ПРОЗОРОВСКИЙ А. А.

ВОСПОМИНАНИЯ

ГЕНЕРАЛ-ФЕЛЬДМАРШАЛА КНЯЗЯ А. А. ПРОЗОРОВСКОГО

По сему письму купил я им вина, чаю, кофею, сахару и другой столовой провизии, а столовую посуду отправил свою. Белья ж постелю, шлафорки ²⁹⁷ и сертуки, так как они были взяты в одних кафтанах, а уже осенние холода наступили, собрав свое и от офицеров, что у кого было. Одних только не доставало к их пути карет, то я об них и писал к послу, чем я их и снабдить был не в состоянии.

Наконец явился ко мне Господин подполковник Пищевич ²⁹⁸ с тремястами гусар, со ста казаками и тремя каретами при следующем письме: “На севоднишное письмо Вашего Сиятельства имею честь вам сказать, что я уже отсюда три кареты послал с подполковником Пищевичем, а за прочие все издержки будет от меня заплачено. На дорогу ж денег ему, подполковнику Пищевичу, дал я пятьсот червонных. Итак, Ваше Сиятельство, не извольте уже более ему оных давать”.

Нужным я почитаю присовокупить, что я и сам их навещал: епископа киевского, гетмана Ржевуцкого и сына его находил тихими, но огорченными. Епископ киевский просил святцов, а гетман Ржевуцкий флеиттраверса ²⁹⁹. Первого не мог я удовольствовать, поелику во всем деташаменте католицких святцов не сыскано, а последнему, к его утешению, подарил купленный мной тогда у одного офицера им просимый инструмент. Оба они были послушны и унижены. Но бискуп краковский, стараясь показать твердость духа, сперва весело говорил, но потом посла бранил, чего я тогда, как от человека в возмущении духа находящегося, и в уважение не поставлял, а старался только дать возчувствовать непристойность сего его поступка. Напротив того, при объявлении его, что он озяб, снабдил его всем, что к покою его служить могло.

Ввечеру того же дня надобно было им ехать. Все протчие беспрекословно сели в кареты, но краковский бискуп не хотел слушаться звавшего его офицера, для чего, по призыву офицера, пришедши я к нему сам именем ЕЯ ВЕЛИЧЕСТВА сказал, чтоб он судьбе своей повиновался и ехал, но он просил меня объявить куда он ехать должен. Ответ мой был, что я не могу ему того сказать, что мне долг, а следственно и честь запрещает, а если бы я ему сказал, то он как человек умный и сам бы меня внутренне презрел. Да и сам бы я себе был гнусен, а только подтверждаю ему волю моей ГОСУДАРЫНИ, чтоб он непременно ехал. Слова мои привели его в послушание, он сел и поехал, а я, вследствии письма посольского, наставив письменно и словесно [109] г-на Пищевича, как с ними в дороге поступать, остался ночевать в лагере. И на другой день, взяв у посла предварительное позволение и оставив при войске полковника Полянского, сам возвратился в Варшаву.

Во время деташамента моего под Варшавою стояния почуствовал я еще более пользу от сделанного мною, как вышесказано, относительно провианта и фуража распоряжения, посредством доставления оного чрез коммисаров. Не имел я в том ни малого недостатку, но всегда сходною ценою получал, так что нарочно заготовил тогда лишнее количество провианта и фуража, дабы при выходе моем из Варшавы отдать его в корпус просившего меня о том генерала майора Салтыкова ³⁰⁰, который особливо сена ни за какие деньги получать не мог. Почему я таковым снабжением немалое ему сделал удовольствие.

По возвращении моем в Варшаву очень приметно было изображенное на лицах жителей противу нас негодование, но оно не более, как только несколько дней продолжалось, по прошествии которых сделались они по-прежнему ласковы.

Надобно отдать справедливость польской нации в учтивности ея и гостеприимстве, которые они простирают даже до неограниченности, так что между почетными иностранцами, которым они свои ласки истощают, идет иногда наряду и всякой авантурье ³⁰¹, почему не взирая, что они, по положению их дел поведением нашего двора не могли быть довольны, они не преставали к нам являть всякие вежливости. Каждый в войске нашем офицер, имеющий хорошее поведение, не только в Варшаве, но в земле приниман был преласково!

Впрочем я и Николай Иванович Салтыков пользовались от сего народа отличным почтением, ибо, как в то время отправлены были секретно от польской нации ко всем европейским дворам и к англинскому депутаты для снискания себе помощи противу РОССИЙСКОГО ДВОРА, то посланные в Лондон отзывались о нас с великою похвалою находившемуся там нашему министру графу Ивану Григорьевичу Чернышеву, от которого о сем после я сведал. Правда, что многие из наших войск грабительствами своими навлекли стыд службе, а их весьма огорчили, что после и ВЫСОЧАЙШЕМУ двору известно стало.

Наконец после сего забрания магнатов под арест происходил Сейм, но весьма тихо, ибо после сего примера дух противоречия исчез и все сделались смирными. И когда на оном единогласно определено избрать доверенных персон для сочинения из оных делегации и трактовано вместе с теми министрами, которые брали участие в делах дисидентских, как то российским, прусским, аглинским, дацким и швецким и привесть дела не только десидентские, да и все вообще, а особливо с РОССИЙСКИМ двором в дружелюбном положении и сделать положении трактата вечной дружбы. А до того времени, пока сии дела приведены будут к окончанию, распущен Сейм, чтоб по приведении делегациею дел в надлежащий образ для торжественного их утверждения опять собраться. Почему войскам нашим дано повеление возвратиться на прежние их места. Но прежде выступления в оные мой деташамент выведен из лагеря в Прагу, за великими тогдашними дозжами ³⁰², так как и все наши войски стояли [110] уже на квартирах, а когда из квартир обратились они в свои места, то и мой деташамент в поздую осень прибыл паки в Бржесц.

* ^–В рассуждении устроенного, как тогда казалось, спокойствия с Польшей, с согласия князь Николая Васильевича взял я свое пребывание в Варшаву. Побудившие меня к сему причины состояли в том, что будучи при самом источнике тогдашних движений, мог я, как посредством сей близости, так наипаче посредством приятельского со стороны князя Николая Васильевича со мною обращения знать не только польские дела, но и других держав расположения. Сие пребывание не препятствовало мне при всяком удобном случае быть в свое время при войсках, а сведение обо всех обстоятельствах подавало мне удобность исполнить все лутчим образом. Между тем избавился я чрез такое расположение той скуки, каковую я должен был терпеть в Бржесце, ибо в сем местечке кроме жидов и весьма малого числа християн, да множества монахов никого не было. В лежащих близ оного деревнях мало было шляхетства, а граф Флеминг был тогда в Варшаве. ^–*

Посол наш чрез собрание сей делегации очень уверен был о спокойном окончании дел так как и о удовлетворении всех требований наших. Некоторым доказательством сему есть следующее. Как пребывание мое было в Варшаве, но обоз мой и с лошадьми находился в Бржесце, то и рассудил я иметь напрасную трату денег на содержание их. Почему и взял я намерение их продать, ибо если б нам возвращатся в Россию, то выгоднее было заплатить прогон за одну карету и поварню, нежели всю зиму кормить лошадей. Но, чтоб верну быть в моем предприятии, спрашивал я у посла, могу ль я такую економию для себя сделать. На что он меня уверил, что мы конечно пойдем весной назад, почему и действительно я их продал, оставя только верховых и для собственных гусар. Итак, деташамент мой был в Бржесце чрез всю зиму. А между тем, как делегация привела уже весною 1768 года в порядок все дела, то опять собран был Сейм для утверждения сочиненных ею положениев и вечнаго между РОССИЕЙ и Республики Польской трактата ³⁰³. Вследствии того и войски наши, в том числе и мой деташамент, получили повеление опять собраться к Сейму под Варшаву. Сейм действительно и утвердил все, что делегация сделала. И все наши требовании были удовольствованы. Тут на последнем собрании Сейма по праву их развязана конфедерация в Польше и сам Сейм распущен.

По столь удачливом, как на то время казалось, окончании всех наших дел, отправлено было известие о всем к ВЫСОЧАЙШЕМУ двору, который, не могши судить иначе, как по сей наружности. Был я доволен всеми подвигами князя Николая Васильевича, которому прислана Александровская лента и пятьдесят тысяч рублей денег. И еще некоторым дали ленты Анненские, Салтыкову и Кречетникову — голубые польские, а графу Апраксину, мне и полковникам Игелстрому и Кару — Станиславские.

По сему самому я сей ленты и принять не хотел, ибо, как она дана и полковникам, то мне уже и не составляла никакого награждения. И как одно [111] утро полковник Игелстром мне объявил, а, наконец, и старался меня к тому склонить, то я ему в резон сказал, что я ее иметь не хочу потому, что по принятии ея почтено будет во награждение, а чрез то самое целой период пропадет у меня заслуживаемого воздаяния. Что и действительно случилось, ибо за взятие Кракова дали мне Анненскую ленту, как ниже будет написано.

Но как посол за сие на меня досадовал, то и принужден был писать в Петербург к приятелям моим, чтоб ЕЯ ВЕЛИЧЕСТВО не изволила принять таковыя мои отрицания гневно, но благоволено бы было мне позволить ее не принять. А между тем посол, призвав меня в один день, в бытность свою в театре, к себе в ложу весьма серьезно именем ЕЯ ВЕЛИЧЕСТВА приказывал принять сей знак ЕЯ благоволения. Почему мне не оставалось, как ему отвечать, что ежели ЕЯ ВЕЛИЧЕСТВО изволит приказывать, то я должностью поставляю повеление исполнить.

Вследствии чего король ³⁰⁴ на другой же день возложил на меня знаки сего ордена. Однако после получил я письмо, что сие отдается мне на волю, но тогда уже поздно было.

Между тем князь Репнин рассудил сделать из войск наших, то есть из салтыковой, кречетниковой и моей частей, маневр при котором находились зрители: ЕГО ВЕЛИЧЕСТВО Король, иностранные министры всех дворов и множество всякого звания людей.

Наконец получили мы повеление возвращаться со всем войском в РОССИЮ. Почему протчие деташаментные командиры выступили, а я, свой деташамент отпустив вперед в Бржесц, сам остался на некоторое время в Варшаве.

Но тут, против чаяния, получил посол в марте месяце от Кречетникова рапорт, что в Подолии ³⁰⁵ сделалась новая конфедерация ³⁰⁶ под предводительством маршалка Красинского ³⁰⁷, а Реиментарем ³⁰⁸ назван Пулавский ³⁰⁹, которые манифестом своим все Сеймом узаконенное опровергали, доказывая, что они к тому войсками были присилены. Сначала для отвращения их от сего предприятия посылан 23 марта / 3 апреля от короля и сената генерал Макроновский с увещательными письмами, дабы стараться сих возмутителей разумными советами привесть в спокойствие и к повиновению их правительству, а на размышление чего дано им только пять дней, о чем марта 17/29 генералу-майору Кречетникову предписано было. Но когда такое увещание осталось тщетным, то после того 13/26 апреля приказано было от посла их атаковать, разбить и усмирить. А нам с войсками остановиться, дабы не допустить, чтоб вся земля сконфедеровалась в единомыслие со оной. То на сей конец разделили войски по маленьким частям в разные города на назначенных от посла каждой части дистанциях.

Наконец получил генерал-майор Кречетников в приказание, чтоб ему, собрав надобное число войск, немедля иттить в Бар, где конфедерация находилась и атаковать оную, разбить и привесть в послушание. В то же самое время, по требованию нашего посла, Сенат польский признал их манифестом возмутителями. Почему Кречетников с корпусом своим и выступил, но [112] как сбор сей, так и движение его столь были медлены, даже что он тем выводил посла из терпения, а честь свою подвергал подозрению, как и слухи были о его подкуплении противниками, ибо известно было, что все знатнейшие вельможи в том были согласны и уже работали, как чрез французский двор, так чрез своих посланных, дабы Отоманскую Порту склонить к разрыву мира с РОССИЕЙ. О чем уже и бывший наш при Порте Отоманской министр князю Репнину сообщал.

Но Кречетников, не взирая на все данные ему от посла предписания, прислал рапорт, что он не пошел к Бару, где сборище возмутителей находилось, но обратился к лежащему недалеко от наших границ монастырю Бердичову, где отделилась от них малая часть. Сей его поступок усугубил прежнее подозрение не подкуплен ли он. Подлинно так, что посол пришел в изумление оставлением Бара дал он тем самым умножиться конфедерации, а приближась к нашим границам, обнажил всей свой зад. Почему Репнин велел графу Апраксину итить в Бар с деташаментом войск, какие собрать могли из разных корпусов.

Мой же деташамент по вышесказанным причинам так в мелкие части был разделен, что роты по две и по меньшому числу находились в разных местах. Сие то раздробление войск было причиною, что я при оном не находился, ибо в самом Бржесце только оставались две роты при полковнике Баннере ³¹⁰, а потому присудствие мое не было там нужно. Напротив тово, как для скорейшего доставления повелений посол писал прямо в каждый малый деташамент к начальствующему, хотя б случилось что, то не более был, как порутчик. То находясь бы я в Бржесце, никакого дела не имел, да и не знал бы, что отделенные деташаменты войск делают, а только б зависело от меня одно продовольствие войск. ³¹¹

Напротив того, пребывание мое в Варшаве доставляло мне сведение о всех повелениях, какие от посла в какой-либо отсудственной деташамент посылаемы были. Ибо я будучи присудствен получая от него оныя передавал подчиненным мне начальникам и все распоряжения делал я. Сие то, а наипаче дружное ко мне, как выше я сказал; князя Николая Васильевича Репнина расположение поставляло меня на стезе знать все тогдашния обороты.

Между тем соединился к Барской конфедерации и подчаший Потоцкий. За сей его поступок велено секвестровать ³¹² все имение, которое в дистанции моего деташамента, а при том знатное было. Имел я точное от посла предписание сделав опись всему движимому, сребро взять в казну, лошади и скот, волы хорошие, и вообще все съесное обратить в добычу на продовольствие войск, а доходы с деревень собирать в пользу РОССИЙСКОЙ короны. Все сие было исполнено. Полковник Баннер сделавший опись нашел серебреной сервиз, но и оный также взят в казну, а после по повелению посла [113] продан. Дабы же доходы с деревень вернее получить, то надобно было учредить для Управления онаго такое распоряжение, чтоб и надлежащую с него получить пользу и самих деревень не подвергнуть разорению. Я оное сделал таким образом, собрав разъехавшихся как генерального комисара, так и протчих губернаторов и економов, под присягою заставил их объявить мне сколько точно было со всего имения доходу и сколько каждый из них получал от Потоцкого содержания. Согласно с тем и я, определив им такое же содержание, поручил правление деревень на прежнем образе. Таким образом содержали оные деревни провиантом и фуражом весь вверенной мне деташамент. Так что не только ГОСУДАРЕВЫ, но и партикулярные ³¹³ люди и лошади довольны были. Сверх того прапорщик Веселовский, который тогда правил при деташаменте должность казначея и провиантмейстера записал в приход 30000 рублей.

