|
ГЕРОИ ЖИЗНИ И СЦЕНЫ В РОССИИ НАЧАЛА XVIII в., ИЛИ О “ШУТОЧНЫХ” СВАДЬБАХ И НЕШУТОЧНОЙ ЛЮБВИ(в свете документальных источников) Говоря о XVIII в., обязательно отмечают его “театральность”. И меня как историка театра данной эпохи, разумеется, интересует проблема влияния тогдашнего театра на жизнь. Однако волнует меня и вопрос: а влияла ли — и если да, то как — тогдашняя жизнь на театр? Бесспорно, что литература всегда, независимо от господствовавшего стиля и направления, в какой-то степени отражала реальную жизнь своего времени (даже если этот стиль и направление бывали совсем далеки от реализма). А как обстояло дело с литературой драматургической (т.е. в театре)? Для ответа на этот вопрос нужно сопоставить события жизни реальной с отраженной в произведениях драматургии интересующего нас периода. Однако чем к более отдаленным векам мы обратимся, тем труднее окажется провести такое сопоставление, так как тексты пьес (скажем, начала XVIII в.) сохранились, а конкретного материала о подлинной жизни людей этой эпохи с присущими им чувствами, мыслями, поступками в реалиях тогдашнего быта и нравов крайне мало. Не попадая в основном в официальные источники, “съедаемые” временем, они почти не доходят до нас сквозь толщу веков. Особенно это относится к личной, интимной жизни человека (в огромной степени к внутреннему миру русской женщины). При этом, я повторюсь, нужен материал подлинный, не пересказанный позднейшими поколениями, а живой, из первых уст. Существуют, как известно, отдельные мемуары начала XVIII в., но они почти не касаются интимных сторон жизни (и, как правило, не принадлежат женской половине русского общества). Одна из предлагаемых здесь публикаций (док. 2) дает нам редчайший подлинный материал для вышеупомянутого сопоставления: сюжет волнующей любовной истории настолько драматичен, что будто специально создан самой жизнью для театральных подмостков, а действующие лица ее — люди весьма незаурядные, и прежде всего яркая женщина Петровской эпохи, с которой связаны многие события зрелищной культуры царствования Петра I. Однако расскажем все по порядку. В одном из майских номеров газеты “Санкт-Петербургские ведомости” за 1731 г. было опубликовано следующее сообщение: “Из Москвы от 8 майя. На сих днях случилось здесь следующее зело редкое приключение, а имянно: некоторой кавалергард полюбил недавно некоторую российской шляхетной породы девицу. Но понеже он ея иным образом получить не мог, как сим, что он ея увезти намерился, то нашел он к тому на сих днях сей случай: как помянутая девица с ея бабкою выехала, взял он ея от ея бабки из кареты силою и поехал в церковь, в которой он попу тоя церкви себя со оною девицею немедленно обвенчать велел, а потом домой поехал, ради совершения сего начатого законного брака. Между тем учинилось сие при дворе известно, и тогда в дом новобрачных того ж часа некоторая особа отправлена, дабы оных застать. Сия особа прибыла туда еще в самую хорошую пору, как жених раздевался, а невеста уже на постеле лежала. Он взят того ж часа с попом и со всеми, которые ему в том помогали под караул; и ныне всяк желает ведать, коим образом сие куриозное и любопытное приключение окончится” 1. Но тогдашние читатели “Санкт-Петербургских ведомостей” так и не узнали, чем завершилось “сие приключение”, кроме разве [132] немногих посвященных. И вот теперь, два с половиной века спустя, благодаря найденным архивным документам мы можем узнать подробности этой драматичной любовной истории. Начнем с того, что “некоторым кавалергардом”, полюбившим так страстно, оказался “порутчик Измайловского полку” Дмитрий Михайлович Пашков; “российской шляхетной породы девицею” — Дарья Алексеевна Голосова. Одним из главных действующих лиц (вернее, движущей ее пружиной) стала тетка Дмитрия Пашкова, Анна Еремеевна Бутурлина, не только заранее осведомленная о предстоящем похищении