«Служити мне государю своему царю и великому князю Алексею Михайловичю»

Русская присяга и шертовальная запись середины XVII в.

Понятия шерть, шертные грамоты и записи (от арабского «шарт» — условие, договор, соглашение) в русском политическом лексиконе появились со второй половины XV в. Они являлись публично-правовыми актами и ими, как пишет В. В. Трепавлов, «обозначались соглашения между московским государем и правителями некоторых владений к востоку от российских рубежей». Эти соглашения, оформленные шертью, обозначая первоначально установление российского протектората (покровительства), со временем, по мере реального подчинения восточных территорий Московскому государству, стали фиксировать безусловное подданство, когда шерть понималась уже как присяга на верность. Шертные отношения, таким образом, являлись одним из способов включения восточных территорий и народов в состав владений «белого царя», и, что очень важно, заключаясь добровольно, они «придавали легитимность российскому господству на новых территориях» (Трепавлов В. В. «Шертные» договоры: российский прообраз протектората // Россия и Восток: проблемы взаимодействия. III Междунар. науч. конф.: Тез. докл. Челябинск, 1995. Ч. 1. С. 28-33. См. также: Конев А.Ю. Шертоприводные записи и присяги сибирских «иноземцев» конца XVI-XVIII вв. // Вестник археологии, антропологии и этнографии / Ин-т проблем освоения Севера СО РАН. Тюмень, 2005. № 6. С. 172-177; Зайцев И.В. Проблема удостоверения клятвенных обязательств мусульманина перед христианской властью в России XVI-XIX веков // Отечественная история. 2008. № 4. С. 3-9).

Вышесказанное подчеркивает значимость изучения как шертных отношений, так и собственно шертей и шертных («шертовальных», или «шертоприводных») грамот и записей для понимания характера восточной экспансии России и обретения ею новых подданных и территорий. Шертование «иноземцев» активно практиковалось в ходе присоединения Сибири. На это неоднократно обращалось внимание в исследовательской литературе. Однако специальный анализ шертных записей сибирских «иноземцев», насколько нам известно, был предпринят лишь дважды: А. П. Уманским — при изучении русско-телеутских отношений в XVII в. (См.: Уманский А. П. Телеуты и русские в XVII-XVIII веках. Новосибирск, 1980), и А. Ю. Коневым. Последний кратко рассмотрел эволюцию «шертоприводных» записей, отметив, что они, «в широком смысле», имели «то же юридическое значение, что и крестоцелование — присяга православных подданных» (Конев А. Ю. Указ соч.). Кроме того, практику шертования в контексте «договорных отношений» русской власти и сибирских «иноземцев» проанализировала А. А. Люцидарская (См.: Люцидарская A. A. Договорные отношения в Сибири сквозь призму мировоззрения социума (XVII — начало XVIII века) // Народонаселение Сибири: стратегии и практики межкультурной коммуникации (XVII — начало XX века). Новосибирск, 2008. С. 58-84).

