МИТРОПОЛИТ ПЛАТОН

(ЛЕВШИН П. Г.)

ЖИЗНЬ ПЛАТОНА, МИТРОПОЛИТА МОСКОВСКОГО

Имя Платона, как имя Филарета, есть имя народное, Всероссийское. Всякая строка их для Русских, для ревнителей славы отечества, драгоценна, и потому я уверен, что собственные записки славнейшего из прежних Московских Митрополитов, о своей жизни, теперь предлагаемые, будут приняты публикою с величайшим удовольствием. О них доселе и слыхом не было слыхано в Русской Словесности; счастливый случай, среди моих беспрерывных поисков о Русских достопримечательностях, доставил мне в руки их список, и я сообщу в Москвитянине несколько отрывков, – сколько могу.

Скажу два слова вообще о записках (memoires): у нас жалуются обыкновенно на их недостаток. Это неправда: мы имеем их множество, но они лежат большею частью под спудом. Назову теперь кроме напечатанных: Желябужского, Матвеева, Медведева, Нащокина, Шаховского, Данилова, – Записки: Лопухина, Храповицкого, Кн. Юрья Владимировича Долгорукого (в моем музее подлинные), Князя И.М. Долгорукого, Княгини Дашковой, Князя Н.В. Репнина, Винского, Болотова, Графа Ростопчина, Н.И. Дмитриева, Карамзина, Бенигсена, и проч. и проч. Вместе с записками должно обратить внимание на письма, кои часто характеризуют время очень живо. У меня собрано их множество, и я прошу у кого есть что-нибудь в этом роде, и кому угодно было бы уступить мне оное, уведомлять меня с определением своих условий; я готов платить деньги или высылать книги по назначению. – М. П.

Родился 1757 года Июня 29 дня, дня, посвященного празднованию Первоверховных Апостолов Петра и Павла, при самом восходе солнечном, и в самый тот час, когда отец его, по должности своей причетнической, ударил в колокол к утренней службе, и услышав в ту же минуту, что родился ему сей сын, оставив звон, потек от радости узреть родившегося. Сие другие услышав, то есть, что начался звон и вдруг перестал, удивились, [28] и узнав тому причину, сорадовались обрадованному отцу; а может быть, что-либо из того и заключали. Но по крайней мере Петр (ибо он, яко родившийся в день празднуемых Петра и Павла, Петром, по желанию отцовскому, наименован), а после Платон, что он родился в день великих Церкви Учителей и Проповедников, что при самом восходе воссиявшего солнца, что при звоне созывающем всех Христиан на службу Божию, и что после он удостоился быть и Учителем Церкви, и Проповедником Евангелия, и Пастырем Христова стада, с некоторыми противу других отличными обстоятельствами, чрез всю жизнь свою почитал сие особенно счастливым и благодатным судеб Божиих предзнаменованием. А что притом отец его, услышав о его рождении, оставил звон и потек к родившемуся; о сем рассуждая часто, Платон уподоблял таковой случай Отроковице Роди, в Деяниях упоминаемой, которая услышав у врат стояща Апостола Петра, не отверзла дверей от радости, но притекши в дом, возвестила о прибытии его.

Родился же Петр в селе Чашникове, которое отстоит от Москвы 40 верст, на большой Петербургской дороге, от отца Георгия, который тогда был в селе том при церкви причетником, а после в другом селе, в Клинском уезде, Глухове, Священником, и от матери Татианы.