Кречетников, так как я выше сказал, и приближась к Бару, поворотил вдруг к монастырю Бердичеву и оный атаковал. Сия осада продолжалась, помнится, более месяца. А наконец сей генерал писал к послу, что войск у него для взятия онаго мало и штаб-офицеров почти нет, как всех, которые при нем были переранили, в том числе и брата его, что значило отчаяние в успехе. Почему он требовал для подкрепления себе войска, штаб-офицеров и военных снарядов. А как по слухам доходившим считали, что он в сем образе интересуется, то все таковое его поведение привело князя Репнина в совершенное сумнение, который меня призвал тогда к себе дружески, но с огорчением говорил, что он наконец подлинно сумневается не подкуплен ли он. Ибо все его поведении имеют тот вид, делав при том примечание, что как весьма продолжительный был сбор его войск, так потом медленно было его движение, так что сделав один, и то небольшой марш, делал при каждом переходе роздых. Наконец, приближась к Бару поворотил к Бердичеву, оставя всю конфедерацию, или лучше сказать гнездо оной. И пошел, где только малая оной часть. А тем еще хуже, что приближась к нашим границам открыл всю вверенную ему дистанцию. А тем дал свободу приумножить конфедерацию, которая только страхом войск во внутренних своих желаниях удерживаема была. Наконец атаковав монастырь столь долговременно ничего сделать был не в состоянии. Каковое соображение действ его конечно каждому представляло самое то ж заключение, каковое князь Репнин имел. Но я откровенно говорил, что, хотя сие и возможно, но заключать о человеке такую гнусную измену, не испытав ея в самой точности, есть дело страшное, а приписать лутше можно недальность его разума и незнание его военных дел, так как и князю Репнину то было известно. Я еще присовокупил, что может быть все сие от такого его невежества происходит. А для лутчаго удостоверения советовал я князю послать к нему таких людей, которым он поверить может, указывая на Кара и Игелстрома. Неприметным же к тому поводом для Кречетникова был изъясненный в самом его требовании недостаток штаб-офицеров и под сим предлогом оне к нему отправлены быть могут. [114]

Генерал-майор Кречетников вскоре повторил самые те же о присылке к нему штаб-офицеров требования. Почему и отправлены к нему, особенно при конвои, полковники Кар и Игелстром. Я же получил от посла следующее предписание: “Понеже Генерал-майор Кречетников имеет нужду в сикурсе, то извольте, Ваше Сиятельство, завтрашнего числа, как наискорее ехать в Люблин, после в Хелм, а потом в Луцк и там соединить все оные деташаменты, прибавя к тому ескадрон карабинер, находящихся в Драгочине. Тож две пушки из Бржесца и, собрав в Луцке все оныя команды, извольте следовать форсированными маршами в Полонну, отколь извольте следовать соединиться с генерал-майором Кречетниковым и быть в его команде на местах деташаментов люблинского, луцкого и хельмского. Извольте послать в первое из сих место из Лива две роты мушкатерские и с пушкою, а в третье прикажите подполковнику Чернышеву перейти из Пинска с двумя ротами мушкатерскими и с пушкою, взяв достальные того батальона две роты из Слонима, которые поставил бы на свое место в Пинск. А с другой стороны надлежит, чтоб полковник Баннер отправил из Бржесца в Дрогочин две роты мушкатерские. Как же тому полковнику Баннеру, так и всем сим деташаментам, извольте приказать в нужных случаях мне обо всем рапортовать и наставления моего требовать, поступая впротчем в силу генерального уже всем данного повеления против могущих быть возмутителей их замыслов и предприятий”.

1768 год

Вследствии чего, взяв почтовых, выехал я 7-го числа июня из Варшавы и спешил в Луцк с тем, чтоб, собрав оставшиеся от деташамента моего три роты гранодер, два ескадрона карабинер, взять с своим прибытием еще и четыре осьмифунтовых единорога ³¹⁴. 8-го приехав в Люблин, в двадцатичетырех милях от Варшавы, нашел я находившуюся там пермскую гранодерскую роту с одним полковым осьмифунтовым единорогом. 9-го сия рота с пушкою и пошла в Луцк на подводах растоянием 26-ти миль, куда и я отправился. Где находился майор Жандр с одним ескадроном карабинер, одною ротою гусар, с одною ротою гранодер от полку Выборгского и с одним полковым единорогом.

10-го я в Луцк приехал и нашел там полковников Кара и Игелстрома. Которые отправились 1-го июня из Варшавы, как вышеупомянуто, под прикрытием пятидесяти человек чугуевских казаков. Майора ж Жандра я тут не нашел, который выступил вперед, по слухам о находящейся там конфедерацкой партии. А 11-го получил от него рапорт из местечка Разивила, что он 6-го числа уведомился, что знатное число возмутителей находится в местечке Козине, Кременце и деревне Плешевой.

Почему он того ж дня к Кременцу выступил и на другой день туда прибыв узнал, что они состоя до двух тысяч, имеют пять пушек и идут к местечку Бродам, чтоб забрать там гарнизон и артиллерию. Почему он с [115] нарочным тамошнего коменданта уведомил, что он к нему на сикурс идет и для того он отнюдь возмутителям не отдавался. А между тем тотчас пошел в Броды и, прибыв в деревню <Ситни>, уведомился, что оне оставя прямую дорогу, пошли лесами на село Почеево. Почему он между ими и Бродами продолжал марш к местечку Радзивилу, лежащему от Бродов в одной миле. Где 9-го числа расположился и уведомил, что они пошли в местечко Подкамень в укрепленный на горе монастырь.

По сим известиям я полковникам Кару и Игелстрому с таким малым прикрытием ехать к господину генералу-майору Кречетникову не приказал, повелевая, напротив того, ехать со мной.

Того ж числа из Хелма выборгская рота прибыла ко мне, а в 7-м часу пополудни и пермская рота, следовавшая из Люблина прибыла ж. Я между тем, в ожидании из Литовского Бржесца одного ескадрона карабинер и двух единорогов полевой артиллерии, остался в Луцке.

В тот день пришла из Украины ординарная почта, мы посоветовавшись между собою с полковниками Каром и Игелстромом, взяв почту распечатали и между всеми письмами нашли всех примечательнее письмо от находящегося и службе нашей генерал-порутчика князя Любомирского к воеводе киевскому господину Потоцкому, что получил он верное известие, что Бердичев Кречетникову отдался, а граф Апраксин Бар атаковал, но от осажденных в нем совсем разбит и так отрезан, что с остатками ушел в подбережье, то есть к Днестру, и там конфедератами блокирован, которые надеются его совсем истребить. Такое известие нас весьма тронуло, но не могли мы дать ему полной веры, хотя о нехорошем сантименте князя Любомирского мы были известны, но еще не щитали, что оный так далеко простирается в худом расположении противу РОССИИ, от которой он имел все свое благополучие. Да наконец как служащий и присягу дал о своей верности. Таковых было два письма. Одного, как помнится, содержания: одно написано к Потоцкому, а другое к Кастелиновой-Каменской, которая тож главой была саксонской партии. Мы их на почту не возвратили, а послали к послу. Князь же Любомирский после мне извинялся, говоря, что он имел намерение жениться на дочери воеводы киевского и хотел ему таковым письмом сделать угодность.

12-го получил рапорт от майора Жандра, что возмутители выслали из Подкаменя партию в местечко Замосцье, где находилась командированная от корпусу генерал-майора Кречетникова для коммуникации с Варшавою Белозерского пехотного полку рота под командою капитана Фогециуса, которого они атаковали. Но он, имев только немного казаков при себе, не только принудил их ретироваться, но нескольких у них убил, и сверх того, отбил маленьких две пушки. Храбрость сия принесла ему честь, но он тут кончил жизнь, а возмутители отбив табун лошадей возвратились опять в Подкамень.

Того ж числа получил я рапорт, что идущий из Бржесца ескадрон ночевать будет в пяти милях, которому я и послал приказ следовать за мною для соединения. А 13-го в 5-м часу пополуночи с собравшимся войском и с тем, [116] которое при мне находилось, также с их конвоем полковники Кар и Игелстром выступили до местечка Радзивилова, расстоянием десять миль, дабы там соединиться с деташаментом подполковника Жандра, а пехота моя была на подводах. * ^–Имев неприятеля из легкой конницы состоящего, скорость была одно средство, чтобы дойти с ним до дела. Всякому военному человеку известно, что пехота делая свои марши пешком не может более тридцати верст делать, но такие марши суть уже форсированные, так что чрез два дня необходимо бывает давать роздых, но и после краткого сего спокоя столь великое от таких маршов остается усталость, что с трудом она сражаться может. В сем же случае было у меня не только много оставшихся после каждого маршу усталых, но и больных немало. Посредством же возки пехоты на подводах делал я в сутки по пять украинских миль ³¹⁵, около пятидесяти русских верст составляющих. ^–*

Я, прибыв в 12-м часу пополудни в деревню Плесневу, приказал лошадей кормить, куда в 1-м часу пехота прибыла. Выкормя лошадей, в 8-м часу пополудни я спешил выступить.

14-го в 4-м часу пополуночи прибыл в местечко Радзивилово, где от майора Жандра уведомился, что возмутители 13-го из Подкаменя выступили и пошли в местечко Подгоры. В 5-м часу от находящегося в Бродах коменданта присланный офицер объявил, что они идут к Бродам и уже от оных в полмиле. Я взял казаков, гусар и деташамент майора Жандра пошел к Бродам и, не доходя, от посланных вперед патрулей получил рапорт, что около сей крепости никакого войска не видать. Почему я расположился в Бродах, послав к пехоте, чтоб суда ж прямо шла. А между тем послал шпиона в местечко Подгоры проведать, где возмутители находятся, с тем, чтоб он к 10-му часу пополудни конечно возвратился.

Пехотные мои две роты прибыли в Броды в 12-м часу, а ескадрон карабинер с артиллерией, того же дня в 9-м часу пополудни. А чтоб лутче от обывателей свое намерение скрыть, приказал я заготовить фураж и для другого дня, с тем объявлением, что я завтре буду иметь раздых. А тут же и подводы нарядить велел, жалуясь публично, что я принужден для того благовременно их собирать, что всегда оные с великим трудом и медленностью я везде получал. И действительно в 10-м часу пополудни, оставя заготовленный фураж на месте, вдруг выступил по дороге к местечку Подгору, где находились конфедераты, присоединя тут к себе сорок донских казаков из корпуса генерал-майора Кречетникова, провождавших ехавшего от него курьера в Варшаву. Сие выступление сделал я с тем намерением естли в Подгорах не найду возмутителей, то хотя б на след их попасть. Как только отошел четыре мили, посланный мной шпион возвратился и объявил, что они, оставя Подгору, пошли на Соколки, местечко расстоянием от Брод в трех милях находящееся. На сей конец поворотя я с ведущей на Подгоры дороги в правую руку, пошел прямо на Соколки. Тем самым и удалось мне марш мой скрыть, а особливо такое укрывательство нужно было в рассуждении их [117] духовных, которые тотчас находили способы уведомлять их о движениях наших войск. А как была уже полночь, когда я вдруг сделал поворот, чрез что о сем известиться никому было неможно. * ^–Если я против повеления князя Репнина, которое выше означено, переменил путь, так сие для того, что уведавши в Луцке от майора Жандра о партии конфедерацкой, не мог я никак назади себя ее оставить, тем более, что по дороге к Варшаве и самая сия столица нашими войсками не изобиловала, ибо в оной были только малые команды, так что путь к ней открытый был. Почему намерение мое было, истребя оную партию возмутителей, потом продолжить повеленный путь к соединению с господином Кречетниковым, что от князя Репнина, как ниже говорено будет, и опробовано. ^–*

15-го во 2-м часу пополуночи встретились за милю от Соколик идущие жиды и объявили, что один из возмутителей есть в корчме, а трое за пол/мили в другой, которыя посланными от меня казаками взяты и сходно с словами моего шпиона показали.

В 4-м часу пополуночи прибыв в местечко Соколик нашел оставшие их огни несколько еще курящиеся и от обывателей был уведомлен, что той ночью возмутители, выступив с полуночи, пошли к местечку Тапарову. Я тут принужден был приостановиться для ожидания оттянувшихся несколько повозок с пехотой. А между тем от обывателей, тутошних жидов, известился о местоположении местечка Тапарова, которые мне объяснили, что оное расстоянием две мили добрых и окружено непроходимыми болотами и лесами. Дорога же к оному одна только та, которая идет через местечко. В других же местах нигде проехать даже верхом невозможно. К чему присовокупили однако ж, что еще есть маленькая тропинка, поворачивающаяся вправо с половины дороги от Соколки до Тапарова. По которой, не захватывая местечка Тапарова, можно выехать позади оного на большую дорогу, идущую внутрь Польши к Варшаве, но по которой также не можно в телегах проехать по причине необходимого переезду чрез одну реку в брод, которой по самое седло быть может. Я рассудил, что если я прийду с одной только стороны, то оне, не имев препятствия, уйдут из местечка вперед лежащей дорогой внутрь Польши и к стороне Варшавы. Если ж гоняться за легкой их конницей, то, первое — отдалюсь от моего повеленного предмета; 2-е — пущу их внутрь Польши и к Варшаве, что еще вреднейшие следствия могло иметь. Почему воспользовался я сею тропинкой, отрядя по ней майора Жандра вперед с 90 казаками, придав ему 50 гранодер и подтвердив, чтоб он шел поспешно, скрывая сколь можно свой марш. При переезде ж чрез упомянутый брод, посадил бы гранодер на круп лошадям и таким образом переправясь и выйдя на большую, внутрь Польши идущую дорогу, позади местечка скрывал бы себя в лесу до того времени, пока о прибытии моем в самое местечко чрез пальбу пушек, как оная необходима быть должна, узнает. Что он и исполнил с успехом. По выступлении его и я скоро, по собрании войск, выступил. Не доходя пол мили передовые и боковые мои патрули захватили [118] возмутителей, которые меня и паче утвердили, что возмутительская партия в Тапарове, где и обедать будет в замке. С сей же стороны местечка, за находящимся близ оного ручьем, в корчме отъезжий их караул. Тут я снял пехоту с повозок и, построя в настоящий порядок, приказал итти сквозь брод.

При выезде из лесу в 11-м часу пополуночи с гусарами, приказал порутчику Крекичу, отделя двадцать гусар, атаковать сей отъезжий их караул, который стоит по сю сторону ручья в карчме. И как скоро увидели они въехавших гусар, то часовые их выстрелив и тотчас оставя пикет и побросались на лошадей побежали в местечко вброд чрез речку. Так что гусары, бросясь за ними, догнать ни одного из них не могли, которых я остановил, чтоб прежде пока дебушируют ³¹⁶ войски, в местечко не въезжали. А между тем войски из дебуши выходили. Тогда я приказал коннице влево, а пехоте вправо, а между тем поставя две пушки, приказал по местечку стрелять ядрами, ибо возмутителей в местечке несколько видно было, а притом имели они в оном пушку из которой раза два выстрелили, а потом я, приметив на находящемся и видимом нами в правой руке близ местечка мосте много конных людей, приказал полковнику Игелстрому, взяв пермскую роту и одну пушку, постараться против оного места занять пост, дабы, если возможно, воспрепятствовать им уход. Сей полковник, поставя пост и возвратясь ко мне, донес, что тут видно только озеро. Тогда я примкнул правый фланг к озеру. А левой к своей кавалерии. Самого ж замка за местечком видеть было неможно. А в левой руки находилось пахотное поле, которое казалось проходимым. А особливо, считал я тем самым способом удобно открыть проход к замку, да и в самой замок сделать коммуникацию с г-ном Жандром. Для чего я и приказал полковнику Игелстрому, взяв один ескадрон карабинер, два взвода гранодер и одну пушку, итить на то поле в левую руку, куда и я сам после поехал, чтоб открыть замок, а следственно, самой к нему проход, а полковнику Кару тут остаться для командования приказал. Потом от попавшегося мужика сведал, что тут есть болото, чрез которое никак пройтить нельзя и что другой дороги к замку нет, как только одна чрез местечко. Почему я, обратясь назад и видя, что возмутители въехали в замок, приказал порутчику Крекичу занять для поспешности гусарами местечко, в которое также, с одной стороны полковник Кар, а с другой Игелстром вошли с гранодерами, конницею и артиллерией.