Однако никто из историков не проводил сравнительный анализ «иноземческой» шерти и русской присяги, практикуемых русскими властями в Сибири в конце XVI — начале XVIII в., т. е. в период присоединения Сибири. Возможности для такого сравнения были и остаются ограничены узким кругом опубликованных шертных записей сибирских «иноземцев». Нам удалось обнаружить лишь пять их полных публикаций: это остякская [184] шерть 1484 г. (См.: Бахрушин С. В. Остяцкие и вогульские княжества XVI и XVII вв. Л., 1935. С. 86-87), один образец «шертовальной» записи якутов второй половины 1640-х гг. (См.: Материалы по истории Якутии XVII века (Документы ясачного сбора). М., 1970. Ч. 3. С. 967-969), два образца записей, предназначенных для бурят (1642-1645 гг. (См.: Колониальная политика Московского государства в Якутии XVII в.: Сб. док. / Под ред. Я. П. Алькора и Б. Д. Грекова. Л., 1936. С. 10-11) и около 1700 г. (См.: Памятники Сибирской истории XVIII века. СПб., 1882. Кн. 1. С. 24-25)), и один образец «шертной записи», «по которой клялись магометанского закона подданные...» 1648 г. (судя по тексту, эта шерть предназначалась для сибирских татар) (См.: Собрание государственных грамот и договоров, хранящихся в государственной коллегии иностранных дел. М., 1822. Ч. 3. С. 440-442). Шертями по своему содержанию и смыслу являются и «договоры» о подданстве, заключенные российским послом Ф. А. Головиным с табангутами 12 марта 1689 г. (Публиковались три раза. См.: Собрание государственных грамот и договоров... М., 1826. Ч. 4. С. 596-599; Полное собрание законов Российской империи. СПб., 1830. Т. 3. С. 15-17; Сборник документов по истории Бурятии. XVII век / Сост. Г. Н. Румянцев и С. Б. Окунь. Улан-Удэ, 1960. Вып. 1. С. 331-333;) и рядом монгольских родов 15 января 1689 г. (Публиковались четыре раза. См.: Полное собрание законов... СПб., 1830. С. 4-7; Сборник... Улан-Удэ, 1960. Вып. 1. С. 326-330; Международные отношения в Центральной Азии. XVI]- XVIII вв.: Документы и материалы / Сост. Б. П. Гуревич, В. А. Моисеев. М., 1989. Кн. 1. С. 183-187; Русско-монгольские отношения. 1685-1691: Сб. док. / Сост. Г. И. Слесарчук. М., 2000. С. 186-190). Правда, многочисленные упоминания о шертовании и пересказы (краткие или пространные) шертных записей содержатся в наказах сибирским воеводам, их отписках в Москву, сказках, отписках, доездах, распросных речах, статейных списках, челобитных служилых людей, опубликованных в разных изданиях, начиная с XVIII в. и до настоящего времени. Изложение шерти (остякской «медвежьей клятвы») и описание процедуры шертования содержится в труде Г. Новицкого начала XVIII в. (См.: Новицкий Г. Краткое описание о народе остяцком. Новосибирск, 1941. С. 57-58). В документальных же изданиях, преимущественно XIX в. («Собрание государственных грамот и договоров», «Акты юридические», «Русская историческая библиотека», «Дополнения к Актам историческим» и др.), имеются публикации «крестоприводных целовальных записей» (присяжных листов), однако, лишь тех, которые имели место в европейской части России.

В связи с этим большой интерес представляют обнаруженные нами в Российском государственном архиве древних актов (РГАДА) в фонде Якутской приказной избы (ф. 1177) в столбце № 975 образец «шертовальной записи», предназначенной для юкагиров, и «список с присяги русских всяких чинов людей нынешнего 159 года». Помимо этих документов в столбце, который по описи датируется 1650-1651 гг., имеются «росписной список» колымских зимовьев и «крестоприводная целовальная запись к ясашному, таможенному и десятинному соболиному и денежному сбору». «Росписной список» был составлен при передаче зимовьев их бывшим приказчиком сыном боярским Василием Власьевым новому приказчику служилому человеку Тимофею Михайлову Булдакову. Отметим, что в это время на Колыме существовало три зимовья: Нижнее, Среднее и Верхнее. Приказчик находился в Среднем зимовье. Именно туда в 159 г. (1650/51 г.) и прибыл Булдаков, приняв управление колымскими зимовьями у Власьева (См.: Дополнения к Актам историческим, собранные и изданные Археографической комиссией. СПб., 1848. Т. 3. С. 283, 285). Прочие документы были скорее всего привезены самим Булдаковым из Якутска. Об [185] этом свидетельствует то, что в «шертовальной записи» как должностное лицо, с которым обязаны были взаимодействовать «иноземцы», фигурирует Булдаков. Внести его фамилию в запись могли только в Якутской приказной избе, поскольку вряд ли сами приказчики при пересдаче зимовьев осмелились бы переписать официальный документ, _т, е. в том образце, который имелся у Власьева, переправить фамилию приказчика.

