовательно, она не имеет права изъявлять какие-либо притязания на престол.

Долгорукие не имели достаточного основания возразить на это, и Голицын продолжал громким голосом:

«Братья! В наказание за великие грехи, которых в России совершается более, чем во всяком другом государстве, особенно с тех пор, как русские переняли пороки, распространенные между иностранцами, Господь взял у нас государя, на которого мы совершенно основательно возлагали все наши надежды. Устройство Российского государства таково, что необходимо немедленно избрать главу для управления страной; мы должны искать его в знаменитом доме Романовых и нигде больше. Так как мужская линия этого дома совершенно угасла в лице умершего Петра II, то мы должны обратиться к женской линии того же дома и выбрать из дочерей царя Ивана (Царь Иван Алексеевич – старший брат Петра Великого. Таким образом кн. Д. М. Голицын высказывался за старшую линию дома Романовых, хотя она и имела в то время лишь представительниц женского пола, также как и младшая линия Петра Великого (последняя в лице двух дочерей, Анны и Елисаветы)), самую для нас подходящую. Конечно я бы высказался в пользу старшей, герцогини [207] мекленбургской, если-бы она не была замужем за иностранным принцем: это обстоятельство совсем не соответствует потребностям России, а потому я думаю, что сестра ее, вдовствующая герцогиня курляндская Анна Ивановна, более для нас пригодна: она может выйдти замуж и находится в таких летах, чтобы оставить потомство; она родилась среди нас, мать ее русская, старинного и хорошего рода, нам известны сердечная доброта и другие прекранные качества Анны Ивановны – вследствие всего этого я считаю ее самой достойной для царствования над нами. Вот, братья, мое мнение; если Вы можете убедить меня в лучшем – я приму, иначе я останусь при высказанном мною».

Фельдмаршал Долгорукой ответил ему следующим образом: «Дмитрий Михайлович! мысль эта внушена тебе самим Господом и истекает из патриотического чувства: да благословит тебя Бог, и да здравствует императрица Анна Ивановна»! Все прочие последовали его примеру, так что вскоре комната огласилась единодушными криками: «да здравствует императрица Анна Ивановна»!

Услыхав это барон Остерман постучал в дверь, когда ее отворили, он присоединил свои восторженные клики к кликам остальных; это произошло около четырех часов утра 30/19 января.

Около 10 часов того же утра Голицын отправился в Кремлевский дворец в Сенат, который составляет с царствования Екатерины Алексеевны вторую высшую коллегию государственного управления этой страы, – объявил Сенату об избрании герцогини курляндской в преемницы умершему монарху, в качестве императрицы всея России, и просил на это его согласия. Все члены ответили ему единодушным криком: «да здравствует императрица Анна Ивановна»! Оттуда он прошел в палату, где собрался весь генералитет до бригадира включительно, и получил такой же ответ, как в Сенате. Высшее духовенство не было спрошено, а следовательно и не участвовало в возведении теперешней царицы на престол ее предков. Говорят, что великий канцлер (Граф Г. И. Головкин), очень хлопотал за духовенство, но Голицын и слышать об этом не захотел, помня, как бесчестно поступили эти длиннобородые после кончины царя Петра I: содействовали отстранению от короны настоящего наследника (Внука Петра Великого, сына царевича Алексея Петровича, Петра Алексеевича (Петра II)), и за [208] щедрое вознаграждение передались иностранке, Голицын обявил, что впредь главными учреждениями России будут: Тайный Совет, Сенат и генералитет.

Как только Голицын вернулся в Верховный Совет, который все время не расходился из дворца Меншикова, что в Немецкой Слободе, принялись за составление акта об избрании герцогини курляндской, затем назначили трех послов, для отсылки с ними акта в Митаву и сопровождения вновь избранной императрицы в Москву, послы эти: В. JI. Долгорукой – от Верховного Совета, брат Голицына – от Сената и генерал-майор Леонтьев – от армии. Они уехали в тот же вечер, чтобы немедленно отправиться в Митаву.

На другой день, 31 января (20-го) ст. ст., фельдмаршалы Голицын и Долгорукий заняли места в Верховном Совете в качестве первых членов, после великого канцлера графа Головкина. Тогда принялись рассуждать о средстве ограничить самовластие последующих государей России, начиная с теперешней царицы. Все умы чрезвычайно как заняты этим деликатным и опасным вопросом. Голицын, основатель и защитник этого дела, спросил меня вчера, который из двух образов правления я считаю лучшим: шведский, или английский? Я ответил,что шведский самый подходящий, а что я не думаю, чтобы английское правление могло быть введено в России. Он ничего на это не отвечал.

Ваше Величество! Вот история болезни и смерти Петра II и восшествия на российский престол теперешней царицы; прибавляю подробности о некоторых моих действиях, имевших целью придать революции благоприятный для нас оборот; все остальное, сделанное мною относительно этого, будет помещено в другом письме. Вот в каком положении находятся здесь дела сегодня 2 февраля (22 января ст. ст.) 1730 г.

Я должен еще прибавить, что обер-церемониймейстер (Барон Габихсталь) два раза был у меня в течение этого времени: в первый раз он объявил мне о кончине юного монарха, во второй – сообщил об избрании преемника ему.