Въехавшие ж наперед в местечко гусары, нашед в оном несколько возмутителей, оных выгнали и несколько побили, но оне, бежав в замок, между тем зажгли местечко. От чего несколько домов только сгорели. Видя сие я, прошед скорее горящее уже в некоторых местах местечко, учредил на находящемся позади оного против замку земляном валу батарею, поставя на оной свои единороги и устроя там войски, что взади было самое местечко, а впереди замок. Занял еще бывший там тесной выход гранодерами. Которым и приказал бросать гранаты, чтоб зажечь замок, который по крепости места мог быть назван сим названием, ибо с одной стороны было озеро, на котором хотя был виден, как выше упомянуто, мост, но оный простирался не [119] чрез все оное, а только до одного, посреди болота стоявшего острова. Впрочем замок со всех сторон окружен непроходимою трясиной или болотом, а возвышенное между оным место огорожено было деревянным забором, и середине которого стоял деревянный дом и несколько таковаго ж деревянного строения. Вход у него был по сей только дороге, на которой и батарея моя была учреждена. В правой руке близ оной было упомянутое озеро. Возмутители не преминули сначала из имеющихся у них пяти пушек отстреливаться, но очень неискусно. Между тем, когда и достальной мой ескадрон карабинер прибыл и я сведал в местечке от обывателей, что на острове, к которому лежит мост, а со оного острова на берег есть, хотя и весьма глубокий, брод, но верхом проехать можно, то я полковнику Кару приказал, как команда пехотная майора Жандра более уже не нужна, поставить оную по способности к тому броду и, придав ей пушку и несколько из той же конницы для разъезду казаков, занять оный пост. Чрез что самое сия команда конешно помогла не выпустить ни одного из возмутителей, которые и действительно как с начала моего туда прихода, так и после занятия оной дороги, покушались уходить, но сперва обозрев брод, сами возвратились, а потом, увидя поставленные там войски, принуждены уже возвратиться. И как канонада моя замку зажечь не могла потому, что хотя несколько раз дом и загорался, но только успевали они гасить, то я приказал перестать стрелять. Войскам остаться в сей позиции в том рассуждении, что уже они выйтить из замку никак не могли и рано или поздно здаться принуждены будут, что скоро и збылося, ибо в 6-м часу пополудни прислан был от региментаря Дубецкого трубач с тем. чтоб с ними капитулировать. Я посланному отвечал, что мне, как РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ генералу признанными от короля и Сената их возмутителями договоров делать никаких неможно, а отдались бы они на дискрецию ³¹⁷ и на известные всему свету моей ВСЕМИЛОСТИВЕЙШЕЙ ГОСУДАРЫНИ милосердие. Я же их с своей стороны удостоверял, что они и над собой ожидать оного могут. По получении сего отказа возмутители вторично прислали ко мне, чтоб я вышел на половину дороги с ними говорить, но я самое то ж подтвердил, отрицаясь входить с ними в какие бы то ни было договоры. Почему уже сам региментарь и несколько шляхтичей ко мне пришли и объявили, что они на дискрецию отдаются и что собранное в замке войско ожидает моего повеления. Я, взяв гранодерскую роту и один ескадрон карабинер, поехал в замок. Все возмутители, отдав мне честь с уклонением знамен и положив оружие отдались на дискрецию. Я региментаря взял с собою на квартиру, шляхтичей посадил под стражу в хоромы, а прочих запер в сарае. Весь же их обоз и лошадей отдал в добычу войску. Поутру пушки и ружья за негодностью потопил в озере, а возмутителей так как было приказано, отправил в Луцк для сделания рецесу ³¹⁸, что они к той конфедерации были присланы и впредь обещают никогда в оную не входить.

16-го обратил я мой путь опять к Бродам, дабы выйтить на дорогу к повеленному моему предмету лежащую и, прибыв в местечко Соколки, ночевал. [120]

17-го пошел в местечко Броды. По прибытии туда сведал совершенно, что Бар графом Апраксиным взят, ибо хотя и о сем сражении был, как выше упомянул, чрез распечатывание писем известен, только сие известие было совсем противное тому, что в самом деле произошло. 18-го был расстах ³¹⁹ и заготовлен был провиант.

19-го выступя из Бродов, продолжал марш далее к Сениц четыре мили, откуда, выкормя лошадей, выступил и продолжал марш до Збаражу, три мили.

20-го выступя из местечка Збаража в 4-м часу пополудни продолжал марш до села Терпиковки, четыре мили.

21-го выступил до местечка Николаева, расстоянием пять миль, где выкормя лошадей, в 10-м часу пополудни выступил до деревни Капустиной, три мили, куда прибыл 22-го числа. Оттуда того ж числа выступил до Деражни, за три мили, где получил от посла письмо следующего содержания:

“Известии Вашего Сиятельства из Луцка от 11-го июня я получил и не могу иного на оные отвечать, как только, что я совершенно согласен с вашими намерениями. Апробуя их во всем их пространстве и разумея, что вам невозможно вперед итить, не очистя свой зад и коммуникацию свою и генералов Кречетникова и Апраксина, — ко мне. И тако старайтесь сие учинить, неспеша вперед подвигаться, ибо здесь имел я известие, что возмутители действительно из окружности Бродов намерены впасть в <Бельское> воеводство ³²⁰, откуда б сей огонь везде мог распространиться и что, конечно предупредить вам надлежит. Ибо и так уж в Кракове действительно возмутительство сделалось, а в воеводстве Серадском ³²¹, в Велуне и в Сандомире то ж сборищи начинаются. Впрочем теперь о вашем прибытии к генералу Кречетникову великой нужды нет, ибо Бердичев сдался, как вам известно, где взято 1300 человек в полон и с лишком 20 пушек. Сикурс идущей к Бердичеву в 3000 человек генералом Подгоричаниным наголову разбит и вряд шестая доля оного спаслась. А граф Апраксин взял штурмом Бар, где также 1200 человек в полон взято и 45 пушек. Урон же его самым малым был. А князя Гаспара письмо, которое я от вашего сиятельства при особом P. S. ³²² получил, совершенною ложью наполнено, говоря об той мнимой баталии 17-го сего месяца, где будто Апраксин разбит был. Ея не бывало, а он взял Бар 9/20 числа. Но теперь только стараться надлежит, чтобы оттоль, как возмутители вовнутрь земли не выбежали и начало их находящееся около Бродов как возможно искоренить. Об чем и прилежнейше вас прошу”.

Но, как уже конфедераты около Бродов истреблены были, то рассуждая, что как по прежде данным мне от князь Николая Васильевича повелениям, был я в команде господина Кречетникова, так и по сему последнему, не было еще разрешено оставаться мне под его командою или нет. То потому почел за нужное, приближась к его корпусу, сведать не только о положении, занимаемом корпусом его дистанции и обстоятельствах дел, но также о корпусе графа Апраксина. А в случае нужды испросить у первого повеления. [121]

23-го в 5-м часу пополуночи выступил до местечка Летычева две мили. Где и сведал, что генерал-майор Кречетников стоит в Линцах, расстоянием тринадцать миль, откуда на почтовых с полковниками Каром и Игелстромом поехал. А деташамент мой оставил тут в Летычеве.

24-го приехал к генералу Кречетникову, который объявил мне, что ему в моем деташаменте и в полковниках никакой нужды нет, почему из оного ж места и того ж числа полковники отправились в Варшаву. ³²³ А я возвратился в Летычев, куда 25-го приехав, Чугуевских казаков отправил тоже в Варшаву. На место которых от генерала Кречетникова взял другую роту гусар, надлежащую до моего деташамента и сто человек донских казаков. И того ж числа выступил к местечку Збаражу, что по дороге ко Львову, следственно и к стороне тех мест, в которых, как посол в письме своем упоминал, новые возмущения появились, дабы тем к ним приближиться и дабы получа от посла повелении способнее оные в [122] действо произвесть мог, о чем к нему и писал. Марш же был до деревни Мосевец пяти миль.

26-го, выступя до вобицких карчем, четыре мили, кормил лошадей и получил от посла повеление, согласно с моим положением, чтоб расположиться в Збараже для прикрытия зада корпусов генерал-майоров графа Апраксина и Кречетникова. В сем письме присовокупляет он относительно взятия мной местечка Топорова и прочих моих расположениях следующие слова: “Я не мог довольно нарадоваться вашим поведением. Всеусерднейше вас с успехом вашим поздравляю и не упущу о сем донести к ВЫСОЧАЙШЕМУ двору”. Почему в 7-м часу пополудни выступя, продолжал марш до местечка Порохни три мили.

27-го выступя шел до деревни Терпиковки три мили.

28-го выступил, прибыл в Збараж.

2-го июля получил от посла повеление, чтоб как наискорее выступя итить в местечко Санок, где сочинилось новое возмутительство под предводительством Бранецкого, товарища хоругви воеводы Любечинского и к тому соединились из Сандомира под предводительством Потоцкого, воеводица волынского и брата его старосты львовского, другово Потоцкого же, где находился князь Мартын Любомирский, названный от них обер-фельдмаршалом. Для чего, в прибавок к моему деташаменту, посол приказал соединиться по способности одному ескадрону Венгерского гусарского полку под командой подполковника Константинова ³²⁴ из корпуса генерал-майора Салтыкова. В сем повелении предписано также отнюдь не касаться венгерским и турецким границам, но, не доходя до оных, продолжать марш так, чтобы пройдя неподалеку от Львова и оставя его в правой стороне быть между им и возмутителями для отвращения их от покушения на сей город.

3-го выступил к местечку Замосцью, четыре мили, где выкормя лошадей. Того ж числа выступил до деревни Жултинец, четыре мили.

4-го выступил до деревни Желтницы, четыре мили.

5-го выступил до местечка Жуливы, две мили, где оный ескадрон со мной соединился. Здесь получил от посла подтверждение следовать везде за санокскими возмутителями, хотя б они до самого Кракова побежали, как надобно думать, что они захотят с тамошними возмутителями соединиться. Он же уведомил меня, что господину Кречетникову приказано от него дать мне полк казаков.

6-го выступил до деревни Верещиц, три мили, где выкормя лошадей, того ж числа выступил до деревни Яворова, две мили.

7-го выступил до деревни Мостиск, три мили, где выкормя лошадей, того ж числа продолжал марш до деревни Горо, две мили.

8-го выступил до местечка Херова, три мили, где уже начали показываться лежащие к венгерским границам горы. Откуда того ж числа выступил до местечка Лисик, пять миль, где заподлинно уведомился, что санокское и сандомирское возмутительство, стоя под местечком называемым [123] Красным, лагерем, за восемь дней до меня к Кракову пошли, так как князь Репнин предусматривал.

10-го выступил до местечка Красное.

11-го выступил до местечка Фриштал, три мили, где выкормя лошадей, выступил того ж числа до местечка Бростоко, две мили, а пехота за грязною дорогой на телегах, как в то время начались великие дожди, пришла после и во оном местечке ночевала. Около сего времени донесено мне, что капитан Фогециус хотел сжечь находящуюся в местечке Замосцье кравчего Потоцкого архиву. Я тотчас послал строгое запрещение.

12-го до местечка Пилзны, две мили, где переправился через реку Вислоку ³²⁵ в двух местах на перевозах, которые весьма мешкателны были за разлитием воды. Откуда того ж числа выступил с легкой только конницей до местечка Тарнова, три мили, а пехота и кавалерия 12-го прибыла ночевать в Пилзну.

13-го выступил до деревни Хишова, полторы мили. Где всю ночь принуждены переправляться чрез реку Дунаец ³²⁶, ибо надобно было по течению ея излучинами между гор переходить ее до сороку раз. Сего числа получил от посла уведомление, что и граф Апраксин обращен к возмутителям в сей стороне находящимся, и что мне нужно как возможно скорее итти к Кракову.

14-го выступил вперед с легкой конницей до местечка Бохни, три мили с половиной. По выходе из оного к деревне Грушке должен я был переправляца чрез реку Рибе ³²⁷, а пехота и остальная кавалерия в тот же день навечер в Бохню прибыла. Тут я рассудил партию казаков командировать по дороге до местечка Поприцы для занятия находящегося там мосту чрез ту же реку Рабе. К сему побудило меня известие, которое я имел, будто возмутительские партии из Кракова вышли. А сие заставляло опасаться, чтоб они не могли, заехав чрез сей мост, и на перевозе меня в зад атаковать. Выкормя тут лошадей того ж числа выступил до деревни Грушки, три мили с половиной и тут, переправясь чрез реку Рибе, прибыл в оную Грушку с одной легкой конницей, где переночевал. Дожидался тут посланный в Поприцы для занятия моста партии казаков, которая действительно, нашед там несколько возмутителей и гонявшись за ними тщетно, возвратилась, то и нужно было дать время выкормить им лошадей. Тут же я имел известии от полковника Игельстрома, который уже находился с войском там, как и посол в последнем письме извещал, на другой стороне реки Вислы, где также и полковник Сухотин ³²⁸ с войском находился ж, будто возмутители хотят делать движение из Кракова в горы. Известие сие заставило меня поспешать. Крайней важности было пресечь им сие намерение, и хотя дорога туда лежала на моей стороне реки Вислы, но войска нашего тут никакого еще не находилось и за разлитием тогда от дозжей Вислы весьма трудный переезд был, ибо луга все водою залиты были, но принужден был спешить выступлением к Кракову. А чтоб по меньшей мере извесну быть о движениях краковских возмутителей, командировал вперед под командой прапорщика Ставицкого состоящий из конвою моего десяти казаков и шести гусар партии с тем наставлением, чтоб [124] он себя, как можно скрывая, делал только примечании о возмутительских движениях. Как между тем другая конница выкормила своих лошадей, то в 14-м часу по-полудни и сам я выступил, дабы приближиться к Кракову. А пехота и кавалерия только утром из Бохны прибыла и тем временем отдохнула. Я, приближась на такое расстояние к Кракову, что по дороге идущих из оного видеть можно было, приказал казакам и гусарам, оставя дорогу в правой руке, итьти между гор, дабы приближения моево видеть не можно было. А приближась к деревне Бежаны, где находилась большая роща, получил рапорт от прапорщика Ставицкого, что выехало на него лошадей пятьдесят из Кракова, из которых половина за ним преследует, а другая отрезывать его хочет, почему он и ретируется малым шагом ко мне, дабы я ему подкрепление прислал. Для того я приказал всем гусарам и казакам поехать в рысь в ту рощу и в правую руку от рощи за горою построиться, дабы всех видеть было неможно, а потому и о числе их судить они не могли. А сверх того командировал сорок человек казаков в подкрепление оному же прапорщику Ставицкому и приказал выехавшим прогнать назад возмутителей, что и исполнено, причем убито два из оных. А между тем уже смеркалось. Деревня ж Бежаны полторы мили от Грушки и полторы малых мили от Кракова, то я по сю сторону деревни Бежаны приказал гусарам, поставя у изгороды лошадей кормить, а впереди за полмили в двух деревнях по пятьдесят казаков поставил. И так я с права фланга был закрыт рекою Вислою, а с левого фланга и впереди, из упомянутой деревни Песков, казаки делали всегдашние разъезды. Тут я ожидал моей пехоты и остальной кавалерии, которая прибыла в 4-м часу пополудни. А между тем осмотрел впереди себя положение земли, дабы б подкрепить небольшое число войск выгодной ситуацией, где взял я в примечание одну рощу в левой руке от дороги лежащую. В сию ночь князь Мартын Любомирский с собственным своим войском вышел из города в числе четыреста человек пехоты, гусар, улан и с пятью пушками, о чем ниже сего пространнее будет говорено.

