|
БАРШ Я. С.“ЮРНАЛ”вице-адмирала Я. С. БаршаЧасть вторая. 1726-1740 Настоящая вторая часть «Юрнала» вице-адмирала Я. С. Барша является непосредственным продолжением первой части (годы 1707-1725), напечатанной в «Сборнике» ГПБ, вып. II (Л., 1954). В предисловии к первой части приведены биографические данные о Я. С. Барше и дан краткий обзор всего «Юрнала». Там же отмечены и принципы передачи подлинного текста рукописи «Юрнала», которыми руководствовалась редакция также и при настоящей публикации. Указатели составлены В. И. Пишвановой. 1726 г. /л. 43/ В генваре месяце получил я указ, чтоб мне ехать на Петровские заводы (Олонецкий уезд) и наследовать лантрата Муравьева с 1710 году ево бытности. И произвесть щет всем Петровским заводам со всяким изъяснением, и недоимки, какие имеютца, или что запущенное, на разных чинах взыскать. И дан мне был в помощь лейтенант Чертков да дьяк Муравьев (Ошибочно вместо: Окуньков), канцелярист, подканцеляристов 2, и 4 копииста, да ундер-афицер, и салдат 8 человек. Февраля в последних числах и отправился и, прибыв, следствие, щет и неисправы все производились. И лантрата Муравьева с товарищи неисправ показано сто дватцать тысяч, ис которых в бытность мою сорок восемь тысячь и взыскано. В майе месяце получен указ, что по представлению в Колегию генерала-адмирала Федора Матвеевича Апраксина, требует меня к себе на [8] карабль флагмонским капитаном, понеже ему велено во флоте команду иметь. И для того прислан указ, чтоб я то следствие и команду отдал помянутым лейтенанту Черткову и дьяку Окункову, сам же поехал в Питербурх 1. Прибыв на Лодейное Поле, в то время спущены были три пакет-бота, кои и в готовности вести чрез Ладожское озеро в Питербург под командою /л. 43. об./ лейтенанта Ивана Синявина. Я же из оных на один сел, и отправились через Ладожское озеро, а берегом не поехал за великими грязми и роспутицею. В июне прибыл в Санкт-Питербурх, подав рапорт послан был в Кронштат и, прибыв явился генералу-адмиралу (Ф. М. Апраксину), понеже флот был весь уже на рейде, и тогда определился капитан Лоренц к генерал-адмиралу (Ф. М. Апраксину); и тако мне поручен был в команду карабль «Армонт». И всему флоту при сем линия дебаталия.
В июле (Следует: в июне) месяце был отправлен карабль «Рафаил», на котором определен капитан Мишуков и много других знатных молодых афицеров. И послан был в Ревель со особливою комисией, понеже в то время, пришедши, дацкой и аглинской флоты, соединясь у Наргина, лежали на якоре. И между российскою и дацкою каронами малое сумнение и помешательство было. И оной карабль, быв, возвратился благополучно 2. [9] В Ревеле же имел команду генерал-маэор и гварди[и] маэор Василей Яковлевич Волков, которой по берегам на Карлусе и Наргине ради опасности крепости поделал, чтоб те флоты восприятия каково не приняли. Мы же, лежа со флотом на Кронштатцком рейде, учреждены были [определить] лини[и] или места караблям, где оным быть поставленным, ежели аглинской и дацкой флоты какое неприятельское намерение придут начать. /л. 44/ Августа в первых числах был великий гром и молниа, от котораго молния на карабле «Дербене», где был контр-адмирал Наум Сенявин, повреждение сделалось немалое: фок-мачту тем силным духом всю раскололо, даже в крюит-камору, и у крюит-каморы часового убило; под баком трех человек убило, два же повреждены были блись смерти, и когда пришли в крюит-камору, то вся была заполнена селитренным духом, а в протчем оной карабль спасся от вреда. По окончани[и] компани[и], весь флот заведен был в гавань, я же определен был к содержанию криксрехтов и эксеминаци[и] афицеров, и принял от капитана Вилбоу карабль «Нарву» в 64 пушки в команду. Ноября 24 получена ведомость, что ея императорское величество государыня Екатерина Алексеевна скончалась, и выбран был на престол велики[й] князь Петр Алексеевич, и велено писать: Петр Вторый. Я же во всю зиму был при той эксеминаци[и] (а того году в августе пожалован в капитаны втораго ранга) и имел комисию вычетных всего флоту долгов. 1727 г. В апреле месяце определен был на фрегат «Лесперанц», которой и велено приготовить ради транспорту богажу его королевокаго высочества принц Голстинскаго для отвозу в Голст-индию (Голштинию) и в Киль; к тому ж велено приготовить гукор «Кроншлот» и ластовые суды, которое приготовление и началось. Майя в последних числах отправились карабль «Лесперанц», гукор «Кроншлот», два шмака и два галиота. У меня же на карабле его высочества свиты: маршал Плат (?) з женою, обер-камисар, камер-юнкеры Басович, Цей и протчих немало, а на других — богаж, конюшна и протчие вещи. Июня в половине, быв у Готланта, ластовые суды были привязаны: у меня назади шмак да галиот, у гукора «Кроншлота» галиот, у флейта «Эзела» шмак, увидели мы наши два крейсующие фрегата «Янгунт» и «Винтгунт». /л. 44. об./ Июля в первых [числах] прибыли в Киль благополучно и, приходя еще к Реси-Килю — дацкой крепости, салютовали 7 и ответ получили то ж число. Пришедши же в Киль, лежащия купеческия суды все вдруг палили, у кого какия пушки имелись, и от нас ответствовали из 9 пушек при поздравлении прибывших на карабле. Богаж же, конюшни и протчее всё выгружено на берег безо всякой траты. Августа в первых [числах] прибыл контра-адмирал Наум Сенявин на карабле «Дербени», на котором его королевское высочество принц Голстинской, ея императорское высочество государыня цесаревна Анна Петровна со всею свитою, да карабли: «С. Михаил» — к. Колмыков, «Принц Евгени[й] — капитан Агазен, фрегат «Арондель» —капитан-лейтенант Лодыженской, «Винтгунт» — капитан Лебядников. И как приходить стали к дацкой крепости, обослались: равной ли салют будет, на что камендант объявил, что равно имеет. Палено и селютовано с обеих сторон по 9 [10] пушек, потом за здоровье палено 21 пушка и с крепости тоже, еще 19 и с крепости тоже, еще 17, и уже прошли ту крепость не в ближном растоянии, а все ответствуют, за что тот комендант штрафован был и пред судом ответствовал. И как к Килю пришли, то я селютовал из 9 пушек с «Дербени», ответ получил из 7. И во время нашей бытности в Киле в великом были все довольстве, и от их высочества (принца Голштинского) получили в награждение все чины за треть жалованья. Мне же, сверх того, ея высочество (принцесса Голштинская Анна Петровна) пожаловала золотую табакирку и изволила ездить в барже по всем караблям и прощатца. Мы же в половине августа отправились в море, чему и линия дебаталия.
/л. 45/ А ластовые суды посланы все в Ригу ради взятья ржи. При отправлений же нашем государыня цесаревна (принцесса Голштинская Анна Петровна) изволила к руке жаловать прощатца и зело была печална в то время, и когда изволила ездить по караблям, и когда на котором карабле быв, по отъезде палено по 5 раз виват и палено по 19 пушек. По возвращени[и] же ис Киля, прибыли к Ревелю, бывши пять дней, и возвратились х Кронштатцкому порту благополучно. Карабли же введены в гавань и разоружены, мне же поручен был карабль с служительми «Исак Викториа» в 64 пушки. И был ту зиму у разных свидетелств эксаминаци[и] афицеров и матроз из шляхетства. 1728 г. В начале года по представлению нашему Колеги[и], чтоб в Крошптате за неимением церквей, морския служители генерално приносят жалобу, что не имеют прибежища к дому молитвы, хотя соборная церковь и есть и та удалена. Того ради определено Колегией построить церковь морскими служители во имя Богоявления господня, и потребным материалам учинить отпуск от Канторы строеней, тоже и Канторе над портом, к чему указом я к тому строению определен был, и служителей с афицеры в команду дано было, что к тому потребно, и оное строение в феврале месяце и началось тескою бревен в брусья, и протчее приготовление. В майе месяце сочинен был план мелничным мастером Гюисманом и Колегиею опробован, и, ради фундаменту, служителей до тысячи человек [11] определено и рыть начали. И помощию Канторы строеней и с канальной работы каменщиками фундамент и вывели. И тако оная церковь во весь год под нашим смотрением и производилась. В июне месяце послан был на Тосну ради следствия каменной ломки плиты по донодшению /л. 45. об./ подрятчиков, где был, учиня и возвратился в Кронштат. Августа в начале велено было нарядить карабль и два фрегата для посылки в Голстиндию, понеже получена ведомость, что государыня цесаревна Анна Петровна скончалась, и за тем послан был контра-адмирал Бредаль на корабле «Петре Первом и Втором», на «Арендале» — капитан Колмыков, на фрегате «Вингунте» — Билетер, которые в сентябре месяце с телом ея высочества и возвратились, и над тремя вынпелами контра- адмирал (Бредаль) и с флагом прибыл, и то тело в Питербурге в церкви апостола Петра и Павла (Петропавловский собор) погребено, где я был с протчими и нес то тело. Марта 16 числа пожалован в капитаны втораго ранга. 1729 г. Был же, как выше показано, у строения церкви, эксеминаци[и] шляхетства матроз, у содержания крикерехтов и у следствия згорелаго каменного адмирала Гордона дому. В тот же год посыланы были два фрегата: «Кронделивда» — капитан Колмыков, «Амстердам-Галей» — капитан Стром к городу Архангелскому для практики, которые были до Колы и заходили за Кильдюйм и возвратились. Я же по указу Колеги[и] определен был к следствию Канторы строения в подрядах подрятчиков, тоже по доносам в неправом вынимани[и] ис канала земли и протчих непорядках, которые изеледовал и в Колегию предложил, и в той комисии имел морских афицеров 2-х. В сем году преставился император Петр Вторый. 1730 г. Определен был на фрегат «Россию» ради посылки к городу Архангелскому и в команду фрегат «Вингунт» — капитан Лебядников. И майя 20 отправились ради лутчаго обучения и практики служителей, и велено в то лето /л. 45/ доитти до города Архангелскаго и назад возвратитца. Майя в исходе трудами нашими новостроящаяся церковь в Кронштате Богоявления господня освящена бывшим тогда архиепископом псковским Рафаилом, где ис Петербурга многия быв присутствовали, ибо та церковь построена и убрана была богато и украшена хорошо. В ыюне месяце прибыли в Копенгагин, и в то время бывшей полномочной от Российскаго нашего двора министр господин Бестужев и с протчими иностранными министры был у меня на фрегате, кои трактованы, и пушек палено немало. Мы же, взяв пива и воды, отправились в путь наш и прибыли в широту 67 градусов, получили противной жестокой ветр, от котораго принуждены были трои сутки дрейфовать; и в то время фрегат «Вингунт» погодою разшетало и появилась течь немалая, а шлюпки спустить было Невозможно. И капитан Лебядников, вымысля, чрез спущеннаго змия на наш фрегат получили репорт. И потом призван он был и с афицерами и, по сочинени[и] консили[и], положено, чтоб возвратитца к первому порту, [12] или заити в Норвежию в Бергин, и тот фрегат в чем подлежит исправить, чтоб иттить в море. И тако пошли и получили противной ветр, где и были две недели. Потом зашли в Бергин, фрегат в чем потребно исправляли и починивали и крепости клали и килевали. И исправя, купя правианту, совсем приготовясь. Знатные же персоны у меня на фрегате были неоднократно трактованы и с пушечною палбою. И оттуда возвратились, понеже в показанной наш путь следовать неможно, для того, что последния числа августа месяца. Прибыли в Копенгаген, взяв что надлежало ко удовольствию. Предписанной же господин министр Бестужев и с иностранными министры вторично у меня был принят и трактован честно. И, отправясь, пришли х Кронштатцкому порту благополучно, и определен был паки к достройке церкви Богоявления господня, где смотрение имел и, чем подлежало: утварью, одеждою и протчим всем удовольствовано и зделано. Я же определен был и команда поручена карабля «С. Екатерины» в 64 пушки. /л. 46. об./ 1731 г. В генваре месяце получили указ, чтоб мне ехать сухим путем к городу Архангелскому ради принятия рекрут, и в команду даны: морских афицеров 3, салдат и с ундер-афицеры 30, куда генваря в последних [числах] и отправился. В марте месяце, ехав чрез Вологду, прибыл к городу (Архангельску) и принятие рекрут началось, которых и принято было 250 человек. Июня в половине от города Архангелскаго пошел водою возвратно и с рекруты на трех барках и имел такой благополучной ветр противо воды, что в две недели прибыли к Великому Устюгу. Между тем же бечевою очень мало шли; в пути же один из рекрут бежал, ведая деревню и, чрез посланных от нас, отцем ево и братьями привезен, которой и штрафован немилостиво. И бывшие рекруты все единогласно обещались более того не чинить, и во весь путь до Питербурга ни един человек не бежал. Прибыв на Вологду, и отправился на Бело озеро, и чрез Бело озеро ехал водою, и, приехав на Вытегру, Анегой же озером и в Свирь реку; потом, выехав на Ладожское озеро и в Волхов, и новосочиненным каналом на Неву реку, и в Питербург прибыл благополучно. Отрепортовав и рекрут отдал, приехал в Кронштат и принял попрежнему карабль «Св. Екатерину» с командой, и к строению, еще что подлежит, и к смотрению церкви Богоявления господня определен. 1732 г. В марте месяце получил из Адмиралтейской Колегии указ, чтоб мне быть в Питербурге ради разбору всего Санктъ-питербургскаго адмиралтейства приписов, матриалов и, однем словом сказать, чтоб все было разобрано, что адмиралтейскаго ведения состоит, годное от негоднаго счетом, весом, мерою расположить, по магазейнам учредить и во всякой порядок распределить. И дана была команда: капитан Лебядников, лейтенантов, шхипоров, штурманов 24 человека, ундер-афицеров, матроз и салдат 700 человек. /л. 47/ И по силе того указу чинено исполнение было с крайним. успехом; смотрением и радением. И все упомянутые афицеры определены были по сортам и званиям всех вещей и матриалов. Октября в первых числах по вышеписанному указу исполнено. Все имеющияся в адмиралтействе припасы, матриалы разобраны, в [13] магазейны расположены и ерлыки ко всему учреждены, положены и привязаны, чему подлежало вес и мера показано, за что от учрежденной Комиссии получил себе благодарение. И определен был в Комисию, которая была учреждена по делу мастера Филипа Палчикова Измайловскаго полку с квартирмистром Раевским, и ассесоров половина гварди[и], другая— морских, а прейзусом определен гварди[и] маэор князь Никита Юрьевич Трубецкой. И та Комисия ноября в последних числах окончалась. И по силе колежскаго указу вторично определен был в Адмиралтейство к распределению матриалов и учреждению и негодных отбору ради продажи, где был до окончания того году. И во оном году я по старшинству вступил в капитаны в первой ранг. 1733 г. В начале года морской штат объявлен и публикован на все ранги. В апреле месяце вышепоказанной разбор кончился и при репортах все книги в Комисию поданы, и в том разборе Комисия объявила, что свое все удовольствие имеет. И отправлен был в Кронштат. И по указу Колеги[и] велено отдать мне в команду карабль «Выборх», и принял, а капитану Буракову (Следует: Баракову) — «Ригу», и велено оные приготовить ради некоторой эксерциции, и определено на оные по молотшему капитану и двойной комплет афицеров. Да велено же изготовить карабль «Вахтъместер», на котором капитан Никлас, фрегат «Кронделивда» — капитан Протопопов, ради посылки с припасы и матриалы к городу Архангелскому, в которые те припасы и гружены. И наши карабли /л. 47. об./ стали быть во всякой готовности. Майя в ысходе получил я указ принять мне в команду 4 показанныя карабля: «Выборх», «Ригу», «Вахтьместер» и «Кронделивда», с коими и следовать к городу Архангелскому: два ради отвозу припасов, а двум ради пракътики и эксерцици[и]. И, вышед на рейд, поднял брейде-вынпел на карабле «Выборхе» и отправились в путь, чему и линия дебаталия.
