Мобильная версия сайта |  RSS
 Обратная связь
DrevLit.Ru - ДревЛит - древние рукописи, манускрипты, документы и тексты
   
<<Вернуться назад

ПОСОШКОВ И. Т.

КНИГА О СКУДОСТИ И БОГАТСТВЕ

КРЕСТЬЯНИН ИВАН ПОСОШКОВ, ГОСУДАРСТВЕННЫЙ МУЖ ВРЕМЕН ПЕТРА ВЕЛИКОГО.

Иван Посошков, крестьянин какого-то села Покровского, был известен у нас по двум кратким рассуждениям: одно представлено им было Митрополиту Стефану Яворскому, о состоянии Духовенства и об отношении его к народу, где сочинитель умоляет знаменитого Иерарха употребить зависящие от него средства к вразумлению мирян, утопающих в невежестве, об истинах Христианской Религии и приложении ее к жизни. (Напечатано в Русских Достопамятностях, издан. К. Ф. Калайдовичем от Общества Истории и Древностей Российских. 1814).

Другое представлено Боярину Феодору Алексеевичу Головину, о ратном деле, с указанием разных улучшений по этой части. (Напечатано Г. Розановым в 1793 году).

Новиков в Словаре Русских писателей (1783), сообщил известие, (повторенное Митрополитом Евгением), что Иван Посошков написал книгу О скудости и богатстве.

Это сочинение, известное по двум первым словам своего заглавия, которое обещает читателям не более какого-нибудь нравственного рассуждения, заключает в себе полный трактат о состоянии России, и о тех мерах, кои принять должно для того, чтоб привести ее в более лучшее состояние, и искоренить вкравшиеся злоупотребления по всем частям Государственного правления, трактат, представленный Императору Петру І-му, в 1724 году, — и остающийся для нас историческим памятником своего времени. [69]

Сочинение Посошкова разделяется на 9 глав: первая посвящена духовенству, вторая военному деду, третья правосудию, четвертая купечеству, пятая художеству (фабрикам), шестая о разбойниках (уголовное право), седьмая о крестьянстве, осьмая о дворянах, крестьянах и земляных делах, девятая о Царском интересе (о финансах).

В следующей статье представляются главные мысли Посошкова о всех сих Государственных предметах.

___________________________________

Прежде всего извлечем понятия его о самодержавной власти и лиц Русского Государя, рассеянные по всему сочинению:

«У нас самой властительной и всецелой Монарх, а не аристократ и не демократ.

«Правосудное дело самое святое и богоугодное: и того ради всячески надлежит тщатися, дабы суд Царев, был яко Божий. Бог бо всем нам судия есть праведный, и на суде Его несть лицеприятия: тако и на Цареве суде, не треба быть лицеприятию.

«Царь судия, и подобен он Богу: того бо ради всякой вещи за имя Царское от мирских нелезя быть не отметнее, ибо и в суде у Царя, яко у Бога нет лица ни богату, ни у богу, ни сильну, ни маломочну, — всем суд един, и то стал быть суд Божий».

«По моему мнению Царю паче помещиков надлежит крестьянство беречи, понеже помещики владеют ими временно, а Царю они вековые, и крестьянское богатство царственное, и нищета крестьянская оскудение царственное.

«Мы не иноземцы: не меди цену исчисляем, но имя Царя своего величаем; нам не медь дорога, но дорого его Царское именование; на коей цене золотниковой начертание будет гривенное, то она и за гривну ходить будет; а но сему разумей, еже у нас не вес имеет силу, но Царская воля».

«Мы Монарха своего почитаем яко Бога, и честь Его опасно храним, и волю Его усердно исполняем; и [70] того ради идеже узрим имя Его Царского Величества назначено, то мы честно и опасно храним».

«И под именем Его Императорского Величества, аще медь, то и медь подобает полагати самую чистую, без всякого примеса; буде же серебро, то и серебро самое чистое и честное, чтоб оно всех земель превозвышало».

«Мое мнение лежит не на одних только деньгах, но всякая вещ, коя носит на себе Царя нашего имя, то надлежит ей быть самой чистой и честной».

«Также и прочие питья, кои под именем Царским, были б самые добрые, несравненно с домовыми питьи вкусом и чистотою; и светлицы бы питейные были светлые и уборные, и ни малые гнусности в них бы не было: потому что все питейные продажи носят на себе имя Царское.

«Наш Царь не купец, но Самодержавный повелитель: как чему повелит быть, тако и подобает тому быть неизменно, и ни мало ни на право, ни на лево неподвижно. Яко Бог всем светом владеет, так и Царь в своей державе имеет власть, и по Его Царской власти надлежит всякой власти весма быть постоянной и похвальной. И чтоб яко меры везде равные, и цене подобает быти равной, никогда неизменной, как в хлебородном году, и в неродном. И какова цена вину в бесхлебном месте, тако подобает продавать и в самом хлебном месть; ни питья не изменяти, ни мера, ни цены не нарушивать, но имев все ни вредно».

Вооружаясь против сбору по деньге с рубля на Царские расходы, и советуя учредить сбор десятинный, Посошков говорит: «Царь наш всесовершенный Самодержец не токмо от своих рабов, но и от иных своих соседей зазрен быти не может; он наш Государь подобен Богу, еже восхощет, может [71] сотворити, и казну свою может со излишеством наполнити, и ни какая нужда денежная его коснутися не может».

___________________________________

Духовенство считает Посошков, вместе со всеми просвещеннейшими людьми нашего времени, первым сословием, на которое Правительство должно обратить особенное внимание, сословием, которое может действовать благодетельно на все прочие, преимущественно на простой народ.

«Священство», говорить он, «столп и утверждение всему благочестию и всему человеческому спасению». «Мое мнение тако .... яко вся наша погибель и спасение залежит в пресвитерах: аще они будут несмысленные, то и люди паствы его несмысленны будут, и аще пресвитеры будут благоразумны и святы, то и люди паствы его все будут разумительны».

«В духовном чине аще будут люди не ученые, и в Писаний не искусные, и Веры Христианския всесовершенного основания неведущие, и воли Божия неразумеющие, к тому же сице будут пьяницы, и иного всякого безумия и бесчинства наполнены, то благочестивая наша Христианская Вера вся исказится, и весьма испразнится, и вместо древнего единогласного благочестия вси разидутся в разногласные расколы, и во еретические веры».

«Нерадить о том великом и страшном деле вельми, яко Царю, так и Архиереом опасно есть, ибо чрез уста Св. Пророка Иезекииля тако Дух Святый возгреми, еже хощет Бог всех погибших души человеческие взыскати от руки господствующая ими».

Представив с одной стороны важность духовенства в составе Государственном, и пользу, какую принести оно может, а с другой стороны указав опасность от невнимания к оному, Посошков с горестию говорит о недостаточном образовании [72] духовенства, которому приписывает много зла: успех раскола и упадок благочестия.

«A вся сия гибель чинится от пресвитеров, ибо не токмо от Люторские или от Римские ереси, но огнь самого дурацкого расколу не знают чем оправити себя, а их бы (раскольников) обличить».

«A что Бог взыщеть всякие души на них, того не смышляют, и коль у Бога душа человеческая велика, ничего того не знают».

Начав осуждать таким образом духовенство, Посошков прерывает речь свою, как бы останавливается в недоумении, и восклицает с умилительным чувством: «Не постави Господи Боже мой сего моего словеси во осуждение, еже дерзнул поносительно на пастырей своих писати: сам весть, ни пред Богом, ни пред Царем, ни пред простым народом чем исправен, но токмо едино от мнения моего припало желание, да негли и из сего моего изъявления Бог израстит некое исправление». В другом месте он также говорить: «и аще сия моя изречения вознепщует кто, яко бы аз написал сие на осуждение и на поругание пресвитерам, и о сем Бог есть свидетель, что не ругания ради написал сия, но ради исправления, и сам я не без страха, что в такое дело великое вступил, — обаче буди Божия воля! Он вся весть, чего ради тако дерзнул».

