К ИСТОРИИ ДОМАШНИХ КРЕПОСТНЫХ ТЕАТРОВ И ОРКЕСТРОВ В РОССИИ КОНЦА XVII-XVIII вв.

Размышляя сегодня об острейших социальных и экономических проблемах нашего общества, многие высказывают мнение о том, что корни их в достаточной степени уходят в культуру, точнее, в состояние общей культуры нашего народа. Выявляя же истоки сложившегося состояния культуры, историки, социологи, культурологи и ученые других областей оглядываются, естественно, назад, в прошлое. Однако взгляд их в прошлом останавливается пристально в основном на ближайших десятилетиях, достигая в крайнем случае начала нашего века. К более далекому прошлому — веку XIX, и тем более XVIII-XVII столетиям — обращаются историки, как правило, с другой целью. А между тем то, что мешает или не дает нам сегодня стать такими, какими мы хотели бы себя ощущать, яснее и отчетливее видется именно в том давнем времени и в тех людях. Проблема свободы, свободной творческой личности, могущей отдать свои силы и таланты на пользу обществу и отечеству, которая так остро стоит сегодня, — проблема для России многовековая. И публикуемые здесь документы как раз посвящены данной теме.

Предлагаемые вниманию читателя архивные материалы относятся к истории домашних крепостных театров и оркестров конца XVII-XVIII вв. Мы публикуем три документа (в третьем случае это группа документов) разных эпох, разделенных между собою почти полувеком, но связанных одной идеей — пагубности для общества рабства и холопства (на разных уровнях: крепостных перед своими господами, рядовых дворян перед титулованными, титулованных перед государем). В середине прошлого века в книге, изданной, конечно же, за границей под названием: “Правда о России, высказанная князем Петром Владимировичем Долгоруковым”, родовитый автор, говоря о крепостной России, резюмировал: “... родился и жил я, подобно всем русским дворянам, в звании привилегированного холопа, в стране холопства всеобщего” ¹. Публикуемые ниже документы помогут, на наш взгляд, современному читателю ощутить эту атмосферу всеобщего холопства, въевшегося во все слои общества крепостнического государства и разъедавшего их. Без знания этого невозможно до конца понять и правильно оценить историю крепостного театра в России.

Отношение историков к крепостному театру имеет тоже уже свою историю. Многочисленные современники, оставившие нам описания и воспоминания об этих театрах, относились к ним очень по-разному: восторженно, насмешливо, скептически, недоуменно, иронически и т.д., но всегда это было определенное личное отношение к конкретному театральному или театрально-бытовому явлению. Когда же подобный тип домашних крепостных театров исчез после отмены крепостного права, то вскоре появилась попытка оценить их как явление целиком. В этой первой общей оценке громче всех остальных звучали ноты негативного отношения к крепостному театру. Он рассматривался прежде всего как личная прихоть помещика, на которую тратились колоссальные средства, добытые трудом крепостных, как каприз, ради которого крепостные крестьяне отрывались от родной почвы и среды, в результате чего коверкались их судьбы и, главное, где унижалось человеческое достоинство талантливых, но подневольных людей и трагически ломались их жизни.

В последующие времена оценка крепостного театра и его значения в истории русской культуры стала более всесторонней и объективной, но все-таки периодически возникали [54] разные крены, и прежде всего в сторону переоценки или, наоборот, недооценки роли личности владельца того или иного домашнего крепостного театра в процессе его создания и функционирования, а также его вклада в нашу национальную культуру.

В последние годы в связи со вспыхнувшим настоящим глубоким интересом к своей истории, в том числе культуры, возрос интерес и к крепостным театрам, оркестрам и другим подобным явлениям, к истории их возникновения и к личности их создателей-владельцев. Захотелось, отметая предвзятое мнение, привычно бытовавшее у нас долгие десятилетия по отношению к помещикам-владельцам крепостных душ, разглядеть все то хорошее, что сделали они для славы отечества, для русской науки, искусства, культуры. И в этом прекрасном порыве — увидеть хорошее — многие опять дали крен и стали видеть только хорошее. Задача же настоящего историка разглядеть если не все, то многие стороны. Мы должны суметь увидеть и понять их всех прежде всего как людей их эпохи, со всеми присущими ей особенностями, не обеляя, не очерняя, не приукрашивая, не идеализируя, а анализируя. И публикуемые ниже документы как раз представляют нам несколько личностей (очень знакомых и незнакомых) в контексте их эпохи.

Первый документ рассказывает о судьбе певца, музыканта, художника, вероятно, еще и переводчика Василия Репского, оставленного по прихоти царя Алексея Михайловича в Москве, куда он приехал в 1600-1661 гг. с Украины, а туда попал из Польши. Получив хорошее образование для своего времени (он учился в Киево-Печерском монастыре у архимандрита Гизеля и в Заиконо-Спасской школе у Симеона Полоцкого), побывав с посольством в Курляндии и Польше, Репский, вернувшись в Москву, обучился еще и живописному мастерству у Петра Энгельса. За все свои знания и таланты он поплатился свободой: боярин Артамон Сергеевич Матвеев, “увидя тою ево работу, взял ево к себе во двор сильно” (т.е. насильно. — Л. С.) и заставлял его играть “на арганах и на скрыпицах в комедиях неволею”, и прикрепостил его “служилой кабалой”.

Артамон Сергеевич Матвеев — известный всем ближний боярин царя Алексея Михайловича, один из образованных и, мы сказали бы, передовых людей своего времени, один из создателей (организаторов и инициаторов) первого русского театра при дворе. Он был одним из первых смельчаков, перенимавших западноевропейские нормы быта и манеры поведения. Именно в его доме, в одном из первых в тогдашней Москве, зазвучала инструментальная музыка, бывшая долгие годы после строгих указов под запретом (как языческая и, следовательно, богомерзкая). Высказывалось предположение, что был у него и свой домашний театр, тоже у одного из первых среди бояр. Предположение это основывалось на записях, найденных в “Дворцовых разрядах”, изданных в середине XIX в. и относящихся к 1674 г.: «Того ж году была у великого государя в селе Преображенском комедия, и тешили его, великого государя, иноземцы: “как Алаферна царица царю голову отсекла и на арганах играли... (в подлиннике утрачено несколько слов.) Немцы да люди дворовые боярина Артемона Сергеевича Матвеева”; “И тешили великого государя Немцы ж да люди боярина Артемона Сергеевича Матвеева”; “как Артаксеркс велел повесить Амана, по царицыну челобитью и по Мардахеину наученью, и в арганы играли, и на фиолях, и в страменты и танцовали”; “в том же селе Преображенском была у великого государя потеха на заговенье, а тешили его, великого государя, иноземцы немцы да люди боярина Артемона Сергеевича Матвеева на арганах и на фиолях и на страментах, и танцовали, и всякими потехами розными» ². Из приведенных записей можно понять, что комедии разыгрывали “иноземцы немцы”, как известно, это были выученики Грегори, а играли на различных инструментах, танцевали и тешили “всякими потехами” — “люди” боярина Матвеева, т.е. всячески развлекали, может быть, даже и дурачились. Из данных записей точно заключить, что у Матвеева был именно свой театр в полном смысле этого слова, нельзя, а публикуемый документ прямо говорит о “комедиях”, т.е. спектаклях, в его доме и дает некоторые основания датировать их.

Публикуемый нами документ № 1 был известен некоторым историкам театра, в частности В. Н. Всеволодский-Гернгросс в книге “Русский театр от истоков до середины XVIII века” упомянул имя Репского и процитировал несколько фраз из него ³. Данное дело названо и в сборнике “Материалы к истории русского театра в Государственных архивах СССР” ⁴. Однако, кроме очень коротких 2-3 [55] выдержек, оно более подробно не цитировалось и не публиковалось, а вместе с тем полный текст его дает историкам богатый и всесторонне интересный материал. Документ рисует, с одной стороны, условия жизни творческой личности в России последней трети XVII в. и отношение к ней, с другой — нам по-иному предстает образ “европеизированного” боярина А. С. Матвеева как человека все-таки плоть от плоти своего времени.