Его речь ко мне по этому случаю совершенно иного характера, чем слышанная мною при восшествии на престол умершего теперь царя, а потому считаю своим долгом подробно передать ее в подлинных словах и выражениях, лишь бы достало на это памяти. [209]

«Я уже объявил Вам, милостивый государь, о неожиданной и горестной кончине великого и могущественного императора Петра – второго этого имени. Теперь, по приказанию Верховного Совета, сообщаю Вам, что, при помощи Божией, все сословия этого государства единодушно избрали великую и могущественную принцессу, вдовствующую герцогиню курляндскую Анну Ивановну, для занятия престола России, в качестве императрицы этого сильного и обширного государства: вам известно, милостивый государь, об ее отсутствии, но я получил приказание объявить Вам, что только Ее Величество возьмет в свои руки бразды правления, Верховный Совет постарается доказать ей важность дружеских и хороших отношений между Россией и Данией, объяснив при том выгоду для обеих наций возобновить эту дружбу так, чтобы завидующие их союзу никогда не могли его расторгнуть. Верховный Совет России полагает, что может надеяться встретить подобное же расположение со стороны Совета Его Величества Датского».

Имею сообщить еще одну очень важную весть: граф Вратислав и министры голштинский и бланкенбургский добивались восшествия на российский престол ребенка из Киля под опекой принцессы Елисаветы (Цесаревна Елисавета Петровна, дочь Петра Великого). Они решили открыться сначала Ягушинскому (Граф Пав. Ив. Ягушинский (р. 1688 ум. 1736). один из ближайших к Петру Великому лиц. Сын органиста Московской лютеранской церкви, он обратил на себя внимание Петра В. еще в Немецкой Слободе; был при нем денщиком, а в 1722 г. достиг высокого звания генерал-прокурора Сената. Карьерист и честолюбец, чуждый действительным интересам России, Ягушинский преследовал во всем лишь свои личные цели и отвергнутый русскими «родословными» людьми, при воцарении Анны Иоанновны, из личной мести к князьям Голицыным и Долгоруким, явился сторонником «самодержавия» Анны Иоанновны. Верный слуга Бирона, он при Анне Иоанновне был кабинет-министром, а затем русским посланником в Берлине (подробности см. в моей книге «Воцарение императрицы Анны Иоанновны», Казань. 1880 г., стр. 46)), который посоветовал им обоим, а графу Братиславу в особенности, даже и не заикаться об этом; однако, несмотря на такой совет, граф Вратислав и Крамм обратились с тем же к Остерману – тот отослал их к великому канцлеру. После некоторого между собою совещания они решили, чтобы к великому канцлеру отправился граф Бонде, в совершенстве владеющий русским языком. Узнав об этом, я уведомил великого канцлера, вследствие чего он принял явившегося к нему с переговорами графа Бонде чрезвычайно высокомерно и [210] презрительно и напрямик объявил ему, что герцогу (Герцог Голштинский Карл-Фридрих, муж умершей дочери Петра В., Анны Петровны, отец Петра-Ульриха (впоследствии императора Петра III)) нечего домогаться в России, что ему чисто из сострадания давали столь значительные суммы, и что он получал их из казны совершенно незаслуженно.

Бонде, не ожидавший встретить такого рода прием, передал все графу Братиславу, после чего уже ни он, ни Крамм, не посмели идти далее. Между тем развязка драмы последовала в смерти царя и затем в избрании ему преемницей герцогини курляндской. Верховный Совет дал знать графу Бонде, что желал бы, чтобы он подумал о своем отъезде отсюда; он извинился, что не может исполнить этого, так как его жена вскоре должна родить, и обещал уехать, как только явится к тому возможность. – Достаточно интересных новостей за раз.

№ 5.
Москва. 9 февраля – 29 января 1730 г.

Ваше Величество! Нечего больше сообщить ни о печальном событии смерти последнего царя России, ни о бывшей затем революции; столь же значительной и важной, сколь выгодной для Вашего Величества и Вашего интереса.

Все здесь тихо, никто не двигался, принцесса Елизавета держит себя спокойно, и сторонники голштинского ребенка не смеют пошевелиться; все с нетерпением ожидают прибытия послов в Митаву, где, по самому точному исчислению, они могут уже находиться в настоящую минуту. Верховный Совет России, главные лица которого в сущности фельдмаршалы Долгорукий и Голицын, управляет пока всеми делами монархии совершенно полновластно. В настоящее время члены Верховного Совета следующие: великий канцлер граф Головкин, два вышеупомянутые фельдмаршала, князь Дмитрий Михайлович Голицын – бесспорно великий и прекранный человек, барон Остерман, князь Алексей Григорьевич Долгорукой – отец несчастной невесты умершего царя, и князь Василий Лукич Долгорукой, кавалер нашего первого ордена, теперь находящийся в отсутствии. Совет этот составлен так же хорошо, как бы любой в Европе: все люди умные, сердечные, честные и при том ревностные патриоты; барон Остерман, хотя иностранец, так же велик, как и прочие. Я начинаю сомневаться, чтобы случилась предполагаемая [211] реформа в правлении, считаю это делом весьма трудно выполнимым с интересом Вашего Величества. Принимая во внимание наши отношения к Швеции, Ваше Величество не должны желать унижения России; поддерживая этот политический тезис, добиваюсь интереса и спокойствия Вашего Величества и нисколько не затрогиваю Вашу священную особу. В непродолжительном времени Ваше Величество узнаете, что из этого войдет и, может быть, со следующей же почтой получите содержание депеш, только что присланных графу Вратиславу с курьером от имперского правительства. Предполагают, что они крайне важны.?

В. Корсакова.

(Продолжение следует).

Текст воспроизведен по изданию: Дипломатические депеши датского посланника при русском дворе, Вестфалена, о воцарении императрицы Анны Иоанновны // Русская старина, № 1. 1909

Еще больше интересных материалов на нашем телеграм-канале ⏳Вперед в прошлое | Документы и факты⏳

Главная страница  | Обратная связь
COPYRIGHT © 2008-2024  All Rights Reserved.