Какие же меры должно употребить, чтоб поставить Духовенство на место, принадлежащее ему в обществе, Посошков сильно настаивает «еже попам сельским и причетникам их пашни по прежнему не пахать и сено не косить, но пещися им только о церковной службе, да о пастве духовной.

«О сем я неизвестен», продолжаете Посошков, «как деется в прочих Христианских землях, чем питаются сельские попы, а о сем весьма известен, [73] что у нас в Руси сельские попы питаются своею работою, и ни чем они от пахатных мужиков не отменны, мужик за соху, и поп за соху, мужик за косу и поп косу, а Церковь Святая и духовные паствы остаются в стороне».

Посошков советует определит им казенное содержание — десятину или иное, по усмотрению Правительства, дабы они заботились о пастве, а не о пашне.

«Пресвитерам подобает подобно Апостолам, чтобы они не о здравии своем, ни о богатстве, ни о пище своей так не пеклися, како о спасении душ человеческих: понеже Бог всех погибших взыщет на них».

Вторая мера, или другая первая, есть просвещение, — учреждение училищ по всем Эпархиям для детей священнослужителей.

Посошков предлагает советы об употреблении времени в сих училищах, о ходе учения, об испытаниях в разные степени — в диаконы, священники и архимандриты: «а по моему мнению аще кой ставленник и в школе учился, обаче надлежит его испытати, как он в разуме и во всяком рассуждении, да тогда уже и посвящать. А буде который и грамматике учился, а смыслу к рассуждению несть в нем, и таковых в пресвитеры посвящать отнюдь ненадлежит. В пресвитерство отсылать самых достаточных, и в писании рассудительных, и во нраве кротких, чтоб он был свет миру, а не тма. И таковых достойных священства, аще и пономарские дети, или крестьянские, отсылать в пресвитерство к церквам, не по отечеству, ни по заступе. А буде кой и разумен на всякое рассуждение, а нравом неключим, и таковых не только в пресвитеры, но и в причет церковный отнюдь не отсылать».

Посошков советует напечатать как можно более Библий, Миней, книг о священнослужении, и разослать [74] по школам; равно и возражений на все ереси. «Не худо бы и летописных книг давать им почитать, что бы обо всем знали, что до селе бывало».

«И таковым способом вся Россия может умудриться не весьма многими леты; и сие преславное дело трудно токмо начатии да основати, а тамо оно уже и само правитися будет, понеже учение грамматическое и прочих наук умным и острым людям вельми охотно и любезно бывает».

Потому предлагает Посошков советы священнослужителям, как должны они жить, что делать, как поступать с своими детьми духовными. Он требует, чтоб и одежду духовные имели чистую и отличную. Описав оную в подробности, заключает:

«И пресвитеру подобает быть всегда трезву, и слово ко всякому человеку иметь умилительное, взор кроткий, ступание ног тихое...».

Послушаем, как понимает Посошков влияние Духовенства на народ. «И тако их надлежит изучити, чтобы во время исповедывания детей своих духовных паче всего научали о богопочтении и боговерии: како твердо в нем стояти, како молитвы своя Богу возсылати, .... како обходиться в мире, .... и к сродникам и чужеродным любительным быти, и никакого зла не делати».

«И о сем всех бы своих детей духовных увещевали, чтобы они детей своих юных, не токмо градские, но и поселяне, учили бы грамате и всякому благонравно».

В другом месте он говорит, чтобы священники «но домам детей своих духовных ходили, и смотрели как они живут, исправны-ли в его приказании, и не погрешилиль в чем, и тако на всякий месяц всякого своего сына посещалиб, и подкрепляли их, чтоб памятовали то, чему его на исповеди учил». [75]

«И в тех бы посещениях отнюдь-бы не чему ни касался, и вина бы не пил. Что он ради надзирания духовные паствы ходит, а не ради потреб, и чтоб те пресвитеры уподобились Святым Апостолам. И тако творя вси бо сельские попы были пастырями совершенными, и в крестьянском житии свет-бы возсиял».

___________________________________

Вторая глава у Посошкова посвящена делам военным. Для успеха в военным делах, Посошков считаетнеобходимым, во-1-х, улучшить солдатское содержание, во-2-х, подвинуть учение, и наконец в-3-х, утвердить суд нелицеприятный:

«От бескормицы служба вельми неспора, потому что голодный идучи и за солому защемляется, а не то что ему неприятеля гнать, и чрез колоды и чрез речки скакать; голодный человеке подобен осиновому листу, и от малого ветра шатается, у голодного и работа худа, а не то что служба».

«И мню, аще пищею и одеждою довольны-б были, то, чаю, что и служба у них вдвое скорее была; а егда голоден и холоден, и ходит корчася, то он какой воин, что служа воет».

Потом Посошков рассуждает подробно об искусстве стрелять, об исправности и достоинстве оружия, огнестрельного и холодного, об ученье, и наградах за успехи, о постоянном жалованье, о беглых, о судах над офицерами, солдатами, о наказаниях.

«Я сего не могу знать, что то за повычай древний солдатский, что только одно ладить, чтоб всем вдруг выстрелить, будто из одной пищали. И такая стрельба угодна при потехе или при банкете веселостном, а при банкете кровавом тот артикул негодится: [76] там не игрушку надобно делать, но самое дело, чтоб даром пороху не жечь, и свинцу на ветер не мешать, но весь бы тот припас шел бы в дело, по что сошлися».

«Я много слыхал от иноземцев военной похвалы такой: «так, де, жестоко билися, что в огнь де стояли часов шесть, а никто, де, никого с места сбить не могли», и сия похвала Немецкая. У них бы она и была, а нам дай Боже ту похвалу нажить: «с Русскими, де, людьми биться нельзя: ежели, де, единожды выпалят, то, де, большую половину повалят, и такая битва не в счет часов, но в одну минуту». И если Бог изволит тако нашим Русским солдатам научиться, что не один бы пуль даром не терял, и от таковых солдат если бы тысяч десяток набрать, то я знаю, что и двенадцатью тысячами не пошел бы никто на битву с ними; от Русских солдат будто от лютого зверя всякой бы неприятель бежал бы без оглядки». — .... «Стадиб все неприятели трусить, а если же к таковым бойцам да состроить рогатки огнестрельные с запальными пищальми, то (из) таковых пищалей встретил бы неприятеля сажень во сте, и пока к сражению сходятся, а у них начальных людей, кои пред полком выступают, поубавил бы; а егда в сажен ях тридцати будут, тоб встретил их рогаточной стрельбою. А кои у рогаточной стрельбы останутся, то тех бы те солдаты из своих фузий подхватили, и от тоя стрельбы, кои остальны будут, то их бы ручным боем прокололи. А буде устремятся на побег, то конные такиеж огнестрельные драгуны проводилиб их — до упокоения вечнаго».

«Наконец», продолжаете он, «аще и всем довольны и военному делу научены будут добре, а дана им будете воля и потачка, яко рядовым, тако и офицерам их, то паки дело военное не споро у них будет». [77]

«При квартерах солдаты и драгуны так не мирно стоять, и обиды страшные чинят, что и исчислить их не можно, а где офицеры их стоят, то и того горше чинят... И того ради многие и домам своим не ради; а в обидах их суд на них сыскать негде: военный суд аще и жесток учинен, да и жестоко и доступать его, понеже далек он от простых людей; не токмо простолюдину доступить к нему, но и военный человеке не на равного себе не скоро суд его сыщет».