и разрешившая свершиться всему в ее доме, но, вероятно, и вдохновившая племянника на сие дерзкое и крайне скандальное по тем временам деяние. Анна Еремеевна, урожденная Пашкова, являлась, можно сказать, плодом Петровской эпохи. Волею судеб, а точнее, самого царя она стала действующим лицом многих Петровых забав, озорных и эпатировавших тогдашних россиян. Она же оказывалась и жертвой этих, подчас весьма жестоких, проделок. В 1714 г., будучи молодой вдовой (Стремоуховой по первому мужу), Анна Еремеевна была облюбована самим государем как невеста для Никиты Моисеевича Зотова. Дядьке юного царевича Петра, затем ставшему знаменитым “князем-папой”, патриархом “всесумасброднейшего, всешутейшего и всепьянейшего собора”, исполнилось к этому времени 70 лет, и он заикнулся государю о своем желании постричься в монастырь, уйти на покой. Вместо этого Петр решил влить молодое вино в старые мехи и в январе 1715 г. женил Зотова на Анне Еремеевне (которой тогда едва перевалило за 30 лет), и сделал он это так шумно и озорно, даже непристойно, как любил это делать, — свадьба “князь-папы” стала кульминацией огромного маскарада. Вот как описал это событие современник: “Большой маскарад, к которому весь Двор готовился уже три месяца, праздновался, наконец, 27 и 28 января (16 и 17 по ст. ст. — Л. С.). (...) По случаю этой свадьбы и назначен был маскарад из 400 человек обоего пола, в котором каждые четыре лица должны были иметь свой костюм и особый музыкальный инструмент, таким образом, что все вместе должны были представить 100 различных костюмов и звуков всех, преимущественно Азиатских, наций. Те четыре особы, которые должны были приглашать на свадьбу, выбраны из самых сильных заик, каких только можно было отыскать в России. Свадебным маршалом, шаферами, дружками и другими свадебными прислужниками выбраны окаменевшие уже от лет старики, которые не могли ни стоять, ни видеть что-либо, а в скороходы назначены такие тучные особы, которых нужно было водить (по тяжести их тела) и которые почти всю жизнь возились с подагрою. Подставной царь Московский (“князь-кесарь” Ф. Ю. Ромодановский. — Л. С.) по одежде представлял собою царя Давида, но вместо арфы ему дана была обтянутая медвежьей кожей лира, которою он должен был потрясать в поезде. Как важнейшее лицо, его везли на особых козлах, приделанных к огромным саням, и на четырех концах этих козел посажено столько же огромных диких медведей, которых, приставленные нарочно для того люди, кололи острыми рогатинами и заставляли страшно реветь, как только царь Давид, а по его [133] примеру и все остальное общество, начинали свою дикую музыку, неистово заглушая друг друга. Сам царь одет был Фризским крестьянином и вместе с тремя другими генералами искусно выколачивал на барабане. При такой обстановке и под звон колоколов маски сопроводили неровную пару в главную церковь и поставили ее пред алтарем, где и обвенчал ее столетний священник. Перед этим последним, потерявшим уже зрение и память и еле стоявшим с очками на носу, держали две свечи и в уши кричали ему, какие он должен был читать молитвы перед брачною четою. Из церкви процессия отправилась в царский дворец, где веселое пирование продолжалось несколько дней и сопровождалось катаньем на санях, во время которого также проделывались разные забавные потехи (...) 