КОЖУХОВСКИЙ ПОХОД.

1694.

(Современное описание.)

Н. Г. Устрялов, во втором томе «Истории царствования Петра I» (1858 г.), посвящает седьмую главу на описание Кожуховского похода. Источниками для его рассказа служили дневник Гордона, известные записки Желябужского и современное описание любопытных маневров. Но этот последний и важнейший источник известен г. Устрялову по переделке Корниловича в «Северном Архиве» 1824 года (а не 1834, как ошибочно указывает г. Устрялов). Корнилович, в своих известиях о первых маневрах при Петре I, преимущественно говорит о Кожуховском походе и исключительно следует рассказу современной рукописи, при чем во многом изменяет рассказ, опускает места, кажущиеся ему излишними, и проч. Этой переделкой, по необходимости, довольствовался г. Устрялов, не имевший возможности, при всех усилиях, как сам говорит, найдти подлинную рукопись. Приводим [50] слова г. Устрялова: «Нельзя не пожалеть — говорит он — что любопытная рукопись до сих пор не издана в подлиннике. Сколько можно судить по переделке Корниловича, она заключает в себе весьма верное описание Кожуховского похода и в главных происшествиях соглашается с дневником Гордона, хотя в подробностях встречаются разногласия; не видав рукописи (Ныне Н. Г. Устрялов имеет копию с нашего экземпляра), при всех поисках, не знаю, кому приписать их, сочинителю или скорее переделывателю» (прим. 46, стр. 368)

Мы очень рады, что имели возможность приобресть эту рукопись от М. И. Семевского и можем разрешить как недоумение г. Устрялова, так вместе с тем удовлетворить любопытству занимающихся отечественной историей.

Рукопись подарена М. И. Семевскому Н. В. Ханыковым, к которому перешла с библиотекой покойного его отца, члена государственного совета и статс-секретаря В. Я. Ханыкова. Последний служил в молодости при графе Аракчееве и получил эту тетрадь от него. Надпись на первой странице показывает, откуда получил граф описание Кожуховского похода. В надписи сказано: «Князь Юсупов свидетельствует свое почтение его приятельству графу Алексею Андреевичу и посылает рукопись, о которой он имел честь ему говорить». Внизу сделана пером красивая виньетка: Марс, стоя на колеснице, управляет скачущими конями. Подписан 1825 год. Нет сомнения, что за рукопись — точнейший список, снятый с современного, что он сделан собственно для Аракчеева, почему и отличается если не грамотностью, то чистотою и красотою почерка. При перепись соблюден даже формат современной рукописи. Корнилович, имевший ее, говорит, что она была в 4 долю листа; тот же формат имеет копия 1825 года.

Весьма вероятно, что граф Аракчеев, среди занятий военными поселениями, интересовался иногда отечественною историей [51] и, вследствие статьи Корниловича (Штабс-капитан Гвардейского генерального штаба Михаил Корнилович был человек весьма образованный, имел большую библиотеку, трудился много и весьма успешно по русской истории. В журналах и альманахах двадцатых годов много рассеяно его статей. Деятельность его, судя по началу, сделалась бы чрезвычайно полезна, если бы она не пресеклась с 1826 годом. Год смерти Корниловича неизвестен; он умер в Сибири), пожелал посмотреть на подлинное описание Кожуховского похода. Желание это было исполнено Юсуповым, владетелем громадной библиотеки. Князь Николай Борисович Юсупов, по словам его биограф, отличался просвещенным умом, утонченным вкусом ко всему изящному, любил ученых и художников.... Он скончался, в 1831 году, членом Государственного Совета, сенатором главноначальствующим кремлевского экспедициею и мастерскою оружейною палатою. «К чести князя Юсупова — замечает биограф — должно присовокупить, что он был весьма сведущ отечественных древностях». (Каменского — Слов. 1830, Т. V, с. 371.)

Наша рукопись, вышедшая, таким образом, из книгохранилища князя Юсупова, имеет 133 страницы в четвертую долю листа. В 1858 году, в «Русской Иллюстрации» г. Семевским напечатано было обозрение настоящей рукописи, рассказано было содержание современного описания о Кожуховском походе и приведены некоторые выписки. Обзор этот, небольшими статейками, помещен в семи нумерах (№№ 41, 42, 43, 44, 45, 46 и 47). Это уже обстоятельство крайне затруднило бы всякого желавшего познакомиться с любопытным материалом; притом же, названный обзор, исправляя пропуски и ошибки Корниловича, не может заменить подлинной рукописи. Вот почему, помещая заметки г. Семевского в примечаниях, редакция «Военного Сборника» решилась напечатать самое описание вполне, без пропусков, с соблюдением орфографии единственного списка, позволив себе только расставить знаки препинания. Ред. [52]

Книга 1695/7203 года под названием «Описание о бывшей брани и воинских подвигах между генералисимы князем Федором Юрьевичем и Иваном Ивановичем ,заключает в себе примерное сражение между означенными двумя генералами; князь Федор Юрьевич представлял действие российской армии, что удостоверяется названием паши; которое сражение происходило за Симоновым монастырем, одна половина была около Кожухова, а другая на стороне села Коломенского, для какового случая сделаны были земляные укрепления: описан также парад, с каким войска и генералы проходили Москвою на то сражение; представлен примерный поединок; описаны имена начальников и прочих офицеров, находившихся в семь сражении; славнейший Лефорт участвовал с отдельным полком и, вероятно, в то время, когда Петр I начинал образовывать войска, что свидетельствует рукопись, отысканная в архиве, ибо некоторые из начальников, бывших в том сражении, находятся и упоминаются в рукописи; потом описано действие войск, взятие в плен Ивана Ивановича и парадное возвращение князя Федора Юрьевича, как победителя, в Москву (Заметка эта сделана Юсуповым). [53]

«Известное описание о бывшей брани и воинских подвиг между изящными господами генералисимы князем Федором Юрьевичем и Иваном Ивановичем, коих ради причин между ими те брани произошли; а тот их поход друг на друга война бысть сего, 203 года, сентября с 23, окт. даже до 18 числа того же года.

(Корнилович (С. Арх. 1821 г. т. IX), вслед за ним Полевой (истор. Петра 1, ч. I, 1813 г.), Дм. Языков (В. Энц. Лексик., т, 7, с. 250). и наконец Устрялов — все замечают, что автор начинает свой рассказ великолепными словами, обозревает главнейшие войны со времени осады Трои, все это с тою целью, чтоб доказать, что брань Кожуховская — брань сильнейшая. По Корнилович, а следовательно и все остальные писатели не привели ни одной строчки из витиеватого, довольно курьезного предисловия).

От лет убо многих и времян древних у народов паче же, европских, также и азийских есть обычай: славные воинские подвиги в похвалу храбрых, пачеже ратные умышления разумных воев дела писанию предавати, и яко давогрядущие роды достойные и храбрые вои приимут бесмертную себе похвалу, а державнейшие государи и народные предводители, также и благородных воев сердца, сим внимая историям, храбростью и разумными вратех поведении исполнять, вообщую своея отчизны пользу противо всякого наступающего неприятеля неточно рукою оборонною, но и наступательною начатые своя войны счастливыми окончанием могут совершати; сице бо предревние брани праотца Авраама со царми языческими, такоже Моисеевы и прочих судей и царей Израилевых священное писание нам представляет; еще же и Греки описали Троянскую, и Македонского, прехвалного Александра царя славные воины с Персы и с Индейцы! От Римлян же первый монарх Иулий, иже не точию храбростию, но и учением, как вооружай, такожде и в науках, имиже обоими добродетели враги своя французов, Гишпанов, Немец, Британов и прочих народов победил, которые свои войны, походы и победы сам изряднейшим сочинением описах, и нам потоликих прешедших летех, оставил есть: ито есть первый, иже вящшую часть всея вселенные народов подвласть свою покори, наследнику своему Августу предаде. [54]

И сицевых ради вин, да забвению и сия сланная война непредастся, понудихомся последствующие cия брани, иже произведошася от лет не малых, между сими преизящными господами генералисимы, князем Федором Юрьевичем и Иваном Ивановичем, в незабытную и преславную память, грядущим родам писанию предати.

Но прежде восхотехом показати вину, чего ради междо ими война возгореся; есть бо и но многих странах Европы и Азии обыкновение, яко от малой причины великие брани возгораются. У Греков с Приямом, царем Троянским, ради похищенной прекрасной Елены, жены Менелая, брата Агамемнона, царя Греческого, иже Парис, сын Приямов, похити и в Трою свезе; в которой войне многие великие, славные с обоих стран вои побиени быша и град славный Троя (его же остатки даже и до ныне тую повесть подтверждают), разорися. Также и между римским Юлием с Помпеем, и Антонием с Августом, а пачеже долголетная Карфагинская с Римляны от малых убо сначала причин зачинахуся.

А наипачеже причины таких тяжких браней бывают от ближайшего содейства, идеже един, своим неудовольствуясь, соседа своего в земли чрез границы учнет вступатися и своими называти: сице изде:

Сперва междо сими господами генералисимы произошла, близости ради порубежного их соседства, в коих случаех и малой иногда ради причины великие воспаляются к браням поядательные огни; ибо сих государии державствам ближайшее пределами своими имуще соседство, и точию единою речкою Хатиловскою разделяюще, сначала от малой причины вину восприя: ибо един, неудовольствуя себя своими землями награды, на брата своего присудствующие земли восхоте себе покорити, от сего воста междо ими сначала 7200 года война лютая, и быша бон многие близь Покровского и Семеновского сел; в которой войне силами, паче же правдою князь Федор Юрьевич противника своего Ивана Ивановича победил; по которой брани все вражды их миром глубоким успокоишася, как пространне о том того ж лета особое описание издадеся (Военные потехи, примерные битвы и походы начались весною 1690 года. О них-то и говорит повествователь Кожуховской брани. Маневры 1690 года так же, как и 1694, производились между двумя армиями Бутурлина и Ромодановского. Схватки стрельцов с гвардейцами в этих потешных боях были далеко не шуточные. Так, напр., в июне 1690 года, при штурме Семеновского двора, сам государь дорого поплатился за свою страсть к этим опасным забавам: огненный горшок при разрыве опалил его лицо и изранил многих офицеров. Но потехи возобновились осенью, и на этот раз Гордон был сильно ранен. Ближний стольник князь И. Д. Долгорукой, родной племянник боярина князя Юрия Александровича, убитого стрельцами в 1682 году, заплатил жизнью за соинский танец, как называет Гордон царскую потеху....

Любопытно было бы знать, куда делось и в чем состояло особое описание воинских потех 1690-91 годов, о котором упоминает здесь словоохотливый расскащик?). [55]

По сих случися им обоим господам в прошедшем, 7202 году, построя некоторые корабли, идти в пределы северных стран, на Белое и Муманское Ледовитое море, частию осмотрения ради тех стран и народов, и восприяти для грядущих случаев морскому плаванию искуства (Воинские потехи 1690-91 г. сменились потехами и битвами примерными в Переяславле, на озере Плещееве.

4 июля 1693 года государь предпринял первый поход на Белое море. 29 апреля 1694 г. предпринят был туда же второй поход. В государевой свите, простиравшейся до 100 человек, были князь Ф. Ю. Ромодановский и П. И. Бутурлин), частию же да восполяющие их в толиких бранех сердца в тех студеных странах приимут отраду и прохлаждение (Только в этом месте расскащик изменяет своему тону, серьезному и надутому до излишества. Рассказ его как бы породия на какую-нибудь героическую поэму. Но в этой пародии до такой степени выдержана высокопорная надутость рассказа, что невольно приходит на мысль: не смотрел ли поэт на Кожуховский поход, как на дело вполне достойное, без шуток, сохраниться в потомстве на память грядущим родам). И аще гнев их на время малое и проста, но паки воспалися, понеже един, имея корабль вящше и краснейшие другого, сего зависаю уязвляем зело, пообаче сокры в себе гнев до грядущего благопотребного случая, его же ныне, егда обрете, немог собранную в сердцы своем ярость далее утаити, но яко лев, иже как благая, тако и учиненная ему злая неоставляет безвозмездия, тако и Иван Иванович, виде себе представляемый благий случай к возмездию, не воздрема долго, по абие свое намерение вдело производит, предав себе случай сицевой:

Сего бо настоящего 7203 года, пообыкности сего коловратного света поведения, им же всяческая пременяются войны [56] убо вмир, имиры утвержденные в войну претворяются; тако исии господа, аще и надолзе между себя мир инокой, якоже выше сего сказахом, утвердиша, но подобно, побывшем пожаре, егда под пепелом аще ималая искра сокрыется и яко ветром лютым, и яростному гневу возвеявшу, абие великой возжигает огнь, паче прежнего, сице изде един, сотворив другому неправду, к зачатию войны дав причину, возгорелася между ими прелютая война, паче прежней войны, ради синевой:

Случися бо сначала прешедшего, 7201 года, господину генералисиму, князю Федору Юрьевичу, смотрети по Москве реке угодные к строению нового города земли; полюбися ему на лугу, близь села Коломенского, некая преизрядная равнина, противо веси Кожуховской; на котором местне повеле себе создати город новый, неточию веселости и красоты ради того места, яко на самом берегу реки Москвы, пониже моста, саженях в 150 (Желябужский говорит, что этот безыменный городок сделан был до приезда царя. Государь вернулся из Архангельска в августе месяце. Г. Устрилов замечает, что о времени приезда царя нет точных известий, но что 12 сентября он уже был в Москве. (Желяб. 1840 г. 28.)), но и прекрасных ради полей, и удобнейших угодий, ко увеселению своея охоты в ловлех звериных со псы и со птицы (Ромодановский любил тешиться охотою, в особенности соколиною, которой предан был до страсти. Выезды его на охоту бывали великолепны. Ни один владетельный князь Германии не показывал в подобных случаях такой пышности. Наряды ловчих, сокольничих, подсокольничих и проч. людей его свиты, простиравшейся до 500 человек, блистали серебром и золотом; уборы лошадей, самых лучших пород, шапочки сибирских кречетов, — все это поражало богатством непомерным. Охоты продолжались по нескольку месяцев сряду. Петр, не любивший этих забав, снисходил к прихотям князя-кесаря): такожде да без всякого опасения в нем веселится и жити возможет. Сему же граду, еще не готову сущу и единым точию валом обведен у бывшу, тайно осем Иван Иванович уведав и прежние не дружбы и ссоры напаметуя, воспалися яростно, и нехотя случай сей испустит, но совершенную прежних ссор месть сотворити. К тому же того города видя праздна и никакими людьми не насажденна, собрав свое войско конных и пеших, незапно в тот город своими людьми засел и да не вскоре от него паки от емлем будет, повеле вяще прежнего еще новым пространным валом и рвами, со многими бойницами, и щитами, нехитрыми вылазы, и окопами, и кладезми укрепити, и [57] по рвам, и валам, округ великими рогатками окинуть, да приступами вскоре небу деть взять.