Наличие в столбце образцов (формуляров) основных правовых актов (присяжных листов), которые определяли обязанности подданных перед монархом — «шертоприводной» записи и «присяги», а также «крестоприводной» записи — присяги на исполнение должностей, связанных с финансами и казенным имуществом, позволяет предположить, что Булдаков привез с собой комплект новых образцов «присяжных листов», по которым русские и «иноземцы» должны были присягать на верную службу царю Алексею Михайловичу, вступившему на престол в 1645 г. Из Якутска на Колыму Булдаков был послан в 157 г. (1648/49 г.) (См.: Дополнения к Актам историческим.,. Т. 3. С. 280-283). Видимо, к этому году в Якутск из Москвы и поступили новые образцы. В связи с этим отметим, что образец юкагирской «шертовальной» записи почти полностью текстуально совпадает с упомянутым выше образцом якутской «шертовальной» записи второй половины 1640-х гг. (отличаются прежде всего адресат, место и русские должностные лица), но существенно разнится от образца бурятской шерти 1642-1645 гг., в которой присяга оформлялась на имя царя Михаила Федоровича. Имеет он заметные отличия и от упомянутого образца «шертной записи» 1648 г., по которой «магометанского закона подданные» должны были приносить клятву верности царю Алексею Михайловичу, царице Марии Ильиничне и царевичу Дмитрию Алексеевичу.

В этой версии, правда, смущает тот факт, что второй интересующий нас документ называется «Список с присяги русских всяких чинов людей нынешнего 159 года». Формула «список с присяги ... нынешнего 159 года» дает, вроде бы, основание утверждать, что данный документ, точнее его копия («список») был составлен в 159 г., т. е. непосредственно при пересдаче зимовьев. Однако в этом случае остается непонятно, почему с одного документа был сделан «список», а с других нет. К тому же формулу «список с присяги... нынешнего 159 года» можно трактовать и в том смысле, что Булдаков, прибыв в Среднеколымское зимовье, сразу же, в «нынешнем 159 году», привел русских людей к присяге.

Но, как бы там ни было, конкретные обстоятельства появления образцов «присяжных листов» в Среднеколымском зимовье имеют частное значение. Бесспорным представляется лишь то, что два из них — «шертовальная запись» и «список с присяги» — призваны были оформить присягу русского и «иноземческого» населения новому русскому царю — Алексею Михайловичу. Хотя, разумеется, сам вопрос, как работал в Сибири механизм приведения «старых» и «новых» подданных к присяге безусловно заслуживает изучения. Да и в целом необходимо признать, что процедура шертования сибирских «иноземцев» и их шерти изучены явно недостаточно как в формально-правовом аспекте, так и в их реальном практическом воплощении.

Так, в частности, непонятно, где и как разрабатывались образцы (формуляры) «шертовальных» записей; насколько им соответствовали конкретные шерти, «подписывавшиеся» «иноземцами»; как те и другие варьировались применительно к разным временным отрезкам, ситуациям, территориям и этносоциальным группам; насколько первые шерти на подданство отличались от всех последующих (известно, что многие «иноземцы» шертовали неоднократно), а также от шертей на верность новым монархам, вступавшим на престол, и их наследникам; исходя из каких критериев русская сторона определяла контингент шертующих; как и насколько содержание «шертовальных» записей соотносилось с «иноземческой верой», по которой русские администраторы должны были в соответствии с правительственными предписаниями приводить к шерти; [186] на основании каких критериев можно классифицировать процедуру шертования и «шертовальные» записи.

Можно сформулировать еще много вопросов, на которые невозможно найти ответ в исследовательской литературе. Среди них весьма важным и принципиальным представляется вопрос о том, насколько активно, быстро и настойчиво русская власть внедряла свои политико-правовые нормы в «иноземческие» представления о господстве-подчинении, навязывая им тем самым свой вариант адаптации к новой для них политической системе. Одним из способов поиска ответа на этот вопрос является как раз сравнение «иноземческой» шерти и «русской» присяги.