Июня в последних числах прибыли х Копенгагену и тут, что подлежало, на все 4 карабля купили пива и взяли воду. Обретающейся же полномочной министр от Двора Российскаго при Дворе Дацкаго величества Бракер был у меня на карабле и со многими иностранными министрами и от Дацкого Двора кавалерами, которой был трактован честно и пушечной палбы было немало. Саксонскаго же Двора министер с Люненбургским подрались и жестоко побились, что было, как господину Бракеру, так и нам, весело смотреть. И с карабля поехали удовольствованы зело; некоторые из них как приехали и на берег не паметуют. Тут же ведомость получили, что во ожидани[и] х Копенгагену француской эскадры, понеже по ведомостям оные имеют быть к Данчику (Данцигу) для вспоможения каролю Станиславу. И тако министер Бракер дал мне ордер, чтоб иметь всякую опасность и удалятца от них. И ежели противность ветра получена будет и [14] продолжитца в Северном море, то б нам в путь не ходить и возвратитца х Копенгагену, а фрегаты «Кронделивда» и «Вахтъместер» отпустить в путь. И, по исправлени[и], пошли и пришли в широту Тернеса, вестовым ветром немалым /л. 48/ лавировали. И, усмотри что противной ветр, собрал консилию и данной ордер от министра объявил, где положили нам возвратитца, а тем иттить к городу (Архангельску), о чем капитанам Никласу и Протопопову ордеры даны, чтоб следовали к городу Архангелскому. А мы, три дни крюйсуя, возвратились и зашли в Норвежию, местечко Флекере, где, удоволствуяся водою, пошли и прибыли в Копенгаген благополучно з двумя караблями: «Выборхом» и «Ригою». У меня же, в бытность при Копенгагине, означенной господин министр Бракер и с ыностранными министры и ковалеры был и честно принят. Потом мы отправились х Кронштату и, быв у Барнголма, в ночное время к шведкому берегу Амерзунту подошли близко, от чего мало не учинилось несчастия. И прибыли х Красной Горке благополучно, где нашли адмирала Гордона с эскадрою, и, быв у него под командою, ради эксерциции круйсуя, чему и линия дебаталия:
Я же был уволен в Кронштат на шлюпке на три дни, куда ехавши, получил было несчастие от потопу на шлюпке, едва спасение получил и возвратился. В то же время великой и жестокой имели ветр двои сутки от VZW. По окончании[и] же компании карабли заведены были в гавань. В сентябре месяце учреждены были и сочинены по комиси[и] два матроския и два салдацкия полка /л. 48. об/ при флоте, и в первой салдацкой полк определен я был полковником, а во второй — Макар Бараков. Я же, полк приняв, и стал удоволствовать всем, как наполнил (Т.-е. полевые) полки. И оныя полки учреждены по три баталиона и в обоих полках штап, обер и ундер-афицеров и рядовых 5536 человек. И в полку явилось по данным спискам служителей многое число в отлучках, а по справкам некоторые лет по 7 и по 8, и мертвые явились, не токмо в далних, но и в ближних отлучках. И таких выключено по 734 год с полтораста человек. Полк же стали обучать эксерцици[и] по новому сухопутному штату. Как штап, так и обер-афицерам всем мундир зделан: зеленые кафтаны, красные камзолы и штаны, а штап-афицерам богатые. В полках же все тягости строены так, как подлежит быть в наполних полках сухопутных. [15] 1734 г. В феврале месяце получен указ, чтоб полк эксерцициею обучен был весь, понеже ея имп. вел. государыня Анна Иоанновна изволила приказать, чтобы ей первой салдацкой полк представить на смотр. Мы же полк повсядневно обучали.Марта в половине пошли с полком в Питербург. А за неимением в полку шарфов и знаков взяты были из гарнизонных полков, а за недостатком при первом полку полнаго числа штап и обер-афицеров взяты изо втораго полку, а всех было штап, обер-афицеров и рядовых 2150 человек. Прибыв в Питербург, оной полк прежде представлен был к смотру адмиралу президенту Николаю Федоровичу Головину, потом ея императорское величество (Анна Ивановна) /л. 49/ изволила приказать, чтобы полк представить пополудни в 3-м часу, и для того собрались всем полком у Италианскаго саду, и шли от онаго по каналу и кругом стараго Почтоваго двора по набережной линии к Зимнему дому, и пришед к Зимнему дворцу, честь отдавали экспантонами ея императорскому величеству по новому маниру, и при доме ея императорскаго величества множественное число знатнейших и протчих персон смотрели. Мы же, прошед Дворец, спустись на Неву, поставя полк на учрежденное место противо Дворца лицом к оному, чинили эксерцицию и палили по 9 патронов платонами, ширенгами, залпом, и оная палба так происходила порядочно и ровно, что достойно было хвалы. По окончани[и] же эксерцици[и], призваны были во Дворец ко Двору ея императорскаго величества, и приказано нам поднесть по три пакала (Т.-е. бокала) з благодарением от ея императорскаго величества, что эксерциция происходила порядочно, понеже государыня в то время недомогала и ис спалной вон не выходила, токмо всю эксерцицию изволила смотрить сквозь окошко. Приказано всем штап и обер-афицерам быть ко Двору на другой день поутру. Салдатам же всем государыня приказала пожаловать по чарке вина. Я же с полком возвратно тою же дорогою и такою же церемониею, как шли прежде на поле, а не с поля, шедши мимо Дворца экспантонами честь так же отдавали и, приведши на показанное место, полк распустили. Поутру же, собравшись, все пришли во Дворец и ея императорское величество изволила выттить и жаловать к руке и изволила трижды сказать, что де спасибо, делали хорошо, оборотясь к гварди[и] афицерам изволила сказать; я бы де желала, чтоб и вы так же делали, и тако с милостию нас изволила отпустить. В тот же день призваны были как штап и обер-афицеры все к адмиралу Николаю Федоровичу Головину обедать, где при столе и были. Притом же многия министры и придворныя ковалеры обедали. И за представление полка и порядочную палбу получили честь и хвалу немалую. На третей же день возвратились /л. 49. об./ в Кронштат с полком. Мы же получили указ, чтоб флот весь вооружить ради походу к Данчику (Данцигу), понеже король Станислав прибыв в Данчик и засел во ожидани[и] помощи французов как войска, так и караблей, дабы оных помощию быть ему полским королем 3. В майе месяце флот весь на рейд вышел, и флаг поднял адмирал Гордон на «Петре Первом и Втором», вице-адмирал Сенявин на «Александре», контра-адмирал Гослер на «Шлютелбурхе», а на карабле «Новой Надежде» имелся обер-штер-крикс-камисар Сойманов з денежною казною. Я же имел команду на карабле «Леферм» в 74 пушки, которым караблям и линия дебаталия: [16]
При отправлени[и] же от Кронштата ея императорское величество (Анна Ивановна) пожаловала всем, как флагманам, так и капитанам по препорции ради удовольствия на каюты пищею, афицеров денги, капитанам же по сту рублев. Мы же, приняв на транспортные суды сухопутную артилерию и аммуницию и протчее для отвозу в Пилов (Пилау), отправились в путь и в пути получили известие, что фрегат «Митоу» взят от француской эскадры, которой был от нас ради подсмотру послан, к тому же и лейтенант Корсаков л. 50 послан был на гальете и капитан /л. 50/ Мартын Янсен Гови — на другом, и оные оба взяты в полон. Мы же, прибыв в Пилоу, артилерию и транспортные суда отпустя, зделали консилию о следстви[и] нашем к Данчику, понеже получена чрез галанских шхипоров ведомость, якобы француская эскадра сильняе нашей, и по консили[и] послан был Сойманов к генералу фелтьмаршалу (Миниху). Мы же, быв тут часа с четыре на дрейфе, пошли к Данчику. И во время консили[и] виден был один карабль к W, а по ведомостям, уже после, ето был французской крюйсер, и нас увидя зделав сигнал, то эскадра от Данчика, поднявши якорь, пошла в море, и оная состояла под командою капитана командора Дюгея в 9-ти караблях, в том числе два адмиралтейския ластовыми вооружены. Мы же, прибыв к Данчику, на рейде легли на якорь. И увидя один француской фрегат, который тянетца к Данчику в канал, посланы были два фрегата, но токмо оные, [17] хотя ис пушек и немало палили, токмо вреда не зделали для того, что ближе подойтить им было нельзя, да и с того фрегата по наших палено было ззади, и тако в канал затянулся. Мы же от генерала фелтьмаршала Фонминихина, чрез присланного ево генерались-адъютанта Фермера, получили известие, что он город Данчик аблаковал, а француское войско, имеющееся в 3-х полках, стоят на мысу в лагере между каналами, куда и фрегат втянулся, и чтоб нам все меры приложить и онаго атаковать от моря. И посланы были два банбандирския и два фрегата, которые и стали пушечную стрелбу производить и бонбы кидать, понеже то место, где французы стоят, пришло покато и всех можно от моря видеть и спасения им никак получить неможно. И тако производилась пушечная палба и бонбандирование чрез трои сутки. Генерал же фелтьмаршал приезжал к адмиралу Гордону на карабль и требовал наших полков, чтоб спущены были на берег в ево команду, понеже мы и знамена имели с собою, на что учинена отговорка: за неимением при караблях полнаго числа служителей с караблей отпустить неможно; з бонбандирских же и фрегатов /л. 50. об./ непрестанная пушечная палба и бросание бонб происходит. Атака же Данчика жестоко чинитца и бросание бонб повсечастгю видимо бывает, тоже и пушечная палба слышна. Видимы стали быть два военных карабля с моря, ради которых вице-адмирал Сенявнн с агангардиею, а я был напереди, подняв якорь, и следовали, ветр же крепки[й] был. После и адмирал Гордон всем флотом поднял якорь и следовал за нами. Мы же, догнав те два карабля, и командор со оных был у виц-адмирала (Сенявина Наума), и те карабли военные дацкие по 50 пушек, и виц-адмирал объявил, якобы оные ради караблей ходят, а повидимому можно знать, что присматривают. Они же пошли в море, а мы возвратились назад. И как шли, видно было: з бонбандирских караблей одна бонба брошена была в крепость Вексель-Монда и подорвало один пороховой погреб. Мы же, прибыв, стали на якорь. От францускаго войска прислан афицер к адмиралу Гордону с требованием, чтоб он запретил ис пушек палбу производить и бонбандировать, ибо они желают учинить акорд. Адмирал же Гордон, взяв того афицера, и отослал к фелтьмаршалу Фонминихину, он же его с радостию и принял, и учинен договор. А подлежало было флоту со «оными договор тот учинить, понеже они то чинят от принуждения флота, а не от сухопутства, с бонбандирских же и фрегатов пушечную палбу и бонбандирование запретилч. Договор же учинен на кондициях, чтоб оное войско на караблях транспортировать б Швецию, или в другое место, куда и выпустить их с ружьем. Генерал же фелтьмаршал (Миних) с армиею учинил приступ к Столцен-бергу — гора высокая, которая лежит у Данчика, хотя оную и взял, но токмо людей много потерял. Фрацуские же полки мы стали к себе перевозить на карабли, командировал оными брегадир, а командор же оных был полномочной министр, и которой был в Копенгагине и приехал с ними и убит в акцию, /л. 51/ когда оные было сквозь наше войско пошли в Данчик, где французов и побито немало. Мы же, розделя французов по караблям на весь флот, и ко мне на карабль достались пример-маэор, секунд-маэор, 2 капитана, 2 порутчика, 3 подпорутчика, один квартирмистр, ундер-афицеров иредовых 130 человек, и со всем флотом пошли от Данчика. Вышеупомянутой фрегат, которой в канал втянулся, взяли, называемой «Бралиант» в 36 пушек, а командир со онаго в ношное время и с матрозы на боту ушел. При том же еще [18] взяты два француских гадиота. Мы же со фортом прибыв к Гатланту, поставя курш, и пошли к Ревелю. И как к Ревелю прибыли, то францусы зело были печалныи и многие плакали увидя, что не по их акорду везутца. Потом пошли и х Кронщтатцкому порту, куда со всем флотом благополучно и прибыли. Французов же оружие все было отобрано, кроме того как у афицеров оставлены шпаги одне, и свезены все в Ранинбом, куда наряжен и наших салдат баталион ради караулу. И оттуда все посланы были в Копорье, куда и прислан Астраханской полк — полковник Василей Аврамов сын Лопухин, и наш баталион отдан к «ему в команду, а для переводу языка командрован был в то время пожалованной капитан Полянской. Мы же со флотом в гавань вошли. И был у разных дел. 1735 г. Быв у разных дел, в апреле месяце получен указ ис Колеги[и], что велено всю Ревелскую эскадру послать из Ревеля в Ригу ради перевозу ржи и овса в Санктпитербург, и для того отправления ехать из Ревеля туда виц-адмиралу Сенявину, да и мне велено быть у того же отправления с виц-адмиралом, и наряжены за тем правиантом ис Кронштата карабли: «Петр Вторы[й]», «Вахтъместер», «Армонт», «Девеншир», «Бралиант», «Кронделивд», 6 ластовых судов, с которыми я под брейде-вынпелом в майе и отправился в Ригу. /л. 52 об./ И, прибыв, был в Риге у того отправления в команде виц-адмирала Синявина, которой в последних [числах] июня оттуда и взят, а я один оставлен у того отправления и отправил разнаго звания хлеба в Военную Колегию на караблях и протчих судах, чему при сем табель (Следуют две подробные таблицы, которые не представляют интереса и потому опущены). /л. 52 об./ По отправлени[и] же всего правианта сентября в последних числах и на последнем карабле «Вахтъместере», где был капитан Никлас, отправился и прибыли в Кронштат благополучно. И о всем моем отправлении Колеги[и] рапортовал и табель предложил, от которой за труды мои получил благодарение, и определился в Кронштате к разным делам. 1736 г. В следственной генералной Коммисии, в [с]сорах между сухопутных и морских служителей в драке, был презыдентом адмирал Гордон, ассесоры: вице-адмирал Сенявин и сухопутныя: брегадир и комендант Сойманов, полковник Ртищев, и по делу тому обер-фискала Игошкина и протчих допрашивали и следовали. В апреле месяце велено флот вооружить, и я определен на карабль «Сиверный Орел» в 64 пушки командиром, и вывелись на рейд карабли и на «Петре Первом, и Втором» имел команду адмирал Гордон, чему и линия дебаталия. (См. след, страницу) Майя в последних числах был персицкой посол, ради котораго церемония была и палба ис пушек; потом была и пренцеса, для которой по тому ж была церемония. В ыюне был дождь велики[й], гром и молния и от молни[и] на карабле «Петр 1 и 2» мачту повредило и загорелась, которую бывшие на том карабле афицеры /л. 53/ и срубили в воду, дабы более не получить несчастия, которой карабль и в гавань заведен. Я же имел команду под широким вынпелом. [19]
