Первые русские поселения на Сибирском Востоке.

Русские перевалили через Урал в конце XVI столетия. В 1584 г. присланы были из Москвы воеводы Василий Сукин и Иван Мяснов и поставили город Тюмень, бывший Чингий; в 1587 году, при Федоре Иоанновиче, воевода Данило Чулков основал Тобольск, откуда Русские с удивительною быстротою рассыпались по всей Сибири. В 1604 г. заложен Томск, в 1619 Енисейск; в 1632 Якутск; в 1638 Охотск и в 1661 году Иркутск.

О реке Амуре услыхали Русские в первый раз от казачьих партий, посланных в 1636 году из Томска на р. Алдан объясачить тамошних Тунгусов. Некоторые из них, под предводительством Ивана Москвитина, подвигаясь постепенно к Востоку, пришли в 1639 г. к берегам Охотского моря, где построили зимовье на р. Улье для сбору ясака. Тут они встретили Тунгусов с р. Уди, которые рассказали им о племенах, живущих по рр. Зее и Шилкару, что племена эти занимаются земледелием и променивают Тунгусам хлеб на пушнину (меха). Другое племя на устье Амура называлось Натки; эти Натки променивали бисер, медь, посуду, серебряные украшения, шелковые и бумажные ткани, которые они получали из Японии и Китая.

В 1648 г. Енисейцы отправили сына боярского Ивана Галкина наложить ясак на Прибайкальских народов. Из Баргузинского острога послал он с этою же целию несколько казаков на р. Шилку, которые, вернувшись в Енисейск, рассказали воеводе Афанасию Пашкову, что из Баргузинского острога можно поспеть верхом к озеру Иргену в шесть дней, или водою по Байкалу и по рекам Селенге и Хилоку; что в 300 саженях от Иргеня есть еще другое озеро Арахлей, где также множество живет Тунгусов; от этих озер недалеко сухим путем до р. Ингоды, впадающей в Шилку; вообще от Иргена до устья Ингоды считается четыре дня пути; оттуда остается еще около 50 верст до впадающей в Шилку р. Нерчи, где тоже Тунгусов очень много. Казаки: объявили притом, что для «обхвата» Тунгусов необходимо построить у Иргена и у Нерчи остроги, на что нужно было не более ста казаков.

Обо всем этом Пашков писал в Москву; но, не дожидаясь ответа, немедленно отправил в Июне 1652 года сына боярского Петра Бекетова со сотнею казаков для приведения этого дела в исполнение. Доехав до Братского острога, он послал [6] пятидесятника Ивана Максимова вперед на озеро Ирген, где ему велено зимовать, собрать ясак и идти следующим летом на встречу Бекетову. Сам Пашков зимовал на устье Селенги. В Июне 1653 г. партия поплыла на дощаниках вверх по Селенге и на 27-й день встретила Максимова на р. Хилок. Они пересели на легкие лодки и доплыли до озера Иргена, которое в то время имело сообщение с рекою. Тут построили они острог и собрали ясаку 19 сороков соболей, которые тогда в Енисейске ценились, по высокой своей доброте, до четырех тысяч рублей.

Путь от Иргена к Шилке лежал через Яблонный хребет, на р. Ингоду. Бекетов выехал 19 Октября 1653 года; но едва проехал 10 верст на плотах своих, как увидел, что река замерзла. Он послал десятника Максима Урасова сухим путем искать на устье Нерчи места, где бы острог заложить и рекомендовал его Даурскому князю Гантимуру, который выселился в эти места с реки Науна и оказывал Русским расположение. Сам Бекетов вернулся в Иргенский острог, оставя в зимовье 20 человек беречь провиант и военную аммуницию.

Урасов писал к Бекетову, что на южном берегу Шилки, на устье Нерчи (Нипчу) заложил небольшой острог, что тамошние Тунгусы ему ни в чем не препятствовали и охотно согласились платить ясак; что земля там способна к хлебопашеству, а Шилка изобилует рыбою.

Все шло сначала удачно, но счастие вдруг оставило Бекетова. Гантимур, бывший на Науне самовластным князем, при возрастании силы Маньчжуров, пред покорением ими Китая, не пожелал принять чужую власть над собою и выбрался из земли своей на р. Шилку. Как приятель, он готов был оказывать всякие услуги и долгое время выражал Русским свою благосклонность, пока не приметил, что ему хотят накинуть веревку на шею и поступить с ним как с другими Тунгусами. Не долго думая, он ушел со всеми людьми на р. Аргунь. Урасов посылал за ним людей до рек Гана и Хайлара; люди эти принесли от него несколько ничтожных подарков, которые называли ясаком.

Бекетов, по прибытии своем, хотел покуситься снова, его заманить или обольстить ласковыми словами к возвращению и с этою целию послал к нему пятидесятника Ивана Котельникова с одним казаком, но они не возвращались, и о них не было даже слуху.

Тунгусы, которые сначала добровольно согласились платить ясак, начали бунтоваться. В 1654 г. они осадили Бекетова в небольшом его остроге; но сделать ничего не могли; захватили только несколько лошадей и потоптали на поле хлеб, первый опыт земледелия, заведенного по приказанию Бекетова. Но и этот вред и убыток был довольно велик. Казаки начали терпеть недостаток в съестных припасах; они знали, что по близости должны быть Русские, об успехах которых на Амуре разнеслась слава по всей Русской земле, и воображали себе, что у этих земляков [7] всего есть в избытке; а потому и решились оставить острог. Сначала ушло 30 казаков, а Бекетов, очутившись с 20 только казаками, хотя сначала и противился их злому умыслу; но, стесненный нуждою, и сам решился, наконец, бросить острог, вышел на Амур и наравне с находившимися там казаками отправлял казацкую службу. В 1660 г. он через Якутск вернулся в Енисейск, где ожидал суда за то, что покинул острог; но добрые соболи его защитили и спасли от наказания.

Проследим с самого начала похождения Русских удальцов на дальнем Сибирском Востоке.

В 1636 году Томский воевода, слыша о богатстве Приленских земель, отправил в Якутск 50 человек казаков под предводительством атамана Дмитрия Копылова, который по приходе, своем на Лену в 1637 году, пошел на р. Алдан, поплыл вверх, заложил на этой реке зимовье или небольшой острог и ограбил Якутов на р. Амге, впадающей в Алдан.

Сын боярский Парфен Ходырев послан был из Енисейска в Якутск для управления там делами. Он узнал о насилиях, произведенных Копыловым, и напал на него в самое то время, как Копылов возвращался с захваченными лошадьми и рогатым скотом. Томские казаки были побеждены и лишились 500 лошадей и такого же числа быков.

Ходырев велел порубить 30 человек Якутов из партии Копылова и вместо того, чтоб отнятый скот возвратить несчастным хозяевам, удержал его для себя и своих казаков. Один грабитель приходил за другим, и кто бы ни одержал верх, бедным Якутам было от того не легче.

Впрочем атаман Копылов оказал услугу тем, что первый положил основание распространению Российских владений до Камчатского моря. Он в 1639 году отправил для новых обысканий казака Ивана Москвитина с двадцатью человеками из своих людей и для лучшего успеха присоединил к ним еще одинадцать человек Красноярских казаков. Казаки эти плыли Маею вверх, пока дошли до рек, впадающих в Охотское море. Во время пути они объясачили Тунгусов. Путь их шел от Якутского острога до Алдана в сутки, и пять недель до устья р. Маи. Вдоль по Мае шесть недель ходу до р. Ньюдмы, текущей в первую с левой стороны, и шесть недель по р. Ньюдме на стругах до гор. Для прохода через горы надо было употребить полдня до источников р. Ульи, вдоль которой надо было еще день путешествовать до самого соединения ее с другою, где собственно начинается имя Ульи, и тогда требовалось не более пяти дней, чтобы дойти до ее устья. У этого устья Томские казаки построили зимовье и оттуда шли на Север и на Юг подле морских берегов до рек Тауи и Уди. От Удских Тунгусов слышали они, что у реки Чи (Зеи) и Шилкара живет земледельческий народ, с которым они ведут торги и меняют на хлеб соболей. Чи впадает в Шилкар, а сия последняя в Амур, которого устье идет к великому озеру. Эти [8] же Тунгусы сказывали им о р. Омуте, что на ней также живут Тунгусы, которые ведут торги с народом Натки; этот народ живет близ озера и говорит своим языком. Омутские Тунгусы приносили к ним соболей, а за них получали серебро и большие медные котлы, употребляемые ими для варения пищи; также бисер, шелковые и шерстяные материи, привозимые из других мест. Сказывали еще о р. Мамуре, что на ней живут люди, которые держат скот и пашут землю, садят вино в медных котлах с трубами, держат кур и свиней и привозят по Амуру муку к Натканцам.

Томские казаки хотели перейти с Уди на Зею, но Тунгусы не хотели дать им проводников, так как у них оказался недостаток в съестных припасах, и они вынуждены были идти назад.

Между тем Енисейский атаман Максим Перфильев тоже не мало способствовал к распространению Русского владычества в Сибири. Он был послан в 1638 году из Енисейска для «новых обысканий у р. Витима». Он зимовал в Олекминском остроге и весною 1639 года пошел далее с 36-ю человеками отчасти казаков, а отчасти вольных, зимовал, в следующем 1640 году поплыл Витимом далее вверх и в восемь дней пришел к реке Цыпиру, которую Русские назвали Ципа и при которой, как сказывали ему, жило много Тунгусов. Девять дней шел он вверх этою рекою до большого порога, где он должен был остановиться. Припасов оказалось недостаточно, товарищи не хотели идти далее; он вернулся с двумя сороками соболей, которые собрал по дороге с Тунгусов.

Путешествие это не столько важно, сколько полученные от Витимских Тунгусов известия. Они сказали, что с устьев р. Кутомалы, впадающей в р. Витим, надобно плыть еще целый месяц по последней вверх, прежде нежели можно дойти до р. Карги, где живет Даурский князец Ботога, который имеет соболей, серебро и шелковые материи, получаемые у реки Шилки от князца Лавкая на обмен соболей; далее вверх у Витима до озера Еравны обитают тоже Дауры, которые держат много скота; что от жилищ князца Ботоги считается три или четыре дни ходу сухим путем до р. Шилки, вдоль которой живут до устья ее Дауры, имеющие у себя пашни и сеющие всякий хлеб. Князец Лавкай живет при устье р. Ура (по-русски Урка) и неподалеку от него добывают серебряную руду (у р. Аргуни), которую Дауры плавят и меняют на соболей, сбывая их Китайцам, а получают от них шелковые материи и разные другие товары; что там же копают медную и свинцовую руду. От медных рудников надо ехать еще пять или шесть дней до устья Аргуни, а устье это простирается до великого океана, который они называют Лам: там живет народ Килоры (Гиляки), который ведет торг с Китайцами, приходящими к нему морем. Китайцы на устье Шилки (т. е. Амура) имеют капища. Язык Килоров разнится от языков всех других народов. Князь Лавкай и другие Даурские начальники владеют запасами [9] хлеба, который князец Ботога покупает у них на соболей; жители у р. Шилки, занимаясь земледелием, не имеют никакого понятия о военных делах; река Гиль (Гилюй) впадает в Шилку с левой стороны (Гилюй впадает в Зею, а Зея в Амур.); при ней живут Якуты и Тунгусы и проч.

