|
ДАНИЛА ЯКОВЛЕВИЧ ЗЕМСКОЙ, ОДИН ИЗ ПТЕНЦОВ ПЕТРА ВЕЛИКОГО.Под этим заглавием мы помещаем весьма обязательно переданные нам Петром Васильевичем Лобановым Записки его двоюродной бабки, княжны Евы-Александры Васильевны Вяземской, в замужестве Смирная, родная сестра Софьи Васильевны Лобановой,– Записки, сохранившиеся в одном лишь отрывке. Ева Смирная была внучка Данилы Яковлевича Земского, современника и одного из птенцов Петра Великого. Настоящий отрывок, которым и ограничиваются сохранившиеся ее Записки, написан Евой Смирной в тетрадку, в 4-ю долю, стр. 17, почерком почти уставцом, без малейших знаков препинания. Факт интересный: образование княжны Вяземской было до того пренебрежено, что оно все ограничилось чтением церковных книг и рукодельными работами. Родилась она в 1771 году, и прожив долго, под старость поселилась в Ново-Девичьем монастыре, в С.-Петербурге, еще в бытность монастыря на Васильевском острову. Скончалась в новом его помещении за Московской заставой. Записки, ныне печатаемые, писаны ею в 1850-м году, на 79 году от рождения (На первой странице рукописи следующая заметка Евы Смирной: «Село Кудаево, единственное удельное имение, осталось в руках князей Вяземских. Родословная была у батюшки, князя Василия Алексеевича, но дядя покойный, князь Сергей Иванович, взял у батюшки рассмотреть; так она и осталась у дяди. Кудаево принадлежит теперь внуку князя Василия Алексеевича Вяземского»). Рассказ Евы Смирной мы передаем по исправлении правописания подлинника, отнюдь не касаясь изложения. Ред. I. Я родилась в селе Кудаеве, подмосковной отца моего, князя Вяземского, которое принадлежит нынеча (1850 г.) внуку его, князю Алексею Вяземскому. Родилась я в последний год чумы (1771 г.) при большом собрании родства. [68] Дед мой Земской, отец моей матери, со всем семейством, с дочерьми замужними и девицами, переехал из Москвы в Кудаево избежать опасности. Бабушка Соймикова, Прасковья Алексеевна, с дочерью Авдотьею Александровною, которая была в замужестве после за Арсеньевым, Василием Дмитриевичем, и другие ее родные. У бабки Соймиковой по близости Кудаева была маленькая деревня; у ней было два сына: Петр и Николай; они жили в своей деревни, но рано поутру в чаю уже бывали в Кудаеве. Дом хоша был очень большой, но по количеству гостей, хозяевам не было места, так что мой отец и мать, соблюдая старинное гостеприимство, перешли жить в баню, довольно пространную, где я и родилась, на самую заутреню Светлого Христова Воскресенья, 19-го апреля. Дедушка Данила Яковлевич Земской был восхищен от радости; человек он был пребогатый, просил отца, чтобы мне дали имя Евы, это имя было любезной его супруги, матери моей матушки. Дедушка Данила Яковлевич был чрезвычайно богат; вы можете представить какие ризки, какое приданое (он мне сделал), верьте мне, что я не лгу! Старинные люльки были висяцие; низ был бархатный у люльки, венецианского бархату; оцып, старинное название, на чем висела люлька серебрянная; палки в люльке – серебрянные; одеяльцы парчевые на собольем меху, самые богатые в тогдашнее время; такой был манер, или по нынешнему мода; пелёнки, простыни самого лучшего голландского полотна, и камердух – это наволочки, сорочки камердух, был род линон-батист, батисты такие были в то время, каких уже ныне найти ни за что нельзя! наволочки, простыни, все обшиты брабантскими кружевами; игрушки все были серебрянные! Все это было принесено в день крещения; игрушки состояли: маленький чайный прибор, весь комплектный столовый сервиз, по тогдашнему времени: стопы, кружки, зеркала серебрянные, вызолоченные и весь туалет, ящик, в котором было уложено, серебрянный персидский. Дедушка получил этот ящик от персидского хана в подарок. Дедушка Данила Яковлевич Земской крестил меня с дочерью своею Сусанною Даниловною, а моею теткою. [69] Когда чума кончилась, дедушка поехал в Москву и взял меня с собою, хотя ни отцу моему, ни матери моей не хотелось расстаться с дочерью; но в тогдашнее время не смели отказывать родителям, повиновались их воле. Дедушка недолго насладился иметь внучку при себе: мне кончилось три года; дедушка окончил