Публикуемое нами дело о Репском дошло до нас без конца, и мы не можем точно сказать, кто его выиграл. Однако сам факт, что Репский смог подать жалобу на боярина Матвеева, вернее что этой жалобе был дан ход, служит как бы залогом того, что Репский имел шанс выиграть тяжбу, т.е. быть освобожден от Матвеева — ведь подал он жалобу на него (точнее, смог подать), лишь когда после смерти Алексея Михайловича Артамон Сергеевич уже не являлся всесильным близким боярином и был послан новым государем Федором Алексеевичем на службу в Верхотурье (а по существу, сослан).

Кроме всего вышеизложенного, дело о Репском содержит в себе несколько типов документов: челобитные, сказки, служилую кабалу, отпускную, бывшие очень характерными для своего времени и потому представляющие несомненный интерес для историков разных областей.

Второй публикуемый нами документ, относится к 1730-м годам и рассказывает о судьбе семьи музыкантов: Степана Билдеева с тремя сыновьями — Иваном, Василием и Григорием. Родоначальник этой семьи Степан Билдеев родился в 1670 г. в Королевце; был ли это польский городок или украинский — Кролевец, расположенный недалеко от Глухова, неизвестно, только в документах о Билдееве написано “родом черкас” ⁵. Будучи вольным, Степан Билдеев “по призыву” приехал в Москву на службу к дворянину Степану Зиновьеву, дал ему на себя в 1691-1692 г. служилую кабалу; и, “живучи у него в доме, женился по отпускной на дворовой” (так же, как и Репский). Затем Билдеев, “сошед з двора” Зиновьева, жил и служил музыкантом в других домах, в том числе у Василия Федоровича Салтыкова, т.е. родного брата царицы Прасковьи Федоровны (супруги царя Иоанна Алексеевича и матери императрицы Анны Иоанновны, у которой был свой театр в селе Измайлово). С 1728 г. Степан Билдеев с сыновьями служили музыкантами при “комнате” сестры Анны Иоанновны царевны Прасковье Иоанновны ⁶, а вскоре после ее смерти прежний их владелец (точнее, уже его сын) захотел вернуть себе их, почему и возникло публикуемое здесь дело. Однако Билдеевых вознамерились заполучить в свой дом бароны Строгановы, к которым они в конце концов и перешли (к этому моменту Степану Билдееву исполнилось 61 год, а его сыновьям: Ивану — 27 лет, Василию — 22 года, Григорию — 19 лет ⁷).

Семья промышленников Строгановых (получивших к этому времени титул баронов) имела очень давние (уходившие еще в XVI-XVII вв.) традиции увлечения музыкально-певческой культурой и покровительства ей. Строгановы собирали при себе прекрасных исполнителей музыкантов и певцов, а также музыкальные инструменты, ноты, певческие книги, а позже и другие произведения искусства и их исполнителей (художников, архитекторов и др.). Некоторые уникальнейшие художественные памятники их коллекций дошли до наших дней, как например, “Мусикийская грамматика”, созданная в 1679 г. Николаем Дилецким по заказу одного из Строгановых и опубликованная в 1979 г. по их фамильному экземпляру. Из публикуемого ниже документа № 2 можно заключить, что Строгановы не только старались всеми средствами заполучить к себе лучших исполнителей, но, вероятно, и создавали для них более благоприятные условия, почему их дом привлекал и самих творческих людей, и они охотнее соглашались служить именно у них, нежели у других хозяев, как это видно в случае с музыкантами Билдеевыми. Впоследствии, в конце XVIII в., дом Строгановых славился и своим домашним театром.

Третий документ (точнее, несколько документов, относящихся к одному вопросу) конца XVIII в. В них повествуется о довольно драматичном эпизоде из жизни иностранного музыканта (“венгерца”) Иоганна Зобека, служившего капельмейстером в некоторых домах русских дворян. Он оказался жертвой жестокой шутки князя Грузинского, напоившего его ради забавы ядовитым питьем.

Князь Егор (или Григорий) Александрович Грузинский по мужской линии происходил из грузинских царевичей, а мать его Дарья Александровна приходилась родной внучкой знаменитому Александру Даниловичу Меншикову. Егор Александрович имел родовые поместья в Нижегородской [56] губернии по берегам Волги, в том числе большое село Лысково. Он удостоился от знавших его прозвища “волжский царь” за свою любовь к размаху и разгулу, и самовластие. Как и многие помещики, князь Егор Александрович почти безвыездно жил в деревнях своих около 20 лет (с 1789 по 1810 г.), и естественно, что он имел типичные для подобного сорта людей пристрастия: “был страстный любитель лошадей и собак, особенно породистых”. Еще современники отмечали, что “Григорий Александрович славился своим буйным характером, красотою и любовью к женщинам” ⁸. Женат он был на Варваре Алексеевне Бахметевой, происходившей из семьи, известной своими музыкальными пристрастиями. Для ее развлечения и для собиравшихся у него в деревенской глуши гостей князь завел свой оркестр и домашний театр.

О крепостном театре князя Грузинского сохранились воспоминания современников, которые приводит знаменитый собиратель старины М. И. Пыляев: “Когда занавес поднимется, выдет с боку красавица Дуняша — ткача дочь, волосы наверх подобраны, напудрены, цветами изукрашены, на щеках мушки налеплены, сама в помпадуре на фижмах, в руке посох пастушечий с алыми и голубыми лентами. Станет князя виршами поздравлять, и когда Дуня отчитает, Параша подойдет, псаря дочь. Эта пастушком наряжена, в пудре, в штанах и в камзоле. И станут Параша с Дунькой виршами про любовь да про овечек разговаривать, сядут рядком и обнимутся. Недели по четыре девок бывало тем виршам с голосу Семен Титыч сочинитель учил, были неграмотны. Долго, бывало, маются, сердечный, да как раз пяток их для понятия выдерут, выучат твердо.

Андрюшку поваренка сверху на веревках спустят, бога Феба он представляет, в алом кафтане, в голубых штанах, с золотыми блестками. В руке дюска прорезная, золотой бумагой оклеена, прозывается лирой, вкруг головы у Андрюшки золоченыя проволоки натыканы, в роде сияния. С Андрюшкой девять девок на веревках бывало спустят; напудрены все в белых робронах; у каждой в руках нужная вещь: у одной скрипка, у другой святочная харя, у третьей зрительная труба. Под музыку стихи пропоют, князю венок подадут, и такой пасторалью все утешены. Князь велит позвать сочинителя Семена Титыча, чтоб подарок пожаловать, но никогда его привести было невозможно. Каждый раз не годился и в горнице за замком на привязи сидел. Нес-; покоен во хмелю бывал” ⁹.

Картина княжеского театра, нарисованная в процитированном отрывке, вполне совпадает по духу с публикуемыми ниже документами, которые дополняют портрет сиятельного варвара яркими штрихами. Атрибуты наказания его домашних актеров, такие, как упоминаемые выше розги и цепи, в контексте новых материалов становятся очень красноречивыми: невольно напрашивается вопрос — если князь мог “пошутить” подобным образом над человеком вольным, тем более иностранцем, так что же он мог себе позволить по отношению к своим собственным крепостным?!

Публикуемые документы не претендуют на какой-либо новый взгляд на крепостные домашние театры и оркестры, но дают достаточно интересный документальный материал для изучения их истории.

ДОКУМЕНТЫ

(Документы публикуются в орфографии подлинника, пунктуация наша; годы, обозначенные в подлиннике буквами, заменены цифровым написанием.)