В настоящее время трудно объяснить, откуда могли получить все эти сведения Витимские Тунгусы, так далеко отстоявшие от жилых Даурских мест, не говоря о том, что сведения эти весьма недостаточны и отчасти неверны. Вероятно Перфильев собрал вместе все, что слышал от Тунгусов и Бурят, или узнал это от пленных людей, взятых им у князца Ботоги.

Все эти слухи скоро пронеслись по Сибири, особенно в возраставшем тогда Якутске, как центре меховой торговли. Якутские воеводы старались разведать о незнакомых местах, лежащих далее к Югу у р. Амура и покорить их Русской державе.

Петр Головин, первый Якутский воевода, знал о походе Перфильева на Витим. Головин отправил туда 70 человек с приказанием, чтоб они так далеко шли, сколько возможно. Но экспедиция эта была неудачна, и казаки возвратились, ничего не сделав.

После этого обратили внимание на Алдан. Из рассказов Тунгусов знали, что реки, впадающие в него в вершинах, недалеко отстоят от рек, впадающих в Зею; надо только перевалить хребет, служащий водоразделом для рек, впадающих в Ледовитое и Пенжинское моря; а по приходе на Зею имеется уже свободный ход на Амур.

Письменный голова Василий Поярков выбран был в эту экспедицию. Ему дано было под команду 130 человек, по большей части промышленных, которые обязаны были нести казацкую службу; сверх того отпущены с ним полуфунтовая чугунная пушка и достаточное количество съестных и военных запасов. Он выступил в путь в Июле 1643 года и в два дня достиг до устья Алдана. Оттуда плыл он вверх по реке, в четыре недели дошел до р. Учура, вошел в нее, и после десятидневного по ней путешествия достиг до р. Гономы, на которой пробыл долее, чем на двух первых, не смотря на то, что она их меньше. В пять недель он едва проехал половину Гономы по причине порогов, которых Поярков насчитал на этой реке 64, больших и малых. В последних числах Сентября реки уже стали, и Поярков принужден был построить зимовье, где суда его замерзли.

С десятью человеками, которые тащили провизию на нартах, пошел Поярков вперед и следовал все еще вдоль Гономы; через шесть дней дошел до речки Нуемки, последней изо всех рек, впадающих в Алдан с Севера и вытекающей из Станового хребта. Поярков перевалил через этот горный хребет со своими людьми, нашел р. Верхнюю Брянду (Две реки Брянды впадают с Запада в Зею. У другой Брянды и при Уре жили Улагиры и Баягиры, два рода лесных и степных Тунгусов.), которая довела его [10] до Зеи. По Зее плыл он мимо устьев Ура и Гилюя, впадающих в Зею с Запада и на пути своем не видал нигде жилищ, пока не дошел до устья р. Умлекана, где нашел Даурскую деревню, жители которой пахали землю. Это побудило его тут остановиться.

Поярков захватил старшину этой деревни Доптиула, и несколько дней спустя после того, пришел к нему добровольно другой Даур Бебра и принес ясак. Кроме того принесли ему ясак несколько Дучеров и Тунгусов, явившихся из дальних мест. Все эти люди служили Пояркову аманатами; от них он получал сведения о соседственных землях. Бебра рассказал Пояркову о Даурском остроге Мольдикичиде, на устье р. Селимбы, где было много съестных припасов. Поярков поехал так поспешно с р. Гономы и припасов с собою взял так мало, в надежде найти у Дауров, что их недостало для его людей до привоза оставленного на Гономе провианта. Да и у Дауров у р. Умлека. ничего не осталось, так что ему Мольдикичид оставался единственным ресурсом. Он отправил туда 50 человек, приказав им хитростию выманить старшин и захватив их, засесть в соседнем лесу и окопаться шанцами. Но предосторожности эти оказались напрасны. За версту до острожка встретили казаков старшины народа, Дози и Колпа с сыном Бебры, Деварою, оказали им почтение, предлагали свои услуги и отдались добровольно аманатами. Гостям очистили три юрты для житья и для содержания их пригнали 10 быков и доставили сорок коробов овсяных круп. Юшко Петров, предводитель партии, не был доволен, как пишет Фишер, «сим приятным видом счастия»: он думал, что если жители добровольно оказывают внимание, то требованиями можно их склонить на все.

На другой день по приходе пошел он со всеми своими людьми в острог, приказав нести перед собою знамя, и осматривал крепостное строение. Затем он потребовал, чтоб его туда пустили; но жители отвечали, что там много народа, который не знает Русских, а потому легко могут выйти худые последствия. Петров слышать не хотел и стал угрожать аманатам. Узнав об этом, жители вышли из острога, много народу наехало из окрестных селений и напали на казаков. Десять казаков были смертельно ранены и остались в руках Дауров. Колпу, по несчастию, застрелили свои. Дози, убив приставленного к нему казака, ушел в острог. Остальные 40 человек Русских пошли в свои юрты, где три дня оправлялись, чтоб приготовиться к возвратному походу. Но опасность еще не миновала. Дауры заперли все проходы к юртам и непременно погубили бы их, если б не наскучило им ждать: только это обстоятельство дало казакам случай на четвертый день уйти из под караула к своим.

Можно себе представить, что товарищи встретили их неприветливо. Поярков не принял их в свою юрту, не хотел отпускать им съестных припасов за то, что сами не умели промыслить, и предоставил им идти куда хотят добывать себе пропитание. К этому вынудило Пояркова то, что у него самого есть [11] почти было нечего, и люди его питались толченою древесною корою с небольшою примесью муки. Дауры у Умлекана восстали на Пояркова, старшина их успел бежать от него из-под караула, и надежда получить от туземцев припасы совершенно исчезла. Партия Юшки Петрова должна была есть свежие тулупы неприятелей или мертвые тела своих товарищей, которые, отказавшись от этой пищи, умерли голодною смертию. Короче сказать, пока оставленные у Гономы 40 казаков с провизиею подошли, из Поярковских людей более 40 человек умерло с голоду.

Поярков, собрав опять своих людей, поехал в 1644 году Зеею вниз на Амур. Но наказу, ему должно было поворотить на право и идти рекою вверх к князю Лавкаю искать серебряной руды в его соседстве. Неизвестно почему он повернул налево и в три недели дошел до устья р. Шингала (Сунгари), везде встречая жилища Дучеров. Ему желательно было узнать, далеко ли до устья Амура; а потому он и послал 25 человек вперед. Всех их убили Дучеры, кроме двух человек, явившихся с этим печальным известием. Пояркова это не остановило: он двинулся далее и в шесть дней доплыл до устья р. Усури. И тут, и еще на четыре дни пути ниже Усури, Поярков встречал Дучеров. За ним следовал народ Натки и, наконец, пришел он к Гилякам, которые занимали низовья Амура до моря. Гиляки владели еще лежащим перед устьем Амура великим островом Шантаром и питались рыбною ловлею. Китайцы называют их Ю-пи-та-цзи, т. е. одевающихся в рыбьи кожи.

Когда Поярков достиг до устья Амура, казаков его убыло больше половины, и зима уже наступала. Идти назад вверх рекою было продолжительно, трудно и опасно, и он бы непременно замерз; пуститься в такое время года в море на небольших судах значило подвергать себя верной гибели; если бы его даже и выбросило на берег, то он должен был погибнуть с людьми своими от жестокой стужи. Лучше всего было остаться зимовать у Гиляков, а между тем готовиться к будущему пути. Быть может, к этому его побудило желание собрать побольше ясаку.

Следующею весною 1644 г. началось путешествие морем; в двенадцать недель достиг Поярков устья Ульи. Этот долговременный путь задержал его еще зиму; а как Тунгусы этих стран, несколько лет тому назад, были уже объясачены партиею атамана Копылова, то Поярков полагал, что и на них он имеет основательное право. Для этого оставил он в зимовье, на устье р. Ульи, двадцать человек из своей команды, которые должны были продолжать завоевание тамошних мест и ждать себе смены из Якутска. С остальными людьми, в конце зимы, поехал он на нартах чрез волок к вершинам Маи; там построил судно, на котором плыл по этой реке и Алдану вниз до Лены; оттуда поднялся вверх до Якутска, куда благополучно прибыл в 1646 году, после трехлетней отлучки. Здесь нелишнее будет заметить, что река, по которой Поярков ехал в Тунгуское море и которую [12] мы называли Амур, в донесениях его имеет три наименования: от устья Зеи до Сунгари называет он ее Шилкою; Шилка эта, по описанию его, впадает в Сунгари (Шингал), и идет далее под именем Шингала до соединения с Усури, которую Поярков называет Амуром. Оттуда по словам его, имя Амур продолжается до самого моря.

Путь к Амуру по Алдану и чрез хребет на Зею после Пояркова никогда никем более пройден не был.

Люди, оставленные Поярковым на Улье, должно быть, недолго там оставались. Иван Нагиба, проходивший по тем местам в 1652 году, не нашел их и следов.

Как ни велика заслуга Пояркова, но его вероломное и жестокое обращение с туземцами, принявшими его так дружелюбно, не извинительно. Но если нужен был удалец, который бы пошел в неизвестные страны очертя голову, в зимнее время, без достаточных запасов: то удальцом этим был именно Поярков. Известия, привезенные им, обратили еще более внимание на Амур. Промышленники, охотившиеся по Олекме, еще в 1647 году услыхали, что есть путь туда короче и удобнее. Ходили Олекмою, потом рекою Тугиром вверх, потом через хребет, отделяющий Лену от Амура, на р. Урку, и ею вышли на Амур, на полдня хода от ее устья. Здесь увидали они на реке плот и от Тунгуса вожака узнали, что земляки его каждую осень спускались по Шилке с лошадьми для покупки хлеба у князя Лавкая, возвращаясь домой первым зимним путем. По словам вожака, до Лавкая было всего сутки ходу вниз по реке. Казаки, видя, что их мало, рассудили вернуться на Олекму, сделав на деревьях затесы.

В это время жил в Илимске зажиточный Ленский промышленник Ерофей Хабаров. Он был Сольвычегодский уроженец и первый занялся земледелием у Енисея, близ устья Тиса, в том месте, где ныне селение Назимовское; в 1639 г. он заложил соляную варницу в Усть-Кутском остроге и снабжал солью Якутск. Кроме того в остроге этом и на устье реки Киренги были у него землепахатные заимки. Завод его в 1641 г. отобран первыми воеводами в казну без всякого вознаграждения.

Хабаров слыхал о новом пути на Амур и, как человек решительный, вздумал оказать услугу отечеству смелым предприятием. В 1647 г. явился он к новому Якутскому воеводе Дмитрию Андрееву Франсбекову, зимовававшему тогда в Илимске, и просил у него дозволения идти этим путем на Амур, обнадеживая покорить тамошние места Русской державе и не требовал ни жалованья, ни провианта, но обещался содержать на собственном своем иждивении 150 человек, промыслить лодки со всеми принадлежностями и доставить в Якутск собранный ясак. Воевода согласился, дал ему «наказную память» (открытое предписание), небольшое число казаков, а прочих, которые все состояли из промышленников, набрал Хабаров сам; но против того, сколько он намерен был набрать, он набрал едва половину. [13]

Позднею осенью вышел Хабаров с 70 человеками из Илимска, дошел до устья р. Тугира и, пробыв там до 19 Января 1648 г., выступил в путь далее вверх по Тугиру; а оттуда пешком перевалил через хребет на нартах на Амур.