Капитан же Лювис был с новыми караблями, то-есть «Ингермоландиею», «Ревелем», отправлен, и с ним два и старых карабля для пробы, и, пробовав, возвратился. Августа в последних числах зашли в гавань и карабли разоружили. Мне же поручена была комисия: следствие морских лейтенантов в просрочке, до 50-и человек. 1737 г. Был во оной же комиси[и] и смотрение имел полковаго двора строение и тягостей, что в тот год почти всё, как палубы, телеги, палатки и протчее все, построено и учреждено. В апреле поручена мне команда на карабле «Астрахане» и протчия карабли, с которыми и на рейд вышел и команду имел под широким вынпелом, чему и линия дебаталия:
Мне же велено пробовать в то время первую компанию, — карабли «Астрахань» и «Азов», и для пробы мастера оных, кто строили, посланы [20] были на тех же караблях, а именно: на «Астрахане» — Окунев, на «Азове» — Ранбург. И велено со всеми караблями иттить в Ревель для взятья тамо ржи и привозу в Кронштат, куда и отправились, и в Ревеле быв с нагруженным правиантом возвратились. Потом по указу велено чинить эксерцицию у Красной Горки и следующия от города Архангелскаго карабли задерживать для пробы и эксерциции; и в прибыти[и] имелись «Св. Андрей», фрегат «Ковалер» и «Воин». /л. 53. об./ Я же, быв в море, чинил эксерцицию и пробу караблям, чему и линия дебаталия:
О пробе же караблей и о их действи[и] в Колегию репортовано, которой пробе при сем и копия: «АСТРАХАНЬ» 1.) Трим (Т.-е. трюм) имеет быть онаго карабля полным грузом нагружен: ахтор-штевень 18 фут 6 дюйм, фор-штевень 16 фут, деференция 2 фута 6 дюйм. И груз во оном карабле был положен порядочно, и определеннаго правианта было на два месяца. 2.) В ходу, хотя фордевинтом в поворачивании и не случилось, однако в бейдевинт доволно поворотами беспрепятственно и в послушани[и] рура (Т.-е. руля) исправлялся. В стояни[и] на якоре при больших погодах не случилось, а в нынешнюю опробацию как в стоянии, так и в снимани[и] с якоря обстоял изрядно и в действи[и] был как надлежит. Нижнего деку средней порт от воды был с полным грузом 5фут 1 1/2 дюйма. 3.) Карабль не ранк (Т.-е. не валкий), а когда случился быть ветр Череф-де-марсель скултен крепки, тогда имел малое наклонение. Неисправностей, ныне видимых, никаких не имеется. 4.) При учинени[и] в походе до Ревеля пробы, всех обстоятельств не примечено как вышепоказано. Токмо по мнению нашему в хождении под парусами оной плавать может на море, куда повелено будет. [21] «АЗОВ» 1.) Трим в грузу имеет быть ахтар-штевен чрез разные опробаци[и] нынешней компании с караблями «Астраханью» и «Нептунусом», и по усмотрению ево имеет лутчей ход, 18 фут 10 дюйм. Фор-штевен 16 фут и 7 дюйм. Груз был полной против определеннаго числа правианта, понеже морскаго правианта дано было на два месяца, и вещи положены были порядочно. Деференцию имел 2 фута и 3 дюйма. /л. 54/ 2.) В ходу оной на фордовинт с караблями «Астраханню» и «Нептунусом» имеет быть равенство, а в бейдовинт держит к ветру и по мнению ево так, как лутче быть неможно. Тако же в поворачивани[и] против ветра и по ветру слушает руля во всем изрядно. А в стоянии и в снимании с якоря по случаю в бытность нашу на море в нынешней компании ветров и волнения большаго не бывало, однако ж надеемся быть оному хорошу. Окна от воды были нижнаго деку 5 фут и 4 дюйма. 3.) В бейдевинт, а риф марселной, ветр имеет быть, не ранк, токмо малое дело имеет наклонение не чрез свою ширину, а что ранком назвать невозможно. Шпили на оном имеютца высоки, надлежит мало спустить ниже. 4.) А что о пробе упомянуто, всех вышеупомянутых обстоятельств впредь и по мнению ево в хождени[и] под парусами оной плавать может, куда повелено будет, без всякаго опасения. «НЕПТУНУС» 1.) Трим карабля, как пошли в Ревель ис Кронштата, тогда был не в полном грузе, понеже нижнаго деку пушек не имелось, и требовано, токмо не дано, а настоящий песочной баласт и протчее: вещи, вода, правиант и припасы положено в карабле порядочно, а деференция тогда имелась между фор и ахтор-штевни назади 16 фут 11 дюйм, а на носу 16 фут. А в полном грузе, когда поставятца пушки на оной карабль, то надлежит быть по ватер-линии 17 фут 6 дюйм, а фор-штевень 16 фут, и то учинит 16 дюймов деференциа и будет ево лутчей под парусами ход. А средние окна от воды 5 фут 3 дюйма. 2.) В ходу оной карабль как в бейдовинт, так и фордовинт, во всякия ветры плавал хорошо и в поворачивании против ветра и по ветру в большия, средняя и тихия ветры и в волнение, когда случалось со взятием ревов у марселей, всегда обарачивался в малое время без препятствия. А в стояни[и] на якоре и снимании с якоря не в болыния ветры находился в поворачивани[и], на которую сторону всегда слушал рура, и оборачивался, куда надлежало, тако ж бес препятствия. А в великия штормы и в волнение стоять на якоре нынешней компании нигде не случилось и об оном со обстоятельством объявить невозможно. 3.) Оной карабль в болшия и средния ветры, когда случалось под парусами, и оной карабль штейф (Может быть: штейер, т.-е. устойчивый) и не ранк, и опасности /л. 54 об./ никакой не находил ось. Тако же случалось лежать под нижними парусами в великия ветры и волнение великое в Нордзее, тогда лежал спокойно. А которые были неисправности на оном карабле, и те, по требованию ево от Архангелогородской Канторы над портом, все зделаны. 4.) Ныне в походе до Ревеля всех опробацей со обстоятелством, которые еще не примечено, то, ежели случитца иттить и что еще усмотрено будет к лутчему, впредь репортовано будет. [22] По указу же Колегии со оной эскадры многия афицеры и редовые командрованы в Ачаковскую экспедицию и в Донскую, понеже у Российской кароны с Турецкою прошедшаго 1726 (Следует: 1736) года началась война 4. В сентябре месяце возвратился в Кронштат и со всеми караблями лавировали противным ветром даже до цытодели, что преже сего флот российской не чинил, и, вошед в гавань, разоружили карабли. Сентября в последних [числах] получил указ, чтоб мне быть в Питербург ради отправления во Брянск и в Днепровскую экспедицию. Прибыв же в Питербург получил инструкцию, дабы мне ехать во Брянск и быть у строения флотилии и судов в команде штатцкаго действительнаго советника Зыбина, чему был и противен, токмо в Колеги[и] ничто не помогло. Главным же командиром морским в той экспедици[и] был вице-адмирал Сенявин. Октября 15 отправился ис Петербурга и со мною посланы были лейтенанты Федор Лодыгин да галерной Петр Зиновьев. Ноября в первых [числах] прибыли в Москву, хотя от ненасья, роспутицы и грязи претерпели великую нужду и препятствие. В половине ноября прибыл во Брянск и принял команду как морскую, так и галерную, и в Канторе строеней обще з Зыбиным присудствовали, и строение судов началось, ради чего по наряду работных людей великороссийских выслано было, и имелося во Брянске на работе в лесах пеших до 12.000, конных же до 7.000. И строение все началось с поспешением: прамы, галеры, ластовые суды, брегантины, дубель-шлюпки, венецианские боты, казацкие лотки и разных весел шлюпки, что с неусыпными трудами чинено было и работа производилась. /л. 55/ 1738 г. В генваре месяце прибыл ис Полтавы вице-адмирал Сенявин, которому я и в команду явился, но токмо оной в повелении моем во управлени[и] во всем строении, ни в чем не препятствовал, и приказал так смотреть, как и в небытность ево, тоже и пароли отдавал, понеже он прибыл не на долгое время. В Канторе же строеней и он стал присудствовать и штацкой советник Зыбин и я, и строение наше производитца с поспешением и со всякою строгостию, ибо подтверждаютца имянныя указы и фелтьмаршаловы ордеры, дабы неусыпные труды приложены были, что и чинилось. Всякого же народу при том строений и заготовлении лесов было до 28.000. Я же был и в лесах, где рубка происходит и заготовление лесов, для смотрения и лутчаго учреждения, и ездил по лесам верст до ста. И которые жалобы были на афицеров и мастеров расматривал. Марта в последних числах вице-адмирал получил указ, чтоб он немедленно следовал ради принятия команды в Ачагов (Очаков), то он взял с собою одно ластовое судно, 4 венецианские бота, 3 казацкия лотки, 20-[ти]веселных 3 шлюпки и отправился, взяв команду. Все же строение и отправление поручено мне было, х которому строению и отправлению неусыпные труды и приложены. В феврале месяце ради пробы одну галеру таскали по берегу, понеже в [Д]непровских порогах, ежели галеры не пойдут, чтоб кругом обтащить, которая проба и учинена была без великаго труда, и репортовано в Колегию. Суды же, которые строением оканчиватца стали, начались спущатца, [23] оснаского и протчим приготовлять, и афицеры и служители на оные росписанй, розделены и роспределены по партиям. Прислан же во Брянск колеги[и] советник Мишуков для строения обще с советником Зыбиным, да ради отправления — от экипажу обер-экипажместер Зотов, которые в мое дело и работу ни в чем не вступались и отправлял собою, понеже по отбыти[и] вице-адмирал Сенявин ордером определил и на меня все положил, да и генерал-фелтьмаршал Фонминих, с репорту того вице-адмирала, ордером меня определил. Вышепоказанные же были в присутстви[и] в Канторе и по моим требованиям отпуски чинили. Отпуски же по партиям чинились, и каким судам по партиям, и сколько служителей имелось, при сем табели. (См. приложение, таблицы І, ІІ) /л. 59 об./ Я же с последнею партиею, как в табели явствует, отправился под брейде-вынпелом и на другой день в Нове Городке наехал последния две парти[и]: Бурцева и Кошелева, которых принуждая наперед, а сам за ними следовал. И в 50 верстах от Нова Городка наехал два прама с лейтенантом Ржевским и Анхворовым, и оным дано наставление о скорейшем следстви[и] до Киева, сам же следовал с скорейшим поспешением, не приставая нигде. В Чернигове же наехал штурмана Ближевскаго и подмастерья Андреева, которых принуждал напередь всех к скорейшему следствию, и прибыл почти вместе в Киев с партиями лейтенантов Бурцова и Кушелева (Следует: Кошелева) майя 8. И был в пещерах у святых мощей и, пробыв в Киеве по 10 [число], отправя все парти[и] напередь, и сам за ними следовал денно и ночно. Я же от генерала-фелтьмаршала на дороге от Брянска до Киева получил трех куриеров с ордерами ко мне, чтоб я с поспешением следовал на нис, которому и ответствовано с теми куриерами, что бес потеряния времяни оное чинитца, и по числам можно видеть в какое время отправился от Брянска и прибытие наше. По известиям же 1737 году, как дубель-шлюпки на нис шли, то были от Брянска до Киева шесть недель. В пути же, хотя и немалое препятствие было, ибо суды становились по мелям, токмо, по посылкам шлюпок, помощию их сниманы были и следовали, не приставая ни одной ночи к берегам. При Киеве же остались три галеры, следующия с лейтенантом Зиновьевым, понеже в бытность мою в скорое время работных малороссийских людей от губернатора Михаила Ивановича Леонтьева не получено, и для того дано ему (Зиновьеву) наставление, чтоб, получа, немедленно следовал за ними (Следует: за нами), ибо оные галеры толиким числом морскими служители, за неимением, не удоволствованы, чтоб могли следовать. И понеже как на великороссийских из Брянска, так и на малороссийских, которые определялись на суда, отпускались работныя денги, которые по партиям афицерам и отпущены были суммою ради платежа по плакату определенным на те суды людям, кроме морских служителей. 