жизнь. Люди родятся с благословением Божиим, Господь каждому по милосердию Своему дает ум, красоту, талант, богатство; меня Господь одарил памятью: в 79 лет я пишу эти записки, справьтесь, вы не найдете ни прибавленного, ни убавленного. II. Отец мой и мать моя были крепко огорчены потерею дедушки; я, будучи трехлетнею, напоминала матушке, что дедушкин дом был на Таганке против церкви Спаса Нерукотворенного, церковь которую строил дед мой на свое иждивение. Дом был преогромный, оранжереи, все, что, по тогдашнему, надобно было богатому человеку иметь. Дед мой (по фамилии) Земской был из дворян, но самых бедных, богат был умом обширным, его лицо изображало самого умного, деятельного человека; у отца моего был его портрет; батюшка покойный любил его, почитал его за ум и деятельность; справьтесь по летописям, с которых пор дворяне прежде назывались граждане. Блаженной памяти император Петр I, желая блага своему государству, сам учился художествам, был корабельной плотник, токарь; сам сапоги чинил, показывал пример подданным, желая просветить отечество в художестве. Когда государь Петр I отправился в Голландию, то пожелал взять у добрых и достойных отцов молодых людей для обучения мануфактур,– 18 человек. Учились в Голландии: Земской, Затрапезной, Лакастов, Балашев. Земской учился шелковой мануфактуре; Затрапезной – холщевой; Балашев – золотой; Лакастов – бумажной. Живучи в Голландии, они учились и [70] иностранным языкам. Когда они бывали в Голландии, они не знали, что Петр I был их император: они с ним обращались как с добрым товарищем. Пробыв в Голландии семь лет (sic), государь возвратился в Россию; приказано было им возвратиться тоже в свое отечество. Доехав до Ревеля, государь пригласил их идти за ним в Ревельский трактир; они последовали приглашению. Государь переступил порог, трактирщик закричал: «а! Петр Великий!» Можно представить удивление сих молодых, еще можно сказать юношей! Пали ему в ноги, просили прощения, и наконец государь приказал им встать и сказал: – «Друзья мои, вы передо мною ни в чем не виноваты? как вы были друзьями моими, так и останетесь». Наконец прибыли в С.-Петербург, где уже их родители ожидали. Государь приказал представиться родителям, объявил им полное удовольствие и благоволение за детей и за их старания и прилежность; государь спросил у отцов: какой награды желают детям своим от государя? Отвечали: – «Государь! никакой награды, ни чинов, ни почестей не надо; лишь бы они слуги верные тебе были, что тебе угодно будет, в то их и посвяти». Государь пожаловал Затрапезному пять тысяч душ под фабрику и Алексинскую бумажную. Земскому пожалована тоже под фабрику Купавинская. И так, по воле царя, с благословением родителей, и стались (они) фабрикантами. В продолжении времени дед мой Земской сделался очень богат, и благодарность его к государю так была ревностно соблюдена и посеяна в глубине сердца его, что он не думал приобретать имения для семейства своего, но для пользы отечества. Так прежде старики думали, и чтобы угодить батюшке государю! Государь большого внимания был о Земском; будучи в Москве, соблаговолил быть в Купавне у дедушки на обеденном столе и оставался до вечера; рассматривал фабрику, дом и в храме Божием молился; очень доволен был, и с тех пор довольно часто посещал Купавну, это сделалось его любимое гулянье. Купавна тридцать верст от [71] Москвы. Государь один день призывает Земского к себе, объявляете ему свое желание: – «Данила Яковлевич, я очень бы желал открыть с Персиею торги, как бы ты думал?» Земской, не задумавшись, отвечал: «ваше императорское величество, позволь мне, я человек богатый, построю корабли на свой счет, нагружу российскими товарами и отправлю; пожалуй мне только конвой провожатых и орудий медных много, пушек налить можно, надобно людей для ариентальных языков. Я знаю армян, один уже у меня на фабрике – Лазарев, (это был отец Ивана Лазаревича Лазарева). Государь так был доволен сим предложением Земского, расцеловал его и пожаловал ему, в память того дня, с надписью кубок и ковшик золотой. Вот откудова Лазаревых знатный род пошел. Мне сама покойная Екатерина