Главное намерение Хабарова было найти Лавкая и узнать, где его серебряные рудники. Но слухи о зверских поступках Пояркова распространились по всем Приамурским селениям, так что с приближением Хабарова жители из деревень бежали, и он находил одни пустые жилища Лавкая и его братьев. Тут было пять небольших крепостей (Первая из них называлась Албазин. Русские удержали это имя, когда поселились на этом месте.), отстоявших одна от другой на полтора дни пути. Крепостное строение было деревянное с башнями и глубокими рвами; под башнями был ход для вылазки и потайные проходы к воде. Внутри находились большие дома с бумажными оконницами, в одну комнату, в которой могло поместиться до 60 человек. Крепостцы эти в военное время служили убежищем для простого народа, который обыкновенно жил в чистом поле.

Хабаров проплыл мимо первой и второй крепостцы. Приближаясь к третьей, он увидел пять человек едущих к нему верхом. Это был князь Лавкай с двумя братьями, с зятем и с служителем. Они остановились на разговорную дистанцию и стали объясняться чрез Тунгуского толмача. Лавкай желал знать причину посещения его владений и когда ему объяснили, что пришли для торговли, то он этому не хотел поверить, прибавив, что слышал от одного казака, будто Русские намерены покорить страну и взять жителей в неволю. Хабаров отвечал, что он удовлетворится умеренным ясаком, за что они могут ожидать от его царского величества защиты и всякой великой милости. Братья Лавкая стали колебаться; но сам князь, поворотив коня, быстро ускакал, а за ним и другие. Догонять их было невозможно.

В четвертом острожке тоже никого не нашли; в пятом оказалась одна только старуха, называвшая себя сестрою Лавкая. Она была однажды в плену у Маньчжурского губернатора и с восхищением рассказывала о дорогих товарах и огнестрельном оружии, которые она видела в его резиденции на Нонни-Уле.

Хабаров увидел, что о приходе его Дауры узнали, что малым числом людей ему этих крепостей не взять; тем более, что по видимому приготовлялись к сильной обороне. Он повел людей своих назад в первую Лавкаеву крепость. Она была укреплена лучше других и предоставляла ту выгоду, что через волок стояла всех ближе к Тугиру, оставляя тыл Русских, в случае нужды, свободным. Здесь найдены были ямы, в которых вероятно было множество хлеба. В Амуре было очень много рыбы, осетров и калуг, из которых последние бывали до трех сажен длиною и толщиною с дородного человека. Для земледелия нельзя было желать страны выгоднее и плодороднее. В разных местах [14] росли густые леса, в которых водились лучшие соболи и разные ценные звери.

Желая покорить эту благодатную страну Российской державе и принабрать для этой цели людей, Хабаров с небольшим числом спутников перевалил через хребет на Тугир и неожиданно явился 26 Мая 1650 года в Якутск, куда привез отрадные вести и чертеж реке Амуру и положению пяти Лавкаевых крепостей.

Услыхав об успехах Хабарова, промышленные приходили к нему толпами. Он собственным иждивением набрал 117 человек и с приданными ему воеводою еще 21 казаком пошел назад на Амур и зимовал в Албазине.

Оттуда поехал он в 1651 году со всеми своими людьми вниз по Амуру, и через несколько дней прибыл к трем, одна подле другой стоящим, Даурским крепостям. Между Даурами было 50 человек Маньчжуров, прибывших за сбором ясака. Маньчжуры хотели предупредить высадку Русских, сделали вылазку; но первым выстрелом Русские убили 20 человек. Дауры бежали в крепость; а Маньчжуры, удалившись в поле, хладнокровно смотрели издали на происходившее.

Русские потребовали сдачи крепости, но князь Гогударь (В остальных двух крепостях находились князья Олгамза и Лотодим.) отказал им в этом. Дауры стреляли с крепостных башень беспрестанно, так что поле было усыпано стрелами; но промышленные сделали ночью под одною башнею пролом и при восходе солнца ворвались в крепость. В полдень и другая крепость оставлена неприятелем. Третья оказала упорное сопротивление, но принуждена была сдаться.

В первых двух крепостях найдено 214 неприятельских трупов, а в последней 427. В вырытых ямах внутри крепостей найдено было спрятанных женщин и девиц 243, детей 218; 231 лошадь и 113 голов рогатого скота. Русских убито только четверо и ранено 45 человек.

Одну из взятых крепостей Хабаров назвал Гогударовым городком. Некоторые из пленных были посланы к соседним князьям Дазаулу, Банбулаю, Шилганею и Албазе с требованиями, чтоб они вступили в подданство России, но посланные не вернулись. Прожив тут шесть недель, 20 Июня 1651 года Хабаров выступил опять в поход. Он плыл по реке вниз, встречая везде оставленные жителями селения. От захваченных Дауров Хабаров узнал, что от устья Зеи, далее вниз на день езды, есть новопостроенный город и сильная крепость, в которой живут три князя, Турунча, Толга и Омугей. Он отправил вперед легко вооруженную партию для внезапного нападения на Дауров, которая и взяла крепость, так как Дауры, не ожидая неприятеля, пировали в каком-то улусе ниже; защищать крепость было поздно, и их множество погибло. Три князя сдались. Они приведены были [15] в крепость со ста человеками из знатнейших Даур, присягнули на верность России и обещали ежегодно платить дань с тысячи человек, состоявших под их властью. Хабаров, по просьбе князей, которые предложили себя аманатами, выпустил из крепости жен их и детей со всем прочим народом под предводительством князя Омутея, полагаясь на их верность. Взаимные отношения были по-видимому самые дружественные; народ, перешедший в прежние свои жилища, свободно приходил в крепость и снабжал Русских съестными припасами; аманатов ни в чем не стесняли, и беспечность эта кончилась тем, что 3-го Сентября простой народ в деревнях и многие из аманатов, в крепости находившихся, все в один день скрылись. Оставшиеся должны были за вину ушедших претерпеть всякие жестокости.

Хабаров, имевший сначала намерение тут зимовать, вынужден был оставить это место. 7 Сентября он поплыл на судах далее, дав крепости название Толзинь город и приказав ее впрочем, по выходе своем оттуда, зажечь.

Еще при первом отправлении, Хабарову приказано было употреблять против язычников всякую умеренность и не принимать неприятельских мер до тех пор, пока никаких других средств не останется; но Хабаров, как мы видели, не задумывался проливать человеческую кровь и, как дикий зверь, нападал на беззащитные населения нижнего Амура, и его донесения постоянно твердят: «много людей мы побили и порубили». Бессмысленный грабеж, хищничество, зверства и убийства восстановили туземцев против Хабарова, и когда, после трехнедельного плавания, за поздним временем года, он не мог идти далее и построил деревянную крепость, названную Ачанским городком, то вскоре после того тысяча человек Дучеров и Ачанцев атаковали его, пользуясь отсутствием ста человек, посланных Хабаровым вверх по Амуру искать съестных припасов. У Хабарова осталось 106 человек. Из них оставил он 36 человек в крепости при пушках, а с остальными сделал такую отважную вылазку на неприятелей, что их в короткое время легло на месте 117 человек, а прочие обратились в бегство. Два дня спустя, посланная партия возвратилась с нагруженными судами.

Следующая зима прошла тихо, и с Ачанцов собрано довольно ясака. Но 26 Марта, 1652 года, неожиданно явилась перед Ачанским городком тысяча человек Маньчжурской армии, которые начали стрелять из пушек и винтовок прежде, чем осажденные проснулись. Дучеры и Ачанцы, видя, что их сил не хватает, обратились с просьбою о помощи к наместнику Маньчжурии Учурве, который поручил Нингутскому губернатору Ижинею набрать как можно больше войска, стараться захватить Русских живых и вооруженных и ему представить.

Русские услыхали выстрелы и не знали, что думать: они побежали в одних рубахах смотреть, что такое случилось и, увидав неприятеля, тотчас стали вооружаться. Перестрелка продолжалась [16] весь день. У Маньчжуров было между артилерией огнестрельное стеноломное орудие из гончарной глины (Пинартен.), в которое клали до 40 фунтов пороху; они сделали им пролом и начали уже продираться в крепость. Но желание их захватить неприятеля живого испортило все дело. Русские успели подвинуть большую медную пушку к пролому и вместе с другими большими и малыми орудиями открыли такой огонь, что Маньчжуры обратились в бегство. После этого 150 Русских сделали вылазку и взяли две чугунные пушки, которые были поставлены слишком близко к укреплению. Тридцать Маньчжур отстреливались фитильными винтовками о четырех стволах; но большую часть их Русские побили; прочее, дурно вооруженное войско стояло недолго. Со стороны Русских убито 10 человек и 78 ранено. Неприятельских трупов насчитали 676; отбито 2 пушки, 17 винтовок, 8 знамен и 830 лошадей.

Хабаров не хотел долее медлить в нижних пустых местах Амура. Мяса и хлеба у него не было; рыбою питаться он не хотел, сверх того боялся вторичного нападения от Маньчжуров, и 22 Апреля 1652 года первою полою водою поднялся он вверх по реке и по счастию быстро пробежал на парусах устье Сунгари, где его ждали 6000 человек Маньчжуров. В верхнем конце Хинганских Щек встретилась с ним станица казаков и промышленных, посланных в минувшем году из Якутска с порохом и свинцом ему на помощь. Их было 144 человека под предводительством казаков Третьяка Ермолаева Чечигина и Артемия Филипова. Чечигин шел знакомым путем по рекам Олекме и Тугиру, оставив в горах припасы с семью человеками, приказав перевести их в конце зимы на нартах чрез волок и следовать с ними вниз по Амуру. Сам он, не останавливаясь нигде, продолжал с казаками путь свой, в пять дней пришел через волок к Урке и в шесть дней достиг Амура. Там построил он наскоро несколько небольших дощаников, на которых пошел вниз по Амуру.

Главная забота Чечигина была найти Хабарова. Везде, где он ни проходил, слышал только то, что Хабаров спустился по Амуру и везде оставил печальную по себе память. У сгоревшего Банбулаева городка, на два дни пути выше устья Зеи, захватили его морозы, и он должен был тут зимовать, не смотря, что место это было разорено и опустошено; а о Хабарове не было ни слуху, ни духу.

Чечигин опасался, не пошел ли он далее вниз по Амуру, и тогда сыскать его было бы еще труднее. Тотчас по вскрытии реки, послал он особенную команду розыскивать его, под предводительством Ивана Нагибы.

Немного дней спустя пришли запасы с Тугирского волока, и Чечигин со всеми людьми поднялся. На дороге нашли они Дучерский улус князя Тоенчи и взяли в плен его жен и детей. Тоенча пришел сам и отдался аманатом, присягнув за себя и за сто [17] человек своих подданных. Ясака тогда он дать был не в состоянии, а внес его при возвращении Чечигина вместе с Хабаровым.