№ 1

Дело по челобитью иноземца Литовския земли Василья Репского об освобождении его из рабства от боярина Артемона Сергеевича Матвеева, 7184/1676 июля 10-го. ¹⁰

/л. 1/ Царю Государю и великому князю Феодору Алексеевичу всеа великия и малыя и белыя Росии самодержцу, бьет челом холоп твой выезжей иноземец Литовския земли Васка Репской. В прошлом, государь, во 169 (т.е. 7169 г. (1600-1661 г.)) году блаженный памяти при отце твоем, государеве, государе царе и великом князе Алексее Михайловиче всеа великия и малыя и белыя Росии самодержце выехал я, холоп твой, из Киева с епископом Мефодием к Москве. И как, государь, епископ Мефодий с Москвы отпущен, и меня, холопа твоего, по указу блаженныя памяти отца твоего, государева, великого государя царя и великого князя Алексея Михайловича всеа великия и малыя и белыя Росии самодержца взят был вверх в певчии я, холоп твой, и был годы с четыре. А после, государь, отдан был в наученье латынского языка и приказан был думному дьяку Дементью Башмакову. И корму давано мне, холопу твоему, из розряду по две гривни на день. И учился я, холоп твой, три лета и болши, и послан был в Курлянскую землю на посолство с боярином с Офанасьем Лаврентьевичем Ордын Нащокиным, что школу велено оставить. И приехал я, холоп твой, к Москве и кормился рукоделием своим живописным писмом шесть лет, и работал блаженныя памяти отцу твоему, государеву, государю [57] царю и великому князю Алексею Михайловичу всеа великия и малыя и белыя Росии самодержцу и тебе, великому государю, на Москве и в Измайлове. И видя, государь, мою науку и ученье, боярин Артемон Сергеевич Матвеев взял меня по неволи мочью своею силно во двор, держал меня, холопа твоего, скована на Посолском дворе в железах многое время и морил голодною смертию. И будучи, государь, у него, многажды на комедиях на арганах и на скрыпках играл неволею по его веленью.

Милосердый государь и великий князь Феодор Алексеевич всеа великия и малыя и белыя Росии самодержец, пожалуй меня, холопа своего, вели, государь, меня от него свободить и быть в своем государеве чину, в какую службу годен, а я, холоп твой, должен за тебя государя, бога молить и вечно тебе, государю, верою служить.

Царь государь, смилуйся, пожалуй!

/л. 2/ И в розряде выписано в росходной книге 175 (т.е. 7175 или в 1664 гг.) году написано:

декабря в 15 день по помете на челобитной думного дьяка Дементья Башмакова — государева жалованья Василью Репскому кормовых денег на 175 год сентября 1 числа по генварь месяц по 2 алтына на день; итого на четыре месяца 7 руб. 10 алтын.

А росписка на челобитной в росходном столу: декабря в 19 день по помете на выписке думного дьяка Дементья Башмакова: государева жалованья Мефодия Епископа Мстиславского и Оршанского вспеваку Василью Репскому — на платье против товарыщи ево Василья Орофьева, которому дано из приказу Тайных дел на платье пять Рублев, а росписка на выписке в росходном столу.

/л. 3-4/ А старец Симион сказал, что Василей де Репской приехал к Москве ис Киева с Епископом Мефодием в прошлом во 174 (т.е. 7174 году или в 1663-4 г.) году в спеваках, а породою де он малоросийских городов черкас. И с тем же Мефодием Епископом отпущен был в Киев по прежнему. И по указу де блаженный памяти великого государя велено ево, Василья, з дороги взять к Москве. И приехав де к Москве, жил он до указу великого государя у думного дьяка Дементия Башмакова. А от него де, думного дьяка, прислан к нему с Семеном Медведевым да с Семеном ж и Васильем Казанцовыми учитись латинского языка. А учился де у него он года с 3, а корму де ему давано было по дватцети по одному рублю по четыре алтына на год. А помнитца де ему тот корм даван был из розряду. Да он же, Василей, по указу великого государя посылай был с теми ж вышеписанными к боярину к Офанасию Лаврентьевичу Ордину Нащокину под Ригу, и для той де посылки государева жалованья давно ему де там. А ис под Риги де приехав, был он в оптеке, у государева дела, а у какова дела, того он не упомнит. Да он же де был в Москве в ыконописцах.

/л. 5 Июля в 10 день бил челом великому государю царю и великому князю Феодору Алексеевичу всея великия и малыя и белыя Росии самодержцу боярин Артемон Сергеевич Матвеев, а в Посолской приказ к думному дьяку Лариону Иванову с товарыщи прислал челобитную да с служилой кабалы, да на жену ево с отпускной за своею рукою списки. А в челобитной и в списках пишет:

/л. 6-7/ Царю государю и великому князю Феодору Алексеевичу всеа великия и малыя и белыя Росии самодержцу бьет челом холоп твой Артемошка Матвеев. По твоему, великого государя, указу велено мне быть на твоей великого государя службе на Верхотурье. И в нынешнем, государь, во 184 (7184 г. или в 1676 г.) году июля в 8 день бежал от меня, холопа твоего, крепостной мой человек черкаской породы Васка Иванов сын Репской з женою и з детми, покрадчи мой, холопа твоего, животы, и бил челом тебе, великому государю, ложно тот мой беглой черкашенин, будто я, холоп твой, взял ево к себе и закабалил силно. А как по твоему, великого государя, указу в спеваках ему быть не велено и в корму ему отказано, и отпустить ево велено, и он, Васка, бил челом мне, холопу твоему, в холопство и дал на себя служилую кабалу. И служил мне со 181 (т.е. 7181 г. или 1672-1673 г.) году по нынейшней 184 (7184 г. или 1676 г.) год, и женился на работнице столника князя Михайла Иаковлевича Черкаского; а твой, великого государя, указ и боярской приговор: буде и прямой шляхтич, а не черкашенин, не похочет итти в свою землю и даст кому на себя служилую кабалу, и те по тем кабалам крепки; твой же, великого государя, указ: которые служили блаженныя памяти отцу твоему государеву великому государю царю и великому князю Алексею Михайловичу всеа великия и малыя и белыя Росии самодержцу и тебе великому государю в соколниках розных пород иноземцы — и как был по твоему, великого государя, указу розбор — а они от службы отставлены, и дана им воля, и они с той воли били челом во многие дворы в холопство. А что он написал в челобитье своем, что он был на камедиях поневоле — и он, государь, до камедей за многое время бил челом мне, холопу твоему, в холопство. А ныне, государь, тот мой беглой человек Васка, не хотя на твоей, великого государя, службе быть со мною холопом твоим, збежал и иных моих работников возмущает, чтоб с ним были единомышленники, и от меня побежали.

Милосердый государь царь и великий князь Феодор Алексеевич всеа великия и малыя и белыя Росии самодержец, пожалуй меня, холопа своего, не вели, государь, мною холопам своим своего государева указу нарушить и тому моему крепостному человеку давать волю, чтоб на то смотря иные людишки мои, также не похотя итти на твою, великого государя, службу со мною ехать, не побежали, и вели, государь, тому моему беглому человеку Васке за побег учинить наказанье против [58] своего великого государя указу, и по кабале своей государев милостивой указ учинить, и мне отдать. Царь государь, смилуйся!

/л. 8/ Список с кабалы слово в слово:

Сем я, Василей Иванов сын Репской, занял у околничего Артемона Сергеевича Матвеева три рубли денег февраля от десятого числа впредь на год да такова ж числа. А за те денги мне, заимщику, у государя своего околничего Артемона Сергеевича Матвеева служить во вдворе по вся дни, а полягут денги по сроце — и мне, заимщику, у государя своего околничего Артемона Сергеевича служить во дворе по тому ж, по вся дни, а на то поруки Артемий Горбачев, а служилую кабалу писал Ивановской площеди подъячей Ивашка Баран лета 7000 сто осмьдесят перваго году.

У подлинной кабалы пишет: Васка плосколик, нос вскорой, глаза серы, волосом голова темноруса, усишко и бороденка выростают темнорусы, под левою щекою два пятнышка красненки; сказался двадцати пяти лет.