Нижеследующая публикация показывает, что в середине XVII в. эти два правовых акта в своих основных смысловых положениях были весьма похожи, наблюдаются даже явные текстуальные совпадения. К сожалению, пока, из-за отсутствия необходимого фактического материала, невозможно судить, было ли это смысловое и текстуальное сближение «шертовальной» записи и присяги нововведением (в связи с восшествием на престол Алексея Михайловича) или уже опробованной ранее нормой, был ли данный образец «шертовальной» записи (равно как и аналогичный образец якутской шерти тех же лет) разработан для всей Сибири или только для ее Северо-Востока. Но в любом случае налицо явное стремление русской власти приблизить шерть в нормативно-правовом отношении к присяге православных подданных (в связи с этим обратим внимание на то, что и образец «магометанской» шерти 1648 г. по своему формуляру сближается с русской присягой).

Отметим также, что оба акта адаптированы к реалиям как Сибири в целом, так и ее северо-восточной части. Особенно это заметно в тексте «присяги», где наряду с европейскими народами и государствами упоминаются сибирские «правители» и народы, а также монголы, дауры и «китары» (видимо, китайцы). Показательно, что перечисленные в «записи» и «присяге» народы отнесены к реальным или потенциальным «недругам» государя «всеа Русии». На основании этого можно определить, какие народы, проживавшие в Сибири или на границе с ней, в середине XVII в. рассматривались русской властью как «немирные» и «непослушные» (не подчиненные) или не вполне «послушные». В эту категорию были зачислены калмыки, «киргизы» (енисейские кыргызы), якуты, тунгусы, юкагиры, буряты, монголы, дауры и «китары». Правда, опять же непонятно, в каком ведомстве — в одном из центральных приказов или в Якутской приказной избе — образцы «присяжных листов» были доработаны с учетом сибирских реалий. В «окружной грамоте» от июля 1645 г. верхотурскому воеводе, предписывавшей привести жителей Верхотурского уезда к присяге Алексею Михайловичу, говорится о том, что в случае отсутствия в Верхотурской съезжей (приказной) избе образца «шертовальной» записи местные власти должны самостоятельно написать оную специально для татар и вогулов (См.: Собрание государственных грамот и договоров... Ч. 3. С. 417). Это указывает на то, что «шертовальные» записи могли составляться в сибирских уездных центрах, однако, надо полагать, на основе предшествующих образцов, присланных ранее из Москвы.

Документы публикуются по правилам издания исторических источников. В скобках, согласно современной орфографии или в соответствии со смыслом, вставлены буквы, отсутствующие в тексте.

Публикацию подготовили доктор исторических наук A. C. ЗУЕВ и В. А. СЛУГИНА. [187]

№ 1

Список с присяги русских всяких чинов людей нынешнего 159 года

(Заголовок документа)

/Л. 3/ Цалую крест господень государю своему царю и великому князю Алексею Михайловичю ¹ всеа Русии на том: служити мне ему, государю своему царю и великому князю Алексею Михайловичю всеа Русии, и прямити и добра хоте ти во всем вправду безо всякие хитрости, и ево, государского, здоровья во всем оберегати, никакова лиха ему, государю, не мыслити, и оприч(ь) государя своего царя и великого князя Алексея Михайловича всеа Русии на Владимирское и на Московское государство, и на все великие государства Росийского царства иного государя из ыных государств Пол(ь)ского и Литовского, и немецких реш ² королей и королевичей, и из розных земель царей и царевичей, и из руских родов николь не хотети, и государству под ним, государем своим царем и великим князем Алексеем Михайловичем всеа Русии, не подыскивати никакими мерами никоторою хитростию.

