ОСКОЛЬСКАЯ ГРАМОТКА 1649 ГОДА

Частные письма ("грамотки") — один из самых любопытных источников по истории России XVII века. Сохранившие живой народный язык, передающие чувства и повседневные заботы их авторов, эти письма, как никакой другой документ, приближают к нам допетровскую Русь во всей ее сложности и простоте. Вот знатный юноша, в числе немногих спальников приглашенный на именины царевича, рассказывает отцу, что сидел у царского пирога. Помещик сообщает в Москву о восстании крестьян и своем бегстве в Вологду. Тотемский подьячий Арефа с упорством дон Жуана соблазняет Анницу, сестру местного дьякона: "Выдь, друг, надёжа моя, на вечер, на огород, я приду". Холопы Д. М. Пожарского, задумавшие побег к запорожским казакам, от имени князя пишут письмо его приказчику в далекое мещевское поместье, запечатывают его перстнем, которым завладели (пока их господин мылся в бане) в надежде, что грамотка будет охранять их на опасном пути ¹.

Кем только и в каких целях не писались такие письма! В отличие от писцовых книг, актов и других документов той эпохи грамотки почти всегда рисуют бытовые жизненные коллизии. Вот одна из них, врученная оскольским помещиком Ю. Д. Ивсюковым воеводе Ф. И. Ловчикову 28 мая 1649 г. ²:

"Государю и многим людем добродею и к нам многомилостивому Юрию Даниловичю бьют челом и милости просят от бога забвенные и пред человеки паче всех человек грешные племянники твои пять человек. Умилостивись, государь наш дядюшка Юрья Данилович! Пожалуй, не вводи нас в большай грех, а себя в большай убытак и не вводи и детей своих в напрасную смерть. Ото всево от тово откупись, дай нам денег пятьдесят рублев. А положи, едучи к Вяблонову: сверх Халани речки по левую сторону дороги стоит столб на гранях ³, от тово столба отмерей дватцать шахов влево ж, и тут ямка, а в ней поставлен маленькой кусток вишневой, и тебе бы тут положить. А будет не положишь, или то будет от тебя или от тово, кто станет прочитать вслух, и тот у нас жив не будет. А у тово места у нас будет караул. И тебе бы тово не учинить, что нас не [185] наделить — отнюдь от нас нигде и з детьми не укроесся. Уже нам лихим лиха за обычей всякое делать! А пишем мы к тебе для тово, чтоб доспеть тайно, а тебя бы добре не разгневить. А буди не положишь, житье твое достанетца нивесть кому. А больше недели ждать не станем-то уже нас буди опасен".

Город Оскол был построен в самом конце XVI в. для защиты южной границы России от татарских набегов. Его населял мелкий служилый люд, который делил свое время между трудами на пашне (собственные крестьяне имелись далеко не у всех помещиков) и тяжелой пограничной службой. В том же 1649 г., когда была составлена приведенная выше грамотка, оскольские дворяне, жалуясь царю Алексею Михайловичу на непосильные работы по укреплению соседнего городка, писали в челобитной: "И нам, холопем твоим, стало бедно, разорились до конца" ⁴ . Грамотку, которую Ивсюков, не испугавшись угроз, принес в воеводскую канцелярию, доставил ему, по его словам, из города Яблонова оскольский же дворянин Исай Звягинцев.

И того и другого помещика мы находим в писцовой книге Оскольского уезда 1643 года. Каждому из них принадлежало по части ("жеребью") деревни Волковой: Звягинцеву с братом Степаном — 50 дес. (в одном поле), из них всего 5 дес. пашни; Ивсюкову — 35 десятин. Крестьян в их владениях не было (у Ивсюкова, по-видимому, никогда; у Звягинцевых — с 1642 г., когда сбежал бобыль С. Булыгин, а единственный крестьянин Кондратий умер еще раньше) ⁵. В местной социальной иерархии Звягинцев занимал самое скромное положение и имел минимальный среди оскольских дворян поместный и денежный оклады: 100 четвертей земли и 5 руб. годового жалованья, хотя и помнил за собой некоторые воинские заслуги (в 1643 г., например, "убил мужика" в бою с татарами на речке Деркул ⁶). И для Звягинцева, и для Ивсюкова 50 руб. были огромной суммой: на такие деньги можно было купить несколько лошадей или, скажем, выкупить из татарского плена трех крестьян и холопов ⁷. Понятно поэтому, отчего предусмотрительные грабители дали Ивсюкову неделю сроку для сбора выкупа.

Оскольский воевода начал следствие с допроса Звягинцева. Сначала тот упорствовал, утверждая, что никакой грамотки Ивсюкову не передавал. Но, просидев несколько дней в тюрьме, сознался, что привез ее из Яблонова, где получил письмо, о содержании которого осведомлен не был, от незнакомого человека. Воевода незамедлительно переслал "воровской" документ в Яблонов "для опознаванья, чья рука". Там экспертизе подверглись, очевидно, образцы письма яблоновских подьячих и иных грамотеев. Однако подобного почерка не нашли. Тогда Ловчиков решил послать в Яблонов в сопровождении пристава самого Звягинцева для поисков преступника среди местных жителей. Звягинцев ехать в Яблонов наотрез отказался, заявив воеводе: "Хто ему грамотку дал, и ему тово человека не узнать". 28 июня он послал из тюрьмы челобитную в Москву, повторив в ней то, что раньше говорил воеводе: про автора письма ничего не знает, а сидит в тюрьме "безвинно". Из Москвы воеводе указали продолжить сыск ⁸. На этом сведения о подметном письме в источниках обрываются. Во всяком случае, в течение месяца шантажисты не привели в исполнение угроз и Ивсюкову не пришлось жалеть о том, как он распорядился документом.

Что же реально угрожало шантажистам в XVII веке? Специальной статьи в Соборном уложении 1649 г. на этот счет нет. Но шантаж с целью завладения чужой собственностью мог рассматриваться как "татьба" (воровство), мошенничество. Человек, впервые совершивший одно из этих преступлений, лишался левого уха, подвергался битью кнутом и двухлетнему тюремному заключению с конфискацией имущества в пользу пострадавших (во второй раз он терял правое ухо и попадал в тюрьму на четыре года. В третий раз лишался жизни). А после выхода из тюрьмы преступник ссылался на службу в пограничные районы ⁹. Последнее, впрочем, Звягинцеву (если виноват был он) не грозило: он к так жил неподалеку от границы.

Комментарии

1. См.: Н. П. Панкратова. Любовные письма подьячего Арефы Малевинского. "Труды" Отдела древнерусской литературы Института русской литературы АН СССР, 1962, т. XVIII; "Московская деловая и бытовая письменность XVII века". М. 1968; "Грамотки XVII — начала XVIII века". М. 1969; А. Л. Станиславский. Грамотка служилого иноземца 1614 г. "Советские архивы", 1979, № 2; ЦГАДА, ф. 210, Столбцы Новгородского стола, д. 8, л. 428.

2. ЦГАДА, ф. 210, Столбцы Белгородского стола, д. 270, л. 485.

3. Т. е. межевой столб.

4. ЦГАДА, ф. 210, Столбцы Белгородского стола, д. 288, л. 21.

5. Там же, ф. 1209, кн. 343, лл. 512об. — 514, 517-519об.

6. Там же, ф. 210, Столбцы Белгородского стола, д. 288, л. 21.

7. "Памятники русского права". Вып. 6. М. 1957, с. 66.

8. ЦГАДА, ф. 210, Столбцы Белгородского стола, д. 270, лл. 481-491.

9. "Памятники русского права". Вып. 6, с. 384-385.