Нагиба пустился из Банбулаева городка в первых числах Мая 1652 года. Четыре недели плыл он по Амуру, а о Хабарове ничего не было слышно. Должно быть, Нагиба с ним разъехался в острогах выше устья Сунгари. Едва миновал он, в шестой день, устье Зеи, как был окружен Даурскими лодками, но счастливо пробился. Потихоньку спускался он по реке, оставляя, где мог, письменные о себе известия, и после четырехнедельного плавания и неудачных поисков встретил он одного Натка, который сказал ему, что Хабаров еще далее внизу на Амуре. Но он обманул их, и когда они взяли его проводником, то через три недели привел он их к множеству Гиляцких лодок, которые до того их окружили, что они не могли подвинуться ни взад, ни вперед; так, что Чечигин должен был выстоять полторы недели середи реки на якорях. Но голод и отчаяние заставили пробиться силою и выйти на берег. Русские захватили весь рыбный запас, повешанный для провяливания у амбаров и убили тридцать Гиляков, оказавших сопротивление.

После этого пошли они еще далее вниз по Амуру и, плывя три дни без остановки, в последних числах Июля достигли до его устья. Назад идти было опасно, так как самое способное время года для плавания прошло; бичевою тащить вверх суда было трудно по причине иловатости берега, и хотя при благополучном ветре и можно было бы идти на парусах, но далеко пройти таким образом нельзя было: на половине пути их захватили бы морозы, туземцы конечно напали бы на них, к мореплаванию суда казачьи не годились. Но другого средства не оставалось, и они починили одно судно, на которое надеялись более других. Между тем множество Гиляцких судов окружило их; но одно из них дорого заплатило за свою отвагу: Русские ворвались в него и без милосердия побили 40 человек Гиляков, бывших на судне.

Потом пустился Чечигин с командою в море, но в третий день поднялась сильная буря, судно бросало в разные стороны в течении десяти дней и наконец разбило его о камни. Люди хотя по счастию и выплыли на берег, но провиант, порох и свинец большею частию при том пропали. Они вынуждены были идти пешком вдоль морского берега, покорившись судьбе своей; питались они травами и кореньями, а также дохлыми тюленями и моржами, которых выбрасывало на берег. В пятый день пришли они к речке, где построили другое судно, на что употребили две недели; за тем другие две недели плыли возле берега, а потом приехали к речке Учалде, на которой игили Гиляки и Тунгусы. Но люди эти, увидя Русских, разбежались, оставив большие запасы сушеной рыбы, что и побудило Русских остаться там на некоторое время. Они построили зимовье, где прожили до 15 Декабря 1652 года. [18]

После этого пошли наши путники на р. Тугур (Тухуру), которая впадает в море, и напали на след Тунгусов, который их вывел через 4 дня к Тунгусским жилищам. Нигде не встречалось до сих пор так много лесных Тунгусов, живших вместе; юрт было до ста пятидесяти. Несмотря на это, Русские с ними скоро управились, взяли у них двух аманатов и столько съестных припасов, что им довольно было на полгода. Они пробыли там до начала лета 1653 года и после пошли на плотах вниз по Тугуру. Тут Нагиба сдал команду казаку Ивану Уварову, оставя ему 20 человек продолжать начатое дело покорения Тунгусов у р. Тугура. Он приказал ему идти еще рекою вверх и где ни— будь в удобном месте построить для сбора ясака хижину; а сам с пятью казаками опять пустился в море и плыл подле берега четыре недели до р. Нангтары и по ней подымался четыре дня до гор, разделяющих реки Ленские от впадающих в море. Перевалив через хребет, пришел он к речке Вагану, где построил новую лодку и на ней сплыл рекою вниз в Маю, а из Маи в Алдан до соединения его с Леною. Отсюда ему оставалось идти четыре дня вверх до Якутска, куда он и прибыл 15 Сентября, совершив путешествие, достойное удивления.

Между тем Русские, оставленные на Тугуре, построили на устье этой реки зимовье, которое после, по приходе свежего войска из Якутска, названо Тугурским острогом, но впоследствии разорено Маньчжурами в 1683 году.

Возвратимся к Хабарову.

Соединясь с свежим войском, посланным из Якутска, как мы сказали выше, у р. Бурей, при начале Хинганских Щек, он думал, что был в состоянии силою защищать завоевания на Амуре против всякого неприятеля. Но наглость его людей и беспорядочность распоряжений вредили этому делу. Он пошел вверх по реке, собрал с Дучеров ясак и только что собирался строить острог против устья Зеи, как в дружине его произошли несогласия, обратившиеся в явное возмущение. Из 348 человек 136, под предводительством Полякова, Иванова и Васильева, бежали 1-е Августа на трех дощаниках вниз по Амуру. Участь их неизвестна.

Посольство, которое хотел отправить Хабаров из селения Толги в Пекин, не состоялось по неимению вожака; предположение его построить укрепление против устья Зеи у селения Кокорей, не исполнилось за недостатком силы. Он послал в Якутск четырех казаков с известиями о своих приключениях и дал им провожатыми до Урки 36 человек, так как Дауры следили по обоим берегам за всеми движениями Русских. Посланные три раза имели стычки с ними и шли до Урки только ночами, и едва в пять недель дошли до Якутска. Хабаров писал, что шести тысяч человек достаточно для отражения сорокатысячной Маньчжурской армии. Но где было тогда набрать такую силу? Воевода [19] послал гонцов в Москву, где о завоевании Амура уже подумывали с некоторого времени.

Хабаров не знал что ему предпринять. Место, где он стоял, казалось ему небезопасным от нападения Маньчжур. Он в том же 1652 году поднялся еще вверх до устья р. Кумары, впадающей в Амур с Юга, и на острову против устья реки построил Кумарский острог, бывший впоследствии главным жилищем Русских у Амура.

После этого нет никаких письменных сведений о подвигах Хабарова на этой реке.

Взглянув беспристрастно на все, что творилось на Амуре в первые девять лет, мы должны жалеть, что подобные предприятия отдавались в руки первого встречного искателя приключений, для которого быстрое личное обогащение было конечно важнее упрочения государственных доходов. Туземцы были ограблены, не было никакой основательной оседлости, и средства страны быстро истощились от беспрестанных насилий Русской вольницы. При первом появлении наших на Амуре, у туземцев было и скотоводство, и хлебопашество. Через 10 лет поля стояли запущенные, и страна, прежде продававшая избыток хлеба, едва могла кормить поределое народонаселение. Вез сомнения, будь эти экспедиции руководимы благоразумным направлением, то Россия двести лет раньше пользовалась бы уже всеми выгодами Амурской страны.

На Амур ходило из Сибири 532 человека. Из них 210 остались с Хабаровым; 20 человек сидели в небольшом остроге на Тугуре, близ Охотского моря; 233 погибли в сражении с туземцами и Маньчжурами, умерли с голоду и бежали. Потеря со стороны туземцев и Маньчжур, сколько известно, простирается до 1600 человек.

Любостяжание, как видно, было главнейшею причиною завоеваний на Амуре; завоеватели же были люди вольные и отважные, которые, имея в виду корысть, презирали все тягости и трудности. Предприятиям их немало способствовали и их учреждения: они не зависели от произвола начальства, но жили в совершенной вольности и ни к чему не были обязаны, как только в чем сами обязались. Совещания у них происходили при всех, и каждый мог свободно выражать свое мнение; начальники выбирались из них же, ими самими; и они их слушались, понимая, что приказания клонились к пользе общей; каждый был сам себе и господин, и слуга, и вся добыча делилась поровну.

Для подобных людей при счастии легки бывают предприятия и завоевания; но тем для них труднее удержать приобретенное. Неограниченная свобода и общее равенство не допускают порядка и подчиненности, необходимых в каждом благоустроенном деле.

Двор царский в Москве давно уже знал о беспорядках на Амуре и опасался, что все доброе, сделанное промышленниками, рушится вследствие их же насилий. Чтоб отвратить это, определено было собрать 3000 человек войска из Сибирских и Российских [20] приморских (Так назывались города, лежащие на Двине и впадающих в нее реках.) городов и отправить с ними на Амур окольничего (Равнялся нынешнему званию генерал-адъютанта.) князя Ивана Ивановича Лобанова-Ростовского. Но наперед, к Марте 1652 г., послан был Московский дворянин Дмитрий Зиновьев с командою для исправления дороги и других необходимых приготовлений. По наказу, ему следовало еще до зимы дойти до Амура; но он того года дошел только до Лены, неподалеку от Чечуйского волоку (Чечуйский волок есть узкая часть земли между вершинами Нижней Тунгузки и острогом Чечуйским, на Лене.), где захватили его морозы. Весною 1653 г. пустился он далее, и оставя на устье Олекмы свою команду, пошел с небольшим числом людей в Якутск. Прочие, по приказанию его, поехали наперед Олекмою и Тугиром вверх и в том месте, где начался Тугирский волок (Между реками Тугиром и Уркою. Волок этот есть часть гор, отделяющих Лену от Амура.), построили острог. Они окончили уже строение, когда Зиновьев прибыл и не теряя времени продолжал путь свой через волок.

В то время, как Зиновьев зимовал у Чечуйского волока, поехали отправленные Хабаровым два казака через Илимск в Москву с донесением о счастливом успехе Русского оружия на Амуре, и дорогою рассказывали чудеса об этой реке и ее богатствах; уверяли, что там все ходят в шелку и парчах и показывали в доказательство истины своих слов богатые наряды; они говорили, что на Амуре бездна серебра, золота и соболей, множество скота, необозримые пашни и прекрасные древесные плоды. Весь Илимский уезд пришел в движение, и слух скоро распространился о том до Верхоленска. Каждый хотел иметь участие в таком богатстве; ни дом, ни жена, ни дети, ни божеские, ни человеческие законы не могли отвратить людей от их намерения ехать жить в благословенную Даурию. Начало сделали несколько человек Верхоленских казаков. За ними пошли плотники, которые должны были строить суда на Илимском волоке на устье реки Муки (Впадает в Купу; эта в Куту, а Кута в Лену.) и в Усть-Куте для похода князя Лобанова-Ростовского. С ними соединилось много промышленных и крестьян из Приленских деревень; туда же бежало и много преступников. Якутский уезд тоже заражен был этою язвою. Напрасно посылали казаков воротить ушедших; они храбро дрались с ними, да и некоторые казаки сами передавались на их сторону. Наглость переселенцев доходила при том до того, что ни святыня, ни частное, ни казенное имущество не были пощажены; но вся река Лена до устья Олекмы была разграблена, и деньги, провиант, мягкая рухлядь, оружие, порох, свинец и все, что только попадалось, было расхищено, и самые обыватели были скованы и уведены. Побег этот продолжался до [21] 1655 года. Два брата Михайло и Яков Сорокины склонили на свою сторону 300 человек и встревожили всю страну грабежами и насилиями. По царскому указу поставлена была на устье Олекмы застава из пятидесяти человек, где приказано было задерживать всех беспаспортных, отправлявшихся на Амур.