У той же кабалы вверху пишет:

181 (т. е. 7181 г. или 1673 г.) (года) февраля в 13 день заимщик сказался волной и подал скаску; записать в книгу, а скаску вклеить в столп.

Назади пишет:

181 (года) февраля в 13 день в приказе холопья суда перед столником Иваном Ивановичем Стрешневым да перед дьяки перед Иваном Степановым, да перед Иваном Андреяновым заимщик сказал: денги занял и кабалу на себя такову дал, и в книгу записана.

Припись дияка Ивана Степанова: справа подьячего Михайла Гаврилова.

Порукой Артюшка руку приложил.

Пошлин три алтына взял Иван Сартаков.

184 (т. е. 7184 г. или 1676 г.) году июля 10 дня, взяв кабалу, к сему списку Артемон Матвеев руку приложил.

/л. 9/ Список с отпускной.

182 (7182 г. или 1674 г.) году февраля в 21 день.

Князь Михайло Яковлевич Черкаской отпустил на волю крепостного своего человека Ильи Турченина дочь ево девицу Пелагею, и впередь мне, князю Михайло Яковлевичу, до той девицы Пелагеи дела нет, где она не учнет жить. А отпускную писал князя Михайла ж Яковлевича приказной избы подьячей Гришка Посников.

У подлинной отпускной приписано: Иван Лызлов.

К сему на об. списку Артемон Матвеев руку приложил.

/л. 10/ В розряд июля в 10 день.

Указал великий государь прислать в посолской приказ к думному дьяку к Лариону Иванову да к дьяком к Василью Бобину, к Емельяну Украинцову, к Любиму Домнину иноземец Васка Репской бил челом (нрзб. — Л. С.) и подавал на боярина Артемона Сергеевича Матвеева челобитную о свободе, чтоб [его Васку он Васка свобожден был от ему Васке дана была свобода] (Слова, взятые в квадратные скобки в подлиннике зачеркнуты.) (нрзб. — Л. С.)

/л. 11-14/ И июля в 11 день в Посолском приказ иноземец Васка Репской сыскан и допрашивай. А в допросе сказал: отец де ево и все родичи служили в Полше в Познанском повету шляхта и ныне де брат ево Федор Репской служит в Полше королевскому величеству. А ис Полши де отец ево отослал для научения в Киев и жил в Киеве немногое время в Печерском монастыре у архимандрита Гизеля. И в прошлом де во 164 (т.е. в 7164 г. или в 1655-56 г.) году выехал он к Moскве ис Киева с киевским епископом Нефодием. И как де тот Епископ был с Москвы отпущен, и по указу блаженный памяти великого государя догнал того Епископа в Белом городе с его великого государя грамотою стряпчей Иван Петров сын Обрасцов и ево де, Васку, указано по той грамоте взять назад к Москве. И по тому де великого государя указу Нефодий Епископ послал ево из Бела города к Москве с приставом и на подводах, а как того пристава звали, того он не упомнит, толко де он про то ведает, что та великого государя грамота посылана по него из розряду. А как де он приехал к Москве, и великий государь указал ево думному дьяку Дементею Башмакову тайных дел с подьячим с Семеном Медведевым, и с ыными отдать для научения латинского языка старцу Симеону Полоцкому. И как они у него, Симеона, учились, и тогда даван был им корм из розряду и ис приказу Тайных дел. И был он в ученье у него, старца Симеона, три года. А как де по указу великого государя послан был на посолство боярин Афонасей Лаврентьевич Ордин Нащокин в Курляндию, и ему де Василью и подьячему Семену Медведеву с товарыщи велено ехать на посолство для наученья с ним, боярином Афонасием Лаврентьевичем. А он де по указу великого государя на том посолстве был и ис Курляндии к Москве приехал с ним же бояриным с Афонасием Лаврентьевичем. А на Москве по указу великого государя велено ему быть в Ызмайлове на Колышке и на Просяном в живописцех, и писал перспективы и иные штуки, которые надлежит х комедии; и работал тем живописным писмом великому государю года с три. И увидя тою ево работу, боярин Артемон Сергеевич Матвеев, призвав ево к себе, и взял на него силно служилую кабалу в холопство. И боясь его, он, Васка, в приказе холопья суда сказал, что служить у него, боярина Артемона Сергеевича, хочет и служилую кабалу на себя дает. И как боярин Артемон Сергеевич Матвеев, взяв на него служилую кабалу, женил его у себя на девке Пелагее неволею, и потому он, Васка, служил у него, боярина Артемона Сергеевича Матвеева, до сего времени. А ныне бьет челом великому государю, чтоб великий государь пожаловал ево, велел от него, боярина [59] Артемона Сергеевича Матвеева, из неволного холопства свободить и быть в своей великого государя службе, в какой он, великий государь, изволит.

К сему допросу Васка Репской руку приложил, /л. 15/ А в Посолском приказе Устин Зеленой сказал:

в селе де Измайлове в просяном живописец Васка Репской, что писали или нет, про то он не ведает, потому что никакие живописцы ему были не приказаны, и кормовых денег ему, Васке, из села Измайлова не давано.

Устин Зеленой руку приложил, /л. 16/ 184 (т.е. 7184 г. или 1676 г.) году июля в 11 день в Посолском приказе извещали дневалные приставы Петрушка Новиков да Васка Иевлев, что колодник Васка Репской у них ис приказу ушол, а куды — того они не ведают, толко де чают, что ушол на двор к столнику ко князю Михайлу Яковлевичу Черкаскому, потому что де многажды к нему приходили с того двора ево, Васковы, шурья, а как их зовут, того они не ведают.

/л. 17/ Написано в доклад:

Бил челом великому государю царю и великому князю Феодору Алексеевичу всеа великия и малый и белыя Росии самодержцу иноземец Васка Репской. В прошлом де 169 (т.е. в 7169 г. или 1660-1661 г.) году выехал он из Киева с епископом Мефодием к Москве, и как де епископ Мефодий с Москвы был отпущен, и ево, Васку, указано взять в певчие. И был в певчих в верху годы с четыре. А после того отдан для наученья латинского языка и давано ему великого государя жалованье из розряды корму по две гривны на день. И был в том ученье годы с три. А после де того посылай на посолство в Курляндию с боярином с Афонасием Лаврентьевичем Ардином Нащокиным. А приехав с того посолства, кормился работою своею живописным писмом и писал про обиход великого государя на Москве и в Измайлове. И увидел де тою ево работу боярин Артемон Сергеевич Матвеев и взял ево к себе во двор силно, и держал ево на Посолском дворе скована, и морил голодом. И он, будучи у него, играл на арганех и на скрыпицах в комедиях неволею. И великий государь пожаловал бы ево, велел от него, боярина Артемона Сергеевича, свободить и быть в его великого государя службе, в какой годитца.

/л. 18/ И в розряде выписано из росходной книги:

175 (7175 г. или 1666 г.) году написано — декабря 15 да 19-го по помете на челобитной да на выписке думного дьяка Дементье Башмакова — Мефодия Епископа Мстиславского о спеваке Васке Репскому кормовых денег на 175 год сентября с 1 числа по генварь месяц по 2 алтына на день. Да на платье против товарища ево Василья Ерофеева 5 рублев.

/л. 19/ А старец Симеон сказал, что Васка Репской приехал к Москве ис Киева с Мефодием епископом в прошлом 174 (т.е. в 7174 г. или 1665-1666 г.) году в спеваках, а породою де он малоросийских городов черкашенин, и с тем де епископом с Москвы был отпущен по прежнему, и по указу великого государя велено ево, Васку, взять з дороги назад к Москве. И жил на Москве по указу у думного дьяка Дементья Башмакова, и от думного де дьяка прислан он, Васка, к нему, старцу Симеону, с Семеном Медведевым да с Семеном же да с Ильею Казанцовыми учитись латинского языка, а давано де ему корму из розряду. Да он же де, Васка, с Семеном Медведевым с товарыщи посылай з боярином с Афонасием Лаврентьевичем Ардиным Нащокиным на посольство в Курляндию и для посолства дано им великого государя жалованья подмога. А приехав с того посолства, писал живопись в оптеке и в Ызмайлове.