Сему же тако бывшу. И видя князь Федор Юрьевич такую недруга своего к себе неправость, паче же явную обиду, и да не сотворит прежней ево славе и победам помрачение, но да покажет лву подобную свою смелость, иже никакую обиду на великодушном своем сердце носити может, абие собра свое войско подселом Семеновским, да град свой новоначатый из рук неприятеля своего паки себе возвратить; егда же осем скоро Иван Ивановичь уведав, как в заседании того града супостата своего хитро его в том предварил есть; тако и ныне, не ожидая своего неприятеля, князя Федора Юрьевича в собрании готовость, сам прежде изготовися и собра свое войско под селом Воскресенским, что на Пресне, и сентября в 23 день недельный пошел чрез столный град Москву, Тверскою улицею, и чрез Кремль в Боровицкие ворота («Сентября в 23 день, в воскресенье, в 5 часу дня, И. Н. Бутурлин, а звание ему было польской король, пошел с Москвы в обоз, под Кожухово». (Жел. стр. №). Польским королем Бутурлин назван быль вследствие возникших несогласий с Польшею, о которых подробно рассказывает г. Устрялов в VIII главе II тома «Истории Петра I». Корнилович, также и г. Устрялов называют Бутурлина человеком небольших достоинств, принадлежавшим к партии недовольных петровскими преобразованиями. Но и о противнике его Ромодановском нельзя ничего сказать хорошего. Единственная его заслуга была преданность Петру. Гордый, тщеславный, ума недальнего, он был права жестокого, не знал, как милуют. Его видь, взгляд приводили в ужас. В Преображенском приказе, которым он заведывал, часто лилась кровь невинных. Рассказывают, что в самом доме Ромодановского сидели арестанты под присмотром медведицы; она не делала им вреда, но и ни на шаг не выпускала из заключения) на каменный новый мост, и во врата Серпуховские, и чрез Даниловской, и Кожуховской мосты; и прииде совсем своим воинством, и ста ополчением великим, страною правою к тому себе похищенному новому граду, яко да удобнейшим промыслом, егда от неприятеля его, князя Федора Юрьевича, к тому граду будет наступление, возможет его оборонити. Войско же его было в шествии чрез Москву числом и устроением сицевым (Порядок шествия Бутурлина чрез Москву довольно точно списан г. Корниловичем. Говорю довольно точно, ибо есть и погрешности. По его словам, у Бутурлина было пять стрелецких полков, при чем вместо Сухарева и Огарева полков у него поставлено Кривцова и Мокшеева. Ошибку эту справедливо заметил и Н. Г. Устрялов, следуя дневнику Гордона): [58]

Напред шли малая часть телег, стрелецких полков запасы.

По сих шло 6 полков пехотных стрелецких, с начальными своими людьми, с мушкеты и списы тупыми.

А те полки были: с первым полком шел господин полковник Сергей Сергеев, у него в полку было стремянного полку 800 человек (Почти все цифры проставлены в рукописи карандашом; некоторые же обозначены. Вероятно, писец не мог разобрать славянских цифр, и их уже ставил, может быть, сам Юсупов, просматривая список пред тем, как послать его к Аракчееву. На полях сохранилось несколько поправок, свидетельствующих о внимании, с которым прочитывали рукопись); у негож полковники Дмитрий Лукьянов сын Воронцов, Иван Иванов сын Титов.

Со вторым полком шел господин полковник Борис Дементьев, у него полковник Иван Башмаков; а стрельцов человек.

С третьим полком господин полковник Дмитрей Жуков, у него полковник Василей Елчанинов; было у него стрельцов человек.

С четвертым полком господин полковник Иван Озеров, полковник у него Михайло Кривцов, у него было стрельцов человек.

У пятого полку полковник господин Иван Макшеев, подполковник Тихон Гунденьмарн, было у него человек.

А шестой полк господина Ильи Дурова был послан наперед в город для засады и для устроения обозу; подполковник у него Григорий Болакирев, аполчан его 869 человек (Корнилович опускает подробности этого списка чинов).

Всего было во 6 полках стрелецких 3,522 человека.

Да подячих пехотных было в город и в обоз введено 920 человек. Полковник у них господин Василий Воронецкой; подполковники Ларион Ларенц, Калистр Данилов, майор Василий Цветков, порутчик Алексей Воронецкой, капитан Николай Копчинской, прапорщик Дмитрий Шульцов.

И всего в пехотных польцех было генералисима Ивана Ивановича человек. [59]

А та вся вышеписанная пехота была во многих боях, и приступах, и делах воинских искуснейшая (Слова эти, отнесенные к подьячим, едва ли не насмешка со стороны поэта-историка?).

По сих шли роты рейтарские и прочая конница сице:

Подяческих 11 рот, а у них ротмистры и порутчики: ротмистр господин Сергей Бренковской, порутчик Илья Лутской, ротмистр господин Иван Станден, порутчик Ян Сосновской, ротмистр господин Перфилей Тютчев, без порутчика; ротмистр господин Владислав Сербин, без порутчика; ротмистр господин Гаврило Петров сын Марселис, беспорутчика: ротмистр господин Филип Кир, порутчик Афанасей Кар; ротмистр господин Иван Трейден, беспорутчика, ротмистр господин Ирик Фанверден, беспорутчика; ротмистр господин Емельян Шлифенбах, порутчик Федор Булгаков; ротмистр господин Иван Вред, порутчик Стефан Спафарий; ротмистр господин Кашпир Гулиц, порутчик Тимофей Гулиц.

А в тех ротах было человек по 70 и по 80.

За ними шли две роты дьяков: у адной генерал господин Иван Андреевич Гулиц, порутчик Данила Атаманец.

У другой роты генерал майор господин Андрей Андреевич Цей, порутчик Федор Цей.

За ними шла рота ясаулов, господин столников комнатных, господин князь Яков Долгорукой, господин князь Андрей Решишь, господин Федор Бутурлин, господин Федор Бутурлин, господин Федор Бутурлин господин Иван Бутурлин, господин Никита Бутурлин.

Да не комнатных столников 27 человек.

За ними ехал воевода у знамени, господин Федор Петрович Шереметев. А за ним вез знамя голова столник господин Семен Алексеев сын Языков. За ним везли булаву столник господин Андрей Лызлов, да с ним Иван Горбов. Забулавою вез знак господин Маркел Писарев, с ним же Федор Писарев, Калина Савлуков.

Потом ехал сам преизяшный генералисим Иван Ивановичу в немецком платье, изряднейшем и богатом; на аргамаке, по обе ево стороны шли 16 человек с протазанами нарядными. [60]

А за ним ехал: дворовый воевода, господин князь Андрей Иванович Голицын, с товарищи своими, с господином князем Федором Борятинским, да с господином Емельяном Украйнцовым.

А за ними завоеводчики: господин Матвей Пушкин, господин князь Данило Борятинской, господин Петр Салтыков, господин Петр большой Лопухин, господин князь Алексей Прозоровской, господин князь Андрей Прозоровской, господин Федор Соковник, господин Петр мошной Лопухин, господин Петр Салтыков, господин Григорий Нарышкин, господин Василий Лопухин, господин Яков Пушкин, господин князь Никита Прозоровской, господин Алексей Саковнин, господин князь Дмитрей Щербатой, господин князь Иван Хотетовский, господин князь Федор Волконский. Господин Иван Леонтьев, господин Михайло Собакин, господин Михайло Глебов; господин князь Володимер Чермноговолконской, господин Василий Леонтьев, господин Андрей Матвеев, господин Петр Потемкин, господин князь Михайло Жировой-Засекин, господин Петр Головин, князь Михайло Волконской, господин Тимофей Чоглоков, господин Вуколь Изволской, господин Андрей Дашков, господин Стефан Ловчиков, господин Степань Нарбеков, господин Петр Прончищев, господин Иван Савелов, господин Семен Языков, господин Иван Чаплыгин, господин Григорий Супонев, господин Иван Щепин, господин Пагкратей Сумороков, господин Данило Полянской, господин Гаврило Деревнин, господин Прокопий Возницын; а с ним ехал разрядной дьяк Артемей Возницын.

Затем ехали столников завоеводчики ж и стряпчей, всего 50 человек.

За ним ехал особо обозничей, господин Александр Петрович Протасьев. Да с ним господин Протасей Никифоров.

За ним у наряду воевода, господин Иван Остафьевич Власов, а с ним думной дьяк Михайло Прокофьев. Да огней дозиратель Дамид Тарбеев. Да с торожеставец Михайло Челищев.

Дворовые люди: Никита Кольцов. Алексей Баранцов. За ним ехал Касимовской царевич господин Иван Васильевич. Порутчик Федор Ритванов. Порутчик же Василей Маркевичь. У него было рота дворовых людей. За ними ехал, [61] у людей боярских, господин Василий Шереметев. Порутчик Павел Рубинов.

Адъютанты: Степан Липской, Федор Яворов.

Всей конницы было с людми боярскими 2 т. и болше (У Корниловича опущена роспись чинам и фамилиям. Заметим также неточности: у него со знаменем ехал Ф. П. Шереметев: в нашей же рукописи вез знамя голова и стольник С. А. Языков (впоследствии объявивший царице Авдотье Федоровой указ о ее пострижении). Шеремет был у знамени.

Полевой баснословит, ссылаясь на статьи Корниловича в следующей цитате: «войско Бутурлина состояло из людей хробрых, бывалых в походах с князем И. В. Голицыными нещадно бивших Турок и Татар и только что возвратившихся в Москву из огня» («Ист. Петра I», 1843 г.. ч. I, с. 181). Ничего подобного не сказано, по крайней мере, в нашей рукописи).

Тако всему войску генералисима Ивана Ивановича быти числом 7,500 человек (Одних подвод для сего отряда шло 260 повозок. Корп. стр. 237-216. Устр. стр. 177-180. В.-Э. Лексик. стран. 246. Желябужский 32 -35. 269-270. Голиков т. I. стр. 87-89. 230-233).

Сицевым устроением чрез москву перешед до уреченною города, в котором посадил воеводою осадным генерала старого, искуснейшего господина Афонасья Федоровича Троурнихта (Корнилович — Троубнихт; Устрялов — Трацернихт; Языков — Траутнихт).

Пришед стал он, генералисим Иван Иванович, окрест помянутого похищенного себе града; и окопа от передней стены городовой, повел округ всего своего ополчения вал и ров глубокий, к одну остры» сведением (То есть треугольником в разрезе, чтобы воспрепятствовать атакующим совокупить на дне рва много войска) чтоб невозможно многим людям тамо вместится; по которому валу были поставлены рогатки великие; и сице изрядно устроя и все свое воиньство уготовя, ожидал на себя смело неприятеля своего, князя Федора Юрьевича, наступления.

Сей же весть осем прием; яко неточию Иван Иванович град его взяв укрепи, и воинством своим обороны ради при боку его ста, собра сентября в 24 день в понедельник под селом Семеновским и свое воинство; и 25-го числа, устроя к шествию своему свое воинство, давах свои повеления воеводам, генералом, полковником, ротмистром и прочим [62] своих многих сил урядником, да управить каждой своя полки, и роты, и наряд (Наряд, т. е. артиллерию), рано к 26 числу, сентября ж того года.

Сему ж дне рано, то есть вереду, по солнечному восхождению, наставшу при погоде, изряднишей господин, генералисимус князь Федор Юрьевич изволил итти ополчением воинским чрез царствующий град Москву, Мясницкою улицею и Кремлем мимо соборную церков, и красного крыльца, в передние дворцовые вороты направо, округ церкви Спасовой, в колымажные ворота и наборовицкой, и каменной в серпуховские ворота, чрез Даниловской мосты; с самого места образом и ополчением сицевым:

На пред и в самом челе, шел знатный старый воин и киевский полковник, Яков Тургенев у него рота пехотная гамаунов санапалы, в знамений его изображен старобытной его шляховецкой герб: коза; да на трех знаменах; книги, а в книгах написаны розные ево полковнические ясаки (Тургенев — известный шут Петра I. Курьезная свадьба его довольно подробно описана в начале статьи г. Семевского: «Шуты и забавы при дворе Анны Ивановны»).

За ним шел сибирской царевич Василий Алексеевич с кижельским розрядом (Дальнейший порядок шествия, за исключением списка начальных людей, напечатан Корниловичем и Устряловым).

Того розряду было две роты конных с ружьем.

Потом ехали господина генерала выборного полку Франца Яковлевича Лафарта 12 человек, в пансырех.

А за ними вели конюшни ево, генеральской 12 копей простых, в наряде богатом, уседел пистолеты.

Затем карета его генеральская одву конех по сторонам шли 5 человек гайлуков прибраны: по венгерску в красных кафтанах в, шапки длинные, в руках топорки. За коретою шла рота небольшая гранатчиков с пищалми, а палевых боках у них были сумы с ручными гранаты. По сем пели лошадь простую генеральскую со всем нарядом.

Потом июль сам господин генерал Лифорт в убранстве богатом и изрядном, за собою вел полку своего солдат старых и искуснейших 5 рот с пищалми, а иные с пикы.

Полку ево начальным людем имяна суть сия: Полковник господин Юрья Лима, Матвей Бордовин, Филип Сеневбир, [63] Василий Нибуш, Филипп Турлавил, Семен Василевской, Федот Роговской, Яков Магиновской, Юрье Хмелевской, Семен Нибуш, Петр Разичка, Махайло Федоров, Стефан Лима, Валентин Давитцев, Петр Роговской, Стефан Арменинов, Василей Блезов, Иван Штейн.

А идучи солдаты во флеты и сипоши играли, и на барабанах били поход а было их числом человек.

После того шел солдатцкой Бутырской полки господина генерала Петра Ивановича Гордона сице. Напреди вели его конюшни 5 лошадей простых во всем убрании, уседел были пистолеты. Затем рога гранатчиков. За ними везли на телеге в станку мордер или верховую пушку. По сих шел сам господин, генерал Петр Гордон в убрании в одеждах богатых.

За ним шло полку ево Бутырских солдаты: Девять рот с начальными людьми: а начальным людем полку ево имяна cия: Полковник господин Алимней Яренев.

Полковники господа: Козьма Крафорт, Андрей Гордон.

Майоры господа: Григорей Ромарт, Христафор Пальмер.

Капитаны: Володимер Гаст, Яков Гиндрисов, Алферей Пих, Андрей Ламн, Григорий Кахонцов, Албрехт Браш, Тимофей Белеван, Афанасий Грузинцов, Артемей Кривцовской, Полковой Адъютант Юрья Рыд, Квартирмейстер Андрей Кардашев, Капитан порутчик Петр Лохмановской, Григорей Авертион, Адольф Брынк, Андрей, Голст Франц Спид, Алферей Рыхорт, Харлам Ягоновской, Андрой Кахонцов, Михайло Шуйской, Григорей Фангимален-Берг, Андрей Юхомсен, Петр Бакузин, Алфер Шнитер, Петр Деларжа, Николай Рух, Александр Гордон, Козьма Крейден, Юрья Рыч, Яков Базир, Иван Ламп.

Солдаты ево полку шли с таким же ружем, знамены, из барабаны, на синошах играли, и в барабаны били, как и выборные.

У второй ево роты в мушкетах били положены деревяные, точеные боганеты.

У сего бутырского полку шло человека.