Ивановна, супруга Ивана Лазаревича, рассказывала, она была урожденная Мирзаханова. Когда было все готово, отправились корабли, и их было числом пять. Пробыв в Персии полтора или три года, возвратились назад с открытием торговли с Персиею. В тогдашнее время ничего не начинали без молитв, без благословения Божьего, молилися усердно, с верою чистою, и просили Господа Бога помочи в начатии дела. Читатель моих записок может живо представить государя императора удовольствие, а Земского восхищение, что ему удалось волю и желание исполнить царя. Военный был начальник на кораблях Левашев, отец Василия Ивановича Левашева. Хан персидской был чрезвычайно доволен; переводчиком языков был Лазарев, он очень хорошо знал персидский и турецкий языки и, натурально, свой природный армянский. Корабли были нагружены персидскими товарами и подарками от хана государю императору. Между прочим и дедушка мой получил значительные подарки, начиная с кресла, обитого серебром, так как ныне аплике; зад у кресел был превысокий, убранный каменьями по азиацкому вкусу изумрудами, бирюзами, яхонтами и жемчугом; ларец серебрянный вызолоченный. [72] Выше я сказала, что дедушка на ризки мне пожаловал стол дубовый, против кресел стоял предлинный обитый серебром, на серебрянной доске была нарисована тарелка и на каждой тарелке персидские фрукты. И так торговля начала процветать. Фабрика приходила Купавинская в самое лучшее состояние по своему художеству; я не видала после таких материев, какие были даны матушке в приданое; материи шелковые имели свои названия, например: свистун, пирюен, люстрин, гропитур, парча, штоф, это правда, что было что носить! хорошо, прочно,– точно внучатам или правнучатам доставалось. Если бы не пожар похитил матушку мою, была бы и у меня: какие флеры были с золотыми цветами, разводами,– прелесть смотреть, не нынешние тряпки! Где старинные китайские товары! Кто не знал прошедший век, тот судить не может или не удалось нидеть старинных изделий! III. Обращусь опять к деду моему, который сделался чрезвычайно богат; женат он был на Затрапезной, сестре Алексея Ивановича Затрапезнова. По связям дружелюбия быв товарищами, воспитаны вместе и выросли друзьями; по любви к брату покойной моей бабки, женился дед, связь родства не нынешнего была света и ненарушима, знали друг друга, любили чистым сердцем. Дедушка имел старшую дочь, которую выдал замуж за отца моего, князя Вяземского. Мать моя была очень хороша собою; эту свадьбу сосватал князь Борис Николаевича Юсупов, мать моя была его крестница. Князя Бориса Николаевича супруга была Измайлова, Ирина Михайловна; матушка моя часто бывала у нея, когда была в Петербурге, и меня ей представила, когда привезла меня в Петербург к благодетелем моим, к князю Александру Алексеевичу. Вторая дочь, Сусанна, была за фабрикантом Максимом Алексеевичем Демидовым, имела двух дочерей, Демидовых: [73] Дарья умерла в девицах, Александра была в замужестве за Фотием Михайловичем Митьковым. Тетка Сусанна Даниловна вышла замуж, овдовев, за Николая Александровича Соймонова. Соймоновы не по матери, т. е. не по тетке Сусанне Даниловну мне были родня, но сами по себе: мать Соймоновых была ближняя родня отцу моему. Третья вышла замуж за Бобровского, Кирилла Прокофьева. У ней была дочь Варвара Кирилловна, она скоро скончалась после родов. Дочь ее была замужем за князем Друцким-Соколницким-Смоленским. Четвертая дочь была замужем за Аничковым, Антоном Михайловичем, племянником фаворитки императрицы Елизаветы Петровны, Сарры Даниловны Аничковой; ей пожаловано было место с маленьким домиком и тогда еще на Фонтальке (Фонтанке), а ручей, через который был небольшой мост возле самого дома Аничковой и мост называли Аничковым, что и до сих пор продолжается на месте, где Аничковский дворец, где был домик Аничковой. Мой дядя Антон Михайлович (Аничков) был бы богат, но любил карты. Пятая, Варвара Даниловна (Земская), была замужем – не могу вспомнить (за кем); но она от рождения не была в полном уме. Дедушка имел у себя сына Данила Даниловича (Земского), но это был самый несчастный человек, он был не только не далек, но даже