Выезд в Россию Франца Лефорта.

(Современная переписка).

В архиве Главного Штаба недавно разыскано большое количество старинных дел по истории России в XVII и в первой четверти XVIII веков. Одни из этих памятников, как например военно-походный журнал фельдмаршала Б. П. Шереметева 1711-1712 г.г., имеют захватывающий общеисторический интерес, другие важны в военном отношении, наконец значение третьих обусловливается почти исключительно тою личностью, которой они касаются. К числу этих последних памятников принадлежит, между прочим, и дело 1675 года о выезде в Россию капитана Франца Лефорта с полковником Яковом фон-Фростеном и другими иноземцами.

Личность Лефорта занимаете вполне определенное и точно установленное место в жизни Петра Великого, а потому было бы лишним распространяться о важности такого источника, как современная переписка о выезде «Франца Яковлевича» в Россию. К сожалению, до нас дошло не все дело; конец его утерян, а некоторые листы тронуты временем. Тем не менее и то, что сохранилось, рисует яркую картину быта и служебно-канцелярских порядков того времени, от которых Лефорту с товарищами пришлось немало претерпеть. Ниже в полной неприкосновенности (кроме орфографической) излагается важнейшая часть этой переписки. Для удобства чтения документы размещены в хронологической последовательности и связаны небольшими отметками составителя. [636]

_____________________________

В 1675 году на ярмарку в Архангельск прибыл голландский торговый корабль. Привез он не одни товары заморские, но и ратных людей и иноземцев; то были полковник Яков фон-Фростен, подполковник фон-Торнин, майор Франц Шванберг, капитаны: Станислав Тшебяковский, Филипп фон-Дерфельд, Иван Зенгер, Яков Румер и Франц Лефорт, поручики: Ян Бузн. Питер Юшим, Оливер Дергин, Михель Янсын и два прапорщика. Уроженцы разных земель, проведшие годы бурной жизни, во вкусе известных кондотьери, на многих службах в Свейской, Барабанской, Галанской и Шпанской землях, у польского короля и у «цесаря крестьянскаго». Соединились эти лица под предводительством фон-Фростена в одной общей мысли: в Московии иноземцев хорошо принимают, а особенно хорошо им платят; надо туда ехать. Такая побудительная причина свела искателей нового счастья в Голландии, где они сели на корабль. После продолжительного путешествия «с женишками и детишками», офицеры прибыли в Архангельск и явились в съезжей избе двинскому воеводе думному дворянину Федору Полуехтовичу Нарышкину и товарищу его дьяку Афонасию Зыкову. Заявления «сборной братии» отличались редким единодушием и определенностью требований: мы-де по специальности ратные начальные люди разных чинов, хотим послужить Великому Государю, а потому просим, во-первых, отпустить нам государево жалованье — корм, а во-вторых, — немедленно отправить в Москву.

Требования служилых людей иноземцев для воеводы не представляли новости. Иное дело — исполнение желания фон-Фростена и его спутников. Тут было над чем призадуматься. Немедленно отправить? Да разве это можно сделать, не списавшись с Посольским приказом. в котором заседает сам боярин Матвеев! Дать корм? Конечно, без корму иноземцы, да еще с семьями, рискуют «голодною смертью помереть» или же, в лучшем случае, обещают надоесть своими челобитьями; но с другой стороны, как бы назначением кормов не навлечь на себя государев гнев? Из этого затруднения воевода Нарышкин, содействуемый приказною мудростью дьяка Зыкова, выходит с замечательным искусством. «Примеря к прежнему», он назначает иноземцам кормовой оклад «не по велику», полтину в день на всех 14 человек ¹, и в то же время с двинским стрельцом Михейкой Чечеткиным отправляет такую «отписку» в Посольский приказ: [637]