16-го по получении от посла письма в коем прилежнейше просил меня употребить все старание, чтоб совсем окружить возмутителей внутрь Кракова и, не допуская отнюдь, чтоб они или в горы пройти или по земле рассеяться могли, присоединяя, что окончание всех замешательств зависит от успеха в истреблении сих краковских возмутителей. Почему я сделаю самую важную услугу, естли сие исполню, когда к укреплению же моему прибудет граф Апраксин, тогда форсировать ³²⁹ город советовал. Вследствии сего по полуночи в 5-м чису выступил к Кракову, оставя в правой руке дорогу, шел на деревню Пеши, где казаки поставлены были и где мною примечена была роща на возвышении и место было весьма авантажное, то дабы иногда не произошло на меня нападение великого числа неприятеля, а особливо конницы, положил я намерение занять рощу пехотою и артиллерией, чтоб никакие силы в сей ситуации не были для меня опасны. Кавалерия ж бы моя, построясь на флангах рощи сею позициею, сильно была подкреплена. Однако [125] ж не доходя оной деревни увидел на другой стороне под сей рощей казаков на перестрелке с возмутителями. Ибо они отъезжие мои из 50 казаков состоящие караулы атаковали которые не в силах будучи противиться двумстам человекам, тем паче, что вблизости оттуда на половине дороги еще четыреста лошадей стояли, ретировались на деревню Пеши, куда уже и весь мой деташамент прибыл. А как гусары и кавалерия всегда строились в две шеренги и сочиняли из каждой роты ескадрон, то я приказал двум из четырех гусарских ескадронов, переехав вброд находящуюся тут речку, и деревню проехать врысь и построиться. А другим двум ескадронам, выехав по тому ж из деревни, построить вторую линию, оставляя место влево к роще, строиться пехоте ко оной левым флангом. Но как скоро два первые ескадрона, выехав из деревни, построились, то сии партии возмутительские с некоторою торопостию зачали ретироваться. Почему я, не дожидаясь построения прочего войска, велел их атаковать одним, успевшим уже построиться, которые на плечах у них и поехали. Невзирая на сие однако, я приказал как прочим поспешно построясь их подкреплять, так и всему войску поспешно итить за мной, потому что видно было вдалеке еще немало их и до двух тысяч простирающееся число. Как я мнил, за находящеюся пред самым мостом чрез Вислу в Казимир же гору не было бы еще их. То и подтвердил тем гусарам, которые были в атаке, дабы сколь можно не разстроивались и так вобще все устремили свой бег чрез мост в Казимир. А я между тем, приближась к вышесказанной горе, приказал из второй линии одному гусарскому ескадрону в левую руку ехать, сзади горы, и оную осмотреть. Которые то и выполнив заняли там форштат по сю сторону реки, которая тут от города влево круто течение свое поворотила. А с первой линии ескадрону — выехать на гору, осмотреть повсюду и занять оную. А прочие, догнав их до места в предместии остановились по сю сторону реки. Возмутители же, переехав мост, оной сняли. Так малый поиск сделан для того, что ескадронам по повелению моему разстроиваться приказано не было. Причем их убито и в полон взято до двадцати человек. Поставя на сей горе пушки, сделал я несколько выстрелов по стоявшим в предместии, противу снятого мосту, пешим и конным возмутителям. Отчего они еще далее внутрь оного форштата, называемого Казимир ³³⁰, за стену, которою он окружон, удалились. Потом, как егарей со мной не было, занял я гранодерами те форштаты, кои сперва конницею были заняты. А левой мой фланг примкнул к реке Висле, которая от замка, как уже выше сказано, вкруте в левую руку поворотила. И в тот же день от пойманного идущего из Кракова князя Мартына Любомирского гайдука сведал, что он с войском из Кракова пошел незнаемо, как сей слуга говорил, куды. Потом я послал четыре патруля по шести рядовых гусар при офицерах, дабы след его найтить. А между тем в сей день я рапортовал князю Репнину о побеге князя Любомирского, ибо от него накрепко подтверждаемо было, чтоб его, господина Потоцкого, брата старосты Львовского, и прочих начальников сколько можно захватить. [126]

17-го пополуночи в 9-м часу получил известие от одного из посланных офицеров, что он [Любомирский] ночевал по дороге к Венгрии в горах в местечке Ланскаруне, от Кракова четыре мили, куды в тот час командировал майора Жандра, дав ему 50 казаков, 100 гусар, один ескадрон карабинер, одну пушку и 50 гранодер. А как я был тогда старший над всем войском, то, переправясь на другую сторону реки Вислы, приказал полковнику Игелстрому занять предместие, называемое Лудовик, по самую стену города, примкнув правый фланг к моему левому флангу так, что между нами была только река Висла. А левому флангу полковника Игелстрома — примкнуть к деташаменту полковника Сухотина, а он уже левым флангом примкнул к моему правому флангу, имея также между собою реку Вислу, которая тут имеет еще рукав, называемый Старая Висла, текущий между городом и Казимиром и впадающий опять в Вислу под замком, где оная поворот прочь от города делает. Сим расположением окружал я со всех сторон город, так что никто уже уйти не мог, да и между собою чрез речку свободно коммуникации иметь не могли, ибо против мосту на правой Висле, между города и форштата, называемого Казимира, поставлены были пушки. Поелику сие сделать сама ситуация позволила.

18-го генерал-майор Апраксин равным образом с своим деташаментом к Кракову прибыл и, переправясь чрез реку Вислу, яко старший, принял над всем войском команду. Почему с сего числа и распоряжении в сей атаке были сделаны от него.

19-го получил от майора Жандра рапорт, что он, догнав князя Мартына Любомирского в деревне Маковой, разбил его артиллерию и обоз у него отнял. Побил с 200 человек, в полон взял пять офицеров и 138 рядовых. Но сам Любомирский с одним подполковником, майором и конюхом ушел в Венгры ³³¹ к тестю своему генералу Гадику ³³². При чем Жандр рапортовал, что другая партия в 500 лошадях в тех местах находится, почему он за тою пошел. При сем случае из границ венгерских выезжал цесарской службы полковник спрашивать оного майора Жандра зачем он так близко к границе подъезжает, на что ответствовано, что ни один из сего деташамента в границы не войдет. И в том майор Жандр взял от него письменный вид, что войски его в границы не ходили!

20-го граф Апраксин приказал находящемуся по левую сторону реки Вислы полковнику Сухотину, атаковать с одной стороны предместье Казимир, который был окружен каменною стеною, в которой были два пролома. И на одном из них поставлены две пушки. Мне приказал делать фальшивую атаку с своей, то есть, с правой стороны из предместья Людвикова. А капитану 1-го Гранодерского полку Вельяминову-Зернову занимать находящиеся между Кракова и Каземира форштат, называемый Загороды, а в случае надобности, чтоб я полковника Сухотина подкрепил. Для чего у меня и приготовлены были два порома чрез Вислу. И как скоро он вошел в Казимир, то я к нему переправил на оных половину роты гранодер и одну пушку. И наведя [127] оной командой мост, как по разобрании конфедератами на берегу он и сложен был, чрез который переслал еще одну роту гранодер в подкрепление. При сем действии с нашей стороны убито и ранено до 50 человек.

21-го, по взятии Казимера, приказал граф Апраксин остаться мне в оном, придав мне в подкрепление одну гранодерскую роту Куринского полку ³³³. Хотя ж я вступил в сие предместье с моим деташаментом, однако все войска попрежнему оставались вне оного. Сверх того, в воротах сего предместья, стоявших против краковских ворот не далее, как на пушечный выстрел, учредил я пост, которым прикрыт стал сделанный на Старой Висле мост. Потом я приказал майору Фабрициану перейдя Старую Вислу для учреждения поста занять стоящий под замком довольно крепкий монастырь. И действительно такой пост учредить около самой церкви, которая не только обширна, но еще большею галлереею со сводами вокруг обведена была. Сим образом форштат за городом так был в нашей власти, что возмутителям из ворот города вовсе вытти было неможно.

Сколько духовные в таковых возмутительствах главными были участниками то видно из следующего приключения. Когда стреляли из замку, то пули падали в сад того бернардинского монастыря, где был майора Фабрициана пост, как уже выше о том упомянуто. Один ксендз выслал мальчика их подбирать и когда мальчика за то взяли, то оный объявил, что велел ему такой-то ксенз, и что то не в первый раз он собирал, и носил ночью в замок к калитке все по его велению. За что майор Фабрициан, взяв сего ксенза, послал ко мне в Казимир, и когда взошли на мост Старой Вислы, то он бросился в реку и не принимая никакой помощи, ни уговоров, утопился.

Того ж числа прислан был от возмутителей трубач о договоре, чтоб на дискрецию отдаться. Но сие было одно выигрывание времени. Ибо по прошествии нескольких часов, они начали еще с большим жаром стрелять.

22-го получен рапорт от майора Жандра, что нашед он из вышесказанной партии под местечком Белым возмутителей, шесть человек из них убил. Что прочие стоят лагерем не доезжая местечка Живца в горах, и что он с пехотою отправил ко мне пленных, а сам пошел соединиться в Заторе с находящеюся партией от полковника Игелстрома, чтоб их атаковать.

23-го от майора Жандра капитан Розенберг с пехотой и с пленными прибыл.

А как мы не имели осадной артиллерии, то чтоб не терять времени, граф Апраксин, по представлению моему, рассудил 21-го сделать пробу, взять в окошки замок, который был на высокой горе и сделан был наподобии дома. Где и были жилые покои с окошками, которые были высотою, примерно сказать, как второй этаж делается. Я собрал сперва войски под самой горой в монастырь, где содержал пост майор Фабрициан. По наступлении в ночи произвел из сего места атаку с тремя гранодерскими ротами и уже было взошли они на гору и приставили лестницы так, что некоторые были уже в окошках, но жестоким бросанием каменьев и стрельбою были отбиты. При сей [128] пробе убито у меня гранодер 12 человек, а ранено до 60-ти человек. А как я начал атаку из лежащего под самой горой монастыря, то я в оный опять и ретировался. Итак сие предприятие осталось тщетным!

Сего же числа получено мною от графа Захара Григорьевича письмо следующего содержания:

Государь мой, князь Александр Александрович

Иван Петрович Нумерс сообщил мне при письме своем копию с рапорта Вашего Сиятельства князю Николаю Васильевичу о взятии местечка Топарова и в нем региментаря Дубецкого со всею его партиею. С отменным удовольствием усматриваю я из оного сделанные вами, как к окружению его, так и к атаке местечка распоряжении. Поступок Вашего Сиятельства при отдаче сего Дубецкого и его партии (себя) в плен оружию ЕЯ ИМПЕРАТОРСКОМУ ВЕЛИЧЕСТВУ ВСЕМИЛОСТИВЕЙШЕЙ ГОСУДАРЫНИ заслуживает достойную похвалу, которую сим свидетельствуя пребуду навсегда с истинным высокопочитанием Вашего Сиятельства покорный слуга

Граф З. Чернышев

С. Петербург, июля 23 дня 1768 году.

25-го получен рапорт от майора Жандра, что он возмутителей атаковал и гнал полторы мили, где у них убито и ранено более 70-ти человек, притом один в полон взят. А у нево убито 4, ранено 16, а безвестно пропал один человек, лошадей же убито 3, ранено 13, а безизвестно пропало две.

26-го по дошедшему ко мне сведению, что команда майора Жандра, не обходя ни дворянского, ни мужичьего дому, всех грабит, дал ордер оному майору о запрещении гусарским офицерам брать у жителей какие-нибудь вещи и тем подавать худой пример гусарам, изъяснив при том, что желание ЕЯ ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА есть искоренять оных возмутителей, а прочих всех покровительствовать.

27-го и 28-го возмутители зажгли занятые нашими войсками на стороне полковников Сухотина и Игелстрома форштаты, и осмелясь несколько выездов делали конницей на полковника Игелстрома, но на первые же гранодерския посты выходили и пешие. При сей стычке с нашей стороны ранили и убили до 30 человек. Напротив того, их не только прогнали в город, но при том убили и ранили более ста человек.

29-го получен рапорт от майора Жандра, что он под местечком Освитиным оставших на сей стороне Вислы возмутителей 13 убил, а четырех взял в полон.

Между сим временем присланы были в другой раз трубачи из города, но сие также было действие только одного их страха, а не точное намерение здаться.

2-го августа получен рапорт от майора Жандра, что он, соединясь с посланной от меня по требованию его гранодерской ротой, пушкой и двадцатью [129] егерями в местечке Севеже атаковав, возмутителей разбил и из местечка выгнал. У них убито при том более ста и в полон взято 22 человека, пушек больших — 6, малых 3, ящик с нарядами артиллерийскими. С его стороны убито только вахмистр, гусар, казаков 2, строевая лошадь одна и ранено 6 лошадей.

Между сими действиями я получил 3-го числа от майора Жандра рапорт, что он продолжал преследовать возмутителей, но оные, разсыпавшись по пяти и по десяти человек, пошли в разные стороны. Итак он, дав о том знать впереди находящемуся Макару Древицу ³³⁴, сам к Кракову возвратился.

Граф Апраксин на той стороне города, где он находился, нашед стену совсем, как казалось открытую, и от одного на форштате дому в пушечный выстрел стоящую, на котором расстоянии место было равное, рассудил учредить тут батарею из двадцатифунтовых орудий. И оную <батарею> закрыв редутом, сделать брешь или пролом. Исполнение сего препоручено было полковнику Сухотину, которым при том усмотрено, что город сей облечен двумя каменными стенами, из коих внутренняя была выше, в внешняя ниже. И между тем сведал он от обывателя какого-то, что между ими есть одетый каменем ров, чего всего глазами разобрать было неможно, хотя же не в дальнем расстоянии была брешь, но пули попадали в высокую стену и оную только сбили. А как нижняя стена была в впадине, то и горизонтальными выстрелами оной не трафили.