По нем шел полк Преображенской, наперед шел у первой половины господин генерал Автамон Михайловичи, Головина

А за ним рот солдат, у которые были начальных люди по имяном сия: [64]

У первого полку подполковник господин князь Никита Репнин. Майор Адам Вейде, господин Петр Алексеев, господин князь Федор Траекуров, господин Иван Гумерт, господин Давыд Инглис, господин Иван Алексеев сын Головин, господин Иван Шмит, господин князь Иван Трубецкой, господин Тимофей Юшков, господин Яков Бернер, господин Николай Слезинской, господин Андрей Грот, господин Иван Бернер, господин Томас Гиленбрант, господин князь Петр Долгорукой, господин Андрей Винтер, господин князь Юрье Трубецкой, господин Иван Михайлов сын Головин, господин Михайло Измайлов, господин Иван Стрешиев, господин князь Юрье Одоевской, господин Стефан Лублинской, Никита Станиславской, Иван Везбеловской, Афонасий Хмеловской, Дмитрей Видман, Андрей Ленко, Крестьян Лунов, Родион Евреев, Матвей Бернер.

У второго полку новоприборных у осмиж рот шол господин полковник Юрья Фамендик, майор господин Иван Иванов сын Буторлин, Петр Балцырь, Иван Цымерман, Давыд Гаст, Андрей Балк, Тимофей Гречанинов, Анофрей Менер, Филип Рыкман, Афонасий Черной, Иван Сабанский, Андрей Вальбрехт, Алексей Магиновской, Федор Аганин, Елизара Готцын, Михайло Ивановской, Петр Брант, Казимер Вербицкий, Дмитрей Шкодов, Данило Шкодов, Петр Акерд, Мартын Катковской, Петр Могаметов, Семен Родионов, Федор Шимановский, Афим Михайлов.

По сем июль третий полк Семеновской, у них полковник господин Иван Чамберс, у него подполковник господин Иван Англер, майор Богдан Приставь, бомбардир Варфоломей Лаволет, Яков Гаст, Иван Гринерберх, Павел Кунингам, Афонасий Едреновской, Иван Сак, Максим Гурик, Алферей Штурт, Андрей Ламп, Родион, Петр Малер.

Капитаны и поручики: Петр Кутешев, Яков Бордовик, Матвей Мевс, Никита Кунингам, Данило Пульст, Кузма Бутковской, Иван Меллер, Самойло Воронецкой, Андрей Гисинигос, Иван Шульц, Яков Вар, Матвей Станкеев.

Князь Михайло Голицын, князь Григорей Долгорукой, князь Иван Великогогарин, князь Яков Лобанов Ростовской, князь Алексей Урусов, князь Яков Урусов, Михайло [65] Матюшкин, Ермолай Козицкой, Козьма Петресон, Иван Роборцов, Максим Ларгий, Ирист Михенсон.

В тех полках по числу салдат полку Преображенском человек, полку Преображенском же от человека.

В Семеновском полку человек.

Сего в тех трех полках человек.

В тех полков начальные люди и салдаты шли с ружьем, с списы, и салебарды, и с мушкеты изряднейшим и стройным шествием, как и в ыноземческих странах; по нынешнему учению лутче быть невозможно (Вероятно, этого нельзя было сказать о войске Бутурлина, составленном из стрельцов и подьячих).

После того, Семеновского полку, ехали 3 роты по человек в ротех, гусаров в латах на груде и на спинах и от главы до ног в железе; а у задних шишаки, и напреди, и на спинах латы з древки. Полковник у них был господин Александра Шарф, ротмистры Михаило Стренберх, да Адам Егерат на копех болших избранным».

По сих шла рота большая палашников при левом боке уседех были палаши. Ротмистр у и их господин князь Андрей Черкаской ехал перед ними выняв палаш, наголо так же и порутчик ево Никита Мелиицкой; было их человек.

За ними рота конных гранатчиков, у них при боках, на левой стороне, по суме с ручными гранаты. Ротмистр у них Иван Кулум, порутчик у него Петр Лохмановской, выняв шпаги наголо.

По сих шел Аникин в корете великой о шести возниках; против ево сидел господин князь Константин Щербатой; за ними ехала рота карлов человек 25. Ротмистр у них Ермолай Мишуков, платье на нем немецкое бархатное красное, в шляпке английской с перьи, перед ними вели лошадку малую простую, в наряде богатом.

За ними ехали рота, господь Ясаулов человек.

После их воевода у знамени господин Алексей Семенович Шейн.

Знамя полковое вес господин Федор Нарбеков.

За знаменем, перед значком генералисимусовым ехал рында господин князь Михайло Львов. [66]

Ему последовали: с правую сторону ехал с с улицею господин Василий Зотов, с левую сторону с значком, особы генералисимовы, господин Федор Толстой.

По сем ехал сам преизящный господин генералисимус князь Федор Юрьевич, во одежде богатой немецкой на копе изряднешем; по обе сторон его шли салебарды гвардии ево человек, в шесть рядов по ряда на стороне.

За ним ехал духовник ево господин Георгий Салтыков.

За особой ево, государской доктор Григорий Корбонарий.

По сих ехал дворовой воевода господин князь Михайло Яковлевичу Черкаской в карете.

За ним за воеводчики все во одеждах немецких с ружем, им же имяна: Господин князь Иван Хованской, господин князь Юрье Урусов, господин князь Григорей Козловской, господин князь Михайло Лыков, господин Петр Кондырев, господин Алексей Салтыков, господин Федор Алексеев сын Головин, господин Кондратей Нарышкин, господин Василий Нарышкин, господин князь Василий Жировой Засекин, господин князь Юрье Щербатой, господин князь Федор Шаховской, господин князь Перфилей Шаховской, господин князь Федул Волконской, господин Иван Чаадаев, господин Алексей Лихачев, господин Михайло Лихачев, господин Андрей Леонтьев, господин Петр Хитрой, господин Иван Щепин, господин Аврам Хитрой, господин Федор Хрущов, господин Василий Змеев, господин Никита Акинфеев, господин Родион Павлов, господин Максим Сунбулов, господин Иван Пикин, господин Федор Зыков, господин Борись Лихарев, господин Автамон Иванов, господин князь Григорей Тефакин, господин Иван Конищев, господин Андрей Андреев сын Виниюс, господин Никита Борисов, господин Тимофей Кишкин, господин Василий Ощерин, господин Симон Долганской, господин Рамило Ромейнов, господин Иван Болшев.

За ними ехал полковник Рейтарской, первого полку, господин Христофор Ригеман с своею ротою. У него порутчик господин Аврам Лопухин, адъютант господин Василий Соковнин.

Потом того ж полку, опричь ево первой роты, еще семь от рейтарских избранных. [67]

У второй роты господин Ефим Крек, порутчик Виллим Марел, адъютант Иван Кроков.

У третьей роты ротмистр господин Федор Плещеев.

Во второй роте были многие комнатные столники: порутчик Иван Мевс, адъютанты: господин Василей Соймонов, Алексей Лопухин.

У четвертой роты: ротмистр господин Филейтин Якобей, порутчик Федор Бобрищев-Пушкин, адъютант Порись Бутаровской.

У пятой роты: господин Федор Зыков, порутчик Василей Ермолов, адъютант Иван Дуравской.

У шестой роты господин Роман Брус, порутчик Иван Воронецкой, адъютант Иван Сомов.

У седьмой роты: ротмистр господин Юрье Лодыженской, порутчик господин князь Иван Урусов, адъютант господин Алексей Милославской, у него были в роте столники комнатные.

У осмой роты: господин Семен Хрущов, порутчик Яков Хрущов, адъютант Иван Лодыженской.

По сем шол второй полк, восем же рот.

У первой роты господин полковник Матвей Трейден, порутчик Иван Неронов, адъютант господин Иван Иванов сын Головин.

У второй роты: господин князь Борис Голицын, порутчик Яков Бирс, адъютант господин князь Петр Голицин.

У третьей роты: господин Тихон Стрешнев, порутчик Дорофей Троурнихт, адъютант Михайло Исаев.

У четвертой роты: господин Кирило Нарышкин, порутчик Яков Мейн, адъютант Николай Борк.

У пятой роты: господин Василей Стрешнев, порутчик Даниил Рыддер, адъютант Юрье Красников.

У шестой роты: господин Иван Заборовской, порутчик Таврило Савелов, адъютант Михайло Рудаков.

У седьмой роты: господин Володимер Шереметев, порутчик Давыд Мейн, адъютанты: господа князь Михайло да князь Андрей Хилковы.

У осмой роты: господин Сила Лихарев, порутчик Алексей Лихарев, адъютант господин Кирила Лихарев. [68]

У тех полкех и в ротах были рейтары, все столники и с тряпчие люди, к войне искусные; в роте по 30 человек и большие, начальные люди были в немецком платье, выняв сабли и спаги наголо.

Рейтары везли карабины, держали дулами вверх.

За тою конницею шел пушечного и всего наряду и пороховой казны воевода, господин Стефан Салтыков с товарищем своим, с господином Сергеем Аврамовым сыном Лопухиными.

А за ним дьяк да урядник, затем везли 6-ть пушек железных кованых посолских, а местами золоченые в медных станках, да 6-ть можжоров или верховых пушек.

Пушкари у пушек и у можжеров были в одеждах добрых; на грудях и спинах золоченые орлы ("У канониров на спине и на груди были большие залоченные цепи." Карнил., стр. 245-251). Потом везли большой набат и литавры надворные. После того везли обозы воинские.

Сицевым строением моднейший генералисим наш перешед чрез царствующий град Москву, и достигнув Даниловского монастыря и выправясь мостом чрез Москву реку, выступя в поля противо Симонова монастыря, устроил своя полки конные и пешие воинским изрядным ополчением; понеже не в далном от неприятеля своего бе растоянии, яко всего в полу версте или менши, однакож ничтоже опасаясь неприятельских подъездов, шел особою своею в самом челе всех своих ратей, и к вечеру тогоже дня пришел на горы, против самого неприятельского города, и обозу и стал левою стороною возле Кожуховской веси, а правою к Моховскому урочищу; а неприятели тогда никакова подъезду, ниже промыслу над ним не сотворили, точно опасаясь скорейшего к себе приходу, мост Кожуховской весь розвели и конницу свою всю за обоз вывели, а пехота их была в обозе, только малая часть при городе для сторожи выведена.

Сентября в 27 день, в четверток, по назначенном ясаке удареши в литавры выезжал генералисимус князь Федор Юрьевич с завоеводчики своими и ясаулы на самой берег реки Москвы.

Как недруг ево, генералисимус Иван Иванович ево увидел, сам с своими завоеводчики и ясаулы выезжал же и стоя [69] обоя господа на брегах реки, точно той реки меж ими текущей, вычитали друг другу неправды и ссоры, чего ради сия тяжкая война пот кого началась, причита друг другу причины (У Корниловича опущено описание 27 сентября. Вообще он отпускал все места — а их наберется много — в которых словоохотливый расскащик повествует о съездах и перебранках главнокомандующих, о драках, их поединках, единоборствах и т. п. Корнилович считал эти места излишними; а в них, как нельзя лучше, выражается дух времени).

Как дошло до слов яростных, учали от них заречные розьезжать и по нашим стрелять, повеле за сие генералисимус наш за реку стрелять дважды или трижды из можжера гранатами, которые как меж ими заречными упали, Иван Иванович людей своих отвел.

Иные, кои в близости были, розбежались, однакож те гранаты, по нарочному приказу, падали недалеко и шкоды неприятелем не учинили.

Того ж числа послал генералисимус наш князь Федор Юрьевичи, ясаулов розезжать в верх и вниз Москвы реки искати бродов, для безопасного коннице на ту сторону переходу, чая от них великого обрести себе противления; неприятель же о сем уведав тогда, везде тому чинил помеху и противление, и того дня никому переехать они не дали ("Была стрельба великая, замечает Желябужский, и того числа полить Ромодановского не перепустили, и ночевал он по сю сторону реки." (Стр. 38.)).

Бомбардиров и Преображенского и Семеновского полков часть пехоты, послал под Тюхалы, идеже заведены были нововымешленые струги; несколько сплачиваны по два вместе сщитами и сплетнями, поверх намощены досками и бревнами, а внизу людем устроено: где из под мостов стол из мушкетов стрелять. И те струги учали сверху, возле берегу Кожуховского, отпускать нанизь и хотя некоторые ветром великим в щиты, якобы в парусы, ко берегу неприятельскому прибивало и им возможно были те струги задержать или зажечь, однакож, чая на тех стругах какова вымыслу, ибоясь от огненных нарядов себе какой шкоды, такожде ради многой от наших стрельбы, того невчали; те струги все и якобы 9 или 10, прошли без вредно до самого им уреченного места, и неприятель тот промысл увидя, зело нача тревожитися и конницу ближе учал подводити, однакож никакова повреждения того дня нам не учинили. [70]

Еще же генералисимус князь Федор Юрьевич тот лень скончал некоторым славным, пачеже храбрым делом, сицевым:

Восхоте убо совершенно испытати внизу реки для переходу бродов (в верху бо ведомость уже взял) послал славного поединщика и храброго мужа, некоего отроду Павловых, имянем господина Родиона Михайловича, за реку, пониже Кожухова, вброд, а с ним с 30 человек, для бережения его особы, к самому неприятельскому обозу.

Приехав под их полки, на берегу реченном, в виду обоих полков, вызывал, яко древний славный греческий под Троею Аякс, себе на поединок такова храброго ж мужа и в делех таковых ис кусного, и о том уведав некто, прежде с ним же бывший из полку генералисима Ивана Ивановича, выезжал господин Артемей Федорович Палибин, муж в делех воинских и поединках храбрый и искусный; но егда сей, увидя своего неприятеля и познав его, яко той есть; его ж храброе сердце и прелютую силу руки его на своей главе и плечах прежде бяше искусил, абие, якож зверь аще и лютый, но увидя льва, абие ужасаясь упадает сердцем и бегает, сице и сей поединщик сотвори. Егда же господин Родион Павлов на него Артемья наскочи, чая от него противления, и выстрелил по нем ис пистолета, той же, и спужався ни единожды неточно стрелил, но и пистолета не вынял, абие бегству скорому к полкам своим у стремися, понеже единым точию возрением Родионова лица страхом сердце его исполнися, вся его собранная сила абие исчезе и к противлению бысть непотребен: исе Родион Павлов видя, брося руже свое на землю, гнался за ним и бил по нем плетью и прогнал ево в обоз неприятельской. Тое победу с нашей стороны видели многие тысящи с гор всякого чина люди и воскричаху радостно; он же, Родион Павлов, яко победитель и грядущей общей над неприятели победы дав надежду, к воям счастливо и без вредно, тем же путем, со всеми своими возвратился.