«Государю Царю и Великому Князю Алексею Михайловичю, всеа великия и малыя, и белыя России Самодержцу, холопи твои Федька Нарышкин и Афонька Зыков челом бьют ². В нынешнем, Государь, во 183 году августа в 25 день пришли с моря к Архангельскому городу на галанских торговых кораблях служилые иноземцы: полковник Яков Фан-Фростен, да подполковник Гаврило Фан-Торнин, а с ними майор, да пять человек капитанов, четыре человека поручиков, два человека прапорщиков, всего четырнадцать человек, и били челом тебе, Великому Государю, Царю и Великому Князю Алексею Михайловичю, всеа великия и малыя, и белыя России Самодержцу, а у Архангельскаго города в съезжей избе нам, холопем твоим, подали они челобитную за руками, а в челобитной их написано: служили-де они в розных землях, а ныне приехали они служить тебе, Великому Государю, и чтоб ты, Великий Государь, пожаловал их, велел им дать свое Великого Государя жалованье — корм и от Архангельского города отпустить их к тебе, Великому Государю, к Москве. И мы, холопи твои, того полковника и начальных людей велели в съезжей избе распросить, а что они нам, холопем твоим, в распросе сказали и те их распросные речи к тебе, Великому Государю, Царю и Великому Князю Алексею Михайловичю, всеа великия и малыя, и белыя России Самодержцу……. ³ сею отпискою с двинским стрельцом с Михейком Чечеткиным и велели ему отписку и распросные речи подать в Посольском приказе боярину Артемону Сергеевичу Матвееву, да дьяком: думному Григорью Богданову, Василью Бобинину, Емельяну Украинцову; а полковника и начальных людей к тебе, Великому Государю, к Москве без твоего, Великого Государя, указу отпустить не смели, а велели им побыть у Архангельского города до твоего, Великого Государя, указу. И твоего, Великого Государя, жалованья на корм велели им давать, примерясь к прежнему, не по велику. И о том полковнике и о начальных людях вели, Государь, свой, Великого Государя, Царя и Великого Князя Алексея [638] Михайловича, всеа великия и малыя, и белыя России Самодержца, нам, холопем своим, указ учинить» ⁴.

При «отписке» с тем же стрельцом Михейкою Чечеткиным были отправлены и нижеследующие о службах иноземцев распросные речи, за подписью дьяка Афонасия Зыкова:

«183 году августа в 25 день пришли с моря к Архангельскому городу на галанских торговых кораблях служилые иноземцы четырнадцать человек, а в распросе сказались:

«Полковник Яков Фан-Фростен сказался родом Прусские земли от городу Дансика. И из Прусской земли был он в Свейской земли капитаном, а после-де того служил он в Ышпанской и в Галанской землях полковником и был от ишпанцов и от галанцов со францужаны на многих боях; а как-де он служил в Ышпанской земле, и о той его службе дан ему в Ышпанской земле лист за королевскою печатью тому ныне два года. И в нынешнем во 183 году был он в Галанской земле проездом и жил месяца с три, и из Галанской-де земли пришел ныне на галанских кораблях к Архангельскому городу; а у галанцов-де ныне война со францужаны и с свеяны, а бою-де у них нынешнего лета при них не было.

«Полуполковник Гаврило Фан-Торнин сказался родом Прусския-ж земли того-ж города Дансика, и из Прусской-де земли был он в Польской земли и служил польскому королю Яну Казимеру осмнадцать лет капитаном и майором, а после-де того служил цысарю крестьянскому два года, а из Цысарской-де земли пришел в Галанскую землю и служил полуполковником три года, и в нынешнем-де в 183 году..... ⁵ к Архангельскому городу. А у галанцов-де ныне со францужаны и с свеяны война, а бою-де у них нынешнего лета при нем не было.

«Майор Фрянс Виллимов сын Сванберх родом сказался Прусские ж земли города Королевы; и из Прусской-де земли был он в Свейской земли каптпном десять лет, а из Свейской-де земли был он в ЬІндейской земле с галанцы каптином же года с четыре, а после-де того служил он в Ышпанской земле два года, а из Шпанской-де земли в нынешнем во 183 году был он в Галанской земле и к Архангельскому городу на кораблех пришел с полковником с Яковом вместе.

«Каптины Станислав Тшебяковский. Филипп Фрянсов, Иван [639] Кашпирев, Яков Михайлов, Фрянс Лафорт родом сказали Прусския-ж земли города Дансик а. И из Прусской-де земли были они в Ышпанской и в Галанской землях и служили от ишпанцов и от галанцов со францужаны на многих боях с полковником фан-Фростеном вместе. И в нынешнем во 183 году из Шпанской земли были они в Галанской земле, а из Галанской земли пришли на кораблях к Архангельскому городу с полковником с Яковом.

«Порутчики Ян Бузь, Питер Юшим, Оливер Дергин, Михель Янсын сказались родом Барабанской земли города Брюсаля. А из Барабанской земли были они в Ышпанской земле и служили в полку у полковника у Якова фан-Фростена два года, и от ишпанцов к от галанцов со францужаны были на многих боях, и в нынешнем-де во 183 году из Шпанской земли были они в Галанской земле, и из Галанской земли пришли на кораблех к Архагельскому городу с ним-ж, полковником с Яковом; да с полковником-ж де пришли к городу два человека прапорщиков, а родом-де они прапорщики Прусской земли и ныне-де они оставлены на кораблех для береженья их рухляди» ⁶.