По возвращении своем из Якутска, Зиновьев на устье Олекмы встретил более ста человек бродяг. Он уговаривал их вернуться, но они его не послушали, напротив того пошли за ним следом. С Зиновьевым было всего тридцать человек. Он спешил увидаться с Хабаровым и вез ему и всем его товарищам от государева имени золотые медали за храбрость. Он застал Хабарова в Августе 1653 г. на устье Зеи и приступил тотчас же к исполнению содержащихся в наказе его статей: приказал Третьяку Чечигину ехать с четырьмя человеками в посольство в Китай и дал ему провожатыми братьев Дучерского князя Тоенчи; взял к себе Ерофее Хабарова с целию послать его в Москву с известиями об Амуре; на место его определил казака Онуфрия Степанова начальником; приказал построить три новые острога на устье Зеи, на устье Урки, а третий в середине, на том же почти месте, где стоял Албазин. К нему явились на Амуре 48 человек промышленных с предложением услуг; он послал их вверх для сбору ясака. На р. Урке они выстроили острог, где и зимовали, но по недостатку запасов решились спуститься вниз за Степановым.

Зиновьев приказал завести пашни и заготовить для пяти или шести тысяч человек войска годовую пропорцию провианта. Но так как эти все приказания отданы были бродягам и промышленным, у которых постоянных жилищ не было, а грабеж и насилия были их единственным ремеслом, то и неудивительно, что большая часть распоряжений Зиновьева осталась неисполненною.

Вообще в распоряжениях Зиновьева видны беспечность и слабость. Князя Лавкая, которого незадолго перед тем Хабаров взял аманатом, он освободил; из Тобольска было ему отпущено для Амура 50 пуд пороху и столько же свинцу, а он этот необходимый запас приказал в Тугирском остроге зарыть в землю вместе с земледельческими орудиями, назначенными для Даурии, тогда как Степанов на Амуре страшно нуждался в порохе.

По приезде своем с Хабаровым в Москву Зиновьев представил царю Алексею Михайловичу несколько Даурских, Дучерских и Гилякских пленных, мужчин и женщин; но царь велел в 1655 г. отослать их к Онуфрию Степанову для возвращения сродникам и отнюдь не принуждать Амурских народов к крещению.

Хабаров за услуги свои пожалован сыном боярским и управителем Приленских деревень от Усть-Кута до Чечуйского волока. Память его живет в имени деревни Хабаровой, которая лежит выше Киренска, где было его судейское место, и близ устья Усури основана станица Хабаровка. [22]

Со сменою Хабарова переменилось и счастие Русского оружия на Амуре. Вскоре после его отозвания богдохан приказал изо всех верхних мест Амура всех Даурских жителей вывести на Сунгари и Нонни (Наун), отчего у Русских вдруг пресеклось продовольствие, а без припасов оставаться на Амуре было невозможно. Степанов терпел во всем большую нужду. Одна надежда была на Сунгари. Тотчас после отъезда Зиновьева он приказал поднять якори и пошел на Сунгари, где столько нашел хлеба, что мог им нагрузить все свои суда. Спустившись далее по Амуру, он зимовал у Дучеров. С награбленным запасом обращались небережливо, так что при наступлении весны 1654 г. Степанов был принужден идти опять на Сунгари. Но это путешествие было ему не так удачно, как прежнее: на четвертый день плавания по этой реке, встретил он Маньчжуров, Китайцев, Дауров и Дучеров, которые в числе 3000 человек напали на него и на воде и с суши. Неприятельские лодки были атакованы и обращены в бегство, но с сухопутною силою Степанову сладить было трудно, потому что у него по милости Зиновьева недоставало пороху и свинцу. На Сунгари оставаться ему нельзя было; он пришел к одному Дучерскому улусу, напал на него; но вместо хлеба взял только несколько пленных, от которых узнал, что посланные Зиновьевым в Китай Чечигин и казак убиты братьями Тоенчи, их проводниками.

Степанов поднялся опять вверх по Амуру и встретился с 30 Енисейскими казаками, искавшими службы. Они служили на Шилке при сотнике Бекетове и за недостатком съестных припасов оставили свой пост. Они были приняты без всякого затруднения, а вслед за тем пришел и сам Бекетов, сделавшись, как мы уже видели, из сотника рядовым казаком.

Долгое время разъезжая по Амуру, Степанов решился зимовать в Кумарском остроге, где нашел постройки Хабарова разоренными и принужден был строить острог вновь и укрепить наилучшим образом на случай нападения со стороны Китайцев.

В начале весны 1655 года неприятель действительно пришел с 10,000 человек. Так как событие это одно из достопамятнейших в истории Амура, то надо рассказать его пространнее.

Острог состоял из земляного вала, сделанного четвероугольником с четырьмя больверками или быками. Каких трудов стоило сделать этот вал, можно судить потому, что земля уже была мерзлая, и копали ее железными кирками. На вале стоял двойной палисадник, промежутки которого были засыпаны песком. Около палисадника был выкопан ров глубиною в сажень и шириною в две, а перед ним поле кругом усыпано было деревянными, в землю вколоченными сваями и железными крючьями. Сваи плотно были вколочены в землю и заострены; крючья были покрыты рыхлою землею или хворостом.

У Русских было только три пушки; в середине острога сделан был широкий раскат, на котором они были поставлены и [23] могли поварачиваться во все стороны. В крепости был вырыт колодезь, и от него на все четыре стороны были проведены трубы, чтобы гасить огонь в случае, если бы неприятелю удалось зажечь острог. И все это было сделано с Октября по Март! В остроге была церковь Спаса с чудотворною иконою. Двое Китайцев были окрещены в этой церкви и посланы в Якутск. Русский гарнизон состоял из 500 человек. Зима прошла благополучно. С наступлением весны Китайцы подступили под Кумарский острог. У них было 15 пушек и множество пищалей с замками и без замков (с жаграми и без жагр); чтобы подвигаться к самой крепости, Китайцы привезли с собою двухколесные тележки, на которых поставлены были большие деревянные щиты, покрытые кожами и войлоками для защиты людей от ружейных выстрелов.

Двадцать человек Русских, высланные из острога на рубку леса для судов, были захвачены Китайцами и погибли.

Первая вылазка тоже была неудачна: охотники слишком далеко зашли, были отрезаны от острога и так как сдаться не хотели, то все были изрублены. Китайцы стреляли с трех батарей день и ночь; но видя, что пушки их не наносят особого вреда, подступили вдруг со всех четырех сторон под острог. Горячая битва продолжалась с первого часу ночи до самого утра 25 Марта. Русские деятельно отстреливались и сделали вылазку с таким успехом, что неприятель принужден был отступить.

После этого Китайцы не смели близко подходить к острогу; только изредка стреляли из своего лагеря на расстоянии 350 сажен от острога. Напоследок, оставя осаду, они отступили после трехнедельных усилий взять укрепление.

Самый большой вред нанесли они Русским тем, что изрубили стоявшие на берегу суда. Наши собрали после осады 730 пушечных ядер, но, самые большие из них не тянули и двух фунтов. Во все время осады Русские постились и служили молебны.

Вслед за тем послал Степанов собранный ясак прямо в Москву, помимо Якутского воеводы. Обстоятельство это, по-видимому неважное, имело последствием то, что Амур отчислили от Якутского уезда, и воеводы отказались вступаться в Амурское дело.

Степанов писал в Якутск, чтобы ему прислали свинцу и пороху, для дальнейшего сопротивления нападениям Китайцев, и послал своих людей, прося как можно скорее снабдить его этим, но ему на это даже ничего и не отвечали, а людей его на устье Олекмы осмотрели и описали у них всю их собственность.

Между тем временем, в 1654 году, Якутские воеводы послали сына боярского Федора Пущина с 50 казаками на р. Аргунь, чтоб объясачить тамошних Тунгусов. Он дошел до Тугирского острога, зимовал там, на следующее лето пошел волоком на Амур; но по несчастию потерял на р. Урке почти весь провиант, порох, свинец и оружие. Не смотря на то, он поплыл далее и на устье Аргуни построил зимовье. За недостатком съестных припасов ему нельзя было там оставаться: Тунгусы все из тех мест [24] разбежались. Три недели подымался он вверх по Аргуни и, не встретив ни души, спустился на Амур искать помощи у Степанова. Он нашел его у устья Сунгари тоже в крайнем положении. Вместе поехали они вверх по этой реке; по счастию, было время жатвы, и они достали столько хлеба, что надеялись прожить им целый год. Потом они спустились в Гиляцкую землю, где построили на откосе острог, назвали его Косогорским и в нем зимовали.

Следующею весною 1656 года они вновь поднялись по Амуру и Дучеров на реке этой уже не нашли. Они увидали остатки сожженных и изрубленных Русских судов и услыхали, что тут было 30 казаков, пришедших сухим путем с Севера с Аникою Логиновым, из станицы братьев Сорокиных, и что казаки эти все убиты. Остальных из этой несчастной партии нашел Пущин далее вверху на берегу Амура мертвых и истощалых с голода. На легкой лодке поехал Степанов на Сунгари; но и там все было пусто и даже не сделано никакого приготовления к посевам. Кое-где встречал он несколько человек, которые ему сообщили, что Дучеры и Дауры, по именному повелению богдохана, разбежались; что юрты Дучеров приказано было сжечь, а самим им перейти вверх по Сунгари на р. Кургу.

Положение казаков на Амуре было печальное; провиант вышел, взять его негде; в порохе и свинце большой был недостаток, и Степанов несколько раз думал уже оставить Амур вовсе, но не осмелился этого сделать, потому что был прислан туда по царскому повелению. 15 Марта 1655 г. послана была ему милостивая грамота, с приказанием принимать против туземцев меры кротости, не брать излишнего ясака и избегать ненужных столкновений с Китайцами.

Чтобы кое-как облегчить себя, он в Июле 1656 года послал 50 человек с ясачною казною, приказав им не возвращаться. К ним присоединился Пущин с 20 человеками своей команды, да сотник Петр Бекетов. Вместо того, чтоб идти волоком между Уркою и Тугиром, они выбрали какой-то кратчайший путь, который навел на долгий, и они до того голодали, что лишились 41 человека. По приходе в Тугирский острог, где тогда жил сын боярский Курбат Иванов для сбора ясака, они и там не нашли запасов; тоже самое случилось с ними и на всех зимовьях промышленных. Наконец узнали они, что по Олекме везут множество провизии, назначенной на Амур для команды воеводы Пашкова. Это избавило их от смерти; они поспешили на показанное место, напрашивались сами у хозяев в гости и чего им не хотели давать добровольно, то брали у них силою.

При всех печальных обстоятельствах, ясачной казны привезено с одних только Гиляков и пограничных Дучеров больше 120 сороков соболей, кроме других мехов.

Пущин отзывался о земле Гиляков, как о единственной, оставшейся на Амуре, где можно было собирать ясак. По мнению его надо было ежегодно посылать туда через Охотск казаков, которые бы [25] попеременно сменялись; и так как в то время Китайцы не присваивали себе власти над Гиляками, то весьма легко можно было держать этот народ в повиновении.

В Москве давно уже думали о том, как бы Амурские земли утвердить за собою и извлекать из них больше пользы; хотели, чтобы они зависели не от Сибирского воеводства, а от Сибирского Приказа в Москве и управлялись собственными своими воеводами.

Выше сказано, что князю Лобанову-Ростовскому приказано было туда идти с 3000 человек; но поездка его не состоялась, и дело Амурское поручено Енисейскому воеводе Афанасию Пашкову.