По той победе в полкех князь Федор Юрьевич была радость велия, и повеле своей пехоте из мушкетов выстрелить трижды, и тако день той скончался (Странно, почему Корнилович даже не упомянул об этом любопытном поединке. Вследствие тех пропусков, которые он нашел нужным сделать, его рассказ весьма бледен: по нем нельзя составить понятии о маневрах 1694 года. Все делалось (по Корниловичу) так чинно, в таком порядке, так строго выполнялся план потешного боя, что Кожуховская брань, ни дать, ни взять — маневры гвардейского и гренадерского корпусов под Красным Селом. А, между тем, какая громадная разница между теми и другими, если только не смешно сравнивать. Там перевес давала физическая сила и не бумажные гранаты, как наивно утверждал Полевой (стр. 183, ч. I), но чугунным, не начиненные порохом, но далеко не безвредный. Теперь же на наших маневрах дает перевес.... но всякий знает, что дает перевес на маневрах под Красным Селом). [71]

В ночи же ничто с обоих сторон сотворилось: понеже бе дождь и ветр великой.

Сентября в 28, вдень пятничный, недреманным и, промыслом повеле князь Федор Юрьевич, рано за два часа, за обоз гусар полашников престар своих с правой стороны, повыше обозу своего вывести и пехоту большую часть, яко полки Преображенской и Семеновской и бомбардиров, послал к стругам и как обычайно в литавры знак учинил. С конницею генералисимус сам чрез Москву реку, гораздо выше обозу своего, переправливался, и Преображенского и Семеновского полков бомбардиры и солдаты прежде нежели неприятель уведомился, понеже тогда было еще рано и дождливо, на легких иные на больших стругах с рагатками скочив, без вредно реку перешли; из стругов в воду скакали, и тот час встрою стали, а иные к ним скоро пришли, и рогатками окинулись, и сицевым образом вся пехота на другую страну реки Москвы переправилась без всякого противления (По Желябужскому, полки Ромодановского не иначе, как «с боем великим, а также и с трудом» перебрались чрез реку (стр. 38). Для нас не будет столь дивен успех атакующих, если мы вспомним, что на их стороне была артиллерия, которая не скупилась на гранаты и метала их в изрядном числе), а иные в тож время неприятельской мост во свое силу взяв, навели и достальных своих товарищев перепустили; неприятель же в то время видя, что уже промыслу к противлению стругам учинити немочно никогда, держался с пехотою только близь обозу своего, а конницу вывел за обоз, далечи в поле; и у видя нашу пехоту, учали было на них наезжат; но как но них учинилась стрельба и ручных несколько гранат метание, от ступили и предались в бегство на прежние свое место; и тогда дивно бе видети, что на такой широкой переправе, на Москве реке, от [72] неприятеля болшего к противлению промыслу побыло; а возможно было им на долгое время, с таким множеством своей пехоты, чрез реку не пропустить.

В то ж время генералисимус князь Федор Юрьевичи, перебрався чрез Москву реку со всею своею конницею, дав полковникам гусарским и рейтарским повеление: на неприятельскую конницу, которая уже была выведена от своего обозу далече, ударитись и с ними битись; а сам пошол строити ополчение своей пехоты и тое поставил по обыкновению строем изрядным.

Тогда учали конные гарцовщики друг на друга съезжатся и, приближившася обоих стран конница, друг на друга ударила; но наши неприятельскую прогнали к самому их обозу, и сие хотя они исправить, из обозу их выбегали многие пешие люди с палками и списами тупыми, конницу свою обороняли и нашу, за тою помощью, неколико рот отбили; однакож наши с великим криком и напуском наших ударясь, опять их прогнали; тогда наши войска многих от неприятелей знатных особ взяли: как господина Александра Петровича Протасьева, господина Степана Богдановича Ловчикова и иных, и к генералисиму нашему привели; но той, яко великодушный и храбрый воин, не велел в полону их держать, но свободных сотворити.

Того ж дня ротмистр господин Федор Федорович Плещеев взял своею рукою у неприятелей: 1-ре рейтарские знамена у рот Филипа Кара Юрья, Сербина, Гаврила Марселиса у Ивана Трейдена; и билася наша конница в тот день с неприятельскою конницею на долг час, овогда их прогоняли, овогда они наших гнали; но гусары наши их конницу смяли и гнали даже до самого валу города их.

Подобает же сказати, как пехота билась с пехотою неприятельскою: егда бо наша пехота еще в несовершенном была собрании и устроенни, и стояли близ неприятельского города, и неприятель, то видя, выправили 4 полка стрелецких и крепким ударением напали на пехоту сей страны, и аще противо такой многой их силы наших было гораздо менши, однако ж наша мужественно бились. Вначале господин полковник Яков Тургенев, яко лев смелый, не испужався много людству неприятельскому, ниже многой их стрелбе и гранат, ударился на них своею ротою в самой огнь и дым; таже по нем и [73] против пехота на выручку друг друга понуждал и поелику мочно стояли и бились; но понеже рано из обозу вышли, не два часа стояли в дожде и стругов выходили за мелкотою и воду, и тем сверх и снизу в такую студеную осенную погоду перемокли позябли, тем от неприятелей прогнаны солдаты Петрова полку Гордона и мало рогатков своих не лишились, а Преображенского полку солдаты их выручили.

По сем наши соединяся и друг другу сердца додавали (То есть озлобились) и исправясь бой великой учинили и страшная была стрельба, и стук учинился, ибо конница на конницу, а пехота с пехотою свалилась, ветру тогда сушу на них возвеявшу в очи, тогда бе слышат и великой зук, и крик, и видети дым превеликой от стрельбы и от гранат ручных и иных огненных вымышленных статей: великому огню восхождению, и шум с обоих стран часа на два. И конницу их наши прогнали за обоз их, даже до Москвы реки, а вовремя бою с неприятельскою пехотою разбойники наши (Этот эпитет не даром сорвался с языка расскащика; вообще вся картина боя даст понятие о взаимном ожесточении воинов обеих армий) шанцовались (Т. е. укрепляли позицию), и рвы копали глубоки, и вал валили; и в том бою были раненные меж ими Яков Тургенев во главу, и иные не многие (Последнему известно трудно поверить, если вспомнить продолжительность боя и взаимное ожесточение сражавшихся). А как пехота билась, тогда их пехоту наша прогнали в город их и в обоз, а конница наша их прогнав, пошли наши в обоз свой. Потом по пересылкам учинен договор и перемирье, что боям не быть даже октября до 1-го числа (Устрялов, основываясь на дневнике Гордона, который не упоминает о перемирии, говорит, что оно едва ли могло иметь место (стр. 188). Но оно имело место, о чем подробно говорит наша рукопись, которой нельзя не верить. Все подробности ее свидетельствуют о том, что составитель принимал живое участие в потехи и не упустил в своем рассказе ни одной мелкой черты. Подлинную рукопись дневника Гордона мы видели в архиве Военно-топографического Депо).

А затем перемирьем друг ко другу переезжали, якобы вражды никогда отнюдь небывало, по вся быша мирна и согласна. И, устроя окоп, вошла конница и пехота, и к вечеру вошол обоз из зареки помосту весь, а ополчение было сицевым поведением: [74]

На передней стене стояли с левой стороны Преображенской полк, а в середине стоял солдатской полк Лафортов; правую сторону держали генерала Петра Гордона солдаты; с правой стороны стену держали, с преди, Гордоновы ж солдаты, Семеновской полк.

Заднюю стену держал сново приборными солдаты Андрей Шарф, а левая сторона была от Москвы реки заставлена телегами.

О том ополчении от передней же стены, саженях в 50, посредине, стоял большой шатер и генералисимуса князя Федора Юрьевича двор: круг двора ево воеводы и завоеводчики и ясаулы.

Позади стены рот рейтарских ротмистров и рейтар.

Перед шатром его стояли гости и готовили всему войску столовые кормы ествы и питье.

По близ гостей стояли гусары и палашники. Пушечной наряд стоял справой стороны шатра.

От самой Москвы реки, даже до углу правого, нот правого угла правая сторона до заднего угла и до Москвы реки, весь обоз был окопан рвом, шириною и глубиною в сажень, так же ко дну остро; а навалу рогатки были поставлены, а вал и окопы устроены с выводами изрядными по инженерной науке.

Сентября в 29 день, в суботу поутру, востав генералисимус наш, собрав к себе всех господ воевод, генералов, полковников, за воеводчиков и ясаулов, и протчих всего своего воинства начальных людей и каждого от первого даже и до последнего порознь вопрошал: что подобает сотворити и каким бы промыслом город ево, от неприятеля напрасно похищенный, паки взять, которой такими великими крепостьми и неприятельским обозом объят, чтоб добрым и славным способом по-прежнему ево сотворити ему себе?

Когда господа воеводы и протчии начальствующии, по вопрошению генералисима, овии отвещали, яко подобает чинити промысл по обыкновению военному, созвав искусных и разумных инженеров, подойти шанцами и, подшед, учинить роскаты (То есть насыпать валы); на них же поставить меж турами пушки, а из за туров бити по городу. А инии предлагали яко подобает учинить [75] подкопы, и потом приступати; инии же яко послати в город лазутчиков и розведати состояние града; прочии же рекоша да сотворится к городу землею привал и за сим приступать; а иные говорили: да перво будет взять обоз их из града, видя яко помощь их вся розгнася скорейшим способом к договорам воеже здатися вступят.

Сия советы повеле написати и лутчие из того выбрав себе скрыл, да тайну его до своего времяни никто уведати возможет, також и неприятель его не познает, какими хитростьми хощет над градом сотворити промысл.

Тогда ж повеле еще собрати к прежним своим пехотным полкам в прибавку даточных, воевод и протчих особ знаменитых, людей с ружем; и тех собралось больше 1300 человек.

Бысть между обоими странами сего дня покой и перемирье, и друг ко другу переезжали, и угощевалися любительно, и тако тот день прешед, к вечеру кончася (Все эти подробности опущены Корниловичем. Стр. 255).

Сентября в 30 день подельный, поутру, генералисимус изволил, взяв с собою для оберегания роты конных войн итти молитися в село Коломенское и, отслушав тую литургию, паки возвратился в обоз свой.

По сем тогож дня, после обида, для приизвычайные новых прибраных с обоих стран пехотных людей, по договору между обоими генералисимы, выведены стороны князя Федора Юрьевича четыре роты гамагонов и дворовых людей с мушкеты, всего человек со сто с полковником их, господином Яковом Тургеневым и со знамены и барабаны и шли устроением добрым; при них с стороны выезжали завоеводчики и с ясаулы сам и генералисимус.

С неприятельской стороны выводили в строю 3 роты пехоты подьячих, со 120-ть человек, с мушкеты и, став, ожидали к отраженно указу.

Тогда выезжал с неприятельской стороны генералисимус Иван Иванович сам особою своею с нескольким и своими ясаулы и за воеводчиками, и подъехав ко князю Федору Юрьевичу, учал с ним разговаривать, и дошло меж ими до слов до садительных, и выняв Иван Иванович пистолет, не взывав обычаем кавалерским, по князе Федоре Юрьевиче стрелил, [76] но никакова зла ему не сотворил; и князь Федор Юрьевич против того ему никакова зла, аще бы ему и возможно, не сотворил же, но тому ево делу посмеяся, глаголя: не повелось нигде, между силнейшими господами, за учиненным перемирным договором, так необвестясь и на поединок не вызвав, подъезжать и к тому не сказав выстреливать, яко бы, познав свое бессилие, во убистве единого генералисимуса восхоте сей войны учинити окончание.

По сих обоя господа, пришед в ярость многую, повелеша пехоте друг на друга сражатись и перво обыкновенным своим ясаком полковник господин славный Тургенев воскрикнул: ги, ги, ги, ударился своими на неприятельскую пехоту, и учинился меж ими бой великой и стрельба многая: полковнику непрестанно посред огня и дым у кричашу своим ясаком и их прогна. А потом пришли с неприятельской стороны чрез договоры прибавочные многие люди и наших хотели прогнать, но того учинить не могли, ибо мужественную храбростию и ручными гранаты и горшками наши их прогнали даже до обозу их; и быша раненых от разорвания самопалов, и обоженных, и ныжами кафтаны пробиты наших с 15 человек, а с неприятельской стороны, по сказкам же людей, с 30 человек; и по сих разыдошася обоя вои в свои обозы, и тем день тот прошел (Корнилович опускает эти мелочи, забывая, что они проливают свет на эти маневры. Главнейшая особенность их состояла в травлении регулярных войск, устроенных по иноземному образцу, со стрельцами, столь ненавистными Петру.

Г. Устрялов в драке Тургеневского отряда находить явное подтверждено своей догадке, что перемирия не было. Но эта драка была не с счет; ее учинили только для приучения рекрутов к новым боям. Эти маленькая репетичка явно выставляет странный взгляд начальных людей того времени на воинское ученье).

Октября в 1 день, то есть в понедельник, с утра даже до полудень, никакова дела ни промыслу с обоих сторон, для праздника настоящего Покрова, не было; однакож по полудини, нехотя времяни испустить, понеже по времяни осенному уж дождем и с ветрами и стужами наступающу, генералисимус князь Федор Юрьевич приказал свои пехотные полки Преображенской и Семеновской, Гордонов и Лафортов из обозу вывесть, оставя иную часть у своего обозу повалу, и став от города неприятельского в ополчении, саженях во 100 за ними, повел [77] вскоре построит две четверо угольные редуты, и окопати их рвом глубоким, и землю меж плетнями насыпати, и рогатками окинути для ближайшего промыслу над городом неприятельским; и тако в строю пехоте стояще неприятельская пехота тож из обозу выходила и стояла лицем прямо противо нашей, в тож время гусары палашники и рейтары были выведены из обозу нашего, а сам генералисимус, выехав, стал противо неприятелей и повеления своя роздавал: како городки или редуты делать. По сих незапно неприятель его, генералисимус Иван Иванович, к нему приехав, нача ему досадительные слова говорить и, выняв пистолет, хотел по нем стрелити, но та осеклась, и то видя князь Федор Юрьевич из своей пистоли по нем стрелил и Ивана Ивановича прогнал.

По сем послал князь Федор Юрьевич своих ясаулов и за воеводчиков, повелевая им с неприятельскою конницею бой всчинять и рейтарские роты на неприятельские наводят: и тому бывшу, учинился свалной у конниц бой, который был равнейшим порядком; но потом, как сей страны конница вся собрався лавою неприятелей, а гусары в них с сторон ударились, помогли неприятели долго устоят, но все в бегство за свой обоз устремились и даже в Москву реку их наши паки прогнали, и многие знамена у них взяты, егдаже то из обозу их видели, бросали в конницу нашу многие гранаты ручные, и не порядком же в том деле сами они своего генералисимуса Ивана Ивановича обожгли велико.

Сицевую победу над конницею одержав, потом воеводы и начальники разных конных и пехотных полков генералисимуса нашего князя Федора Юрьевича поздравляли; той же радостию исполнясь, велел пехоте выстрелить из ружья и, построя те два редуты, и посадя в них, которой делал господин генерал Гордон, салдат 200 человек, а в другой, строил которой господин генерал Лефорт 100 человек для опасения, а потом сам генералисимус наш со своею конницею и пехотою возвратился в обоз свой, и тем делом тот день совершился.