«И ради общежительства любовного аще Великий наш Монарх повелит суд устроити един, каков земледельцу, таков и купецкому человеку, убогому и богатому, таков солдату, таков и офицеру, ни чем же отменен и полковнику и генералу, — и чтоб и суд учинить близосной, чтоб всякому и ннзкочинному человеку легко было его доступить, како на простолюдина, тако и на служиваго, — то по таковому уставу, не то что офицеров, солдат изобижать, но и земледельцев не будут обидеть...».

«Вси прежнюю сбою гордость и озарничество, и обиды все отложат, и будут со всеми чинами любовно обходиться, и на квартерах будут стоять смирно, и чего им не указано, не станут того дети (?) и указ Его Императорского Величества не станут ничтожить; ибо теж люди, да вси изменятся, и за то всякому чину будут милы, и в квартирном стоянии вси будут им ради, яко свойственникам».

Посошков вооружается против западного суда, по которому равный судится равным: «сей же суд, мне мнится не весьма прав, еже простолюдину о обиде своей на солдата у солдатаж милости просить, а на офицера у офицераже: старая пословица есть — еже ворон ворону глаза не выклюнет. Сие бо есть явное дело, что солдат на солдата никогда не погнет, а офицеры и давно не променяют своего брата и на солдата, а не то, что на простолюдина; всегда бо свой [78] своему по неволе друг. И нельзя им друг другу и не наровишь, потому — ныне тот винен, а на иной день будет и он винен, и того ради не можно им правого суда на своего брата изнести».

«Обаче ради не лице-приятного суда надлежит судьям быть особливым, кроме солдат и офицеров, чтобы уже суд был всем без поноровки. И судьям страшный и жестокий указ предложить, дабы никакому лицу ни понаровки ни посяжки не чинили, а неправедно ни самого земледельца безвинно осудити, если и челобитной у него не принять, не смели».

Впрочем о военном искусстве Посошков распространился подробнее в своей записке, поднесенной Боярину Головину и напечатанной под заглавием: Россиянин прошедшего века.

___________________________________

В третьей главе самой обширной (около 80 страниц) Посошков рассуждает о правосудии.

«У нас в России нам сие весьма зазорно: не точию у иноземцев свойственных Христианству, но и бусурман, суд чинят праведен; а у нас вера святая благочестивая, и на весь свет славная, а судная расправа никуды негодная, и какие указы Императорского Величества не состоятся, вси ни вочто обращаются, но всяк по своему обычаю делает».

Посошков считает необходимым сочинение нового кодекса или уложения, совершенного в нынешнее царствование.

«И самые правды, и правого и здравого рассуждения, ни милостью, ни жесточию, не изменными судьями, не иными каковыми вымыслы, мне мнится учинить невозможно, аще прежде не сочинить всяким великим и малым делам расположения недвижимаго, …. понеже [79] древние уставы все обветшали, и от неправды судей все исказились».

«Понеже у всякого судьи свой ум, и как кому понравится, то так и судит. А надобно так его усудить, чтоб и не весьма смышленной судья мог право судить».

«И ради совершенной правды ни коими делы, древних уставов не изменя, самого правосудия насадити и утвердити невозможно. В правителях бо вельми трудна вещь, ежелиб их от неправды отвратить, понеже неправда в них вельми вкоренилась и застарела, и от мала даже и до велика все стали быть поползновенны, овые ко взяткам, овые же боящеся сильных лиц, и ниже боящеся Бога, и ябедников, и иные того бояся, да еще впред приимет тот власть таковую ж, какову он имеет, и чтоб тогда, такожде ему послабил, и того ради всякие дела Государевы и не споры, и сыски неправы, и указы Его Императорского Величества не действительны, ибо вси правители, дворянского чина, своей братьи знатным наровят, и власти имут и дерзновения токмо над самыми маломочными людьми; а нарочитым дворянам не смеют и слова воспретительного изрещи; но кому что угодно, так то и чинят, и затем всякие дела неисправны живут».

«Видим мы вси, как Великий наш Монарх о сем трудит себя, да ничего не успеет, потому что пособников по его желанию не много: он на гору аще самдесят тянет, а под гору миллион тянут, то како дело его скоро будет? И аще кого он и жестоко накажет, ажно на его место готовы. И того ради неизменя древних порядков, колько нибившись, проку небудет. Не токмо суда весьма застарелаго, не рассыпав его и подробно не рассмотря, не исправить, но и хоромины ветхия не рассыпав всея, и не рассмотря всякого бревна, всея гнилости из нея не очистити; а судебные дела не только одному человеку, но и множество умных голов надобно созвать, [80] дабы всякая древняя гнилость и малейшая кривость исправити: тяжко бо есть судебная статья».

«Се бо и сам Господь Бог Ветхого закона не отставя Нового не насадил; но егда Ветхий отставил, то Новый водрузил, и тако он укоренился, еже и адова врата одолети не могут. Тако и правосудия никто разрушить уже не может, аще древния неправды все отменены будут в конец».

«И не токмо всем правды творити, но чаю, что изложение правое трудное сочиняти, понеже сильные люди, кои обыкли обижать, невозложат на себя сила, но всячески будут препинати, дабы не весьма им от правого суда нотиснушым быти, и того ради всячески будут тщатися, дабы им по прежнему можно было убогих и малолетных обижать и разорять».

«И аще препинатели правосудия явятся прежде начинания правосудного, то всячески надлежит их осекати, дабы начинанию правды препинания ни малого ни чинили».

Каким же образом сочинить новое уложение? Посошков предложил план, приведенный после в исполнение Императрицею Екатериною II, которая созвала депутатов, или по древнему Русскому выражению выборных людей, от всех сословий в России.

«И к сочинению тоя судебные книги избрать человека два или три из духовного чина, самых разумных и ученых людей, и в божественном писании искусных; такоже и от гражданства кии в судебных и военных правительных делах искусные, и высокого чина, кои не горды и ко всяким делам нисходительны; и от иных чинов кои невысокоумны; и от приказных людей кои в делах разумны; и от дворянства, кии во всяких делах перебыли; кии и от солдат смышлены, и в службах и нуждах натерлися и праволюбные; из людей боярских, кои за делы ходят; и из фискалов. А мнится мне, не худо бы [81] выбрать из крестьян, кои в старостах и в сотских бывали, и во всяких нуждах перебывали, и в разуме смысленные. Я видал, что и в Мордве разумные люди есть, то како во крестьянех не быть людем разумным».

«И написав тыи новосочиненные пункты всем народом освидетельствовать самым вольным голосом, а не под принуждением, дабы в том изложении, как высокородным, так и низкородным, и как богатым, так и убогим, и как высокочинцам, так и низкочинцам, и самым земледельцам, обиды бы и утеснения от недознания коегождо их бытия в том новоисправном изложенин не было».

«И написав совершенным общесоветием предложить Его Императорскому Величеству, да рассмотрит его умная острота, и кии статьи Его Величеству угодны, по те тако да и будут, а кии непотребны, тыи да извергнутся, или исправить по пристойству надлежащему. И сие мое речение многие вознепщуют, яко бы аз Его Императорского Величества самодержавную власть народосоветием снижаю; аз же неснижая Его Величества самодержавия, но ради самые истинные правды, дабы всякой человек осмотрел в своей бытности, нет-ли кому в тех новоизложенных статьях каковыя непотребные противности, иже правости противна, и аще кто узрит какую неправостную статью, тобы без всякого сомнения написал бы, что в ней неправость, и ничего не опасался подал бы к исправление тоя книги: понеже всяк рану свою в себе лучше чуете, нежели в ином ком. И того ради надобно всяким людям (во) своей бытности выстеречи, дондеже книга несовершится. А егда уже совершится, то уже никто не может помочи. Того бо ради и дана свободность, дабы последи нежаловались на сочинителей тоя новосочиненныя книги. Того то ради надлежит ю вольным голосом освидетельствовать, дабы всякая статья ни от кого [82] порочена не была, но всяк бы себя выстерег, и чтобы впредь никому спорить было немочно, но во веки веков было бы нерушимо оно.