2. Дополним процитированное высказыванием еще одного очевидца: “(...) В специально сделанных для этого случая приподнятых санях ехали жених и невеста, окруженные купидонами, у каждого из которых в руке был большой рог. На передок саней вместо кучера был посажен баран с очень большими рогами, а сзади вместо лакея — козел. За этими ехало еще несколько других саней, их тащили разные животные, по четыре в упряжке — бараны, козлы, олени, быки, медведи, собаки, волки, свиньи, ослы. (...) Едва процессия тронулась, зазвонили все городские колокола и с валов крепости, к которой они направлялись, забили барабаны; разных животных заставляли кричать. Все общество играло или бренчало на различных инструментах, и вместе это производило такой ужасный оглушительный шум, что описать невозможно. (...) От церкви процессия вернулась во дворец, где все общество развлекалось до полуночи, после чего та же процессия при свете факелов отправилась в дом невесты смотреть, чтобы новобрачные надлежаще улеглись в постель. Этот карнавал продолжался 10 дней, общество всякий день переходило из одного дома в другой, и в каждом накрывались столы со всевозможными холодными закусками и таким количеством крепких напитков, что в Петербурге тогда было трудно встретить трезвого человека” 3. Помимо воспоминаний мемуаристов об этой свадьбе сохранились и подлинные документы того времени. Это архивное дело никогда не публиковалось, и мы считаем необходимым процитировать здесь некоторые выдержки из него (см. док. 1). Из этих материалов видно, как Петр I серьезно относился к “шуточным” свадьбам, как нешуточно занимался их подготовкой, “вколачивая” в своих подданных, не считаясь с их родовитостью, титулами, заслугами, возрастом, физическим состоянием, вкус и желание к веселью на новый манер (“под его дудку”, а точнее, барабан). Публикуемое дело свидетельствует, что “шуточная” свадьба Н. М. Зотова не была первой в этом ряду. Упоминается (как ранее бывшая) свадьба Петра Бутурлина, являвшегося “архиеерем” во “всешутейшем соборе”, а его жена названа “архиерейшей”. Несмотря на “шуточность” устраиваемой свадьбы и маскарада, исторический и этнографический интерес к костюмам персонажей и их музыкальным инструментам был весьма серьезным: “Для управления новгородской игры, как у них обычно играют, сыскать из новгородцев, и о том надлежит послать к дьяку Якимову” 4. В 1718 г. Н. М. Зотов умер. Его место “князь-папы” заступил Петр Иванович Бутурлин (бывший “архиереем” и овдовевший к этому времени). Петр I, очень любивший всяческие рискованные эксперименты (в том числе и с живым человеческим [134] “материалом”), задумал водворить Анну Еремеевну на прежнее место — жены “князь-папы”. Но она, дважды вдова, “целый год не соглашалась выходить за него”, однако в конце концов “должна была повиноваться воле царя” 5. Свадьбу П. И. Бутурлина и А. Е. Зотовой приурочили (как и прежде) к большому маскараду и праздновали 10 сентября 1721 г. В этом грандиозном маскараде участвовало уже около 1000 масок. В назначенный день в 8 часов утра “по сигнальному выстрелу из пушки” все участники церемонии, скрывавшие свои лица под масками, а костюмы под плащами, собрались на площади перед Сенатом и Троицкой церковью, где происходило (как и в 1715 г.) венчание новобрачных, во время которого “маршалы” на площади разделяли и расставляли маски “по группам”. После окончания бракосочетания (“князь-папу венчали в полном его костюме” 6), когда жених с невестой вышли из церкви, сам царь “ударил в барабаны” (его величество представлял корабельного барабанщика и, уж конечно, не жалел старой телячьей кожи инструмента, будучи мастером своего дела” 7) — все костюмированные сбросили плащи, и взорам предстало необыкновенное разнообразие маскарадных персонажей: “Царь, одетый, как сказано, Голландским матросом или Французским крестьянином и в то же время корабельным барабанщиком. (...) Перед ним шли три трубача, одетые Арабами, с белыми повязками на головах, в белых фартуках и в костюмах, обложенных серебряным галуном, а возле него три другие барабанщика, именно: генерал-лейтенант Бутурлин, генерал-майор Чернышев и гвардии майор Мамонов, из которых оба первые были одеты как его величество. За ними следовал князь-кесарь (И. Ф. Ромодановский. — Л. С.) в костюме древних царей 8, т.