Итак, хотя сего прежде глазами фацировать ³³⁵ было неможно, но тут уже ясно стало видимо, что действительно двум стенам и по скатам рву быть должно. О такой невозможности господин Сухотин представлял графу Апраксину, ибо должно было делать ескаладу ³³⁶ во-первых, чрез малую стену, потом чрез ров, который у старинных укреплениев обыкновенно узок и глубок бывает. Как же намериваемый пролом натурально не мог быть разбит пониже вышины предлежащей стены, то должно было делать шесть ескаладов. Не взирая на таковое от господина Сухотина представление, граф Апраксин, имев от посла в таких же, как и я заключениях повеление, всячески настоял, чтоб атаковать. Почему господин Сухотин при приезде моем для осмотрения на сию батарею, сказав наперед мне о безуспешности его такового графу донесения, просил меня встать в посредство для склонения его (графа Апраксина) к отмене невозможного предприятия. Я, будучи на месте и видя все состояние дела, нашел заключение господина Сухотина справедливым, почему и взял на себя графа уговорить, но, тут же будучи, усмотрел я, что из сего дому и одного покою возможно сделать галерею, чтоб подкопаться под стену города. Почему заключил я сам в себе, что работа сия, хотя не мала, но возможна.

Итак, поехав оттуда к графу Апраксину советовал ему оное отменить. Когда же он против всех моих убеждений упорствуя на отмене своего предприятия согласиться не хотел, то я наконец сказал, что в усмотренном мною месте можно попробовать делать галерею. И как только он на то согласился, то оную тотчас начали делать. У нас тогда не было ни инженерного офицера, [130] ни минера, почему я сам все, что можно было учредя, начал оную делать, поручив продолжение сего дела г-ну Сухотину. Но пройдя несколько сажень нашли такой пещаной грунт, что все валилось и, не взирая на подставляемые деревянные подставки, чем далее шли, тем более было песку. Сия невозможность и не имение минеров и надобных к тому инструментов принудила оставить сию работу.

Между тем к удовольствию нашему получил я от жены генерала Грабовского, шефа литовской гвардии, чрез бежавшего из города солдата, письмо о слабых в стенах оного местах. Сия госпожа, будучи тогда в Кракове, была от возмутителей арестована. Так как и все бывшие литодессиденты и вместе со всеми ими положена в один дом под присмотром стражи. Многие из них были мне знакомы, а особливо оная генеральша. Сии заключенные, желая свободиться из неволи, нашли способ уговорить стоявшего у них на карауле солдата к побегу из города и явиться ко мне. В принесенном чрез него письме упоминаемо было о так называемых Новых воротах и стене езуитского монастыря, яко слабейших местах. А о прочих слабых местах рассказать поручено было от них самому посланному. Я, взяв его особо, поехал к графу Апраксину. Но он тем же утром и сам положил атаковать двое ворот, в число которых и Новые входили, выбить оные петардами ³³⁷, из Варшавы от посла нарочно на сей конец присланными. Почему он и намерен был отменить предлагаемое мною, по присланному письму, на езуитский монастырь покушение. Но я, представляя, что по меньшей мере оную осмотреть должно, получил от него сие поручение.

Я, осмотрев оную сколько можно ближе, по показанию сего присланного солдата, нашел подлинно, что она была в превеликих трещинах, клонилась к падению сама по себе и имела положение во впадине, которая однако была не крутая. Сверх того она тут была одинакая, ибо вторая возле нее бывшая стена давно уже упала. Рва тут также не было. К оной же приделаны были три фаса. Стены сего езуитского монастыря не очень высокие. Но она с возвышенного несколько места, на котором и я стоял, видны явственно были. Пробив сию стену в случае сильного отпору можно было ложироваться ³³⁸ в сем довольно крепком анклаве ³³⁹ или загороже доколе подкрепление прийдет. По донесении о сем графу Апраксину, он и тогда не хотел отменить прежнего своего положения. Мне не оставалось тогда, как только сказать ему, что, когда он так судит, то я должен с ним, как с моим начальником, на то согласиться. Но по меньшей мере дозволил бы мне взять надобное число пушек, сделать против сего места, где я назначаю, батарею на тот конец, что естли атака в вороты будет неудачна, то бы сею батарею тогда воспользоваться. Сие тем нужнее мне тогда казалось, что все вороты, кроме называемых Новыми, заперты были, как присланный солдат сказывал, двумя или тремя запорами, которые, хотя были деревянны, но железом, как то обыкновенно бывает, укреплены. Сверх того закачены они были бревнами и порыты ямы, что после в точности, как ниже объявлено будет, и найдено было. [131] Новые же вороты, как тот же солдат говорил, хотя и закачены были бревнами, но только один был затвор. Естли ж бы удалось Новые пробить вороты, то я брал на себя сию атаку подкреплять и уверен был об удаче оной. Склонив таковыми представлениями графа Апраксина, показал я артиллерискому офицеру место, и дав ему работных, приказал в сумерки начать редант. Но в самой обед у графа Апраксина получил я письмо от посла об отправлении моем, как наискорее в Варшаву для принятия от него ВЫСОЧАЙШЕГО повеления. Из приложенной же при том собственноручной его записки увидел я, что мне ехать в Украину сменить господина генерал-майора Кречетникова. Но я графу Апраксину тогда же объявил, что взяв на себя в ту ночь атаку, непристойным почитаю уехать, не исполня оного. И тогда же испортил от него на то позволения.

Когда такой атаке сделано было учреждение, то полковнику Сухотину поручено было приставить петарды за час до свету к Новым воротам. А мне должно было, как выше сказано, ожидать последствия онаго. То есть естли удасться ему в оные войти, то мне его подкрепить. В противном же случае на рассвете начать, брешь изделав, оной ложироваться в езуитском монастыре, чего и неприятель воспрепятствовать не мог. Куда надобная часть войск, для совершенного городом овладения, еще прислана быть долженствовала.

Приметить надобно, что весь Краков состоит из каменных и высоких домов, так, как все старые немецкие города построены, следственно тем большая для возмутителей была удобность, засев в оном, обороняться, что их немалое было число и все они из ружья цельно стреляли, что самое немалую составляло трудность и препятствие. Но, как от посла графу Апраксину предписано было, так как и мне, что как можно скорее спешить взять Краков и истреблять возмутительское сборище, то полковнику Игелстрому повелено было атаковать шляховские вороты с приставлением то ж петарда. К атаке шустер-форта наряжена особая команда, а сверх того повелено было делать две фальшивые атаки, из коих одна была под предводительством карабинерного майора Паткуля, а другая под командою майора Герсдорфа ³⁴⁰. Таким образом город был так тесно обложен, что никто из оного уйти не мог.

Итак, началась атака таким образом. В назначенное время перед светом Игелстром и Сухотин атаковали обои Шляхетские и Новые ворота. И когда последние из них господином Сухотиным поставленная петарда без остатку все вырвала так, что несколько кучей бревен, которыми они были завалены, по всем сторонам рассыпала, то первый господин Сухотин в город вошел, а потом и я с своей командой тотчас к оной присоединился. Но медленность была во входе в город потому, что мы должны были перелазить чрез бревна, выдерживая при том сильный огонь, которым возмутители начали из окон ближних каменных домов по нам стрелять. Сие самое принудило нас построиться в воротах, дабы тем сохранить людей. Я, видя при том, что по прямой против ворот улице начали возмутители делать батарею, послал [132] сперва имевшихся за воротами Рязанского полку ескадроны карабинер очистить сию улицу, а за ними егарей, чтоб крайние домы на площади они заняли, дабы тем во власть взять улицу до самой площади.

Когда сие ими было исполнено храбро и порядочно, тогда оные, проехав на площадь, построились, а егари остались в занятых домах. Но сей строй не мог долго оставаться. Возмутители не преставали стрелять по нем из окон тех домов, из коих они не были выгнаны, а сие принудило начальника оных донесть о том мне. Почему я и велел им паки к воротам воротиться, дабы безплодно людей не терять, а егарям остаться в своем посте. Но при самих воротах был из окололежащих домов великой по нас огонь, а особливо с левой стороны. Хотя артиллерии порутчик князь Волконский ³⁴¹ по приказанию моему, стрелял из полковых орудии на те места картечами. И хотя то их в молчание приводило, однако, как он так и канонеры ево были почти все ранены. В жару сего смятения возмутители, пользуясь знанием мест и переходов, заняли башни близ самых ворот в левой руке и с оных стреляли на лежащий от предместия чрез ров к Новым воротам мост так сильно, что без опасности по нем проехать было трудно. Видя сие приказал я занять другие, в правую руку от ворот находящиеся, башни и простирать заемкою оных до самой полковника Игелстрома атаки, взяв на то употребление одной фальшивой атаки в прибавок войска. А тем и связать между нами коммуникации. А наконец послал команду для занятия и на левой руке бывших башен и для выгнания оттуда возмутителей, которые скоро ретировались, а башни вдруг заняты. После чего и въезд в сии ворота стал свободен.

Но взятие Шляхетских ворот полковником Игелстромом весьма было затруднительно. Он имел только один петард, но нашел в них трое затворов, из которых, как первой и другие все почти завалены были бревнами. Так что после пробития перваго затвору петардой надобно было все бревна растаскивать. Во втором сделали проход топорами, но тут нашли вырытою яму, которую заваливать надобно было. Но последний затвор выломали. Сие, а наипаче сильная оборона, останавливала несколько времени вход в город. Совершенному же в том успеху способствовала фальшивая, не в дальнем от ворот расстоянии, майором Герсдорфом веденная атака, который, увидя, что в том месте, против коего он вел атаку, была возможность войтить в город, действительно в оный вошел. Но не без трудности, ибо возмутители вход сей так обороняли, что не только многие из его команды, но и сам он был ранен. Когда же они увидели, что майор Герсдорф вошел уже в город, тогда оставили оборону Шляхетских ворот, чрез что уже беспрепятственно господин Игелстром в оные вошел. Причем не только многие из его команды ранены и убиты были, но и сам он легко ранен, хотя же и в нашей части было несколько убитых и раненых, однако не так много.

* ^–Неможно здесь оставить в молчании послушание наших солдат. Обыватели домов крайних вынесли им пива, но оне, видя мое запрещение, [133] которое я сделал, из опасения, чтоб не напились пьяны, ни один пить не стал. Да и в городе ни один обыватель ничего не потерял, кроме, что окны стрелянием были перебиты. И как только несколько около ворот огонь поутишился, то я, увидев ксенза в белом одеянии, показывающего себя и опять скрывающегося, велел ево привесть к себе и нашел его с дарами для причащения умирающих в воротах конфедератов. Я сказал ему похвалу и дозволил свободное отправление своей должности. И войску приказал раненых тяжело конфедератов выносить из тесноты в сторону на порожнее место, чтоб там отдать им долг християнства. Сей случай подал мне способ доказать самым делом, что наш двор не касается той веры и, как о том от духовенства народу внушаемо было, чтоб таковым фанатизмом более лехче их возбудить противу РОССИЙСКОГО ВЫСОЧАЙШЕГО ДВОРА. ^–*

Но граф Апраксин, видя, что войски наши уже в городе, а возмутители обороняться почти перестали, не присылая однако сказать о своей задаче, прислал ко мне своего дежур-майора Ременникова с тем, чтоб я послал к ним трубача требовать сдачи их на дискрецию, повелевая им сказать, что ежели добровольно не сдадуться, то войдем мы в средину города и тогда уже пощады никому не будет. С сим требованием послан был в сопровождении трубача адьютант мои Храповицкий ³⁴². Таковое требование не могло не тронуть возмутителей и маршалок Петр Потоцкий, один из конфедератов не умедлил ко мне притти. А как и граф Апраксин приехал уже ко мне к воротам, то обще с ним положено, что когда они здадутся, то знатных на реверс ³⁴³ [134] отпустят, а простым остаться военнопленными на нашей дискреции. На что однако после тово посол не согласился ³⁴⁴.

По утверждению договора на словах возмутительское войско построилось на площади и, отдав честь графу Апраксину, положило свое ружье ³⁴⁵, которое было тотчас от них отобрано. По введении же выйск наших в город и по занятии ими Главного и у ворот караулов, граф и я обедали в ратуше. * ^–Сей стол был приготовлен от купцов и мещанства по нашему требованию, ибо никто из нас тогда обеду не держал! ^–* А на другой день отобедал я у графа Апраксина и отправился в Варшаву. А обозу моему приказал ехать в Броды, ибо, как уже выше сказано, партикулярно мне князь Репнин дал знать, что я еду сменять Кречетникова. Но, как оное должно было быть до времени секретно, дабы Кречетников не был предуведомлен, то я и поездке своей в Варшаву дал тот вид, будто я ни за чем другим туда послан от графа Апраксина, как только с изъяснением о взятии Кракова.

ВЫСОЧАЙШИЙ двор важным произшествием принял взятие Кракова и ЕЯ ИМПЕРАТОРСКОЕ ВЕЛИЧЕСТВО изволила дать свои ВЫСОЧАЙШИЕ Указы полномочному послу князю Репнину и генерал-майору Салтыкову, которыя здесь в копиях приобщаются.

“БОЖИЕЮ МИЛОСТИЮ МЫ ЕКАТЕРИНА ВТОРАЯ
ИМПЕРАТРИЦА И САМОДЕРЖИЦА ВСЕРОССИЙСКАЯ,
и прочия, и прочия, и прочия.

Нашему генералу-майору
чрезвычайному и полномочному послу
князю Репнину.

К особливому удовольствию нашему известились мы от вас что бывшие при взятии города Кракова войска наши под предводительством генерал-майора графа Апраксина и князя Прозоровского оказали в сем случае особливое мужество и похвальную точность в соблюдении строжайшей воинской дисциплины. Мы поручаем вам потому от собственного имени нашего объявить чрез генерала-майора графа Апраксина всем под Краковым в команде его бывшим деташаментам, что мы весьма довольны общим всех усердием и храбростию, а особливо с стороны командующих офицеров мужественным предводительством. С стороны же рядовых, оному повиновением. [135] Что на сем основании отдавая всем и каждому полную справедливость ВСЕМИЛОСТИВЕЙШЕ жалуем МЫ не в зачет третное жалованье ³⁴⁶ всем тем, кои были в деле взятия города сего и его предместия Казимир и, что напоследок в соответствии с сей нашей МОНАРШЕЙ щедростью, несумненно ожидаем мы от войск НАШИХ, что каждый, чуствуя оную по достоинству и впредь из побуждения собственной чести и по обязательствам звания, должность свою усердно и верно исполнит, а тем самым и вящшую нашу милость и благоволение себе заслужить стараться будет, с которыми между тем пребываем мы благосклонны и к вам персонально.

Дан в Санкт Петербурге 30-го сентября 1768-го года.

На подлинном подписано тако: ЕКАТЕРИНА”.

Копия с Указу, посланного из Военной коллегии к Господину генералпорутчику и кавалеру Николаю Ивановичу Салтыкову
от 25-го числа сентября 1768-го года.