«Правосудное установление самое есть дело высокое, и надлежит его так рассмотрительно состроити, чтобы оно ни от какого чина незыблемо было. И того ради без многосоветия и без вольного голоса никоими делы невозможно: понеже Бог никому во всяком деле одному совершенного разумия не дал, но разделил в малые дробинки, каждому по силе его, — овому дал много, овомуж менее, обаче нет такого человека, ему же бы не дал Бог ничего; и что дал Бог знати маломысленному, того недал знати многосмысленному, и того ради и самому премудрому человеку не надлежит гордиться, и умом своим возноситься, и маломысленных ничтожит не надлежт, но их в совет призывать надобно».

Дальнейшие советы, по сочинению уложения, исполняются при многих постановлениях нынешнего царствования: «аще и с самым многотрудным многосоветием учинена она будет, вскоре печатать их не надлежит, но первве попробити на делах, и буде никакой вредности в правлении том не будет, то быть ему тако. А буде в какой статье явится некакая неисправность, то о ней надлежит порассудить, и поправить ее. И того ради не худо бы года два-три посудить по письменным или по печатным маленьким тетрадкам. И донележе тоя новосочиненная книга строится, многие бы статьи и опробились».

«И аще иное какое дело с таковым смирением иинсходительным будет строиться, то сам Бог при таковом деле имать быти, и помощ свою ко исправлению подает, понеже всегда Бог со смиренными пребывает, и от гордых и высоумных отвращается. А правосудное дело самое святое и богоугодное, и того ради всячески надлежит подщатися, дабы суд Царев был яко Божий; Бог бо всем нам судия есть [83] праведный, и на суде в его нет лицеприятия, — того ради и в человецех требует правого суда. И аз о правосудии инако мню: уже Царю нетако полезен пост и молитва яко правосудие».

«И впреди тоя книги надлежит сделать всем делам изъявление, и разобрать их по азбуке, и по чину дел разноличных, чтоб всякой человеке без труда на всякое дело указ и совершенное решение мог во едину минуту обрести».

За сим Посошков предлагает изображение блюстителя правосудия, которое Императрица Екатерина осуществила в лице Генерала Прокуpopa, или нынешнего Министра Юстиции: «и ради самой твердости в судах и во всяком правлении, чтобы от правосудия ни много ни мало судьи не колебались, и надлежит учинить особливые канцелярии, в которой бы Правитель был самый ближний и вирный Царю, ежели-бы он был око Царево, верное око, иже бо над всеми судьями и правителями был вящший, и за всякими бы правителями смотрел властительно, и никого бы он кроме Бога и Его Императорского Величества не боялся».

«И к той бы канцелярии приход бы был самый свободный; и сам бы тот правитель был низок, и ко всяким бы людям был снисходителен, и не тяжек бы он был. Аще и не по вся дни, обачс, улуча время, по коллегиям ходил бы, и смотрел каково кто дело свое управляет, и нет ли в делах какие неисправности, и нет ли на них каких жалобщиков».

Послушаем, какое высокое понятие Посошков имел вообще о звании судьи: «я по своему мнению судное дело и управление судейское вельми поставляю высоко, паче всех художеств на свете сущих, и того ради никакому человеку, не токмо малосмысленному, но и самому разумному, не подобает судейства или начальства искать, но всячески от него отрицаться, понеже весьма тяжелоносно оно». [84]

И вот какой совет подает Посошков нареченному судье: «егда кто от Его Императорского Величества определен будет к управлению судному, то подобает ему умолить пресвитера, дабы Господу Богу всенощное пение отправил и литургию, и молебное пение Богу Отцу нашему небесному воспел, и в том молении просил бы об откровении в делах у Господа Бога со слезами, еже бы Бог подал ему познавати правдивость и винность во всяком деле. И во всем том правлении надлежит всего себя вручить Богу, и еже бы он не допустил до какого либо искушения, и чтоб от неправости какой не впасти бы в каковые напасти. А не худобы и на всякой день, восстав от ложа своего, то новосочиненной (?) Богу Отцу нашему небесному канон прочитывати с Богомыслием, дабы дела его судные строились по воле его Божией, и недопустил бы Бог до какого либо искушения, и избавил от всякого лукавого дела».

Можно-ли слышать без умиления эти простые, искренние, благочестивые слова, плод нашего древнего воспитания, (я говорю об избранных людях), которое состояло во внушении страха Божия, названного от мудрейшего из людей, Соломона, началом премудрости? Круг этого древнего воспитания стеснился со времени Петра 1-го, будучи предоставлен только простому народу. Дай Бог, чтоб и Петрово насаждение, наука, учение школьное, Немецкое и Латинское, давало нам, чего мы впрочем в праве надеяться, такой же благодатный плод!

Посошков рассуждает далее о средствах внешних, как оградить правосудие. «Мне мнится лучше, пропитания ради, главным судьям и приказным людям учинить оклад с дел, почему с какого дела брать за работу; и уложить именно, почему брать с рубля на виноватом, и почему с рубля с правого, и почему с раздачи жалованной, и почему с купецких и подрядных дел, и почему с каковые выписки» и пр. [85]

Посошков, предложив многие другие меры, наконец говорит о наказаниях за неисправность или злоупотребление, кои, по его мнению, должны быть одинаковы для знатных и незнатных.

«И аще великородных судий поберечь от жестоких казней, то лучше изначала … в судии посадить из низких чинов. Аще кто и согрешит, стоять за них и упрашивать не будут: да и сами они паче высокородных бояться будут. А высокородные на уложенные уставы мало смотрят, но как кто восхощет, так и делать будет по своей природной пыхе».

«И тем нискородным судьям надлежит дать такое величество, чтоб они ни каковых лиц небоялись кроме Бога да Царя».

Далее Посошков предлагаешь разные средства для скорейшего решения дел, особенно о колодниках: «я истинно удивляюсь, что у судей за нрав, что в тюрьму посадя задержат лет по пяти шести и больше. То судье прямая честь еже бы не токмо колодников, но и челобитчиков в канцеляриях не много шаталось; я незнаю, что в сем за краса, еже так в канцелярию челобитчиков натеснится, что до судьи и дойти немочи».

Как ни строг Посошков против виноватых, но чувство человеколюбия в нем очевидно:

«A кто пред судьею придет, и будет стоять молча, и такого человека надлежит судье самому спросить тихим гласом, какова ради дела стоит; и егда скажет он о деле своем, то надлежит дело его паче докучливого управить, потому что многие люди бывают самые смирные и застенчивые; и аще и самая нужда, помощника ему нет, а сам подокучить не смеет. И того ради всячески ему помочи; и буде его есть правость, то и наипаче подать ему руку помощи, понеже таковых бессловесных многословные ябедники вельми изобижают, и многоречием своим их правду заминают». [86]

Не стану выписывать мнения Посошкова о занятиях судей, о присмотрах за подъячими, за что и как их награждать, за что и как наказывать, о допросах, очных ставках, следствиях, разноречиях, свидетелях, проволоках, крестьянских побегах. Некоторые его мнения, здесь как и везде, обветшали, но все интересны, как свидетельства исторические о состоянии России его времени, или о собственном его лице.

Но всего любопытнее меры, кои предлагает он для примирения тяжущихся: как судья должен при звать челобитчика, усовещивать его, и выведывать правду; потом как должен он поступать с ответчиком, и как наконец сравнивать показания, и склонять к взаимной уступчивости.

Заметим следующие любопытные слова, кои служат к подтверждению и пояснению одного древнего слова, коего значение ныне затеряно.