А где уведаю или услышу на государя своего царя и великого князя Алексея Михайловича всеа Русии в каких людех скоп и заговор или иной какой злоумысел, и мне, имя рек, за государя своего царя и /Л. 4/ великого князя Алексея Михайловича всеа Русии с теми людми битись, и будет мочно жет ³, и мне их, переймав, привесть к государю, а будет за которыми мерами тех людей поймать не мочно, и мне про тот скоп и заговор сказать ему, государю, или ево, государевым, бояром и ближним людем или в городех воеводам и приказным людем.

А буде велит государь мне быти на своей, государеве, службе, и мне, будучи на государеве службе, ему, государю, служить и с недруги ево с крымскими и с татарскими, и с литовскими, и с немецкими люд(ь)ми, и сибирского царя с кучюмовым внуком з Девлет Киреем ⁴ з братею и племянники, и с калмыцкими тайши и их черными людми, и киргизы, и с якуты, и с тунгусы, и з браты ⁵, и с мугалы ⁶, и с ыными сибирскими иноземцы, которые государю непослушны, битиса за нево, государя, не щадя головы своея, до смерти; и в Крым или в Литву, и в Немцы, и в ыныя ни в которые государства, и в калмаки ⁷, и в киргизы, и в якуты, и в тунгусы, и в браты, и в мугалы, и в китары ⁸, и в андауры ⁹, и в ыные сибирския иноземцы не отъехать; из города, ис полков и ис посылок без государеву указу и без отпуску не ехать и города не здать; и в полкех воевод, и в посылках голов, и начал(ь)ных людей не покинуть; и с его, государевыми, изменники не зсылатца ни в чем; мне государю своему царю и великому князю Алексею Михайловичю всеа Русии не изменити никоторыми делы никоторою хитростию.

/Л. 5/ А хто не станет государю царю и великому князю Алексею Михайловичю всеа Русии служить и прямит(ь) или хто учнет с ызменники и с тотары, и с литовскими, и с немецкими люд(ь)ми ссылатца, и мне с теми люд(ь)ми за него, государя своего, и за его государство битись до смерти; а самому мне ни х какой измене и к воровству ни х какому, ни х какой воровской прелести не приставать; а служить мне государю своему царю и великому князю Алексею Михайловичю всеа Русии и прямить во всем в правду по сему крестному целованью.

Также мне самовол(ь)ством, скопом и заговором ни на ково не приходити и (ни)ково не грабить и не побивать; и посылкам во всяких делех сказыват(ь) [188] против государского крестного целованья; по свойству и по дружбе ни по ком не покрыват(ь), а по недружбе ни на кого ложно не сказывать.

И во всем мне государю своему царю и великому князю Алексею Михайловичю всеа Русии служить и прямити и добра хотети безо всякие хитрости по сему крестному целованью.

Яз, имя рек, целую сей святой животворящей крест Господен на том на всем, как в сей записи написано, потому мне государю своему /Л. 6/ царю и великому князю Алексею Михайловичи) всеа Русии служит(ь) и прямити и добра хотети во всем в правду безо всякие хитрости и до своего живота по сему крестному целованью.

РГАДА. Ф. 1177. Оп. 3. Стб. 975. Л. 3-6. Подлинник. Рукопись.

№ 2

Запись шертовал(ь)ная, по которой к государеву цареву и великого князя Алексея Михайловича всеа Русии юкагирских князцей и лутчих людей, и ясашных юкагирей, и иных всяких иноземцов по их вере привести к шерти, как они шертуют

(Заголовок документа)