Пашков в 1654 году донес Сибирскому Приказу, что, прежде всего должно утвердиться у Шилки и учредить там главный пункт, откуда бы управлять окольными землями, а со временем привесть и Амур в подданство. На предложение его согласились, и ему же поручено было привести это в исполнение. Дав ему главную власть над всеми казаками и промышленными на Амуре, разрешено ему еще набрать более 300 человек свежего войска из Сибирских городов; послан был указ в Тобольск, чтобы его снабдить всеми военными потребностями, и Илимскому воеводе приказано было послать наперед потребное количество провианта в Тугирский острог. Правительство не упустило ничего, чем только могло споспешествовать этому полезному намерению. Но выполнителям эти приготовления не нравились; своекорыстие и небрежность чиновников, необузданность и дерзость казаков ставили все на свой лад. Не заботились о будущем. Енисейские воеводы, приемники Афанасия Пашкова, из зависти интриговали против него, научая местных управителей его не слушаться. Отправленные в 1656 году с провиантом в Тугирский острог казаки, хотя тем же летом могли придти на Амур, но по небрежности зимовали на Олекме; а начальники их так между собою перессорились, что следующею весною, оставя команду, отправились в Якутск друг на друга просить.

В это-то время подошли голодные Степановские казаки с ясачною казною с Амура и помогли уничтожить весь запас, приготовленный для Пашкова.

Если бы Пашков стал ожидать, пока все будет в готовности, то ему пришлось бы навсегда отложить свое путешествие. Но энергический воевода выступил из Енисейска на судах в том же году и, будучи уже недалеко от устья Илима, вдруг изменил свой маршрут и вместо того, чтобы войти в Илим, оттуда волоком на Лену и так далее по Олекме на Тугир, он поднялся Ангарою, переехал через Байкал и вдоль Хилока направился к Иргенскому острогу, где, прекратив разные беспорядки, в 1658 году продолжал путь на Шилку и на устье Нерчи положил основание Нерчинску.

Отстраивая Нерчинский, называвшийся сначала Нелюдской острог, он взялся и за Амурские дела и на том месте, где стоял [26] Албазин, приказал заложить острог. Указом царским повелено было, чтобы все казаки на Амуре, соединясь с ним, исполняли его распоряжения. Для этого отправил он пятидесятника Андрея Потапова с тридцатью человеками искать их предводителя Степанова и объявить ему и его подчиненным вышеупомянутый царский указ, приказав Степанову со 100 человеками придти в Нерчинск, прочим же ожидать его прибытия.

Степанов, зимовавший с 1657 на 1658 г. в Кумарском остроге, в начале лета, хотел, по обыкновению своему, идти Амуром вниз попытать счастия; ниже Сунгари сошелся с ним Китайский флот из 47 судов с пушками и разным оружием. Русских было 500 человек, но не все они упорно стояли: некоторые еще до сражения отделились от прочих, а другие сдались Китайцам добровольно. Степанов долго оборонялся, сколько мог; но превосходство сил неприятельских его одолело, и он погиб с 270 человеками своих товарищей, которые были убиты, или попались в плен к Китайцам. Спаслось всего 47 человек. Пятьдесят сороков соболей досталось в руки победителям. Сто восемьдесят человек, бежавших с боя, сошлись с Потаповым, посланным из Нерчинска розыскивать Степанова, отняли у него провиант и окончательно отказались подчиниться Пашкову. Обобрав Потапова, они спустились к устьям Амура и следующею весною 1659 года возвратились в Кумарский острог с 18 сороками соболей, силою взятых у Гиляков. На пути присоединились к ним 47-мь казаков, спасшихся во время битвы близ Сунгари. В Кумарском удальцы разделились на две партии: одни перебрались в числе 120 человек на Зею; а другие 107 человек, имея также при себе ясачную казну, пошли через Тугирский острог на Лену, где так рассеялись, что вместе едва осталось шесть человек, которые дотащили ясак до Енисейска и были посланы в Москву. После этого с Амура ясака не приходило; те, которые пошли на Зею, мало по малу разбежались, и большая часть из них пришла в Якутск в 1660 году.

Таким образом слава Амура исчезла, и Пашков принужден был обращать особое внимание на сохранение западных земель и новопостроенного Нерчинского острога. Но и тут везде и во всем был недостаток: небольшой запас провианта, который он с собою привез, скоро весь вышел; земледелие, о котором он заботился, сулило плоды лишь в будущем, между тем голод так усилился, что Пашков и его казаки принуждены были есть лошадей, собак, волков, лисиц и всяких зверей, убитых на промысле.

С военными припасами, которые надо было доставить Пашкову из Тобольска, произошло еще хуже. Сначала для его похода назначено было пятьдесят пудов пороха, сто пудов свинца и множество огнестрельного оружия. Потом вспомнили о запасном порохе, закопанном Зиновьевым в Тугирском остроге и думали, что с Пашкова будет довольно. К Хабарову, которому дело это было [27] известно, послан был указ, в силу которого он должен был указать место, где порох зарыт; а сын боярский Федор Пущин послан был из Якутска с 30 человеками порох этот принять и доставить в Нерчинск. Но оказалось, что Михайло Сорокин, проходя в 1655 году со своею шайкою на Амур, порох вырыл и поставил на том месте крест, вырезав на нем для памяти и самое дело. Хабаров и Пущин послали нарочных с этим известием к Пашкову; но нарочные не возвращались. После того отправлены были другие гонцы, которые нашли на Амуре несколько казаков из Пашковской команды убитых или умерших с голода и похоронили их. Это удержало их идти далее, и они, взяв несколько ружей, находившихся при умерших, вернулись в Тугирский острог.

Все эти беспрестанные неудачи и бедствия могли бы, кажется, отнять бодрость у самого храброго; но энергический Пашков оставался непоколебим и делал, сколько было можно. Услышав, что Тунгусы у Ингоды взбунтовались, он поспешил в Иргенский острог для прекращения бунта. Там в 1661 г. явились к нему с Амура 17 оставшихся еще казаков, которые просились в службу. Пашков хотел тогда посылать сына своего Еремея с партиею казаков против ослушников, то отправил и их вместе с ними. Только что партия перебралась через Ингоду, Амурцы обокрали предводителя своего и товарищей и в туманную ночь ушли от них. Они плыли на плотах до Нерчинска, где взяли несколько судов, делая угрозы управителю, который по неволе должен был повиноваться этим разбойникам, так как большая часть гарнизона отпущена была на рыбный промысл. После того они плыли до Урки, а затем пошли известным путем через волок на Тугир, где их встретил ехавший на смену воеводе Пашкову Тобольский сын боярский Ларион Толбузин; он взял их с собою назад на Амур. Более не слышно было ни об этих, ни о других казаках на Амуре, пока несколько лет спустя новый случай на Лене не подал повода опять к населению жителями верхних мест Амура.

* * *

Неудачная экспедиция Бекетова на Шилку не обескуражила Пашкова. Он предложил Московскому правительству основать город на этой реке, что много могло способствовать покорению окрестных земель. Предложение его одобрено, и сам он назначен Амурским воеводою.

С 1661 года Русские оставили Амур, и с Никифора Черниговского начинается новая эпоха предприятий. Он был Поляк, сосланый в Сибирь в 1638 году. В 1650 он был прикащиком деревень на Чечуйском волоке и вскоре потом управлял Усть-Кутскою варницею. В 1665 приехал в Киренск, на Лену, Илимский воевода Лавр Авдеев Обухов. Черниговский его убил «за его озорничество», как сказано в летописи Черепанова, а [28] именно за сестру. Черниговский и его сообщники бежали на. Амур, силою захватив с собою Киренского иеромонаха Гермогена.. На Тугир пришло всех 84 человека, из них 15 убиты Тунгусами во время грабежа, остальные перевалили через хребет и поселились в разоренном Албазине, бывшем Лавкаевом укреплении. Место было выбрано удачно: с Севера горы защищали от холода, и вообще местность соответствовала как нельзя более для поселения, как удобный пункт для сношений с Маньчжурами и Тунгусами и по богатству производительных сил природы.

Укрепление было деревянное в виде четырехугольника, 180 шагов по реке и 200 шагов с боку. К фасу выходили 2 башни и к нагорной стороне одна; близ башни этой вели в крепость ворота, над которыми были приказная изба и караульня. Все было обнесено валом и полями и обведено частоколом и ямами. Амбары с припасами находились внутри острога, а жилье и казармы были вне крепости. Гермоген построил церковь во имя Воскресения Христова. Новые партии выходили в Албазин; Черниговский акуратно высылал в Нерчинск ясак, доходивший, как видно из документов, до 4-х сороков соболей. В 1671 году послан туда правителем Иван Охолков. По его настоянию Гермоген выстроил монастырь во имя Спаса Всемилостивого, немного выше Албазина, на месте, называемом Брусяной Камень. Предполагали построить собор Архангела Михаила и часовню Владимирской Божией Матери, но предположения эти не осуществились.

В этом же и следующем году прибыли хлебопашцы; они построили несколько селений и заимок, из которых самая значительная была Покровская слобода. Другие деревни были; Монастырщина, Озерная, Панова, Солдатова, Ондрюшкина. Последняя при устье Буринды.

Москва, втянутая в войну с Турцией и Полыней, мало обращала внимания на Амурские дела, точно также, как теперь Петербург. Казаки придумали обратить на себя внимание правительства тем, что в 1671 году послали в Москву ложное донесение о том, что собрались большие силы Китайцев, построивших уже, будто бы, крепость на Тугире. В Якутске было тогда всего на все две плохие пушки. Вместе с этим донесением послана была к царю челобитная, подписанная 101 Албазинцем, которою испрашивалось помилование Черниговскому во внимание его великих заслуг. За два дня до получения этой просьбы дело его уже было решено: он, сын его и некоторые другие были приговорены к смертной казни и 47 человек к различным наказаниям; но решение отменено, и посланные вернулись в Албазин с 2000 рубл. в подарок гарнизону. Множество Тунгусов обложены были вновь ясаком.

В 1676 г. на устье Гилюя поставлено было ясачное зимовье, откуда партии ходили пешком на Верхнюю Зею за сбором ясака. Но ходить пешком такую даль было трудно, поэтому решено было отделить отряд из 71 казака и промышленных людей, под начальством Федьки Остафьева, для постройки укрепления в [29] вершинах Зеи. На устье Нумиши (Амумыш) заложен в 1678 г. Верхозейский острог: в этом же году покорены многие Тунгусские племена, и послано в Албазин 180 соболей. Князек Магирского племени дозволил им построить острог на Селимбе (1679) и другое укрепление — Долонский острог, на устье р. Долонцы.

В 1681 г. Нерчинский воевода Федор Дементьев Воейков поручил сыну боярскому Игнатию Милованову съездить на Зею и Селимбу в видах заселения этих мест. Милованов нашел земли около Долонска чрезвычайно плодородными; по Зее встречал он богатые пастбища. Старое Верхозейское укрепление было смыто водою и по просьбе Улагирских Тунгусов построено Новозейское, немного ниже р. Брянды. На устье Зеи стояло небольшое селение Кая, а верстах в тридцати ниже по Амуру на левом берегу небольшой укрепленный Китайский городок Айгун, следы которого и теперь еще видны. Окрестности были весьма плодородны, и торговля с Маньчжурами значительна. Жители городка не могли объяснить своего происхождения и времени постройки городка. Из Долонска вела на устье Зеи конная дорога, которую можно было пройти в 4 дня; с устья Зеи выходили пешком в Албазин в три недели.