Снабженный такими документами, стрелец Михейка Чечеткин поехал из Архангельска в Москву, надо полагать, не с добрым сердцем. Оторванный от своих торговых делишек в горячее время ярмарочного развала по челобитьям каких-то немцев, вносящих смуту и новшества в освященные веками «ратные поведения» и «хитрости», вынужденный к тому же трепаться то по непроезжим дорогам, то по покрытому осенним туманом водному простору Двины и ее притоков, Михейка сделал, однако, все, чтобы без задержки исполнить поручение своего воеводы и поскорее возвратиться домой. В две недели доставился он в Москву и 13-го сентября представил грамотки в Посольском приказе ⁷; но там вступила в свои права обычная в то время «волокита».

Между тем в Архангельске иноземцы, снабженные весьма умеренными кормами, не переставали беспокоить воеводу просьбами о скорейшем отправлении в Москву. Чтобы дать движение их настояниям, Нарышкин не нашел иного выхода, кроме новых отписок. Чрез месяц после отсылки первой грамотки, 24-го сентября, с деньщиком Захаркою Микитиным, было отправлено в Посольский приказ новое донесение такого содержания: [640]

«Государю Царю и Великому Князю Алексею Михайловичю, всеа великия и малыя, и белыя России Самодержцу, холопи твои, Федька Нарышкин и Афонька Зыков, челом бьют. В прошлом, Государь, во 183 году августа в 28 день писали к тебе, Великому Государю, Царю и Великому князю Алексею Михайловичю, всеа великия и малыя, и белыя России Самодержцу, мы, холопи твои, с двинским стрельцом с Михейкою Чечеткиным о приезде из-за моря к Архангельскому городу служилых иноземцов полковника Якова фан-Фростена, да подполковника Гаврила фан-Торнина с товарищи о четырнадцати человеках, и что по их челобитью от Архангельского города к тебе, Великому Государю, к Москве без твоего, Великого Государя, указу отпустить их не смели. И сентября, Государь, по 25 число нынешнего 184 году твоего, Великого Государя, указу к нам, холопем твоим, на Двину о том не прислано, а твоего, Великого Государя, жалованья велели им мы, холопи твои, им, полковнику с товарищи, до твоего, Великого Государя, указу, примерясь к прежнему, давать всем вопче по полтине на день. И о тех иноземцах вели, Государь, свой, Великого Государя, Царя и Великого Князя Алексея Михайловича, всеа великия и малыя, и белыя России Самодержца, нам, холопем своим, указ учинить» ⁸.

После отсылки грамоты снова прошел месяц, а распоряжение об иноземцах в Архангельске все еще не было получено. Нарышкин и Зыков стали беспокоиться. Как ни мала дача кормовых, но в два месяца она достигла уже солидной по тому времени суммы в 30 рублей; навигация прекращена, иноземцы в худшем случае со своею «докукою» будут челобитничать целую зиму, — надо еще раз напомнить о них в Москве. 25-го октября посылается еще одна грамотка, остающаяся без ответа, подобно первым двум; наконец 10-го ноября делается новое, четвертое, напоминание в Посольский приказ и только после этого приходить желанный ответ ⁹.

Посмотрим теперь, что делалось в Москве в Посольском приказе. Первая отписка, полученная 13-го сентября, не удостоилась внимания и по ней не было сделано никаких распоряжений. Более счастливо было донесение, доставленное 17-го октября Захарком Микитиным. На этой грамотке рукою дьяка написано: «выписать в доклад [641] и отписать». Доклад действительно был составлен, вот он в полной его неприкосновенности (кроме грамматической):

«В нынешнем во 184 году октября в 17 день писали к Великому Государю, Царю и Великому Князю Алексею Михайловичию, всеа великия и малыя, и белыя России Самодержцу, с Двины думной дворянин Федор Полуехтовичь Нарышкин, да дьяк Афонасей Зыков, что приехали-де на торговых галанских кораблих к Архангельскому городу начальные люди полковник Яков фан-Тростен (sic!), полуполковник Гаврило фан-Торнин, майор Фрянц Сванберх, капитанов 5 поручиков 4 человека, прапорщиков 2 человека, всего 14 человек. А в допросех им сказались, что они родом Прусские земли и были у Галанских Статов из найму против французских воинских людей на многих боях, а из Галанския земли пришли к городу на кораблях и хотят быть в службе у Великого Государя, у Его Царского Величества, и били челом Великому Государю, а им в съезжей избе подали челобитную, чтоб их отпустить к Москве и давать корм. И они-де, думной дворянин и воевода и дьяк, без указу Великого Государя отпустить их к Москве не смеют; а его Великого Государя жалованья велели им давать для прокормления всем вопче по полтине на день, и о том бы им его, Великого Государя, указ учинить».