Июля де в 10 день бил челом великому государю царю и великому князю Феодору Алексеевичу всеа великия и малыя и белыя Росии самодержцу боярин Артемон Сергеевич Матвеев, а в Посолской приказ к думному дьяку Лариону Иванову с товарыщи прислал челобитную да на того иноземца Васку Репского служилую кабалу, да на жену ево отпускную.

А в челобитной и в списках с кабалы и с отпускной пишет (далее: на л. 20 следует дословное повторение процитированных выше л. 8-9 служилой кабалы и отпускной, которые мы опускаем. — Л. С.):

/л. 21/ Июля в 11 день иноземец Васка Репской сыскан и в Посолском приказе допрашивай. А в допросе сказал: отец де ево и все сродичи служили в Полше и в Познанском повете, шляхта. И ис Полши де отец ево отослал от себя для наученья в Киев и жил в Киеве немногое время у архимандрита Гизеля. А ис Киева выехал он к Москве с Нефодием епископом. И как Нефодий епископ с Москвы был отпущен, и ево де, Васку, с дороги взяли назад к Москве. И жил до указу у думного дьяка у Дементья Башмакова, а от думного де дьяка отдан учится латинскому языку к старцу к Симеону Полоцкому. И учился у него, Симеона, года с три. И от Симеона де послан он был, Васка, в Курляндию на посольство з боярином с Афонасием Лаврентьевичем Ардин Нащокиным. А как де он у него, Симеона, учился, и в тое время по указу даван ему, Васке, корм из розряду. А с посольства приехав он к Москве, писал в Измайлове в просяном перспективы и иные вещи, которые были годны х комедиям. И в прошлом де во 181 (т.е. 7181 г. или 1672-1673 г.) году, увидя тою ево работу, боярин Артемон Сергеевич Матвеев, призвав ево к себе, и взял на него силно служилую кабалу. И боясь ево, он, Васка, в приказе холопья суда сказал, что служить он у него, боярина Артемона Сергеевича, хочет, и служилую кабалу на себя дает. И взяв де на него, Васку, служилую кабалу, [60] женил ево у себя на девке Пелагее неволею, и потому он, Васка, служил у него до сего времяни.

/л. 22/ А Устин Зеленой сказал: в селе де Измайлове в просяном Васка Репской, что писал ли или нет, про то он не ведает, потому что никакие живописцы ему были не приказаны, и кормовые денги ему, Васке, из села Измайлова не давано.

/л. 23/ И в 184 (7184 или 1676 г.) году июля в 14 день великий государь царь и великий князь Феодор Алексеевич всеа великия и малыя и белыя Росии самодержец слушав сей выписки, указал и бояре приговорили: взять у боярина Артемона Сергеевича Матвеева скаску — иноземец Васка Репской, как бил челом ему в холопство и давал на себя служилую кабалу, и в то время про отпуск свой, что ему не велено у ево государевых живописных дел быть, про себя объявил ли, и буде боярин Артемон Сергеевич Матвеев скажет, что он, Васка Репской, как бил челом ему в холопство, то про себя сказывал, что от государева дела ис которого приказу свобожден, и о том ис Посолского приказу о справке в тот приказ послать помету.

И того же числа боярин Артемон Сергеевич Матвеев прислал скаску, а в скаске пишет.

/л. 24/ 184** году июля в 14 день боярин Артемон Сергеевич Матвеев сказал: которой де крепостной ево человек Васка Репской, пократчи животы мои от меня збежал и бил челом великому государю, отбиваясь от меня от холопства себе о свободе, и тот де человек, Васка, крепок мне по кабалной холопству и по крепостной девке, на которой он у меня женат волею. А как де он, Васка, давал мне на себя служилую кабалу и в приказе холопьего суда у допросу сказался волным, а и та ево скаска на кабале дьячею рукою помечена, и по той кабалной холопству служил у меня со 181 (т.е. 7184 г. или 1676 г.) году по нынешней 184 (7184 или 1676 г.) июля по 8 число, а челобитья ево, Васкина, о том, что взята на него кабала и женат неволею не было. Да в указе великого государя и в Соборном Уложенье написано: кто скажетца в приказе холопья суда у допросу волной и даст на себя кому служилую кабалу — и по тому те люди тому крепки; или женитца у кого во дворе на крепостной девке — и тому по холопе раба, а по рабе холоп — крепок. А уволен ли де он, Васка, ис которого приказу или нет, про то я не ведаю.

Артемон Матвеев

/л. 25/ Лета 7184 (т.е. 7181 г. или 1672-1673 г.) июля в “ “ день по государеву цареву и великого князя Феодора Алексеевича всеа великия и малыя и белыя Росии самодержца указу память думным дьяком Дементью Башмакову, Василью Семенову да дьяком Петру Ковелину, Федору Шекловитому. Указал великий государь царь и великий князь Феодор Алексеевич всеа великия и малыя и белыя Росии самодержец отписать в Посолской приказ к дьяком к думному к Лариону Иванову, к Василью Болину, к Емельяну Украинцову, к Любиму Домнину: как иноземцу Васке Репскому (годы нрзб. — Л. С.) давано великого государя жалованье из розряду и в каком чину он тогда был, и по которой год и чисел кормовые денги даваны, и в котором году и месяце того великого государя жалованье кормовых денег давать не велено, и за какую вину?

И по государеву и великого князя Феодора Алексеевича всеа великия и малыя и белыя Росии самодержца указу думным дьяком Дементью Башмакову, Василью Семенову и дьяком Петру и Федору учинить о сем.

/л. 26/ 184 (1676 г.) году июля в 21 день Федор Казанец сказал: в прошлом 175 (т.е. 7175 г. или 1666-1667 г.) году по указу блаженный памяти великого государя царя и великого князя Алексея Михайловича всеа великия и малыя и белыя Росии самодержца спевак Василей Репской отдан был в Спасской монастырь, что за Иконным рядом, чорному священнику Симеону Полоцкому и в наученье грамоте латинского языка приказу Тайных дел с подьячим Семеном Медведевым да з братом моим с Семеном Казанцом вместе. А после того были они посланы в Курляндию и в Полшу на посолство к боярину к Офанасью Лаврентьевичу Ордину Нащокину. А приехав ис Полши, был он, Василей, на работе во 177 (т.е. 7177 г. или 1668-1669 г.) и во 178 (7178 г. или 1669-1670 г.) годех в селе Измайлове на пустоши просяной и в оптеке, что в деревне Софроновой, учился живописному и перспективам у иноземца у Петра Энгелса, а государева жалованья давано ему в приказе, чем ему мочно быть сыту, также и на платье. А кормовые денги, откуды ему даваны и почему на месяц, и как достался во двор боярину Артемону Сергеевичу Матвееву — того я не ведаю.

Федор Казанец руку приложил”.

№ 2

Дело об отдаче баронам Строгановым музыкантов Билдеевых во услужение ¹¹.