глуп. Дедушка Земской вздумал его женить на дочери Прокофия Акинфиевича Демидова, Анне Прокофьевне; она была совершенная красавица, но как была хороша, так и не далека. Демидов, отец ее, он из ума был проказник большой: прислал на другой день свадьбы свинью, с большим количеством денег, и приказал, если свинья будет хорошо принята, то деньги вручить, а если не примут, то назад привести; сумма (была) довольно значительная. Старинная пословица – нашла коса на камень! Демидов был умен, но Земской умнее его был, он смекнул в чем дело, приказал ввести свинью в комнату и разостлать скатерть; высыпали из боченков виноград. Свинья порядочно накушалась, тогда внесены были деньги. [74] Демидов был родной дядя Марие Никитишне Дурново. Супруга молодого Земского до тех пор (до того) была хороша, что при восшествии на престол Екатерины II, был дан маскарад во дворце, в коронацию в Москве. Государыня, увидав Земскую, была фрапирована ее красотою, приказала представить ее ко двору. Все сие недолго продолжалось. Дедушка, так как был большого ума человек, он сокрушался, не предвидя ничего хорошего, и сам покойный говаривал эту пословицу: «у богатого мужика уроди Бог сына дурака». Земской часто напоминал прошедшее время, как государь Петр I был до него милостив, сколько он имел (от него) рескриитов, как он езжал в Купавну. (Он же, дедушка рассказывал нам): Елизавета Петровна государыня, как любила Купавну, как часто бывала. (Так как) дедушка был воспитан в Голландии, (то) он удивительно наблюдал чистоту во всем. Государыне Елизавете Петровне (это) очень нравилось. Государыня императрица жаловала его как патриота отечества, отличала его за ум; часто призывала его к себе и разговаривала с ним о пользе торговли. Быв в Купавне у него, она пожаловала ему большой цены перстень и приказала написать месяц, число, год, когда она узнала Купавну по следам предков ее. Ум, богатство, деятельность, почести, все смерть прекратила! Дедушка не сделал духовной, досталось все в руки безумного наследника. Матушка моя говорила, что дедушка не видел никакого проку в сыне, ни в невестке (и) это укоротило жизнь его. IV. Дядя (Данила Данилович Земской) был слаб умом, многие воспользовались его слабостью; (он) начал пить, жена оставила его. Не имев никакой нужды занимать деньги, (он) зачал давать векселя. Приставили опеку: вместо поправления – еще пуще раззорение; опекуном был полковник Рагожин, [75] дядя родной по жене (сестра дедушкина была замужем – Анна Яковлевна за Раговиковым, овдовев вышла за муж за Рагожина). Корыстолюбие Рагожина еще более наделало; дядя уже не только по глупости, но по пьянству своему пропил все имение. Из благодарности к дедушке погубили сынка те самые, которых дедушка заставил жить, сделав им состояния; хорошо отблагодарили! даже части своей сестры не получили. Рагожин умер – все концы в воду. Земской-дядя имел двух сыновей: они в самом несчастном положении были; один недолго жил, лет четырнадцати умер, а меньшой жил долго. Добрый Николай Никитич Демидов давал ему пенсион, Ивану Даниловичу (Земскому), он уже был женат. V. Матушка моя имела самое доброе и благородное сердце, никогда ни корысти – любила, напротив, делать добро. Хоша это записки, но всей правды писать нельзя: у ней была сестра – не назову, так вкралась в нее, что хотела, то из нее делала; сестрица была завидливого карактеру, ревновала, что матушка была за князем, ревновала ее красоте; матушка принимала ее советы свято и ненарушимо, которые не слишком были полезны; старалась даже ближних родственников отвадить от матушки; уже я была свидетель некоторым происшествиям, вот какая разница в карактерах двух сестер; матушка скорбела, сокрушалась о поступках брата ее, о его развратной жизни, даже я помню, как матушка плакала часто; тетушка – напротив, забавлялась, глядя на пьяного развратного! Наконец дядя умирает, имение все разошлось, Бог один свидетель, куды и кому! Тетка Анна Прокофьевна (Земская, рожденная Демидова), жена его (Данилы Даниловича Земского) имела еще следы отыскать имения наши – некоторую часть, а не все; она все нужные бумаги сожгла в печи, вот концы в