е. в бархатной мантии, подбитой горностаем, в золотой короне и со скипетром в руках, окруженные толпою слуг в старинной русской одежде. Царица, заключавшая со всеми дамами процессию, была одета Голландскою или Фризскою крестьянкою в душегрейке и юбке из черного бархата, обложенных красною тафтою, в простом чепце из Голландского полотна и держала под рукою небольшую корзинку. Этот костюм ей очень шел. Перед нею шли ее гобоисты и три камер-юнкера, а по обеим сторонам 8 арабов в Индейской одежде из черного бархата и с большими цветами на головах. За государынею следовали две девицы Нарышкины, одетые точно так же, как она, а за ними все дамы, именно: сперва придворные также в крестьянских платьях, но не из бархата, а из белого полотна и тафты, красиво обшитых красными, зелеными и желтыми лентами; потом все остальные, переодетые пастушками, нимфами, негритянками, монахинями, арлекинами, Скарамушами; некоторые имели старинный русский костюм, испанский и другие — и все были очень милы. Все шествие заключал большой толстый Францисканец в своем орденском одеянии и с странническим посохом в руке. За группою царицы, как и за царем, шла княгиня-кесарша Ромодановская в костюме древних цариц, т.е. в длинной красной бархатной мантии, отороченной золотом, и в короне из драгоценных камней и жемчуга. Женщины ее свиты имели также старинную русскую одежду. Его королевское высочество (герцог Голштинский. — Л. С.) был со своею группою в костюме Французских виноградарей. (...) Другие, именно: гвардейские офицеры — как римские воины в размалеванных латах, в шлемах и с цветами на головах; третьи — как турки, индейцы, испанцы, персияне, китайцы, епископы, прелаты, каноники, [136] аббаты, капуцины, доминиканцы, иезуиты; некоторые как государственные министры в шелковых мантиях и больших париках или как Венецианские nobili, наконец, многие были наряжены жидами (здешние купцы), корабельщиками, рудокопами и другими ремесленниками. (...) Кроме названных масок были еще в разных уморительных нарядах: сотни других, бегавших с бичами, пузырями, наполненными горохом, погремушками и свистками и делавших множество шалостей. Были некоторые и отдельные смешные маски, как, например, Бахус 9 в тигровой коже и увешанный виноградными лозами, очень натуральный потому, что его представлял человек приземистый, необыкновенно толстый и с распухшим лицом. Говорят, его перед тем целые три дня постоянно поили, причем ни на минуту не давали ему заснуть. (...) Погуляв при стечении тысяч народа часа два по площади и рассмотрев хорошенько друг друга, все маски в том же порядке отправились в здание Сената и Коллегий, где за множеством приготовленных столов князь-папа должен был угощать их свадебным обедом. Новобрачный и его молодая сидели за столом под прекрасными балдахинами, он с царем и господами кардиналами, она с дамами. Над головою князь-папы висел серебряный Бахус, сидящий на бочке с водкой, которую тот цедил в свой стакан и пил. (...) После обеда сначала танцовали; потом царь и царица в сопровождении множества масок отвели молодых к брачному ложу. Жених в особенности был невообразимо пьян. Брачная комната находилась в упомянутой широкой и большой деревянной пирамиде, стоявшей перед домом Сената. Внутри ее нарочно осветили свечами, а ложе молодых обложили хмелем и обставили кругом бочками, наполненными вином, пивом, водкой. В постели новобрачные в присутствии царя должны были еще раз пить водку из сосудов, имевших форму partium genitalium (детородных органов. — Л. С.), для мужа — женского, для жены — мужского, и притом довольно больших. Затем их оставили одних; но в пирамиде были дыры, в которые можно было видеть, что делали молодые в своем опьянении. (...) 11-го (т.