Милованов послал донесение с картою местности и предположением построить город или на устье Зеи, или в соседстве Айгуна, как местности весьма выгодной для торговых сношений с Китаем. Правительство на это не соглашалось, решившись поддерживать прежние поселения. Милованову приказано было поселиться в Селимбинске для сбора на царя ясака, и было послано к нему подкрепление из Албазина. Торговать пушниною ему было запрещено, но в знак особой милости дозволено продавать водку, пиво, хлеб и табак. Поселения на Зее не зависели от Албазина, и Милованову предоставлено было сноситься непосредственно с Нерчинском.

Предполагавшаяся экспедиция к Гилякам, которую велено снарядить Нерчинскому воеводе Сенотрусову, не состоялась по случаю раздоров в Албазине, куда Воейков послал сына своего Андрея начальником, весною 1682 года. В казне не было денег, 200 человек гарнизона требовали жалованья или продажи соболей для удовлетворения их. Воейков-отец сам приехал разбирать дело. Между тем Гаврило Фролов просил дозволения идти с партиею казаков и промышленных людей на реки Бурею и Амгунь: был слух, что племена, живущие на этих реках, не состоят ни в чьем подданстве. Воевода сначала позволил, но вернувшись в Нерчинск, раздумал, опасаясь ссоры с Китаем, и послал в Албазин запретительную грамоту; но почему-то она не была принята в уважение, и Фролов, с 61 человеком отправился на Амгунь и построил на устье Дукичана ясачное зимовье. Незадолго до него пришла из Тугурска шайка казаков и промышленных и построила зимовье на устье Немилена. Обе партии соединились, взяли у туземцев заложников и с небольшою потерею отбили 300 человек Натки и Гиляков, которые пришли к Тугурску с целию уничтожить Русское укрепление. [30]

К концу 1682 года Русские поселения на Амуре были следующие: Албазин с деревнями по Амуру, Новозейский, Селембинский и Долонский остроги по Зее; Дукичанский, по Аргуне; Тугурский и Удской, по рекам, впадающим в Охотское море.

В 1683 году значительное Китайское войско засело в Айгуне. Из Албазина послан был казак Григорий Мыльников с 67 человеками на смену бывшим на реке Амгуне. Близ Айгуна 6000 Китайцев на 300 судах (бусах) окружили его. Многие из Русских взяты в плен, иные разбежались, оставшиеся вернулись в Албазин с известием об этом несчастий.

В 1684 году два Русских пленника, казаки Яким Иванов и Гришка Фомин были посланы из Пекина с листом к Албазинскому начальнику. Грамота эта была на Манчьжурском и Монгольском языке и переведена в Айгуне нашими Русскими перебежчиками. Она гласила: «Богдойской славной и великой земли великий и сильный богдо-хан указ свой послал в Албазин приказному управителю, лета своего великого царствования лунного двадцать второе. Я по всей вселенной славен и велик, до всех людей добр и милостив, как отец к детям; на своей земле живу смирно и не трогаю ни кого; но вы, пришедши на сию землю, сгоняете моих ясачных людей, отнимаете у промышленных соболей и запасы; приняли Кентимура с товарищи и на моем рубеже делаете худо; и потому я, богдо-хан, посылаю против вас большое войско мое. Погубить вас жалею, но только чтобы вы дурные дела оставили, вышли из моего владения и возвратили моего Кентимура, который к вам сдался, о чем я к вам писал в разные времена, и подтвердительно Николаю (Спафарию.) приказывал, чтобы всех людей, к вам пришедших, назад отдали. Вы, не внимая тому, хуже прежнего стали поступать: в прошлом году моих ясачных народов, Тунгусов и Дауров, на соболином промысле Одиргия с товарищи коварно заманили в избу свою и оную с ними сожгли. Как вы не унимаетесь, то я послал своего воеводу с великим числом войска, состоящего из ратных людей, и повелел по рекам Амуру, Зее и другим, в них втекающим, строить города, дабы не давать вам по прежнему по Амуру и по Зее вольничать, и где вас найдут, тут бить и брать. Но прежде призываю вас добрым порядком под мою державу».

«Ваши Русские люди в прошлом году, по Амуру реке вниз перешедшие на Быструю, встретясь с моим войском, под державу мою сдалися 36 человек, из которых многие пожалованы, и ни один человек не наказан. Из сих людей двух, Михайла и Ивана, наградил, пожаловал и назад к вам для вручения сего моего указа на Маньчжурском и Монгольском языке с Российским переводом теперь послал, да будет вам про то известно. Письменный ответ на оный указ вы ныне ясе с сими людьми пошлите и явитесь сами, или изберите посла, которого [31] содержать будут и довольствовать. Не бойтеся ничего. Да будет ведомо Албазинскому приказному управителю. Царствия моего 22 года (т. е. богдохана Канхи, а от Рождества Христова 1684)». К грамоте этой прибавлено было по-монгольски: «Будьте здоровы и благополучны. Золотого царя письменное повеление большому воеводе отдать. Великому Белому Царю отправить ли послов и сколько? По получении согласия приказано двум посланникам провожатым возвратиться, давать подводы и благополучно доставить. Состоять с тобою в мире и совете. Двенадцати человекам давать подводы с проводниками».

Обещания и угрозы богдо-хана оказались недействительны. Бывший тогда начальником из простых казаков Иван Войлочников собрал команду и прочитал лист. Все единогласно решили защищаться и просить помощи людьми и военными припасами из Сибири и писать в Нерчинск, Енисейск и Тобольск о присылке войск, оружия и воевод; но дальнее расстояние и тогдашнее малолюдство этих городов не позволили выполнить справедливого требования Албазинцев.

В 1684 году в Албазине учреждено воеводство, и городу пожалованы герб и печать. Герб изображал двуглавого орла, держащего в когтях лук и стрелу. Воеводою сделан Алексей Ларионович Толбузин, прибывший в Албазин в Июне.

В 1685 году Маньчжуры двинулись к Албазину. Толбузин велел очистить соседние заимки и деревни, собрать всех жителей в крепость; а 40 дворов, построенных за стенами города, сжечь. Гарнизон, считая казаков, купцов, промышленных и крестьян, состоял из 450 человек; оружия было 3 пушки и 300 мушкетов. Подкрепления ждали со дня на день. Известно было, что много оружия и всякого военного запаса отправлено из Енисейска с Афанасьем Бейтоном (А. Бейтон, Прусский дворянин, служивший в Польской службе, был взят Русскими в плен и сослан в Сибирь.), набравшим в Тобольске дружину в 600 человек. Его ожидали с нетерпением: средства Толбузина были видимо недостаточны для выдержки осады.

Китайцы поднялись по Амуру на 100 больших лодках. Сухопутное войско их состояло из 15000 чел., вооруженных луками и саблями. С ними было 15 пушек от 8 до 15 фунтовых Европейского литья. Миллер упоминает о 100 будто бы полевых и 50 осадных орудиях.

4 Июня передовой Маньчжурский отряд захватил наш скот. Первые лодки показались у ближнего к Албазину селения 10 числа. На другой день Китайский главнокомандующий послал лист на Маньчжурском, Польском и Русском языках, требуя сдачи; но предложение его было отвергнуто. Осада началась 12 числа. В первые дни осады Русские потеряли 100 человек. Игумен Спасской обители Гермоген, с Распятием в руках, ободрял осажденных (По разорении Албазина он удалился в Киренск и погребен в основанной им Троицкой обители.). [32] Деревянные стены острога были сильно повреждены, и недостаток в припасах оказался чувствителен. Гермоген и священник Воскресенской церкви, старец из Соловецкой обители, Тихон, стали убеждать Толбузина прекратить военные действия, выговорив у неприятеля свободное отступление в Нерчинск. Воевода вынужден был решиться на эту меру и послал в неприятельский стан вести переговоры. Маньчжуры согласились отпустить гарнизон с оружием, только наперед пригласили в лагерь свой воеводу и жителей и там предложили им передаться Китайцам, обещая важные выгоды. Только 25 человек приняли предложение и увлекли с собой священника Максима Леонтьева, который потом основал в Пекине первую Русскую церковь. Остальные отправились в Нерчинск. Маньчжуры следовали за Русскими издали, пока они не прошли последние свои деревни, а потом сожгли все наши поселения и Албазин.

Мы вторично потеряли реку Амур.

Только что Толбузин донес Нерчинскому воеводе Власову о сдаче Албазина и о том, что он идет в Нерчинский острог с великою нужею, питаясь кореньями и травою, как встретил посланных ему на помощь 100 челов. с двумя медными и тремя чугунными пушками, 300 ружьями и всяким запасом. Они вышли из Нерчинска 23 Июня; многие из них были из прибывшей в тот день в Нерчинск дружины Бейтона, которому было предписано идти «с новоприборными людьми в Албазин на помощь Албазинскому воеводе Алексею Толбузину и быть у него в послушании ратном».

Дружина Бейтона состояла из Тобольских, Туринских и Верхотурских служилых людей, набранных из сосланных стрельцов, раскольников и других важных преступников; дорогою буйная ватага эта неистовствовала, ограбила ехавшего из Нерчинска в Москву воеводу Федора Воейкова с сыном и отпустила его еле живого. Бейтон с трудом довел эту вольницу до Удинского острога. Отсюда следовало бы ему идти немедля через Нерчинск на помощь погибшему в осаде Албазину; но Буряты, кочевавшие в Селенгинских степях, отогнали казачьих лошадей, и Бейтон должен был свернуть в Селенгинский острог, который тоже немало потерпел от инородцев. Из Селенгинска он настиг Монголов на равнине у Гусиного озера, отнял своих лошадей, а хищников прогнал в Монгольские пределы. Приди он сутками двумя ранее, Албазин еще, может быть, подержался бы.

Толбузин, соединившись с Бейтоном, пошел в Нерчинск. Китайцы следовали до Аргуни за отступавшими Русскими. Албазин они сожгли, но полей не тронули. Опустясь по Амуру, они перевели жителей Айгуна на правый берег, окружив новый город двойным частоколом и оставили в нем 2000 человек гарнизона при 30 орудиях и 500 человеках хлебопашцев. Главные силы их поднялись по Сунгари.

В 1684 году назначен в Нерчинск воеводою Иван Власов. Албазинская неудача его не обескуражила. Через пять дней по [33] возвращении Толбузина, в Июле месяце, послал он 70 человек на рекогносцировку к разоренному Албазину. На пепелище нашли они какого-то злополучного Китайца, вынужденного бежать от своих. Посланные вернулись через 17 дней в Нерчинск и донесли, что все сожжено кроме хлеба на пашнях, которых насчитывали до 1000 десятин. Власов тут же командировал Бейтона с 200 человек, а за ними пошли и Албазинские жители. Толбузин избран единогласно воеводою.