15 майя прибыл я к Мишурному Рогу, и в то время наведен был мост в Мишурной Рог и армия вся переправлялась под командою генерала-фелтьмаршала Фонминиха. /л. 60/ И тако принужден я стоять с партиею, и с передними Кошелев и Бурцов. Как оная перебралась и, по переборе, отворили мост и пропустили нас. И тако 17 майя поехал я в Переволочную, где нашол его высокопревосходительства господина генерала Александра Ивановича Румянцева и князь Никиту Юрьевича Трубецкаго, от которых получил лоцманов, следовал на нис. [24] 18 [числа] прибыл в Усть-Самару, где был и господин контра-адмирал Дмитриев-Мамонов. Прежде отправленные мною парти[и] все имеютца у Каменнаго острова, где и я пришол с своими судами, и выгрузя из них припасы, матриалы, правианты для перевозу сухим путем через пороги в Малышевец, понеже суды простые подлежит через пороги пропускать. 25 майя начали суды пропускать через Кайдацкие пороги и протчие, хотя оные и становились, но токмо без великаго труда на нис следовали порогами до Ненасытца. 20 числа в бытность нашу в Малышевце было великое трясение земли, что и великой страх всем живущим придал. Получено известие, что внис по [Д]непру оказалась немалая опасная болезнь. 27 [числа] я с последней партией порогами следовал и моим ластовым судном двои сутки на камнях в Кандатцком пороге по разным камням был, становясь с одного на другой камень, с которых шпилями свертывали, зделанными на берегу, и с великим трудом спасение получил; один раз и кабелтов порван был и от шпиля вынбомками убило 7 человек досмерти. Июня 9 следовал порогами с великою трудностию и многократными ударами о камни. Однако того ж числа к Ненасыцким порогам прибыли и чрез оные суды: галеры, прамы, брегантины и протчего звания, спустили все благополучно, хотя и с великим страхом и трудом, кроме того как одно ластовое судно стало в Ненасыцком пороге на мель и тут пропало, понеже уже которое судно в Ненасыцком пороге на мель станет, тому опасения получить неможно. Я же со всеми судами, прибыв в Малышевец, уведомился, что в Малышевце опасная болезнь заразила, и народу немало померло. Да и у меня в парти[и] у лейтенанта Лыкова опасная ж болезнь показалась, /л. 60 об./ то я со всею флотиллиею отшел на другую сторону от Малышевца к одному острову и стал, а ластовые суды лейтенанта Лыкова, на которых опасная болезнь показалась, поставил на другую сторону. К нам же правианты, матриалы, припасы и артилерию стали ис Каменскаго острова привозить. У меня же во флотилли[и] на многих судах явилась опасная болезнь, токмо у меня в парти[и] оной не было. 10 числа получен ордер от генерала-фелтьмаршала и от контр-адмирала Мамонова, чтоб я следовал к Ачакову бес потеряния времяни, не мешкав ни дни, ни часа, ни минуты, йод опасением не токмо суда, но и смертной казни, на трех 10-тивеселных шлюпках, взяв с собою дву[х] капитанов, двух порутчиков и протчих по моему разсуждению. И велено, прибыв в Ачаков, принять флотиллию в команду мою и исполнение чинить по данным указом и ордерам вице-адмирала Сенявина. И тако подлежало думать, что виц-адмирал умер. Я же тот ордер получил пополудни в 8 часов и, отдав команду по старшинству лейтенанту Бурцову, и дал наставление о немедленном следстви[и] за мною. Сам же, взяв четыре 10-тивеселныя шлюпки и с собою дву капитанов: Толбута и Мастерсена, дву порутчиков, дву мастеров, 2-х штурманов, 2-х артилерии лейтенантов, и пополуночи в 3-м часу следовал, полагаясь на божескую волю, к Ачакову. За собою же велел иттить одной дубель-шлюпке и одной брегантине, на которой лейтенант Игнатьев. И в пути же моем стал разсуждать, что можно видеть и Запорожскую верфь, и осмотреть, ежели та экспедиция положена вся на мена, и быть командиром, как уже видно, что виц-адмирал умер, контр же адмирал Мамонов имеет о выезде указ, к тому же следовать мимо ее. 12 [числа] поутру заехал в Сечю и переплыл 146 верст и пристал противу оной на другую сторону, послал шлюпку спросить кто командир. И, прибыв, шлюпке объявили, что капитан Протопопов. Взяв с собою артилери[и] лейтенанта Бибикова и прибыв, на том острову /л. 61/ людей мало видно, капитан же Протопопов был на дубель-шлюпке. Я [25] приехал ко шлюпке, приказал парус сверху сбросить, понеже оная была покрыта, зашел, спросил где Протопопов, сказали в каюте и, отворя двери, спросил, какою болезнию болен? Сказал якобы горячкою. Вошел к нему, спрашивал о ево команде, и оной объявил: опасная болезнь великая, и у нево было в команде 530 человек, а осталось 35, а другая все померли. Я же, полагаясь на божию волю, пошел по острову осматривать положения места, хотя мне и объявлено было чрез порутчика Черниговскаго полку Смагина, что у них такая злая опасная болезнь. И быв, осмотря, хотя оная верфь виц-адмиралом и удостоена и геленги (Т.-е. эллинги) начаты делать, токмо неспособно и нельзя тут быть для того, где быть спускам, тут противо тово великой пещаной банк, о чем после от меня и репортовано в Колегию и в Кабинет и та верфь не одобрена. Я же возвратясь, быв на дубель-шлюпке у капитана Протопопова, пив чай у нево и вотку, простясь отъехал, а уже по известиям, после, по отбыти[и] моем, на другой день оной умер, имея у себя два дни опасную болезнь и не сказал мне, меня же бог спас. 13 числа, поутру в 4 часа, приплыл х Кизикерменю, плыв 120 верст, и пристал к берегу, видя мало людей — шедшаго одного человека ко шлюпке, бегающую одну девку, да стоящаго на часах одного. Тогда пришедшей ко мне ко шлюпке объявил, что он кандуктор, и я спросил ево: велика ли тут команда, и он объявил, что был подполковник и салдат 650 человек, а остался он один, 6 человек салдат да девка после подполковника, а протчие все опасною болезнию померли. И, оставя их, поплыл на низ. Не доезжая Александр-шанец капитан Бараков, быв в опасной болезни, и стоит у одного острова на дубель-шлюпке, которой, много молясь, и просил. И, в надежде на божескую волю, я к нему приехал и был на шлюпке, и он мне объявил, что у него бабон опасной болезни провалился. Оставя его, поплыл и, переплыв 64 версты, 14 июня приплыл в Александр-шанцы, где был командиром генерал-маэор и ковалер Кейзерлинг, которой мне объявил о опасной болезни, /л. 61. об./ что у него с 500 человек померло и в остатке с 350 человек. Я же нашол тут и морскую команду мастера Мяснаго с некоторыми судами, которой мне объявил о смерти вице-адмирала Сенявина, что он умер опасною болезнию, и прежде отправленные суды лейтенантов Шепелева и Бахтина, мичмана Смагина и протчих, которых всех принуждая к следствию к Ачагову (Очакову), и дал наставление, отправился наперед и на лимане за противным ветром был два дни. 17 числа июня прибыл к Ачакову и в то время команду имел в Ачакове генерал-лейтенант Штофель, тут же был генерал-маэор Браткин и 7 полков. И оной Штофель и протчия мне объявили, что де так скоро и курьеры к нам не приезжали, как я приехал, на что и я объявил, что ордеры гласять ехать без упущения. Я же, приняв команду морскую от лейтенанта Вельяшева, где нашол лейтенантов Александра Лопухина, Лодыгина и протчих морской команды служителей до 1500 человек, флотилли[я] разных судов, отправленная от меня в первой партии: ластовое судно — одно, брегантина — одна, где был штурман Извеков, и на оную я сел и брейде-вынпел поднял. Дубель же шлюпок, канчебасов и протчих мелких судов нашел до 300. По объявлению же всех как сухопутных, так и морских опасная болезнь жестокая имеетца, и сухопутных и морских служителей множественное число померло, считая по объявлению до 15.000 человек. Меня же во всю бытность бог милостию своею спасал: на том судне, где я был, опасная болезнь не показалась, а на протчих по [26] репортам имеетца и жестока. В опасном же лазарете, по ведомости, сухопутных и морских до 4.500 человек; 7 же полков, которые имеютца, до прибытия моего дважды рекрутованы. Я же, во уповании божеской милости и полагаясь на его вышнаго волю, стал припасы и матриалы и мундир на берегу расматривать, которое было брошено безо веякаго призрения в кучах и покрыто парусами, тоже и правиант. И в правиантах найден сундук з денежною казною 15.000 рублев, которая привезена была виц-адмиралом (Н. Сенявиным). Приемщики же все померли и никто об ней не ведал. Протчее же гнилое стали жечь и разбирать. В Ачакове же в сухопутной команде великая нужда была правиантами, в дровах и в воде пресной недостаток. За водою же и дровами стал в Днепр дубель-шлюпки партиями посылать, съестные же припасы так дороги были, что ту весну мясо и масло по 70 и по 80 копеек фунт, /л. 64/ а вино ведро по 7 рублев. Команды же нашей парти[и] разных судов стали к Очакову прибывать, и флотиллия умножатца: 4 галеры и 3 прама пришли и парти[и] ластовых судов и брегантин. Флотиллия же, которая в команде моей была между Кинбурхом и Ачаковым, оную разделил и поставил в проходе из лимана в Черное море и учредил линии. Тоже поставлена и брант-вахта впереди оных учрежденных линей, токмо все суды с малым числом служителей, понеже многое число умирало, а от сухопутной команды хотя и требовал, токмо не дано. Я же многия дубель-шлюпки и канчебасы за косою к Очакову поставил без людей, точию посылались с протчих судов повсядневно, когда погода допускала, воду выливать, ибо и такия суда были, где оставлены по одному человеку для выливания воды, и когда приедут — найдут мертвых. Страх же от опасной болезни был немалой. В половине июля месяца, по показанному учреждению линий, разсудилось всё переменить и поставить: которые суды надежные, в нужные места, ежели неприятель, паче чаяния, прибудет, чтоб возможно, хотя по самой крайней нужде, учинить ему отпор, понеже по известиям весь их карабелной и галерной флоты имеютца в Криме. А как оная флотиллия учреждена была и поставлена между Кинбурга и Ачакова, при сем явствует фигура. (Следующая страница, на которой, очевидно, должна была быть изображена «фигура», оставлена чистой) /л. 65/ Со всех же судов, которые лежат за косою, людей снял для переходу и определил на те суды, которым переходить. И по данной всем диспозици[и] объявлен сигнал, когда от меня учинен будет, чтоб, вдруг подняв якори, и переходили на свои места, что и учинено 17 июля, не ведая, что неприятель в ту ночь на дву галерах и дву полугалерах для подсмотру прибыл на остров Ад. И как по сигналу флотиллии, распустя все парусы, стали переходить, а от нас уже и видимы были на том острове Аде ходящие люди, то те турки приняли, якобы флотиллия имеет за ними гнатца, немедленно с двумя галерами и з двумя полугалеры пошли в Крим, нам же за ними за далностию гнатца неможно. И по известиям после, оныя, прибыв, объявили, что лиман флотиллиею наполнен. И тако нас от нападения турецкаго флоту бог избавил, понеже у меня на флотиллии по самому малому числу было на судах людей, и противитца было неким. Флотиллия же перешла, и, по учрежденной вновь диспозици[и], стала. Получен же имянной ея и. в. (Анны Ивановны) указ, писанной генералу лейтенанту Фанштофелю, чтобы со всеми имеющимися в Ачакове генералитетом и всем штап-афицеры, морскими и сухопутными, учинить ковсилию об Ачакове и Кинбурхе, возможно ли оные содержать бес потеряния великаго интереса ея и. в. Тоже ежели [27] правианту доволно и других потребностей к человеческому имению. Буде же того не имеет, то б оной, раззоря, подорвать, артилерию же и аммуницию и протчее, что возможность допустит, на флотиллии вывесть и немедленно в Кабинет ея и. в. репортовать. Генерал же фелтьмаршал Фойминих ордерами подтверждает, что как возможно всеми мерами держать и не разорять и Ачакова не оставлять. Августа в начале и вторичной имянной указ получен как и выше показано, и в первых числах приехал на дву дубель-шлюпках контра-адмирал Мамонов, которому я и команду отдал. Мы же, имев консилию, и согласно все подписались по присяжной должности, что Ачаков и Кинбург в пребудущую зиму никоторыми мерами содержать