Письмо крестьянина помещика Лачинова к господину. ¹

Из актов, относящихся к царствованию Алексея Михайловича, мы видим, что несмотря на строгие запрещения правительства — курить и нюхать табак, и жестокие наказания, положенные уложеньем за нарушение этого запрещения, — употребление табаку было сильно распространено в России. Курили многие из высшего сословия народа, курили торговые и посадские люди, наконец и крестьяне отдаленных от Москвы мест прельстились запретным плодом и не убоялись уподобиться «образу сатанинскому и войску дьяволю». Жители ближних к Москве городов курили меньше; надзор за ними был строже. Не только мущины, но и женщины даже, как видно из приведенного письма, заразились общим примером и стали «пихать себе в нос тобак проклятое зелье». Вообще обычай курить и нюхать табак прививался у нас скоро: Русские полюбили страстно запрещенный плод. — Карлиль, посол Карла II, говорит о употреблении табаку в России следующее: «употребление табаку запрещено в России в 1654 году; но не смотря на то, все Россияне весьма охотно употребляют табак, особенно курительный, дымом коего они до того вытягиваются, что падают часто в обморок, а нюхательный держат в рожке». — Прежде 1649 года табак в Россию доставляли преимущественно Англичане; но в 1649 году царским указом вся внутренняя торговля была запрещена Англичанам, — и одною из причин такого ограничения был привоз табаку и других заповедных товаров. Из слов письма, сообщенного мною, видно, что торговать табаком, после Англичан, начали Греки, которые, по словам Котошихина, «живут на Москве для продажи многие годы; и дается им корм и питье довольно». Начальство городов, куда приезжали Греки торговать «заповедными товары,» как видно, смотрело сквозь пальцы на их проделки, брало с них «посулы великие», а иногда и само покуривало и понюхивало «тобак — зелье проклятое».

Челом тебе, государь батюшка, бью низехонько, Иван Васильевич, — я крестьянишка твой убогий Степка Боровин. Велел ты мне, государь, за отчинкою твоею Самбором смотреть, и я, господине, по силам своим смотрю. А ныне на отчинке на твоей грех и соблазн приключился великий, и мне того греха, крестьянишке убогому, не порешить; приезжа к нам по Иванове дне, с Шатцка посадский человек Петрушка Захарчин, и стал он на Кириловом твоего крестьянишки дворе, и соблазн учинил великий, и стал тобак зелие проклятое курить, а такого, [2] государь, срама у нас не водилось; слышно нам — на других сторонах той скверный обычай тобак курить многие посадские люди и торговые завели, а у нас того богопротивного обычая до сей поры не токмо видно, да и слышно не было. Ныне — молвить страшно, — и у нас, государь, на твоей на отчинке, от того проклятаго Петрушки обычай той завелся, и твои государевы крестьяне — Кирилла Собакин, да Семен Ерофеев, да Антон Белобоков, да того Антона сын Петрушка, да Савельев Алешка, да Жуков Макар, чуть не в явь той табак курят, и я их, государь, к попу нашей отчинки отсылал — и попом не унялись, и побил я их, по данной мне, государь, тобою волюшке, батожьем, и унялись они на время мало, а ныне униматься не хотят; и бабы, государь: Жукова Макара жонка Оленка, да дочка ее Степанидка той тобак зелье проклятое в нос себе пихают, и я их унимал, а они меня скверно ругают. А того посадского человека Петрушку с твоей отчинки я согнал с бесчестьем, и на того посадского человека грамотку известную в Шатцк спосылати хотел; а ведомо мне стало: той посадский человек у Гречан торговых людей тобак закупает, и те Гречане Шатцким начальным людям посулы дают великие и много людей не мелких той тобак скупают и курят, и как бы мне, государь, с своей грамоткой ответчиком не стать, и что укажешь, государь, по тому делу, — тому так и быть. А мне, государь, больше делать нечего и не в мочь; крестьян твоих, государь батюшка, унять не могу: ино они уймутся, а курят потом пуще прежняго и меня не слушают. А с тем, государь, тобаком проклятым не подпасть бы нам Божью да Государеву гневу, и вовсе не загинуть; и без того грехов на нас много, — старинный обычай по правде не держим, худое творим. А ты на меня, государь, не серчай, а я тех крестьян унимал, и служил тебе во всем верно. А гречишку твою продал я не за тридцать, а за тридцать три рубли, и те деньги тебе с Трошкою посылаю, и в чем противу тебя согрешил и несмысленно сделал, то мне милостиво прости и решеньице твое о тобашниках с Трошкою прикажи, а я твои ручки и ножки целую и Твой Степка Боровин на веки холопишка верный. Сентября 4, 1661 г.

Комментарии

1. Письмо это досталось мне, вместе с разными другими фамильными бумагами, от предков моих Лачиновых. Василий Иванович Лачинов, к которому письмо адресовано, как видно из других современных актов, был стольником, и жил постоянно в Москве: деревня Самбор еще и теперь находится во владении рода Лачиновых. — Т. Шишкин.

Для удостоверения московских скептиков желательно было бы видеть подобные документы в подлиннике. — М. П.

Текст воспроизведен по изданию: Письмо крестьянина помещика Лачинова к господину // Москвитянин, № 14. 1852