воду! пошла в монастырь [76] в Затетейской (?); не была пострижена, а жила приватно в своих кельях, которые она выстроила на свой счет. Брат ее, Николай Никитич Демидов, давал ей пенсион по смерть в монастыре; кончина жизни ее не была завидна после того, как она жила, сына к себе не пускала, и не называлась Земскою,– а Демидовою. Я часто слыхала от матушки, что она говоривала: «Боже милостивый, за что такое наказание на семейство!» Мать моя была предобродетельная, отец хотя и приобретал имения, но не с обидою ближнего. Государь поставил отца моего на степень, что к нему имели почтение, уважение и любовь; отец большею частью получил имения от государя за ум его, за усердие к государю и за любовь к своей родине; он был патриот, где слава, где честь, которою он пользовался во всю жизнь свою! кто не знал отца моего, кто не уважал его; памятники на столбах написаны в Купавне в храме божием; был хлебосол, наставлял людей идти по пути истинной, нынче все помирило конец жизни его, все взял с собою, вот жизнь человеческая! Отец мой не был ни тщеславен, ни гордился ни богатством, ни любовью к себе государей: он жил под тремя коронованными главами. Все померкло, все умерло, и вот поведете детей: начинает тем, прекращает жизнь, уничтожает памятник. Дед мой у царя Петра I был любимец; где об нем поминают в достопамятности, вот жизнь человека; дедушка был и бабушка хорошие христиане, на том свете награжденные. VI. Затрапезной, Алексей Иванович, совершенно равную участь имел с дедушкою (моим) Земским. Я историю его всю слышала от доброй христианки и любимой всем нашим семейством, благочестивой и справедливой дочери Сабакина, [77] Анны Савишны Баташевой; она была умная женщина, справедливая. Сава Яковлевич Сабакин был экономический крестьянин; будучи молодым мальчиком, начал на Щукином дворе сапоги подбивать; нажив мало копеек, пустился в торг носить боченок на голове, торговать рыбою; наконец сделался богачем, какими способами – дочь не могла говорить про отца, я в неведении остаюсь; но судя по поступку Сабакина с сыном Затрапезнова – не богу угодными. Это был брат бабушки моей или племянник родной, наследника богатого, Сава Яковлевич подцепил как молодого человека, подчивал, угощал, довел до того, что споил его с круга долой и будто купил у него имения, фабрику, дом и все, что было в доме: серебро, вещи, даже платья, за двести тысяч, а по тогдашнему стоило миллионов. Вот и тогда как заводили молодых людей, не боялись Бога! Прощай все памятники! Случилось мне быть в Ярославле, когда уже все эти имения принадлежали Сабакиным наследникам. Я по приезде остановилась у внука старого прикащика деда моего Затрапезнова, но отец его еще был жив и был в полной памяти. Я спросила его: где дедушка схоронен? Он мне отвечал:– «в своем бывшем храме, который он сам строил». Я отправилась исполнить долг мой, быть на могиле его и отслужить панафиду. По приезде моем начала распрашивать старика. Скажу только то, как старые люди, служащие своим господам, привязаны были: он зачал мне рассказывать, неутешно плакавши, сказал мне: «матушка, мы и отец мой жили при батюшке Алексее Ивановиче в царстве небесном, какой же он человек былъ! Государи к нему ездили. Хоша я худо хожу, но поведу тебя, где государыня Елизавета Петровна кушала у нашего батюшки блаженной памяти Алексея Ивановича». Я очень была довольна сим предложением, решилась отправиться в развалину каменную, где находился армитаж, канапе дубовое на блоках, которое поднимали на верх, стол дубовый и тарелки дубовые. Старик заставил и меня плакать, я его утешала. Он отвечал, что «было и что таперь! на все власть Божия, и дом в [78] каком упадке, пруды заросли!», старик все плакал: «детей наших жаль, старины, поручите детей Богу, власть Его святая!» Наконец я пожелала видеть изделия самого первого сорта, принесли мне; но перед прежними скатертями – такая дрянь, что не похожа с бывшим старым! Евва Смирная, рожденная княжна Вяземская. Сообщ. 25-го ноября 1880 г. И. В. Лобанов. Текст воспроизведен по изданию: Данило Яковлевич Земской. Один из птенцов Петра Великого // Русская старина, № 10. 1883 |
|