Октября в 2 день, во вторник по утру, по приказу генералисимуса князя Федора Юрьевича, Преображенского и Семеновского, а за ними для выручки господ генералов Лафорта и Гордонов полки, вышед на поле и пришед к самому рву [78] города неприятельского стали; а за ними близь самого города, от рва саженях в 8 редут, а за ними, малым подале Семеновского полку, другой редут, и те все четыре редуты по обе стороны для вылазов рвами, валами и рогатками окрепили; тогда ж конниц нашей 8 рот, 1-го полку, стояло на поле даже до полудии, и видя они, что с неприятельской стороны никакой конницы в поле нет, сошли с поля в обоз, а в их место вы выступил другой полк, 8 же рот, стал ближе к неприятельскому обозу, а с неприятельской стороны тогда в поле никакой конницы не было, но все в обозе заперлись.

Князь Федор Юрьевич, то видя, с завоеводчики и ясаулы подъезжал под самые стены к рогаткам города и обозу, и стрелял по них с своими; а из города стреляли же из самапалов, и на обе стороны кидали друг на друга ручными гранаты, так что иные гранаты падали под лошадь самого генералисима нашего, но никакова повреждения на обе стороны не учинилось. По сих видя генералисимус наш князь Федор Юрьевич, что несколько рот неприятельской конницы выправилось в поле, послал на них своих три роты, первого полку, которые, как и вчерашнего дня, егда на них ударились, тогда всех прогнали за обоз их; потом выходили из обозу неприятельской стороны многая пехота, на которую послал князь Федор Юрьевич свою пехоту; и под самым обозом неприятельским учинилось сражение, и бой великой, и стрельба даже до вечера, и прогнав их в обоз наша пехота возвратились: иные в обоз, а протчие две редуты построя, безвредно близ городового другого валу людми пехотными засадили, и те все четыре редуты окопом и валом и рогатка вместе окинули, чтоб из города какова им не учинили повреждения, и един бы от другого редут не был оторван.

В тоже время из города учинили некую хитрость: из стен учали, близости ради, на нашу, в ружье стоящую пехоту, и струб медных лить водою, чтоб тем, ружье и гранаты ручные и людей обмоча, к битве сотворит непотребных, и то смотря Преображенского полку бомбардиры и сержанты, взяв некую великую трубу, един конец утвердя в Москву реку, а другой на люди, стояние с щитами по городовой стене наставя, великою приткостию на неприятеля лили, так что и с щитами не могли стоять, но оных опровергало назад, а иных [79] так обмочило, что они со стен розбежались тако день тот скончался (Думаем, что описание этих военных хитростей, представленное расскащиком, интересно будет но для одних специалистов в военных науках. У Корниловича они опущены).

Октября в 3 день, в среду, выведены было из обозу неприятельского 2 полка пехотных, которые близь обозу своего строем став мыслити, как бы из редутов наших осадных людей выбить; и князь Федор Юрьевич, то видя, повелел своей пехоте те редуты заслонити и к ним, неприятелем, приближатся; и перво Преображенской полк, потом Семеновской, к ним же пришел на выручку Лафортов и Гордонов и бились с неприятели крепко, и стрельба была великая, и понудили неприятельской пехоте в обоз свой отходом отступать и того бою было часа с полтора и больше; по сем укрепя в редутах и в шанцах людми, а остальные, чтоб отдохнуть, уступили в обоз свой.

Того ж числа пополудни с неприятельской стороны учинена вылазка: с четыреста человек или больше выступи, ударились на Преображенских солдат, по добрым промыслом тех полков начальных людей, стрельбою и киданием ручных гранат, вскоре к уступлению неприятели принуждены, и никакова повреждения нашим от страны неприятельской не учинилось.

Еще тогож дня повеле генералисимус наш от ближайшего своего к городу редута повесть к самому рву неприятельского города гнанец, с валом и рвом глубоким в самой их ров; что неприятели видя, что уже от обоза их помочь от них отрезывают и городская их стена к промыслу нашему сотворяется нам обнажена, тогда в вечеру учинили из обозу и из города выласку, выбрав своих лучших полков стрелцов своем сот человек, на которых наши солдаты, пачеже Преображенские, зело прехрабро бились, и была стрельба великая, и с обоих сторон ручных и из можеров гранат кидание, которыми только малых обожгло, но не тяжко (Гордон свидетельствует противное: потеря, по его словам, была довольно велика). И в том бою бомбардир Петр Алексеев, Преображенского полку, с матрозами взяли неприятельского первого полковника Сергея Сергеева, и генералисимус, похваля [80] бомбардира и матрозов за их службу, своим велидушием повелел, того вязня, в тоже время нимало не подержав, свободити, удовольствуясь тем, что был в полону, без всякого окупу прозмены отпущен (понеже и разменяться было не с кем: наших бо никого они взять не могли) и за тот храбрый бой и победу генералисимус наш повеле полков своих пехотных генералов, полковников, бомбардиров и прочих урядников и солдат милостиво похвалит; низ ружья учинити нарадость стрельбу, и тем делом день тот пройде.

Октября в день, в четверок рано, в отдаче часов дневных, учинили из города паки выласку: пехоты бо неприятельской вышло с человек: и ударились наближайшую нашу редуту, чая, что в росплох могут отнять, но обрели тамо людей нашим, пехотных, Преображенского полку, готовых; и отстреляя их, паки побежали к себе в город, никакой шкоды не учиня; потом было еще две лютые выласки из города но и по человек, но по учиненных боях, паки в город прогнаны, и те бои были даже до полуден (Наш расскащик, не упуская случая похвалить своих, то есть сторону царя и Ромодановского, забывают в этом отношении неприятелей. Гораздо беспристрастнее Желябужский. Он прямо говорить: "что в полках Ивана Ивановича была осторожна великая, также подсылки были сторожу скрадывать, и оклики были великие, слово в слово так, как и в прямых полках" (стр. 38). Последнее замечание особенно важно. Видно, порядочный сброд представляю войско Бутурлина, когда, ради похвалы, очевидец сравнивает его с настоящими полками! И, разумеется, трудно было бороться толпам Ивана Ивановича с прямыми, правильно организованными и вооруженными полками Федора Юрьевича).

По сих повелел генералисимус наш конницу свою вывесть на поле и с неприятельскою дать бой; но те, яко уже многаждо пораженные и страхом многим одержимы, ни мало не остоялись, бегству предались и хотя генералисимус Иван Иванович и понуждал своим, к битве но не мог. A cиe хотя исправить, сам Иван Иванович поехал к нашему прехраброму генералисимусу, который как ево увидя, нашего ударился, и бились о боя господа бичми зело долго, дондеже Иван Иванович принужден к обозу своему отступить (Корнилович умалчивает об этой драке. Если главнокомандующие до того были растравлены, что нещадно стегали друг друга бичами, то до чего доходило ожесточение солдат и стрельцов!). После полудень тогоже дня, послал генералисимус наш князь Федор Юрьевич на приступы солдат Преображенских, и [81] Семеновских, и Гордоновых, и Лафортовых полков, на которых учинилась из города пехотная выласка, но их пехота прогнана и понуждены в обоз свой бежать. По сих, Преображенского полку господин генерал Автомон Михайловичь с полковники и с прочими начальными людьми и бомбардиры, а с правой стороны выборной Лафортов и Семеновского полку и Гордонов учали приступать ко внешнему первому валу неприятельского города к передней стене, что от Москворецкого берегу; и в том приступе первой бомбардир Преображенского полку Петр Алексеевич учинил зажигательную телегу длинную (Устрялов, следуя Гордону, говорит о двух повозках): в ней были положены некоторые огненные составы и хворость, и смола, а спереди было железное копье с за зубрьем вострым; и как тое телегу роскатя (рву хворостом накиданну бывшу) в вал то копье увязло, и ту телегу зажгли, тогда самым скорым случаем загорелась, и плетень неприятельского валу зажог, а стен лютости ради огня водою не могли неприятели залить; тогда широкое место того плетня их згорело, и земля опала, тогда подадеся нашим к приступ удобной способ; и как то учинилось, наши достах плетень, вал их учали россевать и ростаскивать, и потом приступать к тому валу; и того промыслу и приступу и бою зело люто было часа на и болши; низ города бросали в пехоту нашу многие ручные гранаты, и бомбы, и начиненные огнедыдущие горшки, и от того, тако нот многой стрельбы, бе видети великой огнь и воскурения дыма, и крик с обеих стран, и из города на долгих шестах были по концам привязаны пуки пенечные, обмакнуты в смоле и серу и селитру, и зажиганы огнем тем и долгими бичами от стен себя оборонял; но ничтоже преуспее храбрости, приступающие нашей пехоты, которая полковника Ивана Макшеева совсем ево полком с стен согнали, и аще, и по многих храбрых трудех, однакож чрез огнь и дым и всякое лютое противление тот первой вал с начала Преображенского полку салдаты, а потом и протчие взяли. А на том взятье было с обоих стран несколько раненых (В нашей рукописи нигде не упоминается об убитых; но они были — о том свидетельствует Гордон; их было много — это можно заключить по орудиям, бывшим в деле при атаке и обороне по взаимному озлоблению, по продолжительности и упорству драк): меж которыми горшком огненным [82] обожжен господин генерал Лафорт в самое лицо и ухо (Н. Полевой ошибочно относит этот случай к другой потехе. Стр. 183 — 184)), а по взятии того валу полковник Макшеев убежал в вылазы в самой город по дну сторону держал, по Преображенского полку салдаты под лазом в город вбежав, а Иван Макшеев о том не ведая, чая своих товарищев биющих, ево Ивана изымали и самой город в свою область взяли, и в нем обретенных ево полку стрелцов поимали, а достальные, коим было тот город держать и по стенам стоять, услыша, что новопостроенной их окружной вал взять и спастись им уж немочно, потому что от обозу их быша отрезаны, к генералисимусу своему Ивану Ивановичу в обоз ушли. И тако то город, совсем ево обведенными валы и крепостьми, во одержание и покорение генералисимуса нашего и с самым генералом и воеводою Афонасьем Трурнихтом, и полковником Иваном Мокшеевым, и совсем и его стрельцами, и с начальными людми, и инженером приведен. В том бое и приступе непрестано и яко прехрабрый воин, дабы своею особою своим подать смелость, генералисим наш во огни и в дыму объезжал, и своих наговаривал, которым ево словес наговором, храбростию найначе, я сполнял наши воин крепко подвизались.

Даже и матрозов карабельных была рота, под особым карабельным знаменем зело люто и мужественно бились и показались, яко не токмо на море, но и на суше битись умеют, и дали неточно неприятелем, но и посторонным зрителем о себе великое подивление (Из этих слов видно, что были зрители, и, без всякого сомнения, не малочисленные толпы смотрели на травление и вырубку их братьев, мужей, отцов, родственников....).

Також и господин полковник Тургенев к тому приступу не опоздал, но показал с своими гомаюны многую свою храбрость и к одолению помочь.

Подобает же нам ныне сказати о том городе; дабы было знатно, каковы его крепости: учинен тот город, как выше сего с казахом, на самом берегу реки Москвы, о пяти бол варках или выводах; валу его вышина пять аршин, ров глубиною в четыре аршина или пять, шириною в пять аршин; меж болварки были построены небольшие равелины, но те [83] равелины безумно от неприятелей (Это критическое замечание обнаруживает в расскащике человека, знавшего военное искусство того времени), чая себе лутчего, заравнены, ибо те равелины по инженерской науке учинены зело меж больварками пристойно, ради должайшей обороны больварков приступающего неприятеля, негда аще един и возмут, тогда другой и прочие останутся; к тому те равелины стоят ниже валу градцкого, что б ис пушек из города мочно их оборонять, а в равелины толко мушкетеры сажаются; а как вместо тех равелинов зделан вал, округ города, и к тому новопостроенному валу с одной стороны учинен приступ и тем приступом взяв, наши солдаты побежали по всему тому валу, а неприятелем уж противится было и держаться невозможно, затем что потому валу мочно округ всего города обежать и пресечение ему мало где было; округ того валу был ров в ширину болши сажени, глубиною тож, ворота в город адне, да шесть вылазов и розные слухи для подкопов, а людей в нем сидело в нутре и по внешним валом человек и болше.

Сице, тому граду взяту бывшу, генералисим Иван Иванович зело о том ужасеся тогож вечера кобозу своему приступу, и многие его полчане учали свой шетры и полатки снимать, готовясь к бегству; но тое победу оставил наш генералисимус до иного дня и случая.

По сих повеле: взятые градского воеводу генерала господина Афонасья Трурнихта, и полковника, прочих начальных людей и инженера вести к себе в таборы; тогда сел генералисимус наш на свое место покрест ево стали воеводы, завоеводчики, исаулы, и прочие урядники полку ево; и как приведены те вязни связаны, которые видя страшное ево победоносное лице, вострепетав, на колена свои пали, просяще у него милосердия и своего живота, при них же паки даны были взятые пехотные знамена, и сим тако, на коленах милосердия ево ожидающим.

Повеле перво окреп стоящим своего войска: генералом, полковником, бомбардиром и протчим урядником полков своих, которые в том храбром деле подвизались и мужество свое показали, сказати милостивое свое слово сице: [84]

А сказывал рында, князь Михайло Никитич Львов (Как эта речь, так и последующая, равно и все подробности описания этих полукомических сцен опущены Корниловичем):

Генералы, полковники, бомбардиры и протчие храбрых пехотных войск урядники.

Превысокий генералисимус наш, князь Федор Юрьевич Прежбурский (Пресбург, стольный город Ромодановского, был ничто иное, как земляное укрепление, сооруженное Петром близ Преображенского села, в октябре 1691 года) и Парижский и всея узы обдержатель велел вам сказать, видя сего числа храброй воинский ваш подвиг и смелость в приступе к неприятельскому городу, и какими дивными, огнедышущими промыслы и стрельбою мочною, неустрашаясь неприятельской стороны, жестокого противления и розных огненных вымышленных бомбов, гранат и горшков кидания и водного, из многих труб, литья, и нашестах смоленым с огнем отбивания, и землею метания, однакож смело лице свое противо тех всех стихий утвердясь в таком малом времяни во одержание по-прежнему ево град из рук неприятеля его взяв, паки ему возвратили и тольких вязней, яко и самого воеводу и полковника, со всем ево полком, и знамены, не ружем, взяли; а осталых храброго своего и мужественного приступа к бегству понудили, жалует за тое вашу службу.»

Они же ему проздравляли, паки возвращением правого его и старого достояния, и рекоша едино гласно: «всимы рада тебе, милостивому нашему господину генералисимусу, и впредь служит, толко нас милостиво призирай.»

Вязней тогда до своего государского указу невеле отдать, по обычаю военному, за караулы до своего указу.

Своих воев храбрых на радости велел потчивати доволно.

Также и вязнем, да не придут во отчаяние, и сказав им, что и они стояли, как добрым жолнерам подобает, и сколко было возможно бились, велел отпустить.

Сицевою победою день тот кончался.