Отец Платона, Георгий был свойства горячего, но простосердечного и откровенного; лести не знающий и отвращающийся оной; также не корыстолюбив; особливо низким образом корысть приобретать почитал себе противным, и в других предосудительным. А мать Татиана, быв благоразумна и рассудительна, была горяча к детям, и о добром их воспитании и опрятном содержании весьма пеклася; наипаче быв сама набожна и благочестива, и детей приобучать богомолию и страху Божию первым долгом почитала. Была домостроительная хозяйка, и щадила малое дома содержание, чтоб ничего не издержать на что-либо излишнее. Чрез что хотя дом был и не богатый, однако ни в чём нужном, что до пищи, пития и одеяния, [29] не оскудный: почему и детей своих в лучшей содержала опрятности, нежели другие, содержанием быв богатое. Нравов была благородных, не любила низкости, и чтоб во всём сохранить свою честь, и от других почитание заслужить, была всегда расположена. Службы Божией почти никогда не оставляла; нищих по возможности всегда оделяла, с некоторым своим удовольствием, и едва когда просящему отказывала. Была трудолюбива и воздержна, а тем и здравие хранила; и продолжила жизнь до 70 лет; и далее, может быть, продолжилася бы жизнь её, ежели бы свирепевшая в 1771 году, в Москве, заразительная язва жизни её не пресекла, и погребена в Москве, в Новодевичьем монастыре. А отец Петра, Священник Георгий, погребен в Москве же, при Церкви приходской, у Спаса во Спасской.

Поминается здесь о свойствах родителей Платона, дабы изъявить, что оные родителей свойства и во нравах рожденного от них некоторым образом были видимы: о чём после будет помянуто.

Быв младенцем, как мать не однократно сказывала с удовольствием, всех взоры и любования на себя привлекал. Ибо дитя было лицом красное, ласковое, миловидное, здравое и состава по всему самого порядочного. Почему, когда мать на руках его пред людьми, или дома или на улице держала, или кормила, или пестовала, все привлекались брать его к себе на руки, пестовали и им со услаждением любовались; так что иногда мать приводило сие в опасность, чтоб брав все его на руки какого вреда по неосторожности ему не причинили; и для того остерегалась пред людей всегда его выносить. Таким образом возрастал младенец, под заботливым воспитанием матери, которая на него взирала, яко на дар Божий; и как начал он говорить, тотчас начала ему внушать имя Божие , и научала молитвами, младенцу свойственными , отзываться к общему Отцу всех тварей.

На шестом году от рождения начали Петра обучать грамоте: азбуке, Часослову и Псалтири; а потом писать; [30] каковый общий был тогда обучения порядок, для всех всякого состояния отроков. Петр был весьма понятен; и удобно и скоро всё изучивал. И хотя иногда к отроческим играм и резвостям был несколько склонен, и от учения за тем в некоторые часы удалялся: но за то от отца был наказыван, с большею, может быть, строгостию, нежели бы возраст лет и живость младенческого свойства дозволяли; однако и сию строгость матерние ласковые увещания приводили в умеренность. Изучился младенец грамоте и писать, чрез два года, и на осьмом году уже в Церкви не только читал, но и пел Церковные обыкновенные стихи, ибо и в пении по одной наслышке столько успел, что на том же году мог уже один, без помощи другого, на клиросе отправить всё пение Божественные Литургии. Ибо и голос имел светлый и приятный, и к пению особую склонность, и в Церкви, на всякой службе Божией быть, его особенно веселило; о каковой его к Церкви и к службе её отличной склонности после не умолчу. И за таковое в таковых летах преуспеяние, и охоту к чтению и пению, и прибежище к Церкви, а притом за свой всегда веселый и ласковый нрав, и от родителей и от сторонних был любим и похваляем и выхваляем.