«Чтобы на суде и в допросе», говорит Посошков: «были истцы и ответчики сами, а не наемные ябедники…» — это никто другие как адвокаты. Такой смысл подтверждается следующими словами:

«Понеже ябедники ябедничеством и многословием и самую правду заминают, и правого винным поставляют, а виноватого правым, и так правду заминают, что и судьи слов их разбирать не могут».

Известно Скандинавское и древнее-Немецкое происхождение этого слова. Эти чиновники пришли, видно, в ненависть к народу, и имя их из нарицательного сделалось бранным; в бранном только значение дошло до нас. Следовательно адвокаты в древности у нас были, и исправляли точно ту же обязанность, как исправляют теперь в западных Государствах, но отвергнуты народною ненавистью.

___________________________________

В главе IV Посошков рассуждает о купечестве, предлагая сначала общее рассуждение, которое показывает, как основательно понимал он всякое звание. [87]

«... Есть многие несмысленные люди, кои купечество ни во что ставят, и гнушаются ими, и обидят их напрасно. Нет на свете такого чину, коему бы купецкой человеке не потребен был... без купечества ни каковое не токмо великое но и малое царство стоять не может. Купечество и воинству товарищ: воинство воюет, а купечество помогает, и всякие потребности им уготовляет».

«Царство воинством расширяется, а купечеством украшается, и того ради и от обидников вельми надлежит их охранити, дабы ни малые обиды им от служивых людей не чинилось».

... «Дать им торг свободный, дабы от торгов своих сами полнились, и Его Императорского Величества интерес умножали».

Посошков, впрочем, беспристрастен, заступаясь в сих словах за купечество; он с одинаковым прискорбием говорит тотчас после и о пороках купечества.

«Купечество у нас в России чинится весьма не право: друг друга обманывают и друг друга обидят, товары худые закрашивают добрыми, и вместо добрых продают худые, а цену берут не прямую, и между собою союзства ни малого не имеют, друг друга едят, и тако вси погибают; а в зарубежных торгах компанства между собою не имеют, а у иноземцев товары покупают без согласия своего товарищества».

Я обращу внимание здесь также только на главные мысли, а если б указывать на все примечательные, то должно бы переписывать всю книгу.

Посошков считаете необходимым разделение сословий, кои отнюдь не должны меняться между собою, хотя переход из одного сословия в другое и не возбраняет. «Буде кто-нибудь аще от синклита, или от офицеров, или от дворянства, или из приказных людий, или церковные причетники, или крестьяне [88] похотят торговать, то надлежит им прежний чин оставить, и записаться в купечество, и промышлять уже прямым лицем, а не пролазом, и всякие торги вести купеческие с платежем пошлин и иных каких поборов с купечества, равно со всем главным купечеством».

Потом рассуждает Посошков о торговле заграничной, предлагает меры для установления цен на отпускные товары, меры, до которых до сих пор не может возвыситься Русское купечество, остающееся под властию иностранцев.

Любопытно сравнение товаров наших с привозными.

«И егда иноземец торгует какого товара Русского многое число или и малое, то всем Русским людям, как богатым, так и убогим... поверстався по количеству товаров своих, чтоб ни богатому ни убогому обиды не было, надлежит определить цену».

«И тако творя между всеми купецкими людьми будет мирно и согласно, а цены никому уронить будет нельзя; и почему какому товару цену с общего совета наложат, то уже иноземцы по той цене нехотя возмут».

«A буде иноземцы похотят нашим товарам цену снизить, и товаров по наложенной цене брать не станут, то надлежит у маломочных товары все богатым за себя снять. А буде купецкие люди за недостатком денежным не соймут, то выдать бы им деньги из Ратуши, и отпустить их во свояси, и впредь до указу таковых товаров не возилиб, хотя года два три или больше, донележе со иноземцы торгу не будет, промышляли бы и иным каковым промыслом».

«И буде иноземцы восхотят наших купцов принудить к своему умыслу, еже бы наших Русских товаров ценою не возвысить, а своих не снизить, оставя [89] торг поедут за море без наших товаров, то и свои они товары, с коими они приехали, повезли бы все с собою назад; а в анбары с кораблей не сторговавшись отнюдь класть им не попускать бы, хотя за амбары вдвое или втрое наемные деньги давать станут; или где в дом похотят сложить, отнюдь того им не брать; то и своих товаров оставлять им не для чего, как привезли так пусть и назад повезут».

«A в другое лето буде приедут, то надлежит нам на свои Русские товары, ко установленной прошлогодней цене, приложить на рубль по гривне или по четыре алтына, или как о том указ великого Государя состоится, како бы купечеству слично было, и деньги бы в том товаре даром не прогуляли».

«Если б случилось товарам лежать быти год, то должно возвышать цену процентами по количеству времени, и оставить ее, возвышенную уже и навсегда, в наказание за их упрямство».

«Обще же я мню, хотя они и хитры в купечестве и в иных гражданских расправах, и аще уведают нашего купечества твердое положение о возвышении цены, то не допустят до двойные цены; будут торг иметь по всегодно, видя бо наше твердое постоянство, всячески упрямство свое прежнее, и гордость свою всю, и нехотя отложат. Для нас хотя во все они товаров своих к нам возить не будут, мню, можем прожить без их товаров, а они без наших товаров и десяти лет прожить не могут; и того ради подобает нам над ними господствовати а им рабствовати пред нами, и во всем упадку пред нами держать, а не гордость».

«Сие странное дело, что к нам приехав с своими безделками, да нашим материальным товарам цену уставляют низкую, а своим ставят двойную, а иным товарам и выше двойные цены... и деньги нашего великого Царя ценят». [90]

«Можно им было над нами ломаться тогда, когда сами наши Монархи в купеческие дела не вступали, но управляли бояре; и приехав они иноземцы засунут к иным персонам подарок рублев во сто другое, то за сто рублев сделают они иноземцы прибыли себе по миллиону, потому что бояре не ставили купечество ни в яичную скорлупку: бывало на грот все купечество променяют».

Посошков сильно негодует на иноземцев за то, что они ценят наши деньги по своему, и возвышают потому цены на свои товары, для нас большею частию бесполезные, только что красивые.

«И того ради вельми нам себя надлежит осмотреть, и немецких расказов нам не переслушать; они какую безделицу не привезут, то надседаясь хвалят, чтоб мы больше у них купили, и уже чего не затеют, не знают, и пива наваря нальют в бутылки, привозят, да продают по десяти алтын».

Точно также восстает он против стеклянной посуды, против непрочных шелковых материй, накладных пуговиц.

«Немцы никогда нас поучают на то, чтоб мы бережно жили, и ничего б напрасно не теряли, только то выхваляют, от чего бы пожиток такой им припал а не нам; они не только себя, но и прочих свою братью всякими вымыслами богатят, а нас больше в скудость пригоняют. И того ради надобно нам разумея разуметь о всяких их делах, яко о купецких, тако и о военных и о художных делах; не тут-то у них правда, что на словах лодогозят: надобно смотрить их на делах, а не на словах, и смотришь прозрительным оком».

«Надлежит заморские товары с рассмотрением покупать,... те токмо... без которых нам пробыть не мочно, а иные их немецкие затейки и прихоти их мочно и приоставить, дабы напрасно из Руси богатство не тащили. На их мягкие и лестные басни и [91] на всякие их хвасти нам смотреть не для чего. Нам надлежит свой ум держать; и что нам к пополнению царственному потребно и прибыльно, то надлежит у них покупать, а кои нам вещи не к прибыли, или кои не прочны, тоб тех отнудь у них не покупали».

Посошков советует установить список товаров, какие допустить можно.