Результат доклада для иноземцев был самый неприятный, разбивавший все мечты о веселом житье в Москве в немецкой слободе на более щедрых кормах, чем те, которые расчетливо отпускал им Нарышкин. Вместе с тем и воевода получил небольшое напоминание о некстати проявленной отзывчивости на челобитные фон-Фростена с товарищами. В двух последовательных грамотах 25-го октября (с вологодским кружечным целовальником Сидоркою Александровым) и 20-го ноября (с приставом Андрюшкою Заиграевым и с солдатом Чермным) за подписью Василья Бобинина сообщалось, что в фон-Фростене и его спутниках надобности никакой не имеется. Из этих двух, одинаковых по содержанию грамот помещаем более позднюю:

«От Царя и Великого Князя Алексея Михайловича, всеа великия и малыя, и белыя России Самодержца, на Двину думному нашему дворянину и воеводе Федору Полуехтовичю Нарышкину, да дьяку нашему Афонасью Зыкову. В нынешнем во 184 году октября в 25-м числе послана к вам наша, Великого Государя, грамота, а велено от Архангельского города приезжих иноземцов начальных людей полковника Якова фан-Тростена, да полуполковника Гаврила фан-Торнена с товарищи четырнадцати человек выслати за море, а [642] к Москве отпускать и нашего, Великого Государя, жалованья им давать не велеть. И ноября в 17-м числе писали вы к нам, Великому Государю, что о тех иноземцах нашего, Великого Государя, указу к вам не прислано и к Москве их отпустить, или назад выехать, о том бы вам наш, Великого Государя, указ учинить. И как к вам ся наша, Великого Государя, грамота придет, и вы б по прежнему и по сему нашему, Великого Государя, указу полковника Якова фан-Тростена и полуполковника Гаврила фан-Торнена с товарищи от Архангельскаго города велели выслать за море, а к Москве отпускать и нашего, Великого Государя, жалованья им давать не велели; тако-ж и впредь, буде из-за моря на кораблях учнут приезжать к городу какие иноземцы и станут нам, Великому Государю, бити челом в нашу, Великого Государя, службу и чтоб их от города отпустить к Москве, и вы б таким иноземцом нашего, Великого Государя, жалованья давать и к Москве отпускать не велели, а высылали их от Архангельского города по прежнему за море на тех же кораблях, на которых они учнут приезжать. Писан на Москве лета 7184 ноября в 20 день. За приписью Василья Бобинина».

Получение таких грамот ставило наших иноземцев, в том числе и «Фрянса Лафорта» в невозможное положение: кормов нет, корабли уже ушли, впереди длинная северная зима, архангельская немецкая колония не особенно многочисленна и состоит по преимуществу из купцов и их приказчиков, мало расположенных к сердечному отношению к офицерам — искателям приключений и веселого житья (на купеческий взгляд), словом — обстоятельства во всех смыслах критические. В этих обстоятельствах, подобно утопающему, хватающемуся за соломинку, фан-Фростен с товарищами делают последнюю попытку повернуть фортуну к себе лицом, а орудием для осуществления этой попытки выбирают одного из складно пишущих архангельских подьячих. Плодом авторского творчества последнего является нижеследующая челобитная, посылаемая, с разрешения воеводы Нарышкина, в Москву:

«Царю, Государю и Великому Князю Алексею Михайловичию, всеа великия и малыя, и белыя России Самодержцу, бьют челом служивого строю иноземцы полковник Якушко фан-Фронтен (sic!), да полуполковник Ганка Турнин. Будучи в немецких странах, слышали мы, иноземцы, про твою царскую славную неизреченную милость к нашей братии к служилым иноземцам и, похотя мы, иноземцы, тебе, Великому Государю, послужить, обнадеючись на твою царскую милость, из Галанские земли на кораблях к Архангельскому городу в прошлом [643] во 183 году приехали, а с собою вывезли служилых людей майора, да пять человек капитанов, да трех человек поручиков, да дву человек прапорщиков. И били челом у Архангельского города тебе, Великому Государю, и подали челобитную думному дворянину Федору Полуехтовичю Нарышкину, чтоб ты, Великий Государь, нас пожаловал, велел бы нас от Архангельского города отпустить к себе, Великому Государю, к Москве. И думной дворянин без твоего, Великого Государя, указу нас, иноземцов, к Москве не отпустил, а корабли ушли за море, а мы остались у Архангельского города, обнадеючись на твою царскую милость, что ты, Великий Государь, нас пожалуешь, от Архангельского города к Москве велишь отпустить. Милосердый Государь, Царь и Великий Князь Алексей Михайлович, всеа великия и малыя, и белыя России Самодержец, пожалей нас иноземцев! Вели, Государь, нас всех от Архангельского города к Москве отпустить на своих проторях и подводах, а как мы будем на Москве и будет мы, иноземцы, в твою, Великого Государя, службу годимся, вели Государь в свою, Великого Государя, службу принять; а будет негодимся, вели Государь нас с Москвы за немецкой рубеж отпустить, и о том к Архангельскому городу вели, Государь, дать свою, Великого Государя, грамоту, чтоб нам, иноземцам, будучи у Архангельского города с женишками и с детишками, голодною смертью не помереть. Царь, Государь, смилуйся!»