На десятом году от рождения был он отдан в школу. – При сем нельзя умолчать некоторого особенного случая. Отец его, Священник Георгий, был потом, по некоторым превратным мира сего обстоятельствам, Священником в Серпуховском уезде, в селе Липицах, что близ реки Оки, в Коломенской Епархии. Требовано было от Духовного Правительства, чтоб все священно и церковнослужители детей своих приводили в Семинарию в Коломну. Отцу Петру крайне сего не хотелось. Ибо он в Коломенскую Епархию, в помянутое село переселился не по охоте своей, но по принуждению обстоятельств: и желалось ему, чтоб из той Епархии выйти в Москву, куда после вышел, и был Священником викарным у Церкви Николая Чудотворца, что слывет Красные Колокола. [31] А сын его больший, Тимофей, а брат Петров, был уже определен в Пономаря, в Москве, у Софии Премудрости Божия, что на берегу Москвы реки; который Тимофей был после Диаконом в Москве, у Иакова Апостола, что в Казенной; а потом у Спаса в Спасской, где и умре и погребён. Отцу Петра желалось, чтобы и другой сын его, сей Петр, и другой брат его, Александр, определены были в Московскую Епархию, в тамошнее училище, почему и просил Московскую духовную Консисторию, чтоб детей его, сего Петра и другого брата его, Александра определить в Московскую Академию, по причине брата его, находящегося в Москве, помянутого Тимофея. Но Секретарь сего прошения не принимал, говоря, что ему, яко находящемуся в Коломенской Епархии, надлежит своих детей отдать в Семинарию Коломенскую. Но отец неотступно просил: Секрётарь два и три раза настоял сильно. Напоследок Секретарь, и утружденный и удивленный таковым настоянием, пред всеми сказал: Ну! ты прямо отец детям; здесь мы не можем обирать денег от Священников, кои просят , чтоб их детей в школу не брали а от тебя не можем отвязаться, чтоб детей твоих в школу определить. И так принял прошение, доложил присутствующим. Послано сообщение в Коломенскую Епархию, что увольняются ли они для обучения в Московскую Академию. Там охотно уволили и прислали в сей силе соответствие. И так Петр и брат его меньший, Александр (который после был Диаконом в Москве, у Спаса в Спасской, а потом Священником у Николая в Хамовниках, а после Протопопом у Спаса на Бору, а наконец Протопопом Большого Успенского Собора, и Синода Членом и Кавалером, который там и преставися, 1798 года), определены в Московскую Греко-Латинскую Академию; а жительствовали при брате своем Тимофее; при церкви Софии Премудрости Божия.

По приведении в Академию, предстали пред Префекта, который тогда был Иоанн Козлович, после бывый Донский Архимандрит, и наконец Переяславский Епископ; [32] и тамо умре. Префект ободрил представших пред него отроков, сказав: «детки учитесь, после протопопове будете». И сие сбылось его пророчество: один и подлинно стал Протопопом, а другой Протопопов начальником.

По определении в Академию, научился Петр в две недели читать и писать по-Латыни. Потом переведен в Фару, или низший грамматический класс, где, быв год, переведен в грамматику: по прошествии года, в Синтаксиму, или высший грамматический класс, чрез год в Пиитику; по прошествии года Риторику, где, быв два года, переведен в Философию; а чрез два года уже и в Богословию. Учители его были в Фаре – Григорий Афанасьевич Драницын, который в монашестве Геннадий, после был Академии Префектом и Ректором, и потом Суздальским Епископом, где и преставися. В Грамматике Иеродиакон Лаврентий Чепелев, который в Иркутске в изгнании преставися. В Синтаксиме помянутый же Драницын. В Пиитике Иеромонах Амвросий Юматов, который после был Архимандритом в Китае, в Пекине, где и преставися. В Риторике Иеромонах Кирилл Григорович, который окончил жизнь свою несчастливо. В Философии и Богословии помянутый же Драницын, или Геннадий.

Обучался Петр Левшинов (ибо так он прозывался) Латинскому языку и помянутым наукам: Пиитике, Риторике, Философии и Богословию. Притом обучился сам собою Географии; а знание Истории приобрел всегдашним питанием исторических книг, к чему прилежал чрез всю свою жизнь, и не было для него приятнее упражнения, как чтение Истории, всей вообще и своей отечественной.

