ПОТОЦКИЙ ПАВЕЛ

МОСКОВИЯ

MOSCOVIA VEL NARRATIO BREVIS DE MORIBUS MONARCHIAE RUSSORUM ETC.

ХАРАКТЕРЫ ВЕЛЬМОЖ И ЗНАТНЫХ ЛЮДЕЙ В ЦАРСТВОВАНИЕ АЛЕКСЕЯ МИХАЙЛОВИЧА.

I.

(Сей драгоценный материал для Российской Истории достался нам после покойного Бурхгарда фон Вихманна, известного любителя и собирателя рукописей и редких книг. Рукопись сия писана по Латыни, самым чистым и плавным слогом, без означения числа и года. Автор ее, как видно, Поляк, жил в Москве во время Царя Алексея Михайловича, вероятно, по какому нибудь дипломатическому поручению от Польского Двора, в царствование Иоанна Казимира; знаком был со всеми в Москве и, кажется, по должности своей, наблюдал характеры. Автор везде почти беспристрастный, иногда весьма невыгодно и несправедливо относится о некоторых особах, и судит о них весьма строго. Заглавие рукописи следующее: Proceres maioris subsellii, vulgo Sclavonica lingua Boiare Dumnoi appellati, quasi Palatini. Мы сознаемся также, что в некоторых местах должны были смягчить или вовсе пропустить грубые выражения. Издат.)

Вельможи Верховного Совета, обыкновенно называемые Думными Боярами, степень, соответствующая Польским Воеводам, Palatini. [296]

1. Dux Nicetas Ivanovicius Odoievscius, Князь Никита Иванович Одоевский. Происходит от знаменитого и почти Царского рода Князей Черниговских; но когда Россия, соединяя в одно тело все малые владения, начала приобретать столь грозный вид для Европы, предки его променяли свой удел на безусловное подданство. Таким образом Князь Никита Иванович Одоевский живет теперь смешанный в толпе подданных, и по своему благоразумию (не всегда однако ж проницательному) и по благородным чувствованиям, не истребившимся в его сердце, он достоин лучшей участи и отечества, устроенного самым лучшим образом; он имеет основательные познания в Славянском языке и некоторые [297] сведения в Истории Польской. Полномочники наши (т. е. Польские), или как обыкновенно называем, Королевские Коммисары, назначенные для приведения к концу мирных переговоров сперва в Вильне, а после того в пограничных замках, нашли его расположенным к заключению трактата. И хотя посольство сие не имело желанного успеха, но важность Одоевского, как начальника Российской Миссии и его влияние на товарищей всегда удерживали их от грубого упорства и излишней болтливости. Одного Одоевского можно полагать истинным основателем тридцатилетнего мира. Отягченная болезнями старость часто препятствует ему присутствовать в Тайном Совете своего Государя, но если б он имел теперь прежнюю силу, твердость характера и крепость сил, то можно полагать, что он один был бы в состоянии смягчать жестокость правления. Впрочем, как одно или два пятна на лице не затмевают красоты оного, так и превосходные доблести одного человека не могут покрыть пороков других Вельмож.

2. Dux Gregorius Szancilevius Czyrkasius, Князь Григорий Сенчулеевич Черкасский. [298] Скифского, но знаменитого происхождения от нагорных Черкесов, иначе называемых Горцами или Пятигорцами. Он более отличается ловкостью в воинских упражнениях, нежели красноречием; не имеет никакого нравственного и ученого образования, и как дикарь, ищет случая показать необыкновенную крепость своего тела. Царь не столько любит его, сколько уважает за воинскую храбрость. Как опытный наездник, умеет он укрощать коней, которыми наполнены его обширные конюшни. Но душевные качества не соответствуют физическим преимуществам. Он более сострадателен к животным, нежели к людям. Кажется, что лютая природа Кавказа, питая его кобыльим молоком, приготовила дикий и зверский его характер.