Октября в 5-й день, в пяток, сутра даже до скончания того дня, никакого знамени того дела не учинилось, для того, что, по взятий города, пехотные войска отдыхали и поупокоились, а конные роты были и в готовности, но видя, что неприятельские роты в поле не выведены, для того, что противо наших стоят [85] никогда помогли, да и потому, что тогда был дождь, той ради причины и генералисимус наш своей коннице в поле выступать не велел, и тот день с обоих сторон в покое и в тишине прошол. И мыслил (Историк кожуховского погрома всегда представляет факты с блестящий стороны. Он жертвует зачастую истиной для красного, фигурного словца. Нет ни малейшего сомнения, что победитель в этот день не был способен не только действовать, но и мыслить: накануне была попойка!... Всем известно, как любил подобные потехи князь Федор Юрьевич, которого справедливее можно было бы назвать генералиссимусом застенка и водки, нежели генералиссимусом армии иноземного образца. 5 октября вождь, увенчанный лаврами, опохмелился) генералисимус наш, каким бы устроением и промыслом окончание сей славной войны учинить.

Октябри в 6 день, суботный, пред полуднем генералисим князь Федор Юрьевич повеле из обозу своего выправить все конные гусарские прейторские роты и полки пехотные, и велел поставить их от самого обозу своего даже дагородской стены, конницу по левую сторону и пехоту по правую, а сам с воеводами, и за воеводчиками, ис ясаулы ехал в город; тогда пехота руже держали на караул, в барабаны били и знамена приклоняли: а в город вшед, все состояние и крепости ево осмотрел и похвалить тех, которые тот город взяли; потом жаловал, подчивал воевод своих генералов, полковников, бомбардиров, и за воеводчиков, и протчих знаменитых людей; и, побыв городе часа за два, и в нем оставя началных людей и салдат также и в обведенных валах, поехал к себе в обоз, а по нем сошли и протчие войска конные и пешие.

Октября в 7-й день, нидельный, поутру постав генералисимус князь Федор Юрьевич ездил молится в монастырь Симонов, а перед ним и за ним шло рот рейтарских, и, по отслушании святой литургии, паки тем же устроением в обоз выехал.

Тогож дня по обеде собрав генералисимус наш к себе в шатер всех своих воевод генералов, полковников, за воеводчиков и протчих началных людей урядников своего воинства, и думав с ними, велел предложить свою мысль сицевую: егдаж сего месяца октября в 4 день, как выше сего описахом, бодрым и храбрым промыслом ево генералисимуса нашего князя Федора Юрьевича, прекрепкой округ города [86] новоученной вал и ров, которой некруг ево генералисим Иван Ивановичи, для вящего укрепления того города повелел есть устройти, силними и лютыми приступами воинские ево люди взяли, тогда в город седящие пехотные стрелецких три полка Дмитрия Жукова, Ильи Дурова, Ивана Макшеева, преслушав воеводы своего, господина генерала Афонасья Трурехта приказу, испужався пролазами ис подними из города выбежали; толко остался воевода один, да с ним полковник Иван Макшеев с своим полком, которой, о том неведав, бился поборонил одну стену; тогда сей стороны салдаты, обежав около города и видя, что в пролазе людей нет, перво Преображенского полку салдаты в город бежали и без всякого противлении город тот себе взяли, и тем пресечена слава ево генералисимуса нашего, что неприятель, не ожидая к тому городу прямого воинского промыслу и взятья, и разден ево покинул, и для того паки хотя он генералисимус князь Федор Юрьевич славу свою исправить и наивящше всему секту показать, умыслил внешней укрепленной округ города вал, которой смелым и дерзновенным сердцем храбрые ево войны взяли себе оставить; а град паки отдать неприятелю своему Ивану Ивановичу, да егда в нем паки пехоту посадить, тогда он генералисимус наш князь Федор Юрьевич воинские прехитры и инженерские промыслы показав своих дерстиях салдат смылые приступы, паки ево себе возмет, да тем вящую неслыханную о себе покажет славу, понеже нигде небывало, дабы из рук неприятельских взяв такой крепкой город и паки ему отдав, в другие у него отнять; и о том указал господам воеводам и своим, непобедимых сил начальствующим объявить, чтобы они о том подали свое смышление.

Егда же cиe предложение господа воеводы и прочие генералы, и полковники, и бомбардиры, и все начальствующие услышали: ту ево мысль, и разум, и храбрость генералисимуса своего похвалили и тако учинить ему приговорили.

И октября в 8 день, в понедельник, генералисимус наш тот помянутой в зятой вал укрепя, чтоб удобнее на нем воинству ево было стоять плетнями, и щитами, и турами от неприятельской стрельбы и гранат, ради защищении к вечеру тот город неприятелю и часть взятого своего валу, которой от обозной неприятельской стороны был, паки генералисимусу Ивану Ивановичу отдал, сказав ему, что тот город он ему [87] отдает не ради владения, но чтоб своих людей в нем сколько хочет посадил поборонятся сколко могут велел: а он генералисимус наш князь Федор Юрьевич паки над ним учинить промысл воинской покажет своему неприятелю прехраброе, свое не победительное сердце: и тот город отдав, ему чево нигде неслыхано, паки у него возмет.

И се слышав, генералисимус Иван Иванович великим гневом исполнился, что такое посмеяние нестерпимое ему неприятель ево, князь Федор Юрьевич, чинит, повеле своим полкам четырем Дмитрию Жукову, Ивану Озерову, Илье Дурову, Ивану Мокшееву, в них числом с человек, в город сесть, но отнюдь поддавать; но битись нещадно, и себя оборонять сколко могут (Все эти подробности опущены Корниловичем. Он ни слова не говорит о 5, 6, 7 и 8 числах октября; в замен же, как он так и г. Устрялов коротко замечают: «по предположенному плану маневров, надлежало взять укрепление несколькими днями позже, употребив для этого все правила, существующие для атаки крепостей. Приступ 4 октября был примерный (?) и удался от того, что осажденные, по неосторожности, обратив силы свои на место атака, оставили без обороны другие части укрепления. Вероятно, чтоб привести опять все в надлежащий порядок, осаждавшие вышли из укрепления, удержав за собой один вал, который обвели плетнем и покрыли турами и щитами. Генералиссимус Бутурлин приказал немедленно занять укрепление четырем стрелецким полкам составлявшим 3.000 человек» (Корнил., стр. 261). Что царь желал осады надлежащей, по всем правилам военного искусства, при помощи редутов, апрошей, минных галерей и подкопов, это понятно; понятно также, почему умалчивает об этом наш расскащик он в шутливом, витиеватом описании хочет представить Кожуховский маневр но как потеху, а как брань зело сильную между лютыми недругами. У него земляной Кожуховский городок — Троя, Бутурлин — Гектор, Ромодановский — Ахиллес. Вот почему, для связи своей героической поэмы, воспевающей доблести Федора Юрьевича, он выставляет отдачу крепости Бутурлину, как следствие великодушия непобедимого сердца Ромодановского).

Да егда от него, князя Федора Юрьевича, отсидятся большею себе славу, а ему неприятелю своему бесчестие учинят (Г. Языков, в статье "Кожуxoвский поход" ("Военно-Энцикл. Лекс." г. VII, стр. 246 — 249, сделал извлечение из статьи Корниловича, при чем опустил рассуждение его, как и почему возвращено было укрепление Бутурлину. Вследствие этого, читая компиляцию Языкова, не знаешь, что осаждают с 9 по 17 октября — обоз или ту же крепость?).

И октября в 9 день, во вторник, еще с обоих стран, как со внешней, тако и внутри града, всякими вымыслы крепились; и от страны квартирам Преображенского, так же и от [88] генерала господина Гордона болварк ведены, подкопы какой бы тот город скорейшим способом доказав совершенную свою храбрость взять; а неприятель мыслил также, как бы не токмо славы своей и достал не лишитися, но к тому бывшее свое бесславие исправить и тот город от неприятеля своего князь Федора Юрьевича отсидеть и самого ево в таком посмеянии и высоких похвалбах учинить посрамленна.

Тогож дня, по приказу господина генералисимуса, Преображенского полку бомбардир, вышеупомянутый господин Петр Алексеев, с бомбардиры своими, не дая ни малого покоя неприятелю, из можера несколько бомбов в город и в обоз пустил и опричь одного, все в самую средину города и повалам падали, а в обоз из двух бомбов одна пала на указное место, на самой шатер генералисима Ивана Ивановича.

Октября в 10 день в среду, поутру господин генералисим наш, князь Федор Юрьевич, да не изыдет время промыслом ево и намерения праздно, повел несколько бомбов кидати в город, которые самою прямою мерою падали и теми ж часы подвалы к выводам, что болварками называют, велел Преображенского полку полковнику господину Юрью Фамендену подкоп совершать, и провадит, и докончат, дабы таким промыслом скорейшие возможно с ыспода подъземными подкопы, а сверху огнем неприятеля спужать и к противлению их сотворити бессилным.

Октября в 11 день, в четверток, еще тружались с стороны генералисимуса нашего, князя Федора Юрьевича, в промыслах подкопных и в шанцах к получению удобнейшему города и да не изыдет день тот без всякого дела, хотя было и дождливо, приказал свалу, что у неприятелей взять; в город кидать из можжер несколько бомбов и те падали иные в самой город, а иные на городовой вал, а не многие в ров, также и чрез ров к Москве реке, и в обоз неприятельской; и пехота неприятельская стоя на городу и в городе с лопатами и с шестами те бомбы, яко бы перенимали, но того не могли учинить, но в том угашении егда разрывало, лопатки железные у них из рук выкидывало. А в подкопах неприятели неслухом, но догаткою узнав, в одном месте против подкопу Юрья Фимендина перекопались и воду многую трубами и желобами лили, с нашей стороны ту воду скоро отвели насосами и тем де тот кончился. [89]

Октября в 12 день, сей есть пяток: сей день найпаче прошол в прежних трудах и замыслех подкопных, понеже со стороны или квартир Преображенского полку вели подвесь неприятельской един больверок или выход высокой, подкоп, так что мочно свободно человеку пройти с частными представками крепкими; а в верху досками укрепляли, чтоб земля не обрушилась, и ведены в прям, и напротиво, и налево, сажени потри на сторону и болши, и те подкопы, их же называют по-французски саппе, и учинили ради того, чтоб подпорам подними огнем или иным способом изнуренным бывшим всему больварку со стенами оборонными нанизь обсестися, дабы неприятели испужався побежали, а город бы приступом удобнее скоро и без великого противления взять мочно. Неприятель же против самого устья, от себя в прежнем подкопе то и паки увидя, из своего колодезя подводя жолобы и трубами медными воду в подкоп наш лили; но вся их вода выливана вон.

Дивным измышленным и новым орудием в подкопах землю копали: прежде бо у всех народов обычай бе в подкопах землю копать кирками, и мотыками, и заступами, потом лопатами выкидать, и то было зело неприятелю слышно, в коем месте подкопы копают, им было удобно: а здесь вымышлены были вновь великие скобли и тем земля оскабливана и на низ падала, отудаже лопаткою в кульки клали и тихо выносили, а где земля была жестокая или дира для продушины была надобна, тогда буравами великими провертывали, утая теми орудиями от неприятеля всякой слух и ведомство.

А другой подкоп учинен быль и квартера генерала Петра Гордона подобием и обыкновением уским, как бывает для подложения порохов, чтоб поднять вал или часть болварка и ров бы заметать тем валом, как к приступу мочно взбежать, по тот подкоп от неприятелей из города перенят и за теснотою, и что был ниско зделан, водою залит и зажжен был: и никакой шкоды неприятелем учинить не мочно и тако оставлен.

Октября в 13 день, в суботу, никакова военного промыслу не было ж, точию искали с обоих стран, какими б способы войну сию меж до обоими господами генералисимы за наставанием студеных ветров и ненастья прекратить, и свои воспаленные сердца к мирным договорам склонить, или, аще возможно [90] сотворить меж себя на время перемирие; но того числа никаким договорам, возмущения ради военных их мыслей, привести было немочно, и то дело отложено до иного случая.

Октября в 14 день, недельный, с обоих стран никакой воинского промыслу, ниже воев, затем праздничным днем не было: но обоя господа генералисимы уготовишася итти слушати святую литургию и по случаю ненарочному съехались к единой церкви, в монастырь Симонов, и вовремя пения стояли вместе и долгое имеша между себе слово, о настоящей между ими войне, яже от толиких лет продолжися и причитаху един другому вины к зачатию тоя, но никоторой себя восхоте винна признати, людие же се видевше зело с обоих стран обрадовались, надежду имеюще, яко тот их съезд в таком святом месте не будет бел плоден, по напамятствуя кождож смертной свой час и яко аще и великие иногда меж странами войны восходят по сих миром и договорами способными к предстатию приводятся, сице чаяли, яко сии господа не чрез послов ниже съезды, но сами, особами своими жалея, с обоих стран людей своих миром ссоры свои успокоять; но тот их разговор совершился малоплоден, точно договор их согласен явился о рубежах государств их; что быть рубежу и границе повыше помянутой реке Ханиловке, а вящшая причина о новопостроенном граде о котором вся их вражда и ссора ныне возрасла, отложили, до завтрашнего октября до 15 дня, в нем же договор или война паки начнется (Корнилович ничего не говорит о 10, 11, 12, 13 и 14 числах октября).