По тогдашнему в Академии порядку, Греческому языку обучались ученики особо, чрез два года, по окончании синтаксиса, и из Греческого класса переводимы были в пиитический; чрез что Латинского языка учение прерывалося. По желанию учителя пиитического, чтоб Петра иметь у себя в классе, Греческий класс он миновал; а чрез то и лишился знания Греческого языка. Но дошед до Философии, и увндев, что по многим встречающимся Греческим [33] словам, языка сего знание нужно: а притом приметив, что некоторые товарищи его, впрочем в успехах учения и худшие его, но Греческий язык хотя несколько знают и тем пред ним преимуществуют, сим чувствительно тронут был Петр, что он, товарищей в науках превосходнее, но знанием сего языка пред ними, яко унижался. Почему горячо принялся, чтоб сие желание свое выполнить. Но много встречалось затруднений. Не было грамматики Греческой, купить было не на что; да и учить некому. Но чего не преодолевает горячее прилежание и тщание? Выпросил на время у товарища грамматику Греческую, на Латинском языке, сочиненную Архимандритом Варлаамом Лащевским, и оную всю переписал, а чрез то и писать по-Гречески изучился, как бы Срисовывая буквы Греческие с печатных: почему и Почерк его письма по-Гречески был сходен с Греческим печатным. Достав таким образом грамматику, начал сам себя по ней учить; сам себе уроки задавать; сам себя выслушивать; сам себя или похвалять за прилежание, или осуждать за нерадение. А как места случались, кои он выразуметь не мог, о том приходя в школу, у товарищей своих, знавших Греческий язык, спрашивал; и чрез то вразумлялся. Потом и задачи к Переводу с Российского на Греческий сам себе задавал: а о словах Греческих спрашивал у товарищей, и записывал; и потому дома сочинив, показывал Товарищам, кои, прочетши, или похвалили, или поправляли, чрез что по малу и успевал Левшинов. Но как сего было не довольно, ибо затруднительно, то вздумал он ходить в Греческий монастырь, близ самой Академии стоящий, на службу Божию, сколько время дозволяло; и со всем вниманием прислушивался к чтению и пению Греков: и сие много Петра выпользовало. Ибо и слова некоторые понял, и некоторое их сложение приметил; а паче правильное их произношение перенял; да и пению их несколько научился. А потом, когда стал учителем в Академии, имел свободный случай с Г реками не редко обходиться; а чрез обхождение, разговаривая [34] с ними, хотя худо, по-Гречески, но чрез то, себя поправлял, и нечувствительно больший успех приобретал. Ибо уже мог некоторые не трудные на Греческом языке книги читать и разуметь, и с Греками сколько-нибудь, хотя не совершенно, разговаривать, не попросту, ????, как Греки говорят, но по-Еллински. А потому уже, будучи в Академии Пиитики учителем, обучал учеников Греческой грамматике; и всегда, с удовольствием Петр о себе говорил, что он в Греческом языке, ???????????, то есть, сам себе учитель; и сие услаждение была истинная награда за немалые его в изучении Греческого языка труды.

В прочих же во всех науках, в Академии преподаваемых, был Левшинов отлично успешен, и из всех товарищей почитался первым. Почему и от учителей и от товарищей всех был особенно любим. От учителей за прилежание, за всегдашнее в школу хождение, за отличный во всём успех и за благонравие. А притом, как он изучился партесному пению, и имел голос приятный, и знал в пении искусство, то и сие любовь к Петру учителей умножало. А товарищи его любили за добрый и веселый прав и словоохотливость, с некоторою всегда пристойною шутливостью. Но Бог его сохранял, что никогда ни с кем он не ссорился и не бранился. Ибо имел нрав мягкосердечный, и в случае уступчивый, и стыдливый.