«Нам надобно не парчами себя украшать, но надлежит добрым нравом, и школьным учением, и Христианскою правдою, и между себя истинною любовно, и не поколебимым постоянством, яко в благочестивой Христианской Вере, тако и во всех делах. И за таковое украшение не токмо на земли, но и на небеси будем славны».

Премудрые слова, кои золотыми буквами напечатать должно! И в следствие этого Посошков предлагает особенную важную меру об одеждах, которую объясню я в другом месте.

Не приводя мыслей Посошкова о частностях, напр., о добросовестности в торговли, об наказании и предупреждении обманов и проч., я заключу свое извлечение из этой главы предложением Посошкова о компаниях или товариществах для взаимного содействия, в предотвращения банкротств, кои показывают обширный его политический горизонт. Пусть распространят экономы несколько эту мысль, и тогда дойдут до застрахования так сказать купеческих капиталов, ознаменуют высшее развитие Гражданского общества: убытки будут падать на всех вместе, а не на лица порознь.

«Хорошо бы в купечестве и то учинить, чтоб вси друг другу помогали, и до нищеты никого не допускали. Аще своими деньгами не могут его оправить, то из царские б сборные казны, из Ратуши, давали им из проценту на промысл, смотря по [92] промыслу его, дабы никто промышленной человек во убожество великое от какого своего упадку не входил».

«И аще в купечестве тако будет строиться, то никогда они не оскудеют, но год от году в промыслах своих будут отсюда расширяться, и Бог их за такое братолюбие благословляя благословит, и во всем им подает угобжение и душевное спасение».

___________________________________

Глава пятая посвящена у Посошкова художествам (так называет он наши фабрики).

«В Российских наших правительствах есть рассуждение на сие дело самое не здравое, ибо Русского человека ни во что ставят, и накормить его не хощут, чтоб он доволен был, без нужды; и тем стеснением принуждают их к краже, и всякой неправде, и в мастерстве к нерадению. Но токмо учинят ему корму, чтоб он токмо душу свою пропитал — дадут ему на день по пяти копеек. И таковым кормом и себя одного не прокормить, а жена и дети — чем ему кормить? Только что по миру ходить! за неволею научат воровати, и в мастерстве своем неправду делать. Они мнят тем учинить Великому Государю прибыль, что мастеровых людей не кормят, а они тем великой убыток делают. А и во всяких делах правители наши за кроху умирают, а где тысячи рублев пропадают, то ни во что поставляют, и неданием полного кормления у Русских людей охоту и к мастерству прилежания тем пресекают, и размножатися доброму художеству не допускают».

Посошков советует учредить сначала те фабрики, для коих нужные материалы производит Россия: «О сем же всячески надлежит почтиться, чтоб завести в Руси делати те дела, кои делаются из лену и из пеньку... и проч. дела, кои из Русских материалов делаются: сие бо вельми нужно, еже кои материалы где родятся, тамо бы они и в дело происходили». [93]

«Чем к нам возить полотно из наших материалов сделанных, то лучше нам к ним возить готовые полотна, и получать деньги и за материал и за работу. И аще первые годы повидится оно и не прибыльно, и заморских аще и дороже ставиться будет, и того страшитися не для чего, но поступать в деле далее. И аще лет и пять шесть совершенно не навыкнуть делать, то и о том сумнитися не надобно, потому что егда всех тех дел совершенно научатся, то годом-другим окупятся».

Посошков распространяется о преимуществе нашем пред иностранцами по причине дешевизны материалов и работы, и проч.

Касательно других произведений, нужных для фабрик, Посошков считает полезным ученые путешествия и описания.

«И надлежит Его Императорскому Величеству призвать к себе иноземцев, кои ему Великому Государю радетельны являются, от военных и от мастеровых, наипаче же от доктуров и аптекарей, кои въезжие, то они о многих вещах знают; а не худо и купецких спросить, кои за морем бывали. Мне сие вельми дивно: земля наша Российская, чаю что будете пространством не меньше Немецких, и места всякие в ней есть, теплые и холодные и гористые, и моря разный, и морского берега, колико под ним и сметить не возможно: от Кольского острогу, есть-ли берегом ехать, то и годом всего его неизъехать, — а ни какие вещи у нас потребные не сысканы».

Примечательны мысли о привилегиях, о ревизии мастеров, о репутации их, и проч.

___________________________________

В VI главе Посошков рассуждает о разбойных делах, и с этим государственным остроумием, которое отличает его, предлагает средства, как пресечь зло, отягощавшее в ужасной степени гражданское общество в России того времени. В этой главе множество любопытных подробностей о состоянии России. [94]

___________________________________

Глава седьмая посвящена крестьянству.

«Крестьянское житье скудно ни от чего инаго, токмо от своей их лености, а потом от нерассмотрения правителей, и от помещичья насилия, и от небрежения их».

Для приведения их в лучшее состояние предлагаются следующие меры: «надлежит им учинить охранение дворам их, велеть строить пространнее, и не сплош двор подле двор, но с переступкою, гнездами, и улицы сделать широкие».

«Паки не малая пакость крестьянам чинится и от того, что грамотных людей у них нет; аще в коей деревне дворов двадцать и тридцать, а граматного человека ни единого у них нет. И какой к ним ни приедет с каким указом, или без указу, да скажет, что указ у него есть, то тому и верят, и от того приемлят себе излишние убытки».

«И ради охранения от таких напрасных убытков видится, не худо бы крестьян и поневолить, чтоб они детей своих, кои десяти лет и ниже их, отдавали дьячкам в научение грамоты, и науча грамоте, научилиб их писать. И чаю не худоб так учинить, чтоб не было и в малой деревне без граматного человека».

«A и сие не вельми право зрится, еже помещики на крестьян своих полагают бремена неудобь носимая, ибо есть такие бесчеловечные дворяне, что в работную пору не дают крестьянам своим единого дня, еже бо ему на себя что сработать, и так пахотную и сенокосную пору всю и потеряют у них. Или что наложено на них крестьян оброку, или столовых запасов, и то положенное забрав, и еще требуют с них излишнего побору, и тем излишеством крестьянство в нищету пригоняют. И который крестьянин станешь мало мало посытнее быти, то на него и подати прибавляют, и за таким их [95] порядком никогда крестьянине у такого помещика обогатиться не может. И многие дворяне говорят: крестьянину, де, не давай обрости, но стриги его яко овцу до гола. И тако творя царство пустошат, понеже их так обирают, что у иного и козы не оставляют; от таковые нужды домы свои оставляют и бегут, иные в понизовые места, иныеж и во-Украйные. —... А что до того помещикам дела, что крестьяне богаты; лишь бы он пашни не запустил. Хотяб у него и неодна тысяча рублев была, — толькоб не воровал и без явочно не торговал. Что крестьяне богаты, то бы и честь помещику».

«Крестьянам помещики не вековые владельцы, того ради они не весьма их берегут, а прямой их владетель Всероссийской Самодержец, а они владеют временно».

«Я сему вельми удивляюсь, что в Российском царстве премногое множество помещиков, богатых и судейством владеющих, а того не могут сделать, чтобы собравшись посоветывать и уложить, что тот крестьянский дворе именовать или полдвора, или четверть двора. И почему бы разуметь целой двор, или с четвертью двор».

Посошков предлагает средства для распределения податей по количеству засеянной земли, с общего совета помещиков, и с Высочайшего утверждения: (помещики) «вороты да городьбу, а иные дым избный считают. И яко дым на воздух исчезает, тако исчисление их ни вочтожность обращается. А и во исчислении душевном не чаюж я проку быть, понеже душа вещь не осязаемая, и умом непостижимая и цены неимущая; надлежит ценить вещи грунтоватее. — В душевном следовании труда много подъято, а казны, чаю, тысяч десятка два-три истощилось на него, обаче чаю я, что она вся туне пропала, и труд весь ни во что: ибо побор сей несостоятелен».