Слезное ли прошение, или соображение о действительно безвыходном положении иноземцев были причиною, но на этот раз к просьбам их отнеслись снисходительнее. 16-го декабря на челобитной была положена такая резолюция: «184 воду декабря в 16 день. Послать на Двину Великого Государя грамоту и велеть тех иноземцов на их проторях отпустить от города к Москве». Грамота была изготовлена в тот же день; вот ее содержание:

«От Царя и Великаго Князя Алексея Михайловича, всеа великия и малыя, и белыя России Самодержца, на Двину думному нашему дворянину и воеводе Федору Полуехтовичю Нарышкину, дьяку нашему Афонасью Зыкову. Как к вам ся наша, Великаго Государя, грамота придет, и вы б полковника Якова фан-Фростена, да Полуполковника Ягана Турнина с начальными людьми, которые выехали из-за моря в нашу службу к Архангельскому городу на галанских кораблях, отпустили к нам, Великому Государю, к Москве на их подводах и харчах, и проторях; а которого числа от города их отпустите, и вы б о том к нам, Великому Государю, писали; а отписку велеть подать и им явиться в Посольском приказе боярину нашему Артемону Сергеевичу Матвееву, да дьяком нашим думному Григорью Богданову, [644] Василью Бобинину, Емельяну Украинцеву. Писан на Москве лета 7184 декабря 16 дня. Припись Василья Бобинина».

Грамота была получена на Двине 4-го января, в отсутствие воеводы Нарышкина; вместо него ответил дьяк Зыков:

«Государю, Царю и Великому Князю Алексею Михайловичю, всеа великия и малыя, и белыя Россия Самодержцу, холоп твой Афонька Зыков челом бьет. В нынешнем, Государь, во 184 году генваря в 4 день в твоей, Великого Государя, Царя и Великого Князя Алексея Михайловича, всеа великия и малыя, и белыя России Самодержца, грамоте из Посольского приказу, за приписью дьяка Василья Бобинина, писано на Двину к думному дворянину и воеводе к Федору Полуехтовичю Нарышкину, да ко мне, холопу твоему, Афоньке: велено полковника Якова фан-Фростена, да полуполковника Ягана Турнина с начальными людьми, которые выехали из-за моря в твою, Великого Государя, службу к Архангельскому городу в прошлую ярмонку на галанских кораблях, отпустить к тебе, Великому Государю, к Москве на их подводах и харчах, и проторях; а которого числа от города они отпущены будут, и о том к тебе, Великому Государю, велено отписать и полковнику Якову и полуполковнику Ягану с начальными людьми явиться в Посольском приказе. И по твоему, Великого Государя, Царя и Великого Князя Алексея Михайловича, всеа великия и малыя, и белыя России Самодержца, указу полковника Якова и полуполковника Ягана с товарищи четырнадцати человек от Архангельского города к тебе, Великому Государю, к Москве отпустил я, холоп твой Афонька, на их подводах и харчах, и проторях с сею отпискою вместе генваря в (19) день, а на Москве велел им явиться и отписку подать в Посольском приказе боярину Артемону Сергеевичю Матвееву, да дьяком думному Григорью Богданову, Василью Бобинину, Емельяну Украинцову».

Таким образом не ранее как чрез пять месяцев после прибытия в Архангельску двинулся фон-Фростен со своими спутниками в Москву, ехали они не с особенно розовыми надеждами. Испытанная уже «волокита», разбившиеся надежды немедленно стать на казенное довольствие, большие издержки по переезду, а главное — полная неизвестность будущего, которое могло закончиться дальнейшим путешествием к немецким рубежам через Смоленск, Псков или Новгород, все это не могло содействовать особому подъему духа.

Путешествие тянулось очень долго. Как видно из отметки на отписке Зыкова, грамотка его была подана не ранее 25-го февраля, а следовательно несколькими лишь днями ранее прибыл в Москву и фан-Фростен с Лефортом и другими. По прибытии в столицу [645] путешественникам пришлось ждать решения своей участи более месяца. Только 4-го апрели последовал о них доклад боярина Матвеева царю Алексею Михайловичу; в тот же день иноземцам было объявлено решение государя, занесенное в столбцах Посольского приказа так:

«184 году апреля в 4 день боярин Артемон Сергеевич Матвеев, сшед с Верху, в Посольском приказе выезжим иноземцом сказал Великого Государя указ, что они ему, Великому Государю, в службу не годны, и указал их Великий Государь отпустить в свою землю за море, и они б к отпуску были готовы».