Но как между тем Петр поступал в домашнем обхождении, и в чём упражнялся? Жил он при помянутом брате своем Тимофее, который был Диаконом у Спаса во Спасской, где вместе жили и родители его. Петр, исправив задачи, назначенные от школы, дома упражнялся в чтении книг и в хождении в Церковь на службу Божию. Всегда он, чрез всю жизнь, сожалел, что тогда в Академии другим наукам и языкам не обучали, в коих он конечно сколько-нибудь предуспел бы. А паче сожалел, что превеликую имел охоту к чтению книг; но книг дома никаких не было; купить было не на что, из Академии никаких книг не давали. Почему Петр, [35] чтоб утолить жажду свою, читал все книги, какие в Церкви могли найтиться, яко то: Четии-Минеи, Прологи, Камень Веры, Маргарит, Обед Духовный, Вечерю, Историю Барония; а паче всего Послания Ап. Павла, коими толико восхищался, что их, может быть, более двадцати раз прочитал; и никто ему столько не нравился, как сей великого имени и духа муж и Св. Иоанн Златоуст. А к лучшему знанию в Латинском языке много ему послужила книжка Цицеронова о должностях: De officiis, которую мать, ходя по площади, и сама не зная, для него купила, а другая История Курциева, которую он выпросил у товарища, для прочитания, Он их с жадностию великою читал, и по особой склонности, и по неимению других книг, многократно их чтение повторял; особливо услаждался пресладостным и остроумным слогом Курция; и казалось ему, что язык, коим говорил Курций, есть яко выше человеческого; поелику подобной сладости и остроты и умных переворотов, ни в каком Российском писателе найти ему не случалось, или так вкусу его нравилось.

И так в чтении книг Левшинов препровождал домашнее время: а притом никогда не оставлял ходить в Церковь, когда от школ было свободно; особливо во время вакации ни единого дня ни упускал, чтоб не быть на вечерни и на литургии, а на утренях в воскресные и праздничные дни. В Церкви был первый из читающих и поющих; и как в пении был искусен, и ни в чём исправным церковникам не уступал, и устав Церковный не худо знал, то любим был до зела священно и церковнослужителями, и прихожанами, особливо кои также охотны к пению. И в сем было его любимое упражнение; и можно по истине сказать, что не знал кроме трех мест: дома, Церкви и школы. Ни куда, даже весьма редко, и к сродникам хаживал, и хотя и от прихожан некоторых был часто приглашаем, но по некоторой врожденной стыдливости или застенчивости всегда от того отрицался. На гуляние также редко куда хаживал. Единственно находился в доме, и вышепомянутыми [36] упражнениями себя занимал; или урок учил, или задачу сочинял, или читал, или что-нибудь писал, или с домашними и с гостьми разговаривал, или гулял летом в маленьком садике, где почти и жил.

По сему свойству Петра мог бы иной подумать, что был он нрава меланхолического, дикого и грубого и не словоохотного. Нет! никак! был он нрава веселого, словоохотного, любил свои разговоры прикрашивать шутливыми или забавными словами; и в разговоре своем всем всегда нравился, и находили все удовольствие его слушать, или с ним разговаривать, тем более, что и красота лица, и написанная на нём живо неповинность и непорочность нравов каждого привлекали: ибо был откровенен и искренен так, что, казалось, душа его на лице его и на устах его. Но лукавствовать и хитрствовать не знал; а после когда и узнал, но всегда чувствовал к тому ужасное отвращение.

Но при всём своем таковом свойстве, был крайний уединения любитель, чтоб находиться только у себя дома, или с малым числом верных приятелей и друзей обходиться, с коими бы не иначе мог разговаривать, как сам с собою, без всякого принуждения, со всею откровенностью, И потому всё то, что называется церемониею, для него было несносно. И сию к уединению любовь сохранил он во всю жизнь: даже будучи в важных званиях, Архиерейском, и при Дворе, наиболее находился в своем доме, и весьма редко куда выезжал, разве куда его должность вызывала; чем отличался от всех почти в его время бывших знаменитых духовных особ. Каковая к уединению склонность его побудила и пустыню Вифанию устроить, и там поселиться, о чём после сказано будет.

На 15-м или 16-м году начал он впервые чувствовать борение похоти плотские: но Бог от падения сего его сохранил, и всё проходило в одних волнениях и воображениях мысленных. Также стала приходить в мысль заботливость, каким образом впредь ему свое житие [37] устроить, и доставить себе собственное содержание, а не всегда от единых родителей и сродников в том зависеть.