«По здравому рассуждению надлежит крестьянскому двору положить рассмотрение не по дымам [96] избным, но по владению земли и по засеву хлеба на том его владении».

«Я истинно много о сем размышлял, како бы право крестьянские поборы с них собирати, чтоб Его Императорскому Величеству было прибыльно, а им бы было не тягостно, и сего здравее не обретох, что прежде расположить крестьянские двора по владению земли их даныя, чем кой владеет, колико он на той своей земле хлеба высеет про себя».

«Потому мнению аще у коего крестьянина написать целой двор, то надобно ему земли давать мерою толико, чтоб ему мочно было на всякой год высеять ржи четыре четверти. А ярового восемь четвертей, а сена накосить ему про себя 20 копен».

«И того ради мнится мне лучше и помещикам учинить расположение указное, почему им с крестьян оброку и иного чего имати, и поколику дней в неделю на помещика своего работать, иного какого зделия делать, чтоб им сносно было Государеву подать и помещику заплатить, и себя прокормить без нужды. И о сем яко высоким господам тако и мелким дворянам надлежит между собою посоветывать о всяких крестьянских поборах помещичьих и о зделье, как бы их обложить с общего совета, и с докладу Его Императорскому Величеству, чтоб крестьянству было не тягостно, и расположить именно, почему с целого двора, и почему с полудвора, или с четверти, или с осьмые доли двора, имать денег и столовых запасов, и поколику с целого и не с целого двора пашни на помещика своего вспахать, и хлебом засеять и обмолотить, такожде и подводы расположить, по расположению дворовому. Чтоб всем по владению земли было, и никому ни перед кем не обидно, и чтоб и Государева побора снова им было платить сполна без доимки. И как о сем со общего совета изложится, и указом Его Императорского Величества утвердится, и тако аще нерушимо будет стоять, то крестьянство [97] все будут сыти, а иныя из них и обогатятся». «Егда кой крестьянин повыток свой сполна помещику своему заплатит, то уже бы никакой помещик сверх уреченного числа, ни малого чего не требовал с него».

«A буде кой помещик будет на крестьян своих налегать, и наложит сверх указанного числа, или излишню работу наложит, и аще те крестьяне дойдут до суда, — и у такого помещика тех крестьян отнять на Государя и землю. То на то смотря и самой ядовитый помещик сократить себя и крестьяне разорять не станет».

«А буде кой судья по доношению крестьянскому о винности помещиковой сыскивать не станет, и отошлет их к старому их помещику; и, сыскивать станет да будет во всем помещику наровить, а на крестьян вину валить; и аще те крестьяне дойдут до высшего суда, и вину на помещика своего изъявят, и судейскую вину предложат, то тот судья нетокмо пожитков, но и живота своего лишится».

«И аще тако во всей России устроено будет, то ни богатому ни убогому обиды ни малые не будет, но всякой по своей мочи,... на чем будет жить, и чем будет владеть, с того будет и платить как Царю, так помещикам».

«А по древнему порядку о поборах иные в конец разоряются. По моему мнению Царю паче помещиков надлежит крестьянство беречи: понеже помещики владеют ими временно и Царю они вековые, и крестьянское богатство царственное. И того ради Царю яко великородных и военных, так и купечество и крестьянство блюсти, дабы никто в убожество не входил, но вси бо по своей мерности изобильны были».

___________________________________

В 8 главе о Дворянах, крестьянах и земских делах заключается множество предложений, коим предупреждалось зло нашего времени, например черезполосные владения... «Дворяне не токмо пусшые земли [98] делят, но и жилые села и деревни на многие доли делят. Есть в Новгородском уезде погост именуемый Устрика, и в том селе дворов с двадцать, а помещиков владеют семеро разных фамилий, а во иных деревнях и больше того есть владельцев. И в таковых разновладельцах нельзя быть без вражды, и другу от друга без обиды».

«И мне мнится ради охранения от обиды, и после умерших, лучше делить земля пустая и жилая целыми пустошами и деревнями по урочищам. А буде ради многих пайщиков разделить цельно и не можно, то те земли и деревни положить в цену. И буде кто, из тех же родственников, деньги в дел положит, и землю жилую или пустую возмет всю за себя, то и добро так. А буде все родственники скудны, то продать ее и постороннему человеку, и деньги по надлежащим долям разделить. Но не то что уголовщине быть, но и браниться будет не о чем, потому что на деньги и малые дробинки разделяют чисто».

Генеральное земель размежевание, приведенное в исполнение Императрицею Екатериною II, было уже предложено Посошковым.

«A и сие весьма неправо деется: писцы и переписчики и дозорщики пустоши и жилые деревни, как кои слывут, именно не пишут, и колико в коем урочище четверные пашни; и сенные покосы пишут же, а пишучи не тоб, чтоб ее смерить, но и глазами не видал; пишут все по крестьянским сказкам. И с иной пустоши напишут четвертей пятдесять в поле, а в дву потомуж. А егда кто станет сеять, ажно во всех трех полях толико не высеет. А в иной пустоши видел я написано шесть четвертей, а высевается ржи в одном поле по двадцати четвертей: а лесу будет больше трех верст. И в таком расположении токмо одна смута. И всякой деревне и пустошам мера да прозвания, а при какой признаке та земля, или с какою землею смежна, [99] ничего того не пишут, и разделения межам совершенного не чинят. И от того много множество ссор ип убийства чинится; иные забыв страх Божий, взяв в руки Св. икону, и на голову свою положа дерни[н]у, да отводят землю (Это для Русских древностей); и в таком отводе смертно грешат; и много и того случается, еже отводя землю и не правдою межу полагая, и умирали на меже. А по прямому рассуждению надлежит всем живым землям и пустошам учинить межи недвижимые. Учиня так, надлежит твердо блюсти, чтобы никаковой отмежеванной земли, ни жилой, ни пустой пустоши, не токмо по прежнему на многие части, но и на двое неделить бы,… но кому случится продать или заложить, или и кому отдать, то отдавать бы и продать всю, какова коя земля есть по обмежеванию, без разделу». Посошков дает подробные советы о межевании, сохранении межей, о планах, о мере дороге.

«И тако всех господе, великих и мелких дворян дачи омерят подлинною правдивою мерою, а не по прежнему глазомером, чтоб ни лишку и недомеру против дачь не было. И сицевое межеванье аще и нескоро окончится, да уже прочно оно будете, и помещикам всем покой великой учинит».

Посошков не остановился на одном размежевании: любимою, как видно, мыслию его было учреждение поземельного сбора вместо подушного. «Измерив поместные и вотчинные земли обложить их платежем с земли, почему он великой наш Государь укажешь имать с четверти или с десятины на год, со всех владетелей земли Российские».

«И аще Бог на ней призрит, и помощ Свою ниспошлет, то может оный не весьма долгим временем состроиться; трудно только первый год потрудиться. Поспешность сего дела в руце суть Царстей; аще он восхощет, то немногими лет может тое [100] дело справити... — Только чаю сильные лица будут всячески сие дело препинать, понеже они обыкли по своей воле жить, и ни так они любят дать как себе взять. Я чаю, что и дворовому расположению, как ни есть, а будут препятия чинить. А если Великий Государь переломит их древнее упрямство, то я чаю, что в пользу будут дворовые поборы».

«Такожде и дворы все яко крестьянские тако и дворянские, и всяких чинов у людей, и в городех у купецких людей, и прочих у городских жителей, и у приказных канцеляристов, и у прочих служителей приказных, и у самых Судей, дворы измерить и платежем обложить, дабы на земле Его Императорского Величества никто даром нежил».