Прежде всего приступили к уборке хлеба на сколько могли, потому что руки нужны были на постройку укрепления и зимних жилищ. Зима мешала работам, но с весною принялись за дело с энергией. Вместо острога сделали земляной вал в 4 сажени толщиною в основании, высотою в 3 сажени, скрепили его кореньями и дерном, и внутри построили дом для воеводы. В материалах был недостаток, заготовлять их было некогда; осенью и весною посеяли хлеб на пашнях, и все пошло бы по старому, если бы шайки Маньчжуров, бродившие около острога, не тревожили Русских своими появлениями. Тунгусы, приносившие ясак, были вместе с тем шпионами Китайского правительства. Ни один Маньчжур не попадался в руки и, чтобы разведать о неприятеле, Толбузин послал Вейтона на р. Кумару с 300 человек. Он прибыл туда 12 Марта 1686 г. Через несколько дней он выследил Маньчжурских всадников, направлявших путь свой к Цицикару; догнал их, потерял в перестрелке 7 человек, положил на месте 30 неприятельских тел и взял в плен Маньчжура Кекутея, или Гавойдеку. От него он узнал, что Цицикарскому губернатору возобновление Албазина стало известно через одного крестьянина, захваченного Маньчжурами. В тоже время неприятель двинулся к Албазину.

«Селенгинский дворянин и голова ратных людей» Бейтон вернулся в крепость, приведенную в оборонительное положение. Толбузин приказал сжечь дома, стоявшие вне крепости; обыватели их перешли в город и выкопали себе для жилья землянки.

В Июле 1686 г. Маньчжуры, в числе 8000 чел., при 40 пушках, подвигались водою и сухим путем к Адбазину. В неприятельском лагере было 20 Европейцев, одетых Китайцами, и множество Тунгусов присоединились к нему же. Зная хорошо местность, неприятель подкрался врасплох, уничтожил пашни и окружил укрепление, овладев сперва Русскими лодками. Маньчжуры прикрылись деревянною стеною из срубленных дерев; но Русские уничтожили ее частию калеными ядрами, частию взрывом. После того неприятель окружил город валом и поставил на нем пушки. 1-го Сентября Маньчжуры решились взять город приступом, но были отбиты с жестокою потерею.

Несчастные Албазинцы (По Миллеру их было всего 736 человек, а по Черепанову до 900 ратных и до 1000 работников.) претерпевали всевозможные лишения, голод и болезни; неприятель страдал еще более: холод и ненастье [34] развили повальную цынгу. В Ноябре, в одной из вылазок, Русские оставили на месте 150 человек; Толбузин был ранен ядром в ногу и умер в больнице. Бейтон принял после него начальство. Это было в начале 1687 года.

Маньчжуры, сознавая всю трудность взять город, поднимались на разные хитрости: привязывали к стрелам записки и пускали в город, уговаривая Албазинцев сдаться, за что обещали им важные выгоды. Но все меры эти не имели успеха.

Неприятель наступал все сильнее и сильнее; бедствие Албазинцев дошло до крайней степени: хлеба не было, и осажденные ели сосновую кору и коренья, которые добывали с опасностию жизни; голод и сырость родили цынгу, которая взяла более жертв, чем неприятель, потерявший тоже большую часть своих людей. С Ноября 1686 по Май 1687 г. Маньчжуры держали Албазин в осаде, а потом отступили от города на 4 версты.

Албазинский острог был завален трупами до того, что некому было зарывать их. Узнав о свирепствовавшей в городе цынге, Маньчжуры предложили своих лекарей; но Вейтон отвечал, что не нуждается в их помощи; а для доказательства избытка в съестных припасах послал Маньчжурскому полководцу в подарок пирог весом в пуд.

Бейтону стоило немалого труда удержать буйных защитников Албазина от бегства в Нерчинск. Израненный и больной, он выходил на костылях командовать оставшимися в живых 82 человеками (Китайцев побито более 2000 человек. Неудачу свою они свалили на Русского перебежчика Ивана Распутина, который и был казнен в Пекине.). 4 Мая неприятель отступил; 24 Августа 100 человек Китайцев явились с требованием прислать к ним Русских для переговоров. Бейтон отправил к ним пятидесятника Василия Смиренникова с Анцыфером Кондратьевым и Артемием Мунгалом. Им было объявлено, что из Москвы прислан лист (С Венюковым.) об утверждении вечного мира между обоими государствами; что по указу богдохана следовало бы им оставить Албазин еще прошлою зимою, но так как суда их и весь снаряд под городом были заморожены, то они и не могли этого исполнить.

В Августе Маньчжуры окончательно отступили от Албазина, а Русские опять принялись строить дома.

Как шли переговоры и чем они кончились в Нерчинске, описано подробно в своем месте. В Сентябре 1689 года Албазин очищен; Бейтон вышел с гарнизоном в Нерчинск, и Китайцы срыли крепость. Несколько лет после того росла еще рожь на полях Абазинских, и до сих пор видны следы наших и неприятельских укреплений.

Заслуги Бейтона, как видно, не были оценены по достоинству. В просьбе его, посланной из Албазина в самую критическую [35] минуту осады, он пишет: «Служу вам, великим государям, холоп ваш, в дальней вашей заочной Даурской украйне, в Албазине, в томной, голодной, смертной осаде сидел, и от прежних ран и осадного многотерпения холоп ваш захворал, и устарел, и помираю томною, голодною смертию, питаться нечем. Цари-государы, смилуйтеся!»

Последние дни жизни Бейтон служил прикащиком в Верхоленском остроге и умер в начале семисотых годов.

Обдуманные предначертания всех работ и действий Маньчжурского войска при осаде Албазина, большое количество их войск и пушек и знание инженерного искусства, — еще более должны возвысить в глазах потомства геройскую стойкость покинутых всеми на произвол судьбы защитников Албазина; особенно, если мы вспомним, что Албазин был отрезан со всех сторон, лишен был не только что возможности, но и надежды получить какое либо подкрепление извне, был окружен войском, которое в несколько раз превосходило его числительностию, вооружением и вовсе не лишено было храбрости и познаний в военном деле. Число защитников его заключалось в 736 человеках, из которых сам предводитель и значительная часть пали в первые дни осады. Цынга, свирепствовавшая в последствии, убавила это число значительно, и эта ничтожная горсть героев десять месяцев отстаивала клочок земли в 40 саж. в поперечнике, и на этом клочке 10 месяцев разыгрывалась драма со всеми ее ужасами, болезнями и голодом.

Не смотря на два столетия, истекшие со времени основания Албазина, имя это до сих пор живет в памяти жителей берегов Шилки и Аргуни. Защитники Албазина, выйдя с Амура, разошлись по разным деревням Нерчинского округа и передавали из рода в род сказания о походах их предков на Амур, о их богатырских подвигах в кровопролитных битвах с обитавшими там народами и геройском самоотвержении при десятимесячной обороне Албазинского острога.

Быв вынуждены оставить Амур, жители Албазина продолжали ходить на эту реку для промысла рыбы, зверя и торговли с дикарями; их внуки и правнуки беспрепятственно доходили до Албазина и до других мест на Амуре, окрещенных Русскими названиями, где видны и поныне следы бывших Русских деревень.

Петр Шумахер.

_____________________________________

В походе воеводы Афанасия Филиповича Пашкова (пряного предка нынешних Пашковых), предпринятом для утверждения Русского господства в «Даурской украйне», принимал участие знаменитый протопоп Аввакум, оставивший нам живое описание тамошней природы и бедствий, которые были испытаны Русскими людьми в отыскании новых пашенных мест и в постройке первых укреплений или острожков.

_____________________________________

«О горе стало! Горы высоки, дебри непроходимы, утес каменный яко стена стоит, и поглядеть, заломя голову. В горах тех обретаются змии великие; в них же витают гуси и утицы — перие красное, вороны черные и галки серые; в тех же горах орлы, и соколы, и кречеты, и курята [36] Индийские, и бабы, и лебеди, и иные дикие, многое множество, птицы разные. На тех же горах гуляют звери многие: дикие козы, и олени, и зубры, и лоси, и кабаны, волки, бараны дикие: во очию нашу, а взять нельзя!»

«Егда приехали к порогу самому большому падуну (Т. е. водопаду.), река в том месте шириною с версту. Три заливка через всю реку зело круты: не воротами кто поплывет, ино в щепы изломает. Меня привезли под порог: сверху дождь и снег, а на мне на плеча накинут кафтанишко прост; льет вода по брюху и по спине, — нужно было гораздо!»

«Два лета бродили в водах, а зимами чрез волоки волочилися. На той же Шилке в третий раз тонул: барку от берега оторвало водою; людские барки стоят, а мою ухватило, да и понесло. Жена и дети остались на берегу, а меня сам друг с кормщиком помчало. Вода быстрая переворачивает барку вверх боками и дном, а я на ней ползаю, а сам кричу: «Владычице, помози! Упование, не утопи!» Иное ноги в воде, а иное ползу наверх; гнало с версту и больше, да люди переняли; все размыло до крохи».

«Весною на плотах по Ингоде реке поплыли на низ, четвертое лето от Тобольска плаванью моему. Лес гнали хоромный и городовой. Стало нечего есть, люди стали с голоду мереть и от работные водяные бродни; река мелкая, плоты тяжелые, приставы немилостивые, палки большие, батоги суковатые, кнуты острые, пытки жестокие, — огонь да встряска, люди голодные: лишь станут мучить, ано и умрет. Ах, времени тому! У протопопицы моей однорядка Московская была, не изгнила; по-русскому рубли с полтретьядцать (Т. е. с 25 рублей.) и больше, по тамошнему дал нам 4 мешка ржи за нее, и мы год-другой тянулися, на Нерче реке живучи, с травою перебиваючися: все люди с голоду переморил (Говорится про воеводу Пашкова.), никуда не отпускал промышлять; осталось небольшое место, по степям скитающеся, и по полям траву и коренья копали, и мы с ними же. А зимой сосну, а иное кобылятины Бог даст, и кости находили от волков пораженных зверей, и что волк не доест, то мы доедим; а иное и самих озяблых ели волков и лисиц, и что получат, всякую скверну. Кобыла жеребенка родит, а голодные втай и жеребенка и место скверное кобылы съедят».

«У моря (у Байкальского) Русских людей наехало: станица соболиная рыбу промышляет. Рады миленькие нам и, с карбасом нас с моря ухватя, далеко на гору несли. Тсрентьюшко с товарищи плачут миленькие глядя на нас, а мы на них. Надавали пищи, осетров с 40 свежих перед меня привезли, а сами говорят: «Вот, батюшка, тебе на часть Бог в запор нам дал, возьми себе всю». Погостя у них, из нужды запасцу взял. Лодку починя и парус скропав, через море пошли. Погода окинула на море, и мы гребли перегреблись. Егда к берегу пристали, восстала буря ветреная, и на берегу насилу и место обрели от волн. Около его горы высокие: 20 тысяч верст и больше волочился, а не видал таких нигде. На верху их палатки и повалуши, врата и столпы, ограда каменна и дворы, все богоделенно. Лук на нем и чеснок, больше Романовского (Ярославской губернии.) луковицы, и сладок зело. Там же ростут и канопли богорасленные (Т. е. никем не саженные.), а во дворах травы красные и цветы, и благовонны гораздо. Птиц зело много: гусей, лебедей, по морю яко снег плавают. Рыба в нем: осетры и таймени, стерляди и амули, и сиги, и прочих родов много».