3. Dux Ioannes Alexiovicius Vorotynscius. Князь Иван Алексеевич Воротынский. Одного происхождения с Одоевским. Счастие благосклонно было к нему в отношении к роду и богатству, но дух его неспособен к великим предприятиям. По моему мнению, никто другой не мог бы иметь столько силы при Дворе, потому что он двоюродный брат Государя по матери, если б с знаменитым [299] происхождением он соединял благоразумие, необходимое для знаменитых людей. Конечно юность его не допускает еще к исправлению важных должностей Государственных, но если война, продолжавшаяся почти двенадцать лет, не сделала его способным к воинским и гражданским делам, то мало надежды, чтобы он в последствии оказал большие успехи к удовлетворению сердечного желания Государя и великого чаяния народа.

4. Dux Jacobus Nichitius Odoievscius, Князь Яков Никитич Одоевский. Сын вышеупомянутого Никиты Одоевского, сведущ более в делах мирных, нежели воинских. Еще в юных летах, получив высокое звание, он оправдал сие поспешное возвышение похвальным управлением Астраханского Воеводства. Он образовал свой ум, занимаясь изучением Славянского языка, и отличается более природною мудростию, нежели приобретенною учеными трудами (если только мудрость может существовать во мраке невежества). Без сомнения, он был бы лучше всех своих сверстников, если б грубость, происходящая от гордости и тщеславия Русских Вельмож, была смягчена познанием утонченных [300] иностранных нравов, и если б привычки дикого воспитания не затмевали иногда истинно высоких качеств души его (Это писал иноземец и в какое время! Изд.).

5. Dux Gregorius Semianovicius Coraccinus. Князь Григорий Семенович Куракин. Отрасль Великих Князей Литовских Гедимина и Ольгерда, как то показывает и самое прозвание, сходное по звуку с именем Князей Корецких (Фамилия Князей Куракиных происходит точно от владетельных Князей Литовских, но сходство с Корецкими существует только в искажении имен: по Латыни Корецкий называется Coreccius. — Изд.). — Я полагаю, что многие поколения сих Князей (Литовских) переселились в пределы Великороссийские в то время, когда при Казимире III Ягеллоне, Министр, долженствовавший пещись о благосостоянии Королевского Дома, строгостью, достойною сожаления, удалил не только от Двора, но даже из пределов отечества Принцев крови, окружавших престол. Впрочем Князь Григорий, в глубокой старости бодр, чело имеет гордое и пасмурное.

6. Dux Alexius Andracovicius Halicinius. Князь Алексей Андреевич Голицын. Ветвь [301] той же отрасли. Находясь при Государе с самого малолетства, он в юных летах возведен в сие достоинство (Думного Боярина). Недавно назначен Наместником или Вице-Королем Сибири. Чем более счастие осыпало его своими дарами, тем был он скромнее, и почитал себя не властителем оных, а только хранителем.

7. Dux Theodoras Theodorovicius Coraccinus. Князь Федор Федорович Куракин. Внук Григория по брату. По испытанной его честности, поручено ему смотрение за воспитанием младшего Царевича Феодора Алексеевича. Но неблагоразумно поступает тот Государь, который, вверяя управление дел военных искусным Полководцам, охранение законов и управление дел гражданских беспристрастным судиям, поручает воспитание сынов своих (от которых часто зависит благоденствие и несчастие Царств) таким воспитателям, которым приличнее было бы заниматься сельским хозяйством, нежели образованием разума Царских отроков, предназначенных к управлению многими народами (В подлиннике сказано: «Sed nihil inconsultius est eo Principe, qui rem bellicam summi bellatoribus, legum tutelam et rerum civilium adminisirationem, iuris et aequi consultissimis committit; solam filiorum institutionem, a qna aut felicitates suas mutantur regna, aut certe exspectant, ut lapsu graviore ruant, ad eos, demum redigit moderatores, quos melius et conuenientius agro colendo, quam excolendis in spem regiminis magnorum populorum natis ingeniis, admovisset».). [302]

8. Dux Ioannes Petrovicius Pronscius. Князь Иван Петрович Пронский. Из уважении только к знаменитому роду, происходящему от Великих Князей Киевских, определен он к воспитанию старшего сына Государева, Алексея Алексеевича. Но поздно и бесполезно раскаялся в последствии Государь в поручении ему сей важной обязанности, зная, сколь сильно укореняются в сердцах правила, внушаемые непросвещенным умом, как в людях простого звания, так и в самих правителях, и сколь важный предмет в наследственном Государстве воспитание Царских сыновей, и образование их ума Науками, приличными их предназначению, и чтением полезных сочинении.