“ЕЯ ИМПЕРАТОРСКОЕ ВЕЛИЧЕСТВО известясь о храбрых и отличных поступках находящегося ныне в Польше, как генералитета, так и штаб и обер офицеров и последних по рекомендациям об них от посла НАШЕГО князя Репнина и генерал-майоров графа Апраксина и князя Прозоровского сего сентября 22-го дня в знак особливаго своего к ним за то благоволения ВСЕМИЛОСТИВЕЙШЕ соизволила пожаловать чинами и наградить деньгами. А имянно: генерал-майора графа Апраксина за взятие города Кракова, при котором он находился главным командиром, пятью тысячами рублями; генерал-майора князя Прозоровского за отлично храбрыя поступки при взятии того ж города и его предместий и во время всей осады кавалерским орденом Святыя Анны; Каргапольского карабинерного полку полковника Гурьева ³⁴⁷ за забрание гайдамаков ³⁴⁸ под Гуманем ³⁴⁹ — тысячью рублями; Белозерского пехотного полку ³⁵⁰ полковника Вейсмана ³⁵¹ за разбитие подчашия Потоцкого при-под Ганцселе — тысячью рублей; Куринского пехотного полку полковника Сухотина за мужественное ескалидирование с тремя ротами ево полку местечка Казимера, при котором случай со всеми своими офицерами оказал несказанную храбрость и за храбрыя ж поступки ево при взятьи сего города, где и ранен — двумя тысячами рублей; Сибирского пехотного полку полковника Кречетникова ³⁵² и Троицкого ³⁵³ полку полковника Ширкова ³⁵⁴ за разбитие партии возмутителей близ Житомира — по тысячи рублей; Кабардинского пехотного полку полковника Игелстрома за отличную храбрость при самом взятии Кракова, где и ранен, и за взятие знатной партии возмутителей в Топорове — двумя тысячами рублями; Третьего Гранодерского полку подполковника Бока ³⁵⁵ и Перваго Гранодерского полку подполковника Штакельберга ³⁵⁶ за отменную храбрость при самом взятии города Кракова, и сверх того Штакельбергу за отличность при взятии Бара — каждого по пяти сот рублев; Тверского карабинерного [136] полку ³⁵⁷ подполковника Волкова ³⁵⁸ за претерпение во время бытности ево у возмутителей под караулом — тысячью рублями; Рижского карабинерного полку ³⁵⁹ премьер-майора Чоглокова ³⁶⁰ за весьма храбрыя ево поступки при атаке города Кракова и за мужественное приставление к воротам того города петарда — подполковником; Сербского гусарского премьер-майора Жандра, который употреблен был с партиею из карабинер, гусар и казаков состоящею во все время предприятия на Краков к поискам над возмутителями и везде их с успехом атаковал, разбил следующаго с подкреплением в Краков князя Мартына Любомирского и другую туда следующую партию несколько раз атаковал, из гор выгнал и разбил — подполковником; Ахтырского гусарского ³⁶¹ секунд-майора Паткуля за отменную храбрость при взятии города Кракова, где он и тяжело ранен — премьер-майором; Венгерского гусарского ³⁶² секунд-майора Древица, который, как знающий штаб-офицер, от посла и князя Репнина употреблен был очистить разныя места от возмутителей и разбил часть оных в Серадском воеводстве — премьер-майором; Троицкого пехотного полку секунд-майора Этингена ³⁶³ за разбитие партии под Винницей — премьер-майором; Нижегородского карабинерного секунд-майора Новокщёнова за отлично храбрые поступки при взятии города Кракова — премьер-майором; Тверского карабинерного ротмистра Селемана за разбитие партии под Винницею — секунд-майором; Куринского пехотного полку капитана Арзамасцева, который, гнавшись за неприятелем с командою, едва самым Краковом не овладел и которому только темнота ночи воспрепятствовала прислать вовремя нужное подкрепление и тем предприятие ево исполнить — секунд-майором; Перваго Гранодерского капитана князя Херхеулидзева, Третьего Гранодерского капитана Трейдена ³⁶⁴ и Перваго Гранодерского капитана князя Баратова ³⁶⁵ за отличные поступки при взятии города Кракова, из которых Херхеулиздев тяжело ранен — секунд-майорами; Белозерского пехотного капитана Плеца за разбитие партии возмутителей близ Житомира — секунд-майором; Пермского пехотного полку капитана фон Розенберга ³⁶⁶ за отменный храбрый ево поступок, командуя резервом при штурме города Кракова, — секунд-майором; Выборгского пехотного капитана Тырка за отличный поступок при штурме замка краковского — секунд-майором; артиллерии подпорутчика князя Волконского за отличной же поступок при атаке города Кракова, где остался он наконец с одним только пушкарем при пушке, заряжая сам со оным пушкарем, производил безпрерывной огонь покамест сам был ранен в ногу насквозь пулею, да и во все время в команде генерал-майора князя Прозоровского, где случилось, что ево пушкам действовать надлежало, находился всегда он с смелым духом исполнял все с такою охотою, что никогда не было нужды к чему-либо его принуждать — артиллерии порутчиком и пятьюстами рублями; Рязанского карабинерного полку порутчиков Петра Бурцова, да Ивана и Михайлу Олешевых, которыя выезжали в город во время сильного еще защищения и стрельбы от неприятелей и в очищении улиц, перерубив всё, что [137] им противилось, и потом посты свои заняли, хотя непрерывно по них из окон стреляли, особливо же Иван Олешев, который, хотя две раны получил, но места своего не оставил — ротмистрами; Выборгского порутчика Нолкина и прапорщика Розенберга за храбрую атаку, лежащей у замка краковского горы и за прогнание со оной неприятелей — первого-капитаном, а последнего — подпорутчиком; Третьего Гранодерского подпорутчика Бока за отличную храбрость при взятии города Кракова, где и тяжело ранен — порутчиком; Сибирского пехотного адьютанта Лутковского за претерпение во время бытности у возмутителей под караулом — порутчиком; Троицкого пехотного прапорщика Фролова-Багреева за разбитие партии близ Житомира — подпорутчиком; Чугуевского казацкого полку хорунжему Демьянову за отличные ево поступки, будучи в команде майора Древица — триста рублев; Сибирского пехотного полку сержанта Култашева ³⁶⁷ за претерпение во время бытности у возмутителей под Краковом — прапорщиком. Вы имеете всем сим чинами пожалованым и награжденным деньгами, которые в корпусе вашем состоят помянутое ВЫСОЧАЙШЕЕ к ним МОНАРШЕЕ благоволение и пожалованные чины объявить и на оные привесть к присяге и в тех [138] чинах счислять их сего сентября 22-го числа. Определенное ж каждому денежное награждение из имеющейся при вас екстроординарной суммы ³⁶⁸ каждому в том, где кто находится, немедленно выдать приказать. О распределении ж оных по полкам особливо и Указ прислан будет”.

Отправившись в Варшаву 7-го и прибыл туда под видом, как я выше уже сказал, будто предмет мой был приехать с известием о взятии Кракова, ибо новая мне командировка содержана была в секрете. И пробыл с неделю в сем городе в рассуждении многих объяснений, которыя мне словесно от посла даны были и тех наставлениев, кои по поводу будущаго моего поста, тем более получить мне надлежало, что Порта Отаманская ³⁶⁹ была уже в движении противу нашего двора. Для лутчего же мне о всем познания позволил мне посол прочесть всю переписку с ним г-на Обрескова ³⁷⁰, находящегося тогда министром при Порте Отоманской, который весьма настоял, чтоб войски РОССИЙСКИЯ из Польши были выведены, как сего Порта настоятельно требовала. Ибо де обещание РОССИЙСКОГО двора было иметь их там на короткое время, чему де давно срок миновал. И заключительно говорил в своих письмах господин Обресков, что естли они там продолжатся, то война будет неминуема, о чем, как он, так и князь Репнин ВЫСОЧАЙШИЙ двор уведомлял. Но обстоятельствы польския никак вывод войск не дозволили. А тут исследовать поступки Г-на генерал-майора Кречетникова надобно было. По соображению всех обстоятельств и получил я нижеследующее наставление, которое здесь в копии приобщается:

“Как жалобы многие приносятся на разорении и грабительства, учиненные будто от войск и Персоны господина генерал-майора Кречетникова, то извольте, Ваше Сиятельство, оное розыскать, распрося порознь бывших при нем офицеров, коих он во всякия случаи посылки и партии употреблял. Как-то дежур-майора Кикина, аудитора ³⁷¹ и протчих, при нем находящихся, кои усмотрены будут, что в такие дела от него употребляемы были. Ответы их, взяв от них по присяжной должности, не было ль от него когда и кому из сдешних жителей каких притеснений, не деланы ли кому оным в каких-либо причиняемых насилиях послабления, то ж всяких обид и тому подобного. Которыя б ответы прямо в Военную коллегию представить, а и к нему со оных копии сообщить.”

В рассуждении моих будущих поступок мне предписано было:

“Во-первых, стараться восстановить наистрожайшую дисциплину; во-вторых, лаской и приветствием и всячески доброжелательство обывателей к себе обращая, запретя чинить всякия обиды и притеснения, тож требовать от них безденежно пропитания. Одним словом, за все надлежит готовыми деньгами платить по добровольным ценам. За точным наблюдением всего прошу вас весьма строго смотреть, в сем нимало не сомневаюсь, зная Вашего Сиятельства отменное усердие к службе и ко всему тому, что ея пользу и славу делает, дисциплина ж есть первой ко всему оному способ”. [139]

По прибытии ко вновь порученному корпусу дал о том знать дружелюбными письмами паше Хотинскому ³⁷² и к Господарю Молдавскому ³⁷³. Вследствие ж сего предписания главные предметы в сем посте почитать следующие три:

1-е. Не подавать никакой притчины к тревоге или сумнению обывателям Порты Отоманской, которым всякое дружелюбие оказывать, ибо наш ВЫСОЧАЙШИЙ двор намерен с нею в мире и в добром соседстве остаться. Следственно, все противное виду сему надлежит с крайнею предосторожностью отвращать.

2-е. Чтоб искоренить совершенно и как наискорее бунт крестьян и гайдамаков ³⁷⁴, в котором большое участие имеют наши некоторые разбойники запорожские, взяв дерзновение ложно разглашать, что будто они то чинят по повелению ЕЯ ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА. Следственно, надлежит везде сих злодеев преследовать и ловить, отдавая здешних поляков графу Броницкому, а во отдаленности от него, в ближние городы; своих же запорожцев отсылать под караулом в Киев генерал-губернатору, туда уж от ВЫСОЧАЙШЕГО двора повеление будет дано, какое сим злодеям за их преступление наказание учинить.

3-е. Чтобы не дать возмутителям из Молдавии возвратясь в своем возмущении паки здесь в земле продолжатца, тож и новые возмутительствы никому не делать.

По первому из сих предметов надлежит, пока возмутители в здешния границы не вступят, к границам турецким ближе войски не держать, как в пяти или четырех милях, а и разъездов ближе к оным не потреблять, как в две или по крайней мере в одной миле, да и то в самыя малыя, для одних только известий. В случае ж вступления возмутителей в здешние границы так действовать, как пред сим предписано было, то есть постараться сколь возможно от границ турецких их отвращать и отрезывать, а к сему, дабы нам без необходимости к границам не приближаться, коль способно будет, лутче естли б употребился граф Броницкий. ³⁷⁵ А наши б войски к ним встречу шли и таким образом, захватя их между двух огней, стараться надобно искоренить и взять. И что, когда я в сем условлюсь с графом Броницким, тогда не вредно б было возмутителям вход в здешние границы не препятствовать, дабы конец сделать всему. То есть, чтоб оне не могли между мною и Броницким никуда вырваться. Естли однажды, оставя границу турецкую и отдалясь от оной войдут вовнутрь здешней земли. С сим же графом Броницким надлежит согласно действовать и естли б он в опасности случился от возмутителей, то ему помогать. [140]

По второму надлежит подтвердить всем командам, чтоб где не услышат об таковых бунтовщиках и разбойниках, то б тотчас везде преследовали. Употреблять все силы к искоренению и забранию тех злодеев и помогать помещикам, кои помощи будут просить против сих разбойников и бунтовщиков. Примечая однако ж то, чтобы до татарского местечка Балты, которое уже сими разбойниками разграблено, отнюдь наши войски ни под каким видом ближе осьми миль не подходили. Тако ж естли бы, паче всякого чаяния, куча какая сих разбойников побежали от наших войск к турецким границам и естли б не можно было их от оных отхватить, то в таком случае тотчас надлежит от наших войск дружески дать знать турецким пограничным командирам, что таковыя злодеи к ним бегут, дабы они осторожности свои против их приняли. А что мы, дабы их не напирять на сии дружественные границы, которые мы всегда, как таковыя почитать будем, остановились за четыре мили от оных, ожидая от них ответа об их расположениях, с коими мы охотно согласоваца станем для искоренения таковых злодеев.

При сем наставлении присоединено было известие какие мне полки, сверх войск, состоящих в команде Кречетникова, прибавлялись по соизволению ВЫСОЧАЙШЕГО двора и по распоряжению Военной коллегии. То есть, что в корпусе моем будут находиться полки Тверской карабинерный и Харковской гусарской, пехотныя Троицкой и Белозерской, полк донских казаков, да сверх того из поселенных три ескадрона гусар и, чтоб сими войсками не только занять Брацлавию ³⁷⁶ и Покуцию ³⁷⁷, но притом сохранять безопасность коммуникации в воеводствах Киевском и Волынском, в коих уже кордон протянут от Полонны чрез Острог, Базилию, Кременец и Броды.

Но, как одному мне опасно было доехать до назначенного места, то от посла дано для сопровождения моего 20 пехотных гранодер при одном ундер-офицере, восемь гусар с таким же их службы унтер-офицером. Сии последние ехали верхами, а для восьми гранодер брал я фуры. Так что под весь мой проезд надобно было более тридцати почтовых или обывательских подвод. Таким образом прибыл я 20-го числа благополучно в Тулчин и вручил господину генерал-майору Кречетникову данной мне Военной коллегии из секретной експедиции <указ> относительно возвращения его в Россию, который был нижеследующего содержания.

“По секретной експедиции
УКАЗ ЕЯ ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА
САМОДЕРЖИЦЫ ВСЕРОССИЙСКОЙ
из ГОСУДАРСТВЕННОЙ Военной коллегии
Господину генерал-майору и кавалеру Кречетникову.

По получении сего чрез двадцать четыре часа, и естли возможно скорее, имеете вы весь состоящий в команде вашей корпус с стоящими при нем комиссариатскою и провиантскою комиссиями, генерального штаба офицерами, [141] артиллериею с ея служителями и прочими чинами, тако ж имеющуюся при вас екстроординарную сумму отдать тому полномочного нашего посла к принятию. И на время вместо вас назначен будет, а при том отдать ему равномерно и все данные вам от комиссии указы и наставления. А сами имеете немедленно явиться в Украине у господина генерала-аншефа и кавалера графа Петра Александровича Румянцова и там ожидать дальнейшего повеления и по исполнении сего рапортовать”.

Сверх того посол прислал ко мне на дороге свое письмо со вложением другого, к Кречетникову, в котором прописывалось ИМЯННОЕ повеление на тот случай, чтоб, когда Кречетников сделает затруднение или ослушание, то б ему оное отдать, а без того оного не употребляя, сжечь.

Равным образом приказано мне принять от него все писанные к нему от князя Николая Васильевича письма. После которой смены на другой день он отправился в Россию.

Первое мое впечетление ³⁷⁸ было, чтобы подтвердить наистрожайше данное нам два или три раза ИМЯННОЕ ВЫСОЧАЙШЕЕ повеление, чтоб отнюдь обид не причинять и безденежно ничего не брать строгим изъяснением.