неможно, разве всем помирать. И тако начали на флотильлию оружие, аммуницию и правианты вверх отвозить в Днепр к Алеисандр-шанцам, что и чинилось всеми дубель-шлюпками, канчебасами и байдаками. А под Очаков начали подводить мины к раззорению и подрыванию ево. Тоже и протчее внутри города и ненужное к обороне неприятеля разрывать и раскапывать. Негодное же ружье /л. 65 об./ и аммуницию и излишные ядра, бомбы — всё зарывать в землю и отвозить и бросать в лиман. В прибыти[и] же контр-адмирала Мамонова, что касалось до повеления и учреждения флотилли[и], так, как и без него был, было мое смотрение, приказы и повеление, токмо под ево главною дирекциею. И положено по консилии, чтоб, конечно, сентября 1 числа предать разорению Ачаков, всему же гарнизону следовать на флотилли[и] в Днепр, вверх, оставя оный (Очаков). На всю же флотилию полки, аммуницыю, артилерию и протчее, что возможно было — забрать. Августа 31 числа сели все на флотиллию. Сентября 1 числа в ночи зажгли мины, которых было под Ачаков подведено 47, тоже закопанные бомбы, строение, которое имелось, пристани, негодные суды, каланчю же на мысу и мечеть тоже и крепость Кинбурх, в 8 часов в девятом все было зазжено вдруг. И тако от подрывания мин, от разрывания бомб, которых было с шестьдесят тысяч в ямы положено, и от зазженнаго деревяннаго строения и судов, как была в то время темная ночь, был ужас вели[й], яко перемена свету, которое продолжалось до полуночи. Мы же, быв до утра со флотиллиею от Ачакова в верстах пяти и шести, по утру послана была команда осмотрить, которые, прибыв, репортовали, что все мины действительно были подорваны, кроме одной, которая была под бастионом, называемым Преображенским, а протчее все разорено и рвы все завалены. И которые были минеры 7 человек и афицер, оные тут же побиты, понеже несмотрительно зажгли и не в ту дорогу побежали. Мы же, оставя Ачаков, со всею флотиллиею з божиею помощию пошли в Днепр. Опасная же болезнь мало стала утихать. А как диспозиция учинена была всей флотилли[и], приобщается при сем в кратком юрнале план (Однако никакого плана не приложено). Сентября 2 числа флотиллия вся вошла в Днепр; а на лимане згорела одна дубель-шлюпка несмотрением, а люди все свезены и спаслись. Мы же, вошед в Днепр к Александ-шанцам, имели консилию и забирали что возможно, а которое забрать было не можно, оружье и протчее чажелое, бросали в Днепр, аммуницию же и правианты жгли и потому же бросали в Днепр. И все излишное, которое невозможно было на флотилли[и] забрать, сожгли и побросали, и Александр-шанцы все раскопали, строение зажгли. И сентября 15 оттуда, разделясь по партиям, пошли. От Ачакова же и в пути до Александр-шанец нигде неприятель не показался, [28] упователно, что не знали о подрыве Ачакова. Мы же, следуя по [Д]непру в способные ветры — парусами, в тихия же и противныя — бечевою, прибыв, и Николаевской редут весь разорили. /л. 66/ Октября в половине прибыли х Кизикерменю и тут остановились во ожидани[и] повеления, и Кизикерменскую крепость мало починили, тоже и на другой стороне Днепра редут поправили. Имея же консилиум и положили, чтоб, оставя команду — полковника и 700 человек, удоволствуя правиантам и протчим всем, а самим, не упуская осенняго времяни, следовать вверх до Малышевца, дабы не зазимовать в пути, а ежели зазимуем, чтоб всем не помереть. И тако, оставя полковника Якобия з доволным числом правианта и протчим, а сами пошли, и, прибыв в Старую Сечю, осматривали положения места верфи и ездили в Новую Сечю к запорожским казакам, где приняты были с пушечною палбою и по их маниру с деремониею, и возвратились ко флотилли[и]. И[з] Старой же Сечи, где было учреждено верфь, припасы и матриалы — все велено отвесть в Новую Сечю, дабы незапно татара и колмыки не напали. Мы же следовали вверх, нигде по обе стороны как на Крымской, так и Ачаковской, татар и крымцов не видали, кроме того как у Молошных вод один байдак, на котором был сержант и салдат 16 человек, шли бечевою, и в то время кримцы, набежав 30 человек, взяв того сержанта и салдат 8 человек, протчие же схоронились под тюки в том байдаке, ибо мундиром нагружен был. Галера же, быв недалече впереди, услышав, что два раза из фузей выпалили, поворотя к тому байдаку, увидя что кримцы, на оной ис пушки выпалено с ядром, то оные все разбежались и увезли того сержанта и 6 человек салдат. И как после уведомились, что от оных взятых, те кримцы осведомились о разорени[и] Ачакова. Генерал же порутчик Штофель получил опасную болезнь, которой особливо наперед с двумя дубель-шлюпками и канчебасом и отправлен. Ноября в половине прибыли мы, не доезжая Хортицкаго острова за десять верст, и остановились, а генерал-маэор Браткин с командою напередь уехал и избрал себе место на Хортицком острову. Мы же зделали себе засеку, шалаши, разсуждая, чтоб на том острове и зимовать. Ноября в последних числах приехал генерал-маэор Браткин, брегадир Вейдель, и была консилия: положили, чтоб и нам с командою ехать к Хортицкому острову и всем как морским, так и сухопутным зимовать в одном месте, зделав ретранжамент. И тако мы, оставя то место, вверх и следовали. Декабря 15 прибыли к Хортицкому острову, где и землянки делать стали, и 25 декабря некоторые, зделав землянки, перешли. И великое благодарение можно богу воздать, что так осень продолжилась без великой стужи: ежели бы ранее зима пришла, то б подлежало всем /л. 66 об./ умирать, ибо в далном разстояни[и] замерзли, правианту малое число, да и от неприятеля подлежало быть страху великому. Флотиллию же расположили подле берегу, а генерал-маэор Браткин ретранжамент кругом обвел; да и генерал-порутчик Фонштофель от болезни выздоровел. И тому острову при сем юрнале прилагаетца и план (См. приложение, илл. 1). Да и протчим: Очакову, Кинбурху, Александр-шанцу, Николаевскому редуту, Кизикирменю, Старой и Новой Сечи планы же приобщены. (К тексту приложен лишь «план Хортицкому ретранжементу», остальных планов нет) От флотили[и] же отстали назади, по известиям уже после, 4 галеры в Червонных горах растоянием в 80 верстах, с артилериею же в 50 верстах 4 ластовые судна, ис которых одно и потонуло с 4-мя мартирами и [29] з 12 медными пушками. Да в Старой Сечи остался подполковник Корет с 8 дубель-шлюпками, которые там уже и замерзли, понеже зима началась с последних [чисел] декабря месяца. Мы же и по другую сторону Хортицкаго острова учредили и зделали редут, где наших и партия дубель-шлюпок и канчебасов была, и тут и генерал-порутчик Фонштофель с 4-мя полками и квартиру взял, а у нас генерал-маэор Браткин с 3-мя полками. Оные же полки, хотя исчисление имеют, но токмо живых во оных мало осталось. Мы же через тот остров линию протянули, опасаясь набегу неприятелскаго. Да и на матерой Ачаковекой стороне зделали ретранжамент для того, чтоб коммуникация была, понеже в Малышевец, Ненасытец да и в Усть-Самару подлежит чрез оной посылать, да и почте ходить, которая почта до линии да и внутрь государства отправляетца. 1739 г. Февраля в начале с генералом-порутчиком Штофелем да с брегадиром Вейделом ездили мы в Малышевец для осмотру тамо лежащих судов под командою лейтенанта Бурцова, которые суды лежат не под прикрытием тамошнаго ретранжамента, чтоб ради оных зделать редут, дабы незапно неприятель каково вреда не учинил. Где были осмотря, и учредили редут зделать и пушки, сняв с ластовых судов и брегантин, /л. 68/ для обороны поставить, что и приказано учинить немедленно обретающемуся в том Малышевце с командою подполковнику князь Ивану Прозоровскому. А суды я приказал опилить все кругом лда на сажен ширины, дабы незапно неприятель не напал. И определено караул иметь завсегда на оных с афицером, и возвратились на Хортитцкой остров. Хотя генерал-лейтенант Штофель и требовал, чтоб контра-адмирал Мамонов ехал для того учреждения, токмо он, отговариваясь головною болезнию, не ездил никуда. Кругом же лежащих судов и у Хортицкаго острова от реки лед насажен был, опилен и очищено, опасаясь неприятелскаго набегу. И то учинено по обе стороны Хортицкаго острова, где флотиллия стояла. Февраля 11 незапно и скоропостижно контр-адмирал Мамонов, жалуяся головою и сидя за столом обедав, ударив в голову рукою, охнул и умер, которой и свидетельствован, но токмо опасной болезни у него не обыскалось. И погребен на Хортицком острову и с церемониею. Я же, по старшинству по всему Днепру имея команду, обстоятелно обо всем репортовал в Кабинет ея и. в., по силе данной инструкци[и] виц-адмиралу Сенявину, о имении команды и о содержании с сухопутным генералитетом. Тоже к генералу фелтьмаршалу (Миниху) и в Колегию обо всем имянно репортовал, и табель послал живым и умершим, вышним и нижним, о чем с начала при Очакове, как опасная болезнь началась, кто были живыя и мертвыя, и Колегия известна не была. У нас же опасная болезнь времянем утихнет и опять зделается, токмо не так силна, как в Ачагове (Очакове). Я же получил репорт из Усть-Самары от капитана Бестужева, которой там команду имел, что советник Братичь в Усть-Самару прибыл 738 году. И разборныя галеры и прамы, как выше показано, все по цартиям были отправлены на 120 байдаках. На всяком байдаке великороссийских и малороссийских работных людей было по 35 и по 40 человек, ис которых некоторая часть байдаков в Усть-Самару пришла, и леса выгружены. А многаго числа и не сыскано, понеже на оных байдаках люди опасной [30] болезиню по большой части все померли, а некоторые по берегам раскидало и все распропало. Припасы же и матриалы и артилерия, которая отправлена была на 70 байдаках, и из оных потому ж половина распропропала /л. 68 об./, а с прибывших всё на берег выгружено и парусом покрыто. Артилерия по болшой части в байдаках на реке потонула, да и с правиантами до ста байдаков было отправлено, ис которых болшая часть потому ж распропало. А кои привезены в Усть-Самару правианты, на берег выгружены, потому же покрыты парусом — гниют. Да и о команде репортует, что у него по болшой части люди померли и смотрения иметь неким. Я же обо всем репортую как генерал-фелтьмаршалу (Миниху), в Колегию и в Кабинет. И флотиллию стал починками исправлять и по разным местам, где оная имеетца, определял ордерами, чтоб починивали, исправляли и приготовляли без упущения времяни, которыя имеютца от Киева по [Д]непру, чему впредь приобщена будет табель. Я же получил репорт, что подполковник Языков, порутчики князь Борятинской и Андерсон, едучи из Брянска с правиантами и матриалами, остановились свыше Переволочной 60 верст в Чигирин Дуброву, куда и ордером определено о их содержании, и приготовя байдаки, чтоб следовали к нам. Я же получил от фелтьмаршала ордер, чтоб флотиллия была вся исправна и во всякой готовности, когда определено будет весною следовать, на что и репортую, что оная, елико возможность допускает, исправляетда малою моею командою. А от сухопутства же, генерала-лейтенанта Штофеля, никакой помощи нет, хотя и требовано — не дают, и репортую: ежели помощи дано не будет, то оной никоторыми меры приготовить неможно и нельзя, О чем в Кабинет ея и. в. и в Колегию рапортовал и требовал присылки людей и помощи, а Колегия в указах объявляет, чтоб обо всем представлять генералу-фелтьмаршалу и требовать. А фелтьмаршал показывает, чтоб от Колеги[и] требовал. И к протчим генералитетам, куда не писал и требовал помощи, ото всех был оставлен, а генерал-фелтьмаршал строгими ордерами подтверждает. И моею малою командою, елико возможность допускала, приготовлял и починкою исправлял. Некоторые же припасы привезли из Усть-Самары ис привезенных запасных. Марта 24-го виден был сон, якобы случилось быть в каком месте. Пришел в церковь и по обычаю, как священник литоргию служит, растворя царския двери и вынесь причастие, а якобы мы стоим: командор /л. 69/ Вилбоу, капитан Калмыков, да обер-экипажместер Зотов, и по обычаю священник, когда я приступил, то приобщил святых тайн, а когда оныя подходить стали, то священник, затворя двери, вошел в олтарь. Которой сон того ж утра от меня и объявлен был лейтенанту Федору Лодыгину, Александру Лопухину, Милославскому и протчим, о чем в разном разсуждени[и] были. Я же был в приготовлении и старание имел в починке флотилли[и], что же помощию ото всех был оставлен, ни представление, ни требование ничто не помогало. В апреле месяце опасная болезнь божиею помощью утихла. И 23 числа получен указ на почте ис Колеги[и], что меня марта 26 ея и. в. (Анна Ивановна) всемилостивейше изволила пожаловать контр-адмиралом, о чем и многия приятели