К женитьбе не только никогда склонности не имел, но даже, о том когда было напоминаемо, и слышать стыдился, – не известно почему, по расположению ли какому от природы, или по особенному какому Божию устроению; а единственно был склонен к духовному званию, а паче к монашеству. И сия склонность в нем открылась еще, когда он был лет 20-ти. Ибо в сии отроческие лета часто в шутках представлял себя как бы монахом; иногда, как Архиерей, обеими руками осенял; иногда четки перебирал, и прочее подобное. Что тогда принимаемо было не только домашними, но и им самим за шутку: но Богу угодно было тайными своими судьбами вести его к самому делу.

Сия наклонность была причиною, что, когда при открытии в Москве Университета, был он выбран и назначен в студенты в Университет, и когда другие не только того хотели, но и искали, Петр никак на то не согласился, и совершенно от того отрекся, так и от других светских ему предлагаемых состояний. Но вот и начало его в духовное звание вступления!

По окончании двух лет в учении в Богословии, Левшинов Ректором и Архимандритом и учителем его, Геннадием, у коего он и жил, обучая племянников его, представлен был в С. Синод на пиитический класс в учителя в Академию, вместе с правщиком типографии, Петром Петровым, который ныне Митрополитом Новгородским Гавриилом. И хотя указом велено его Петрова определить, но с тем, ежели он в монашество вступить пожелает; но как он тогда от сего отрекся, то и пал жребий на Левшинова; и он определен учителем Пиитики, 1757 года, с получением жалованья по 170 рублей.

Префектом Академии тогда был Каллиграф из Евреев, человек ученый, который после был Архимандритом [38] Спасоярославским, а умер в Троицкой Лавре и погребен; проповедниками Ириней Братанович, который после был Епископом Вологодским, и там скончался; Феофан Сулима, который был Архимандритом в Костроме, и там скончался; риторическим, Константин Борковский, который был Архимандритом в Казани, и там скончался. Сии здесь упоминаются: понеже они были, все друзья Левшинову, – по самую смерть их.

Определенный новый учитель обучал Пиитике и Греческому языку. Но при том возложена на него должность, по порядку, принятому в Академии, чтоб толковать Катихизис публично, по воскресным дням, в собрании Академии и всех со стороны всякого состояния людей, для слушания приходящих. Никогда, можно сказать, во всю жизнь не был столько счастлив Петр, как при сем случае. Собрание всякого состояния людей столь было велико, что никогда еще в Академии того не случалось. Хотя Палата была не мала, но теснота и духота была чрезмерная. Некоторые из слушателей, малых своих детей приводя, повергали в кафедре, к ногам учителя, повторяя им, чтоб они учителя слушали и помнили. Сие умножало ревность в Левшинове: ибо он чрез два часа и более толкование продолжал, обливаясь и измокнув весь от поту. Усердные слушатели из знаменитых Московских купцов в воскресные дни его посещали; и всем не только нужным, но и до изобилия, его снабжали; притом провозглашали его в своих разговорах Апостолом Московским.

По истине Петр, а после Платон, сим невидимым зрелищем столь поражен был, что нередко говаривал, что он счастливее был в Москве, быв еще мирским и по 20-му году, нежели, когда в том же граде Бог сподобил его быть Архиереем. Ибо быв Архиереем, хотя также проповедывал Слово Божие не редко, и хотя собрания были велики и ревностны: но не приметил он столь великого усердия и жадности в слушателях, как в то время, когда он юноша и мирской толковал Катихизис. Сие приписывал он своим умножившимся грехам, коих, и толиких, [39] еще в юности своей не имел; а потому и благодать тогда действовала более, нежели после. Ибо он всегда утверждал, что учение, дабы было действительно, не столько зависит от остроумия и красноречия, сколько от чистоты и непорочности сердца учителева.