В заключение Посошков опять повторяет: «и ради такового великого земленого дела надлежит, чаю, особные канцелярии и учинить; понеже всем дела много будет, и сбор в ней будет миллионной и самой основательной. И сей земляной сбор трудно токмо его основать, а егда оснуется и утвердится, то он яко река имать тещи неизменно. Земля сотворена они Бога недвижима, тако и сбор земляной, аще Бог его совершит и утвердит, то будет он неподвижен во веки, Аминь».

___________________________________

Девятая глава имеет предметом финансы. Следующие строки выписаны как будто из Сюлли:

«В собрании Царского сокровища надлежит прямо и здраво собирати, чтоб ни каковые обиды ни на кого не навесить, казну бы Царскую собирать, а Царство бы его не разорять, худой тот сбор, аще кто Царю казну собираеш, а людей разоряеш, ибо аще кто Государю своему тщится служити, то паче собрания надлежит ему людий от разорения соблюдати, то оное собрание и скоро и прочно будет. К сему же и собранного надобно блюсти, дабы даром ничто нигде [101] не гибнуло. А хранение добрый товарищ собрания; аще бо охранения где не будет, трудно тут собирателю собирати. А яко утлого сосуда не можно наполнити, то чаю и собрание казны. Аще собранного не будет блюсти, не спор тот сбор будет».

А вот эти слова как будто заимствовал у Посошкова Адам Смит: «понеже не то Царственное богатство еже в Царской казне лежащие казны много; ниже то Царственное богатство, еже Синклит Царского Величества в златотканных одеждах ходит; но то самое Царственное богатство, ежелиб весь народ по мерностям своим богат был самыми домовыми внутренними своими богатствы, а не внешними одеждами, или позументным украшением, ибо украшением одежд не мы богатимся, но те Государства богатятся, из коих те украшения привозят к нам, а нас во имении теми украшениями истончевают; пачеже вещественного богатства надлежит всем нам обще пещися о не вещественном богатстве, то есть о истинной правде: правда Отец Бог», и проч.

«То бо есть самое Царства украшение и прославление и честное богатство, аще правда яко в великих лицах, тако и в мизирных она насадится, и твердо вкоренится, и вси яко богатые тако и убозие между собою любовию имут жить; то всяких чинов люди, по своему бытию, в богатстве довольны будут; понеже правда никого обидеть не попускает, а любовь принудит друге другу в нужде помогати, и тако вси обогатятся, а Царские сокровищи со излишеством наполнятся, и аще и побор какой прибавочной случится, то не морщася платить будут», и проч.

«По моему мнению сие дело не великое и весьма не трудное, еже Царские сокровища наполнити богатством, за еже Царь яко Бог, еже восхощет во области своей, может сотворить, но то великое многотрудное есть дело, ежелиб народ весь обогатить, понеже без насаждения правды и без истребления обидников, [102] и воров, и разбойников, и всяких разных явных и потаенных грабителей, ни коими мирами народу всесовершенно обогатиться не возможно...».

«A егда правда в нас утвердится и твердо вкоренится, то не можно Царству нашему Российскому не богатитися и славою не возвыситися».

«Я сего не могу (ни) знать, что то у наших людей за разум, что ничего впрок государству не прочат, токмо и прочат имения себе, и то на час».

«Царская собрания не истощатся, аще и не круто будут собиратися, всячески свое место наполнять; а крутое собрание не собрание но разорение».

«И буде на ком и недочет какой явится, то только для известия надлежит писать в коллегию, чтоб там явно было, на ком что останется недостаточные казны. И от такого порядка казне великого Государя будет великое пополнение, и царственное украшение: понеже никто разорен не будет, и в нищету пригнан не будет же, и дом его цел будет. А по прежнему уставу за недоимку двор, пожитки оберут, да оценив в пол, или в треть, или в десятую доль, да и продадут, и тако совсем его разорять».

Указав многие средства к обогащению казны, Посошков вооружается против одного ныне уже не существующего побора: «такому Великому Монарху, и на весь свет славному и Великому Императору, собирают ему на нужные расходы со всякого сбора по деньги на рубль, и сей сбор паче всех сборов моему мнению противен, понеже Царь наш всесовершенный Самодержец, и не токмо от своих рабов, но и от иных своих соседей зазрен быти не может. Он наш Государь подобен Богу, еже восхощет может сотворити, и казну свою может со излишеством наполнить, и никакая нужда денежная коснутися его не может. По моему [103]мнению вси вышепомянутые древнего устава пошлины все многохкладные сборы и нововымышленные мелочные сборы оставить, да уставить един самой Государственной правдивой сбор, от Христова воплощения установленный, т. е. десятинный, еже имать пошлины по гривне с рубля, а не то по пяти алтын».

Посошков был кажется против казенных монополий. «A и соляной продаже мнится мне быти не вельмиж дельно учинено, еже быти ей в продаже Царского Величества; но вельми пристойное быть ей в свободном торгу, а вместо продажные прибыли положить на всякой пуде, кой пойдет в продажу, пошлины по гривне на пуд, а не с денег; и где в какову цену ни купится, хотя где в алтыне или грош пуд, обаче имать с нее по гривне с пуда, или больше, или меньше по колику Его Императорское Величество позволит имать с пуда».

«И аще соли свободной торг будет, то многие тысячи людий будут от нея кормитися благословенным кусом, а не проклятым: понеже без кражи будут прямым своим трудом питатися, обаче многие люди и разбогатеют от нее; люди от безделицы цынжать и безвременно умирать не будут».

___________________________________

Кончив свои исследования, Посошков заключает:

«И сия мнения моего изъязвительная писания о истреблении всякие великие и малые неправды и о неисправности и о насаждении прямые правды и правостей, елико ми Бог помощи своей ниспослал, вся написал необинуяся, и предлагаю на рассуждение единого высокопарного белого орла, явного правдолюбца Императора Всероссийского, Петра Великаго, истиннаго Самодержца, незыблемаго. — О сем же свидетель ми есть Бог, еже аз не себя ради сие писах, но токмо ревность моя понудила мя на сие дело. И тако пламень любви к Его Царскому Величеству воспалился во мне; еже никая нужда пресещи не могла. Ибо аще и невеликая сия книга, обаче едва от многосуетий своих в три [104] лета ю соверших; аще и многократно переписывал ю, обаче ни от кого не видена бысть; всячески бо сокрывахся, дабы в народ не произнеслося сие мое предложение. —

И ныне всеусердно Твоего милосердия прошу, дабы имя мое сокровенно от сильных лиц было, паче же от не любяших правды, понеже писах, не слагая им.—

Паче же да будет воля Божия и Твоя превысокая Царская воля. Аминь.

Яко аще кто восхощет Богу угодить, тот не может мамоне услужить. Ничим же разнствует, аще кто и Царю верно почтится услужить, то всему миру имать ненавистен быть.

Всенижайший и мизирнейший рабичищ, правды же всеусердный желатель Иван Посошков утаенно от зрения людского трилетным трудом восписал, Твоему Царскому Величеству предлагаю. Аминь».

1724 г. Февраля 24.

___________________________________

Читатели видят по этому краткому очерку, какими примечательными мыслями преисполнено вновь открытое сочинение Посошкова. Спешим обрадовать их известием, что все оно скоро выйдет в свет.

В следующей книжке предложены будут читателям Москвитянина биографические сведения о Посошкове, кои удалось мне собрать из его сочинений, а также и одна глава из описанного теперь его тракта.

Михаил Погодин.

Текст воспроизведен по изданию: Крестьянин Иван Посошков, государственный муж времен Петра Великого // Москвитянин, № 3. 1842

Еще больше интересных материалов на нашем телеграм-канале ⏳Вперед в прошлое | Документы и факты⏳

Главная страница  | Обратная связь
COPYRIGHT © 2008-2024  All Rights Reserved.