9. Dux Ioannes Andraeovicius Chovanseius. Князь Андрей Андреевич Хованский. Ежели разобрать значение его прозвания на [303] Польском языке (Chowac, по Польски значит блюсти, сохранять. Изд.), то никто лучше его не мог бы сохранить отличий, приобретенных его предками, происходящими от рода Гедиминова. Но он питал в душе своей чувства холодного пасынка к матери своей Литве (Упреки сии в устах Поляка суть самая лестная похвала для патриота тогдашнего времени. Изд.). Не слепой случай, а самое небо сжалилось над Поляками, и отмстило ему, когда он, потеряв сражение при Полонке, пал на поле битвы в цветущих летах.

10. Dux Borisius Alexandrovicius Replinus. Князь Борис Александрович Репнин. Ничто не было приятнее для Московского Двора, как низвержение сего Князя с той высокой степени могущества, на которой он, можно сказать, один стоял при Царе Михаиле Феодоровиче. Князь Борис Александрович, при самой перемене счастия, не отстал от своей жестокости; обстоятельство, которое, к несчастию рода человеческого, служит доказательством, что все прочие язвы сердца с летами исцеляются, или по [304] крайней мере укрощаются, но жестокость характера не оставляет человека до последней минуты жизни.

11. Dux Ioannes Borisovicius Replinus. Князь Иван Борисович Репнин. Многие подозревают, что сын имеет те же пороки, как и отец, но только умеет скрывать их под личиною добродетели. Он однако ж пользуется уважением своих соотечественников, которые почитают его человеком осторожным, благоразумным и достопочтенным.

12. Basilius Borisovicius Szeremetius. Василий Борисович Шереметев. Доблести должно оценять и вознаграждать в то самое время, когда они раждаются. Когда на берегах Тибра тиранство истребило добродетель и, помрачив рабством независимость, с свирепостию устремляло секиры на невинные главы, тогда и Рим познал сию истину. Город сей, которому надлежало быть убежищем хищных зверей, а не отечеством героев, город, охотнее вознаграждавший пороки, нежели заслуги великих мужей, скорее согласился сослать в изгнание избавителя своего Камилла, нежели удостоить его почестями триумфа. Рим равнодушно смотрел [305] на героя, скрывавшегося в бедной деревеньке, который целою частью Света увеличил свое неблагодарное отечество и покорил ему соперницу его — Республику Карфагенскую; Рим тогда только почувствовал всю важность подвигов добродетельных своих сынов, и отдал им должную справедливость, когда их, к несчастно, не было уже на свете. Для отличных воинских доблестей Шереметева, кои суть наследственные в сем знаменитом роде, не было бы пределов, если б не встретились препятствия со стороны самого Московского Двора. Подвигам и деятельности сего великого мужа положены были многие преграды. Его послали управлять несчастною провинциею, избегаемою всеми Боярами, где сей герой, мужественно сражавшийся за Русское Царство, твердо переносит бедственную участь, чтобы служить отечеству.

13. Michael Michaelovicius Solticovius. Михайло Михайлович Солтыков. Великая северная Монархия составлена, как известно, из многих переселенцев. Род Солтыковых, одинакого герба и крови с родом Морозовых и Шеиных, ведет начало свое от Михайла Прусака (Michael [306] Pruthenus), который, за пять сот лет до сего времени, поселился с своими единоземцами в Новгороде, при Великом Князе Александре Невском. Михайло Солтыков с братом своим Борисом, который был некогда Маршалом (Mareschalcus) (?), при Дворе Великого Князя, оказали важные услуги Михаилу Феодоровичу при вступлении его на престол Московский. Солтыков, без сомнения, сохранил бы до самой старости своей непоколебимую силу при Дворе, если б зависть не успела отвратить взоров Государя от заслуг сего мужа.