Октября в 15 день, в понедельник рано ни к каким договорам, мирным по общему согласию, притти не могли; но якоже яростный лев, егда нося видит, аще бы и вящше себе силою наскачущего прелютого зверя, тогда собрав в сердцы своем яростное отмщение не может быти успокоен, до идеже супостата своего неправо на нападшего прогонить или совершенно истребит, сице генералисимус наш, князь Федор Юрьевич, виде с своей стороны правость к тому ж к приступам градцким вся у него суть готова, и своих храбрых воев, пачеже пехотных полков Преображенского, Семеновского и прочих о приступе прошение и охоту, возвысил свое сердце, отринув противника своего, генералисимуса Ивана [91] Ивановича, к миру сход и тельные статьи, изобрал паки быти брани, к тому намерение свое учиня абие в дело производить: повеле бо вывести в поле Преображенской, и Семеновской, и Гордонов, и Лафортов полки противо города в ноле (однакожде оставя во обозе своем для опасения часть), потом повеле конницу вывесть за обоз, понеже и неприятельская далече от их обозу была выведена; и сему тако бывшему поутру во втором часу дня с повеления его Преображенского полку в подкопы бомбардир господин Петр Алексеев учинил четыре ящика да брандер или зажигательную телегу вложили, потом зажгли; и те жаркие огнеприемлющие статьи, как скоро огонь прияли, абие зело люто воспалися, и того подкопа воскурился великой дым на обе стороны, как в город их перешел и на нашу сторону, яко чрез весь Кожуховскую носиму, вси поля покры; из города никаким водным литьем затушить помогли, понеже те огненные статьи неповинушася водному литию. Между тем из квартир Преображенского та же и Гордонов новел к на осадных стреляти множество бомбов и ручных гранат в город и навал в неприятелей кидати, которые мало чрез город, но болшея часть в город и повалу падали и свое дело добре сотворили, и тако гой стрельбе, с три часа и болше бывшей, в помянутом и Преображенского полку подкопе положенные подставы и доски згореша и огнем истребишася; тогда весь болварок или выход, повалом обсяде и удобнейшей путь к приступу генеральному нашему представи: ибо так ниско вал того выводу опустися, яко бы выю свою сам приклонил ко взятию своему, и тое удобность генералисимус наш видя, не испусти случая благого, по бие повеле перво бомбардиром непрестанно из девяти можжеров бомбы в город и по больваркам кидати, которые тот ево генералисима ордер приняв те бомбы и каркасы в великом множестве в город и по болваркам, и по валам, и где было надобно, кидали, и великой ужас в осадных людом учинили; и тем их утрудя зело, велел учинити к болварку, которой оселся, приступы Преображенского полку, а где вал не обвалился и за высотою невозможно было взойти, повеле солдатом Гордоновым и Семеновским приставити широкие и по концам с прибитыми крюками лесницы: тогда на наших из города была великая стрелба, и противлении, и бросание горшков огненных, и ручных гранат, и протчих огнеизмышленных статей [92] в таком множестве, что многим лица и платье пожгли, и трубами медными воду, и самыми ведрами на приступатели лили и землею бросали, и никакова промыслу не оставили, и как добрые солдаты всякую (намеренно наших приступателей) противность чинили, дабы каким способом учинити помеху и принудить к отступлению; и Гордоновых салдат с лесниц отбили и взойти не дали; но Преображенского полку салдаты чрез тот свой упадлой болварк, и чрез всякое противление, и огнь, и воду, яко львы, ударясь в городе повалу, противящих себе прогнали, и вал взяли, и с стен сбили: и тогда по лесницам генерала Гордона взошли и не ведая, что уже Преображенские город взяли, учали было по своим Преображенским стрелять, не ведаючи, и в городе бе по стенам видети в начале Преображенского полку знамена. И тако достохвалные наши воины храбростию и воинским искуством, и хотя сей долгой войны и трудно осаде сотворити окончание себе получить славу и свободу, а своему генералисимусу додати похвалу, каковой мало во Европе слыхано, яко взяв град и отдав за таким многолюдным противлением паки, во вторые бы взяти, и тот град во вторые взяша и в полон повторов взяли самого генерала и воеводу господина Афонасья Траурнихта, да полковников Дмитрия Жукова, Ивана Озерова, Ивана Мокшеева, Илью Дурова, и подполковников, и прочих офицеров знатных, к тому ж 14 знамен, да 30 барабанов. И то все сотворилось в виду обоих генералисимусов: един бо счастию своему радовашеся, другий же жалостно одержишь, повторов, видя граду своему взятье, со збеиными руками о погибели града печален бысть, егда же граду взяту бывшу, распростреся слава сия повсюду расширяюще храбрость и могущество генералисимуса нашего, иже такую над неприятелем своим зря вторую победу, сердцем зело веселился. По сих генералы, и полковники, и бомбардиры, и протчие начальные люди с тем славным взятьем по его генералисимуса нашего измышлению и их надежде содеявшу, сим вторым взятьем поздравляли; он же краткими словами их службы и раденье, и промыслы восхвалял и, оставя в нем людей своих пехотных Преображенского полку, им же та честь и пристойна бе получити, понеже они перво на градцкой вал взошли. По сем он паки с триумфом великим возвратился в обоз свой. И пришедшу ему в шатер свой великой, и седшу на месте своем: принесоша генералы и полковники [93] и бомбардиры взятые знамена и барабаны и положища пред ноги его, а пленников воеводу, и генерала, и полковников, и прочих началных людей повеле пред себя привести; они же, видя во второе его генералисимуса князь Федора Юрьевича победоносное лице, страхом одержими, чающе себе конечной погибели, пали пред ноги его, просяще прощения. Тогда повеле паки рынде своему, господину князю Михаилу Львову генералом и полковником и бомбардирам своим сказати за их храбрейше и мужественные службы свое доброе и милостивое слово сице: «Генералы, полковники и прочие началные люди, преизящный и можнейший наш генералисимус господин князь Федор Юрьевич Пресбуржский и Парижский и всеа вузы одержатель, повеле есть вам сказати:

«Прешедших, пачеже сегодня, он ваш достохвальный и храбрый над городом, его же сначала прехрабро неприятель ево, Иван Ивановичь, неправо от него похити, промысл как в шанцах и протчих делах, и ваше храброе ко граду приступление и неусыпное, пачеже изрядные недреманные храбрые подвиги, аще и неприятелем так люто противляющимся, однакоже в таких неприятельских многих огнях бывше, и в стрельбе лютой тот град вашими неутружденными руками взять, и всякое прилежное радение, не жалея голов своих, ниже самого смертного случая, как верным и правдивым храбрым жолнерам подобает, довольив и славно мне показали, о которой вашей верной и радетельной службе зело он, преможнейшей наш генералисимус князь Федор Юрьевич, удовольствуется и вас жалуя милостиво, премилостиво похваляет.»

По сих особо приказал и бомбардирам сказати свое милостивое слово сице:

«Бомбардиры и протчие огнестрельных дел начальники повелел есть вам генералисимус наш, князь Федор Юрьевич, сказати:

«Яко сего числа и в прошедших днях, видя ваш неотложный и радетельный промысл, какими хитрым брандеры и огнедышащими статьями под неприятельской больварк подведенный подкоп зажжен, что неприятели и водою многою залите его не могли, и тем вашим промыслом того болварка вал обселся, и удобный оказал к приступу случай, также и ваше в городе и навалу многие мастерством многим и искуством изряднейшим бомбов и каркасов кидание, которыми [94] вашими промыслы неприятель неточию с того валу согнан и вашим храбрым и не утружденным промыслом взятие того города моего вами от части приписует, и за те ваши службы вас жалует и милостиво похваляет».

Они же вси сия себе милостивые слова услышав, обрадовались: яко труды их не вотще быша и вси поклоняшеся ему, и единогласно рекоша: «ради мы тебе, нашему милостивому, прехраброму и непобедимому господину генералисимусу и в предь служить.»

По сих повеле сих своих воев: генералов, полковников, бомбардиров и протчих начальствующих подчивати питием, кто что востребовал, так же и вязней; показав себя, яко не точию храбростию, но и милостью к своим побежденным неприятелем явися и никакова им зла не сотвори, но повеле их кормити и поити, и паки к неприятелю своему, а их генералисимусу Ивану Ивановичу безвредно и безокупу отпустит, и знамена и барабаны им отдати; и ради тоя радости, повеле из ружья пехоте своей стреляти, а конные свои полки, понеже неприятельские к бою никакова дерзновения не показали, повеле паки в обоз свои ввесть.

Еще же к неприятельскому обозу в особой окоп стали было противитися несколько сот Озерова полку стрелцов, но и те многолюдным наступлением сей страны пехоты, хотя и попротивились, однако ж принуждены в обоз свой отступить, и тем делом, и оказанием в обозе нашем о взятье града и ратных людей многого веселая и радости день тот препроважен.

Октября в 16 день, во вторник, за погодою зело дожде ватою, до полуден ничего не учинилось, а пополудни, егда дождь перестал, повеле генералисимус наш бомбардирам своим несколько сот бомбов и каркает в обоз неприятельской из городового привалу выстрелить, которые в обоз неприятельской и на самые генералисима Ивана Ивановича и воевод ево наметы и шатры падали, и великую тревогу и страхование им чинили. Еще же повеле к завтрею конным своим полкам и пешим быть для некоего воинского дела рано готовым.

Октября в 17 день, то есть в среду поутру, по указу генералисимуса нашего, выведены пехотные Преображенской, Семеновской и Выборной полки на поле, а Бутырской тогда имел караул в городе и в крепостях ево, а конницу свою повелел вывесть в поле, понеже и неприятельская тогда учала [95] из обозу в поле выступать, показуя неприятели аще и повторое город потеряли, и во многих боях прогнаны были, яко бы в сердца их еще некая смелость, и к сражению охота осталась; а обоз свои генералисимус наш повелел по стенам Андрею Шарфу, у него же даточных было 2700 человек, оставити поберегати осторожно; тогда генералисимус наш, князи, Федор Юрьевич, видя свое воинство в готовности, сказал своим воеводам генералам, полковникам, бомбардирам и протчим урядникам, что сего дня восхотел еще иною конечною на неприятели победою счастие свое отведать и на обоз их сотворити приступ, и к тому повеле для сравнения рва прикатить многие, к тому учиненые туры ни хворост и доски; а к господину Гордону послал указ, дабы коего числа с поля приступ к обозу неприятельскому от него будет, того ж бы часа из города и свалу своим полком и в обоз же их ударился. И тако генералисимус наш, как не точию прехрабрый, но и разумный воин, все, что к тому промыслу было потребно, у готовя, объезжал по своим конным и пешим полкам, и тех полков начальных людей, и протчих рядовых рейтар и пехоту наговаривал, чтоб, нещадя лиц своих, храброю того дня над неприятели последнюю победу одержали, и ему окончательную службу сотворя, приложили к прежним своим мужественным подвигам ныне конечной над неприятели триумф, ни обозу их преодоление, ни их совершенно прогнати, дабы паче прежнего сего числа победными радостьми за их храброю рукою возмогл он вобоз свой возвратся; а непритель бы ево генералисимус Иван Иванович, видя толикое его генералисимуса нашего всей войне прехраброе повеление и счастие, к тому не дерзал с ним впредь войны вчинати и города ево завлаживать; а за службы тех своих начальных людей и рядовых обещал он, генералисимус, оказатись всяким милосердным воздаянием. И то изглаголав, поехал к неприятельскому обозу. И разъезжающа, увидя недруга своего Ивана Ивановича за своим обозом объезжающа, абие на него ударился; и тот потому ж остановился, и друг подругу ис пистолетов стреляли, но они жале; с обоих стран живот свой и никакова досадительства друг другу не учинили; бились их ясаулы меж себя доволно, и в том бою у Ивана Ивановича наши ясаулы взяли ево особы дворовой значек, и хотя о том много бою было, однакож в обоз наш увлечен. [96] Потом ево, самого генералисимуса Ивана Ивановича, наши же было взяли, но от своих пеших с списами выручен; по сих повеле своей коннице ударится на неприятельскую, которая хотя многажды прогнана, паки опрашивалась, а напоследок прогнали их далече и разбегошась врознь: овии в Коломенское и инии же в деревню Новинки, а иные за Москву реку к Вешняковским и Петровским рощам: и в тех боях и сражениях у них взяли многих ротмистров, и иных знаменитых людей, и знамен и в обоз наш привезли. В то время пехота наша, генерала Гордона из города, а от первого редута Лафортовы салдаты, а от тех в поле возле обозу неприятельского великою лавою от редутов, в право Преображенской, а дале и правее от Коломенской страны Семеновской линиею долгою саженях на; на обоз их ударились: и великая с обоих стран востала стрелба из мушкетов, и бросанием бомбов, и ручных гранат, и горшков, так что непрестанное было в дыму великом страшных восходящих огней блистание; и в том потом бою не токмо огнем друг на друга воевали, но водою лили, и землею, и грязью бросали, и превеликое изо рва и вала и из за рогаток ис щитов неприятели противление чинили, как подолжности прямым жолнерам болши того в таком случае сотворити было невозможно (В отмщение за потерю крепости, стрельцы дрались с ожесточением. Много Было перебито, еще больше переранено. Дело имело вид совершенного боя). Но мужественной храброй дерзости нашей, паче же Преображенских бомбардиров из рук бомбами и каркасами кидание, а во рвы тогда пуки хворосту и туры было бросание и досок кидание; по сем пехоты Преображенской великой и прехраброе наступание, також потом и протчих полков пехотных, что неприятели не могли доле стоять, но помалу уступать, и то видя Преображенского полку солдаты бросились в самые огни и на вал взошли. Тогда бе видети на валу первое восшедшее черное Преображенское знамя, и потом и клевретов своих за ними последующа, которые вшед в обоз, стену свою взятую очищали к левой стране и дале; а потом вошли близь обозных врат и Семеновские салдаты; по сих Выборные, также из города и городовых пристенов генерала Гордона и Лафортовы; и против тех зело крепко неприятельские пехотные полки в обозе [97] своем бились, но егда быта от наших со всех стран спереди, ни созади, и со стран обняты, тогда к речной стране уступали; но видя, что их не изнеможения и дале битись не могут, и что у них предводители полковники них, ни протчие начальники взяты и весь обоз со всеми наметы от наших овлажен, здались и в полон себе предали: тогда бе дивно видети, яко в том бою вся стихия употребишася: ибо огненное непрестанно из мушкетов, гранат, бомб, горшков и ракет друг на друга бе кидание и блистание, воздуху же тогда ветром на неприятеля же зело дышущу, водою ис труб было литие, а землею кидание.

Егда же обоз неприятельской взять бысть, генералисимус Иван Иванович то видя, яко конница ево уже из очей прогнана, пехота побеждена, обоз ево со всем взять, восхоте бегством спасатись; но cиe князь Федор Юрьевич видя сам, яко орел с за воеводчиками и ясаулы своими со всеми на него наскочив, ево самого и всех при нем сущих завоеводчиков, и с протчими знаменитыми людьми взя, одержат их до своего указу повеле. Сам же идо в обоз неприятельской и состояние все, что в том обозе каких оружей и запасов обрели, повеле записати истрещи; потом весь обозной вал обняти своей пехоте велел, а пехоту неприятельскую без ружья из обозу их приказал вывести. И о всем неприятельском обозе, и что в нем есть, сотворя устроение, прием весть, яко и конница неприятельская далече врознь прогнася, так яко уже собратися к обозу своему не мочно; тогда зело обрадовася, яко совершенную и полную победу в таких скорых, яко четырех или в пяти часех, получил. Избыстся ему слово славного Кесаря Августа, иже победив варвары в скором случае тако в Рим к сенату написав в листу своем сия словеса:

«Приидох, видех и победих!»

Сице же и генералисимус наш точно: пришел и видел и победил (Кратким описанием боя 17 октября оканчивается статья «Северн. Архивам 1824 г., т. IV стр. 237 — 267. Корнилович умолчал об остальной части современного описания — по нашей рукописи, с 114 по 133 страницу).

По сих егда вся, якоже выше сего сказахом, в обозе неприятельском о всем повеления своя раздаде, собрав в неприятельском шатре всех своих воевод, генералов, [98] полковников, и бомбардиров, и прочих своих начальствующих храбрых воев, сам за их, толико к ратные воинские прехрабрые подвиги, что в таком осением времяни всякие нужды презря, окончательную и совершенную ему достали над неприятелем ево победу, град, и обоз, и самого недруга ево, со всеми ево воеводы, и генералы, и полковники, и с прочими начальными людми взяли; за которые их прехрабрые службы их милостиво похвалял побещал им по заслугам их удовольствованное воздаяние и милость; також бы и воиных случаех были ему услужны и верны, точно им повелел, чтоб никакой тесноте вязнем ниже обозу грабление, по обыкности военной, не чинили и ничево ни уково не похители, а зато на городу он им воздаст.

Ониже ему поклоняшеся, паки поздравляли с сею славною и окончательною победою и впред такожде служить и повеления ево исполнять обещали.

По сем выехал из неприятельского к своему обозу со славою многою; тогда неприятельская пехота без ружья стоя, ево победителя своего видя, на колени припад, ему поклонишася прошения просяще; он же никакова зла не повеле сотворити.