Итак, новая неудача и на этот раз при значительно худших условиях. Переписка не дает никаких указаний о том, что именно переживали иноземцы и в чем заключались их дальнейшие ходатайства. Надо полагать, что, по обычаям того времени, дело не обошлось без «поминков» и протекции власть имущих. Как бы то ни было, но месяца чрез полтора после отказа судьба трех старших офицеров, полковника фан-Фростена, подполковника Шванберга и фан-Торнена, догадавшихся объявить о себе, что они по специальности «индженеры», вполне определилась и дело устроилось, согласно с их желаниями. В конце мая в Посольском приказе, за подписью дьяка Данилы Полянского, составлена была особая память, в которой сообщался указ вступившего на престол царя Феодора Алексеевича об отсылке перечисленных иноземцев в Пушкарский приказ, заведывавший в XVІІ веке, кроме артиллерии, также и всеми инженерными чинами.

«184 году мая в 20 день, читаем в памяти, указал Великий Государь, Царь и Великий Князь Феодор Алексеевичь, всеа великия и малыя, и белыя России Самодержец, выезжим иноземцом индженером полковнику Якову фан-Фростену, да полуполковником Францувиц (?) фан-Шванонберху, да Гавриелю фан-Торннру, которые выехали на имя отца его, Государева, блаженные памяти Великого Государя, Царя и Великого Князя Алексея Михайловича, всеа великие и малые, и белые России Самодержца, из Галанские земли на кораблях к Архангельскому городу в городскую ярмонку прошлаго 183 году, а к Москве приехали в нынешнем во 184 году февраля в 26 день, быть в своей, Великого Государя, службе и для того из Посольского приказа отослать их в Пушкарской приказ с памятью. Думной диак Данило Полянской».

Во исполнение этого указа 26-го мая была послана за «приписью Любима Домнина» память в Пушкарский приказ «к боярину ко князю Юрию Ивановичю Ромодановскому, да к думному дворянину к Ивану [646] Ивановичю Баклановскому и к дьякам к Ивану и к Федору» о состоявшемся приеме трех иноземцев инженерами ¹⁰. Явившись в Пушкарский приказ, фан-Фростен, по требованию приказа, представил письмо, в котором «кратко объявил», в чем именно заключается его инженерное искусство. Письмо это является ценною находкою для истории нашего военно-инженерного дела, а потому приводится ниже в целом виде:

«Перевод немецкого письма полковника Якова фан-Фростена. Понеже Его Цесарское Величество на Москве и всеа России Самодержец меня, полковника, инженером к службе милостивейше принял и в Пушкарской приказ под начал господина князь Юрья Ивановича Ромодановского послать, где от меня роспись искусства моего просили, и я последующе под моею рукою послушительнейше хотел выдати и кратко объявити:

«Всякому инженеру подобает ведати, как место со всякими сберегательными крепостьми укрепити доведется, что б против наружные силы и неприятельскому наступлению не многими людьми оберегати и очищати, и паки по учиненному случаю ухваткою взять.

«К сему потребно, чтоб инженер, егда некоторое место укрепити хощет, прежде добре выведал, какая тамо земля: песошное ли, болотное или каменное, такожде есть ли там горы, реки, переправы и дороги, и потом леса или кусты, сверх того годно ли ко укреплению, и как учинить, по правилам или без правилов.

«И как-то осмотрено, тогда инженеру основание со всеми обстоящими случаями написать на бумаге, чтоб ему по тому лучше было ступать и крепость учинить мочно было.

«К такому крепляющему строению надобны последующая оружия: 1 чеп железная с двенадцатью кольцами, длиною двенадцать же сажен, 2 розные деревянные посохи, вострым железом окованы, 3 кружала с сметами для вымерения, 4 четыреугольное, 5 правило, 6 сажень или мерной посох.

«При сем же надобно несколько сот людей к копанию земли и чтоб высекли колья и вязать хворост, а их снасти есть: заступы, лопаты, ручные возки об одном колесе, тупицы, топоры и кирки, которых множество изготовить надобно.