е. на следующий день. — Л. С.) после обеда все маски по данному сигналу собрались опять на вчерашнее место, чтобы проводить новобрачных через реку в Почтовый дом, где положено было праздновать другой день свадьбы. (...) Машина, на которой переехали через реку князь-папа и кардиналы, была особеннаго, страннаго изобретения. Сделан был плот из пустых, но хорошо закупоренных бочек, связанных по две вместе. Все они в известном расстоянии составляли шесть пар. Сверху на каждой паре больших бочек были прикреплены посередине еще бочки поменьше или ушаты, на которых сидели верхом кардиналы, крепко привязанные, чтоб не могли упасть в воду. В этом виде они плыли один за другим, как гуси. Перед ними ехал большой пивной котел с широким дощатым бортом снаружи, поставленный также на пустые бочки, чтоб лучше держаться на воде, и привязанный канатами к задним бочкам, на которых сидели кардиналы. В этом-то котле, наполненном крепким пивом, плавал князь-папа в большой деревянной чаше, как в лодке, так что видна была почти одна только голова. (...) Когда князь-папа хотел выйти из своего котла на берег, несколько человек, нарочно подосланных царем, как бы желая помочь ему, окунули его совсем с чашею в пиво, за что он страшно рассердился и немилосердно бранил царя” 10. [137] П. И. Бутурлин умер в 1724 г. На его место Петр I избрал нового “князь-папу”, однако нового “брачного эксперимента” с Анной Еремеевной произвести уже не успел. Несомненно, что Анна Еремеевна должна была обладать определенными качествами для той роли, которую ей предназначил сам Петр Алексеевич. Конечно, она являлась женщиной петровского века (со всеми его достоинствами и недостатками), и главное — ей присущи были смелость и даже дерзость, неуемная внутренняя энергия. Благодаря этим качествам она и стала главной устроительницей похищения невесты своим племянником, и именно она могла толкнуть его на такой отчаянный поступок, бросавший вызов обществу. К сожалению, сия любовная история завершилась не в пользу нашего героя, вернее, героев (из публикуемых документов видно, что девица Дарья Голосова отвечала взаимностью своему похитителю и даже подстрекала его). Но в их судьбу вмешались “высшие” силы — сама императрица Анна Иоанновна. В конце августа Дарья Голосова была уже замужем за капитаном поручиком Преображенского полка Федором Ушаковым (док. 3). Очень может быть, что он являлся родственником всесильного начальника Тайной канцелярии А. И. Ушакова (почему дело и приняло такой оборот, что брак Голосовой с Пашковым признали незаконным и расторгли его). Публикуемые документы дают ценный материал для историков разных областей науки и представляют интерес и для широкого читателя, помогая оживить далекую эпоху и ее героев. Комментарии1. Санкт-Петербургские ведомости. 1731. № 39. С. 160. 2. [Вебер Х.-Ф.] Записки... о Петре Великом и его преобразованиях // Рус. архив. 1872. Вып. 6. С. 1154-1155. 3. Брюс П.-Г. Из Мемуаров // Беспятых Ю. Н. Петербург Петра I в иностранных описаниях. Л., 1991. С. 181. 4. РГАДА. Ф. 156. Оп. 1. Д. 129. Л. 42. 5. [Берхгольц Ф.-В.] Дневник камер-юнкера... М., 1902. Ч. 1. С. 115. 6. Свадебный костюм жениха П. И. Бутурлина был таким же, как и у Н. М. Зотова (как, впрочем, и у невесты). Это следует из записки А. Макарова к Гавриле Ивановичу Головкину, находящейся в деле о свадьбе Зотова, но относящейся уже к свадьбе Бутурлина (см. док. 1, л. 91,93). 7. Берхгольц Ф.-В. Указ. соч. С. 116. 8. На свадьбе Н. М. Зотова князем-кесарем был Ф. Ю. Ромодановский. На свадьбе Бутурлина в этой же роли выступал его сын, И. Ф. Ромодановский, о костюме которого мы узнаем из док. 1, л. 93. 9. В маскараде 1723 г. роль Бахуса исполнял “певчий Конон Карпов” (РГАДА. Ф. 156. Оп. 1. Д. 186. Л. 30; см. также: Берхгольц Ф.-В. Указ. соч. Ч. 3. С. 131). Может быть, он же исполнял ее и в 1721 г. 10. Берхгольц Ф.-В. Указ. соч. Ч. 1. С. 115-121. Текст воспроизведен по изданию: Герои жизни и сцены в России начала XVIII в., или О "шуточных" свадьбах и нешуточной любви: (В свете документальных источников) // Памятники культуры: новые открытия. Письменность, искусство, археология. Ежегодник, 1999. М. Наука. 2000 |
|