14. Petrus Vasilevicius Szeremetius. Петр Васильевич Шереметев. Надменный высоким своим родом, как будто бы собственными заслугами достиг до высокого сана. Он приобрел некоторую известность, хорошо правив Киевом. Он имеет много хороших способностей, но самохвальство его и непомерная жажда воинской славы, необыкновенная гордость и высокомерие, делают его несносным даже его соотчичам. (Видно Автор был в размолвке с П. В. Шереметевым Изд.) [307]

15. Ioannes Ivanovicius Solticcovius. Иван Иванович Солтыков. Сей, не Римский, но Русский Аппий Клавдий, слеп глазами, но не умом. Он столь твердо и столь точно содержит в памяти деяния старины, что с ним, как с оракулом, советуются в рассуждении внутренних и внешних отношений Государства, хотя долговременная слепота и преклонные лета не дозволяют ему присутствовать в Совете Государевом.

16. Petrus Michalovicius Solticcovius. Петр Михайлович Солтыков. Ровесник Государя, и почти с самого младенчества находящийся при нем на службе. К удивлению, он весьма мало занял пороков от других и внес много добродетелей в Государственную службу. Муж редкого благоразумия и непоколебимой к Государю верности; он неоднократно уничтожал замыслы завистливых вельмож, и милость Государя, переменившаяся для многих любимцев, для одного Солтыкова, кажется, упрочена на твердых основаниях.

17. Dux Ioannes Semenovicius Prosorovseius. Князь Иван Семенович Прозоровский. Род свой ведет от крови Ярославских Князей. Полномочничество его для [308] заключения мира с Швециею, мирные его расположения и доблести воинские прославили его в Северных странах. Он послан на Дон для усмирения бунта Казаков, и теперь, когда мы пишем сие, Двор остается еще в ожидании, чем кончится это происшествие.

18. Dux Ioannes Andraeovius Chilcovius. Князь Иван Андреевич Хилков. Если б он умел так же укрощать свою вспыльчивость, как умеет удерживать свои руки от подарков и взяток, то я по справедливости поставил бы его между образцами древней честности. Но сколь благородное сердце его неприступно для корыстолюбивого разврата, столь вспыльчивая ярость открывает в нем душу жестокую и мрачную.

19. Князь Юрий Алексеевич Долгорукий. Dux Georgius Alexiovicius Dolgoruccius. Редко тот играет с успехом свою ролю, чье лице несогласно с сердцем. Этот Князь хочет казаться Фабием, но похож более на Катилину. Он причиною мятежа Донских Казаков; ибо велев повесить одного почти невинного казачьего старосту, так раздражил чернь, что за одну, неуместно поставленную висельницу, Казаки мстят ужаснейшим [309] образом, предав неистовому убийству всех невинных жителей, обитавших на обширном пространстве от Астрахани до Казани. И человек, бывший причиною такого кровопролития, остался без наказания потому единственно., что он имеет несколько хороших способностей к делам воинским и гражданским, и потому что Государь столь великую потерю своих подданных ставил ниже заслуг одного человека, не умевшего владеть буйными своими страстями.

20. Dux Ioannes Ivanovicius Romodanovscius. Князь Иван Иванович Ромодановский. Благоприятное счастие и расположение Государя к сему роду столько возвысило Ромодановских, что четверо из них считаются в числе Думных Бояр. Конечно упомянутый Князь никогда не достиг бы столь важного достоинства, если б сын его, всегда находящийся при Государе, своим влиянием не проложил пути к почестям отцу своему, не имеющему никаких личных преимуществ.

21. Dux Georgius Ivanovicius Romodanovscius. Князь Георгий Иванович Ромодановский. [310]

22. Dux Basilius Gregorovicius Romodanovscius, Князь Василий Григорьевич Ромодановский (Автор будучи везде почти беспристрастным, хотя слишком строгим судьею, кажется несправедливым в отношении к двум вышеупомянутым Ромодановским. В самых красноречивых выражениях, напитанных однако ж злобою, он описывает сих Князей самыми черными красками как Сеяна и Нарцисса. Мы заблагорассудили вовсе пропустить сие место. Изд.).