Понеже по указу Ея Императорского Величества, подписанному собственною Ея Императорского Величества рукою ноября 29 дня прошлого 1731 году на реэстре оставших служителях после блаженныя памяти государыни царевны Параскевы Иоанновны, велено: по разметке на той росписи музыкантов Степана Билдеева з детми с Иваном, Васильем, Григорьем отдать по крепости Степану Зиновьеву. И декабря 24 числа того же году по определению Правителствующаго Сената велено: вышеписанному Зиновьеву на них, Билдеевых, положить крепости; и буде крепости положит — по силе разметки отдать ему. А в Сенате оного Зиновьева сын лейбгвардии Семеновского полку отставной прапорщик Андрей Зиновьев скаскою показал, что отец ево умре тому третей год, а крепостей де на них, Билдеевых, отыскать он ныне не мог, а явствует о крепостях в [61] ымеющемся деле в Судном приказе. А из Судного приказу справкою показано: в 727 году по челобитью ионого Зиновьева приведен был в бывшей Надворной суд к допросу в побеге Степан Билдеев, которой допросом показал, что отец ево и мать были города Королевца мещане и он, Степан, родился в том городе, и по призыву пришел к нему, Зиновьеву, и жил у него за музыканта. И живучи у него в доме, женился по отпускной на дворовой Бутурлина девке, а сошед з двора ево, жил по разным местам, в том числе в доме кравчего Василья Федоровича Салтыкова, а крепостей де ему, Зиновьеву, никаких он, Степан, на себя не давал. А Степан Зиновьев к тому делу предъявил данную от него, Билдеева, ему в 200-м (т.е. в 7200 г. или в 1691-1692 г.) году служилую кабалу, а в ней написано, что он, Билдеев, дает оную кабалу по ево, Зиновьева, смерть. А в Уложенье в 20 главе напечатано в 9 статье: у которых людей на холопей будут служилые кабалы, и те люди тех своих холопей, хотя укрепити у детей своих в холопстве, пришлют в приказ холопья суда на тех же своих холопей имати новых кабал на имя детей своих; а отпускных тем холопям своим не дадут — и на тех людей без отпускных кабал детям их не давать. Во 12 статье: ежели такой холоп в роспросе скажет, что прежней ево барин умре — и про то сыщетца до пряма, что он умер — и спору о том холопе — ни у кого ни с кем не будет, а на него тому, кому он после перваго своего боярина бьет челом в холопство, давати кабала и без отпускныя. А по указу, состоявшемуся в Верховном Тайном совете в 727 году сентября 20-го дня, велено впредь с того указу людей боярских и крестьян, которые в подушном окладе написаны и которые, хотя и не написаны, в салдаты и матрозы и ни в какую службу волею их не принимать и не записывать; также которые люди по прежним указом после умерших привожены в военную колегию для определения годных в службу, и таких впредь в ту колегию не приводить и в службу не определять, понеже после тех указов все написаны и положены в подушной оклад. В 729-м году марта 26 дня по приговору высокого Сената на доклад и мнение московской Губернской канцелярии велено: кабалных людей, которые в службу еще не отосланы, а требуют их к себе помещики, также и их люди для определения — в службу не отсылать и перемены им вместо перемены денег за них не требовать, а написать в подушной оклад за теми помещики, от которых они в скасках показаны или х кому во услужение приняты, дабы от платежа подушных нигде обойдены не были.

А вышеписанной музыкант Билдеев в Сенате бьет челом, чтоб определить ево з детми во услужение к баронам Строгановым и подушным окладом причислить к вотчинам их. А справкою об оных Билдеевых из Московской губернии показано, что они в 722-м году в скаске от дому кравчего Василья Федоровича Салтыкова к свидетельству душ з дворовыми показаны, а в подушном окладе числятца ль, о том при той скаске известия нет.

Того ради по указу Ея Императорского Величества Правителствующий Сенат приказали: вышеписанных музыкантов Билдеевых Зиновьеву не отдавать, для того, что крепости у него на них не явилось, а служили они у отца ево, Зиновьева, по кабале по смерть ево, а по прошению их, Билдеевых, по силе вышеписанных указов отдать их во услужение баронам Строгановым, ежели они, Строгановы, обяжутца за них платить подушные денги. И о том в Московскую губернию послать указ.

Князь Иван Трубецкой
Семен Салтыков
Граф Иван Головкин
Князь Григорей Урусов
Обер секретарь Матвей Козмин

подписан апреля
3 дня 1732 году ”

№ 3

Дело о наведении справок у помещика Зыбина и италианца Тролли о попытке князя Грузинского отравить капельмейстера Зобека И. ¹²

/л. 1-5/ 1799 г. октября 11.

Из Нижегородского губернского правления его высокопревосходительству господину генералу от инфантерии Московскому военному губернатору и ковалеру Ивану Петровичу Архарову.