Потом, на основании данного мне предписания от князя Николая Васильевича, 22-го всем войскам сделал росписание нижеследующее, куды которым следовать к назначенным им сеймикам для выбору на трибунал судьи: в Галич — майор Этинген, в команде у него Тверского полку ескадрон, 60 казаков и две роты полку Белозерского. В Вишню — ротмистр Алеман, в команде у него Чернаго полку ³⁷⁹ ескадрон, две роты полку Белозерского, пушка и 60 казаков.

В Луцк — полковник Вейсман, в команде у него Тверского полку ескадрон, полку Белозерского две гранодерские роты и одна пушка.

В Хелм — ротмистр Неплюев Тверского полку с ескадроном, Белозерского полку две роты и пушка.

В Володимер — польский капитан Греченинов, в команде у него Белозерского одна рота, Троицкого одна ж рота и пушка.

В Житомир — подполковник Волков Жолтого полку ³⁸⁰ ескадрон, две роты полку Троицкого и пушка.

В Винницы — полковник Дараган ³⁸¹, ево полку ескадрон, две гранодерские роты полку Троицкого и одна мушкатерская и полковая артиллерия, где я и квартиру мою взял.

В Бродах — секунд-майор Зелхер, одна рота полку Белозерского.

В Брацлав — пример-майор Серезли, ескадрон гусар полку Чернаго.

В Полонну — полковник Ширков, ескадрон полку Тверского и две роты полку ево и пушка.

А Харьковской гусарский полк командирован на Сеймик в Могилев и Рогачев, в Литву.

Оным офицерам дана была следующая инструкция: [142]

“Надлежит вам накануне держания сеймика, то есть 15/26 сентября прибыть к месту того сеймика, к коему вы назначены. А прибыв к оному, квартир в том месте не занимать, а стать с своею командою, со всевозможною военною осторожностью, на выезде того места в лагере или в сараях. Тотчас же по прибытии послать в место офицера с несколькими людьми объявить словесно учтиво и ласково находящимся тут главным из шляхетства, что вы не намерены никакого помешательства делать в держании сеймика, оставляя им всю волю в их советах и учреждениях, а только объявляете, чтобы не вздумали сие законное собрание обратить в поступок возмутительной конфедерации, что в таковом случае вы должны будете оному воспротивиться и вооруженною рукою действовать против таковых возмутителей. Напротив же тех, которые любят и наблюдать будут покой и тишину своего отечества уверяете вы заранее в своей приязни.

Что вам приказано тут объявить, то вам действительно исполнить надлежит. То есть не мешаться в выбор земских послов на сейм и их инструкцию, которая от шляхетства им писана будет. Отдавая совершенно все оное в их власть, а только наблюдать, чтобы конфедерации при сем случае сделано не было. Если ж бы осмелились конфедерацию сделать, то тогда, не ожидая повеления и не принимая вопреки никаких резонов, тотчас тех возмутителей, которые в ней находится будут атаковать, разбить и сколько возможно в полон забрать.

Для верности, по избрании послов, по сочинении Лаудума ³⁸² и инструкции, надлежит вам из канцелярии выписать копии того Лаудума и инструкции с имянным реестром о выбранных послах и тотчас о том подробно по команде рапортовать. А из тех Лаудума и инструкций уже точно и увидеть не сделана ли при сем собрании и в тайне такая возмутительная конференция. В таковом случае имеете действовать, как выше сказано со всеми теми, кои в подобное возмутительство вступил.

Естли на сеймике, куда вы командированы будут надежные и доброжелательные шляхтичи, с коими бы вам нужно было согласно действовать, то тогда, в доказательство онаго, покажут они повелении к вам от посла нашего ВЫСОЧАЙШЕГО двора князя Репнина, находящегося в Варшаве”.

По распределении таким образом своей команды. приступил я к следованию офицеров в показанных на господина Кречетникова грабительствах содействовавших. В начале велел я явиться тотчас тем, кои будучи в числе принадлежащих к следствию, были по командам в отлучках, а от протчих чрез их команды ответы на вопросные пункты получил. Главнейшие из обвиняемых были: полковник войска донского Попов и капитан Кикин и порутчик Кологривов, капитан Вилкин, князь Фабулов.

Взятые от всех допросы я препроводил в Военную коллегию и копии к послу. От которого в ответ получил, что они много в себе мерзости заключают, но видно однако, что еще с осторожностию офицеры изъяснились. При сем пишет, чтобы я ему выбрал несколько хороших людей из подлых ³⁸³ конфедерацких пленных для подарения прусскому королю в солдаты. [143]

23-го полковника князя Мещерского с тремя рязанскими ескадронами отправил по ордеру чрез Пинск в Литву, а полк донских казаков туда же чрез Овруч, а полковника Озерова — в Варшаву с его ротами.

Того же числа получен мною от командированных генерал-майором Кречетниковым в разныя места войск для истребления гайдамаков рапорт, что оных не находится, а только полковник Протасов ³⁸⁴ рапортовал, что он их около Белой Церкви несколько забрал и послал еще партию оных искать. А я ему предписал, как поступать по сближении гайдамакам к турецким границам.

Господин генерал-аншеф граф Петр Александрович Румянцов, по представлению князя Репнина, ко мне наперед, а от меня уже к графу доставленному Московский карабинерный полк препоручил в команду мою.

24-го числа рапортовал меня подполковник Волков на ордер господина Кречетникова, из которого я усмотрел, что он мужиков сечет плетьми и входит во внутреннее распоряжение земли польской. Посему я тотчас, запретив оное, велел в соделанном прислать ответ.

25-го вследствие данного наставления к паше хотинскому и господарю молдавскому отправил письмо следующего содержания:

“Быв определен командовать корпусом войск ВСЕМИЛОСТИВЕЙШЕЙ моей государыни, бывших пред сим под командою генерал-майора Кречетникова, который отсель к другому месту отозван, чрез сие дружеское письмо его светлости [его в.превосходительству] о том сообщая, желал им доказать, как о том и повеление имею, что ЕЯ ИМПЕРАТОРСКОЕ ВЕЛИЧЕСТВО ВСЕМИЛОСТИВЕЙШАЯ ГОСУДАРЫНЯ намерена навсегда сохранять мир, дружелюбие, согласие и доброе соседство с Блистательной Портою Оттоманской.

На сем основании конечно все мои поступки утверждены будут, равным образом и поведение войск моей команды и границы Блистательной Порты Оттоманской почитаемы мною будут, как дружественные и ЕЯ подданные, как приятели. За удовольствие ж я себе поставляю, видя сие согласие наших ВЫСОЧАЙШИХ дворов, что могу в том действии доказательствы подать чрез мое и войск моих поведение. Надеясь же на взаимность его сиятельства [высокопревосходительства] льщусь, что не откажут мне приязнию соответствовать за смиренное мое желание прибыть с ними в дружбе.

Дошло до меня чрез публичные слухи будто-бы не знаю какой плут пойман в лагере возмутителей, находящихся в границах Блистательной Порты Оттоманской, и будто бы сей человек говорит многими разными языками, а объявлено им, что он казак службы моей ВСЕМИЛОСТИВЕЙШЕЙ ГОСУДАРЫНИ и что прислан для разведывания об позиции и состоянии возмутителей потому, что есть в наших войсках намерение для истребления тех возмутителей войтить в границы Порты Оттоманской. Что я могу с точной совершенностью Его Светлости [Его Высокопреосходительству] уверение дать, что никого и никакого казака из войск, над коими я команду принял, да верно и не из каких ЕЯ ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА, в границы [144] Оттоманския для разведывания посланно не бывало. Да конечно и намерения как не было, так и впредь не будет ни для какой причины войтить в границы Блистательной Порты потому, что все войски ЕЯ ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА имеют повелении добрососедство наблюдать и с охотою то исполнять. А сверх того каким образом может какой из наших казаков разными языками говорить, когда оне, по большей части и грамоте не умеют. Итак, естли сей дошедший до меня слух основание какое имеет, то все оное происшествие ничто иное, единственное плутовство, дабы сумнении подать Блистательной Порте Оттоманской об наших поступках. Хотя мы в подлинности желаем в добром согласии и сосеодстве с оною пребывать и сей названный казак конечно плут, который ложно казаком называется и посланным от наших войск. И что я бы желал, чтобы сие дело розыскано было, дабы можно было из того увидеть, что мы конечно никакого участия не имеем в сих в склепанных на нас намерениях и поступках. Напоследок, что кончая я сие дружеское моими искреннейшими уверениями о желании Его Светлости [Его Высокопревосходительству] всячески и всегда доказывать мою приязнь, уповаю что и они не откажут меня своею удостоить”.

Я по обстоятельствам почел за надобное переменить свою квартиру, бывшую до того в Тульчине, перенеся оную в Винницу. Почему отрядил туда нужныя войски, а всем полковникам и подкомандным частным командирам велел, чтоб оне рапорты свои не в Тулчин, но в Винницу присылали.

Между сим временем получил я от графа Броницкого на французском языке письмо, в котором уведомлял меня, что он от лежащего на Днестре выше Сороки местечка Цекиновки держит малые посты, служащие для уведомления. А в случай вступления возмутителей в границы имеет знатной деташамент внизу по Днестру, на берегу оного, с приказанием отрезывать оных возмутителей от границ турецких, когда войдут в Польшу так, чтоб он мог сам им тогда навстречу пойти. В сем же письме объявлял мне, что еще имеет в 120-и драгунах состоящую партию в Покуции около Городенки, рассылающую свои патрули даже до Коломицы и Куты и просит, чтоб я послал от себя туда же деташамент, чтоб он и сзади их подкрепил, находясь в шести милях от границы. К сему присовокупляет, что турки Жванец выжгли, что паша новый, на место низложенного, в Хотин прибыл, к которому он посылает о том письмо. Наконец, заключает прошением, чтоб я с ним свиделся.

В соответствии онаго письма, 26-го, отпустя войски назначенные в Винницу, которые и прибыли туда 28-го числа, сам я поехал к графу Броницкому, чтоб видеться с ним, а при том имел случай видеть и положение земли в Подольском воеводстве. А по прибытии к нему, в главную его квартиру в местечке Дунаевец, обще с ним положили, чтоб по реке Днестру все Подольское воеводство одному ему закрывать форпостами, а всю границу то ж закрывать, но в других местах. Мои войски должны сзади ево иметь посты в повеленной мне дистанции. [145]

В бытность мою у графа Броницкого получен рапорт с форпосту из местечка Студеницы, что Пулавского оба сыновья ³⁸⁵ с тремястами лошадьми возмутителей переехав через Днестр вброд из пикетных одного ранили. И местечко разграбили, оставя манифест в замке для обнародования земли ³⁸⁶, чтоб свозили все здешние обыватели фураж и провиант в Рынчуг.

Посему Броницкий пошел с войском к Рынчугу, дабы им то пресечь. А сверх того писать хотел к паше о том, что оне местечко разорили, а почитая границы он туда войтить не может, то чтоб им не приказать наглостей таких делать. Куда он действительно и посылал, но хитрый паша принял сих посланных с такою ласкою и уверениями, что сей граф, поверя тому, писал ко мне, что турки конечно конфедератам не делают никакого подкрепления. Но дела были совсем от сего положения удалены, ибо 28-го получил из Варшавы от полномочного посла князя Репнина повеление:

1-е, что получают там в публике известии, будто турецкие войски в знатном числе приближаются к границам их с Польшею, то чтоб послать шпионов вовнутрь турецких границ обо всем разведать;

2-е, между взятыми с начала гайдамацкого бунта запорожскими казаками было несколько таких, кои сказывали о себе, что посланы воевать одного подпорутчика или сотника, называемого Тройницкого, который по заключенному с Сенатом контракту ездил по Польше для закупки вина и явился участником в тех гайдамацких грабительствах, как то свидетельствуют разные его приказы.

Комментарии

297. Шлафрок — домашний халат.

298. Пишчевич Семен (Симеон) Степанович (1731-1796), серб, служил в австрийской армии, с 1753 года — в России, офицер русской службы, с 1777 г. — генерал-майор. Автор воспоминаний: “Известие о похождении Симеона Степанова сына Пишчевича, генерал-майора и кавалера ордена Святого Георгия, о его рождении, жизни, воспитании, науке, зачало службы, переселениив дальнюю страну, происхождение дел военных... Писал сам собственной своей рукой, собирал из разных прежних своих записок и продолжил до 1785 года.” (Часть 1-3, “Чтения в Обществе истории и древностей Российских”, 1881, кн. 4, отд. 1; 1882, кн. 2, отд. 1; 1883, кн. 2, отд. 1. Отдельн. оттиск, М. 1884.)

299. Флейтраверс — музыкальный духовой инструмент, употребляемый в военной музыке.

300. Повидимому, Салтыков Н. И.

301. Шалость, злоупотребление.

302. Дождями.

303. Договор России с Польшей заключен 24 февраля 1768 г. в Варшаве. Подписание договора было результатом борьбы России, Пруссии, Дании, Великобритании, Швеции за уравнение в правах на территории Речи Посполитой диссидентов (христиан-некатоликов) с католиками. Депутаты-католики не пошли на уступки, учитывая, что требование равноправия и представительства дворян-диссидентов в условиях сохранения “либерум вето” означало лишение Сейма возможности принятия каких-либо решений без согласия России и Пруссии. В 1767 году образовались конфедерации протестантов в Торуне, православных в Слуцке, католиков в Радоме. Депутаты-католики выступили против решения диссидентского вопроса на Сейме, в связи с чем в октябре 1767 года посол России в Польше князь Н. В. Репнин арестовал и выслал в Калугу самых активных членов Радомской конфедерации епископов Солтыка, Залусского и коронного польного гетмана В. В. Ржевусского с сыном. После этого представители Сейма во главе с князем Г. Я. Подоским вынуждены были подписать Варшавский договор, который обеспечивал “вольное исповедание веры греческой, восточной несоединенной и диссиденстких обоего евангелического исповедания вместе с правами и преимуществами светскими”. В отдельном акте перечислялись “кардинальные права” Речи Посполитой (“либерум вето”, шляхетские привилегии, исключительное право шляхты занимать государственные должности и пр.), гарантировавшиеся Россией. В результате католическая религия на территории Речи Посполитой оставалась господствующей, но диссиденты получили права на занятие всех должностей, кроме избрания королем. Разрешались смешанные браки. Россия гарантировала Речи Посполитой неприкосновенность её владений и основных законов. Недовольные условиями Варшавского договора католические магнаты образовали Барскую конфедерацию 1768-1772 гг.

304. Станислав Август, польский король

305. Юго-западная часть Украины на левобережье р. Днестр.

306. Барская конфедерация (1768-1772) — вооруженный союз шляхты, возглавляемый консервативными магнатами, основанный в г. Баре (Подолия) в защиту независимости Речи Посполитой перед угрозой вмешательства России в ее внутренние дела; одновременно — консервативное движение против попыток реформ, проводившихся королем, во имя сохранения старых шляхетских свобод. Конфедерация была поддержана частью польского дворянства. В 1770 году она объявила детронизацию короля Станислава Августа, в 1771 предприняла неудачную попытку его похищения. Действия конфедератов (в 1769 г. — около 20 тысяч участников) имели характер партизанской гражданской войны, которая охватила всю страну. Эти вооруженные выступления были подавлены в основном российскими войсками, с небольшим участием польских и в 1771-1772 гг. — прусских войск.