«И как все приуготовлено, тогда начнет инженер заводить крепость, а особно подошву валам и иные земляные оберегательные воинские заводы, башни и станы, тако же, есть ли понадобится, рвы, шанцы и покрытые лазеи и все что надобно ко обереганию. [647]

«Сверх того подобает инженеру ведати, как такое крепкое место осадить и взять мочно. К сему надобно в начале доброе войско для осаждения, а в походе ему, инженеру, надобно (ведать), как построить обоз, в котором войско безопасно стояло-б; а такой обоз учинить мочно окопом или окружением телегами на противление неприятелем, по коих мест войско от того осажденного места пойдет; и после надобно, чтоб нарочные таборы построить с турами, с угольными шанцами и наружными острогами. И как сие исполнится, и тогда инженеру добре размышляти подобает о крепости и о бессилии осажденного места, и после того начнет рвы круглые и угольные башни, и станы, над которыми против неприятелей пушки ставить, изготовить, дондеже придет к неприятельским рвам, где чрез подкопщиков, у которых особно ведомость есть, подкопы заводить, неприятельские стены обрушены чинятся. Сим кратко объявил искусство инженерово и подписал сие писание своею рукою Яков Мартин фон-Фростен полковник».

Не многое объяснил фан-Фростен по части своего искусства. Сообщения его не идут далее общих выражений и схематического описания сущности инженерных работ; технической стороны устройства оберегательных заводов, станов, шанцов, острогов и т. п. он вовсе не касается, делая из этого как бы профессиональную тайну. Если такие же объяснения давали и другие инженеры-иноземцы, то нет ничего удивительного, что специальные сведения по инженерному делу распространялись у нас в XVІІ веке весьма туго.

Во всяком случае судьба фан-Фростена и двух его товарищей была устроена; в ином положении оказались другие спутники Фростена, лишившиеся, с зачислением на службу полковника, общего главы и вынужденные теперь хлопотать каждый на свой собственный риск. Раньше всех возобновили ходатайства капитаны Филипп-Франц фан-Дортфельд, Яков Михайлов Румор и Яган-Кашпир Зенгер. 7-го июня они снова били челом в Посольском приказе, а 12-го июня государь разрешил принять их на службу. Об этом составлена была память в таких выражениях:

«Лета 7184 г. июня в 12 день по Государеву, Цареву и Великого князя Феодора Алексеевича, всеа великия и малыя, и белыя России Самодержца, указу боярину Артемону Сергеевичю Матвееву, да дьякам думному Григорью Богданову, да Василью Бобинину, да Емельяну Украинцову, да Любиму Домнину. В нынешнем во 184 году июня в 6 день били челом Великому Государю, Царю и Великому Князю Феодору Алексеевичю, всеа великие и малые, и белые России Самодержцу, иноземцы капитаны Филипп Франц фан-Дортфельт, Яков Михайлов сын Румор, Яган Кашпир Зенгер: в [648] нынешнем во 184 году выехали они из своей земли с полковником с Яганом Мартыном фан-Фростом служить ему, Великому Государю, и по указу-де Великого Государя полковник Яков Мартын фан-Фрост с двемя подполковники в его, Великого Государя, службу в Пушкарской приказ для инженерства принять, а они-де ни в которой приказ не приняты и в его, Великого Государя, службу не написаны; а выехали-де они из своей земли служить ему, Великому Государю, верою и правдою, и Великий Государь пожаловал бы, велел их принять в свою, Великого Государя, службу и имяна их в Иноземском приказе с их братьею иноземцы написать. И Великий Государь, Царь и Великий князь Феодор Алексеевичь, всеа великия и малыя, и белыя России Самодержец, указал нововыезжих иноземцов Филиппа Франца фан-Дертафент, Якова Михайлова сына Румора, Ягана Кашпира Зенгера для своей, Великого Государя, службы прислать, а в котором месяце и числе они и из которой земли выехали, и кто в каком чину выехал, отписать в Иноземский приказ к боярину ко князю Юрью Петровичю Трубецкому, да думному дворянину к Семену Федоровичю Полтеву, да к дьякам к Кузьме Прокофьеву, да к Еремею Полянскому, да к Ивану Кучецкому. И по Государеву Цареву и Великого Князя Феодора Алексеевича, всеа великия и малыя, и белыя России Самодержца, указу боярину Артемону Сергеевичю Матвееву, да дьяком думному Григорью Богданову, да Василью Бобинину, да Емельяну Украинцову, да Любиму Домнину учинить о том по указу Государя». Подпись дьяка Прокофьева ¹¹.