с поздравлением пишут 5. Притом же в указе упомянуто, что репорты мои о состоянии флотили[и], тоже о служителях, и табели получены и предложены ея императорскому величеству, и приняты все за благо. И тако после уже и о выщеписанном сне толковали, которой случилось видеть за два дни до того времени, как пожалован. [31] Получен ордер, от генерала-фелтьмарщала, чтоб всей флотилли[и] быть, к доходу в готовности к Ачакову и далее, и имеющаяся полки в команде генерала-лейтенанта Штофеля велено всех распределить по галерам, ластовым судам и дубель-шлюпкам. И по исчислению в 7-ми полках в то время более не было как 2.100 человек. И тако всю флотиллию обнять некому, о чем и репортовано. И генерал-лейтенант Штофель требовал от меня по исчислению полков судов, которые и стали приготовлять. Я же весь генералитет и штап-афицеров, тоже и морских, призвал к себе на обед, где и были. И в то время приказал флаг мой контр-адмирал ской поднять на одной брегантине, и с стоящих со всех судов салютовать флагу по регламенту, что и чинено при поздравлени[и] купком здравие ея и. в. (Анны Ивановны), что генералу-порутчику Штофелю и протчим генералитетам и сухопутному штапу зело показалось дико, понеже бывший в той экспедици[и] виц-адмирал Сенявин и контр-адмирал Мамонов флагов своих не поднимали, а были под брейде-вынпелами. На что я объявил, что я имею сам флотиллиею командовать, а протчим никому в команду отдана не будет, от чего генерал-лейтенант Штофель писал генералу-фелтьмаршалу (Очевидно, к Миниху) и требовал, чтоб я определен был ордером о даче ему /л. 69 об./ ис флотиллии некотораго числа судов, а чтоб я тут не был. По которому ево требованию от генерала-фелтьмаршала (Миниха) и ордер был прислан, что подлежит командировать флотилли[е]ю с подлежащим числом штап и обер-афицеров и редовых морских служителей, что и учинил. И наряжены были капитаны: Бараков, Маетерсен, Толбут с протчими морскими афицеры и служители по препорци[и], и 4 галеры, 6 ластовых судов, 8 брегантин, канчебасов и дубель-шлюпок 40, которые отправились в команде генерала-лейтенанта Штофеля. Да получен ордер от генерала-фелтьмаршал Фонминиха, в котором объявлено, что генерал-фелтьмаршал Ласси следует с армиею в Крим 6. Того ради быть мне со всею флотиллиею в ево команде, а более ни о чем к нему (Очевидно, к Миниху) не представлять и не требовать, разве что касаетца до уведомления о разных каких происхождениях. И я к фелтьмаршалу Фонлесию (Ласси) и репорт послал со объявлением всех недостатков во флотилли[и], во уповани[и], что я от него более удоволствия получю, нежели от перваго. На Хортицком же острову остался с досталными сухопутными служители командиром генерал-маэор Браткин и протчия, а я с оставшими ж с морскою командою, и над оставшею флотиллиею имел мой флаг на вышеупоминаемой же брегантине. Командированы были 3 ластовые судна, 26 дубель-шлюпок и канчебасов ради вынимания означенных потопших вследствие от Ачакова медных пушек и мартир с артилерными и морскими служители при лейтенанте Лыкове. Я же оставшую флотиллию, которую подлежало, всю исправил, выкилевал и починил. Июля в половине пришло запорожское войско, которое идет на помощь генералу-фелтьмаршалу Фонлессию и по обещанию генерала-фельтьмаршала Фонминиха требовано от генерала-маэора Браткина подъемных денег, с чем бы им иттить возможно было к арми[и], а оных было до 3000. Генерал-маэор Браткин, не имея денег, заимообразно от меня требовал, понеже у меня денежная сумма имелась, которому 1200 руб. и отдано, и он тем казакам те денги отдал, и переправляли их на байдаках чрез [Д]непр [32] с Хортицкаго острова. И как оные переправились, зделалось несогласие о разделени[и] денег, кашеваго своего убили и выбрали другово, которой у них был есаул кашевым. А того убитаго тело, положа в гроб, и отослали для погребения в Сечю. И тако оные пошли для соединения к арми[и] фелтьмаршала Лессиа. К нам же прибыл на остров сын Краснощоково донскаго казака и брегадира с 24-мя казаками, которые от арми[и] генерала-фелтьмаршала Фонлессия посыланы были в Крим ради языков. И привезли с собою шесть /л. 70/ человек кримских и знатных людей, которые такожде не Криму посыланы были х Кизикирменю для подсмотру нашей арми[и]. А оные казаки, не требуя от нас перевозу, сами через Днепр на лошадях и со всем переплыли 7. Августа в первых числах получил я себе болезнь лихоратку, которая меня и немало мучила. И около 8 числа возобновилась опасная болезнь, и первое начало у одново боцманмата морсково. И тако и с того времени и многия заражены были и стала умножатца. 14 числа получил ордер от генерала-фелтьмаршала Фонлессия, чтоб мне ради некотораго разговору о деле ея и. в. (Анна Ивановна) быть к нему в Кизикирмень. И как я оной ордер получил, был в великой болезни лихораткою, так что мало и с постели сходил, но токмо во уповании том, когда прибуду, могу от него помощь получить, и тако, в надежде на вышняго бога, через великую силу собрался ехать, хотя мне и отговаривали. И приказал две дубель и две 10-тивеселные шлюпки приготовить и чрез три дни велел себя отнесть на дубель-шлюпку и отправился, взяв с собою лейтенанта Лодыгина и мичмона Ивана Трусова. Команду же на Хортицком острове приказал по старшинству лейтенанту Палчикову и дал наставление как поступать. И, по отбыти[и] моем, на брегантине флаг спущен и учинен обыкновенной салют. Меня ж проводили генерал-маэор Браткин и притчия штап-афицеры. В пути же получены ведомости с Хортицкаго острова, что опасная болезнь велми умножилась и многое число и померло разных чинов по отбыти[и] моем. Я же чрез 4 дни х Кизикирменю прибыл и, не доезжая до нево за 4 версты, стал к одному острову, увидя лагери на горе и послал шлюпку о прибыти[и] моем со объявлением, и что обращаюсь в болезни моей лихораткою и требовал, ежели имеетца доктор, чтоб прислан был, не ведая кто тут команду имеет. Шлюпка же с афицером возвратилась, на которой приехал и доктор Синопеус и объявил, что с оставшими от полков салдаты с болными команду имеет генерал-лейтенант Фонштофель, а генерал-фелтьмаршал (Анна Ивановна) с армиею пошел в Крим, котораго чрез шесть дней пожидают. Флотиллия же, отправленная от меня с капитаном Бараковым, в виду стоит у Кизикирменя. И, приехав, афицер репортовал, что оной Бараков и с ним 6 ластовых судов, 4 брегантины, 18 дубель-шлюпок и на оных полковник Якоби с командою, отправились к Ачакову от армии с некоторым числом салдат /л. 70 об./ для осмотру, есть ли какое поправление Ачакову, тоже, ежели препятствия не будет, чтобы к Белу Городу иттить, и с ним запорожских казаков до 20 дубов 8. Я же, быв тут 4 дни, и увидал, что армия пришла вовзратно ис Перекопи, и Перекопь вторично раззорили, пушки побрали и протчее, и несколько кримцев полонили 9. Я же получил ордер от генерала-фелтьмаршала (Ласси), чтоб мне быть к нему, понеже я прежде писал и требовал позволения, ибо я ис таково места приехал, где опасная болазнь возобновилась. Я же за моею болезнию к фелтьмаршалу почти приведен был в армию и получил ево видеть. И как он, меня увидя, сожалел и говорил, [33] что напрасно так болен езжу, а я ответствовал: ничто иное как вас желателно хотел видеть и помощи требовать, понеже я с командой ото всех оставлен и помощи ни от кого получить не могу, и в той надежде ныне состою, что вы по своей милости пожалуете, не оставите и дадите мне руку помощи. И подал ему доношение о [со]стоянии всей команды, о требуемой нужде, починке и поправлени[и], о правиантах, денгах и о протчем о всем, написанное на 48 пунктах. И, приняв, он объявил: хотя времени и нет все доношение прочитать, однако помощь дать, елико возможно, готов. Я же ему подал доношение в Кабинет ея и. в. и в Колегию ко отсылке, куда и отосланы, и после, по известиям, все верно получены. Я же, быв тут 3 дни, и армия и фелтьмаршал (Ласси) пошли к Молошным Водам 10. И, простясь я с генералом-фелтьмаршалом, возвратился, а генерал-порутчик Фонштофель с оставшею командою и судами, кои при Кизикермене были, по тому же возвратился и следовали вверх. По требованию же ево из арми[и] дано ему 2000 человек, которые все были безмундирные и по болшой части в пути до Хортицкаго острова померли. Я же заезжал в Старую и Новую Сечю. Которые припасы и матриалы имеются — все осматривали и нужное и лутчее взято к Хортицкому острову и положено на те суды, которые были под Кизикирменем, а я оставил одного порутчика и суды в Новой Сече. Октября в первых числах прибыл к оному острову, не доезжая Хортицкаго за 10 верст, /л. 73/ и остановился, ведая, что опасная болезнь еще не утихла, куда прибыл и генерал-порутчик Штофель с командою и с последними [судами?], и потому ж по островам остановились. У нас же в лант-милицкой команде появилась опасная болезнь и время настало студеное, и тако, опасаясь, чтоб не зазимовать во отлучени[и] от Хортицкаго острова, пошли к оному и со всеми судами и, пришед, легли к ретранжаменту, которой против острову к Ачаковской стороне поставлен. У нас же и коммуникаций с Хортицкаго острова, хотя и блиско, не имели, быв тут 2 недели. Я же жестоко страдал от болезни моей лихоратки, и что их всех родов ни есть, все ко мне приходили, от которой уже повинен был употреблять многократно хину дехину, но токмо помощи не было. Объявленной Фонштофель, имея ордер от фелтьмаршала, но токмо содержал тайно, не объявляя никому, взял с собою некоторую команду, поехал вверх в линию, а команду всю поручил генерал-маэору Браткину. Стало наступать уже время студеное и лед показыватца ноября в первых числах, и тако должно с Хортицким островом соединитца, ибо на оном наши землянки. Соединясь, расположа я флотиллию и разделя на три дивизи[и] как суды, так и служителей, и сам вступил в землянку первой дивизи[и]. По репорту же на Хортицком острову, в небытность мою, афицеров померло не мало, тоже и служителей, и командир лейтенант Палчиков умер, а команду имеет лейтенант Новосилцов. К 10-му числу и последняя команда, которая была посылана под Очаков, возвратилась. И привезли с собою взятой казаками от турок один канчебас и турков 10 человек, а протчия побиты, которому канчебасу для куриозности при сем со описанием и чертеж (См. приложение, илл. 2). И оной канчебас вытащен на берег, поставлен и покрыт, и о взятье онаго представлено в Колегию для обрасца. А в бытность их в Ачакове неприятеля не видали, и Ачаков как разорен, так и был. Они же смелости далее к Белу городу не взяли иттить, объявляя, якобы при Ачакове ветры были болшия и суды их стали безнадежны. И капитанам поручены: Баракову вторая, а [34] Мастерсену 3-я дивизи[и]. Известия же получены, что с турком божиею милостию заключен мир, чему все немало порадовались 11. Настала жестоко студеная зима. В декабре месяце генерал-маэор Братнин получил ордеры, чтобы полки были в готовности к выступлению в линию, понеже тут имеет быть оставлена малая команда лант-милицких полков. Опасная болезнь у нас, упователно, за студеным временем утихла, Я же болезнию моею стражду паче прежнаго, и зима стоит студеная. Ежели бы она так студена была в прошедшей 738 год, как следовали от Ачакова, то бы малые люди живые остались. Я же репортую о состоянии моей команды, да и послал табель всем судам, состоящим в команде моей, годным и негодным, и где имеютца по разным местам, которая при сем и приобщается. (См. приложение, таблицу III) /л. 74/ В бытность же мою с 1738 году с начала присылки, на команду денег никаких не было, кроме того, кои в Ачакове найдены и после умерших флагманов, штап и обер-афицеров оставшия после их денги. Пожитки, которые не противны по силе регулов после опасной болезни, продаваны с публики учрежденными комиссиями и при пороле генералными приказами. И все те оставшия денги к главному приходу внесены и в приход записаны, и теми денгами содержана вся морская команда, о которых имянно и ясно в репортах в Колегию представлено, и наследники от Колеги[и] те денги получили. 1740 г. Генваря в последних числах пишут партикулярно, что о выезде нашем имеет указ прислан [быть], чему возрадуясь отдано богу благодарение. Суды же наши некоторые тонуть стали, понеже командою выливанием воды всех обнять неможно, а сухопутная команда помощи не дает. А служители должны повсядневно лед очищать, ибо от реки было околото, опасаясь татарскаго и калмыцкаго незатшаго нападения, понеже во всю бытность нашу на Хортицком острову партиями подбегали и шхоты (Т.