/Л. 7/ Яз, имя рек, шертую по своей вере и за весь свой род государю царю и великому князю Алексею Михайловичю всеа Русии на том: быти мне и всему моему роду под ево, государевою, царскою высокою рукою в вечном прямом ясачном холопстве навеки неотступным без измены; и служити мне государю своему царю и великому князю Алексею Михайловичю всеа Русии и прямити и добра хотети во всем в правду безо всякие хитрости; и его государского, здоровья оберегати, никакова лиха ему, государю, не мыслити, и ясак ему, государю, с себя и с своих детей и братьи, и племянников, и с лутчих людей, и с подростков, и з захребетников по вся годы платить полной без недобору; и ево, государевых, служилых людей в улусах своих не побивать и не грабить и от воров и от сторонных людей, которые государю чинятца непослушны, оберегати и побивать их не давать; и быть с его, государевыми, служилыми люд(ь)ми за один, иных ото всюду свою братью юкагирей и их племянников /Л. 8/ и лутчих неясашных людей под его государеву цареву высокую руку приводить; ни в чем ему, государю, не изменить; и(з) старых своих кочевьев в ыные немирные землицы в юкагири и в браты, и в мугалы, и в китары, и в андауры, и в ыные сторонные реки в неясачные иноземцы не отъехат(ь) и с ними не ссылатца; и на государевых служилых людей и на торговых и на промышленных людей смертным убойством не учат ¹⁰, и того, что им не платит(ь) государева ясаку, не заказыват(ь); и над своею братею, юкагири, и над улусными люд(ь)ми их лутчими люд(ь)ми того смотрети и беретчи накрепко, чтоб в них никакова дурна умыслу и изменной шатости не было, и нихто бы от его царской высокой руки (из) юкагирских князцей и улусных людей никуды, измени, в которые изменные иноземцы не отошли.

А где уведаю или услышу от своей братьи, ясачных юкагирей, и (в) неясачных людех какую измену или скоп, или заговор, или злой какой умысел к [189] ему, государю, и на ево, государевых, служилых людей, и мне, имя рек, за государя своего царя и великого князя Алексея Михайловича всеа Русии битиса, и, будет мотча жет, и мне их, переймав, привести в ковымской острожек ¹¹ к приказному служилому человеку Тимофею Булдакову и к ыным приказным людем, которые посланы будут; а которыми мерами тех людей переймать не мочно, и мне про тот скоп и заговор потому ж сказывать в Ковымском же остроге приказным людем и служилым людем.

/Л. 9/ А где мне по государевому указу велеть быть на его, государеве, службе с его, государевыми, служилыми люд(ь)ми, и мне, имя рек, з государевыми служилыми люд(ь)ми за государя своего со всем своим родом стоят(ь) за один человек на ево, государевых, службах; с его, государевыми, изменники и непослушными люд(ь)ми с юкагири и с ыными иноземцы битиса, не щадя головы своея, до смерти, и на том бою не изменит(ь) и х тем непослушным иноземцам не от(ъ)ехать; и ни х какому дурному воровскому злому умыслу не пристават(ь) и никоторыми мерами никакою хитростию. На том на всем государю своему царю и великому князю Алексею Михайловичю всеа Русии и шертую, что в сей записе писано, по тому мне так и делати.

РГАДА. Ф. 1177. Оп. 3. Стб. 975. Л. 7-9. Подлинник. Рукопись.

Комментарии

1. Алексей Михайлович (1629-1676) — второй русский царь из династии Романовых.

2. Смысл слова непонятен, возможно, следует читать так: «немецких рек».

3. Так в тексте. По смыслу следует читать: «можно же», «возможно».

4. Девлет Кирей (Девлет Гирей) — внук сибирского хана Кучума, в 1630 — начале 1660-х гг. кочевал на юге Западной Сибири и в казахских степях, проводил активную антирусскую политику.

5. Браты — братские люди, предки бурят.

6. Мугалы — мунгалы, монголы.

7. Калмаки — калмыки.

8. Китары — этноним непонятен, но, вероятно, это китайцы.

9. Андауры — дауры (Ср.: Материалы... М., 1970. Ч. 3. С. 968).

10. Видимо, «не научать».

11. Колымские зимовья в документах XVII в. назывались также острожками, острогами. Здесь речь идет о Среднем Колымском зимовье, где находился приказчик.