Во исполнение этого распоряжения, в Посольском приказе была составлена длинная справка из предшествующего делопроизводства и список иноземцам, а 17-го июня послана память в Иноземский приказ о приеме на службу помянутых выше капитанов. Из перечисленных документов приводим список, как близко касающийся Лефорта ¹²:

«Имяна выезжим иноземцам. Инженеры: полковник Яков-Мартин фон-Фроштен, полуполковник Ган фон-Турнир, полуполковник Франц Шванберх, майор Станислав Вонцмольден, майор же Яков Каспер Зенгер; капитаны Якуб Румер, Франц Дорфельт, поручики французы Яган Бузной с товарищи 3 человека, прапорщик Михайло Энш». Сравнивая этот список с составленным двинским воеводою Нарышкиным, мы заметим, что несомненный поляк Станислав Тшебяковский не без основательных соображений поспешил изменить свою фамилию на Вонцмольдена и что тому же [649] Тшебяковскому и Якову Зенгеру за год приказной волокиты надоело оставаться капитанами и они поспешили «перемениться чинами» в майоры. Эти наблюдения небезъинтересны для характеристики наших иноземцев XVII века. Главное замечание касается, однако, имени «Фрянса Лефорта», вовсе исчезающего из списка вместе с двумя другими своими товарищами. Объяснение этому исчезновению дает следующая приписка на том же списке: «да с ними ж выехали 3 человека капитанов и те-де службы не ищут». Таким образом Францу Лефорту надоело толкаться в запертую пред ним дверь и он на время отказался поступить на службу. Сведение это подтверждается и другими источниками.

_____________________________

Грамотою в Иноземский приказ и приведенным выше списком дело о выезде прекращается, а вместе с тем прерываются и дальнейшие сведения о Лефорте. Делопроизводство, ведшееся при позднейшем зачислении его в войска, заключалось в других столбцах, которые, насколько нам известно, пока не разысканы. Во всяком случае то немногое, что дает наша переписка, ни единым намеком не указывает на недовольство и вражду, возникшую будто бы между иноземцами и воеводою Нарышкиным, который-де самовольно не пропускал их в Москву и даже грозил ссылкою в Сибирь ¹³. Наоборот, поведение Нарышкина полно самой внимательной предупредительности. Он настойчиво бомбардирует Посольский приказ грамотками, на свой страх выдает офицерам кормовые деньги и в конце концов даже получает за это косвенное замечание. Но вся его настойчивость разбивалась о канцелярские порядки современного приказного строя, требовавшего целые месяцы на изготовление доклада, отписки, памяти или указа. В этом обстоятельстве и заключалась истинная причина, что для решения такого простого дела, как зачисление на службу, потребовалось более года. Иноземцы, которым не были известны тогдашние порядки, конечно, имели основание негодовать, а более свободные от заботы о кормах и уклоняться, подобно Лефорту, на время от службы; но исследователям в случаях, подобных бывшему при выезде в Россию Лефорта, к ламентациям иноземцев на дурной прием воевод, их грубость и самоволие следует по меньшей мере относиться с большою осторожностью.

А. З. Мышлаевский.

Комментарии

1. На нынешние деньги это составит примерно около 8 рублей, т. е. по 60 копеек в сутки каждому (См. В. Ключевский: «Русский рубль XVI-XVIII в.», стр. 72).

2. Напомним, что в XVII в. наше летосчисление велось от сотворения мира и что год начинался с 1-го сентября. Для перевода старых хронологических дат на новые следует вычесть из первых 5508 лет, и время с 1-го сентября по 1-е января причислять к предыдущему году. Следовательно 25 авг. (7)183 г. соответствует 25 авг. 1675 г.. 13 сент. или 25 окт. (7)184 г. — 13 сентября и 25 октября того же 1675 г., а 19 января (7)184 г. — 19 января 1676 года и т. д.

3. Конец столбца внизу вырван; должно быть было написано: «послали с».

4. На обороте отписки адрес: Государю, Царю и Великому Князю Алексею Михайловичю, всеа великия и малыя, и белыя России Самодержцу.

5. Нижняя строка столбца оборвана.

6. Распросные речи скреплены подписью дьяка Афонасия Зыкова.

7. На обороте грамоты, под адресом, стоит помета: «184 году, сентября в 13 день подал двинской стрелец Михейко Федоров».

8. На обороте грамоты надпись такая же, как и на первой, и помета: «184 г., октября в 17 день подал стрелецкого приказу деньщик Захарко Микитин».

9. «Отписки» 25-го октября и 10-го ноября не приводятся. Они представляют собою почти дословное повторение донесения 25-го сентября.

10. «Память» сохранилась в черновике и такого же содержания как и приведенная выше в тексте.

11. На обороте написано: «справил Петрушка Барсенев».

12. Прочие два документа не представляют интереса.

13. Голиков. «Историческое изображение жизни Лефорта», изд. 1800 г. стр. 14.

Текст воспроизведен по изданию: Выезд в Россию Франца Лефорта. (Современная переписка) // Русская старина, № 3. 1898