307. Красинский Михал Иероним (1712-1784), подкоморий ружанский (1758), депутат сеймов, противник королевских реформ, один из организаторов и маршалок генеральный коронный Барской конфедерации (1768-1772), маршалок подольский (1769).

308. Заместитель маршалка Барской конфедерации по военным вопросам.

309. Пулавский Юзеф (1704-1769), староста Варецкий, депутат Сейма, писарь надворный коронный (1752). В 1768 году — организатор (вместе с М. Н. Красинским) Барской конфедерации, маршалок её соединенных войск, полковник и командующий на Подолии и Украине.

310. Вероятно, Баннер Петр Петрович (1715-1785). На военной службе с 1731 г., участник русско-турецкой войны (1735-1739), Семилетней войны и Первой русско-турецкой войны (1768-1774). За отличие в штурме Перекопа награжден чином подпоручика (1738), подполковник (1757), полковник за отличия (1759), бригадир и генерал-майор (1769). С 1773 г. генерал-поручик. В 1780 г. назначен начальником артиллерии в Казани.

311. Полковник Полянский за болезнею отпущен был в чужие краи к водам и, будучи в Париже, трепанирована была ему голова, от чего он там умер.

312. Наложить арест.

313. Частный, неофициальный.

314. Артиллерийское орудие, сочетавшее в себе свойства пушки и гаубицы, способное стрелять ядрами и гранатами. На этих орудиях было изображение единорога — мифического животного с одним рогом.

315. Украинская миля равнялась приблизительно 10 верстам.

316. От французского deboucheer — выходить из узкого места леса, горных проходов на свободное пространство.

317. Дискреция — здесь безусловная капитуляция.

318. От французского recez — имперский протокол. Здесь — для допроса.

319. Растах (расстах, растаг, роздых) — Остановка в походе для отдыха.

320. Бельское воеводство от г. Белз, ныне Львовская обл., Украина.

321. Серадское воеводство от г. Серады, ныне в Польше.

322. P. S. — (post scriptum, лат.), после написанное. Приписка в письме.

323. Примечание. Они успели только сведать о поведениях г-на Кречетникова в разсуждении учиненных им в Польше грабежей.

324. Возможно, Константинов Андрей Дмитриевич (? — после 1796). В 1770-х годах был перводчиком при наследнике крымского престола Шагин-Гирее, когда тот жил в Полтаве. В 1777-1780 гг., когда Шагин-Гирей был ханом, Константинов стал резидентом при его дворе с чином надворного советника. В 1777-1778 гг. вел сношения с Россией через посредство Прозоровского, командовавшего войсками около Крыма, а с 1778 — через заступившего на место Прозоровского Суворова, который называл Константинова кумом (возможно, он крестил его дочь Наташу). После 1780 служил при Коллегии Иностранных дел в чине коллежского советника.

325. Вислока р., правый приток р. Вислы, Польша.

326. Дунаец р., правый приток р. Вислы, Польша.

327. Раба (Рибе) р., правый приток р. Вислы, Польша.

328. По-видимому, Сухотин Алексей Николаевич (1726 — после 1804). С 1770 г. -генерал-майор армии.

329. Атаковать.

330. г. Казимеж, основанный в 1335 году, с 1796 года присоединен к г. Кракову. Ныне — юго-западная часть города Кракова, Польша.

331. т. е перешёл границу Австрийской империи.

332. Гаддик (Гадик) Андрей, граф (1710-1790), австрийский генерал, впоследствии — фельдмаршал. Во время Семилетней войны, в октябре 1758 г., прославился внезапным маневром и захватом Берлина, который сумел удержать в течение суток. 15 октября 1762 г. во главе австрийской армии одержал победу при Фрейберге. Председательствовал на Карловицком конгрессе (1769). Президент гофкригсрата (1774), фельдмаршал (1789). Главнокомандующий австрийской армией в войне против Турции, но вскоре был сменен фельдмаршалом Лаудоном, который и взял Белград.

333. Сформирован в феврале 1726 года в Низовом корпусе в Персии как заштатный. В 1734 году возвращен в Россию.

334. Вероятно, Древиц (Древич) фон, Иван Григорьевич (1733-1783). В 1759 г. перешел из прусской службы в русскую. Полковник, командир Сербского (1769), Венгерского гусарского полка (1771). Получил чин генерал-майора (1777). Отличался жестокостью и алчностью.

335. От французского facies — здесь — увидеть, определить.

336. От французского escalade — приступ, штурм.

337. Короб, жестянка, начиненная порохом для взрыва.

338. Ложироваться — закрепиться.

339. От французского enclave — выступ.

340. Вероятно, Герсдорф фон Детлев Иоанн (?-1787). Происходил из русского дворянского рода, выехавшего из Силезии. Отличился во время русско-шведской войны (1741-1743). и Семилетней войны. Впоследствии генерал-поручик.

341. Волконский Г. С.

342. Храповицкий Платон Юрьевич (1738-1794), впоследствии тайный советник, правитель Смоленского наместничества в 1782-1793 гг., сенатор с 2 сентября 1793 г.

343. Обязательство, письменное ручательство.

344. Примечание. Сие было сколь не справедливо, столь и не похвально, ибо, как все расположение при сем случае отдано было на волю графа Апраксина, яко начальника войск, то и обещанное им слово должно было свято быть соблюдено, так как по праву народному такия обещания везде бывают ненарушимы. Естли ж бы начальник войск дал слово ко вреду ГОСУДАРСТВА, то он должен быть по праву за то судим и наказан, но слово его всегда содержано быть должно. Естли же сие не будет наблюдаемо, то, по узнании о том в предъидущие времена, не хранящему слово данности народу верить не будут.

345. Сложило оружие.

346. Денежная награда в размере третьей части годового жалованья.

347. Вероятно, Гурьев Семен Григорьевич. В службе с 1746; с 21 декабря 1771 — генерал-майор, в 1779-1783 годах обер-комендант крепости Св. Димитрия.

348. Гайдамаки — от турецкого haydamak — нападать, или от украинского “гайда” — пошли. Участники народно-освободительного движения на Правобережной Украине, находившейся до конца XVIII века под властью Польши. В 1734, 1750 и 1768 годах движение гайдамаков перерастало в народные восстания. Здесь имеется в виду крупнейшее крестьянско-казацкое восстание “Колиивщина”, начавшееся в мае 1768 года под руководством М. Железняка и И. Гонты. Восставшие захватили города Канев, Черкасы, Смелу, Белую церковь, Фастов и Умань. В июле этого года основные силы повстанцев были разбиты.

349. Местечко в Брацлавском воеводстве Речи Посполитой. В 1726-1832 принадлежало польским магнатам Потоцким. Ныне г. Умань Черкасской обл., Украина.

350. Сформирован в 1708 году из гренадерских рот отдельных полков. В 1727 году назван Белозерским пехотным полком.

351. Вейсман-фон-Вейсенштейн Отто-Адольф (1726-1773), барон (1772), один из лучших русских генералов, герой Первой русско-турецкой войны. Происходил из лифляндских дворян, в службе с 1744 г.. Участник Семилетней войны, отличился в сражениях при Гросс-Егерсдорфе и Цорндорфе, где получил две раны. В 1768 г., командуя Белозерским полком, во время преследования польских конфедератов в пылу боя перешел турецкую границу и сжег г. Балту, что послужило предлогом для объявления Турцией войны России. В 1769 со своим полком принимал участие во всех важнейших действиях армии А. М. Голицына. В 1770 командовал бригадой в армии П. А. Румянцева и отличился в сражениях при Ларге и Кагуле, награжден чином генерал-майора и орденом св. Георгия 2 степени. В 1771 г. вытеснил турок из Тульчи и захватил всю артиллерию в Исакче. В 1773 г. разбил 10-тысячный турецкий корпус около Силистрии и обеспечил переправу русской армии через Дунай. Смертельно ранен 22 июля 1773 г. во время атаки у дер. Кючук-Кайнарджи. Его называли “Ахиллом армии”. А. В. Суворов писал: “Вейсмана не стало — я остался один”.

352. Кречетников — Кречетников Михаил Никитич (1729-1793), военачальник, которого высоко ценили Г. А. Потемкин и А. В. Суворов. Окончил Сухопутный шляхетский корпус. Участник Семилетней войны. В 1764 г. уже считался одним из лучших полковников русской армии. Во время Первой русско-турецкой войны за отличия под Хотином в 1769 г. был произведен в бригадиры. За храбрость в Кагульской битве и взятие г. Краево награжден чином генерал-майора и орденом св. Анны 1 ст. В 1772 г. назначен псковским губернатором. В 1775 произведен в генерал-поручики и назначен губернатором в Тверь, затем — в Тулу и Рязань. В 1788 — Тульский и Калужский генерал-губернатор. В 1790 г. получил чин генерал-аншефа. В 1792 г. назначен главнокомандующим русской армии, действовавшей в Польше. В 1793 г. — первый генерал-губернатор присоединенных к России земель по 2-му разделу Польши. Награжден графским титулом, но вскоре умер, не успев его получить.

353. Сформирован в 1700 году в Москве из даточных людей как солдатский полковника Матвея Ивановича Фливерка. С 1708 — Троицкий солдатский полк.

354. По-видимому, Ширков Семен Ермолаевич, боевой офицер и генерал. На службе с 1737 г.; в 1771 г. (с 25 сентября) — генерал-майор; с 5 мая 1779 г. — генерал-поручик. С 1780 — губернатор, в 1788-1795 — правитель Киевского наместничества.

355. По-видимому, Бок, фон, Карл Евграф, боевой офицер, кавалер ордена св. Георгия 4 ст. В службе с 1758 г.; в 1764 г. подполковник, 24 июня разбил отряд кн. Радзивилла под Варшавой (в отряде Бока находился М. И. Кутузов). В 1789 г. — генерал-майор, член Военной коллегии.

356. По-видимому, Штакельберг Владимир Владимирович (1731-?), барон. В 1770 г. — полковник, сменил А. В. Суворова в должности командира Суздальского пехотного полка. В начале 1771 г. был комендантом Кракова, который по его оплошности захвачен поляками в ночь с 21 на 22 января. В конце апреля Суворов снова взял Краков.

357. Сформирован в июне 1702 года в Москве как Драгунский полковника Петра Михайловича Деолова. В январе 1763 года назван Тверским карабинерным полком.

358. Возможно, Волков Алексей Андреевич (1738-1796), впоследствии генерал-поручик (1786), Тобольский и Пермский генерал-губернатор (1789).

359. Сформирован в январе 1709 года под Полтавой как Драгунский гренадерский полковника Кропотова полк. В январе 1763 года назван Рижским карабинерным.

360. Возможно, Чоглоков Наум Николаевич (1747 — после 1794), троюродный племянник имп. Елизаветы Петровны. В 1771 г. подполковник, сослан в Сибирь.

361. В 1651 году сформирован Ахтырский слободской черкасский казачий полк. В 1765 году переформирован и назван Ахтырским гусарским полком. В 1769 году участвовал в сражении у Хотина, в 1770 — при Ларге и Измаиле, в 1771 — под Журжей.

362. Сформирован в 1736 году. В 1741 году назван Венгерским гусарским полком.

363. Вероятно, Эттингер Андрей Иванович, фон. В службе с 1747 г. С 10 июня 1775 г. — генерал-майор; в 1777-1789 годах — Смоленский обер-комендант.

364. Вероятно, Трейден Христофор Иван. В 1783 г. — генерал-майор, в 1791 — генерал-поручик.

365. Возможно, Баратов Сергей, князь, депутат Уложенной комиссии 1767 г.

366. Возможно, Розенберг А. Г.

367. Возможно, Култашев Прохор. В нач. 1770-х был лишен чина подпоручика и записан в солдаты до выслуги за то, что не сумел воспрепятствовать своему отцу, помещику, убить двоих родных братьев во время семейной ссоры.

368. Чрезвычайные, вне общего порядка.

369. Порта Отоманская — от франц. porte — дверь, врата, употреблявшееся в европейских дипломатических документах и литературе официальное название правительства (т. е. канцелярии великого визиря и дивана) Османской империи. Часто термин “Порта” относили ошибочно не к правительству, а к самой Османской империи.

370. Обресков (Обрезков) Александр Михайлович (1718-1787), видный русский дипломат. В 1740 г., после окончания Сухопутного шляхетского корпуса, был отправлен в Константинополь с посольством А. И. Румянцева. В 1751-1768 гг. резидент русской миссии в Турции (посол, полномочный министр). Пытался предотвратить войну, но по приказу султана был арестован и провел в заключении почти четыре года (выпущен по настоянию русского правительства в начале 1772 г.). Был уполномоченным на Фокшанском конгрессе и главным советником Г. Г. Орлова; на конгрессе в Бухаресте сумел достичь соглашения по большинству пунктов мирного договора. В 1779 г. назначен сенатором. Член коллегии Иностранных дел; с 1784 г. — действительный тайный советник.

371. Военный делопроизводитель, чиновник для военного судопроизводства. Следователь военного суда.

372. В 1769 году Хотинским пашой был Хадым-Ибрагим-паша.

373. Бывший титул князей Молдавии и Валахии. В 1769 г. господарем Молдавии был кн. Маврокордато Константин Николаевич (1711-1769).

374. Крестьянско-казацкое восстание “Колиивщина” 1768 г.

375. Граф Броницкий был назван от короля и Сената региментарем, и поручено ему было польское войско в команду. Вид сему был по настоянию нашего посла, ибо, как Сенат их универсалом назвал конфедератов бунтовщиками, так по сему поводу положено сперва их уговаривать, а наконец, за непослушание усмирить силою оружия.

376. Брацлавское воеводство Речи Посполитой. Ныне — Брацлав, поселок Винницкой обл., Украина.

377. Покуция, Покутье (польск.) — территория в предгорьях Карпат между реками Прутом, Черемошем и Карпатскими горами. Ныне Ивано-Франковская обл., Украина.

378. Здесь в смысле поручения, задания, долга.

379. Чёрный гусарский полк был сформирован в 1751 г. из сербов, македонцев, волохов и болгар. 14 ноября 1770 г. участвовал во взятии Бухареста и в других сражениях против турок. Упразднен в 1776 году.

380. Жёлтый гусарский полк сформирован в 1751 году. Упразднен в 1776 году.

381. Возможно, Дараган Василий Ефимович, в 1766-1773 гг. известен как камергер, тайный советник, писатель и переводчик.

382. Вступительное слово при открытии заседания польского Сейма.

383. Люди низших сословий (крестьяне, мещане).

384. Вероятно, Протасов Петр Степанович; в 1767 г. — подполковник, депутат Мценского уезда в Уложенную комиссию. В 1778 — генерал-майор, правитель Новгородского и Калужского наместничеств. В 1786 — генерал-поручик и сенатор.

385. Два старших сына региментаря Барской конфедерации братья Пулавские: Франц Ксаверий (1745-1769) и Казимир (1748-1779), которые предводительствовали отрядами конфедератов, успешно сражавшихся против войск России и Станислава Августа II в 1769 г.

386. Для оповещения местных жителей.