-е. шкоды) чинили. Февраля в половине учинен указ имянной ис Кабинета ея и. в. при ордере от фелтьмаршала (Ласси) и по ево представлению, как выше показано, по поданному моему к нему доношению и по указу велено: расмотря флотиллию, и несколько выбрать годных судов разнаго звания, вытащить на берег, поставить в удобное место и сохранить, определя команду по моему разсуждению по всей той экспедици[и] по разным местам. А самому с командою выехать и явитца в Санкт-Питербург. Я же, получа тот указ, послал афицеров по всем ретранжаментам, где припасы, матриалы и артиллерия была: в Малышевец, в Ненасытец, на Каменской остров, в Усть-Самару, в Старую Сечю, годные от негодных разобрать счетом и мерою, понеже по выступлений моем имею все оные сам осмотреть. Тоже и на Хортицком острове разобрать и правианты все. Послал же ордеры, чтоб советник Братич из Усть-Самары был на Хортицкой остров для принятия команды по выезде моем, понеже капитан Бестужев в 739 году умер. Я же послал ордер в Чигирин Дуброву к подполковнику Языкову и лейтенантам Борятинскому и Андерсону, дабы немедленно ехали на Хортицкой остров, ибо тем, которые по [Д]непру были к Ачакову и ниже, тем подлежит выезжать, а которые не были, тем подлежит оставатца. А колико [35] состоит всех чинов во всей Днепровской экспедици[и] при сем табель. (См. приложение таблицу IV) /л. 75 об./ Я же имея болезнь, как выше показано, и приближился великой пост, лекарства же никакая не помогают, а пищу завсегда употреблял мясную по присуждению доктора. И с перваго дни великаго поста мясную пищу отрешил, а приказал себе готовить суровую, яко то-есть ретка, хрен, грибы сухие, толокно, которую пищу начал с великою охотою и желанием потреблять, и с того часа и перваго дни великаго поста избавился от той болезни лихоратки, и оставила меня. Марта в половине пошли полки по партиям с Хортитцкаго острова. Генерал-маэор Браткин, имея команду лантмилицкую, во всех постах ево ведения до 700 человек, и полки так были безлюдный, что под знаменами редовых и с ундер-афицеры было человек по 40 и по 50. А по объявлению генерала-лейтенанта Фонштофеля во всю бытность в Ачакове и на Хортицком острове умерших в полках, и с лантмилицкими счисляя, до 28.000 человек, кроме запорожских донских казаков и приезжающих маркитентеров, о которых и счисления не было. Я же отправил первую партию с капитаном Бараковым, и с ним 6 человек афицеров, редовых тех, которые больные были и могли в пути быть, понеже, как выше означено, что с того времяни божиею помощию опасная болезнь пресеклась. Я же на всех судах, где случилось быть, на том судне опасной болезни не было, да и на берегу, где я был, ни один человек при мне не умер, что высокое дарование божеское. На ордер же мой, подполковник Языков, лейтенанты Борятинской и Андерсон репортуют и все отговариваются и ехать не хотят, о которых уже и генералитет сухопутной пишут, чтоб оных не замать, хотя и троекратные ордеры писаны, но токмо ничто не успевает. Марта в последних [числах], взяв с собою разных чинов афицеров 12 человек, редовых матроз и салдат 120, с божиею помощию поехал с Хортицкаго острова, оставя команду капитану Мастерсену и с ним партию афицеров и редовых. И как скоро советник Братич прибудет, то отдав ему команду, приказал с партиею следовать за мною, а коликое число определено от меня остатца команде, где и каким чинам, при сем табель. Тоже и сколько во всех местах к 740-му году было в наличи[и] ходных и негодных правиантов, тому другая табель. (См. приложение, таблицу V) Из вышеписанной табели надлежит взять на Хортицкой остров из Усть-Самары советника Братича, флота лейтенанта Грибанова, с Каменскаго острова артилери[и] лейтенанта и камисара в Усть-Самару отпустить, подлекаря из Переволочны, прапорщика, боцманмата взять в Пи- тербург, а ежели делами обязаны, то быть им в Переволочне, а вместо боцманмата взять уже оставленнаго квартирместера. С Каменскаго острова великороссийских крестьян — 19, из Ненасытца— 1, итого: 20 — отпустить и дать пашпорты. Из Усть-Самары мичману Шашкову, забрав книги приходныя и расходный, все прежних лет до 740 году, по описи, по отдаче матриалов, правианта, мундира и протчаго, и вести те книги в Питербург, а советнику Братичу писать, чтоб он те книги засвидетельствовал и подписал. (См. приложение, таблицу VI) /л. 77/ И о выезде моем репортовал в Кабинет, в Колегию и к фелтьмаршалу. Я же в бытность мою на Хортице от генерала-фелтьмаршала Фонлессия всякия повелени[я] и ордеры имел, и копи[и] ко мне со всех указов были присыланы, тоже пароли и лозанги. Негодные же на Хортицком острове [36] припасы вое пожог и огню предал. Железные же и какие тягости были негодные, все в Днепр брошено. Правианту же немалое число оставлено годнаго и негоднаго, как выше по табели значит. Я же, отбыв с Хортицкаго острова, приехал в Малышевец. Потому же негодные припасы и инструменты жгли, а протчие в Днепр бросали, а годные оставлены с росписми, а белые росписи с собою взяты. То же учинено в Ненасытце, на Каменском острову. А в Усть-Самаре, смотря на припасы, которые были привезены на разборные галеры, с великим сожалением, ибо — все годное и новое, а вывозить требует великаго кошту, о чем о всем уже пространно Колеги[и] представлено. По силе же присланнаго указу ис Колеги[и] артилерию велено отдать в сухопутную команду для постановления на линию, что от нас и определено учинить. Советника же Братича при себе отправил на Хортицкой остров, которому то и не очень приятно было. А х капитану Мастерсену ордировал, чтобы немедленно за мной следовал оо определенной партиею. Из Усть-Самары отправился, и все поехали на собственных лошадях. Апреля в половине прибыли к линии х крепости Нехворощ, где повинны были стоять: карантин на реке Ареле, от лини[и] в 4 верстах. Положение места изрядное и всем изобильно, и из лини[и] приехали маркитанты и всего стало быть довольно. Я же, учредя лагирь и поставя имеющаяся при мне пушки, и остановился. Вышедшия же с Хортицкаго острова полки тоже и команды нашей капитан Бараков, выдержав карантин, за день до прибытия нашего вступили в линию. От меня же отправлен был наперед с Бураковым мичман Григорей Замыцкой для выдерживания карантина, дабы наперед быть мог в лини[и], которой выдержав, вступил в линию. И оной Замыцкой от меня ордирован, чтоб, взяв дву салдат, ехал к подполковнику Языкову, к лейтенантам Борятинскому и Андерсону, арестовав их, и ко мне б привез, которой то учинил и все привезены были арестованы. И по прибыти[и] их при репрамандах шпаги были отданы, понеже степью ехать арестованным неприлично, и отосланы на Хортицкой остров в команду советнику Братичю, и велено ему, по ослушани[и] их команды, произвесть суд и следствие. И за неимением при морской команде полнаго числа афицеров, писано к генералу-маэору Браткину, чтоб половина была афицеров определена ис ево команды. Мы же, выдержав карантин, определенным на лини[и] у карантиннаго смотрения маэром Бешенцовым и лекарями все служители по силе указу освидетелствованы и явились все здоровы, и болных в команде никово не было, хотя из лини[и] штап-афицеры и повседневно к нам приезживали, и были подполковники лант-милицких полков: Челищев, Рыкачов, князь Григорей Мещерской и протчия, но токмо по силе указу исполнение учинено. И как в кар[ан]тине стояли — при сем план (См. приложение, илл. 3). /л. 77? об./ Марта 13 вступили в линию и пошли в путь. Я же команду отправя на Полтаву, а сам, взяв лейтенанта Бурцова, поехал в Переволочну для осмотру имеющихся там припасов и правиантов, и, прибыв в Переволочну, где был от морской команды командиром лейтенант Лодыгин, взял все ведомости, расмотрил и разобрал, как выше показано. Негодные бросил, а годные оставил в могазейнах, понеже оные угодные к тому имеются, и определил лейтенанту Лихачеву, которой за 120 верст был выше Нехворощи х Киеву в местечке Домантове, чтоб был на смену Лодыгину, а ево определил ордером: когда сменитца, дабы ехал за мною, а сам поехал в Полтаву, где нашел отправленную команду наперед из Нехворощи. И был в Полтаве двои сутки, ездя осматривал, где была славная победа и [37] баталия с швецким королем и войоким. И оттуда отправился и ехал Малороссией, довольству оной и множественному такому числу скота и протчаго немаломому удивлению подобно, тоже и хлебы какия в полях силния и добрыя и травы великия и густыя: когда лошадь пойдет—мало видно. И, не доезжая Глухова за 50 верст, получил я курьера ундер-афицера от Адмиралтейской Колеги[и] с ымянным ея императорскаго величества (Анны Ивановны) указом ис Кабинета вторично о выезде моем и о протчем, почти в силе прежняго, на которой с тем же курьером и репортовал. Я же, прибыв в Глухов, быв в оном и отпустя команду чрез Тулу, а сам поворотил на Брянск, забрал все ведомости оставшему всему, пересмотрил припасы и матриалы годные и негодные, сочиня росписи, и отправился из Брянска через Калугу, откуда с честию и провожен был. Августа в первых числах под Москвою команду наехал и, прибыв к Москве, остановился в Васильевском, понеже по силе указу подлежит тут выдержать всем выезжающим из-за линии карантин. Ко мне же от сенатора, гварди[и] подполковника и ковалера Семена Андреевича Салтыкова, прислан афицер с объявлением: ежели я желаю и з домашними ехать в Москву и жить, то позволяетца, тоже и афицерам даетца на волю, а служителям подлежит выдержать карантин. Я же определил по одному афицеру быть при служителях, а протчим дал волю по их прошениям и в домы на 3 недели ехать. Я же, отъехав, и был в Москве, и, по прошествии трех недель, ис карантину все освобождены, и служители имели квартиру в Москве. Августа в последних [числах] из Москвы отправился. Сентября 12 прибыл в Санкт-Питербург и явился в Колеги[ю]. Всей экепедици[и] ведомости, росписи, списки и табели умершим, живым, прибывшим и оставшим служителям, тоже матриалам, припасам, правиантам, по всем прежде объявленным разным местам, колико чего созжено, брошено, в сохранени[и] оставлено, тоже и о флотилли[и], где какия остались годныя и негодныя, пропадшия и потерянныя, или куда выбыли, со всяким изъяснением и верностию, тоже и взятым после умерших в казну денгам ведомости все подал, за что в то время от Колеги[и] и благодарение получил. То же, что касалось и до Кабинета, во оной от меня подано ж, за что и от Кабинета благодарение получил и представлен был ея и. в. государыни Анны Иоанновны, которая изволила милостиво к руке пожаловать и сказать мне трижды спасибо. И при том же изволила объявить, что без награждения оставлен не буду. В октябре месяце ея и. в. скончалась, и пресечение ея жизни к получению меня ничего не допустило. И за погребение получил медаль и отправлен был в Кронштат х команде. /л. 79/ Прибыв в Кронштат, поручена была первая дивизия: матроской и салдацкой полки. И по указу имел присудствие и заседание в Главной Кронштатцкой Канторе над портом с протчими флагманами. По кончине же государыни императрицы Анны Иоанновны поручено владение принцу Иоанну и учинен регент герцог курлянской Бирон. И по трех неделях регент снизвержен, а правление приняла принцеса Анна [Конец записок 1740 года]. Комментарии 1. Петровские заводы были основаны Петром I в 1703 году в Олонецком уезде на месте нынешнего г. Петрозаводска — столицы Карело-Финской ССР. На заводах плавили чугун, отливали пушки и якоря, выделывали разное железное оружие — огнестрельное и холодное. Заводы находились в ведении Петербургского Адмиралтейства, и продукция их шла на вооружение и оснащение флота. После окончания Северной войны (1721 год) заводы стали приходить в упадок. Из документов, напечатанных Ф. Ф. Веселаго в 5-м томе «Материалов для истории русского флота» (Спб., 1875), видно» что в марте 1725 года на заводах действует еще, повидимому, в качестве управляющего заводами, упоминаемый Баршем ландрат Муравьев, что в феврале 1726 года на заводах находился капитан Барш, который «послан на те заводы для сочинения счетов, а не для содержания тех заводов» и что еще с января 1726 года начинается междуведомственная переписка о передаче заводов из ведения Адмиралтейской коллегии в «Полное ведение» Берг-коллегии. От 1727 года имеются документы о передаче заводов Берг-коллегии (11 апреля), о насильственном приводе ландрата Муравьева с заводов в Петербург: «не принимая никаких его отговорок... взять его силою» (августа 1) и о сдаче имущества заводов Берг-коллегии (декабря 6). Таким образом, из этих документов усматривается, что командировка Барша на заводы для проверки отчетности и для ревизии деятельности ландрата Муравьева была связана с предстоящей передачей заводов из ведения Адмиралтейства в Берг-коллегию. См. еще «Географическо-статистический словарь Российской империи», составленный П. П. Семеновым (т. 4, Спб., 1873) — слово «Петрозаводск» и книгу С. М. Левидовой «История Онежского завода» (Петрозаводск, 1938, гл. 1-я). 