Присланным в сие правление Княгининский уездный суд доношением изъясняю, что оной суд рассматривая, присланное при указе из сего правления, а сюда доставленное при сообщении из Московского губернского правления, производившееся московского Надворного суда в первом департаменте, начавшееся по сообщению московской полиции, а во оной по предложению его превосходительства господина генерал майора московского оберполицмейстера и ковалера Эртеля, а к его превосходительству — по поданному от цесарца музыкантского мастера Ивана Зобека прошению в напоении, якобы, ево князем Егором Грузинским ядом, называемым дурманом, подлинное дело. По которому видно: оной Зобек прошением и приложенным при оном объяснением прописывал: в марте месяце 1798 года условился он с господином отставным лейбгвардии прапорщиком Алексеем Васильевым сыном Зыбиным быть ему у него капельмейстером с платою за каждой год с него по шести сот рублей, взяв у него наперед за полгода. По прошествии четырех месяцев из села его Масловки, состоящего Нижегородской губернии в Васильском уезде, получил от него позволение отлучится на Макарьевскую ярмонку, время же пробыть тамо — предоставлено собственной ево воле. Тамо увиден быв князем Егором Александровичем Грузинским, по прежней ево к нему приязни во время бытности ево у сестры ево княгини Дидиановой, приехал в село ево Лысково, где им и держан был две недели. А потом возвратился к помянутому господину Зыбину с писмом от князя, свидетельствующим извинение ево за удержание ево чрез толикое время. Но господин Зыбин, вышед [62] сам из себя, не смотря ни на что разругал ево, письмо бросил и ему от своево дома отказал. Однако и не поставил по условию свому: ево обратно в Москву отправить, а вместо того, продержав ево до другова дня, требовал от него из данного ему задатка денег ста рублей, чем и другими грубостями довел ево до вымолвления ему — что естли он ему пожалует билет, позволяющий ему где-либо их украсть, то он в его удоволствие может быть их и украдет, токмо чтоб сие по неумению ево воровать, упало на его ответ. Таковой ево отзыв рассердил его еще больше и он вынужден был оставить у него в залоге собственного своего сына до времяни пока мест заплачены будут ему от него денги. Поелику, хотя он и представлял ему, что их не имеет, (и что в) не бытность свою заслужит другим следующим временем, но ничего другого не приобрел, кроме просителю выдать требуемую сумму. В ту же самую минуту по простосердечию ево, не видя тут сокровенных коварств, поехал он к помянутому князю и прибыл в ночное время. А поутру наступившего дня, лично к нему явясь, принят был весьма ласково, так что вызвался он заплатить господину Зыбину выкуп за своего сына, но он тому воспрепятствовал тем, что не хотел принять его благодеяния без заслуг; что он, похвалив, оставил ево у себя, чем он по тогдашнему времени, столь для него насчастному, рад был. Чрез день после того, а именно 29 июля 1798 года при многочисленном собрании гостей, едва только сел он за стол, как служитель спрашивал ево, что он обыкновенно пьет, а в бытность свою тамо в вышеименованные две недели такова вопроса не бывало. Услышав же от него, что не употребляет при столе, кроме полпива, схватил поспешно со стола стоящую со оным противу назначенного ему стула бутылку, понес ее неизвестно куда, не прежде на тоже место поставил, как по прошествии пяти или более минут. Но едва только по некотором времени выпил он из оной бутылки один обыкновенной стакан, как почувствовал во всем теле содрогание, в голове кружение, и внутри крайнюю мучительность, так что едва после стола мог быть в Галлерее, где ему еще подана была чашка кофе, которую он и не хотел было пить, оставляя ее стоявшему тогда подле ево капельмейстеру Штокфишу. Но слуга сказал, что та чашка точно ему послана. Выпив оную, лишился он сил и пошел в свою комнату, где нимало не получив отрады, тем же подававшим ему полпиво слугою требован был к князю в так называемую ими баню, где ни нашед никого, кроме княгини, игравшей тогда на фортепиано, вспомоществовал ей уже почти без памяти, и потом спешил в свое место. В ту ж минуту пришед тогда сам князь со многими бывшими у него господами, из коих он знает в лицо одного господина Яковлева, неизвестен будучи о чине ево и имени, и отчестве, требовал ево с великим шумом и спешением к себе; равно как и бывшего с ним архитектора италианца Боже, одною и тою же и в тоже самое время болезнью с ним страдавшего, куда они оба и пошли, не помышляя о дальнейших следствиях. Но к несчастью он узнав, что он во всем от оного князя злобно обманут: ибо едва только мог проиграть одну пиесу, как уже отчаиваясь жизни, просил свести ево в ево комнату, куда, каким образом он шел, не помнит, кроме того, что слышал громкий хохот многих, бывших у князя господ, и между ими узнал голос помянутого господина Яковлева. После того лишился он употребления языка, и что тогда с ним происходило не знал бы, когда б после полгода нечаянно увидевши ево васильской купец Дмитрей Петров Головкин не известил ево, что в то время, не смотря на старость и беспамятство ево ухищрением произведенное, ругалися над полумертвым им мучительнейшим образом. Архитектор же оного князя Федор Гаврилов, пришед к нему поутру и узнав состояние ево, на просьбу ево, чтоб доставить ему лекаря или ево к нему — принес какого-то порошка, не знает где им взятого называемого им рвотным, нудил ево его принять под тем видом, будто тот порошок прислан был к нему от находящегося в Лыскове штаб лекаря Францина. Однако от сего приема им ни отрады ево болезни, ни другого какого-либо действия не последовало. Спустя несколько часов будто бы послано было за лекарем самого князя, который не спрося ево, а по-видимому, сам зная о причине болезни ево, прислал ему со служителем рвотное и велел отворить кровь, что последовало с начала болезни ево спустя более двадцати часов, да и то по одному архитекторскому извещению, от чего он получил едино продолжение болезни, что под присягою может утвердить нижегородский доктор Лаевский. Узнавши точно, что он отравлен ядом, так называемым дурманом, на третьи сутки приехал к князю и оной господин Зыбин, при коем находящийся италианец Троли, пришедши к нему, сказал, что князь над ним подшутил действительно напоив ево оным ядом, но будто о том жалеет, что шутка худа. А о том, что с ним случилось, знают от господина Зыбина и прочие, находившиеся у него чужестранцы, что же им и как пересказано, знать он не мог. После сего князь весьма ево уговаривал, чтобы он перешел паки к господину Зыбину, почему он, забыв свое огорчение, и поехал к нему с письмом от князя в 6-е августа. Хотя ж тогда у него всё чины Васильских присутственных мест, по именам и фамилиям ему неизвестные, находились, но им от нестерпимой болезни ево ничего объяснить не мог, но токмо вруча господину Зыбину княжеское письмо, спешил в отделенную ему комнату. Ясно видно, что сие составляло подбор к пресечению предбудущих ево жалоб. Но как время болезни ево не облегчило, то с позволения оного господина Зыбина, к коему тогда приезжав князь советовал чрез человека, пить более пуншу, коего он никогда не употребляет, принужден был ехать к помянутому нижегородскому доктору Лаевскому, у коего живши месяц, хотя и объявлял ему о вредительном оного князя поступке, но не получив другой помощи, кроме совета от [63] господина губернского советника Пича, чтоб не плодя жалоб, писал он к самому князю, в чем он ево и послушал, оставя с того письма у себя отпуск. Но как ответа не получил, то многие ему присоветовали ехать туда самому, что он и выполнил. Но не в доме ево остановился, а у его крестьянина, откуда ходил к штаб лекарю помянутому Францену, по предписанию коего двоекратно принимал рвотное и отворял кровь. После чего, явясь к князю, хотя и был им и принят, спрошен о здоровье, и получил в ево доме квартиру, но сердце ево не было тронуто — он держав ево шесть месяцев, и как видно пресекая все способы к жалобам на него, не соглашался отпустить ево в Москву, доколе жена ево сама не приехала за ним, а между тем осыпал ево обиднейшими ругательствами, что засвидетельствовать может господин Наврозов, имеющий пребывание в Саратове, чина ж и имени ево он не знает, коего присутствием одолжен он спасением от действия княжеских угроз за письмо ево к нему писанное. Когда ж сие с ним происходило, то жена ево с протчими детьми находилась в московском господина Зыбина доме и о тогдашнем состоянии ево ничего не знала, а в исходе сентября по приезде ее сюда на вопрос о нем услышала, что он, как человек вольной, от него отошел и где находится, будто он не знает, хотя пред отъездом своим и самолично ево видел, причем ругая ево пред нею и случившимися тогда у него гостьми наиподлейшим образом, сказывая: будто он на князя просил нижегородского господина губернатора и будто от него выгнан. А у князя де ничто с ним не приключилось, кроме что ему, как пьяному, подана была крепкая водка, которую он будто, не распознав, выпил. После сей злобной клеветы жене ево в квартире отказал, поелику она тогда пашпорта ево при себе не имела, ибо оной был у него. А от находившихся в доме господина Зыбина иностранцев несколько узнала, что он находился в опасности жизни, то принуждена была объявить о всем квартальному, которой признавая дело худым, сам ходил к господину Зыбину; и услышав об нем тот же ложной отзыв, что будто он сам от него неизвестно куда отошел, чего для оной квартальной и отозвался, что он в случае вопроса обо всем от жены ево и от господина Зыбина слышанном, подробно свидетельствовать может. Из всего выше-писанного явствует, что как господин Зыбин, так и князь Грузинской, поступали с ним умышленно, яко с человеком неимущим сильного покровительства, несведущим в судопроизводстве и жаловаться потому не могущим. Определил (суд. — Л. С, — см. начало документа): как означенной капельмейстер Зобек в удостоверение, якобы случившегося сабытия, во объяснении им описанного, производит на разных людей, как выше значит, ссылку, что и учинить следующее: в сие правление представить — и представлено — со спрашиванием об отобрании от пребывающего ныне в столичном городе Москве гвардии прапорщика Зыбина в дополнение прежнего, а от нижеписанных людей вновь, на законном основании показаниев. Учинить свое с кем следует сношение: во-первых, господина Зыбина — подлинно ль он в прошлом 798 году в марте месяце з Зобеком условился, чтоб быть ему у него копельмейстером с платою за каждой год по шести сот рублей, и он, Зобек, взял у него денег наперед за полгода; потом по прошествии четырех месяцов было ль дано им ему позволение отлучиться на Макарьевскую ярмонку с представлением к пребыванию время на ево волю, а как он пробыл у его сиятельства князь Егора Александровича Грузинского две недели и приехал к нему от него с письмом, свидетельствующим извинение за удержание его толикое времени, то он, господин Зыбин, вышед сам из себя, несмотря ни на что, брося письмо, ево ругал ли и от дому своего отказывал ли и не поставя ево по условию в Москву, а продержав двои сутки, требовал ли с него, Зобека, из задаточных денег сто рублей; он же, будучи, как оным требованием, равно и другими грубостями доведен, говорил ли ему, Зыбину, что естли он ему пожалует билет, позволяющий ему где-либо их украсть то он в ево удовольствие может быть их украдет, токмо чтоб сие, по неумению ево воровать, упало на ево ответ. И он, Зобек, рассердя ево таковым ответом, оставя сына своего в залоге, от него уезжал ли? Потом на третьи сутки он, господин Зыбин, к его сиятельству приезжал ли и при нем находившийся италианец Троли, пришедши к нему, Зобеку, говарил ли, что князь над ним подшутил действительно, напоив ево оным ядом? 6-го августа он, Зобек, к нему, господину Зыбину, с письмом от его сиятельства в бытность у него всех членов Васильских присутственных мест приезжал ли? А как время болезни ево, Зобека, не облегчило, то с позволения ево, господина Зыбина, к нему его сиятельство приезжал ли и чрез человека пить более пуншу, коего Зобек никогда не употреблял, ему советывал ли? И он от нево к нижегородскому доктору Лаевскому уехал ли? И кто такие были у него члены Васильских присутственных мест? Во-вторых, живущие у нево, господина Зыбина, иностранцы в знании, якобы, ими о паении ево, Зобека, как он показал его сиятельством, дурманом сказывали ль оне жене Зобека, что он находится в опасности жизни? И естли оне сие утвердят, то почему об оном напоении были известны, сами ль его видели или от кого слышали? В-третьих, жительствующего ныне показанного Зобека в городе Саратове или в другом где месте, о чем оному суду неизвестно, господина Наврозова, когда его сиятельство держал того Зобека у себя шесть месяцов и не хотел отпустить в Москву, доколе жена ево не приехала за ним, то он между тем осыпал ли ево, Зобека, обиднейшими ругательствами, и он, господин Наврозов, сие слышал ли? А также присутствием ево был ли он одолжен от княжеских угроз за письмо их к его сиятельству из Нижняго присланное, не известен ли он о мысле письма того; а также в чем и за что точно происходили те угрозы? А на последок: не [64] благоугодным будет и сему правлению от господина Советника от господина Григория Карловича Пича отобрать таковое же показание: подлинно ль тот Зобек, живши у нижегородского доктора Лаевского, объявлял ли ему о вредительном с ним оного князя Грузинского поступке, но не получа другой помощи, он, господин Советник, советывал ли ему, чтоб не плодя жалоб, писать к князю; и он, Зобек, ево послушал ли со оставлением с того письма у себя отпуска? И как оное, так и все вышеписанныя показании доставить во орегинале во оной суд. И для того в Губернском правлении ОПРЕДЕЛЕНО: с прописанием сего доношения к вашему высокопревосходительству сообщить и требовать, дабы вы благоволили, чрез кого следует, от упоминаемых прапорщика Зыбина и от живущих у него иностранцов против представления реченного уездного суда без всякого упущения, отобрав показании, доставить в сие правление непомедля.