Успех и похвала учительства Петрова, по Москве разнесшаяся, подвигла к зависти некоторых, а особливо Преосвященного Амвросия, тогда бывшего Епископа Переславльского, а после Архиепископа Московского: и разглашено, что аки бы Левшинов учит многому, Церкви противному; а потому де надлежит его наказать и из Академии изгнать. Сие разглашение дошло и до Петра, и не мало его смутило. Но он ободрял себя не зазирающею в том его совестию, и ректорским исследованием, который ничего того не нашел; а паче ревностными слушателями, из которых многие знаменитые, услышав про то, ободряли Петра, чтоб ни мало тем не смущался, говоря, что они православные Христиане и разумеют учение; и ежели де что воспоследует, они готовы пред всякого и везде предстать, и его учение оправдывать. Но, по благодати Божией, всё то прошло в одних слухах, без всяких дальних следствий.

И уже годовое течение толкования Катихизиса к концу приходило, то есть, к вакациям, к 16 числу Июля, как между тем нечаянный воспоследовал к Левшинову из Петербурга письменный отзыв от Архимандрита Троицкие Лавры, придворного проповедника и Синода члена, Гедеона, коим он приглашал его благосклонно в учители на Риторику, в Троицкую Семинарию; а немедленно по сем о том же и указ из Святейшего Синода прислан. Сие Петра не только удивило, но и смутило. Ибо он о том и в мысли не воображал, да и не желал в Лавре быть, яко в месте дотоле совсем для него неизвестном. А желал в вакацию пострижен быть в Академии, в Заиконоспасском монастыре; ибо на то уже и указ из С. Синода дозволительный воспоследовал. Да и Ректору, любящему Петра, отпустить от себя не хотелось. И потому он даже уговаривал отрещись от пострижения, чем де одним можно от Лавры свободиться; и обещал ему исходатайствовать [40] лучшее в духовенстве светском место. Но Левшинов столь был привержен к монашескому состоянию, что лучше захотел противу воли своей в Лавру преселиться, нежели, чтоб монашество оставить. И так, по окончании годового в Академии учения, из Москвы в Лавру отправился, Июля 19 дня 1758 года.

Приезжая к Лавре, нечто случилось с ним внезапное и как бы нечто предзнаменующее. Пред самыми стенами монастыря увидел он пред собою на встречу идущих всех Лаврских властей, Иеромонахов и Иеродиаконов, в облачении, с хоругвями и со святыми иконами и со множеством народа. Был то крестный ход, 20 Июля, к приходской Ильинской Церкви. Сие после Петр, став Настоятелем Лавры, почитал предварительным судеб (Вышнего) прознаменованием.

Преселився в Лавру, хотя был принят от всех благосклонно и ласково, особливо от учителей, но крайняя грусть его почти обуяла, даже, что с неделю непрестанно проливал слезы. Новость места, новость людей и неизвестность будущего тут жребия своего, в таковое приводили его уныние. Но мало-помалу ободряясь, начал привыкать, и наконец столь привык, что по самую смерть не было для него милее и любезнее во всём свете места, паче Лавры. Скоро потом от Архимандрита пришел указ о пострижении Петра; и к нему от негож благосклонное письмо, совершить предприятие увещавающее, да и предписано наречь его Платоном. Почему Петр, в сходственность всегдашнего своего желания, без уныния, с радостью, и пострижен в Лавре, Августа 14 дня 1758 года, на 21 году от рождения, бывым тогда Наместником, что ныне Митрополит Новгородский, Гавриилом, и наименован Платоном. А с ним вместе пострижен учитель Греческого и Еврейского языков, Петр Постников, нареченный Парфением, коего Петр, еще колеблющегося, всю нощь уговаривал к пострижению; Парфений был после в той же Семинарии Ректором, и тут скончался.

Текст воспроизведен по изданию: Жизнь Платона, митрополита Московского // Москвитянин, № 4. 1849