2. О «сумнении и помешательстве» между Россией и Данией в 1726 году, о которых говорит Барш, можно оказать следующее. Натянутые отношения с Данией объяснялись интригами со стороны английского правительства. Западные державы вообще рассчитывали, что в России после смерти Петра 1 начнется смута в связи с вопросом о престолонаследии и надеялись на ослабление России. С одной стороны, иностранными дипломатами распространялись слухи, что в России делаются морские приготовления для войны с Данией, с другой стороны русский посол во Франции Куракин сообщал в Петербург, что Англия не перестает действовать враждебно против России, а именно хочет, совместно с Швецией и Данией, потребовать от России, чтобы она удержала из завоеваний Петра I только земли до Ревеля, остальные же земли отдала бы герцогу Голштинскому; если же Россия откажется исполнить это требование, то союзники объявят ей войну. Весной 1726 года в датских водах появился английский флот, что вызвало, по словам русского посла Бестужева, большую радость в Дании. В мае английский флот совместно с датской эскадрой вошел в Балтийское море и продвинулся до Ревеля, бросив якорь у острова Наргина. По этому поводу можно отметить, что С. М. Соловьев в своей известной «Истории России», не потерявшей до сего времени значения фактического справочника, ограничивается лишь упоминанием о действиях английского флота, а о датской эскадре ничего не говорит. Повидимому, Соловьеву осталось неизвестным присутствие датской эскадры в русских водах у острова Наргина совместно с английским флотом, о чем совершенно определенно пишет Барш и что подтверждается официальными документами, напечатанными в 5-м томе «Материалов для истории русского флота». В документах этих приведены, между прочим, полностью грамота английского короля Георга к Екатерине I от 11 апреля 1726 года (в русском переводе) и ответная грамота Екатерины королю от 15 июня того же года. Многочисленные документы, напечатанные в названном 5-м томе «Материалов», говорят также о мерах, принятых русским правительством по укреплению своих морских крепостей, в частности Ревеля, на случай враждебных действий со стороны английского флота. Среди документов имеется также «Экстракт из журнала капитана Мишукова (на корабле «Рафаил») в вояже от Кронштадта до Ревеля и обратно 1726 года июня 21-28». Об этом «вояже» и пишет Барш, ошибочно приурочивая его к июлю месяцу. Капитан Мишуков отвез командующему английским флотом вице-адмиралу Вагеру ответную грамоту Екатерины I английскому королю Георгу. Как известно, военного столкновения между английским и русским флотами не произошло, и, простояв все лето близ Ревеля, английская и датская эскадры в конце сентября 1726 года ушли обратно. 3. История борьбы ставленника Франции польского короля Станислава Лещинского со ставленником России и Австрии польским королем Августом III хорошо известна. Барш правильно отмечает, что (не рассчитывая на польские войска) Станислав надеялся на помощь французов и ожидал французский десант в Данциге. Последующи [39] рассказ Барша об осаде Данцига русским флотом и армией вносит много интересных подробностей и дополнений очевидца к известным уже в истории этих событий фактам. 4. Речь идет о русско-турецкой войне 1736-1739 годов. Фактическая история этой войны подробно изложена в упомянутой выше «Истории России» С. М. Соловьева (т. 20, гл. 2-я) и в специальной статье в т. 7 «Энциклопедии военных и морских наук» г.-л. Г. А. Леера (Спб., 1895, стр. 589-593). В последующем своем изложении Барш касается действий в этой войне лишь Днепровской флотилии, в строительстве которой и в плавании ее до устья Днепра (до Очакова) и обратно Барш принимал личное участие. Главный интерес «Юрнала» Барша в этой части представляет показ им страшных последствий чумной эпидемии, свирепствовавшей в это время в низовьях Днепра. Историческая литература ограничивается обычно в этом вопросе лишь констатацией самого факта наличия эпидемии, не давая никаких подробностей. Интересны также сообщения Барша, отмечающие разлад в среде командования, вражду между отдельными командирами, нежелание их помогать друг другу. Для специалистов представят интерес и подробные сведения о строительстве флотилии. Некоторые сведения о Днепровской экспедиции и о взятии и оставлении Очакова имеются в следующих книгах: П. И. Белавенец «Очаков» (Севастополь, 1902) и «Материалы для истории русского флота», т. 6 (Спб., 1877). 5. В т. 6 «Материалов для истории русского флота» (Спб., 1877, стр. 675) напечатана следующая «Выписка» из донесения Адмиралтейств-коллегии имп. Анне Ивановне от марта 1739 года: «команда при Днепровской флотилии по смерти контр-адмирала Дмитриева-Мамонова поручена по старшинству имеющемуся там капитану Якову Баршу. А как он служит во флоте с 1714 года, а капитаном с 1721 года, и оный состояния доброго, знающий морского искусства и по линии, по старшинству и по достоинству в чин контр-адмиральский следует. Резолюция ея и. в. 26 марта: Произвесть капитана Барша и определить к той команде». 6. Представляется несколько странным, что Барш впервые упоминает о походе фельдмаршала Ласси в Крым только/в 1739 году. В исторической литературе более или менее подробно говорится о походах Ласси в Крым в 1737 и 1738 годах, когда русские войска глубоко проникали на крымскую территорию и захватывали крымские города Бахчисарай и Карасу-Базар. Поход же 1739 года в литературе вовсе не освещен. В «Истории России» С. М. Соловьева о походе 1739 года даже не упоминается, а в «Военной энциклопедии» Г. А. Леера говорится, что на 1739 год решено было двинуть армию Ласси в Крым, «но Ласси убедил правительство отказаться от движения на Крым ввиду трудности продовольствия; поэтому положено ограничиться размещением его армии на южной границе, для угрозы Крыму и чтобы хан не подал помощи туркам» (т. 7, стр. 592). Поэтому последующие указания Барша о том, что армия Лесси не просто стояла на южной границе, а предпринимала активные поиски и походы в крымскую сторону, иногда нанося крымцам крепкие удары, — представляют несомненный интерес для истории последнего периода войны 1737-1739 годов, сообщая факты, не отмеченные до сих пор в исторической литературе. 7. Сведения о Краснощековых (отце и сыне) можно найти в «Военной энциклопедии» (изд. Сытина, т. 13, Спб., 1914, стр. 262—263). Упоминаемый Баршем «сын Краснощоково» — это Федор Иванович Краснощеков, произведенный впоследствии (в 1763 году) в генерал-майоры Войска Донского. О нем в энциклопедии между прочим говорится, что «в 1738 году он два раза был послан в Крым для усмирения крымцев и захватил там в плен самого крымского хана». Надо полагать, что Барш не мог бы умолчать здесь о таком факте и потому, повидимому, указанный в энциклопедии факт пленения Краснощековым «самого крымского хана» представляется сомнительным. В исторической литературе подтверждений этому факту я не нашел. 8. Относительно термина «дуб» мы имеем следующее определение в выписке из протокола Адмиралтейств-коллегии от 17 января 1738 года, напечатанной в «Материалах для истории русского флота», т. 6 (Спб., 1877, стр. 660): «В собрание в Адмиралтерств-коллегии прибыл в оную Коллегию генерал-фельдмаршал граф фон Миних и в присутствии его сиятельства [графа Н. Ф. Головина, президента Адмиралтейств-коллегии] оная Коллегия о приготовлении в будущую кампанию к Днепровской экспедиции судов и к ним принадлежащего имели следующее рассуждение: о запорожских ботиках, которых по апробованному плану положено к весне построить 50 такою пропорциею, как у казаков имеются, токмо его сиятельство предлагал, дабы те запорожские ботики, или называемые по тамошнему именованию дубы, строены были пропорциею как за способнее к препровождению за пороги и ко употреблению оных в действие разсудит вице-адмирал и кавалер Синявин, дабы могли не только по лиману, но и по морю ходить; и для того Коллегиею, обще с его сиятельством, за потребно рассудили о строении с такою лучшею оных ботиков, или называемых дубов, к нему вице-адмиралу и кавалеру послать указ и притом ему подтвердить, чтоб он старался в строение те дубы отдать на подряд с таким уговором, чтоб как скоро токмо лед вскроется по Десне, оные к Переволочне отправлены-б были с крайним поспешением, а ежели, конечно, подрядчиков не сыщется, то сделать их работниками». Интересно здесь указание на стремление Адмиралтейств-коллегии усовершенствовать мореходные качества «дубов»: «дабы могли не только по лиману, но и по морю ходить». Барш указывает, что 20 «дубов» с запорожскими казаками назначались в экспедицию к Белу Городу, т. е. бывшему Аккерману, ныне Белгороду Днестровскому, расположенному в устье Днестровского лимана, т. е. уже значительно западнее Очакова по берегу Черного моря. Таким образом, «дубы» должны были пересечь некоторое пространство уже в открытом море, что, конечно, могло быть осуществлено лишь при улучшении их мореходных качеств. Намечавшаяся экспедиция к Белгороду, хотя в действительности и не осуществленная, свидетельствует все же о стремлении к активизации в 1739 году действий Днепровской флотилии. 9. Это сообщение прямо говорит об активных военных действиях крымской армии фельдмаршала Ласси — см. примечание 6. 10. «Молошные воды» — это река и озеро «Молочные» в районе нынешнего Мелитополя. Поход к Молочным водам опять-таки указывает на активные действия армии фельдмаршала Ласси в 1739 году — см. примечания 6 и 9. 11. Имеется в виду так называемый «Белградский мир», предварительные условия которого были подписаны со стороны России в Белграде 18 сентября 1739 года, а ратифицирован он был имп. Анной Ивановной в октябре того же года. Мир этот назван в нашей литературе «бесплодным для России» («История дипломатии», т. I, М., 1941, стр. 278). Действительно, в результате русско-турецкой войны 1737-1739 годов, которую Россия вела в союзе с Австрией, России не удалось достичь своей главной цели, а именно: закрепиться на берегах Черного моря. Виной этому была, главным образом, «союзница» России — Австрия. В августе 1739 года русские войска нанесли Турции решительные поражения, захватив Хотин и Яссы, что могло бы привести к коренному перелому в ходе войны. Но как раз в это время Австрия, вероломно нарушив свои союзнические обязательства, заключила 1 сентября 1739 года в Белграде, сдав его туркам, сепаратный мир с Турцией. Выход Австрии из войны и обострившиеся в это время отношения России со Швецией, грозившие новой войной, побудили правительство имп. Анны Ивановны форсировать мирные переговоры с Турцией на самых умеренных условиях, не соответствовавших военным успехам России. Посредником в ведении переговоров с Турцией был приглашен по настоянию Бирона французский посол в Константинополе маркиз де-Вильнев, который не скупился на уступки Турции за счет России. В литературе отмечается, что белградские мирные договоры турок с Россией и Австрией явились дипломатической победой Франции, нанесшей новый урон своему основному противнику на континенте Европы — Австрии. По условиям Белградского мира России возвращался Азов, но укрепления его должны были быть срыты. Россия отказалась от права иметь флот на Азовском и Черном морях, а русские товары могли перевозиться по этим морям только на турецких судах, Турция признала за русской государыней императорский титул, чего особенно добивалось русское правительство. Единственное приобретение России состояло в продвижении ее границ к востоку от Днепра верст на 80 к югу — приобретение слишком ничтожное сравнителмо с количеством потерянных в эту войну людей и средств. Русское военное командование стояло за продолжение войны, но, по-видимому, в широких массах война эта была не популярна, о чем свидетельствует чистосердечное высказывание Барша о том, «что с турком божиею милостию заключен мир, чему все немало порадовались» («Энциклопедия военных и морских наук» Г. А. Леера, т. 7. Спб., 1894, стр. 589-593: «Дипломатический словарь», т. I, М., 1948, стр. 223-224; «БСЭ», изд. 2-е, т. 4, стр. 415). Текст воспроизведен по изданию: "Юрнал" вице-адмирала Я. С. Барша. Часть вторая. 1726-1740 // Сборник гос. биб-ки им. Салтыкова-Щедрина, Вып. 3. 1955 |
|