Советник Григорий Пич.

Сентября 29 дня

1799 года

По сему отношению предписано господину Обер полицмейстеру ордером с прочими при реестре 11 октября № 5519.

/л. 6/ 30 октября 1799 года

Его превосходительству господину генералу от инфантерии Московскому второму военному губернатору и разных орденов ковалеру Ивану Петровичу Архарову

от Московского обер полицмейстера

Рапорт

Во исполнение повеления вашего высокопревосходительства под № 5519 и приложенного при том отношения Нижегородского Губернского правления под № 28980, требуемыя по сему отношению от прапорщика Зыбина и италианца Тролии сведения отобраны и при сем к вашему высокопревосходительству, с возвращением отношения, честь имею представить.

Генерал майор Эртель.

/л. 7/ В Нижегородское Губернское правление

В следствие отношения сего правления под № 28980, от прапорщика Зыбина и италианца Тролли требуемые сведения отобраны, и при сем оные в Губернское правление препровождаю.

Октября 31 дня 1799 года”.

№ 3а

Дело об отравлении капельмейстера Собека князем Грузинским ¹³.

(Архив Кабинета Его Императорскаго Величества).

Милостивой госудырь мой, Федор Максимович!

Получив при отношении ко мне от вашего Превосходительства на высочайшее Его Императорскаго Величества имя, поданное от капельмейстера Собека с жалобою на князя Грузинскаго в напоении его дурманом, делал я выправку о деле, здесь производившемся. И оказалось, что оное по прозьбе Собека производилось в здешнем Надворном суде и решено еще 23-го минувшаго мая, по которому князь Грузинской выновным в сем не найден. А как поступок оной учинен был в Нижегородской Губернии, где князь Грузинской находится, то для изследования и поступления по законам дело оное отослано в Нижегородское Губернское правление. По тому, сообщив с препровождением оной, Собека, прозьбы и с прописанием к надлежащему исполнению последовавшаго по оной высочайшаго Его Императорскаго Величества повеления к Нижегородскому господину гражданскому губернатору, я, ваше превосходительство, о том извещаю. С истинным к вам почтением навсегда пребуду милостивый государь мой, вашего превосходительства покорнейший слуга № 1107

С. Салтыков.

июня 21 дня 1799 года
Москва
(Превосходительству Брискорну).

№ 3б

Дело о жалобе капельмейстера Зобека на попытку отравления его князем Грузинским

/л. 1-2/ Сентября 19 ¹⁴.

Милостивый государь, Иван Петрович!

По отношению ко мне Его сиятельства господина генерал фельдмаршала и кавалера графа Ивана Петровича Салтыкова, при коем доставлена, поданная на высочайшее Его Императорского Величества имя жалоба капельмейстера Зобека на князя Грузинского, в напоении его дурманом с объявлением высочайшего Его Императорского Величества повеления, чтобы оное дело и точныя его обстоятельства были изследованы. Препроводил я оную и два при ней свидетельства по требованию: князя Грузинского вверенной мне губернии Княгининской округи в селе его Лыскове в тамошний суд уездный к законному рассмотрению. Которой, рассматривая оное дело и из обстоятельств оного между прочим усмотрев, что находящийся в Москве италианец Тролли во время масляницы в публичном герберге, называемом Цареградским, в компании с иностранцами Яковом Клеселом и Андреем Клауллом при собрании известных и неизвестных людей, будучи спрошен, что в доме князя Грузинского с венгерцом Иваном Зобеком учинилось, ответствовал, что его, Зобека, напоили тамо дурманом, и что де в том князь Грузинский при всех у него тогда случившихся гостях откровенно признался. Как же скоро оной Тролли и еще был о том же спрошен, то паки подтвердил первые свои слова, нимало их не переменяя. Требовал от князя Грузинского против сего показания объяснение, которой ни в чем показанном на него не признается. А потому означенный суд для обнаружения по сему делу самой истины требует, чтоб от помянутого италианца Тролли отобрать объяснение: подлинно ли все то, что Яков Клессен и Андрей Клаул в Цареградском Герберге и напоении Зобека Дурманом от него Тролли, якобы, слышали было [65] им говорено и будет он показываемое ими утвердить, то еще наиточнейшим образом его расспросить: о давании Зобеку дурмана от кого точно и для чего сие происходило сам ли он, Тролли, действие сие видел, или от кого об оном слышал? И неизвестен ли он, кто имянно были гости у князя Грузинского, при которых будто признание сделал?

Я обращаясь к вам, милостивому государю, покорнейше прошу вас, кому надлежит приказать, как наискорее о требуемом Княгининском уездном судом означенного итальянца Тролли допросить, и что он покажет — меня не оставить благосклонным уведомлением.

Имею честь быть с совершенным почитанием и истинною преданностию, милостивого государя, вашего высокопревосходительства, всепокорнейший слуга

Егор Кудрявцев.

/л. 3/ 24 сентября 1799 года

Милостивый государь, Егор Федорович.

На предписанное мне в следствии

Здешний обер полицмейстер репортом донес, что италианца Тролли в Москве нет, а уехал назад тому три месяца на Макарьевскую ярмонку, и когда возвратитца неизвестно”.

Текст воспроизведен по изданию: К истории домашних крепостных театров и оркестров в России конца XVII-XVIII вв. // Памятники культуры: новые открытия. Письменность, искусство, археология. Ежегодник, 1991. М. Наука. 1997

Еще больше интересных материалов на нашем телеграм-канале ⏳Вперед в прошлое | Документы и факты⏳

<<-Вернуться назад

К ИСТОРИИ ДОМАШНИХ КРЕПОСТНЫХ ТЕАТРОВ И ОРКЕСТРОВ В РОССИИ КОНЦА XVII-XVIII вв.

Комментарии