23. Dux Gregorius Gregorovicius Romodanovscius. Князь Григорий Григорьевич Ромодановский. Отличается свирепостью характера и телесною силою. Он более отличен храбростью, нежели благоразумием, и успешнее отправляет должность солдата, нежели искусного Полководца. Но если должно судить о заслугах, оказанных им Московскому Царству, то знают современники и передадут потомству весть, что если в течение последней двенадцатилетней войны, не многие из Русских оказали столь важные подвиги для отечества то в пылкости военной, в неутомимой деятельности, быстроте, и в львином так сказать мужестве никто не превзошел его. [311]

24. Athanasius Lavrentovicius Nasczoccinius. Афанасий Лаврентьевич Нащокин. Родиться от славных предков есть дело случая: преимущество сие ценится надлежащим образом. Но прославиться самим собою, составить, или лучше сказать, создать себе счастие может только тот, кого необыкновенная доблесть отличила от толпы. Гражданин Арпин, неизвестный и скрывавшийся в провинции, Арпин, который избавил Рим от бешенства заговорщиков, и в начале своего гражданского поприща умел погасить факелы убийц, возженные на истребление отечества, заслуживает похвалу не только от спасенного им Рима, но и от всех мудрецов вселенные. Будучи обязан знаменитостию своего имени не знатности предков, но бессмертной славе, он без оскорбления человечества достоин того, чтобы тщеславие отыскивало в нем предка. Марий, не будучи из рода Клавдиев, Корнелиев или Фабиев, изгнал и поразил шестьсот тысяч Кимвров, наводнивших Италию, и сим доказал свету, что и от низких сословий народа можно ожидать людей великих, избавителей или основателей [312] Империи, если природа потщится украсить кого доблестями. При отличном благорасположении Государя, милосердое небо и снисходительное благоволение природы, отличило Нащокина. Гремевшая в Европе слава тринадцатилетнего перемирия, коего желали все Христианские Державы (но едвали надеялись), воздвигает Нащокину благороднейший памятник в сердцах потомков: ибо тот, кто кладет основание миру, хотя бы и непродолжительному, оказывает истинную услугу обеим сторонам, и достоин большей славы нежели те, которые истощают силы Государства бедственными и кровопролитными воинами. Одним словом ни к какому Государству нельзя лучше применить сего двустишия Латинского Поэта:

«Summos posse viros, et magna exempla daturos,
Vervecum in patria, et crassoque sub aere nasci».

T. e. Великие мужи, достойные служить образцами, могут раждаться даже в странах необразованных и под мрачным небом (Сие применение стиха к России вовсе не оскорбительно, если рассудим, в какое время это было писано. Конечно нельзя не удивляться, что Россия до Петра Великого, будучи на низшей степени просвещения, нежели другие Европейские страны, производила великих мужей в войне и мире. Кажется, ни к одному народу природа не была столь благосклонною. Изд.). [313]

25. Boguslaus sive Bohdanus Matwieiovicius Chitriuss. Богуслав или Богдан Матвеевич Хитров. Заключим исчисление знатнейших Бояр Московского Царства, именем почтеннейшего мужа, который не затыкает ушей своих от просителей, особливо от иностранных; который столь великодушно и искусно поддерживает славу Царского венца благотворною своею рукою, что почти совершенно уничтожил господствовавшее здесь тиранство, и на развалинах его основал храм Грации. Суровость пасмурного чела, бывающую обыкновенным пятном народа необразованного, смягчил он кротостью и приветливостью, дотоле почти неизвестною Боярам сих стран, и сколько превосходит он прочих Министров в искустве правления, столько заслуживает уважение и любовь великодушным и неутомимым ходатайством за несчастных, припадающих к стопам Государя. Он весьма прилично занимает место оруженосца, или хранителя оружия, употребляемого самим Государем, и также [314] хранителя золотой казны или Царских сокровищ и драгоценных камней, ибо кротким и любезным обхождением, он гораздо более покорил для Царя сердец, нежели железо успело доселе покорить ему невольников, не истощая казны Государя щедротами, приобрел для него друзей, коих всякий Правитель должен считать драгоценнее сокровищ. Опасаясь наскучить читателю, я оставляю дальнейшие похвалы сего мужа, но признательность повелевает мне хранить в сердце память его благородных качеств.

(Окончание впредь.)

Текст воспроизведен по изданию: Характеры вельмож и знатных людей в царствование Алексея Михайловича // Северный архив, Часть 17. № 20. 1825