Егда же они, так стоя ему кланялись, наша пехота с ружьем, по сторон их стояли на радости стреляли.

И по сих, повеле их паки в обоз свой отпустити, и от толе им отдав и вся, елико что каждой име, и по итти им во свояси, а недруга своего генералисима Ивана Ивановича со всеми ево воеводы, и генералы, и полковники, и завоеводчики, и ясаулы повеле за собою в обоз свой вести, и приехав к большому своему шатру сядь на стуле, окрест воеводам и генералом, завоеводчиком и ясаулым ево стоящим, повеле пред себя недруга своего генералисимуса Ивана Ивановича, и со всеми прочими вязкими привести; егдаже тому вшедшу ста противо ево и нача ему генералисимус наш, князь Федор Юрьевич говорит сице:

«Брате Иван Иванович! удивляюсь твоей неразсудной дерзости, како в таких с во их несовершенствах, в скудости воинских промыслов, малого от тебя и не храброго противления, и мало искусных промышленников смел еси такую тяжкую на меня начат брань? которых ради несовершенств своих, ты не толко град, напрасно у кого похищены, и обоз свой, и весь наряд, и себя самого, и со всеми своими воеводы, и [99] генералы и начальствующими, и с протчими конными, и пехотными жолнеры в плен предал еси; того ради да увесли, яко прежде зачатия всякой войны подобало тебе счислити свою силу на кого хощише наступати, и своих начальствующих разум испытати, и занасом воинским и хлебным, обачеже и своей денежной казнил сотворити смету: ибо непросто денги в войне имут силу великую, при казне бо оскудевшей и недостатку являющу, тогда у воина сердце и храбрости упадает, и бьются неохотою, и принуждают своего генералисима уступати или во вредительные входить договоры; по сем неприятель, уведав, болшое сотворяет наступление, и теми причины войска и грады и всего своего состояния упадлости учинил бы еси мне покорство должное; аз тя паки неяко побежденного пленника, по яко присного брата принял бы и такие знаки своея милости явил бы, что и посторонние будут о том удивлятися.»

И то слыша, Иван Ивановичи пониклым лицем о правдание свое приносил: яко бы имел всей войне свою правду, на болше тогда яко страхом бе одержим в руках неприятеля своего, вящие говорити не смел.

Тогда вси его воеводы, генералы, завоеводчики и протчие начальствующие над на колена своя, просили о генералисиме своем и о себе, яко умилосердого господина нашего прощения; он же, яко в обоих совершен как в храбрости, тако и в щедротах, брата своего, взятого Ивана Ивановича, и воевод и завоеводчиков и прочих знаменитых людей подчивал доволно, сказав им, чтоб начестный кавалерской пароль шли ночевать в обоз свой, а назавтрее были к нему обедать в обоз ево, чтоб в том обеде отринув вредительные вражды и постановя покой в пред жити между себя мирно и в тишине; и тако тии возвратишася во свой обоз с караулом до другого дня, и тем преславным триумфом день тот окончался.

Октября в 18 день, непобедимый наш и славный генералисимус князь Федор Юрьевич зело сотвори удивительно и славно: ибо сию начатую войну неточно право начал есть, но и добре, что его счастливых и храбрых ево воев оружием неприятель его совершенно побежден есть и град свой паки к себе возвращен; однакож тое свою преславную победу добре употребил: не вознес бо своего сердца о толиких счастиях гордостию, яко есть иным обычай; но пленника своего, [100] генералисимуса Ивана Ивановича, да со всеми своими воеводы и генералы и полковники и ротмистры и с протчими начальными его людми к нему придет. Тий же пришед, егда став пред лице его, тогда наш генерал наймусь при всех своих воевода и бомбардиров и начальствуемых не гордо, но зело учливо побежденного своего неприятеля совсем и присудствующими его прия, не яко побежденного, но яко брата и рек ему изрядными учливыми словес речь сицевую: «брате мной Иван Иванович! Аще и многие между нами быша брани бой и сражения, в них же иногда счастие мне, но мало тебе послужило; ныне аще и восхотел еси похитити неправо мой начатый новосозданий град, но по твоей неправде последоваса (яко обычай есть), не точию граду тому двавратное с стороны моей, прехрабрых моим воев мужеством взятие и потом лишился еси своим упорством и самой обоз свой, и всех своих ратных людей, и самого себя видеши со всеми твоими храбрыми воеводы и протчими начальствующими во плене рук моих. Обаче да не испадеши крайнею печалию, ниже сердце твое ужасом и страхом содержимо будет, по помышли, много бо случается: яко по правде всегда победы радостные, а не по правде и напрасном в чинаний всегда утери последуют, и приняв велидушное без страстие вонми: яко всегда во бранех счастие есть непостоянно, ему же днесь царствует победу, на утрие сам побежден, иже днесь с триумфами победными возвращается, и за собою премножество пленников ведет, ка бие на другий день сам пленником бывает, и вся дела человеческая в мире сем суть коло обратна и веледушным нашим сердцам ни о каких припадках счастливых не подобает гордитися и сердца своего возносити, и пред людми себя над непрители своими с родными ж такими ж человеки кичением и не милосердием являти, но полученные себе победы и на неприятели поражения не своей премудрости и разуму и вымыслу, но свыше, яко туне дарования причитати, також и о прислучающем поражении и погибели своего войска или града не достоит великодушным, паче меры себя печалити и сердца своего сокрушати, но быти великодушным и непобежденным правом; и уповати и произыскивати в пред лутчего, и поминати словеса некоего славного побежденного нашего брата великого генералисимуса, ее уже, предлице супостата его приведенну бывшу, рек точию вкратце сия словеса: «днесь мне, а утре тебе» и сия словеса истинная и зело премудрые от него [101] победитель его слыша в сердцы его, а бие всякое гордое кичение в нем упало и велми любовно его принял, размышлял аще он днесь его и победил, но яко человек может от иного побежден быти; того ради в таком быв размышлении неточно тому своему вязне никакова зла не сотвори, но со всеми его людми повеле с честию свободити тем славу, паче победы своей, себе получил есть.

Той же освобождении взне о сем подивися, яко такою милостию вместо себе всяких чаемых бедств и пленежного вязания видя, к тому прекрепким миром с победителем своим смирися.

Того ради, яко некая дела в мире несут без конечна, тако и мы, браге мой Иван Ивановичь! учнем искати ближайшего меж себя способу ко умирению, да сия сотворив, в пред друг друга не опасаясь, учнем жити в соседственном братолюбии и дружбе крепкой, и cиa аз имея в сердцы своем неложные намерения, царствую тебе и всех сущих с тобою неточно животом, но свободою, со всем что каждого есть, к аще по воинским все народным нравам обычайно ваше имение и самые одежды дати в корысть моим храбрым воином, но ничтоже повелел есми взяти, а за их услугу повелю и своих сокровищ удовольствован каждому, по его достойной услуге и храбрости; нынеже не единою сих моих словес радостью, точно да исполнитца твое сердце, по во свидетельство моего доброго намерения за моею трапезою ныне со мною сядеши со всеми своими воеводы и с протчими начальствующими, не яко вязень, но яко брать и гость, прешедшую же свою печаль и несчастие от сердца своего отринув, радостно о семь ныне обвеселися!»

Исия изрекши, повеле ему окрест себя на таком же стуле сести, а воевод ево и начальствующих каждому своему такому ж чиновнику возле себя посадить и прелюбезно и братски Яствами и питием угощевати.

Генералисимус же Иван Иванович не вскоре сяде, но слыша сия неожиданные себе словеса победителя своего князя Федора Юрьевича не точию яко бы в не себя стал и быв в сокрушении сердца своего, чая себе, по обыкности победителей, со всеми своими какова крайнего бедства, заключении или заточения, но позна яко к тому со всеми именьями имать свободу, в [102] менися слух сей ушесем его яко лжа, обаче видя насланные многие трапезы и ласковой прием победителю своему рек (После этих слов заканчивающих в нашем списке 125 страницу, следуют две страницу, занятый описанием порядка в шествия в Москву. На 128 странице следует продолжение речи Бутурлина. Вот отрывок, помещенный на 126 и 127 страницах, не имеющий связи с последующим описанием:

«А за ними везли запасы и потребы их с 600 возов....»):

«О преславный победитель, о не побежденный генералисиме, о велидушный вой! какими словесы возмогу твою неточно храбрость, но в той храбрости неслыханное милосердие ко мне и ко всем сущим моим показанное изрещи? и что болше прославлю храбрость твою или милость? Ей болше милость, ею же неточно меня себе покоренного, но и всех со мною одарил еси, презря все обычая и законы победителей в человеческих пристрастиях бываемые, егда в таких счастиях вси наущают ко всякой лютости и не милосердию; ныне те страсти все в себе [103] самом победил еси: сия есть победа паче всех победств: оней же многие славные храбрые победители аще великими победы поразя неприятелей своих возвратишась с триумфы, но не милосердием к таким же сродным себе человеком побежденным всю свою полученную славу помрачиша и в пристрастии своих неукротимых лютых сердец предкнушася и во историях грядущих родам оставиша вместо похвалы лютости своей ради от всех человек навеки клятву и хуление и всею единою добродетелью своего без сравненного милосердия ты, мой победителю, (а братом не смею нарещи) своя славные на мне побежденном триумфы прейзящне и в вечную похвалу украсил еси; яко сию в некончаемые роды не на бумаге, но в сердцах человеческих написанная пребудут; аз же к тому не имам мыслити вое же оружия своя противо тя воздвизати, но пребуде в воли твоей; иного принести не могу тебе славному воину и моему победителю возблагодарение, точию обещание, еже мы к тому жити в крайнем твоих повелении послушеств на таких способнейших и сносных статьях, как твой уже премногия на нас показанные щедроты соизволять ми пред написати!»

Исия изрек, восхоте со всеми своими нашему генералисимусу поклонитися: но той абие в том его возбрани, и поклонитися ему не даде; но рек: «не требую аз сего, но точию в пред братского хощу любезного твоего сердца, и еще тебе творю, яко же аще бы аз в плен к тебе отведен был, от тебя себе такова ж ожидал приятия.»

По сем посади его окрест себя, а прочих его воевод и генералов, яко же выше сего сказахом, возле каждого своего подобна чиновника, него генералисима Ивана Ивановича, не яко пленника, но яко брата, и гостя у себя и прочих с ним взятых у чествова таким откровенным и любовным угощением и почитанием, яко бы прежде небеяше войны, ниже брани между има, по вся быша мирна, тиха и весела. Егдаже пиршество cие (в нем же друг с другом, яко браня веселяхуся) скончася, абие востав, любезно обоя генералисимы обьемшеся и многими словесы друг другу обещахуся в любви брацкой жити, отпусти его со всеми и с животы и с ружем без вредно восвояси и веле честно и без вредно за Москву реку, чрез мост, его пропустити. [104]

По сих генералисимус наш славный, видя, яко уже вся совершишася, неприятель побежден и милостиво удовольствовать, и град взять, и яко стужи, и снег с мокротою начаху зело наступали, да не сотворит своим воям вящшей нужды, сказав им еще милостивое, за все храбрые их послуги, похвальное слово, повеле все свое войско распустить. Ти иже осем повеление прияв, абие радостно уготовишася и по сем перешед мост Кожуховской на ту сторону, на брегу, на горах в строю конница и пехота став, генералисимус всех разъезжая и рек речь cию великим и громким гласом, да всем слышно будет:

«Прехрабрые мои и непобедимые воины, господа воеводы, генералы, полковники, бомбардиры и прочие начальные люди! се днесь есть последний день ваших трудов, которым я видя зело вас похваляю, яко вашими мужественными и храбрыми подвиги, и руками не утружденными сия многократный победы над неприятелем своим получил есмь, и те победы по своему разуму, ниже промыслу, но вам причитаю, за которою вашу услугу во свое время окажу от своих сокровищ каждому, по достоинству, свое милостивое воздаятельное жалованье» («18 октября, записано у Желабужского, всем ратным государевым людем указ сказан, и милостиво службу похвалили и их всех по домам распустили; а стрельцам, солдатам и потешным государь пожаловал погреб, т. е. вино. А князю Федору Юрьевичу Ромодановскому новое звание государичь» (князь-кесарь). (Стр. 39.)).

Они же поклоняшеся вси, рекоша: «ради мы, велеможный наш и милосердый генералисиме! верно и радетельно, и в пред тебе сложить, и противо всякого твоего недруга крайнею своею силою, поелику сила наша из может, не щадя лица своего, битися, точию при сем на служителей своих в милости своей не отменно изволиши имети».

И сия единогласно изрекше, вси из ружья выстрелиша, и видя своего генералисима, восвояси отшедша; поидоша каждый в дом свой радуяся.

Однакож генералисима нашего ясаулы и завоеводчики, две роты знаменитшие, к дому ево проводили, и тамо их довольно учествова, а ротные начальники, ротмистры и протчие каждой своего полковника, по указу генералисима, так же и роты каждая своего ротмистра до двора его честно проводиша. [105]

Исицевым действием война сия славная и подвиги меж

обоими ими генералисимы окончахуся, желающе, да и впредь

между ими к тому ни вражду, ниже ссоры, но мир

и тишина, и покой глубокий на веки пребудет,

и отринув из сердц своих всякое

непотребное желание, (от негож всякие

брани и вражды возрастают), но

удовольствуются каждый

присутствующим ему,

своим праведным

стяжанием.

КОНЕЦ.

Кожуховский поход был последнею потехою Петра, и потехою, смеем думать, такою, которая не проявила гения великого преобразователя России. Мы видим в кожуховской потехе забаву весьма опасную, ибо она стоила многим жизни, еще более людей были изуродованы.

Принесли ли эти маневры хотя относительную пользу, — пользу по отношение к военному искусству? Представляем этот вопрос на суд специалистов в военных науках, мы же думаем, что польза если и была, то самая ничтожная. По крайней мере, из кожуховских маневров нельзя было сделать даже вывода о преимуществах регулярного, вновь образованного войска над стрельцами: потешные были лучше вооружены, имели артиллерию, не жалели бомб и гранат, и перевес должен был быть на их стороне.

Корнилович, Языков и другие резко опровергают Вольтера («... on donna un combat reel, dans le quel il у eut des soldats de tues et beaucoup de blesses...» 1765, t. 1, pag. 136), Левека, Леклерка и прочих иностранных писателей, [106] которые дерзнули заметить, что подобные забавы были не совсем невинными потехами, что забавляющиеся проливали кровь.

В чем состояли эти невинные забавы, всякий мог видеть при чтении современного описания и наших примечаний. Стоит только вспомнить, как хлестали друг друга бичами Ромодановский и Бутурлин, Ахиллес и Гектор 1694 года! (Предлагаемый список далеко не удовлетворителен. Множество чисел не проставленных, еще более орфографических и логических ошибок, которые мы, из боязни нарушить смысл, не решились исправлять. Но наш список один, выбирать не из чего, и мы его печатаем в ожидании лучшего. Редактор.)

МИХАИЛ СЕМЕВСКИЙ.

28 октября 1859 года.

Текст воспроизведен по изданию: Кожуховский поход. 1694 // Военный сборник, № 1. 1860